Текст книги "Тень королевы, или Слеза богини"

Автор книги: Карина Тихонова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

– Разве?

– У меня создается впечатление, что тебе до фени мои трудности.

– Маш, – сказала я устало. – Мне, конечно, не до фени... Но ты пойми, у меня нет готовых ответов на все вопросы. Я, правда, не знаю, как тебе нужно поступить. И потом, извини, конечно, но тебе не приходило в голову, что у меня тоже могут быть свои трудности?

Сказала – и сама испугалась. В трубке воцарилась зловещая тишина.

– Маш, – позвала я дрожащим голосом.

– Понятно, – прошипела моя подруга. Вернее, уже моя бывшая подруга.

И в ухо мне полетели короткие гудки.

Перезванивать я не стала.

Мой вам совет, хотя не люблю их давать: не приучайте людей плакаться вам в жилетку. Иначе они к этому привыкнут и ваше нежелание подставить ее в очередной раз воспримут как личное оскорбление. Вот, как Машка, например.

Так уж получилось, что своими проблемами я подругу не обременила ни разу. Мне вообще кажется неприличным загружать людей собственными переживаниями. Тетя Женя называет это «синдромом сильной женщины». Ей виднее. Если и есть на свете сильные женщины – то моя начальница в числе первого десятка.

– Все в порядке? – спросил папочка, когда я вернулась на кухню.

– Все в порядке, – произнесла я волшебную фразу, и папа сразу успокоился.

– Папуля, ты не хочешь пойти погулять? – спросила я осторожно.

Папочка подумал.

– Не знаю...

– Далеко не пойдем. Посидим на лавочке возле дома. Да?

– Да, – согласился папа, но без особого энтузиазма.

Выходить из дома он почти перестал. Мне стоит больших усилий вывести его хотя бы на час. Отец испытывает страх перед открытым пространством. Врач назвал это какой-то фобией, не помню, какой именно.

Тем не менее я не оставляю осторожных попыток вернуть его из потустороннего мира, в котором он пребывает со дня смерти мамы. Но иногда мне кажется, что это уже невозможно. Что папочка настолько далеко ушел в запретную территорию, что уже не слышит голоса, зовущего его назад.

Я вывела папочку на лестничную клетку, заперла дверь и вызвала лифт.

– Давай пойдем пешком, – попросил отец.

– Ты боишься лифта?

– Нет. Просто хочу пешком, – заупрямился папочка.

Это было уже что-то новенькое в его болезни. Раньше замкнутое пространство у отца страха не вызывало.

– Ну, хорошо, – согласилась я.

И мы побрели вниз.

На пятом этаже нас перехватила Вероника, которая вытряхивала шерстяной плед.

– Привет, – сказала она, не глядя на меня. Все ее внимание было приковано к лицу папочки.

– Дмитрий Семенович, здравствуйте! – громко, словно обращаясь к глухому, воззвала соседка.

Отец слегка вздрогнул от повышенного тона и ответил:

– Здравствуйте, Вероника.

Глаза соседки стали тоскливыми. Конечно, Вероника надеялась на то, что отец ее не узнает. Это дало бы ей прекрасный повод перемыть нам кости за вечерним чаем у подружки: «Иркин-то отец совсем плохой стал. Я с ним сегодня поздоровалась, а он меня не узнал, представляешь? Скоро совсем с ума сойдет. Господи, хоть бы кидаться не начал! Да, Ирку жалко. Бедная девочка!..»

И так далее, и тому подобное.

– Как он? – спросила Вероника жалостливо.

– А почему ты спрашиваешь у меня? – удивилась я. – Вот отец стоит! Спроси у него сама!

Вероника икнула от неожиданности. И нехотя повернулась к папе.

– Как вы, Дмитрий Семенович? – снова завопила она.

Отец немного отстранился и вежливо сказал:

– Все в порядке. Я хорошо слышу, Вероника, не кричите.

Я мысленно возблагодарила всех дружественных святых за этот прекрасный ответ.

– Ну, удовлетворена? – спросила я. – Нам можно идти дальше?

