Текст книги "Ложь (ЛП)"
Автор книги: Карина Хейл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)
Это была моя ошибка.
Наша ошибка.
И я никогда не перестану винить себя за случившееся. За то, что случилось с ними, и что я сделала ему.
Если бы меня не существовало, если бы я никогда не встретила Бригса и не влюбилась в него так же, как он влюбился в меня, его жена и ребёнок все ещё были бы живы.
Моя любовь убила.
Моя любовь разрушила жизнь этого мужчины.
Я потрясена тем, что слеза катится по моей щеке. Хотела бы я обвинить в этом дождь, как поётся в песне, но не могу. Я многие месяцы не плакала из-за Бригса, из-за происшествия. Это то, что мой врач назвал бы прогрессом. И эта слеза то, что мой папа назвал бы «человечностью».
– Прими свою человечность, Таша, – сказал бы он мне. – Потому что если ты не плачешь, твоя душа никогда не исцелиться.
Она не исцелилась, и не думаю, что это когда-то произойдёт. Но полагаю, слезы не имеют к этому никакого отношения. Просто в жизни есть вещи, от которых невозможно уйти.
Но я пытаюсь. Пытаюсь.
Одна нога впереди другой.
Все сначала.
До тех пор, пока я сосредоточена на будущем, а не на прошлом, может быть, возможно, я смогу выбраться из него. Это новая жизнь, лучшая жизнь. Теперь я даже иду в лучший колледж: Королевский колледж. Если я просто продолжу двигаться вперёд, может, тогда у моей души появится шанс.
Я сажусь в поезд и направляюсь в колледж.
***
Да уж, никто бы не назвал это занятие весёлым, думаю я про себя, выбираясь со своего места. Зал переполнен уходящими студентами и у меня такое чувство, что мне и двум другим ассистентам, Девону и Табите, надо остаться и поговорить с профессором Ирвингом.
Этот человек – такой шовинистический кусок дерьма. С лысеющей головой, покрытой пигментными пятнами и постоянным хмурым взглядом на морщинистом лице, он похож на преподавателя, который очевидно только что выполз из каменного века. Несмотря на то что все, что мы должны были делать во время лекции, это слушать его и смотреть фильм вместе со всеми старшекурсниками, сексистские замечание, которые он сделал мне и Табите в начале лекции, были неуместны. Он сказал, что, если я хочу добиться уважения студентов, мне не следует приходить в класс как замарашка. То же самое он сказал и Табите, хотя на женщине был чертов брючный костюм. Думаю, он сказал это потому что Табита страдает ожирением, а он знает, в какое крупное дерьмо попал бы, если бы прокомментировал этот факт.
Тем временем Девон с пенисом и несуществующим подбородком получает всю славу и похвалу лишь за знание парочки ответов.
– Почему вы все ещё здесь? – говорит профессор Ирвинг, когда замечает, что мы стоит рядом. Машет на нас рукой. – Идите. Я позже напишу вам о семинарах.
Я поворачиваюсь, рада убраться отсюда, когда он говорит:
– Подождите, вы, девушка, у которой был перерыв.
Я останавливаюсь и делаю глубокий вдох. Как он узнал об этом?
Табита бросает в мою сторону сочувствующий взгляд, в то время как Девон без подбородка выглядит немного обиженным, что его не вызвали.
Я медленно поворачиваюсь и широко улыбаюсь профессору Ирвингу.
– Да, сэр?
Он прищуривается глядя на меня, оценивающе поднимая подбородок. Вердикт не слишком хороший.
– Вы брали перерыв, не так ли?
Я киваю, кусая губы.
– Да. На четыре года.
– И почему?
У меня есть готовый ответ. Лишь половина правды.
– Ездила во Францию, чтобы быть с отцом. Он был болен.
– Понимаю, – он прижимает палец к уху и водит им по кругу. Я стараюсь не гримасничать, сохраняя неловкую улыбку на лице. – Вы до этого учились в МЕТ и закончили год магистратуры. Четыре года это долгий срок, семья или нет, вам так не кажется? Думаете, вы готовы вернуться в колледж, в частности в этот колледж?
Моя улыбка дрожит.
– Конечно.
Он поднимает бровь.
