Текст книги "Лезвие. Книга 1. Последнее Рождество (СИ)"

Автор книги: Карина Буянова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

– Не для того ли у некоторых из нас есть волшебные палочки и определенный уровень владения магией? Акцио шампанское!

С этими словами в палате появилась бутылка любимого напитка Гермионы – розового сухого шампанского. Это "магловское пойло" традиционно вызывало у Снейпа повышенную ворчливость, но он все равно покупал его Гермионе в честь праздников.

– Жаль, что у меня больше нет волшебной палочки, – вздохнула Гермиона, с сожалением глядя, как некоторые из приготовленных ею закусок помялись и потеряли свой изначальный красивый вид вследствие очередного Акцио.

– Ты на многое способна и без нее, – ответил Снейп, обнимая ее.

– Как только часы пробьют полночь, я покажу тебе кое-какие трюки, на которые способна безо всяких палочек, – шепнула она и потянулась к его губам.

– Хотелось бы уточнить: означает ли этот совместный рождественский вечер, что объявленная тобой пауза в наших отношениях официально завершена? – поинтересовался Снейп, шутливо уворачиваясь от нее.

– Вы сегодня задаете слишком много вопросов, профессор, – ответила Гермиона и поцеловала его.

Увлеченные друг другом, они не заметили, как пальцы правой руки лежащего без сознания Джорджа Уизли крепко сжали край простыни.

Глава 24. Чужие письма

There was a time

when I could breath my life in you

One by one

Your pale fingers started to move

You've touched my face -

And all I was erased.

You smiled like an angel

Falling from grace

We've been slaves to this love

From the moment we touched...

Я дышал своей жизнью в тебе,

Осторожно к тебе прикасался.

До тебя был потерян в судьбе,

Неприкаян, как призрак, шатался.

Но едва ты коснулась лица,

Все, что мной было, стерлось мгновенно.

Понял я, что с тобой до конца,

Наяву и в мечтах дерзновенных.

И опыть твои пальцы ловил,

Вновь и вновь их несмело целуя.

Мы – рабы этой вечной любви

С того мига, как соприкоснулись.

H.I.M. «Resurrection». Вольный стихотворный перевод К.Буяновой

Рождественское утро не задалось с самого начала. Вначале Гарри всю ночь снились беспокойные, тревожные сны, от которых он просыпался в холодном поту, но тут же все забывал, что, возможно, было только к лучшему. Впрочем, стоило снова задремать, все возвращалось, и он снова просыпался в поту, а потом снова засыпал и опять просыпался... до тех пор, пока добрый и заботливый будильник в виде лучшего друга Рона не стащил с него одеяло, ворча что-то нечленораздельное про то, как его достала эта вездесущая мама со своим праздничным завтраком в такую рань.

К чести миссис Уизли надо сказать, что завтрак, как и всегда, был разнообразным и очень вкусным. Да только вот сегодня кусок не лез в горло, и даже плохо проведенная ночь не была особенно в этом виновата. Надежду волшебного мира, а вернее, той его части, на которую еще не наложили Империо приспешники Темного Лорда, тяготило то, что скоро придется уходить из Норы, причем чем скорее, тем лучше. Отправиться сюда на Рождество было опасной глупостью – они с Роном оба это чувствовали, но поступить иначе не смогли. Сейчас, когда жизнь может оборваться в секунды, нет ничего важнее, чем близкие люди. Люди, во имя и ради которых они и продолжали дело, завещанное Дамблдором.

Тем не менее, этим утром, когда праздник был позади, все тревоги вернулись. Пора двигаться дальше. Ни в коем случае нельзя подвергать семью Уизли смертельному риску одним своим пребыванием в их доме. Вот потому ворчал и злился Рон, потому плохо спал и ел Гарри.

