Текст книги "Ложь (ЛП)"

Автор книги: Карина Хейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Но, естественно, Мелисса это не одобряет

Да и кто бы стал одобрять нас с Бригсом?

Я невинно смотрю на неё, осторожно потягивая пиво.

– Почему ты так думаешь?

Она закатывает глаза, убирая волосы от лица.

– Потому что ты продолжаешь витать в облаках и не слушаешь ни слова из того, что я говорю.

– Не правда, – говорю ей, указывая на неё пивом. – Ты только что сказала, стоит дать Малышу Билли ещё один шанс.

– Ну да, тебе следует так и сделать, – говорит она. – Да, ты говорила, что он фигово целуется, но это не значит, что и секс будет отстойным. Кроме того, ты замутила с ним до лета. К этому моменту все могло измениться.

Когда она говорит «до лета», знаю, она напоминает мне, какой я была до того, как встретила Бригса. Но все, что было до нашей встречи, теперь кажется не важным. Особенно не Уильям Сквайр, кто не мог звучать ещё более по-британски, если бы попытался. Парень из моего класса, с которым я ходила на свидание, но не почувствовала абсолютно никакой химии. Целовать его все равно, что целовать очень мокрую, скользкую стену. Если бы у этой стены были длинные волосы и любовь к рокеру 80-х Себастьяну Баху. И, конечно же, когда я не встретилась с ним снова, он тут же начал встречаться с кем-то другим из нашего класса. Вы могли бы подумать, что учеба в колледже отличается от учебы в школе, но некоторые люди просто не могут повзрослеть.

– Может быть, – произношу я свой уклончивый ответ.

– Ты же знаешь, то, что ты делаешь с Бригсом не правильно, так? – говорит она так просто, что это заставлял мой подбородок дернуться.

– Я ничего не делаю с Бригсом, – тихо говорю я.

– Точно. И поэтому, когда я показалась у твоей двери, он был там. Он оставался на ночь. Ты сказала, он целовал тебя.

Я тяжело сглатываю, щёки горят от стыда.

– Я не спала с ним,

– Это не имеет значения, – говорит она. – Он женат. Он принадлежит жене. Не тебе. Мне все равно, если ты скажешь, что у них натянутые отношения в браке, что он ее не любит. Он сволочь, и он играет с тобой, как с какой-то тупой молодой американкой.

Я качаю головой. Отворачиваюсь быстро моргая. Страх приводит к слезам.

– Ты не знаешь его или его жизнь, его прошлое или то, через что я прошла.

Она фыркает и делает большой глоток пива.

– Ты не можешь иметь все, Наташа. Так не бывает.

Я беспомощно смотрю не неё.

– У меня нет всего.

– Да, есть, – горько усмехаясь, говорит она. – Ты выросла в чудесном доме в ЛА, занималась модельным бизнесом и играла.

– Моя мать безумна! Если бы ты встретила ее, ты бы так не говорила!

Она игнорирует меня.

– В твоем классе есть ребята, которые лебезят перед тобой, ты умна, у тебя отец во Франции, он известный оператор, ты выглядишь как гребаная кинозвезда, а теперь у тебя есть красивый женатый парень, который хочет бросить ради тебя жену. Нет, извини, но у тебя не может быть всего этого. Это не правильно. Ты должна отпустить его и просто принять тот факт, что некоторым вещам не суждено случиться. Химия – это все, но выбор времени – настоящая сука. Это не твое время. На этот раз, в твоей жизни, это не твое время.

Не могу поверить в то, что слышу. Дело не в Бригсе, а в том, что у Мелиссы предубеждения по поводу меня, и ни одно из них не является правдой. Я имею в виду, она описывает мою жизнь не такой, какая она на самом деле.

– Жизнь каждого человека отличается от того, что видят окружающие, – тихо говорю я. – Если ты готова в это поверить.

– Как скажешь, – пренебрежительно говорит она. – Ты же знаешь, я права. Как твоя подруга, должна сказать тебе, что гоняться за женатиком довольно низко, и, чем скорее ты двинешься дальше и станешь думать о парнях твоего возраста, тех, кто доступен, тем быстрее у тебя будет что-то, за что можно будет искренне порадоваться.

Ауч. Черт возьми. Но я не удивлена, не совсем. Объяснить нашу с Бригсом ситуацию просто невозможно. Если бы Мелисса не увидела его этим утром, я бы ничего ей не сказала.

