Текст книги "Тень королевы, или Слеза богини"

Автор книги: Карина Тихонова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

– Давненько мы ее не ели.

Я так и села. Вот уже пять долгих лет папочка живет, не замечая того, что ест. А тут – нате вам! Жареная картошка!

– Накормишь меня? – спросила я тихо.

– Конечно!

Папочка немного поколебался и счел нужным объясниться.

– Ты вчера так плакала... Я хотел сделать тебе приятное.

– У тебя получилось, – ответила я, изо всех сил сдерживая слезы.

– Я накрываю?

– Накрывай.

Папочка скрылся в кухне, а я еще минуту посидела на старой потертой банкетке. В голове не было никаких мыслей, ни хороших ни плохих, и только сейчас я поняла, какое это облегчение.

– Ира! – позвал меня папочка.

– Иду! – ответила я.

Пристроила босоножки под телефонную тумбу, быстро вымыла руки и вошла на кухню.

Боже мой!

Стол был заставлен тарелками и тарелочками. Папочка вытащил на стол все, что было в холодильнике. На одной тарелке мирно уживались сыр и колбаса, нарезанные толстыми ломтями. На другой истекали аппетитным рассолом маринованные огурчики. На третьей исходила жирной слезой соленая семга...

– Боже мой! – сказала я вслух. – Это просто праздник какой-то!

Папочка гордо приосанился.

– Нравится?

– Не то слово! Папочка, как здорово! Я такая голодная!

– Тогда садись.

Я уселась на свое обычное место и нетерпеливо потерла руки.

– Ну?

– Сейчас, сейчас...

И отец выложил на мою тарелку горку аппетитной румяной картошки с хрустящей корочкой.

Я застонала.

– Папа! Ты волшебник! Так даже я не поджарю!

– Ешь, ешь, – хлопотал папочка, приняв смущенный и гордый вид тайного альтруиста. – Не разговаривай.

Я яростно вколола вилку в самую гущу аппетитной горки. Поднесла ее ко рту, немного обдула со всех сторон и надкусила.

– О-о-о!

– Вкусно?

– Ужасно! – подтвердила я с набитым ртом.

– Огурчик бери, – суетился папочка. – И рыбку тоже.

Я только кивала головой и запихивала за щеку предложенные вкусности. Клянусь вам, что если бы картошка была обугленной или хрустела на зубах от сырости, я поглощала бы ее с неменьшим удовольствием. Потому что уже пять лет обо мне никто не заботился. Я забыла, как это приятно.

– Хлебушек...

Папочка протянул мне плетеную хлебницу. Я выудила из нее толстый ломоть черного хлеба, покачала головой, вздохнула от избытка счастья и сказала:

– Я сейчас умру...

– Тебе плохо? – встревожился папочка.

– Мне хорошо.

Это была чистая правда. Так хорошо, что я забыла и про убитого соседа, и про странное арабское словосочетание, которое легко вылетало из головы, и про опасность, которая угрожала мне, неудачливому свидетелю преступления... я забыла обо всем. Тигр по имени «надежда» рвался из клетки на волю, и я распахнула дверцу, словно зверь был всего-навсего ручной, привычной кошкой.

Неужели папочка возвращается?

Господи, как же мы заживем!

Я отложила вилку и принялась самозабвенно мечтать о том, как все замечательно сложится потом, после окончательного выздоровления. Как мы будем вместе ходить в театр, гулять по вечерам, смотреть телевизор, как папочка будет выслушивать мое хныканье и гладить меня по голове...

Неужели наконец начнется такая нормальная сказочная жизнь?

Раздался звонок в дверь, и я от неожиданности выронила кусок огурца.

– Кто-то обещал прийти? – спросила я отца.

– Нет, – ответил он растерянно.

– Никто не звонил?

– Никто.

– Странно...

Я встала со стула и вышла в коридор. На цыпочках подошла к двери, встала сбоку от нее и, надежно прикрытая бетонной стеной, громко спросила:

– Кто?

– Я, – нерешительно ответил знакомый мужской голос, и я оттаяла. Распахнула дверь, отодвинулась в сторону, давая дорогу.

– Прости, что я без предупреждения, – покаялся Слава. – Возвращался к себе, проходил мимо твоего дома... Вот, решил завернуть.

