Текст книги "Ложь (ЛП)"

Автор книги: Карина Хейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

– Она просто счастлива когда все так, как есть, – говорю ей.

– А ты нет.

Я разминаю руки на руле и вижу себя в зеркале заднего вида, насколько усталым я выгляжу.

– Я совсем не счастлив.

Играет Отис Реддинг, и мы замолкаем. Деревья, поля и маленькие города, нежащиеся под солнечными лучами, пролетают мимо.

– А сейчас ты счастлив? – наконец спрашивает Наташа. – Прямо здесь, со мной.

Я сжимаю зубы. Насколько же прямолинейна эта очаровательная девушка. Ни границ. Ни страха.

Я смотрю на неё.

Она смотрит на меня.

– Да, – отвечаю я. Я не могу лгать. – Я всегда счастлив с тобой.

И все же правду очень трудно переварить.

Ее глаза сияют, улыбка нежная.

– Я счастлива с тобой.

Дыхание покидает меня. Не могу объяснить, что заставляют меня почувствовать ее простые слова. Это ощущение похоже на то, как если бы мою душу мягко заставили бы проснуться от долгого сна, и она первое, что я увидел.

Мне нечего сказать в ответ. Есть лишь понимание того, как каждый из нас чувствует себя. Мы делаем друг друга счастливыми.

Я практически протягиваю руку, чтобы дотронуться до неё, просто почувствовать ее плоть, ее тепло, но затем раздаются предупреждающие звоночки, звенящие в ушах.

– Ты уезжаешь, – внезапно говорю я. – Следующая неделя – последняя.

– Знаю, – шепчет она. – Я пытаюсь не думать об этом.

– Я ещё и близко не подошёл к финалу книги.

– Ты найдёшь кого-то другого, кто поможет тебе с исследованием.

– Но кто-то другой – это не ты.

– Полагаю, я незаменима, – говорит она бойко, хотя, когда я смотрю на нее, пока она смотрит в окно с выражением огорчения на лице.

В конце концов, мы добираемся до Балморала и видим, что ворота закрыты.

– Может быть, королева сегодня не в настроении для посетителей, – говорю ей, заезжая парк.

Я ожидаю, что она будет разочарована, но Наташа просто пожимает плечами. Она делает глоток кофе, теперь уже холодного, и вздрагивает от вкуса.

– Может, мы можем найти другой замок по соседству, – предлагаю я.

– Все прекрасно, правда. Замок никогда не это был целью, Бригс. Мне просто нравится проводить время с тобой.

Она медленно уничтожает меня, шаг за шагом. Я смотрю на нее с благоговейным трепетом, на это чудесное создание, которое хочет провести время со мной. Эта редкая и прекрасная девушка, которая говорит, что я делаю ее счастливой, может быть, такой же счастливой, как и она меня.

– Что ты видишь во мне? – тихо спрашиваю я. Не могу не спросить.

Она наклоняет голову, нахмуриваясь.

– Я вижу тебя. А что видишь ты?

Я втягиваю воздух сквозь зубы, удерживая слова. А затем позволяю им выйти.

– Все, – говорю я с чистой болью в груди. – Я вижу Наташу. Я вижу все, чего мне хотеть не следует. Все, что я хочу. Все, что заставляет мир вращаться вокруг своей оси. Ты понятия не имеешь, что ты делаешь со мной. Понятия не имеешь.

Она наклоняется, глаза умоляют.

– Тогда покажи мне, что я делаю с тобой.

– Ты уезжаешь, – шепчу я.

– Покажи, – настойчивей говорит она. – Покажи мне.

Я готов услужить ей.

Я хватаю ее лицо руками, пальцы впиваются в ее мягкие щеки, и целую ее. Не нежно. Жёстко и лихорадочно и мокро, мои губы врезаются в ее, наши языки скользят друг по другу, не стесняясь. Огонь внутри распространяется повсюду, заполняя каждую пустую часть меня. Я издаю стон ей в рот, когда она с отчаянием возвращает поцелуй, ее руки крепко держаться за мои бицепсы, ногти впиваются в рубашку. Мой член дергается в штанах, почти неожиданно, и я внезапно осознаю, насколько остра моя страсть к ней.

Я зарываюсь пальцами ей в волосы, и она нежно стонет, нить продолжает оплетать мое сердце.