Стыдно ли мне? Не знаю. Не из-за того, как я к нему отношусь. И не из-за того, что он чувствует ко мне. Я просто знаю, что это не то, чем можно гордиться. Любовь – это то, о чем я всегда думала достаточно категорично – ты или кого-то любишь или нет. Если ты любишь, хорошо. Как любовь может быть чем-то иным?

Но теперь я живу во всех оттенках серого. Как любовь может одновременно и поднять вас высоко-высоко и заставить упасть? Бригс заставляет меня чувствовать себя чистой и грязной, ничем не обремененной и виноватой. Я могу снова и снова говорить себе, что у нас в этом вопросе не было выбора, по крайней мере, я его не делала, но я смогла бы отключить эти чувства лишь так же легко, как перестать дышать.

У нас все сложно. Шар из узлов, который стоит развернуть. И если бы я не верила, что, в конце концов, все это будет стоить того, я бы не стала его преследовать. Не стала бы тосковать по нему, ожидая его звонка.

Я не была бы чертовой девушкой в баре, гадающей, когда мужчина, которого она любит, собирается оставить жену.

Я жалкая.

И я влюблена.

Думаю, в конечном итоге, это одно и то же.

– Послушай, – говорит Мелисса, теперь мягче. – Я знаю, ты влюблена в него. Я же вижу. Но ты никогда не сможешь быть счастлива с человеком, который оставит ради тебя жену. Все время ваших отношений ты будешь задаваться вопросом, а что, если он сделает то же самое с тобой?

Но я знаю, что он так не поступит. Он не предатель. Он просто дурак, как и я. Дурак, выбравший неудачный момент.

Мне нужно, чтобы мы сменили тему, поэтому я спрашиваю о ее свидании прошлой ночью, и, в конце концов, все заканчивается обсуждением того вечера, оставляя беспорядок в душе, и моя любовь уходит на второй план.

Когда в тот вечер, опьяненная пивом, я возвращаюсь в свою квартиру, в голове плавает с слишком много мыслей. Я задаюсь вопросом, почему Бригс не связался со мной. Прошли дни. Я боялась контактировать с ним, не желая, чтобы он чувствовал давление или торопился с чем-то настолько деликатным. Поэтому я сижу, жду, беспокоюсь, и думаю, случиться ли все то, на что я могла лишь надеяться.

Только поздно, когда я собираюсь отправиться в постель, наливая на кухне чай и надеясь, что немного ромашки и капля шотландского виски успокоит мой бушующий ум, у меня появляется это ужасное чувство страха. Словно черная, болотистая тень пробирается через всю комнату, и, в конечном итоге, я затягиваю халат туже, хотя ощущение, кажется, исходит из моих костей.

Я содрогаюсь и стараюсь игнорировать его. Несу чайник в свою комнату, хватаю iPad и начинаю бездумно прокручивать все обычные сайты. Просто Jared, Perez Hilton, IMDB, Variety, The Hollywood Reporter, TMZ, US Weekly. Что угодно, чтобы отвлечь меня.

Когда звонит телефон, я наполовину уже сплю с iPad на лице. Я подпрыгиваю, моргая от суровых потолочных светильников, и быстро хватаю телефон из-под подушки.

Это Бригс.

Мое сердце уже мчалось, но теперь оно стремительно несется вперед словно безумное.

Я втягиваю воздух. Боясь стольких вещей. Новых начинаний. Конца. Каждый раз, когда вы думаете об этом, это пугает, и я знаю, когда отвечу на звонок, моя жизнь будет продвигаться в каком-то направлении, которое навсегда изменит меня.

Я отвечаю.

– Привет, – говорю я, мой голос лишь шепот.

Долгая тяжёлая пауза.

Слышу его дыхание. Неровное.

Он громко сглатывает.

– Наташа, – говорит он, и голос настолько убитый, что по мне пробегает дрожь. Чувство, что что-то не так, возвращается, костлявая рука кружит у моей груди.

– Бригс, – говорю я. – Что такое? Что случилось?

Проходит ещё несколько мгновений. Я слышу его дыхание. Скулеж. Он плачет?

– Пожалуйста, поговори со мной, – шепчу я. – Пожалуйста. Расскажи мне, что происходит.