– Отлично сделал! – поддержала я. – Мы как раз ужинаем.

– Ой!

Гость смутился.

– Может, я попозже? – начал он, но я, не слушая, втянула его в прихожую, закрыла дверь и велела:

– Раздевайся! То есть разувайся, – поправилась я торопливо.

Слава стащил с себя кроссовки и застыл в ожидании дальнейших распоряжений.

– Руки вымой.

И опять-таки он прошествовал в ванную без всяких возражений. Забавно все же командовать человеком, который старше тебя на пятнадцать лет.

Я прислонилась к косяку ванной и похвасталась:

– Папа ужин приготовил!

– Да? – спросил Слава без особого удивления.

Где уж ему понять мои чувства!

– Готов?

– Готов! – подтвердил гость.

– Пошли.

Мы вошли на кухню, я горделиво обвела взглядом обильный стол и сказала:

– Присоединяйся!

– С удовольствием, – ответил Слава. Наклонил голову и почтительно поздоровался.

– Здравствуйте, Дмитрий Семенович!

– Мы знакомы? – удивился папочка.

Настала неловкая пауза. Слава бросил на меня недоумевающий взгляд.

– Ира! Представь мне молодого человека! – призвал папочка.

Я рухнула на табуретку. Взглянула в глаза папочки и не увидела в них ничего, кроме обычного ледяного равнодушия к происходящему. Он не помнит Славу! Боже мой! Они познакомились несколько дней назад, а он уже ничего не помнит!

Слава молчал, и я поняла, что ситуацию придется брать в свои руки. Сделала над собой усилие, проглотила комок, застрявший в горле, и произнесла:

– Это Слава.

– Очень приятно, – вежливо откликнулся папочка.

Гость слегка поперхнулся, но быстро взял себя в руки и ответил так же вежливо:

– Мне тоже.

Я промолчала.

– Ну что ж, – бодро подытожил папочка, – хозяйничайте, молодые люди! Ирочка, корми гостя!

– Хорошо, – проговорила я, с трудом шевеля неповинующимися губами.

– Картошечка, огурчики, рыбка... В общем, ешьте на здоровье.

Папа встал из-за стола и с вежливым полупоклоном удалился в зал. Мы остались вдвоем.

Слава молчал, да и мне было нечего сказать.

Тигр, уж в который раз вырвавшийся на свободу, сожрал меня всю, без остатка.

Слава присел на папино место, подпер подбородок кулаком и стал смотреть на меня.

Так мы просидели минут десять. Молча.

Потом гость откашлялся, отставил подальше тарелку с маринованными огурцами и мягко сказал:

– Ирка, можешь меня обматерить, но я все-таки спрошу...

Он сделал паузу и договорил:

– Что с отцом?

Я стиснула зубы, чтобы не расплакаться. Уже в который раз даю себе слово не верить этим коротким обманчивым улучшениям, которые заканчиваются так же быстро, как начинаются!

– Ира!

– Я слышу, – ответила я ломающимся голосом. – Подожди...

Слава встал с табуретки, достал стакан и налил в него воды из чайника.

Сунул стакан мне под нос и предложил:

– Выпей.

– Лучше коньяк, – проскрипела я.

От мучительного перенапряжения голову стиснул раскаленный огненный обруч, и сосуды грозили взорваться.

– Где?

Я поднялась с места, открыла холодильник и достала запотевшую бутылку самого дешевого коньяка, который только был в магазине. Знаю, что дерьмо, но «Мартель» мне не по карману.

Шлепнула бутылку на стол, распахнула дверцу шкафчика, выудила из него две пыльные пузатенькие рюмки.

Вытирать не стала. Слишком дрожали руки.

Просто разлила коньяк по рюмкам, взяла одну и выпила единым духом.

Едкая жидкость обожгла язык и горло. Проклятые слезы все же не удержались и покатились по щекам. Слава, озабоченно наблюдавший за мной, сунул мне кусок огурца.

Коньяк с огурцом!

Я невольно фыркнула сквозь зубы. Отпихнула предложенную закуску и шлепнулась на табуретку.

Коньяк, какой бы он ни был дешевый, пришел на помощь мгновенно. Как Чип и Дейл. В голове мягко зашумел морской прибой, сосуды объявили перемирие и отложили взрыв.

Отпустило.

Я откашлялась и спросила:

– Положить тебе картошки?