Моя жажда растет, невероятная, и я очень близок к тому, чтобы потерять контроль над своим телом, своим духом и просто вручить все это ей.

Но я женат, и она покидает меня.

И чего бы я ни хотел от неё, все не может продолжаться вот так.

Я открываюсь от неё, губы ноют от разлуки с ней, и, тяжело дыша, мы смотрим друг на друга.

– Прости, – говорю я, пытаясь выровнять дыхание и прийти в себя. – Мне жаль. Это было неправильно.

– Было ли? – тихо спрашивает она. А затем словно понимает, что именно сказала. Качает головой и откидывается назад. – Да, конечно, это было неправильно.

– Ты уезжаешь, – говорю я ей.

– И у тебя есть жена.

– Но я не хочу, чтобы она и дальше была моей женой, – говорю я, потрясенный своим признанием. Я громко выдыхаю и опускаю голову на руль. – Я никогда не хотел, чтоб все повернулось вот так. Гребаный беспорядок. Я бы продолжал жить в браке еще много лет, не зная, что что-то упускаю.

– В конечном итоге ты бы все равно проснулся, – говорит Наташа. – Человеческое сердце не должно находиться в клетке у того, кто не лелеет его.

Я поворачиваю голову, все еще лежащую на руле, и умудряюсь слабо улыбаться ей.

– Очень поэтично.

– Это правда. Ты должен сделать это ради себя, чтобы сделать себя счастливым, особенно когда ты с кем-то, кто тоже недоволен.

– О чем ты говоришь?

Она поднимает брови.

– Ну, я о том... что ты собираешься делать, когда я уйду?

Я качаю головой, рассеянно глядя в окно на деревья, примыкающие к резиденции

– Я не знаю.

– Вернёшься к той жизни с ней, которой живёшь сейчас? Ты сам сказал, что это не правильно.

– Да, не правильно... но... я бы сделал это ради Хэймиша.

– Это неправильный ответ.

– Что ж, это единственный ответ, который у меня сейчас есть, – грубо говорю я. – Ты должна понять. Твой отец оставил вас с матерью.

– Мне было десять, – парирует она, – и мне пришлось мириться с детством, полным сражений и плача, и оскорблений, и родителей, которые не разговаривали друг с другом, только лишь кричали. Я просто хотела, чтобы мои родители были счастливы, чтобы и я могла быть счастливой. Им следовало расстаться раньше. Мне просто не повезло, что меня не увезли во Францию.

Я снова сажусь и провожу рукой по лицу, пытаясь разобраться во всем. Я все ещё ощущаю вкус ее губ, пальцы помнят ее волосы. Мои первые и последние вспышки нашего желания,

Она вытаскивает телефон из кармана и смотрит на него.

– Становится поздно. Вероятно, нам пора возвращаться.

– Да, – вздохнув, говорю я, поворачивая ключ. Как и прежде, машина заводится с первого раза.

Мы оба молчим во время поездки назад, напряжение между нами ослабевает и снова нарастает, словно мы продолжаем скитаться мыслями между чем-то чудесным и ужасным. Поцелуй был обеими из этих вещей.

Когда мы попадаем в город, у меня не так много времени, чтобы попрощаться с ней. Прежде чем я уйду, мне хотелось бы провести время в ее квартире, поговорить о том, что случилось. Я слишком боюсь оставлять невысказанные слова до понедельника. Время наедине, когда мы задумаемся о том, что произошло, может нанести ущерб любому из нас.

Я паркую машину на улице и поворачиваюсь, чтобы посмотреть на неё. Мне хочется сказать ей, чтоб написала мне позже письмо, или даже смс. Просто дала знать, что она в порядке, что я не такой ужасный, каким себя считаю.

Я открываю рот, но она смотрит на меня в упор и говорит:

– Бригс, я влюблена в тебя.

Моя душа разрывается на части.

– Что? – шепчу я, едва веря своим ушам. Сердце бьется чертовски быстро.

Она кусает губы и кивает.

– Прости. Это правда. И я не собиралась вообще говорить тебе, но мне нечего терять, кроме недели работы, – она улыбается, как бы для себя. – Я люблю тебя.

Затем она выбирается из машины, хлопает дверью и бежит через улицу.

– Подожди! – зову я, но она не останавливается. И что тут скажешь?

Моя драгоценная правда о том, что я тоже люблю ее, принесет больше вреда, чем пользы.