– Они мертвы, – говорит он так тихо, что мне приходиться напрячь слух, чтобы расслышать.

– Кто? – спрашиваю я.

– Они умерли, – говорит он, и теперь кажется угнетенным. Ужасно угнетенным. – Миранда и Хэймиш.

У меня нет слов. Я в шоке. Моргаю и пытаюсь дышать. Это просто ужасная шутка. Как они могли умереть? Его жена и сын?

– Бригс... – говорю я. Облизываю губы, не зная, что говорить дальше. Я не нахожу это смешным, но опять же, это не пустяк, и он это знает. Я никогда не слышала, чтоб он был так серьёзен.

Просто продолжай говорить. Выясни, что происходит на самом деле. Никто не мертв. Этого не может быть. Всему этому есть объяснение.

– Они мертвы, Наташа, – говорит он, голос надламывается. Он глубоко дышит, дыхание ломается, и в этом разрыве, в глубине души, я ощущаю настоящую тоску. – Они мертвы. Это все наша вина. Мы сделали это. Мы сделали это.

Я не могу глотать. Сердце вырывается из груди, и я борюсь с параличом.

– Бригс, – шепчу я. – Пожалуйста, не говори так. Миранда и Хэймиш...

– Произошла авария, – прерывает он, снова этот монотонный голос. Боже, он словно робот. – Она была пьяна, ехала без автокресла. Я пытался остановить их, но не смог. Я оказался первым на месте происшествия, где они съехали с дороги, оба вылетели из машины. Этого бы не случилось, если бы я не сказал ей правду о нас.

– Что? – задыхаюсь я, не в силах осознать все это.

– Я сказал ей, что хочу развода. Она не согласилась. И я рассказал ей правду.

– Нет, нет, нет, – бормочу я, пульс зашкаливает.

– Она сорвалась. Это огорчило ее больше всего. Я должен был знать. Я же должен был знать, – он втягивает воздух и выпускает всхлип, который я ощущаю всем существом. – Если бы я мог все вернуть, я бы сделал все. Все. Разве ты не видишь, что случилось? Мы убили их.

Я не могу даже подобрать слова. Ничего из этого не ощущается реальным. Но я знаю, для него все это реально.

– Мне очень жаль, – говорю я смиренно. Так тихо и жалко, потому что, что я могу сказать? Как это может быть чем-то, кроме как плохим сном? Шуткой? – Ты уверен, что они мертвы?

Глупо. Так глупо. Но я не знаю, что сказать. Я кручусь и кружу вокруг этой правды, и не могу принять ее.

– Конечно, я охрененно уверен, – огрызается он. – Я... бл*дь, Наташа. Они мертвы! Это моя вина. Как я смогу продолжать жить с этим, с тем, что я сделал?

–Это не твоя вина, – говорю ему, умоляя, и слезы начинают падать. – Это не наша вина. Ты не знал. Откуда ты мог знать?

– Я должен был знать, – говорит он. – И теперь мой сын, мой сын... – Он замолкает, начиная рыдать.

О мой бог.

Боже мой.

– Мне очень жаль, очень-очень жаль, – восклицаю я, тело начинает дрожать, когда правда медленно доходит до меня. – Бригс, пожалуйста, прости.

Он плачет на другом конце, и мое сердце словно разбивается и разбивается молотком, а затем чувство вины накрывает меня сверху, сеть, вечно удерживающая меня в правде того, что мы сделали.

В нашей любви нет серого. Есть только чёрное. Резкое, тяжёлое и совершенно неправильное.

Я лишаюсь всего, что есть. Любви, жизни, души. Через секунду все это исчезнет.

– Я больше никогда не увижу тебя, – говорит он мне, и силы снова возвращаются к нему. – Мы сделали это. Мы были ошибкой. Ужасной гребанной ошибкой, и она стоила мне абсолютно всего.

Я не могу говорить. Качаю головой, слезы текут.

– Прощай, Наташа, – говорит он. – Пожалуйста, не связывайся со мной. Ты никогда не существовала. Мы никогда не существовали. Нас никогда не будет. Я этого не заслуживаю.

Телефон отключается и повисает тишина.