– Сам положу, – ответил гость, не спускавший с меня глаз. – Сиди.

– Тарелку найдешь?

– Чего ее искать? Все на виду.

Я кивнула, подперла висок кулаком и стала рассматривать стол.

Все хорошо, все будет хорошо...

Слава уселся напротив меня. Потянулся за куском семги и принялся есть. Молча. И за это молчание я была ему безумно благодарна.

– Чай, кофе? – спросил он, аккуратно подобрав хлебом остатки масла на тарелке.

– Чай...

– Сиди. Я подам.

Я снова расслабленно кивнула. Двигаться и впрямь не хотелось. Хотелось лечь и заснуть. На годик-другой. Пока папочка не поправится.

Слава налил кипяток в две большие кружки, достал из висячего шкафчика пакетную заварку.

– Один или два?

– Один, – ответила я вяло.

Слава бросил в чашки по одному пакетику и принялся помешивать кипяток ложкой. Мешал в строгой очередности: сначала мою чашку, потом свою. Потом опять мою...

Мне стало смешно.

– Оставь! И так заварится!

– Если надавить на пакетик, то крепче получается, – объяснил Слава. Но тут же приостановил процесс и испуганно спросил:

– Не любишь крепкий?

– Давай сюда, – ответила я и потянулась за своей чашкой.

– Осторожно, не обожгись...

– Там лимон в холодильнике. Достань, пожалуйста.

Слава открыл дверцу, пошарил взглядом по полкам.

– Не вижу.

– Он сбоку, в отделении для молока.

– А-а-а... Нашел.

Он достал изрядно ссохшийся лимон, повертел его перед глазами и постановил:

– Ничего, кипятком обдадим – и все нормально будет.

– Отрежь маленький кусочек, – попросила я.

– Почему маленький?

– Он ужасно кислый. И чай от него становится желтый, как моча...

– Понятно.

Слава отпилил от лимона толстую ядовитую дольку, подумал и разделил се надвое.

– Нормально?

– Нормально.

Я притянула к себе бутылку коньяка и плеснула в чай щедрую порцию.

– Только не спрашивай меня, почему я так много пью! – предупредила я.

– И не думал, – ответил гость. – Пей, если нужно. Ты не производишь впечатления хронической алкоголички.

Я отхлебнула немного и поморщилась. Горячо. И вкус специфический. Но надо выпить все, до дна. Иначе я не усну.

– А ты почему не пьешь? – спросила я. – Коньяк, конечно, дерьмовый, но другого нет...

– Я не разбираюсь в коньяках, – ответил Слава. Придвинул к себе стопку и сделал маленький глоток.

– Обычный коньяк... Вполне нормальный.

– Я редко пью, – сочла нужным объясниться я. – Очень редко. В последнее время сплошные стрессы, я устала...

Слава повозил стопку по столу. Потом остановился и сказал, не глядя мне в глаза;

– Ир, я не из любопытства спросил. У меня мама невропатолог. Хороший невропатолог.

– В Киеве?

– Там.

– Ты думаешь, я отца повезу в Киев на обследование?

– Почему нет? – удивился Слава.

– Потому что нет! – жестко отрубила я.

Мы замолчали. Через минуту меня начала грызть совесть. Не стоило отвечать так грубо, человек мне помочь хочет...

– Мы года три таскались по врачам, – сказала я безнадежно. – По самым лучшим. Бестолку. Они говорят, нужно время.

– Есть гарантии? – быстро спросил Слава.

– Никаких.

Он молча кивнул, по-прежнему не глядя мне в глаза.

– Папа не сумасшедший, – сказала я. – У него был стресс. Сильный стресс. Он вызвал болезнь, которая по-русски называется «боязнь реальности». Я не помню, как по латыни... В общем, он не хочет принимать участия в происходящем.

– Понятно, – ответил Слава. Подумал и добавил:

– Знаешь, есть такая методика... Лечить стресс стрессом.

– Это когда клин клином выбивают?

– Что-то вроде этого.

– И как ты себе это представляешь? – язвительно поинтересовалась я. – Сообщим папочке о моей смерти? И он тут же поправится от потрясения?

– Ну, не обязательно о смерти! Ты можешь заболеть, к примеру...

– Нет уж, – ответила я решительно. – Хватит с него стрессов. Накушались.

