Текст книги "Влюбленный Дракула"
Автор книги: Карин Эссекс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 30 страниц)
– Кто ты такой, чтобы давать мне советы? – рявкнул он. – Проваливай отсюда и не лезь в мои дела.
Полагаю, он принял меня за сидха, явившегося на помощь своей протеже. С тобой на руках он подошел к самому берегу, намереваясь осуществить свое намерение. Я понял, что должен остановить его во что бы то ни стало.
Графу не было необходимости завершать свой рассказ, ибо страшная картина ожила в моей памяти. Я видела двух дерущихся мужчин, видела, как один из них нанес другому смертельный удар и швырнул тело в буйные воды реки.
– Я отнес тебя домой, – сообщил граф. – Твоя мать так никогда и не узнала, каким образом ты смогла вернуться, и это заставляло ее относиться к тебе с еще большей настороженностью. Я стер из твоей памяти все, связанное с этим событием. Сделать это оказалось нетрудно, ибо ты была мала, впечатлительна и к тому же страдала от лихорадки, во время которой бредовые видения сливаются с реальностью. Вечером того же дня тело твоего отца было обнаружено в нескольких милях отсюда, вниз по течению.
Я покачивалась из стороны в сторону, охватив себя за плечи, словно боялась, что тело мое развалится на куски.
– Но почему отец так ненавидел меня?
– Он знал, что твоя бабушка с материнской стороны навлекла на свою семью великий позор. И боялся, что ты пошла в нее.
– Тебе известно что-нибудь о моей бабушке? – спросила я. – Мать никогда о ней не рассказывала, говорила только, если я не одумаюсь, кончу так же плохо, как и она.
– Ты встречалась со своей бабушкой, сама того не зная. История, которую она тебе рассказала, запала тебе глубоко в душу.
Граф смолк, давая мне время осознать правду.
«Вивьен?» – безмолвно вопросила я.
– Нет, это невозможно, – тут же сказала я вслух. Мысль о том, что моя бабушка провела много лет во власти безумия, отнюдь не улучшила мне настроения. – Мою бабушку звали Уна. Зачем ты рассказываешь мне все это? Зачем вынуждаешь делать открытия, которые сводят меня с ума?
Я вскочила и бросилась наутек, но, сделав десять шагов, остановилась как вкопанная, ибо передо мной вырос граф. Он сжал меня в объятиях, и я опустила голову ему на плечо, чувствуя, что он – моя единственная защита и прибежище. Но в то же самое время он собирался рассказать мне то, что мне вовсе не хотелось услышать. Как и всегда, граф прочел мои мысли.
– От правды невозможно ни убежать, ни спрятаться, Мина. Пытаясь сделать это, мы обрекаем себя на поражение. Правда так или иначе сумеет отыскать или нагнать нас. Так что тебе лучше сесть и спокойно выслушать то, что я намерен тебе рассказать.
Хотя я пробежала всего несколько шагов, сердце мое бешено колотилось, а в висках шумела кровь. Несмотря на все доводы графа, мне хотелось избежать тягостного прозрения, но я слишком ослабела, чтобы повторить попытку бегства. Мы уселись на большом сером камне, на котором я часто сидела в детстве, наблюдая за течением.
– Когда Вивьен была девочкой, ее звали Уна, что на старом ирландском языке означает «единство», – приступил к рассказу граф. – Уинифрид – всего лишь английская форма этого имени. С младых ногтей она отличалась непокорным нравом и чувственностью. Она не желала подчиняться своему суровому и властному отцу и пренебрегала всеми запретами, которые налагают на женщину религия и мораль. Когда она забеременела, это стало для ее родных сокрушительным ударом. Впрочем, надо полагать, они были готовы к подобному повороту событий, ведь в округе почти не осталось мужчин, не познавших любви Уны. Так что никто, в том числе и сама Уна, не знал, кто отец ребенка. Что касается отца самой Уны, твоего прадедушки, он решил отослать дочь-блудницу с глаз долой, предварительно объявив ее умершей. Он происходил из англо-ирландской семьи и обладал состоянием, которое позволило ему поместить Уну в одну из лондонских клиник и оплачивать ее содержание там. Ребенка, твою мать, он воспитал в самых строгих правилах, надеясь таким образом избавить девочку от власти дурной наследственности.
– Мать рассказывала мне, что наследство, оставленное дедушкой, дало ей возможность поместить меня в школу, – заметила я.
Все мои помыслы были поглощены Вивьен. Я пыталась представить, какое впечатление произвела бы на меня безумная старуха, знай я, что она доводится мне бабушкой.
– Нет, за твое обучение платил я, – донесся до меня голос графа. – Твоя мать, убежав из дому и обвенчавшись с человеком низкого звания, привела своего деда в ярость. Он немедленно лишил ее наследства, так что после его смерти она не получила ничего. Мне пришлось похлопотать, чтобы убедить ее: дед оставил ей капитал, предоставив право пользоваться процентами. Сумма была невелика, так что ни у кого не возникло ни подозрений, ни желания прибрать деньги к рукам.