Я бросаю его на кровать, смотрю на него, пока слезы не размывают зрение. Я пытаюсь дышать, но не могу. У меня пересохло в горле, сердце хочет вырваться из груди и убежать далеко-далеко. Не могу винить его. Я хочу убежать, хочу умереть. Хочу выкопать могилу и похоронить себя глубоко-глубоко.

Бригс потерял жену и ребёнка.

Свою жену.

Своего ребёнка.

Красивого, улыбчивого мальчика, которого он любил больше всего на свете.

В одно мгновение он потерял все.

Потому что полюбил меня.

Он выбрал меня.

Рассказал правду.

Нашу ужасную, грешную правду.

Я падаю обратно в постель, чувствуя, как черные руки хватают меня и душат. Меня не волнует, что будет дальше. Сердце разбивается и осядет от его слов, зная, что я никогда не увижу его снова, зная, что мы были ошибкой. Моя душа плачет о тех жизнях, которые мы отняли. Все мое существо умирает, потому что я знаю, как бы я ни чувствовала себя сейчас, какими бы страшными ни был груз и стыд, которые мне придется нести, это ничто по сравнению с тем, через что придется пройти Бригсу.

Я ужасный человек.

Самый худший.

Мелисса понятия не имела, как низко я пала, до какой степени на самом деле опустилась.

Я так сильно ненавижу себя. Очень сильно.

Глядя в потолок, я плачу, сначала молча, потом начинаю кричать, орать, задыхаться от слез. Кусаю кулак, пока не оставляю глубокие следы зубов на коже, маленькие красные борозды, почти разрушающие поверхность. Грудь и сердце, кажется, сходятся в одной точке, разбиваясь на мелкие кусочки, заставляя меня содрогаться и дрожать, борясь за жизнь и желая умереть. Все в одно и то же время.

Боли так много, слишком много, и я не могу остановиться, я громко кричу, плачу, мечась по кровати на этом тонущем корабле.

Я сделала это.

Я заслуживаю этого.

Этого горького, чёрного конца.

Я никогда не двинусь дальше.

Никогда не буду прежней.

Никогда не перестану ненавидеть себя.

Я убила двоих человек.

И я никогда снова не увижу Бригса МакГрегора.

Глава 17

БРИГС

Лондон

Наши дни

– Папочка, – говорит Хэймиш, голос такой нежный и любопытный.

Даже не глядя на него, я знаю, что это сон, что не останавливает мое сердце от расширения, потому что каждая часть меня жужжит от ощущения того, что значит быть живым. Возможно, мне снится сон, но это благословение знать это, держаться за каждый образ, за каждое чувство.

– Что такое, Хэйм? – поворачивая голову, спрашиваю я.

Мы лежим рядом на траве в саду на Принсес стрит. Я на боку, листая его раскраску, в то время как он лежит на спине, указывая на небо пухленькими пальчиками. Я так и не понял, в кого он такой. Мы с Мирандой худые, но, полагаю, такое могло передаться неизвестно откуда. И хотя у меня в бороде, когда она отрастает, есть немного рыжих волос, Хэймиш просто морковка. Все говорили, что он потемнеет, как и я, когда подрастёт, но у меня было ощущение, что он ещё долго останется рыжиком.

Полагаю это нечто такое, чего я никогда не узнаю.

– Что это за облако? – спрашивает он, и я смотрю вверх на проплывающие облака, на которые он указывает.

Я прищуриваюсь.

– Ну, даже не знаю. Что ты видишь?

– Это сожаление?

Я добродушно смеюсь.

– Ты имеешь в виду созвездие. И это ведь когда видны звезды. Только ночью, когда темно.

– Почему мы не видим звёзд днём?

– Потому что, – говорю я ему, выбирая простое объяснение, – звезды такого же цвета, что и солнце, но солнце ярче. Оно заставляет их исчезнуть.

– А что такое облака?

– Сахарная вата, – говорю ему. – Божьи подушки. У них так много функций.

– Расскажи мне историю об этом облаке, – говорит он, указывая вверх.

Облако бесформенное, но на моих глазах превращается в лицо. В лицо Наташи.

Я с трудом сглатываю.

– Это девушка, – тихо говорю я.

– Она принцесса, – предполагает он. – Расскажи мне историю о ней.

Я смотрю на таинственные глаза Наташи и высокие скулы, видные в дымке белого.