– Хорошо. Просто хочу убедиться, что мы понимаем друг друга. Я ожидаю многого от студентов и ещё больше от моих ассистентов. Видите ли, когда я говорил о своей книге, Иконография в ранних кинотекстах, вы были единственной, кто не ответил. Вы читали ее?
Оу, черт. С трудом сглатываю.
– Нет. Ещё нет. Я не знала, что она была часть учебного плана.
Он довольно гадко хихикает.
– Дорогая моя, когда вы ассистируете мне, вы оцениваете студентов. Вы не можете оценивать их, пока не знаете, как я мыслю. Это очевидно, вы так не думаете?
– Да, сэр.
– Советую вам, когда закончите здесь, отправиться в книжный магазин и купить экземпляр. Когда в следующий раз придёте, приносите ее. Я подпишу для вас книгу. Разве это не удача?
Оставьте меня в покое. Но я умудряюсь улыбнуться.
– Да, вы правы. Спасибо.
А затем быстро убираюсь оттуда. Хотелось бы мне, чтоб моя первая остановка была не в книжном магазине, чтобы купить его книгу, но я знаю, он ожидает, что к следующему уроку я полностью прочитаю ее. Я останавливаюсь у столовой, взять что-то для своего ноющего живота, выбирая салат с козьим сыром вместо обычного мясного пирога и картошки фри, и решаю написать Мелиссе.
Где у тебя занятие? Ты пришла?
Аудитория 302. Учителя ещё нет. Может я смогу пропустить, – пишет она в ответ.
Оставайся там. Долгое занятие?
Где-то два часа. Надеюсь, это будет кино.
Хорошо. Встретимся через два часа. Я пока почитаю дурацкую книгу.
Весело. Ты заслуживаешь пиво после такого.
Посмотрим.
И вот, после того, как я уединяюсь с книгой (эта ерунда стоит тридцать фунтов!) в углу библиотеки (одно из моих любимых мест) и до того, как мои мозги начинают истекать кровью от скуки, я думаю, что мне, возможно, понадобится пиво. Если бы только книга не проделала брешь в моем пивном фонде.
Когда двери аудиторий начинают открываться и люди начинают выходить, я направляюсь на третий этаж.
Я вижу Мелиссу в конце коридора, глаза широко раскрыты и она идёт ко мне немного неровно, словно только что нюхнула дорожку кокса. Она что-то говорит мне, но думаю это просто «О, Боже мой, о, Боже мой»
Вероятно у неё был преподаватель похожий на профессора Ирвинга. Пока в этом году нам не везёт с преподавателями.
Но пока она подходит ближе, торопясь и качая головой будто недоверчиво, мои глаза скользят через ее плечо в аудиторию.
Мужчина только что вышел из двери.
Высокий.
Широкоплечий.
Одетый в превосходный, сшитый на заказ, серый костюм.
Высокие скулы.
Волевой подбородок.
И самые запоминающиеся глаза в мире.
Глаза, которые я никогда не думала, что увижу снова.
Я замираю на месте или может, это просто мое сердце перестаёт биться, и я слышу, как Мелисса говорит:
– Наташа, господи, пойдём, ты в это не поверишь, боже мой, – пока хватает меня за руку и пытается увести.
Но слишком поздно.
Потому что эти глаза видят меня.
Они смотрят прямо на меня.
И профессор Голубые глазки выглядит так, будто его сбил поезд.
Я знаю это чувство.
Ваше сердце и душа разбиваются вдребезги.
Из-за одного человека.
Одного взгляда.
– Пойдём, пойдём, пойдём, – быстро говорит Мелисса, и я поворачиваюсь, когда она дёргает меня, наш зрительный контакт разрывается.
Это. Не может. Быть. Он.
Нет.
Но все же так и есть.
Я оглядываюсь через плечо и снова встречаю его ошеломлённый взгляд.
Бригс МакГрегор.
Любовь моей жизни.
Любовь, которая разрушила жизни.
Один шаг вперёд и пять миллионов шагов назад.
Глава 4
БРИГС
Лондон
Наши дни
Проверяю часы. Пять минут до начала занятия, а я все ещё разбираюсь с заметками. Я написал их месяц назад, но сейчас, когда я здесь, среди студентов, в колледже, у меня такое чувство, что они должны быть более понятными, так что я провёл утро в своём кабинете, переписывая все, что планировал сказать сегодня.