Вероника поджала губы и хлопнула дверью. Ясно. Сегодня разговор за вечерним чаем у подружки примет другой оборот: «Ирка-то какой хамкой выросла! Я сегодня спросила ее папашу, как он себя чувствует, так она мне так нахамила, что и вспоминать не хочется! С другой стороны, понятно, конечно... Девчонка без матери осталась, отец со сдвигом, кому ее воспитывать? И не говори! Жалко девчонку...»

Почему-то я уверена, что все перемывания костей ближним, сплетники заканчивают богоугодными сожалениями. Не знаю почему. Наверное, это их возвышает в собственных глазах.

Дескать, не просто в чужом белье копаемся, а жалеем несчастных. Добрые такие.

Поменьше бы их было, таких добрых.

Когда мы вышли во двор, отец привычно напрягся. Мир вокруг стал для него враждебной средой, полной ловушек. И, несмотря на то, что ярко светило солнце, воздух пах цветущей сиренью, а дворничиха сегодня особенно тщательно вымела двор, этот мир отца не радовал.

– Посидим? – предложила я, указывая на скамейку.

– Хорошо, – согласился отец. Его голова втянулась в плечи.

– Пап, все в порядке, – повторила я. – Все хорошо. Никто нас не обидит.

– Да, – повторил папочка. Но я видела, что он мне не поверил.

Тем не менее он покорно пошел следом за мной к скамейке и уселся на самый край.

– Облокотись, – призвала я. – Так удобней!

– Спасибо, мне хорошо, – ответил отец и окончательно спрятался в своей раковине.

Я вздохнула и поерзала по деревянному сиденью. Ну, ничего. Пускай хоть немного воздухом подышит.

Двор дома в это время был почти пуст. Только сидели возле своих подъездов две-три пенсионерки и грели на солнце косточки.

Оно и понятно. День будний, народ давно на работе, только я осталась не у дел. Интересно, что будет, если я не захочу выходить замуж за Лешку? Тетя Женя уволит меня с работы или нет?

Нет, конечно, нет! Она не подлая и не мстительная женщина. Она добрая, сильная и справедливая. И потом, она меня не из жалости держит. С работой я справляюсь, клиенты меня любят, товар продается хорошо... С чего ей меня увольнять?

Конечно, тетя Женя очень хочет видеть в качестве невестки именно меня. Во-первых, потому что мы живем рядом почти всю сознательную жизнь. Тетя Женя все про меня знает и не опасается никаких неприятных сюрпризов. Во-вторых, потому что ее, как и любую московскую мамочку, преследует образ корыстной провинциалки, мечтающей о столичной прописке.

Впрочем, это пустяки.

Почему-то мне кажется, что даже если Лешка приведет домой девушку-лимитчицу, тетя Женя, немного поворчав для приличия, в конце концов с этим смирится. И даже подружится с невесткой.

Незаурядная она женщина.

Все местные бомжи ходят к ней за чаем.

Да-да, я не оговорилась!

Зимой, когда эти несчастные замерзают на улицах, тетя Женя взяла за правило выдавать им – в термосе, банках, кружках, в чем угодно – горячий чай. Может, это не так уж и много, но она делает, что может, чтобы хоть немного помочь людям. Многие ли из нас могут похвастаться тем же?

Из-за этого тетя Женя имеет массу неприятностей с соседями, которым не нравится даже минутное присутствие дурно пахнущих бомжей на их чисто вымытой лестничной клетке. Один сосед, здоровенный, раскормленный, красномордый мужик, вообще клянется спустить их пинками с шестого этажа, если увидит еще раз.

Знаете, что самое интересное?

Этот мужик исправно посещает церковь.

Больше того. Считает себя верующим и христианином.

Я так и вижу, как он выстаивает службу. Огромный, красномордый, с постным выражением лица. Как он крестится в нужных местах и благоговейно склоняет толстую шею перед распятием.

Как он умиляется самим собой.

Иногда мне бывает интересно: зачем люди, подобные ему, ходят в церковь? Они же там ничему не учатся!

Не понимаю...

Вообще, мне кажется, что диалоги бога с людьми похожи на игру в испорченный телефон. Бог говорит, люди слушают. Потом переглядываются, перетолковывают сказанное так, как им удобней, и, довольные, расходятся по домам.

Поведение людей меня в данном случае не удивляет. Меня поражает терпение бога. Ему не надоело разговаривать впустую?