– Жила была принцесса, которая очень любила мужчину. И мужчина любил ее. Он поклялся, что убьет ради нее драконов, пройдёт через опасные земли, сделает все, что угодно, чтобы только быть рядом с ней. Он готовился к тому моменту, когда она будет принадлежать ему, а он ей. Но этот момент не наступил, когда он думал, должен был. Вместо этого мужчина должен был потерять все в своей жизни.

– Он получил принцессу в конце?

Я смотрю на Хэймиша со слезами на глазах.

– Не знаю, сынок. Он все ещё сражается с драконами.

– А у мужчины был сын?

Я киваю.

– Да, – шепчу я. – Замечательный, красивый сын.

– Где теперь его сын?

Делаю глубокий, дрожащий вдох и снова смотрю на облако Наташи, которое становится все более размытым.

– Его сын был одним из тех, кого он потерял. Он больше никогда не видел его.

– Думаешь, они когда-нибудь найдут друг друга?

Я киваю, слеза течёт по моей щеке и падает на траву.

– Может быть лишь во сне.

– Почему ты плачешь? – спрашивает он меня.

Я поворачиваю голову и любуюсь его красивым личиком.

– Потому что, я люблю тебя. И просто хочу убедиться, что ты в порядке.

Он улыбается мне, хвастаясь отсутствующим зубом.

– Ты знаешь, что я в порядке. Я здесь, с тобой. Я всегда с тобой.

Тянусь, чтобы схватить его за руку, и на мгновение мне это удаётся. Такая маленькая, хрупкая и тёплая в моей хватке. Это похоже на рай.

Затем, подобно облакам, он начинает исчезать, превращаясь в белую дымку, пока у меня не останется ничего, кроме воздуха. Мое тело начинает вырываться из сна, ложная реальность проносится мимо, пока не исчезает.

Я медленно просыпаюсь. Когда у меня бывают такие сны, я держусь за них изо всех сил. Не открываю глаза и не встаю. Никуда не спешу. Хватаюсь за каждое чувство и каждое воспоминание прежде, чем они навсегда уйдут. Сны – это единственный способ увидеть Хэймиша, и я был бы дураком, если бы тратил их впустую.

Сегодня все иначе. Я чувствую это своими костями, этой темной материей, которая, кажется, вытекает из моего тела и на стены.

Сегодня – 26 сентября.

Годовщина смерти Хэймиша и Миранды.

Я должен вернуться в Эдинбург, посетить кладбище – как делаю каждый год – иногда один, иногда со своими родителями. Но это первый год, когда я снова стал работать, первый год, когда я пытаюсь действительно взять себя в руки.

Достаю телефон и проверяю расписание поездов, задаваясь вопросом, хватит ли у меня в эти выходные времени, чтобы доехать до Эдинбурга. Не думаю, что у меня получиться, и я решаю, что мне нужно сделать что-то здесь, в Лондоне, чтобы почтить их. Не знаю что именно, но даже просто купить любимые цветы Миранды и любимые наклейки Хэймиша и бросить их в Темзу, ощущается достаточным.

Но этого никогда не бывает достаточно. Это то, что нужно. Нет ни одного ритуала, который я мог бы проделать и он был бы достаточным, потому что ничто не сможет передать, как я сожалею, и ничто никогда не вернет их в мою жизнь. Мои попытки почтить их служат лишь для того, чтобы принести мне мир и больше ни для чего.

Даже сейчас, в муках любви, мир все еще так быстротечен.

Позже утром, когда я собираюсь бежать в колледж, я получаю от Наташи смс, в которой она спрашивает меня, не пойти ли нам обедать вместе. Помимо нескольких ночей здесь и там, мы все свое свободное время проводили вместе, поэтому планы выглядят как данность. Замечательная, легкая данность.

Но не сегодня вечером

Я пишу в ответ: Я не лучшая компания. Хэймиш и Миранда умерли в этот день.

После этого наступает долгая пауза, и тогда появляются эти точки, когда она снова и снова пытается набирать что-то. Наконец она присылает: Прости, я не знала.

Знаю, что ты не знала. Все нормально. Поговорим позже.

Я не хочу быть сдержанным и не общаться по этому поводу, но в такое время было бы странно нам быть вместе. Кроме того, мне нужно побыть одному. Я должен побыть один. Иначе было бы неправильно.