– Значит, учиться в школе мисс Хэдли я смогла лишь благодаря тебе?
– Я счел эту школу наиболее безопасным местом для тебя, – кивнул граф. – Оставаться и дальше с матерью тебе было ни к чему, а забрать тебя я не мог. Ты была слишком мала и не готова к подобным потрясениям.
Мысли мои упорно возвращались к Вивьен и ее рассказам.
– Скажи, Вивьен и в самом деле водила знакомство с феями? Или она выдумала все это, лишившись рассудка?
Быть может, я тоже лишилась рассудка и живу в плену своих фантазий, хотелось спросить мне.
– Все, о чем тебе рассказывала Вивьен, происходило в действительности, только не с ней. Она всю жизнь слушала истории о сидхах и в конце концов вообразила себя их героиней. Но сами рассказчики ничего не выдумывали.
«А я, что я пережила наяву и что – во сне?»
– Как ты думаешь, откуда Уна узнала о сидхах? – продолжал граф, не ответив на мой беззвучный вопрос. – От своей матери, которая обладала большим могуществом. Магический дар нередко проявляется через несколько поколений. Уна страстно желала обладать им, но дар сам избирает достойных. Он пренебрег Уной, но избрал тебя.
– От всего этого у меня голова идет кругом, – призналась я, соскальзывая с камня. В чувствах моих царил полный сумбур, и я не представляла, как от него избавиться. – За каких-то полчаса мне пришлось узнать, что мой прадедушка запер свою дочь в сумасшедшем доме, а мой отец пытался меня убить. Славная у нас была семейка, ничего не скажешь!
– Твой отец тебя боялся. А ты долгие годы боялась сама себя.
К обуревавшему меня ужасу примешивалось облегчение, ибо тайны прошлого, так долго меня томившие, наконец были раскрыты. Но потрясение было столь сильным, что я опустилась на землю, уронила голову на колени и разразилась рыданиями. Некоторое время граф молча наблюдал за мной, потом подошел, осторожно поднял мне голову и отер слезы с моего заплаканного лица. Но этого было слишком мало, чтобы меня успокоить.
– А миссис О'Дауд, кто она такая? – дрожащим голосом спросила я. – За ней ты тоже наблюдаешь с тех пор, как она появилась на свет? Может, с ее отцом ты тоже разделался?
В ответ на все мои выпады он лишь улыбнулся с невозмутимостью святого.
– Неужели ты ревнуешь, Мина? В те времена, когда я вступил с этой особой в непродолжительную связь, ты еще не появилась на свет.
Я почувствовала себя полной идиоткой. В самом деле, не могла же я рассчитывать, что он будет хранить мне верность на протяжении семи столетий? Избегать женщин все то время, пока я была мертва?
– Да, я вступал в связи с женщинами, но ты была и будешь единственной, с кем я хочу остаться навечно, – молвил граф. – Я был свидетелем твоих бесчисленных воплощений, во время которых ты рождалась, старела и умирала, дабы родиться вновь, и каждая новая разлука с тобой уносила частицу моей души. Моя любовь к тебе останется неизменной. Но прежде чем ты сделаешь выбор, ты должна узнать правду – правду о моем прошлом и о прошлом своей семьи.
– Сегодня мне пришлось сделать слишком много открытий, – вздохнула я.
– Не пытайся постигнуть все то, что тебе довелось узнать, при помощи логики, – посоветовал граф. – Ты владеешь даром, многократно превышающим возможности рационального сознания. В твоих руках – ключ к постижению всех тайн, но до сих пор ты не желала им пользоваться.
Я не могла не признать его правоты. До сих пор мои удивительные способности были мне в тягость, и мне самой, и окружающим меня людям они внушали страх. Я мечтала избавиться от своего дара и найти себе место в простом и обычном мире, где все предметы и явления можно объяснить с рациональной точки зрения. В этом мире жил мой отец и доктора клиники, едва не уморившие меня, – все те, от кого меня спас граф. Этот мир не желал меня принимать, он был мне враждебен и стремился от меня отделаться. Граф открыл мне множество неприятных истин, но из всех людей на земле лишь его одного я могла не опасаться.
Солнце село, ранние ноябрьские сумерки стремительно сгущались.
– Есть еще одно обстоятельство, которое до сих пор остается для меня загадкой, любовь моя, – произнесла я. – Не представляю, что заставило меня предпочесть разлуку с тобой вечной жизни.
– В то время у тебя были причины для подобного выбора. Признаюсь, мне эти причины представлялись несущественными, и я делал все, чтобы переубедить тебя.
– Ты мой спаситель, моя защита и опора. Лишь благодаря тебе этот мир до сих пор не сумел погубить меня. Впредь мы никогда не расстанемся, верно?
Граф встал и протянул мне руку.
– Я хочу кое-что показать тебе, – сказал он. – Здесь поблизости есть место, которое ты очень любила прежде.
Я уже собиралась идти к карете, но граф остановил меня.
– Если мы воспользуемся каретой, мы пропустим время сумерек.