Глава 11

БРИГС

Лондон

Наши дни

– Профессор МакГрегор? – приглушённый голос следует за стуком в дверь,

Я отрываюсь от работы раздражённый тем, что меня прервали. Впервые за многие годы я читаю свою рукопись, пытаясь вернуться к тому настрою, который позволит мне закончить книгу. Встреча с Наташей два дня назад подпитала мое творческое начало, как энергетическая батарейка, которую, наконец, зарядили, и я не хочу терять импульс, пока он у меня вообще есть.

Может быть, если я промолчу и не издам ни звука, они уйдут.

Кроме того, у меня такое чувство, что я знаю кто это.

– Есть кто? – голос звучит снова, и тот, кто за дверью пытается повернуть ручку.

Дверь поддаётся.

Черт.

Знал же, что следовало запереть дверь.

Мелисса просовывает голову.

– Я не вовремя?

Я строго смотрю на неё поверх очков для чтения.

– Вроде как, да.

Она улыбается, извиняясь.

– Мне жаль.

И все же заходит в комнату, подходя к моему столу, в руке стопка бумаг.

– У меня лишь парочка вопросов о проверке работ.

Я вздыхаю и быстро сжимаю переносицу. На самом деле, я не могу отказать ей, ведь она мой ассистент.

– Ладно, что за вопросы?

– Вы в порядке? – спрашивает она, наклоняя голову.

– Я в норме, – говорю ей. – Просто болит голова.

Просто хочу, чтоб ты ушла. Есть в Мелиссе что-то отталкивающее. Я просто не могу понять что именно. Возможно это из-за того, что она сказала мне держаться подальше от Наташи, а я не послушал. И, если мне повезёт снова увидеть Наташу, я собираюсь спросить ее, правда ли, что она попросила об этом Мелиссу. Что-то говорит мне, что нет, она этого не делала, не по тому, как она смотрела на меня в понедельник вечером.

Не поцеловать ее, было, безусловно, правильно.

И все же я ещё сожалею об этом.

– Что ж, – говорит она, присаживаясь на край моего стола, короткая юбка приподнимается, демонстрируя ноги. – Честно не знаю, что делать. Я никогда никому не ставила оценки. Не уверена, что такое хорошее эссе, а что такое плохое.

Я поднимаю бровь.

– Конечно же, вы знаете, что такое плохое эссе.

Она пожимает плечами.

Я объясняю:

– Смотрите, просто подумайте о своих эссе и оценках, которые вы за них получали. Выберите свою высшую оценку и работайте в обратном направлении. Если эти эссе не дотягивают, ставьте оценку ниже. Или, если вы заметили худшее эссе в куче, оцените его соответственно другим.

– Просто здесь так много власти, – она кладёт руку себе на грудь. – Если бы я захотела, то могла бы погубить жизни этих студентов. Полностью разрушить их.

Я хмуро смотрю на нее.

– Вы могли бы, но вы не будете. Они старшекурсники. Просто дети. К концу семестра вы получите лучшее представление о том, кто делает добро и кто в нем терпит неудачу, но сейчас вы должны указать им направление и дать надежду. Будьте как можно более конструктивной.

– Не думаете, я могла бы лучше оценить их работы, если бы лучше понимала, как мыслит ваш мозг?

Я саркастично улыбаюсь и стучу по голове.

– Поверьте мне, вы не захотите копаться в этом мозге.

– Вы будете удивлены, профессор Голубые глазки.

Все во мне замирает.

– Как вы меня назвали? – удается спросить мне, мой голос твердый.

– Вы же помните прозвище, которое вам дала Наташа, разве нет? – спрашивает она, звуча так невинно.

Я пытаюсь что-то сказать, и чем дольше молчу, тем более самодовольной она выглядит.

– Это довольно неуместно, – говорю ей. – Пожалуйста, не называйте меня так.

– Приносит плохие воспоминания, да?

Вспышка гнева загорается в груди.

– Вы сами сказали забыть ее. А это вряд ли поможет.

Она проводит пальцем по моему столу.

– О, не думаю, что вы когда-нибудь забудете ее, профессор МакГрегор. Я знаю, как выглядит влюбленный человек.

– Мелисса, – резко говорю я, – если это все, что вы хотели обсудить со мной, боюсь, я вынужден попросить вас уйти.