Хотя весь оставшийся день ничто не кажется правильным. Я скорблю о Хэймише, и каждый день испытываю чувство вины по отношению к Миранде, так что этот день не должен отличаться от обычного. Но так и есть. Я едва справляюсь с уроками, и не занимаюсь книгой или подготовкой к урокам. Просто не могу. Я ухожу и направляюсь домой, удивляя Винтера длинной прогулкой вокруг Риджентс-университета, утопая в своих печалях до такой степени, что даже Винтер подавлен, его голова опущена, глаза настороженно смотрят на меня.

Когда я возвращаюсь, Винтер направляется прямо на диван и смотрит на меня большими голубыми глазами. Я наливаю себе виски и смотрю в окно на Бейкер-стрит, пытаясь затеряться в воображаемых жизнях людей, идущих туда-сюда. Но я не могу. Я не могу избежать боли и жизни, которую выбрал.

Выхожу за дверь, на улице темнеет и холодает, резкий холод осени. Я выбираю пионы, любимые цветы Миранды, затем направляюсь в магазин игрушек. Сразу же теряюсь в стеллажах, пытаясь найти то, что бы ему понравилось. Он любил динозавров. Жуков. Монстров. Науку. Я выбираю пачку наклеек с динозаврами с T-Rex и Stegosaurus, которые ему бы понравились, а затем спускаюсь к Темзе.

Не утруждаюсь себя пользоваться метро. Я хочу провести время так, словно это ритуал, проходя через все прекрасные вещи, которые помню. Иногда четыре года кажутся вечностью. Иногда все словно случилось сегодня утром. Как я могу помнить так много и, в то же время, так мало? Как мертвые могут быть так близко и так далеко?

И все же, пока я иду, с таким бременем на сердце и тяжелым весом времени, я думаю о Наташе. Думаю о том, что она должна быть здесь со мной. Я люблю ее. Всем сердцем. И, несмотря на то, что мы были друг с другом, к чему привели наши действия, я хочу быть с ней столько, сколько смогу.

Я не могу сделать это один. Не буду делать это в одиночку. Уже нет. Если она собирается разделить со мной жизнь, она должна разделить каждую ее часть, включая уродливые истины, которые мы так стараемся не замечать. Мы оба очень боимся упоминать наши слабости, говорить о том, что сделали, хотя никогда и не хотели, чтобы произошло нечто подобное. Мы оба ходим на цыпочках вокруг того, что сожгло нас обоих до основания, того, что связывает нас. Это нельзя игнорировать.

В невежестве нет никакого истинного покоя.

Я вынимаю сотовый и звоню ей.

– Привет, – сразу же отвечает она, хотя голос немного осторожный. Я слышу шарканье, и знаю, она пытается быть осмотрительнее рядом с Мелиссой. Единственный вопрос, в котором нам стоит соблюдать осторожность. Кажется, она думает, что у Мелиссы есть что-то на меня, и я не могу не согласиться с ней.

– Послушай, – говорю ей. – Можешь встретить меня на Набережной?

– Сейчас?

– Пожалуйста.

– Конечно. Сейчас приеду.

Я отключаюсь и замедляю шаг, дышать становится легче.

К тому времени, как я пробираюсь через западный Лондон к станции Набережная, я вижу, как Наташа выходит на улицу. Быстро машу ей, держа цветы на низком уровне.

Она направляется ко мне, и, к счастью, на ее лице никаких признаков ожидания, что цветы для нее.

Я нежно целую ее и показываю ей цветы и наклейки.

– Цветы для Миранды, – говорю ей, надеясь, что это не слишком странно. – Она всегда сходила с ума по пионам. Наклейки для Хэймиша. T-Rex и Stegosaurus были его любимчиками. Он всегда сражался с ними. Я всегда задавался вопросом, что произойдет, когда он станет достаточно взрослым, чтобы понять, что оба динозавра жили на расстоянии в миллионы лет и никогда не существовали вместе.

Она мило улыбается, но я знаю, что она плакала. Ее глаза серьезные, блестящие от усталости.

– Уверена, он был бы так же расстроен из-за того, что Санта-Клауса не существует.

– Вероятно, ты права.

Я беру ее за руку, и мы идем к набережной, направляясь под мосты Золотого Юбилея. Ночью, несмотря на все мерцающие огни, река темна как грех. Она выглядит бездонной, местом, что держит монстров в своем сердце.