Тема все та же: «Анализ игры Гарольда Ллойда в «Наконец в безопасности!». Но вот что бывает, когда вы работаете над чём-то за несколько месяцев до того, как это вам понадобится. Чаще всего к тому моменту вы уже другой человек. Мы все меняемся, порой едва уловимо, и теперь я понимаю – как обычно, в последнюю минуту – чтобы привлечь внимание студентов, мне необходимо сделать все более динамичным. Они аспиранты, но они легко могли бы выбрать другой предмет. На большинстве занятий для аспирантов вы выбираете фильм для просмотра, но я хочу сделать немного по-другому.
Без одной минуты, я хватаю портфель и направляюсь в аудиторию, проходя мимо профессора Ирвинга. Этот мужчина нечто. Он прищуривается и кивает, словно признает мое присутствие и ненавидит меня за это. Полагаю, подобное случается, когда вы новенький на работе. А в педагогической деятельности все немного хуже. Как правило, когда у вас есть место преподавателя в престижном университете, вы остаётесь на нем до конца карьеры. Текучка минимальна, только если вы все не испортите. Что я и сделал на прошлой работе из-за срыва. И я пробыл там всего два года. Ничто не сравнится с разрушением чего-то хорошего своими собственными руками.
Конечно же, по сравнению с потерей всего остального, потеря работы была ерундой.
Я слышал, что мужчина, чье место здесь занял я, был выдающимся человеком и любил заигрывать со студентками, пока это не переросло в полномасштабный иск о сексуальных домогательствах. Я почти уверен, что единственная причина, по которой меня наняли, они хотели новую кровь, а мой дядя Томми дружит с руководителем кафедры. И это напоминает мне, что я должен связаться с моим кузеном Кейром, который сказал, что несколько дней проведет в Лондоне. Было бы хорошо поговорить с кем-то, кроме Винтера и Макса, бармена в пабе.
Я делаю глубокий вдох перед дверью и вхожу в аудиторию.
Киваю студентам, подхожу к столу, бросая на него портфель, и вынимаю свои записи. Студенты устраиваются на своих местах, а я смотрю на них. Как я и ожидал, сегодня на несколько человек больше, чем на прошлой неделе. В классе из двадцати человек легко заметить недостающих.
Мои глаза останавливаются на девушке, сидящей в середине. Она странно смотрит на меня и в тот момент, когда я наши глаза встречаются, ее брови взлетают вверх, словно от шока, и она быстро смотрит вниз в свой ноутбук. Она выглядит странно знакомой, но я не узнаю ее. Полагаю, она выглядит примерно как большинство девушек. Длинные тёмные волосы, над которыми поработали плойкой, широкий лоб, маленькие глаза, тонкие губы. Она симпатичная, но я сразу же забыл бы о ней, если бы не тот факт, что она смотрит на меня так, словно знает.
Я прочищаю горло, сосредоточиваясь на остальной части класса.
– Добрый день, – говорю им. – Надеюсь у вас всех был шанс повеселиться на выходных. Кто-то смотрел что-то стоящее?
В этот чертовски ужасный момент вопрос повисает в аудитории, и я боюсь, что никто не собирается отвечать. Но одна девушка с рыжими волосами, стрижкой боб и широкой улыбкой поднимает руку. Я киваю ей.
– В кинотеатре «Феникс» показывали два шедевра «Тридцать девять ступеней» и «Леди исчезает».
Я хожу по классу, пытаясь смотреть на рыжеволосую, а не на девушку, продолжающую таращиться на меня.
– Работы Хичкока до его переезда в США. Что вы о них думаете?
Рыжая девушка смотри на меня, складывая руки на столе.
– Думаю, деталям было уделено мало внимания, и актеры были скованными, особенно в «Тридцать девять ступеней», но если говорить о кинематографии, можно увидеть, откуда Хичкок получил свою любовь к теням и использованию приема Макгаффина2, а так же комедийные моменты.
У этой девушки, несомненно, есть хватка.
– Совершенно верно. И твоё имя?
– Сандра, – отвечает она.
– Хорошее наблюдение, Сандра, – говорю я, предлагая ей улыбку, пока она откидывается обратно на спинку стула. – В частности «Леди исчезает» задал тон будущим фильмами Хичкока с помощью остроумного диалога. Тем не менее, даже без острот или какого-либо диалога вообще, фильм все равно будет считаться комедийным триллером. И вот тогда появляется фарс, который мы сегодня будем анализировать, смотря на Гарольда Ллойда в «Наконец в безопасности!»