Хотя у последнего были и другие причины для беспокойства. Момент отбытия неумолимо приближался, а Гарри до сих пор не удалось поговорить с Джинни наедине. Вечером она быстро сослалась на усталость и отправилась спать, сегодня за завтраком ее не было вместе со всеми. Гарри прекрасно понимал причину подобного поведения – и ненавидел себя за это. Джинни избегает его, потому что ей больно. Потому что они не могут быть вместе до тех пор, пока война не закончится. А конец войны не просматривается на данный момент даже в необозримом будущем, и до этого прекрасного события может произойти все, что угодно, включая гибель предполагаемого Спасителя.

Такое обстоятельство почему-то исключали все, кроме самого Гарри, который хоть и верил в дарованную ему свыше сверхживучесть, но и касательно возможностей и методов Волдеморта ничуть не обольщался. Он был почти уверен, что окончательное поражение самопровозглашенного Темного Лорда будет связано с его, Гарри Поттера, собственной смертью, ибо между ними действительно существует какая-то особая связь, как бы это ни было противно и парадоксально для обеих враждующих сторон.

Оставался и еще один вариант, при котором Гарри добровольно пойдет на смерть в случае необходимости. Об этом не хотелось думать, но не думать было нельзя. Если на чаше весов встретятся их с Джинни жизни, то исход для него предрешен без каких-либо сомнений, колебаний, угрызений совести и страхов. Она должна жить. И наплевать, что не удастся спасти мир от Волдеморта – хотя при благоприятном стечении обстоятельств они с Гарри умрут вместе и единовременно из-за пресловутой связи. Но даже если эта теория и неверна, всё равно никакого другого выбора. Падет осколок прежнего волшебного мира, зато Джинни останется в живых и проживет свой век так, как предначертано.

Так что если бы Джинни сейчас вела себя иначе и сама искала возможность побыть с ним наедине, было бы еще больнее и страшнее, ведь Гарри бы наверняка поддался искушению и остался бы в доме Уизли еще дольше, а это может стоить жизни им всем...

И тем не менее, не видеть ее совсем, зная, что она совсем близко, в том же самом доме, было практически невыносимо. Даже тяжелее, чем не иметь никакой возможности видеть ее, находясь черте где среди войны и гонений. Гарри был уверен: если бы они с Джинни встречались за столом сейчас, хотя бы этим утром, пусть при посторонних, пусть без личных разговоров, ему не было бы так тяжело покидать ставший уже родным дом семейства Уизли. Нет, разумеется, душа бы все равно болела – но не так, по-другому. Так что Джинни, явно стремясь сделать им обоим благо таким поведением, только усложняла положение.

Гарри оставалось успокаивать себя тем, что война все-таки закончится рано или поздно, и тогда они с Джинни смогут быть вместе до конца своих дней. Наступят долгие годы безграничного абсолютного счастья в лишенном бед мире, в мире без зла, в мире гармонии и единства, в мире терпимости и любви к ближнему... И у них обязательно будет большая семья, как и сейчас у родителей Джинни. Много-много детей, мальчиков и девочек. Мальчики будут похожи на него, будут черноволосыми и в очках, а девочки будут копией Джинни, только с изумрудно-зелеными глазами. Не зря же маглы говорят, что зеленый – цвет надежды... А про него, Мальчика-который-выжил, говорят, что он – Надежда магического мира. Так что их с Джинни семья будет буквально обвенчана надеждой со всех сторон. Да, дочери обязательно будут рыжеволосыми зеленоглазыми красавицами. Одну из них можно будет назвать в честь его матери, ведь Лили как раз такой и была. А старший сын обязательно будет Джеймсом, Джинни точно не будет против. Еще одного можно будет назвать в честь Дамблдора. Еще обязательно нужен сын по имени Сириус. Они все пойдут учиться в Хогвартс и при распределении попадут на Гриффиндор. Хотя девочек, возможно, имеет смысл отправить в Шармбатон, французский язык очень красиво звучит, да и потом, их там научат петь и танцевать. А вот сыновья отправятся в Хогвартс пополнять ряды достойных гриффиндорцев. Даже если старушка Шляпа кому-нибудь предложит славу на Слизерине, Гарри предупредит своих детей, как на это отвечать. Они сделают единственно правильный выбор, ведь они – отпрыски Уизли и Поттеров, а в этих родах никто и никогда не водился со слизеринцами. Ах да, надо будет ни в коем случае не забыть сказать им не дружить с Малфоями...