– Я не ожидала услышать тебя, – шепчет мне Наташа, когда мы прогуливаемся мимо нескольких бегунов, вышедших на ночную пробежку, мимо барж и лодок, с которых доносится пьяный смех людей, не несущих никакого бремени. Лучи света плещутся на воде, воздух пахнет солью и влагой, как в сыром подвале.

– Сам не ожидал, что позвоню, – признаю я. – Но, наверное, я кое-что понял. Не важно, насколько это трудно для меня, я не хочу делать это в одиночку. Я не обязан. У меня есть ты.

– Бригс, – тихо говорит она.

– Я знаю, – говорю ей. – Знаю, это кажется неправильным, но это правильно. Я хочу жизнь с тобой, Наташа. И мы оба очень пострадали из-за того, что сделали. Никто из нас не хотел этого. Но что есть, то есть. И у нас не так уж много надежды преодолеть все это, если не вместе. Моя боль – твоя боль. Твоя боль – моя боль. Мы понимаем друг друга, мы понимаем все это, в отличие от всех остальных.

Она сжимает губы, кивая.

– Ты уверен, что хочешь, чтоб я была там? Это ведь очень личное.

– Личное, да, – говорю ей. – Но, дорогая, ты моя личная жизнь. Я хочу, чтобы ты была везде, так же, как хочу и сам быть во всех аспектах твоей жизни. Это очень личное, и мне нужно поделиться этим с тобой. Это единственный выход. Единственный выход.

Мы идем немного вперед, пока не доходим до золотой крылатой статуи мемориала RAF, где он, как солдат на страже, смотрит на реку. Ступеньки ведут вниз к краю воды, и на той стороне всегда блуждающее колесо Лондонского взгляда смотрит вниз на нас.

Здесь уединенно. Кажется, так же хорошо, как и в любом другом месте. Хэймиш был бы очарован статуей, а Миранде понравился бы вид Лондона.

Мы с Наташей стоим рядом, опираясь локтями на перила. Сначала мы не разговариваем. Существует слишком много того, что надо сказать, и недостаточно слов, чтобы выразить. Я перебираю в голове все, что любил в них, и когда дело доходит до Хэймиша, эмоции переполняют меня, их слишком много. Слезы сразу же колют, обжигают глаза, и грудь тут же наливается свинцом. Нет ни единого шанса, что я смогу выбраться из этого, не превратившись в полную развалину.

Но Наташа протягивает руку и берет меня за мизинец, и этого прикосновения достаточно, чтобы сообщить мне, что она здесь для меня, и каким-то образом это дает мне смелость найти мои первые слова.

– Мы здесь сегодня вечером, – говорю я черной реке, голос уже надламывается, – чтобы выразить наше почтение Миранде Хардинг и Хэймишу Хардинг МакГрегору. В этот день, четыре года назад их неожиданно и несправедливо забрали из этого мира, слишком рано. – Я делаю глубокий вдох и закрываю глаза. Воздух соленый, маслянистый, слабо пахнущий сточными водами. – Не думаю, что этот день станет легче. Не думаю, что таким станет любой день, потому что они живут не только в моей памяти. Они живут во сне и в моем сердце. Они живут в моей душе, и я с радостью сохраню их в этом месте. Я лишь хочу... хочу, чтобы они знали, как я сожалею обо всем, что когда-то сделал, что причинило им боль. Хочу, чтобы они знали, что я действительно, так или иначе, любил их. Хотя у Миранды и у нас были разногласия, она все еще была матерью моего ребенка, и я уважал это. Я бы отдал все, чтобы вернуться во времени назад и предотвратить все это. Не позволил бы ей приблизиться к скотчу. Не позволил бы приблизиться к Хэймишу. Я бы предусмотрел такое развитие событий и спрятал ключи от машины. Сделал бы все, что угодно.

Я осознаю, что никогда не рассказывал Наташе о том, что произошло в ту ночь, и, судя по тому, как слезы текут из ее глаз, по тому, как ее рука сжимает мой палец, ей больно.

Я продолжаю, в горле пересохло.

– Есть очень много вещей, которые я мог бы сделать, чтобы предотвратить их смерть, и ни секунды не проходит, чтобы я не сожалел об этом. Как бы мне не хотелось, я не могу повернуть время вспять и все исправить. Но я медленно, очень медленно научился не сожалеть о том, что первым делом поговорил с Мирандой.