Плавный переход, говорю себе и начинаю спрашивать класс, видел ли кто-то этот фильм. Поразительно, но поднимается пара рук, и я предлагаю им представить фильм классу, в то время как иду и настраиваю компьютер, пока фильм не начинает проигрываться на экране. И все это время я пытаюсь понять, что это за таинственная девушка. Что немного сводит меня с ума.
Когда начинается фильм и некоторые из студентов смеются, я беру список студентов и начинаю просматривать имена. Девушка с широким лбом отсутствовала на прошлой неделе, это точно, и ни один из моих ассистентов для старшекурсников до сих пор не появился. Я проверяю их имена и вижу Бен Холм, Генри Уотерс и Мелисса Кинг.
Я мельком смотрю на девушку. Теперь она смотрит фильм. Может, ей просто было неловко, что она пропустила два занятия на прошлой неделе и думала, что я спрошу ее об этом.
Должно быть так и есть. Я позволяю этим мыслям оставить мою голову, и, пока идет фильм, начинаю готовиться к следующей лекции.
Когда занятие заканчивается, она первая вскакивает со стула и как угорелая выбегает из комнаты.
Мне становится любопытно, и я иду за ней, выходя за дверь и в коридор, видя, как она, качая головой, практически бежит по нему и машет руками девушке в конце.
Высокая девушка с длинными волосами медового цвета, выделяющаяся среди проходящих мимо людей, словно все остальные размыты и она единственная в фокусе.
Светлая кожа, полные щёки, неизменно молодая.
И ее глаза, эти прекрасные глаза, всегда сиявшие ярче звёзд.
Только теперь они не сияют.
Они смотрят на меня.
Испуганно.
Она убеждена, что сошла с ума.
Как и я.
Потому что, как такое возможно?
Так ясно увидеть призрак.
Наташа.
Моя студентка Мелисса – теперь я вспомнил, откуда знаю ее – хватает Наташу за руку и тащит. На мгновение наш зрительный контакт разрывается, и я ощущаю лишь панику и пустоту в груди. Я всегда думал о том, что скажу Наташе, если когда-то увижу снова, и вот теперь я стою посреди оживленного коридора, и она здесь.
Она здесь.
А я бесполезен, заморожен и пуст. Потому что не знаю, может мне стоит развернуться, взять вещи, запереть дверь и сделать вид, что никогда не видел ее. Вычеркнуть ее как призрак из прошлого, угасающее напоминание о том, кем я был.
Разрушенный.
Но я знаю, слово угасание никогда не может быть применимо к кому-то вроде неё.
И я знаю, что никогда не смогу избавиться от всего этого.
Я уже увидел ее, хочу я этого или нет.
Ущерб уже нанесён.
И вот мои ноги начинают двигаться по коридору за Мелиссой – моей ассистенткой, мой студенткой, боже, мне придется видеть напоминание о моем прошлом несколько раз в неделю – и Наташей.
Вероятно, это ошибка.
Но я не в силах помочь себе.
Наташа снова оглядывается через плечо и видит, что я приближаюсь, человек с миссией без цели, и она выглядит так, словно все ещё думает, что я не реален. Я даже не уверен, что я сейчас настоящий, потому что никогда раньше не действовал вот так, на автопилоте, без какого либо самоконтроля.
– Привет, – хрипло зову я, когда нахожусь в непосредственной близости. Я слишком боюсь произносить ее имя, словно, если скажу его вслух, это сделает ее реальной.
Она останавливается, Мелисса сильно дёргает ее за руку, но Наташа стоит, высокая, неподвижная статуя, и поворачивается лицом ко мне.
Я так близок к тому, чтобы упасть на колени. У меня перехватывает дыхание, видеть ее, это буквально как получить удар в живот.
Моя Наташа.
У меня падает челюсть, и я ловлю ртом воздух, не в силах произнести ни слова.
Она тоже ничего не говорит, но ее глаза, когда ищут мои, говорят о многом. У неё тот же вопрос, что и у меня.
Как такое возможно?
Почему?