Я потерла рукой висок и добавила:

– Иногда у него бывают просветления... Такие моменты, как сегодня. Взял, например, и ужин приготовил. Потому что хотел мне приятное сделать.

Я проглотила комок, вставший поперек горла.

– Врач меня предупреждал, что таким вещам не стоит придавать большого значения. Папа иногда вспоминает что-то из прошлой жизни. Врач говорит, это просто рефлекс. Заученное действие. Это не сознательный поступок.

– Он до болезни часто картошку жарил? – спросил Слава.

– Часто, – ответила я. – Папа был большим специалистом по картошке. Ни у мамы, ни у меня так вкусно не получалось.

Слава молча посмотрел в свою пустую тарелку, вылизанную до блеска.

– Я стараюсь не поддаваться, но это так трудно. Понимаешь, трудно жить и не надеяться.

Слава протянул руку через стол и мягко подтолкнул ко мне чашку с коньячным чаем. Напомнил, значит.

Я отхлебнула еще немного. Остыл. Это хорошо.

Взяла кружку обеими руками и заставила себя допить ее до дна. Вот так. Сейчас все будет прекрасно.

– Извини, – сказала я виновато, опустив кружку на стол. – Меня через пять минут в сон потянет.

– Это хорошо, – ответил гость. – Успею немного прибрать.

Он встал с табуретки и принялся ловко наводить порядок на разгромленном столе.

– Оставь, – вяло сопротивлялась я. – Сама уберу. Утром.

Слава, не отвечая, освободил посуду от остатков еды и сгрузил ее в раковину.

– Я помою, – продолжала обещать я. – Утром встану пораньше и помою.

Не отвечая, гость быстро перемыл тарелки и уложил их в сушку. Туда же отправились столовые приборы.

– Куда девать рыбу и огурцы?

– Оставь. Я сейчас встану.

Голова наливалась теплой тяжестью до тех пор, пока места в ней не осталось. Тогда тяжесть перелилась через край и начала потихоньку наполнять язык. Говорить стало трудно.

Слава повернулся ко мне, хотел что-то сказать и вдруг остановился. Пристально заглянул мне в глаза, негромко проговорил:

– О-о-о!

Взял меня под локоть и помог подняться.

– Идем.

– Куда?

– Спать пора, – ответил гость.

– Таблетки! Папе!

Я вспомнила, что папочка перед сном не принял лекарство, и беспомощно затрепыхалась, делая попытку повернуться к холодильнику.

– Здесь?

– Да, да, – бормотала я.

Слава, не выпуская моего локтя, другой рукой открыл холодильник.

– Эти?

Я кивнула головой. Шум морского прибоя в ушах становился оглушительным.

– Сколько? – донеслось до меня откуда-то издалека.

Темнота наваливалась короткими рывками. Рывок – просвет, рывок – просвет. И с каждым следующим разом рывок становился длинней, а просвет короче.

Последнее, что я помнила, был расплывчатый овал чьего-то лица, склонившегося надо мной.

Очень хотелось выключиться из происходящего, но что-то мешало, сидело в голове здоровенной занозой, не давало уснуть.

О чем он меня спрашивал?

– Сколько таблеток? – повторил голос мне прямо в ухо.

И я вспомнила о том, что не сделала.

– Две, – ответила я совершено четко. Тут же навалилось облегчение, голову омыла теплая соленая волна и граждане отдыхающие отправились в теплые санаторные постельки.

А под раскрытым окном всю ночь шумело и переливалось море.

Проснулась я поздно. В одиннадцать.

Несколько минут лежала неподвижно и собирала мысли в одну точку.

Мысли, как загулявшие солдаты, отказывались возвращаться на службу и пытались дезертировать.

Почти полчаса ушло на то, чтобы вернуть их обратно и выстроить в более-менее стройный ряд. Вспомнить удалось весь вчерашний день, за исключением того, как я легла спать.

Подобно Степе Лиходееву, я провела рукой по бедру, но в отличие от него определила, что лежу в брюках. Точнее, в джинсах.

Я откинула плед и присела на диване.

Под головой у меня, оказывается, была подушка. Странно, не помню, чтоб я се доставала. Очевидно, подушка и плед – дело рук моего вечного спасителя. Ну и карма у него в этой жизни, не позавидуешь бедняге...