Я смотрю на Наташу, которая смотрит на меня широкими блестящими глазами.

– Я не жалею об этом. Не хочу изменить. Потому что, такова правда, и правда должна быть сказана. Может быть, какие-то вещи лучше оставить в темноте, но я никогда не верил в это. Как только я осознал, чего у меня нет, я не мог жить ложью. Правда ранит. В этом случае, она убила. Но я больше не согласен сковывать себя этим чувством вины. Я отказываюсь прожить жизнь в стыде, потому что влюбился в кого-то еще и потому, что я решил поступить правильно, даже если это обидело кого-то. Мне нужно примириться с этим, и я думаю, Хэймиш, и в глубине души, Миранда, согласились бы со мной. Их утрата лишила меня жизни и души, и бесповоротно изменила многие жизни. Но я также знаю, что они оба хотели бы, чтобы я двигался дальше, шел вперед, был счастливым.

Вздыхаю и поднимаю букет цветов, срывая несколько лепестков.

– Я поступил неправильно и старался поступать правильно. Но это уже не о моей вине, чувстве стыда или страдании. Это все лишь о двух очень особенных людях, которых забрали слишком рано, по которым я скучаю каждый день, и которых мне хотелось бы увидеть еще раз. Речь идет о жизнях Миранды и Хэймиша, о людях, которых они любили, и о тех, кто любил их.

Я разбрасываю светлые лепестки по темной воде. Они выглядят как звезды, блуждающие по движущемуся небу. Вынимаю наклейки с динозаврами и делаю то же самое.

– Люблю тебя, малыш. И скучаю по тебе. Ты бы не поверил, как сильно. И я знаю, знаю, иногда ты рядом со мной. Или, возможно, как ты говоришь в моих снах, ты постоянно рядом. Мне очень жаль, что я так и не узнаю, каким человеком ты станешь. Я также сожалею, что мир отнял возможность узнать это. Но что-то подсказывает мне – может быть, это просто глупая надежда – что я все еще знаю. Независимо от того, сколько лет прошло, я все равно знаю тебя. Здесь. – Прижимаю кулак к сердцу и пытаюсь дышать. Это чертовски сложно. – Я люблю тебя.

Затем падаю на землю, ноги не держат меня.

Наташа опускается со мной, пытаясь поддержать меня, но я не могу. В конечном итоге я просто держусь за нее, обнимая за плечи, как будто не могу держаться достаточно крепко. Я плачу, рыдая в ее плечо, чувствуя так много любви и так много душащей меня боли. Это сводящий с ума спуск во тьму, и я чувствую, что скольжу.

Но она – свет. Она даёт мне свет. Она держится и говорит мне, что я хороший человек и что я заслуживаю прощения, заслуживаю освобождения. Она говорит красивые вещи, и я чувствую ее веру, чувствую силу, хотя знаю, темнота овладевает и ей. Интересно, будет ли это всегда так: взаимное утопление, нисходящая спираль двух из нас, держащихся за руки, пока мы идем.

И я задумываюсь, всегда ли мы сможем вытащить друг друга из этого.

Но потом, когда ночь продолжается, и мы лежим у реки, прижавшись друг к другу в отчаянных и диких объятиях, я знаю, что мне не нужно задаваться вопросами.

Пока она со мной. До тех пор, пока я с ней, мы всегда будет вытаскивать друг друга из этого.

Мы навсегда окружены пеплом.

Но мы огонь.

И огонь поднимается.

Каким-то образом, когда все слезы высыхают, в груди оцепенение, а мое лицо напряжено, мы оба встаем на ноги. Мир крутится вокруг нас – темные, плещущиеся волны, движение на мостах, сверкающие огни Глаза, пабы и лодки, и жизнь продолжается – и я чувствую, что мы просто попали в проходящий шторм. Ужасный, разрушительный и беспощадный на своем пике, но, затем, он вскоре ослабевает и движется дальше. Он оставляет все за собой как разрушенным, так и чистыми.

Наташа обнимает меня за талию и прижимает голову к груди. Я сжимаю ее затылок, благодаря Бога за нее, благодаря за то, что он позволил буре пройти, и поднялся свет. Может быть, это не всегда будет так, но сегодня, когда мне действительно нужно, все именно так.