Наконец я нахожу в себе силы заговорить:
– Это, правда, ты, – мягко говорю я, мой голос прерывается, когда я оглядываю ее, пытаясь запомнить, словно больше никогда не увижу снова, пытаясь увидеть изменения, произошедшие с ней за эти годы. Теперь ее волосы светлее, но цвет подходит к ее лицу, красивому и сияющему. Она немного похудела, но не слишком – она все ещё очень женственная.
Единственное серьёзно изменение в ее глазах.
Этот блеск, эта жизнерадостность, страсть к чему-то, что могло бы удивить ее – все это ушло. А на их месте что-то темное, грустное и потерянное.
Я вложил тени в ее глаза.
Она моргает и пытается улыбнуться мне.
– Привет, – неуверенно говорит она. Голос по-прежнему немного хриплый, по-прежнему заставляет покалывать нервные окончания на затылке. – Бригс.
– Профессор Бригс, – говорит Мелисса, и я на секунду отрываю взгляд от Наташи, чтобы посмотреть на неё. – Я в вашем классе.
– Да, я знаю, – говорю ей, прежде чем снова посмотреть на Наташу. Пытаюсь найти слова. Что тут можно сказать. Слишком много.
– Как ты? Я... столько времени прошло.
– Четыре года, – встревает Мелисса. – Наташа была во Франции. А что делали вы?
Я хмурюсь, глядя на Мелиссу, посылаясь ей резкий взгляд.
– Не возражаешь дать нам минутку?
Она поднимает брови и, в ожидании ответа, смотрит на Наташу.
Наташа быстро улыбается ей.
– Все нормально, Мел. Я скоро напишу тебе.
Мелисса смотрит на нас двоих, очевидно не веря, что все будет хорошо. Не могу ее винить. Прошло четыре года, и она, должно быть, была там после этого. Черт возьми, я вспоминаю то, что сказал той ночью Наташе по телефону, переполненный горем я набросился на единственного человека, которого мог обвинить кроме себя.
Наконец Мелисса говорит:
– Я буду у «Барнаби», возьму нам пиво, – и затем уходит, оставляя нас вдвоём.
– Это ты, – медленно говорит Наташа, хмурясь, пока рассматривает меня. – Не думала, что ты будешь преподавать здесь.
– Я тоже не думал, что ты будешь здесь. Ты студентка?
Она кивает, быстро сглатывая.
– Да. Заканчиваю магистратуру.
Когда мы расстались, она только начинала последний год магистратуры, ей не терпелось начать писать диссертацию. Я думал, что к этому моменту она уже закончила учиться. Может, быть уже преподавала.
– Так ты какое-то время была во Франции? – спрашиваю я, пытаясь узнать больше, пытаясь удержать ее здесь, чтоб она поговорила со мной. Пытаюсь притвориться, что могу это сделать.
Но я не могу.
Мне больно просто дышать одним с ней воздухом.
Я вздыхаю и смотрю вниз, потирая затылок, пытаясь успокоиться.
– Ты в порядке? – тихо спрашивает она.
Я смотрю вниз на ее ноги. Она всегда говорила, что у неё клоунские ноги и я всегда думал, что они прекрасны. На ней черные сапоги с острым носом, и я задаюсь вопросом, какого цвета ее ногти на ногах. Почти каждый день ее ногти были разного цвета. Я помню, как пытался писа́ть, и она отвлекала меня, тыкая ногами в лицо и хихикая.
Воспоминания режут меня, словно нож.
Воспоминания с трудом подходящие женщине передо мной.
– Я в порядке, – прижимаю руку к шее, двигая челюстью, чтобы снять напряжение. Качаю головой и смотрю на неё, выдавая полуулыбку. – Нет. Я не в порядке. Не могу лгать тебе.
Хотя однажды ты так и сделал. Когда последний раз разговаривал с ней.
– Мне уйти? – спрашивает она, лоб нахмурен. Взволнованная. Готовая уйти.
Позволь ей уйти.
– Нет, – быстро говорю я. Выпрямляюсь. – Нет. Прости. Это просто ... ты последний человек, которого я думал, увижу сегодня. Мне просто нужно переварить это. Это все. Потому что ... хорошо ... это ты. Понимаешь? Черт побери, Наташа.
Но, может быть, она не знает, о чем я говорю. Как себя чувствую. Может быть, я мимолетный образ ее прошлого, негативное воспоминание. Возможно, за эти четыре года она ни разу не вспомнила обо мне, и я просто еще один мужчина, повстречавшийся ей на пути.