– Гарри! эй, Гарри! – голос Рона вырвал Поттера из мира грез. – А ну быстро иди сюда! Ты только погляди, что я обнаружил!

Гарри очнулся и только сейчас заметил, что его лучший друг давно закончил завтрак и исчез из кухни. Отодвинув от себя тарелку с безжалостно расковырянным омлетом, Гарри пошел на звук его голоса и обнаружил товарища в комнате Джинни.

Поттер недоуменно огляделся. Дверь была открыта, кровать застелена, шторы опущены. Куда же подевалась хозяйка? Судя по всему, ушла далеко и надолго, иначе Рон бы не рискнул рыться в бумагах на ее письменном столе, даже не считая нужным хотя бы прикрыть за собой дверь, и уж точно не стал бы орать об этом на весь дом.

– Что ты здесь делаешь? – спросил Гарри.

– Провожу досмотр, – отмахнулся Рон. – Присоединяйся, тебе это будет полезно.

Глаза Поттера округлились от изумления.

– Рон! Ты не имеешь права рыться в ее записях! Это... это вторжение в частную жизнь Джинни! – от возмущения Гарри буквально задыхался.

– Послушай, если ты забыл, то напоминаю: я ее брат, – огрызнулся Рон. – Я ее старший брат, я за нее отвечаю, и я обязан знать, что с ней происходит. Мама себе места не находит! Джинни ведь даже поесть не выходит, либо сидит взаперти в этой комнате, либо бродит по дому, как привидение. Она вернулась из Хогвартса какой-то странной! На все вопросы только рассеянно улыбается и говорит, что все хорошо! Я, черт возьми, должен знать, что с ней! Вдруг над ней поглумился кто-то из Упивающихся?! Вдруг она присутствовала при чем-то ужасном?! Вдруг с ней сделали это самое ужасное?! Да я их поубиваю всех, если узнаю! Без зазрения совести! Но ведь она сама не скажет, это же моя сестра! Вспомни наш второй курс! Ее пленил этот чертов Риддл, а она не говорила ни слова!!! Вдруг сейчас то же самое или что-то еще хуже?!

– Рон, дружище, не кипятись, пожалуйста! – попытался успокоить раскрасневшегося от ярости парня Гарри. – Я понимаю, что тобой движут благие помыслы, правда. Просто пойми, мне кажется, рыться в ее бумагах смысла нет... Насколько я знаю, Джинни не ведет дневников...

– Да что ты сейчас можешь о ней знать! Вы же давно разбежались! – в сердцах воскликнул тот. Гарри сконфуженно запнулся и опустил голову. – То есть прости, я не то имел в виду, но нас же долго не было рядом с ней, и как знать, вдруг она изменилась... Вдруг теперь она ведет эти самые дневники? Во всяком случае, вон сколько исписанных бумажек...

– Похоже на то, – грустно вздохнул Гарри, признавая правоту Рона. – Но я надеюсь, что все-таки твои опасения окажутся напрасными...

– Судя по всему, она пишет не дневник, а стихи. Понимаешь, что это значит? Это подтверждает мою теорию! С ней явно произошло что-то серьезное и плохое! – продолжал Рон, перебирая записи Джинни. – Это же СТИХИ!!!! Это очень опасно! Меланхолия, апатия, размышления о конце света... Да один Мерлин знает, что еще!

– Джинни размышляет о конце света? – недоверчиво поинтересовался Поттер, стараясь не усмехнуться над отношением друга к поэзии в целом.