– Так попросите меня уйти.

Я киваю на дверь.

– Вон чертова дверь. Используйте ее. И в следующий раз, когда вам понадобится настоящая помощь с чем-то, не забудьте придерживаться темы вопроса. Вы можете помочь мне в моем классе, но это все, что вы делаете – помогаете. Я здесь – учитель, и я отвечаю за ваши оценки и ваше будущее. Не забывайте об этом.

Она поднимает брови.

– Вы мне угрожаете?

Я качаю головой, челюсть сжата.

– Пожалуйста, если это все, просто уйдите. У меня много работы.

Она прищуривается, глядя на меня, и спрыгивает со стола.

– Отлично. Я последний раз прошу своего учителя о помощи.

Она собирает свои бумаги и, хлопнув дверью, выходит из кабинета.

Я с облегчением вздыхаю.

Чертов гребаный ад. Какого хрена сейчас было?

Когда она пришла в первый раз, я списал это на сверхзаботу о подруге. Теперь не знаю, что и думать. Она или ненавидит меня или хочет забраться мне под кожу... или совсем противоположное. И она хочет забраться мне под кожу, определенно.

Хотел бы я поговорить с Наташей об этом. Я не разговаривал с ней с момента нашего свидания, или встречи, черт знает, что это было. Я много раз пытался написать ей письмо, но все продолжал стирать гребаный текст. Я не знаю, что сказать, не знаю, как выразить то, что именно хочу от нее. Я и сам не до конца понимаю.

Но я знаю, что мне необходимо снова увидеть ее.

И скоро.

Я принимаю решение и просто начинаю писать.

Наташа,

Я тут подумал, когда ты хочешь прийти и посмотреть мою собаку?

В последнее время он ведет себя хорошо, и я хотел бы воспользоваться этим.

Мне подходит любой вечер на этой неделе.

Он бы предпочел увидеть тебя сегодня вечером, и меня сегодня тоже устраивает.

Бригс.

Я точно знаю, что наличие собаки помогает любому мужчине в делах с женщинами. Имею в виду, просто взгляните на Лаклана. Хорошо, это плохой пример, ублюдок мог заполучить любую женщину и без помощи собак, но все же. Возможно, я спасал Винтера совсем не с этой целью, но это не помешает мне использовать его таким образом.

Я жду ответа, раздумывая, на занятии ли она. Подумываю о том, чтобы поискать ее в системе и посмотреть ее расписание, но тут компьютер издает сигнал, когда приходит ответ.

Обеспокоенный ее быстрым ответом, я готовлюсь к тому, что меня ждет, пока кликаю на письмо. Внутри вполне может быть гигантское «отвали», кто знает.

Бригс,

Скажи своей собаке, что сегодняшний вечер звучит хорошо. Я с удовольствием заскочу и поздороваюсь.

Может быть, после мы смогли бы посмотреть кино. У меня мозги кипят от всех этих учебных заданий и в кинотеатрах показывают новый фильм Тарантино, который, думаю, ты возненавидишь.

Наташа.

PS. Твоей собаке лучше бы оказаться такой же замечательной, как ты о нем рассказываешь.

У меня на лице самая большая гребаная улыбка. Я быстро ищу кинотеатры рядом с квартирой и говорю ей приехать между семью тридцатью и восемью. У меня будет достаточно времени, чтобы показать ей все, прежде чем мы отправимся смотреть кино.

И я понимаю, почему она предложила выйти куда-то. Ее приход в мою квартиру словно просит о неприятностях. Может этот тот тип неприятностей, которые я ищу, но все же в итоге это неприятности.

У меня голова идёт кругом, когда я еду домой, словно чертов влюблённый школьник. Мне приходится напомнить себе, что я не могу увлечься, не могу считать что-то само собой разумеющимся. Полагаю, я просто счастлив вернуть Наташу в свою жизнь, шанс услышать ее смех, почувствовать каждую частичку света, которую она излучает.

Выражение ее лица в понедельник вечером было не таким, как когда я впервые столкнулся с ней в коридорах. Страх и боль исчезли, и в ее глазах было тепло и определенная легкость, особенно ближе к ночи. Конечно, мы оба были наполовину пьяны, но даже в этом случае это означало только настоящую Наташу.