Это может быть только к лучшему, думаю я.
Она кивает, лицо смягчается.
– Я понимаю. Я тоже не знаю, что сказать.
Я быстро оглядываюсь назад на аудиторию. К счастью там уже никого нет.
– Не против, если я возьму вещи из комнаты? Ты будешь здесь? Тебе ещё куда-то надо?
Выражение ее лица становится болезненным, несчастным. Но она качает головой.
– Нет, на сегодня у меня все.
Я благодарно улыбаюсь, быстро иду по коридору и обратно в аудиторию. Хватаю свои записи и ноутбук, засовывая их в портфель.
Затем останавливаюсь, кладу руки на стол, прислоняясь к нему, и опускаю голову. Я глубоко вдыхаю через нос, и, когда воздух выходит из моей груди, он дрожит. Мои ноги дрожат, мир все вращается и вращается на ужасной оси.
Гребаный ад.
Восстать из пепла лишь для того, чтобы он обрушился на тебя сверху.
Это она.
Она.
Она.
Пытаюсь отдышаться. Я знаю, что не могу прятаться здесь вечно, что она там, ждет меня. Мне нужно держаться, успокоить свое сердце, не обращать внимания на муки скорби, сожаления, вины, пытающиеся поднять свои могучие головы.
Провожу рукой по лицу и выпрямляюсь.
Я могу сделать это.
Хватаю портфель и выхожу в коридор.
Там пусто, лишь какой-то азиат идёт, еле волоча ноги и что-то набирая в телефоне.
Она ушла.
– Наташа? – мягко зову я, проходя вперёд и оглядываясь. Нет смысла звать ее снова.
Она ушла.
Словно ее там никогда и не было.
Может это и так.
Может, мой разум настолько изранен, что я вообразил ее.
Настоящий призрак жизни.
Плод моего воображения.
Черт побери, я так чертовски растерян, что не удивился бы, если бы так и было.
Я даже не знаю, чувствую ли я облегчение или разочарование.
Все что я знаю, несколько секунд я думал, что смотрю ей в глаза.
Возможно, это были самые грустные глаза, которые я когда-либо видел.
И мне интересно, а что же она увидела в моих?
Глава 5
БРИГС
Эдинбург
Четыре года назад
Стук в мою дверь. Я улыбаюсь самому себе, потому что узнаю этот стук. Легкомысленный, быстрый.
Она всё-таки пришла.
– Входите, – говорю я, глядя на дверь.
Она открывается, и Наташа, широко улыбаясь, просовывает голову.
Эта улыбка лучше любого чертового наркотика. Я сразу же ощущаю, как груз падает с плеч.
– У меня для тебя сюрприз, – говорит она очаровательным, хриплым голосом.
– Ну, тот факт, что ты уже здесь, хотя не думала, что у тебя получится, уже удивляет меня, – говорю ей, хотя, честно говоря, заинтригован, что она собирается сказать.
– Оказывается вечеринка Фредди невероятно скучная, – говорит она, повышая голос, чтобы звучать как девушка из высшего общества. – Так что я подумала, лучше принести вечеринку сюда, – говорит она, заходя и поднимая руки. В одной руке у неё упаковка тёмного эля и китайская еда в другой. Она горделиво поднимает подбородок. – Я уже могу получить награду как лучший ассистент по исследованиям или как?
– Ты выиграла все награды, – ухмыляясь, говорю я, когда она входит, и ставит вещи на стол. – Я действительно думаю, что сегодня я здесь надолго, – говорю я ей, – хотя не могу обещать тебе, что здесь будет менее скучно. Возможно, Фредди был лучшим вариантом.
Она подтягивает стул с другой стороны стола и садится, потянувшись за палочками для еды.
– Ну, ты, профессор Голубые глазки, совсем не скучный.
Я смеюсь.
– Прости, как ты меня сейчас только что назвала?
Она стреляет в меня хитрой улыбкой.
– Профессор Голубые глазки. Разве не знал, что тебя все здесь так называют?
– Да ну, чепуха, – пренебрежительно говорю я.
– Это правда, – протестует она, хватая коробку с едой и открывая ее. – Всякий раз, когда кто-то спрашивает меня, чем я занимаюсь, я отвечаю, что я твой ассистент, и они всегда такие «оу, профессор Голубые глазки, что за красавчик».