– Понятия не имею, – фыркнул Рон. – Я еще толком не читал, только увидел эту кипу листков и сразу тебя позвал. Подумал, что тебе это может быть интересно. Ведь это может иметь к тебе непосредственное отношение, и я искренне надеюсь, что так и будет. Потому что тогда это полностью меняет дело, и значит, никакой Упивающийся над ней не глумился... Но если я пойму, что она страдает, переживает, пугает маму и ПИШЕТ СТИХИ из-за тебя, – он угрожающе двинулся на Гарри, – то тебе не поздоровится.

– Тогда тем более читать не стоит...

– Ну уж нет! – Рон подошел с первой попавшейся бумажкой к окну. – Решил – значит, прочитаю. В конце концов, может, тебя это и не касается.

– Это, конечно, обнадеживает... Интересно, и давно это она снова стала писать стихи? – задумчиво произнес Гарри, обращаясь, скорее, к себе, нежели к Рону. При нем Джинни почти ничего не писала – во всяком случае, насколько ему было известно.

– Слушай, а у нее это даже красиво выходит! – пробормотал Рон, внимательно изучая рукописный текст. Вот, смотри:

«Уходит год который раз,

Мгновенья считывает время.

Волной оно смывает с нас

Всех нерешенных мыслей бремя.

Уносит прочь мгновенья эти,

А впереди другие ждут.

И снегу счастливы, как дети,

Что вновь резвятся там и тут.

А дождь остался позади,

В других краях его встречают,

Другим он брезжит впереди,

Других людей собой венчает.

Уходит всё, как этот дождь,

Но остается обещанье

И то, чего всё так же ждешь,

И ежегодное прощанье.

Летят снежинки с теплых рук,

А капли катятся из век.

Уходит год. Замкнулся круг,

А за дождем приходит снег»

– Ну хвала Мерлину! – Рон вытер проступившую на лбу испарину и отбросил листок в сторону. – Она пишет стихи о дождике и снежинках. Значит, чтобы записать вот это, она вчера так быстро ушла из-за стола. В былые времена можно было бы отправить это в поэтический журнал и даже деньжат подзаработать.

– Почему-то от этого стихотворения становится грустно, – пробормотал Гарри. – Есть в этом какой-то символизм. За дождем приходит снег… Капли катятся из век. Капли – это же слезы?

– Да брось ты, символизм! По мне, так моя сестра замечательно пишет! – ощетинился Рон, на ходу пересмотревший свои взгляды касательно поэзии. – Вот, это тоже красивое.

– Дай я прочитаю, – Гарри резко вырвал у друга листик, исписанный неровным, но вполне разборчивым почерком его любимой девушки.

– Ага, то-то же. Вам бы лишь критиковать и обвинять в символизмах, – фыркнул Рон. – Вслух читай, маэстро.

Но с Гарри Поттером произошла странная перемена. Он мертвенно побледнел, пальцы, сжимающие листик, мелко затряслись, очки съехали с носа. Парень пошатнулся и выронил написанное. Рон, который даже если что-то и заметил, то всё равно ничего не понял, решил взять дело в свои руки и начал громко декламировать стихотворение своей сестры.

«Дым сигарет. Он к тебе приближает.

Может, поэтому я и курю.

Облако дыма меня окружает.

Вкус твоих губ себе снова дарю.

Цвет твоих глаз – мое серое небо.

Слезы мои – этот утренний дождь.

Сердце мое – это там, где ты не был.

Память моя – эта сладкая дрожь.

Только лишь в сердце моем растворился,

Только внутри я тебя сохраню.

Только на миг в мое тело влюбился.

В нем навсегда я себя хороню.

Нужно сгореть, чтобы все позабылось.

Нужно уйти, чтобы не вспоминать,

Как в этот день я на небо стремилась,

Чтобы надолго блаженство прогнать.

День растворился, лишь память осталась,

И не прожить те мгновенья опять.

Словно я с тенью во сне целовалась,

Словно в мечте смела искренней стать.

Время идет, а я всё в этой власти.