Последнее чего я хочу, это двигаться слишком быстро, напугать ее, или себя. Правда в том, что я на самом деле не знаю, что все это такое, кроме того факта, что у меня есть эта ненасытная потребность снова увидеть ее, быть с ней. Я уже так давно был не в состоянии смеяться, чувствовать радость, жить без чувства скорби. Такой образ жизни затягивает.

Я помню об этом, пока быстро прибираюсь в квартире, прежде чем взять Винтера на прогулку вокруг университета Риджентс. Когда я возвращаюсь, мое возбужденное состояние не исчезло. Винтер, похоже, улавливает мое настроение, бегая по гостиной, а я быстро залезаю в душ.

Закончив мыться, я ненадолго прерываюсь, смотря в зеркало на своё тело. Я могу быть старше, чем четыре года назад, но, по крайней мере, я не выгляжу так. На самом деле, я выгляжу лучше, чем прежде, спортзал окупается, на моем теле отчётливо видны мышцы. Кажется абсолютно безумным думать, что со всеми чувствами, что я испытываю к Наташе, всему, что мы пережили, она до сих пор не видела меня голым. Она вообще едва дотронулась до меня.

Конечно же, это было к лучшему, и я должен напоминать себе не зацикливаться ни на этом, ни на том, что будущее полно возможностей. Насколько я знаю, быть настоящими платоническими друзьями может быть самым простым и самым умным делом.

Когда время приближается к семи тридцати, я, выпив уже около двух кружек чая, сижу на диване, пытаясь работать над своей книгой на ноутбуке. Я безумно нервничаю, нога подёргивается, глаза постоянно бегают к двери и обратно.

В конечном счёте, я выглядываю из окна на улицу внизу. Винтер рядом делает то же самое. Мои глаза устремлены влево, туда, где она должна выйти со станции Бейкер-стрит.

Затем она появляется, в джинсах и куртке, и мне хочется, чтоб у меня был бинокль, чтобы я мог по-настоящему пошпионить за ней, и увидеть, что написано на ее лице, нервничает ли она или она счастлива. Это сделало бы меня чертовым профессором извращенцем, но я совершенно уверен, я не стал бы первым.

Звучит домофон, и я без единого слова впускаю ее. Жду, пока она постучит в дверь, и когда она это делает, я практически подпрыгиваю. Выжидаю пару мгновений, сжимая и разжимая кулаки, пытаясь успокоиться, прежде чем открою ее.

– Привет, – бодро говорит она, глядя на меня.

Я ничего не могу с собой поделать и минуту просто наслаждаюсь тем, что вижу ее. Ее вид творит со мной что-то неземное, создавая невесомость в груди.

– Привет, – говорю я, быстро сглатывая. Открываю дверь шире. – Добро пожаловать в мою скромную обитель.

Она ступает одной ногой, и тут Винтер несётся на неё словно пушистый белый паровоз.

– Винтер, сидеть! – указываю на него, чтобы приземлил свою задницу на пол.

Но Винтера это не волнует. Он бежит прямо к Наташе и начинает подпрыгивать рядом с ней.

– Винтер! – кричу я, хватая его за ошейник, но Наташа хихикает и приседает вниз, чтобы погладить его.

– Мне жаль, он это нечто, – пытаюсь объяснить я, закрывая за ней дверь.

– Он очарователен, – говорит она, пока он облизывает ее лицо.

Чертов счастливчик.

Я снова хватаю его за ошейник и оттаскиваю в сторону.

– Он у меня уже почти год и все ещё ведёт себя как щенок. Уверен, он вырастет, но не уверен, он перестанет вести себя, как болван.

Она улыбается, поднимаясь на ноги и вытирая лицо рукавом.

– Он красивый. Расскажи ещё раз, откуда он у тебя?

– Нашел его в канун Рождества. Кто-то оставил бедного маленького щенка в сарае, не знаю, кто. Был снегопад, и я отвел его в дом своего дедушки. Долго он там не протянул. И с тех пор он со мной.

Я отпускаю Винтера, и он тут же утыкается носом ей в промежность.

Я ухмыляюсь.

– Что ж, по крайне мере он знает, куда идти.

– Эй, – говори она, открывая рот, и шлепая меня по руке. – Оу, что с твоим бицепсом?

– Ничего, говорю ей, автоматически напрягая мышцы. – Давай проведу для тебя экскурсию?