Я медленно поднялась на ноги и прислушалась к своей голове.

Голова вяло поприветствовала мое пробуждение. Болеть не болела, просто косила от службы.

– Не выйдет, – сказала я строго. – Дел по горло.

«Мне-то что? – ответила голова. – Твои дела, ты и разбирайся...»

Ладно. Сейчас влезу под душ, почищу зубы, все и пройдет.

Я потащилась в ванную. Содрала с себя несвежую одежду, залезла в ванну и подставила голову под горячую струю воды. Несколько минут поливала себя контрастным душем, варварски таская ручку крана то вправо, то влево.

Наконец почувствовала себя пригодной к употреблению. Вымыла голову, механически отметив, что последнее время делаю это слишком часто, почти каждый день. Влезла в банный халат, туго затянула пояс. Взглянула в зеркало и увидела в нем бледное лицо с заметными синими пятнами под нижними веками. Кажется, даже мешки появились. Блеск.

С добрым утром!

Я помахала рукой девушке, изможденной трудной жизнью. Девушка ответила мне тем же.

Я покинула ванную и отправилась на разведку. Как там папочка?

Папочка сидел на балконе и пугливо, как домашний кот, выглядывал на улицу.

Он всегда садился подальше от балконных перил, почти на самом пороге балкона и комнаты, и для того, чтобы разглядеть происходящее во дворе, ему приходилось вытягивать шею.

Наверное, постороннего человека это зрелище могло насмешить.

Меня – нет.

Я подошла к папе и осторожно, чтобы он не испугался, дотронулась до его плеча.

Папа вздрогнул и оглянулся.

– Это я, – сказала я быстро. – Привет.

– Доброе утро, – ответил папочка и поднялся со стула. – Ты выспалась?

– Выспалась, а ты?

– Я тоже.

Папочка отодвинул меня в сторону и вошел в комнату.

– Уже надышался? – спросила я с горечью.

– Да, – подтвердил папочка, не глядя мне в глаза. Он стыдился своего страха перед улицей, но ничего с этим поделать не мог.

Я вздохнула. Терпение и время. Терпение и время. У ирландцев есть забавная поговорка. «Когда бог создавал время, – говорят ирландцы, – он создал его достаточно.»

Да. Времени у нас в запасе достаточно. Терпение в дефиците.

– Ты позавтракал?

– Позавтракал, – подтвердил отец.

– Что ты ел? – проявила я бдительность.

Папочка замялся. Врать он не умел, а позавтракать забыл. Снова забыл.

Я стиснула руки в кулаки. Терпение. Терпение. Терпение.

– Пойдем поедим, – предложила я.

– Пойдем, – согласился папочка.

Я вошла в идеально убранную кухню, мысленно вознесла хвалу вчерашнему гостю и принялась накрывать на стол.

Примерно час у меня ушел на то, чтобы накормить отца и убрать грязную посуду.

Я посмотрела на часы. Двенадцать. С каждым днем я прихожу в библиотеку все позже и позже.

Я быстренько собралась, влезла в босоножки, открыла дверь. И, как это бывает в детективах, именно в этот последний момент зазвонил телефон.

Я вернулась назад и сняла трубку. Не так часто нам кто-то звонит, чтобы игнорировать такое событие.

– Алло...

– Ирка, привет.

– Юлечка, здравствуй, – сказала я радостно.

– Как ты?

– Нормально. А ты?

– Тоже. Ирка, у меня новость.

Я насторожилась.

– Какая?

– Меня разыскивает Верховский.

Я хмыкнула.

– Не удивила...

– Нет, ты не поняла! Он меня открыто разыскивает, не прячась!

Я присела на банкетку и велела:

– Рассказывай все подробно.

– Понимаешь, – начала Юля, – я на работе должна отпускные получить.

– Так.

– Звоню на работу, – у нас там определителя номера нет, – спрашиваю, когда прийти за деньгами. А девчонки говорят, что меня несколько раз спрашивал какой-то Верховский. Причем в последний раз просил передать, чтобы я обязательно с ним созвонилась. Понимаешь?

– Юль, надеюсь, ты такой глупости не сделаешь.

– Нет, конечно, нет, – неуверенно подтвердила подруга. И добавила:

– Ир, а может стоит позвонить?

– Ты домохозяину своему об этом рассказала?