Как говорила одна моя школьная преподавательница, «педагог должен обладать неутомимостью попугая».

Наверное, подобная неутомимость должна быть и у бога. И то, не гарантия, что он достучится до глухих, не желающих слышать, и слепых, не желающих видеть.

Зачем он с нами возится? Я бы на его месте давно плюнула.

– Ира!

Я очнулась и повернула голову.

– Что, папа?

– Пойдем домой, – робко попросил папочка. – Я уже нагулялся.

Я взглянула на запястье. Нагулялся за полчаса.

– Тебе здесь совсем не нравится? – спросила я с горечью. – Смотри, какая погода хорошая!

– Я на балконе посижу...

– Ну, хорошо, – капитулировала я. – Пойдем домой.

Врач предупредил меня, что ломать папин страх не нужно. «Время и терпение, – повторил он несколько раз. – Только время и терпение. И тогда, возможно...»

Врач не договорил, но я поняла. Возможно, отец ко мне вернется. А возможно, и нет.

На этот раз папа не стал отказываться от лифта. Страх перед враждебным внешним миром так изматывал его, что он даже начал немного задыхаться. Я стояла рядом с отцом в тесной кабинке, крепко держала его под руку и чувствовала, как быстро и сильно колотится его сердце.

Мне хотелось плакать от жалости и бессилия.

Дома я напоила отца чаем с медом и уложила его на диванчик в гостиной. Подсунула под руку книжку, которую отец изредка пытался читать, и попросила:

– Отдохни, хорошо?

– Хорошо. Ты уходишь?

– Ухожу.

– Надолго?

– Не знаю. Ты боишься остаться один?

Папочка помотал головой.

– Нужно же мне знать, когда ты вернешься, – ответил он рассудительно.

Я не стала обольщаться этими всплесками разумности. Они были только поведенческими рефлексами, стереотипами, заложенными в подсознании. Ну, все равно, что вымыть руки или почистить зубы, не более того...

– Я позвоню, если задержусь, – пообещала я.

– Хорошо.

– Не забудь пообедать.

– Не забуду.

– Все на плите. Только разогрей, не ешь холодное.

– Разогрею.

Он соглашался со мной, как ребенок. Я поцеловала отца в щеку и пошла в коридор.

Обулась, проверила содержимое сумочки и вышла из квартиры.

Честно говоря, никаких дел у меня не было. Просто не хотелось сидеть дома. Я купила в киоске мороженое и неторопливо побрела по улице.

Да, не привыкла я сидеть без дела. Руки так и чешутся чем-нибудь заняться. Интересно, чем?

Идея, возникшая у меня, была плохой идеей. Но ноги сами принесли меня в телефонную будку, руки сами вытащили из сумочки телефонную карту, а пальцы сами набрали номер телефона.

– Справочная слушает, – ответила трубка казенным голосом.

– Будьте добры, продиктуйте мне адрес Института истории языка и литературы, – попросила я.

– Минуту...

В трубке запел Элтон Джон. Интересно, у меня хватит денег, чтобы дождаться ответа? По-моему, на карте у меня не больше трех единиц...

– Записываете? – осведомилась женщина.

– Да-да!

Телефонистка продиктовала адрес. Я добросовестно запомнила его, вышла из телефонной кабинки и сразу же записала. На всякий случай.

Институт, в котором работал покойный Казицкий, располагался в старом уютном тупичке. Здание тоже было старым и уютным, с фасадом, украшенным колоннами, как дворянская усадьба. Ступени, похожие на гармошку, вели к высокому крыльцу, огороженному каменной балюстрадой. Похоже, особняк действительно был старинным. Судя по классическому архитектурному стилю, примерно девятнадцатого века. Точнее не скажу, образования не хватает.

Я еще раз с горечью ощутила собственную ущербность. Господи, до чего учиться хочется!

Я поднялась на полукруглое крыльцо. Здесь стояли двое мужчин и курили. По-видимому, работники института.

«Что ты делаешь?»– воззвало ко мне благоразумие, но я наплевала на его голос.

– Простите, вы здесь работаете? – спросила я мужчин, стараясь улыбаться наивной улыбкой.