Моя квартира очень милая. Не такая большая, как квартира брата в Эдинбурге – вот что ты получаешь от умелых инвестиций и денег от игры в регби, но для этой части Лондона она все же достаточно большая. Мне действительно повезло, учитывая, что я снимаю ее. И хотя сумма немного больше, чем я привык тратить, место начинает ощущаться как дом, и это говорит о многом. Последние пару лет я просто плыл по течению.

Я веду ее, указывая на паркет из клена и белые стены и карнизы, понимая, что, за исключением нескольких случайных женщин, которых я приводил сюда в пьяные ночи, я никому не показывал свою квартиру. Ни Лаклану, не родителям. Не то, чтобы они не намекали, что хотели бы зайти, просто я никогда не предлагал. Словно я боюсь позволить им увидеть эту новую жизнь и полное отсутствие уверенности в ней.

Но теперь, когда Наташа медленно идет впереди меня, ее сапоги стучат по деревянному полу, я понимаю, что не боюсь. Я хочу поделиться этим с ней, жажду ее мнения, и нуждаюсь в том, чтобы она, тем или иным образом, была частью всего этого.

– Красиво, – говорит она с трепетом, когда мы возвращаемся в гостиную.

К сожалению, я недолго улыбаюсь ей, потому что Винтер выходит из моей спальни с одним моим ботинком в зубах.

– Оу, черт, черт побери, – ругаюсь я, тянусь к нему, но он отходит в сторону, машет хвостом и прыгает на диван. Когда я снова тянусь к нему, он, по крайней мере, бросает туфлю и снова отправляется в спальню. – Клянусь, иногда мне кажется, что причина, по которой его оставили, была в том, что некий цыган наложил на него какое-то проклятие пожирателя ботинок.

– Звучит словно в каком-то авторском кино.

– Это похоже на то, что снял бы Шайа Лабаф. – Я смотрю на часы, желая, чтобы у нас было больше времени. Честно говоря, я хочу провести вечер, разговаривая с ней, глядя на нее, а не сидеть в тишине в кино, особенно когда приходится терпеть эго Тарантино в течение трех часов. – Полагаю, нам пора идти.

Она озорно ухмыляется, что только укрепляет тот факт, что мне жаль, что мы не можем просто остаться здесь. Искра в ее глазах заставляет мою кровь бежать быстрее.

– Мне нравится этот взгляд на твоём лице прямо сейчас, – говорит она.

– Какой взгляд?

Она подходит ближе и стучит пальцем мне по подбородку.

– Вот этот. Тот, который говорит, что ты готов к пыткам, которые ждут тебя сегодня вечером.

Фильм не будет единственной пыткой для меня, – думаю я. Меня так и тянет взять ее палец в рот и игриво прикусить. Даже лёгкое прикосновения кончика ее пальца к моей коже кажется горячим и убийственным.

Я хватаю кожаную куртку и предупреждающее смотрю на Винтера, прежде чем выпустить его из спальни и закрыть дверь. Затем мы с Наташей выходим из квартиры.

Мы идем бок о бок по Бейкер-стрит несколько кварталов до кинотеатра Everyman, и чтобы убить немного времени, заказываем напитки в баре, ожидая начала фильма.

– Чему ты улыбаешься? – спрашивает она, глядя на меня поверх своего напитка.

– Я улыбаюсь? – спрашиваю я, и я удивлён, понимая, что так и есть. Мы как раз говорили о том, насколько ужасна британская «Нетфликс». Довольно смешно, что что-то настолько безобидное могло настолько увлечь меня, что заставило внимать каждому ее слову, и, видимо, улыбаться, как идиот.

Я выпрямляюсь, напоминая себе, что стоит перестать вести себя как придурок. Как там Мелисса назвала меня? Влюблённый? Я не совсем согласен с этим, и воспоминание о сегодняшнем дне приносят горький привкус.

– Прости, – говорит Наташа, кладя руку поверх моей. – Я не хотела указывать тебе. Пожалуйста, продолжай улыбаться. Это делает меня счастливой.

Упоминание о ее счастье снимает напряжение.

Я отодвигаю Мелиссу на задний план.

Мы допиваем напитки и направляемся к барной стойке, вставая в очередь.

– Ты хочешь что и обычно? – спрашиваю ее.

Она улыбается.

– Конечно же.