Я прищуриваю свои якобы знаменитые глаза:
– Черт возьми, перестань морочить мне голову.
Она смеется.
– Ладно, может это только я зову тебя профессор Голубые глазки. Про себя. Но гарантирую, если такие мысли у меня в голове, значит, они у всех. И у девушек и у парней.
Я стараюсь улыбаться, но это сложно, потому что, черт, это лестно. И не в хорошем смысле. Я польщен таким образом, каким не должен. Опять же, уже месяц я работаю с Наташей почти каждый день, и все больше осознаю, что чувствую много такого, что не должен.
– Прости, я смутила тебя? – спрашивает она, втягивая лапшу в рот. Она ест с наслаждением, без ограничений, просто ради чистого удовольствия и наслаждается каждым кусочком. Этот великолепный рот ...
Прекрати.
– Нет, нет, – говорю ей, пытаясь выбросить эти мысли из головы. Я тянусь за пивом и смотрю на дверь. Она открыта, как это обычно бывает, когда мы работаем вместе. Но, несмотря на то, что я уверен, что я делаю в своём кабинете – это мое личное дело – кажется, у каждого профессора здесь есть бутылка виски в столе – я не хочу раскачивать лодку. Я здесь всего лишь два года и люди болтливы.
Поднимаюсь и закрываю дверь. Щелчок защелки кажется ужасно громким в комнате. Я оборачиваюсь, и она с любопытством смотрит на меня.
– Хочешь немного уединения? – шутит она, но в ее голосе есть что-то такое, трель, которая говорит мне, что она, возможно, нервничает.
Я сажусь на место и поднимаю свое пиво.
– Не хочу, чтобы кто-то выговаривал мне за то, что я пью в своём кабинете, тем более с моей ассистенткой.
– Почему нет? – дерзко спрашивает она. – Слишком предосудительно?
Я натянуто улыбаюсь, отчётливо ощущая свое обручальное кольцо.
– Что-то в этом роде, – указываю на нее пивом и, хотя я начинаю сомневаться, что выпить с Наташей хорошая идея, говорю: – Теперь, давай выпьем за продуктивную пятницу.
Она быстро вытирает руки о джинсы, проглатывает еду и чокается со мной пивом.
– За дикую и безумную ночь.
Но, конечно, вещи не становятся дикими и сумасшедшими, не с нами. Мы работаем, по крайней мере, в течение первых двух часов: она на ноутбуке, листает книги и я на своём компьютере, печатая как сумасшедший, как я обычно делаю рядом с ней. Ее присутствие в моем кабинете величайший стимул для моей книги. Она практически моя муза.
Но, в конце концов, когда мы проглотили пиво и лапшу, и я вытащил бутылку шотландского виски из своего тайника в столе, работа практически замирает.
– Итак, – говорю я, откидываясь на спинку стула и кладя ноги на стол. – Ты никогда не рассказывала, какой ты была, когда росла. Средняя школа. Все это. Расскажи мне о Наташе.
Она делает глоток виски из бутылки и ставит ее обратно на стол. Затем откидывается на свой стул и кладёт ноги на стол, копируя меня. Я не могу не улыбнуться.
– Я расскажу тебе о себе, если ты сделаешь то же самое, – говорит она, лукаво глядя на меня.
– Идёт.
– Хорошо, – прочищая горло, говорит она. – Я выросла в Лос-Фелисе. Это в Лос-Анджелесе. Мой папа – француз и он женился на моей матери американке после моего рождения. Вообще-то я родилась во Франции, в Марселе, куда приезжала несколько лет назад. Довольно классное место. Я точно знаю, это был брак по необходимости потому что моя мама залетела. Абсолютно уверена, я последнее, чего она хотела, но все же. Обещаю, это не слезливая история. Мне все равно, хотела она меня или нет. Но я знаю, папа любил меня. Он был кинооператором.
– Ах, вот оно что, – говорю я. Теперь все становится понятно.