– Работаем, – весело ответил один. Второй, высокий, широкий в плечах мужчина, мой вопрос проигнорировал.

– А вы не знаете, как мне повидать Юру Казицкого? – спросила я.

Вопрос, как и следовало ожидать, произвел на мужчин неприятное впечатление. Тот, который был пониже, выронил сигарету. Высокий прищурился и уставился на меня оценивающим взглядом.

– Зачем он вам? – спросил высокий, впервые раскрыв рот.

– Он меня приглашал в гости, – беспомощно соврала я.

Мужчины переглянулись. Невысокий откашлялся.

– Тогда вам лучше не торопиться, – сказал он неловко.

– То есть?

– Юра умер.

Я постаралась изобразить ужас. По-моему, получилось.

– Умер?! Когда?

– Позавчера.

– От чего?!

– От несварения желудка, – ответил высокий грубо. Он нравился мне все меньше и меньше. Точнее говоря, вообще не нравился.

– Алик, зачем ты так? – мягко укорил невысокий. И, обращаясь ко мне, грустно проинформировал:

– Убили. Ударили ножом.

– Боже мой!

Я приложила ладонь к губам. И почти не лицемерила, потому что при этих словах память услужливо предоставила мне картинку: неподвижно лежащее тело, бурая трава и медленно стекленеющие глаза, обращенные ко мне с какой-то мучительной просьбой.

– Боже мой! – повторила я дрогнувшим голосом.

Высокий стряхнул пепел с сигареты.

– А вы кем ему приходитесь? – снова вылез он с бестактным вопросом.

– Кем?

Я растерялась.

– Знакомой...

– Знакомой! – с иронией повторил высокий. – Странно! Мы с Юркой довольно тесно общались. Что-то не припоминаю вас среди его немногочисленных знакомых.

– Я вас тоже не припоминаю, – ответила я высокомерно.

Мужчина ухмыльнулся и стал смотреть в сторону. Мерзавец!

– Так что, девушка, – подвел итог невысокий и прикурил новую сигарету, – в гости к Юрке теперь не торопитесь. Все там будем, каждый в свое время. И вас вызовут.

Я не нашлась, что ему ответить, повернулась и медленно пошла вниз.

Глупо! Очень глупо, что я не составила толкового плана!

Я хотела познакомиться с людьми, работавшими с моим покойным соседом, и выяснить, с кем из них у Казицкого могли быть деловые отношения. Или не с ними, а с кем-то другим... На работе люди, как правило, общаются теснее, чем обычные соседи. Меня страшно мучил один вопрос: что за раритет собирался продать мой сосед? Что это было? Как это выглядело?

И вот что получилось в итоге. Пришла и засветилась совершенно напрасно. Ничего не узнала.

В полном расстройстве чувств я побрела к метро. Купила талончик на одну поездку, спустилась по эскалатору вниз и принялась мерить шагами платформу.

Конечно, лучше мне не лезть в эту историю. Но как интересно! И потом, что за слово пытался произнести Казицкий перед смертью? «Катра...» Может, он пытался выговорить фамилию убийцы? Какие фамилии могут так начинаться? Катранюк. Катрашов. Катраненко. Катранин.

Я вздохнула. Проще телефонный справочник перелистать.

Поезд оповестил о своем прибытии мелодичным звоном. Я вошла в полупустой вагон и плюхнулась на сидение.

Отпуск – это, конечно, хорошо. Плохо то, что я не привыкла бездельничать.

Нужно найти себе разумное занятие. Например, просмотреть справочник для поступающих.

Как говорит одна моя знакомая, которой посчастливилось поступить в вуз, она рассматривала проспекты, издаваемые учебными заведениями, как меню в ресторане. Выбор зависел от того, на что хватит денег.

Для меня это тоже болезненный вопрос. Конечно, хотелось бы получить хорошее образование, которое даст мне интересную работу и пристойный заработок, но хватит ли у меня на это денег?

Как говорил принц Гамлет, «вот в чем вопрос».

Еще плохо то, что я пока смутно себе представляю, чего мне хочется. Существует множество соблазнов, которые в разное время кажутся мне приоритетными. Например, юридический факультет. Блеск! Юристы нужны во все времена! Востребованная и перспективная профессия!

Или, например, экология.