Я возвращаюсь в тот день вновь и вновь,

В море отчаянья, жажды и страсти,

В ту неизбежность, чем стала любовь.

Хочешь – забудь, только я не забуду

Голос и руки, глаза и мечты,

Веру в, увы, невозможное чудо,

Чудо, которым окажешься ты…

Время спустя надо мною лишь небо,

В нем не отыщется отблеск огня –

Зеркало счастья, где ты со мной не был.

Пепел надежд развевает меня…»

– Я что-то не понял, – Рон почесал правое ухо. – Джинни курит или это, как там оно называется, алигофрения?

– Аллегория, – машинально поправил Гарри, глядя куда-то в одну точку перед собой.

– Точно, аллегория! Так что, это оно или моя сестра курит?! Как думаешь, Гарри? Эй, да что с тобой? Тебе что, не понравился написанный о тебе стих? Красиво же!

– Это не обо мне, Рон.

– Как это? Тут же всё написано: вкус твоих губ, море страсти, любовь…

– Цвет твоих глаз – мое серое небо, – игнорируя Рона, пробормотал Гарри строчку из стихотворения.

– Ну да, серое… Стоп! – до Рона наконец дошло. – У тебя же глаза зеленые! Что же это получается тогда, а?.. Кому это?!

Внимание Гарри привлек еще один листок, заботливо прикрытый обертками от шоколадок, но перевязанный при этом ленточкой. Зеленой. Судя по виду бумаги, этот листок очень часто перечитывался. Поттер нерешительно протянул к нему руку. Что-то смутное стало подниматься и обозначаться внутри юноши, он, кажется, уже догадывался, что это за листок… Но ровный, каллиграфический почерк с претензионными завитками не оставил ни капли сомнений. Этот почерк Гарри Поттер знал наизусть, запомнил еще с первого курса, с первого урока зельеварения. Помпезный, манерный и до брезгливости идеальный стиль письма. Такой же, как и его хозяин.

Перед глазами юноши замелькал калейдоскоп картинок. Как будто бы кто-то решил показать ему все известные события в кино на ускоренном воспроизведении, так, словно снимала не та камера, монтаж с которой пошел в официальную версию фильма, которая всем отлично известна, а другая, запасная камера, скрытая до нынешнего момента. Вокзал, книжный магазин. Манерный, холодный, сероглазый мальчик и лохматая, рыжая, бедно одетая девочка, взгляд, полный презрения с одной стороны и страх с другой. Квиддич, столкновения гриффиндорцев со слизеринцами. Бал во время Турнира Трех Волшебников. Джинни в потрясающе идущем к ее волосам изумрудно-зеленом платье. Вновь эти холодные, презрительно-насмешливые глаза. Зима, снежки. Разметавшиеся на идеально-белом снегу ярко-рыжие волосы. И снова тот же взгляд, из окна, в отдалении. Как Гарри не понимал этого раньше? Как он не чувствовал, как не догадывался, что поведение Малфоя относится не только к нему самому и не к вечной вражде? Зато теперь, при быстрой "перемотке" материала, отснятого кем-то жестоким и слишком честным, все детали мозаики вставали на свои места с ужасающей отчетливостью. Малфой был влюблен в Джинни много лет, сам того не понимая – и прямым текстом описал это в своем признании этим ровным, до брезгливости идеальным почерком с манерными завитушками.

А самое ужасное то, что его чувство оказалось абсолютно взаимным.

Малфой. Джинни. Пара.

Гарри Поттеру впервые в жизни по-настоящему захотелось умереть. Он без сил опустился на пол и сжал голову руками. Рон что-то спрашивал, кричал, возмущался, кажется, даже тряс его за плечо, но Гарри ничего не слышал и не чувствовал. Хуже быть уже не могло. По крайней мере, так ему казалось до тех пор, пока в дверях не возникла Джинни.

– Всё прочитали, мальчики? – холодно поинтересовалась она каким-то совсем чужим голосом.