– Ага, и он заставлял меня смотреть очень много фильмов, когда я была маленькой. О-о-очень много. Всю классика. Всего Хичкока, Премингера. И много иностранных тоже. Он был помешан на Ингрид Бергман, – ее улыбка немного угасает и голос становится тише. – Так или иначе, он ушёл, когда мне было десять. Влюбился в молодую женщину. Может быть, он пытался подражать Роберто Росселлини, не знаю. Он вернулся во Францию. И моя мать стала матерью-одиночкой. Ей это не понравилось. Ее проблемы с самооценкой усилились, а все и так было уже довольно скверно. – Она качает головой, глаза смотрят вдаль. Вздыхает и хватает бутылку виски. – Моя мама весьма эксцентрична. Ты бы возненавидел ее. Иногда мне кажется, я сама ее ненавижу, но в основном мне ее жаль. Что ещё хуже.
– Думаю, я тебя понимаю, – наши отношения с моим братом Лакланом иногда шли по тому же пути.
– Знаешь, что мама говорила мне, когда я была моложе? – наклоняясь, говорит она. – Она имела обыкновение говорить, что лучше бы мне не быть красивее, чем она в ее возрасте. – Она закатывает глаза. – Я имею в виду, закладывала в меня чертов комплекс. В то же время, все, что она делала, это хвалила мои наряды, наряду с ежедневной критикой о том, как мне нужно похудеть.
– Тебе не надо худеть, – не могу не сказать я. – Ты идеальна такая, какая есть.
Она посылает мне одну из этих ироничных, смущённых улыбок, которая говорит мне, что она не верит мне.
– Затем в последних классах школы я присоединилась к команде по бегу, и начала терять вес. Она притащила меня в модельный бизнес, затем было актерское мастерство. Играть было весело, модельный бизнес же был скучным, а когда бег закончился и я выпустилась, вес пополз обратно. Хочу сказать, я никогда не была толстой. Я была примерно такой, как сейчас. Но грудь и задница с бёдрами как у слона не модельный типаж. Да и для актрисы такая фигура не очень, если уж на то пошло, если только ты не получишь работу в «Безумцах». Не важно, что я делала, ее это не устраивало. Когда я была худее, она ревновала, когда я снова стала обычной, она находила способ намекнуть, что я толстая.
Какая ведьма, – думаю я про себя, чувствуя необходимость защитить ее. То, что я сказал ей, правда. Я нахожу ее совершенной, по крайней мере, в моих глазах. У нее действительно есть округлости, и она не худая, но у нее узкая талия, и ее попка идеальна, а ее глаза угрожают увести меня куда-нибудь. В какое-то новое и очень красивое место.
Вспышки жара и вины соревнуются друг с другом. Я делаю глубокий вдох и заставляю себя подумать о другом.
– Твоя мать снова вышла замуж? – спрашиваю я.
Она начинает вертеть бутылку виски на столе.
– Нет. Но она пыталась. Она не может быть одна, в принципе, очередная ее фишка. У неё в жизни всегда есть мужчина, обычно какой-нибудь придурок. Когда они обманывают ее или бросают, как они всегда делают, потому что, какой человек захочет быть на втором месте после ее любования собой, она сразу же начинает новые отношения. На самом деле, не думаю, что когда-либо видела ее без пары больше чем пару недель. – Она вздыхает, сдувая прядь темно-каштановых волос с лица, и смотрит в потолок. – Боже, как же хочется покурить.
Я стучу по столу.
– У меня есть сигара.
Она приободряется.
– Правда? Хочешь разделить ее со мной?
Я улыбаюсь. На мой последний день рождения Лаклан подарил мне коробку сигар, и я обычно курю их по особым случаям с ним или с отцом, хотя у меня и лежит парочка в столе. Было бы хорошо поделиться с ней.
– Ты уверена?
– Ага, – говорит она. – Я курила их пару раз с папой в Марселе.
– Ты производишь впечатление разносторонней личности, – говорю я, открывая ящик. – Женщина мира.
– Я достаю коробку и выбираю парочку, нюхая их и проверяя на сухость. Когда выбираю одну, начинаю рыться в поисках зажигалки.
– У меня есть, – говорит она, засовывая руку в карман джинс и вытаскивая Зиппо. Я вопросительно смотрю на нее, она пожимает плечами, лениво улыбаясь. – Женщина мира всегда должна быть готова.
Она бросает зажигалку мне, я ловлю ее одной рукой. И гордо усмехаюсь своему достижению, радуясь, что не упал со стула, пытаясь произвести на нее впечатление.