– Конечно! – ответила Юля с негодованием добропорядочной законопослушной гражданки, которая и дорогу переходит только в положенном месте. – Сразу же!

– А он?

Юля споткнулась.

– Велел пока не звонить.

– Видишь? – философски заметила я. – Ему виднее!

– Видней-то виднее, но...

Юля замялась.

– Понимаешь, Юрочка ему доверял.

– Да? – поразилась я.

– Да. Они с Аликом вместе росли. Жили в одном дворе, Алик часто у Юры дома бывал. Потом родители Алика разошлись, квартиру разменяли, и он переехал. В общем, потеряли друг друга из вида. Но так случилось, что после учебы оба оказались в одном институте. Только Юрочка там до конца работал, а Алик года два назад ушел в Архивный. Ему хорошее место предложили.

– Они дружили? – уточнила я.

Юля снова замялась.

– Дружили? Да нет, это громко сказано... Говорю же тебе, некогда Юре было с друзьями время проводить, у него мама болела. Но Алик Юре помогал. Он и врача для его мамы нашел... В общем, Юра с Аликом общался не часто, но ему доверял. Полностью.

– Это еще не показатель порядочности Алика, – заметила я мягко, чтобы подруга не обиделась.

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду то, что убийце своему Юра тоже доверял. Иначе не стал бы с ним встречаться поздно ночью в безлюдном месте. И спиной к нему не повернулся бы ни за что, если бы не доверял. Понимаешь?

– Понимаю, – задумчиво ответила Юля. Слава богу, ответила нормальным голосом, без слез.

– Я не говорю, что Алик и есть убийца, – поторопилась уточнить я. – Но они могут быть связаны. Мы же не знаем, на чьей стороне он играет.

– Почему не на нашей?

Я вздохнула.

– Если на нашей, то какого черта он не пришел к следователю? Почему забрался в квартиру Юры ночью? Что он там искал? Почему следил за мной? Почему обещал свернуть мне шею?

– Это была фигура речи, – попробовала поспорить Юля.

Я обиделась.

– Ничего себе, фигура! Знаешь, если бы он тебя подержал за горло, как меня, ты бы его так не защищала.

– Я не защищаю!

– Защищаешь!

– Я пытаюсь понять!

– Что понять?!

Юля споткнулась и сказала примирительно:

– Чего мы разорались? Еще не хватало нам поссориться из-за какого-то Алика!

Я остыла.

– Точно. Извини.

– И ты меня.

– Ладно.

Юля немного подышала мне в ухо.

– Говори! – велела я. – Слышу же, тебя распирает...

– Может, он хочет сказать что-то важное? – сразу же раскрылась Юля. – Может, это поможет найти убийцу?

Я пожала плечами.

– Не знаю. Олег Витальевич так не считает?

– Он со мной не делится, – ответила Юля, и голос ее стал несчастным. – Велел ни в коем случае не звонить.

– Значит, сам хочет с ним поговорить.

– А вдруг он следователю не захочет рассказывать?

– Юль, не торопись! – призвала я. – Будущее покажет, кто нам друг и кто нам враг.

– Думаешь?

– Уверена!

Юля вздохнула.

– Хорошо, – согласилась она. – Я подожду...

– Умница!

– ...недолго, – договорила подруга и сразу положила трубку, словно опасалась, что я перейду от слов к методам физического воздействия.

Я почесала затылок. С одной стороны, приятно сознавать, что правила нарушаю не только я, с другой – страшно за Юльку. Странно, что за себя я боюсь меньше, чем за нее. Может, стоит поговорить со следователем?

«Поговорю, но позже,» – решила я. Юлька пообещала, что подождет. Вот и я подожду. Дня два. А потом позвоню Олегу Витальевичу.

Я вышла на улицу и пошла привычной дорогой. Библиотекарь встретила меня радостно.

– Думала, вы уже не придете!

– Ну, что вы! – ответила я и развернула пакет, в котором лежали остатки колбасы. – Можно я покормлю Лаки?

– Можно, – ответила женщина. – Только вряд ли она станет есть колбасу. Она у меня «Вискас» предпочитает. Но давайте попробуем.

Женщина выложила кусочки колбасы в маленькую тарелочку и позвала:

– Лаки-лаки!