Если учесть ужасающее потребительское отношение человечества к окружающему миру, то эта специальность выглядит еще более перспективной и востребованной. И вообще, мне по душе бесшабашные активисты «Гринписа», которые плюют на юрисдикцию и защищают окружающий мир такими же противозаконными средствами, которыми остальные его разрушают.

Например: взяли и не дали китобойным судам заниматься убийством китов. Вполне, кстати, законным, лицензионным убийством! Просто выстроили свои суда между гарпунерами и стадом китов и заслонили животных. И, как китобои ни маневрировали, так и не смогли загарпунить ни одного кита.

Сделали дело – и предоставили возможность судиться с ними сколько угодно! Главное-то уже совершилось: животные выжили.

Честное слово, мне ужасно нравится эта организация!

Так что вполне возможно, что я изберу себе именно такую специальность.

Впрочем, не нужно забывать о больном отце.

Папочка один не выживет. Его нужно кормить, поить, выводить на прогулки. И еще его нельзя надолго оставлять одного. Потому что он боится.

Я снова вздохнула.

Да, пожалуй, профессия эколога в моей ситуации чересчур экстремальная.

Не сделаться ли мне маркетологом?

Маркетология – это совершенно новая специализация в наших вузах. Исследования рынка стали возможным только с её появлением. Вот только не знаю, хватит ли у меня денег. Перспективное образование дорого стоит.

Вот так, незаметно, погрузившись в собственные мысли, я доехала до нужной станции. Вышла из метро и пересела на маршрутку.

В середине дня пробок на дороге еще не было, и я добралась до дома за двадцать минут.

Решено. Сейчас же позвоню Светке, однокласснице, которая в прошлом году поступила в пединститут. У нее должны сохраниться справочники для поступающих. Зайду к ней, благо, живет она в двух кварталах от меня, улягусь на диван и начну изучать специальную литературу.

Пора определяться. Экзамены скоро.

К моему удивлению, папа встретил меня в прихожей.

– Приходил милиционер, – проинформировал он меня.

– Зачем? – не поняла я.

– Не знаю.

– Чего хотел?

Папочка пожевал губами.

– Спрашивал про тебя, – ответил он наконец.

Я обомлела. Милиция интересуется мной?!

– Спрашивал, во сколько ты вернулась домой позавчера.

– И что ты ответил?

Папочка выдержал паузу.

– Сказал, что ты вернулась в семь, – гордо поведал мне он.

– В семь?!

Я взялась за голову. Если милиция дойдет до Лешки, то папочкины откровения будут равны нулю. Лешка-то точно помнит, что расстались мы в начале второго ночи. Или это уже утро?

– Долго расспрашивал? – спросила я.

– Да нет... Минут десять. Или пятнадцать.

– Понятно.

Я, наконец, сбросила босоножки и добралась до своей комнаты. Идти к Светке мне расхотелось.

Меня что, уже подозревают?

Или это просто плановый обход жильцов, предусмотренный процедурой следствия?

В любом случае, известие меня не порадовало.

Я перетащила телефон в свою комнату и набрала номер Лешкиного мобильника.

– Да? – сухо осведомился Лешка. Номер моего телефона у него, естественно, определился. Интересно, тетя Женя уже проинформировала сына о нашем с ней разговоре?

– Привет.

– Здравствуй.

Ясно. Проинформировала.

– Леш, к вам милиция не приходила?

Он так удивился, что даже забыл о своем засушенном тоне:

– Милиция?! К нам?! Зачем?!

– Ну, в связи с убийством.

– А-а-а...

Лешка немного оттаял.

– Еще нет. А к тебе уже приходила?

– Приходила. Только меня дома не было. Представляешь, отец решил обеспечить мне алиби. Заявил, что я домой в семь вернулась.

В трубке воцарилось напряженное молчание.

– Ты хочешь, чтобы я это подтвердил? – неловко осведомился Лешка.

– Да нет!

Я пожала плечами.

– Какой смысл? Мы все равно ничего не видели.

– Правильно.

В Лешкином голосе сквозило явственное облегчение. Он был мальчик законопослушный и врать не любил.

– Правильно, – повторил он. – Мы ничего не видели. Его убили уже потом, после нашего ухода. А что, у твоего отца будут неприятности, если я скажу правду?