Я беру для нас большое ведро попкорна и коробку шоколадных шариков Мальтесерс, и передаю все Наташе, которая торжественно открывает конфеты и бросает их в попкорн.

Качаю головой, издавая небольшой смешок. Выглядит не очень аппетитно, но по опыту я знаю, что раз попробовав, оторваться трудно.

– Тебе же нравится, – дразнит она меня.

– Да, – замечаю я, – хотя это совсем не помогает достигнутому в зале прогрессу.

– Оу? И с каких это пор ты стал профессором Тщеславие?

– С тех как обнаружил, как шикарно я выгляжу.

Она закатывает глаза, но втягивает губу между зубами, что заставляет меня думать, что она хотела бы увидеть доказательства собственными глазами.

На этой оптимистичной ноте мы отправляемся в переполненный зал. Нам удается найти места рядом с проходом, и через несколько минут начинаются рекламные ролики и трейлеры. В кино есть нечто успокаивающее; Это место, где я действительно могу расслабиться и отдохнуть. Может быть, это темнота или запах попкорна, пролитая сода или ощущение толпы вокруг, но пока я могу отключить излишне аналитическую часть мозга, меня уносит на два часа, и я полностью неузнаваем.

Но сегодня, когда я рядом с ней, я не могу расслабиться. Не могу отключить свой мозг. Я даже не знаю, что происходит в фильме. Актеры на экране шевелят губами, выдавая какие-то мастерски составленные диалоги, но я их не слышу.

Мое внимание полностью, единолично приковано к ней. К Наташе. Сидящей рядом со мной в темноте, наши плечи соприкасаются, свет от проектора отражается сребристыми лучам на ее прекрасном лице. Это похоже на самое завораживающее световое шоу, меняющееся с кадрами в фильме. Я не могу отвести взгляд, и не хочу.

Она так же очарована этим фильмом, как я ей, смеясь над диалогами, съёживаясь от страха перед насилием, и я чувствую, как мое сердце раздувается внутри меня, словно красный воздушный шар, прижимаясь к грудной клетке. Судьба поставила ее на мой путь, шанс получить что-то правильное, что изначально было неправильно.

Но почему у меня такое зловещее ощущение обреченности, жужжащее в затылке?

Потому что ты этого не заслуживаешь, – говорю я себе. – Не после всего того, что сделал.

Я проглатываю стыд, отказываясь чувствовать его. Лишь раз, единственный раз, я хочу быть свободным от своих ошибок.

Я хочу быть свободным.

Мне необходимо быть храбрым.

Наташа поворачивает голову, чтобы взглянуть на меня, половина лица подсвечена экраном.

– Ты не смотришь фильм, – шепчет она.

Я наклоняюсь к ее шее, губы чуть ниже ее уха.

– Я лучше буду смотреть на тебя.

Я отстраняюсь не сразу, удерживая губу на месте близко к ее коже, вдыхая ее сладкий запах. Мысли проносятся у меня в голове, тяжёлые и непристойные, мысли, которые я не осмеливаюсь раскрывать.

Я хочу поцеловать тебя.

Облизать тебя.

Попробовать тебя на вкус.

Трахнуть.

Эта часть меня грязная и скрытная, но вполне реальная.

Словно услышав мои мысли, она застывает.

Я откидываюсь назад, чтобы посмотреть на неё, чувствуя, как мои брови сходятся вместе.

– Это было неуместно?

Она кивает глядя на экран.

– Да.

Несколько мгновений я смотрю на неё. Она не шутит. Она именно это и имеет в виду.

Воздушный шар в моей груди медленно сдувается. Самое смешное, что я не думал об этом, что только подтверждает то, насколько естественно я чувствую себя рядом с ней. Но она явно не ощущает то же самое.

Я сижу рядом с ней ещё минуту, неловкий и сконфуженный в темноте, смущение ползёт по мне, пока внезапно не поднимаюсь со своего места и не иду через проход в холл. Здесь тихо, оба экрана заняты, и я направляюсь в уборную, чтобы успокоиться.

Я плескаю немного холодной воды себе на лицо, а потом стираю ее, глядя на себя в зеркало. Мы оба изменились, и, несмотря на то, что есть ощущение, будто мы вернулись назад во времени, к тем же людям, которыми были, мы оба прошли через столько всего, что это просто невозможно.

Мы не можем вернуться к тому, что было.

Но мы можем идти вперёд.