Из-под стеллажа высунулась пестрая мордочка. Удивительно, как хорошо кошки понимают, когда их зовут не просто так, а чтобы накормить!

– Иди сюда, – пригласила библиотекарь и поставила тарелочку на пол.

Лаки вылезла из-под стеллажа и неторопливо прошествовала к угощению. Обнюхала колбасу, потом задрала голову и заглянула нам в глаза. Сначала хозяйке, потом мне.

– Говорила же, – начала библиотекарь, – она сухой корм...

Но тут Лаки присела на корточки, если эту кошачью позу можно так назвать, и принялась аккуратно подъедать мелко нарезанные колбасные остатки.

– Ну, надо же! – поразилась женщина. А я обрадовалась. Потому что загадала: если Лаки не откажется от моего угощения, то все кончится благополучно. Уточнять и конкретизировать, что такое благополучно, я не стала. Благополучно, и все.

– Ваши книжки...

Библиотекарь выложила их на стойку.

– Спасибо. Кстати, – спросила я, вспомнив, на чем я остановилась вчера, – вы не знаете, где находилась Пальмира?

– Гостиница?

– Нет, государство...

Женщина сняла очки и машинально протерла стекла концом легкого шарфика, кокетливо повязанного на шее.

– Пальмира, Пальмира, – пробормотала она себе под нос. Надела очки и пожала плечами.

– Честно говоря, не знаю. Петербург называли северной Пальмирой. Значит, настоящая была где-то на юге.

– Или на Востоке, – сказала я.

– Возможно, – согласилась женщина. – Да вы в учебнике посмотрите! Там наверняка все есть!

– А почему Петербург называли северной Пальмирой? – снова спросила я.

– Не будьте бестактной, – смеясь, ответила женщина. – Не задавайте библиотекарше вопросов, на которые она не может ответить.

– Извините.

– Пустяки. Я пошутила.

Я забрала книги и пошла вдоль рядов столов и стульев к своему полюбившемуся месту. Села, раскрыла вчерашнюю книгу на последней прочитанной странице.

Итак, вчера я остановилась на том, что «Вторая капля» в очередной раз перешла из рук в руки. От персидского царя Шапура к правителю Пальмиры Оденату.

Оденат, который был покорен красотой этого камня, велел изготовить для него новую корону. В центре ее должен был быть захваченный у персов бриллиант, по бокам – два рубина почти одинаковой формы. По представлениям того времени, корона считалась скромной и была предназначена для повседневной будничной жизни. Так сказать, царская форма на каждый день.

Впрочем, носил эту корону Оденат недолго. Камень не замедлил принести новому хозяину обещанное легендой несчастье.

Оденат погиб от руки собственного племянника, очевидно желавшего захватить трон Пальмиры. Вместе с Оденатом был убит его старший сын от первой жены, наследник трона Герод.

Но поцарствовать племяннику не удалось. Инициативу тут же перехватила вторая жена убитого правителя, Зенобия. Вообще-то, настоящее имя ее звучало иначе: Зубайдат. И переводилось оно как «женщина с густыми красивыми волосами».

«Зенобия» – имя греческое и переводится дословно, как «Вторая гостья». Этот перевод в точности соответствовал рангу второй жены.

Однако Зенобию этот ранг не устраивал.

Ходили слухи, что покушение на мужа организовала именно она. Не знаю, что Зенобия пообещала убийце (хотя догадаться не трудно!), однако после смерти мужа приказала немедленно обезглавить глупого исполнителя, проложившего ей дорогу к трону.

Что и было сделано.

Зенобия провозгласила наследником своего малолетнего сына Вахабаллата и путем сложных интриг добилась для себя права регентства.

И стала последней царицей Пальмиры.

Я на секунду оторвалась от книги и уставилась неподвижным взглядом в точку на стене.

Вот она. Женщина с царским венцом на голове, нарисованная Казицким. А в центре этого венца – знаменитая «Вторая капля». Бриллиант, который Казицкий пытался продать.

Бриллиант, который приносит несчастье своим хозяевам.

Интересно, стала ли Зенобия исключением в этом ряду?

Я снова уткнулась в книгу и обнаружила, что в ней нет нескольких страниц. Как раз там, где, очевидно, описывалась дальнейшая судьба камня.

Что ж, поищем в другой книге. Благо, я теперь знаю, что мне искать.