– Не будет у него неприятностей, – тихо ответила я. – В крайнем случае сошлюсь на его болезнь.

Лешка тактично промолчал.

– Ну, ладно, – завершила я беседу. – Будь здоров.

– Ты больше ничего не хочешь мне сказать? – спросил Лешка со значением.

– Вроде ничего.

– Тогда пока.

И он разъединил связь.

Я вернула аппарат в прихожую, хотя папа не пользовался телефоном совершенно. Сила привычки.

Не переставая раздумывать о неприятном посещении, я прошла на кухню и проверила, обедал ли папочка.

Судя по сгруженным в раковину тарелкам, обедал.

Я механически перемыла посуду и расставила ее по местам.

Подошла к окну и потянула на себя штору, чтобы немного затемнить яркое, бьющее в глаза солнце. Перед тем как отойти от окна, выглянула во двор. Безо всякого особого интереса.

Ну что у нас во дворе может привлечь внимание? Все то же самое, что было с утра.

Скамейки, мусорные баки, пододеяльники, сохнущие на протянутых веревках... Дворничиха Нина, разговаривающая с каким-то высоким мужчиной.

Ничего интересного!

Я развернулась и пошла из кухни. Но на полдороге вдруг споткнулась и замерла.

Высокий мужчина!

Я бегом вернулась к кухонному окну и снова осторожно выглянула наружу. На этот раз из-за шторы.

Он.

Тот самый человек, с которым я познакомилась на крыльце Института истории языка и литературы. Знакомый Казицкого.

Что он здесь делает, интересно мне знать?

Возможно, он приехал вместе с милицией. Предположим, в квартире покойного остались его вещи, и он хочет их забрать. Книги, например.

А может, и нет. Может, он специально поехал за мной. И теперь выяснил у дворничихи, что я живу в этом доме. Следовательно, не могла не знать, что Казицкого убили. Только зачем ему выяснять мою личность? Он что, имеет какое-то отношение к произошедшему убийству?

И от этой мысли меня затошнило.

Я закрыла глаза и постаралась максимально четко вспомнить фигуру мужчины, стоявшего возле скамейки напротив кустов сирени. Вспомнила сверкающие в темноте белки глаз, вспомнила громкий шепот и почувствовала, как по коже поползли мурашки.

Нет, тот мужчина был невысоким. Кажется.

А может, мне так показалось от страха? Может, я тогда утратила способность реально оценивать события и их участников?

Может быть. Вполне может быть.

Я рухнула на табуретку.

Что им нужно от меня?! Я же ничем не могу навредить тому убийце! Не видела я его лица! Я даже не могу с уверенностью утверждать, какого он был роста! А Казицкого я до его смерти даже в лицо не знала! Что нужно от меня? Что? Что?!

И тут я вспомнила. Быстрым шагом вернулась в свою комнату, схватила книгу, лежавшую возле дивана, взялась за обложку и потрясла страницами над полом.

Вниз спикировал неровно сложенный листок бумаги.

Я подхватила его на лету, непочтительно уронила книгу и развернула листок.

Он был небольшим и разлинованным. Наверное, вырван из блокнота. Да, точно! В правом верхнем углу жирным шрифтом отпечатана буква «А». Первый блокнотный лист.

Снизу лист был оторван неровно. Очевидно, половина осталась в блокноте Казицкого.

Итак, что же там написано?

От волнения у меня сильно дрожали руки и ровные буквы прыгали перед глазами. Наконец, я справилась с волнением и прочла записку. В ней было всего четыре коротких предложения: «Дом принца Дании. Подвал. Путь к свету. Под ним.»

И, чуть пониже, как бы в стороне от основной части, было добавлено одно слово: «Угадал?»

Я почесала затылок.

Лично я ничего не угадала. Ну, почти ничего.

Понятно, что убийца разыскивает какую-то ценную вещь, которую Казицкий не желал продавать на невыгодных условиях. Наверное, они почти договорились, иначе зачем мой убитый сосед писал эту записку? Наверное, потом что-то произошло и договоренности поменялась. А Казицкого это не устроило.

Я еще раз осмотрела записку.