Гарри собрался с духом и поднял на девушку взгляд. Поднял – и обомлел. Это была не Джинни Уизли, которую он знал, вернее, думал, что знал много лет. Это была Джинни Драко Малфоя. Такая же неприступная, гордая и холодная, как он сам.

– Джинни! Как ты могла в кого-то влюбиться, пока мы боремся со злом! – накинулся Рон. – Что это вообще значит?! Почему стихи грустные?! Кто он? Он тебя бросил? Предал? Тогда как он после этого смеет писать тебе любовные письма?! Какого рожна ты куришь, в конце концов?!

– Так вот, что тебя интересует! Рассказать? – в горьком взгляде Джинни блеснула ярость. – Я пишу эти стихи, потому люблю его, черт возьми! Уложи уже это в свою черепную коробку, Ронни! А он пишет мне эти письма, потому что тоже меня любит! Пока вы меня бросили, удрав на поиски непонятно чего, мы с ним всё это время были вместе! А сейчас мы не вместе из-за вашей дурацкой, никому не нужной войны! И, черт возьми, плевала я на вашу вражду, кровь и прочее дерьмо, вы, долбаное великолепное Трио!!! Вы друг друга стоите, и ваша Гермиона в особенности! Доблестная тройка вечно во всем правых гриффиндорцев, которые лучше других знают, как и что правильно – кого брать в поход, а кого бросать на произвол судьбы в Школе, кишащей Упивающимися и дементорами, например! Или как читать чужие письма без разрешения!!! Да вы все ЕМУ и в подметки не годитесь! Это единственный человек, с которым я была счастлива в этой жизни! И да, если ты до сих пор не сообразил, Ронни, это Драко Малфой! Делайте с этим знанием, что хотите!!!! Можете транпарант во всю стену повесить и тыкать в меня пальцем со словами "Фу, позор"! Мне плевать на мнение низких, поганых людишек, которым не стыдно читать чужие письма, да еще и вслух, на весь дом!!!!!!!!!!

Она яростно хлопнула дверью и унеслась прочь. Рон оторопело стоял, пытаясь осмыслить случившееся. Гарри сидел на полу, уставившись в одну точку. Он во всем винил себя. Он был один на белом свете, так повелось с рождения, и поэтому все вопросы, ответы и пожелания мог обратить только к себе. Правда, со времен Хогвартса он жил в плену иллюзий о семье, которая у него появилась. Но это была чужая семья. Другая семья. Семья, в которую его просто пустили посидеть за столом на какое-то время. Гарри думал, что знал их, но оказалось, он даже представления не имел о людях, которых привык считать родными. Он один. Всё это время. Был один и остается в одиночестве. Наедине со своей миссией, которую выбрали опять-таки чужие люди задолго до его появления на свет. Один.

– Послушай, Гарри, я так же поражен, как и ты, – смущенно мямлил тем временем Рон, пока они шли из спальни Джинни в свою комнату. – И я убью Малфоя, как только у меня появится такая возможность! И ты мне в этом поможешь. Мы же друзья, ты мне как брат, мы не должны быть порознь в этой ситуации…

Он запнулся. Гарри поднял на него глаза, и Рон ужаснулся так, будто на него смотрела бездна. Видимо, таким он не видел своего друга никогда.

– Рон, – Гарри заговорил, и голос его был совершенно незнакомым, отрешенным и как будто неживым. – Никого не надо убивать. Мы не будем никого убивать.

– Но Малфой...

– Джинни любит его, Рон. Он сделал ее счастливым. Ты врубаешься?! – Гарри внезапно перешел на крик, и Рон в ужасе отшатнулся. – Он сделал то, чего не смогли сделать мы! Мы никогда по-настоящему не думали о ней, Рон! Ни ты, ни я! Мы не знали и не думали о том, что ей нужно – она права. Мы все решали за нее! Если хочешь помочь обществу, то лучше убей нас, причем сейчас же! Мы все всегда делаем так, как сами выдумали, мы решаем за всех! Но теперь, после слов Джинни, я понимаю, что, может быть, мы вообще все делаем неправильно. Ты не задумывался? С чего мы вообще взяли, что знаем, как и что правильно? Может, миру вовсе не нужно, чтобы его спасали от Волдеморта!