Мне повезло. На нужные сведения о пальмирской царице я наткнулась с первой же попытки.

Книга, которую я открыла, была написана замечательным языком. Читать ее было легко и интересно, как увлекательный детектив. Впрочем, события, происходившие много веков назад, вполне могли называться этим современным словом.

Судите сами.

Зенобия родилась в бедной бедуинской семье, которая кочевала неподалеку от Пальмиры. Как она попала на глаза правителю Пальмиры и каким образом нищей безродной девушке удалось стать его женой?

Загадка.

Современники единодушно говорят о том, что Зенобия обладала огромной силой психического воздействия. Проще говоря, была незаурядным гипнотизером.

Сохранилось много описаний Зенобии и ее изображений, в том числе на монетах, чеканившихся в Александрии, которая тоже подчинялась пальмирской царице. Римский историк Требеллий Поллион описал ее так: «Она имела все качества, необходимые для великого полководца. Осторожно, но удивительно настойчиво приводила в исполнение свои планы. Строгая к солдатам, она не щадила себя в опасностях и лишениях войны. Часто во главе своего войска шла она 3-4 мили. Никогда ее не видели в носилках, редко – в колеснице, почти всегда – верхом. В ней в равной степени сочетались таланты военные и политические, строгость тирана, великодушие и щедрость лучших царей. Расчетливая в походах, она умела окружать себя царской роскошью. Выходила в народное собрание в пурпурной одежде, осыпанная драгоценными камнями, с короной на голове».

Зенобия была не только воином, но и философом. Знала греческий и коптский языки, составила сокращенный труд по истории Востока, создала в Пальмире философскую школу во главе с греческим философом-неоплатоником Лонгином.

Рим больше не мог терпеть усиления Пальмиры в ущерб собственным интересам.

Зенобия утратила всякое чувство меры. Она наделила себя титулом «Августы», сына нарекла именем Августа – императора – и официально провозгласила независимость от Рима.

В 271 году огромная римская армия двинулась на Восток – через Малую Азию, горы Тавра и Киликийские ворота.

На берегах Оронта пальмирцы были разбиты и отступили. Аврелиан шел за ними по пятам и вскоре достиг стен Пальмиры. Началась осада.

Город был хорошо укреплен. Аврелиан писал в Рим: «Я не могу описать вам, отцы-сенаторы, как много у них метательных машин, стрел и камней. Нет ни одной части стены, которая не была бы укреплена двумя-тремя баллистами».

Аврелиан не желал затягивать осаду. Он написал Зенобии письмо, в котором оговорил условия сдачи. Вот оно: «Аврелиан – Зенобии. Твоя жизнь будет сохранена. Ты сможешь провести ее в каком-нибудь месте, куда я помещу тебя. Твои богатства я отошлю в римскую сокровищницу. Законы и постановления пальмирцев будут соблюдены».

Легко представить себе, какое впечатление могли произвести на женщину, привыкшую к неограниченной власти, подобные предложения. Пальмирская царица не замедлила ответить: «Зенобия – Аврелиану. Никто еще, кроме тебя, не отваживался просить то, что ты требуешь. То, что может быть добыто войной, должно приобретаться доблестью. Ты просишь меня сдаться, как будто совершенно не осведомлен о том, что царица Клеопатра предпочла умереть, чем пережить свое величие. Персидские союзники, которых мы ожидаем, недалеко. Арабы на нашей стороне, так же, как и армяне. Сирийские разбойники, о Аврелиан, побеждали твою армию! Так что оставь свое высокомерие, с которым ты требуешь моей сдачи, словно ты был победителем повсюду!»

Но союзники не торопились. В городе начался голод, он повлек за собой болезни и эпидемии. Темной ночью Зенобия, взяв с собой сына и нескольких приближенных, тайно бежала из города, обманув или подкупив римские сторожевые посты.

На верблюдах они добрались до персидской границы и уже садились в лодку, чтобы переплыть Евфрат, когда погоня их настигла.

Зенобия была схвачена.

Узнав об этом, пальмирцы предпочли сдаться и принесли Аврелиану ключи от города. Римский император милостиво обошелся с горожанами, подарив им полное прощение. Над приближенными Зенобии и ее военачальниками был назначен суд. Многих казнили, в том числе советника Зенобии, греческого философа Лонгина.