Ровный четкий почерк. Никаких следов спешки или волнения. Чувствовалось, что писал ее человек в спокойной обстановке. Даже в хорошем расположении духа. Какой-то детский ребус с игривым вопросом в конце.

Конечно, убийца бы сообразил, что все это значит.

«Дом принца Дании».

Какого принца? По-моему, сейчас их в Дании несколько. Подозреваю, что и домов у них немало. А в домах наверняка есть подвалы.

А может, это просто условное обозначение? Поговорка в дружеском кругу?

Не было у Казицкого друзей. По крайней мере, так утверждает его невеста.

Может, она не все про него знала? Возможно.

«Путь к свету». Йога какая-то. Ничего не понимаю.

Я сложила записку. Нужно еще раз поговорить с Юлей. Подробней, основательней. А записку пока перепрятать.

Я встала с дивана и осмотрела комнату.

Куда прятать будем?

Места у меня в комнате не так много. А потайных мест отродясь не водилось.

Я почесала затылок. В задумчивости посмотрела на записку и поняла, что спрятать ее мне некуда. Если захотят найти – найдут. Выход один: сжечь.

Я посмотрела бумагу на свет. Может, там есть водяные знаки?

Ничего подобного. Обыкновенная бумажка из дешевого блокнотика.

На всякий случай я включила настольную лампу и уложила листок на ее абажур. Сейчас стекло нагреется и будет понятно, не писал ли Казицкий потайными чернилами. По-моему, если написать на бумаге молоком, а потом бумажку положить на что-нибудь горячее, то буквы проступят. Где-то я про такое читала.

Абажур нагрелся, но бумажка ничего нового мне не сообщила.

Я переложила листок на горячую лампочку. Может, абажур недостаточно разогрет?

Бумага медленно потемнела, и часть текста оказалась утраченной, как говорят историки о какой-нибудь древней рукописи. И все. Никаких дополнительных инструкций.

Я погасила лампу, взяла листок и заучила текст наизусть. Память у меня хорошая, да и учить было почти нечего. Четыре коротких предложения.

После этого отнесла записку на кухню, положила на поднос и чиркнула спичкой.

Поднесла горящую спичку к бумаге, и она медленно, словно нехотя, свернулась в темный комочек. Пламя разгоралось все сильнее и завораживало взгляд. Я смотрела на небольшую горстку пепла, оставшуюся на подносе и думала: вот и все. Если я чего-то не заметила, то возврата нет.

Что ж, может, это и к лучшему.

Я стряхнула пепел в мусорное ведро, протерла поднос тряпкой и пошла назад. На душе стало спокойней. Вот и нет никаких следов того страшного события.

Я решила, что идти к Светке уже поздно. Пойду завтра. А сегодня займусь хозяйством. Например, заштопаю постиранный пододеяльник, перед тем как его отгладить.

Я вооружилась иголкой, оторвала от катушки белую нитку и прицелилась ею в игольное ушко.

В этот момент в дверь позвонили.

Я вздрогнула. Кто бы это мог быть? Гости к нам давно не ходят. Снова милиция?

Не выпуская иголку из пальцев, я вышла в коридор.

– Кто там? – спросила я, не открывая дверь.

– Откройте, пожалуйста, – ответил приятный женский голос. – МЧС.

– Кто-кто? – не поняла я.

– Эм-че-эс, – членораздельно ответила женщина.

Заинтригованная, я приоткрыла дверь.

На площадке стояла приятная немолодая женщина, одетая в фирменную майку с логотипом министерства чрезвычайных ситуаций. Она улыбнулась мне и нерешительно спросила:

– Вы позволите мне войти?

Я распахнула дверь и отступила в сторону.

Женщина вошла в квартиру и деликатно остановилась на пороге.

– Чем могу помочь? – поинтересовалась я.

Женщина улыбнулась.

– Это я пришла, чтобы вам помочь.

– В каком смысле? – не поняла я.

– Ну, как же! Такое страшное событие! Убийство, я имею в виду. Наше министерство оказывает жильцам Дома психологическую поддержку.

– А-а-а! Спасибо, я в порядке...

– Вы не можете этого знать, – ответила женщина мягко и убедительно. – Шок – коварная вещь. Внешне он может не проявляться, но останется глубоко в подсознании. И последствия такого скрытого шока будут гораздо тяжелей.