– Гарри! – Рон побелел и перешел на шепот. – Ты назвал его имя!

– Да плевать я хотел! – Поттер окончательно взорвался. – Он и так все про всех знает!

– Гарри, твою мать! Ты забыл, что его имя – пароль?! Черт возьми, он теперь знает, что ты здесь! Ты только что навел его на наш дом!

До Гарри наконец дошло, что он натворил. Он подбледнел и тихо проговорил:

– Я ухожу. Сейчас же!

Рон кивнул и взглядом показал на собранные в углу их комнаты вещи.

– Мы уходим, – сказал он.

Гарри сглотнул.

– Ты не обязан идти со мной. Останься с семьей. Защити их. Не надо рисковать ради меня жизнью. Я один и ношу эту понесу один.

– Твою мать, Поттер! – пришла очередь взорваться Рону. – Ты что, какого-нибудь "Властелина Колец" начитался?! Перестань вести себя, как подросток! Я пойду с тобой, забери тебя черти, и это не обсуждается! Потому что идет война, и я не собираюсь отсиживаться, пока пропадают мои братья, умирают под пытками люди, которых мы хорошо знаем! Потому что, в конце концов, полтора года назад погибла девушка, в которую я был влюблен всю сознательную жизнь! А еще потому что ты мой лучший друг, разрази меня гром! Ты забыл, что я был с тобой всегда и во всем?! Как я чуть не умер, играя в те смертоносные шахматы в наш первый год обучения? А на второй год, когда мы шли в Тайную комнату, я чуть не был лишен памяти блондинистым придуроком – это ты тоже забыл?! Что в Крэббагойла превращался, наконец, вместе с тобой – это хотя бы помнишь?!

Гарри глубоко вздохнул, подошел к Рону и обнял его.

– Прости меня, дружище, – выдохнул он. – Я тебя обидел, но не имел на это никакого права. Ты не должен умирать вместе со мной, я так считаю и буду считать. Но без тебя я не справлюсь – это факт. А что касается Гермионы... Почему ты никогда не говорил, что любишь ее? Я имею в виду, ты ведь ей не признавался в своих чувствах?

– А смысл, – отмахнулся Рон, глубоко вздохнув. – Вспомни ее: умная, красивая, взрослая. И посмотри на меня. Туповатый мордоворот, который еле-еле тянет успеваемость. Нет-нет, не спорь, это так. И потом, в нее был влюблен Джордж, ты помнишь, у них там был какой-то шведский вариант на троих на пятом курсе? А потом она еще спуталась со Снейпом. После этого даже у Джорджа шансов не стало, куда уж мне...

– Что-что? – Гарри не поверил своим ушам. – Со Снейпом?! С Северусом Снейпом?! Гермиона??? С чего ты взял?

– Я за ней внимательно наблюдал и потому знал о ней намного больше, чем кто-либо. Так что просто поверь мне на слово и ни о чем больше не спрашивай. Неважно, что там с кем было у Гермионы. Важно, что она погибла после того проклятого рейда в Министерство. Так что я буду мстить за нее – потому что она умерла за нас и из-за нас. Но Малфоя я все же убью, нравится тебе это или нет. Не знаю, как этот подлый подонок подобрался к моей сестре, но он ее не заслуживает. Я убью его, даю слово!

– Звучит красиво, Уизли, – протянул за спиной манерный голос. – Да только, боюсь, что все же не сегодня. Сегодня у тебя просто нет на это времени.

Гарри и Рон рывком обернулись на звук знакомого голоса. В дверях комнаты, в черной мантии с капюшоном, почти закрывавшим лицо, стоял Драко Малфой собственной персоной.