Успокоившись, я иду в холл.

Наташа стоит там, крепко вцепившись в попкорн и вглядываясь в меня с таким беспокойством, что это чертовски очаровательно.

– Прости, – шепчет она.

– И ты меня, – говорю ей, подходя к ней так близко, что она вынуждена сделать шаг назад. – Прости за недопустимое поведение и за это тоже прости.

Я быстро наклоняюсь и целую ее. Ее мягкий крик удивления заглушается моими губами, прижатыми к ее губам в течение долгой, горячей минуты. Затем мой рот открывается, и язык скользит по ее.

Ведро попкорна падает рядом.

Мои легкие наполнены какой-то безрассудной, стремительной страстью.

Теперь я хватаю ее, рука опускается на ее затылок, на спину, притягивая ее ко мне, желая забраться глубже, поскольку языки пламени лижут мою кожу и мое желание становится более болезненным, чем когда-либо.

Не важно, что я в холле кинотеатра, на глазах у людей.

Мы могли быть хоть на Марсе, мне все равно, она все, что мне нужно, чтобы дышать.

Она тоже это чувствует. Я знаю это потому, как ее голова двигается с голодом, из-за крошечных, запыхавшихся звуков, которые она произносит, того, как ее тело ощущается рядом, дикое и напряженное и готовое взорваться.

Со вздохом она внезапно отстраняется, яркая, шипучая цепь между нами рвётся, оставляя меня пустым и ошеломленным.

– Я не могу это сделать, – мягко вскрикивает она. На лице отчётливо написана паника.

Она пытается отстраниться, но я хватаю ее за руки, удерживая на месте.

– Не можешь сделать что? – требую я.

– Это! – голос срывается, глаза наполняются слезами и болью. – Целовать тебя, быть с тобой. Все это.

В груди все холодеет.

– Почему нет? – удаётся выдавать мне, хотя я знаю, что она ответит. Я точно знаю «почему нет?». Потому что это исходит из тех же тёмных мест, где чувство вины жужжит, словно рой пчёл.

– Потому что мы бесчестим мертвых! – всхлипывает она. – Разве ты этого не чувствуешь?

Я резко отпускаю ее и втягиваю воздух.

Она тяжело дышит и смотрит на меня так, словно знает, что сделала что-то неправильное.

Я едва могу говорить.

– Они были моей семьей, Наташа. Не думай, что я не думаю о них каждый день, что я не буду думать о них всю оставшуюся жизнь

– Прости меня, – шепчет она, качая головой, слеза падает на пол. Я едва осознаю, что другой зал пустеет, люди выходят из дверей. – Бригс, мне очень жаль. Я просто смотрю на тебя и...

– Ты думаешь, что я – ошибка, – резко говорю я.

– А ты нет? – она беспокойно озирается вокруг и закрывает глаза. – Я просто не знаю, что делать.

В горле нарастает раздражение. Я хочу быть терпеливым, хочу быть понимающим. Но если у нее больше проблем с нами, чем у меня, не уверен, что могу изменить ее мнение. Я даже не уверен, правильно ли это для меня, чувствовать себя так.

Но я ведь именно так себя и чувствую.

Она наклоняется, чтобы поднять рассыпавшееся ведро попкорна, но я дотягиваюсь до него первым, и подхожу к мусорке, выбрасывая его. Теперь в холле много народу, и люди идут между нами. Шанс на серьезный разговор потерян.

Но мы не можем оставить все вот так.

Я возвращаюсь к ней.

– Давай выбираться отсюда. Пойдём куда-нибудь и поговорим.

– Здесь не о чем разговаривать, – говорит она, практически умоляя. – Спасибо за кино, Бригс.

Она поворачивается и уходит. Я секунду стою там, ошарашенный, что она фактически собирается оставить все как есть. Затем бегу за ней, пробираясь сквозь толпу, пока не оказываюсь рядом с ней, на Бейкер-стрит.

– Что случилось? Что изменилось? – шиплю я ей на ухо, когда спешу рядом с ней. – В понедельник ты отлично себя чувствовала, нам обоим было хорошо, я чувствовал себя счастливее, чем когда-либо за последние годы!

Ее брови поднимаются.

– Что случилось?! Ты взял и поцеловал меня!

– И в чем разница?

Она останавливается и отходит, чтобы не мешать пешеходам. Моргает глядя на меня.