Я почесала затылок и прислушалась к себе. Ничего необычного.

– И как вы собираетесь меня проверять?

– Если позволите, мы с вами присядем, – полувопросительно-полуутвердительно предложила женщина.

– Да, прошу, – спохватилась я и сделала жест в сторону моей комнаты.

Женщина вошла первая и окинула комнату быстрым цепким взглядом.

– Как у вас уютно, – похвалила она.

– Спасибо. Присаживайтесь.

Женщина села в кресло, предварительно развернув его в сторону дивана. Мне волей-неволей пришлось сесть на него. Ладонь, в которой была зажата иголка, немного вспотела.

– Вы знали убитого? – спросила женщина.

Я пожала плечами.

– Честно говоря, нет. Дом большой, подъездов много. Я его даже в лицо не помню.

– Понятно.

Женщина зацепила пальцем цепочку на шее и вытянула из-под майки странный медальон. Он был овальный, с каким-то причудливым орнаментом. Женщина сняла цепочку с шеи и принялась небрежно покачивать ее перед глазами.

Я невольно принялась следить взглядом за движением маленького маятника.

– Красивый? – спросила женщина через несколько минут.

– Очень – медленно ответила я. Говорить не хотелось. Язык неожиданно стал тяжелым и ленивым.

– А вы прилягте, – мягко и убедительно предложила женщина. – Так будет удобней разговаривать.

И я послушно легла на диван, не отрывая взгляда от раскачивающегося медальона со странным рисунком.

Чтоб было удобней его рассматривать, женщина медленно поднялась с кресла и перебралась на край дивана, поближе ко мне.

Уселась, вытянула руку. Овальный медальон раскачивался перед моим лицом как метроном. Не могу описать ощущение, овладевшее мной. Я как будто поплыла.

– Вытяните руки вдоль тела, – медленно произнес чей-то голос.

Я покорно разложила руки на диване.

– Вам спокойно, тепло и уютно, – продолжал голос, а я не отрывала глаз от мерного раскачивания маятника. – Все хорошо. Вы в безопасности. Ваше тело наполняется теплом. Голова легкая, свободная. Вокруг вас только хорошие, добрые люди, которым вы доверяете. Вы можете рассказать все что угодно. Вас выслушают и поймут. Вы ничего не боитесь.

Что-то происходило с моими глазами. Веки отяжелели и норовили опуститься вниз. Навалилась сладкая дремота.

– Закройте глаза, – позволил голос, и я с благодарностью воспользовалась разрешением.

– Вам спокойно и уютно. Вы ничего не боитесь.

Я чувствовала, что засыпаю. И именно в этот момент что-то острое больно впилось в правую ладонь, где еще не зажили глубокие царапины от острых краев моего нательного крестика.

Я сильно вздрогнула.

– Все хорошо! – повелительно заговорил голос чуть громче. – Все спокойно. Вы в безопасности.

Но сонливость уже улетела прочь. Взамен пришел страх. Она меня гипнотизирует! Она меня почти загипнотизировала!

Невероятным усилием воли я заставила тело расслабиться. И только незаметно пошарила правой рукой по дивану, отыскивая иголку, которую выпустила из ладони. Эта женщина не должна се заметить.

Нашла тонкую железную спичку, накрыла ее ладонью. И надавила посильней, чтоб чувствовать отрезвляющую силу боли.

– Вы спите и вспоминаете то, что было позавчера вечером, – продолжал голос женщины. – Вы вспоминаете и рассказываете все мне, вашему другу. Мне можно рассказать все. Вы в безопасности. Вы приходите с работы домой. Что потом?

Теперь все зависело от того, насколько убедительно я смогу притвориться. Людей в трансе я видела в основном в телесериалах, поэтому их поведение представляла себе непрофессионально. В отличие от этой женщины, которая, судя по всему, была неплохим гипнотизером.

Тем не менее я должна была попробовать.

Я медленно разомкнула губы:

– Мне...

Сосчитала до трех.

– Звонит...

Опять сосчитала до трех.

– Лешка...

– Кто это? – ровно спросил голос сверху.

– Это... мой... парень...

– Что было потом?