Подхватив меня на руки, он зашагал по тропе, ведущей к дому. Вскоре ноги его перестали касаться земли, и мы полетели, так быстро, что окружающий нас пейзаж сливался в размытые полосы коричневого и зеленого. Ветер свистел у меня в ушах; к восторгу, который я испытывала, примешивался испуг. Хотя у меня уже был опыт подобных путешествий, мы впервые мчались с такой скоростью и на столь длительное расстояние. Судя по сверканию воды, которое я различила, глянув вниз, мы летели вдоль реки. Вдали виднелась бескрайняя поверхность моря, казавшаяся сверху стеклянной, впереди возвышалась внушительная горная гряда. С замиранием сердца ожидая, что мы вот-вот врежемся в скалу, я закрыла глаза. Неожиданно свист ветра у меня в ушах стих. Мы оказались в одной из горных пещер, откуда открывался вид на побережье.
Сердце мое бешено колотилось под ребрами. Полет доставил мне несколько упоительных мгновений, но я была рада вновь ощутить под ногами твердую почву. В пещере царил сумрак, но, насколько я могла судить, она была не слишком глубока. Я повернулась и замерла от ужаса, увидав, что стою на самом краю обрыва. С губ моих сорвался испуганный вскрик, я потеряла равновесие и неминуемо свалилась бы с горной кручи, если бы граф не подхватил меня. Припав к его груди, я окинула побережье взглядом. На востоке уже взошла луна, золотистая и безупречно круглая, а на западе еще можно было разглядеть верхушку почти утонувшего в море солнечного шара, бросавшего на небо последние алые отблески.
Граф крепче сжал меня в объятиях и спросил, касаясь губами моего уха:
– Ты помнишь это место?
Я закрыла глаза и мысленным зрением увидала, как лежу на меховом одеяле в этой самой пещере. Небольшой костерок, горевший в углу, разгонял сумрак, освещая шершавые стены и низкий свод.
– Конечно, помню, – ответила я. – Это наш тайный приют, который мы называли гнездом орла. Ты приносил меня сюда, когда мы хотели укрыться от дождя или просто побыть в одиночестве.
– Ты права. А ты помнишь, чем мы здесь занимались?
Он сжал руками мои виски.
«Это происходит сейчас, здесь, в этом самом месте, – донесся до меня его беззвучный голос. – Мы никогда не покинем его. До скончания времен мы будем заниматься здесь любовью».
Я прижималась к нему все крепче, позабыв обо всем, кроме своего неутоленного желания. Не помню, каким образом я оседлала его чресла и, глядя в его помутившиеся от наслаждения голубые глаза, начала неистовую скачку. В неровном свете костра лицо его казалось почти прозрачным. Длинные мои волосы, рассыпавшись по плечам и груди, покрывали меня подобно черному плащу, и он отбросил их назад, чтобы видеть мое тело. Внезапно я увидела его таким, каким он жил в моих воспоминаниях, – молодым и неискушенным. Я видела, как он запрокидывает голову, открывая свою белую гладкую шею.
«Сделай это».
Память рисовала мне, как я, коснувшись пальцем его шелковистой кожи, делаю небольшой разрез, моментально покрасневший от крови, и припадаю к нему.
Он ворвался в мои воспоминания, покрывая мою шею поцелуями, нежными, но настойчивыми. Он слегка сжимал мою кожу зубами, не прокусывая ее, но до крайности распаляя мое вожделение. Глядя ему в лицо, я поняла, что он проник в мое сознание и увидел то, что видела я. Не сказав ни слова, он расстегнул ворот рубашки, обнажая шею, крепкую и мускулистую, как у античной статуи. Мне не пришлось пускать в ход свой острый ноготь, ибо мы совершили разрез совместным мысленным усилием. Показалась кровь, более яркая, чем человеческая. Он не двигался и хранил молчание. Я знала, он не станет ни препятствовать мне, ни ободрять меня. Мне предстояло самой сделать выбор.
Я приникла к ранке губами, и весь мир тут же перестал существовать для меня. Я не просто ощущала вкус его крови, я сливалась с ним воедино, впитывая в себя все его существо без остатка. Казалось, я никогда не смогу утолить обуревавшую меня жажду, которая становилась все сильнее по мере того, как живительный поток проникал внутрь меня, заставляя каждый мой нерв трепетать от восторга. Я все настойчивее прижималась губами к ране, а мой возлюбленный, опустив руки мне на затылок, давал понять, что я могу пить еще и еще. В какой-то момент я осознала, что изнемогаю от наслаждения, но продолжала сосать, словно дитя, насыщающееся из материнской груди. Отчаянное желание сделать его частью себя самой, соединив его кровь со своей собственной, не давало мне остановиться. Я с поразительной отчетливостью ощущала, как кровь его, входя в меня, изменяет мой телесный состав. Два наших тела превратились в два сообщающихся сосуда, соединенных навечно. Наверное, я никогда бы не оторвалась от него и, охваченная эйфорией, высосала бы его кровь без остатка, но он, вцепившись в мои волосы, заставил меня поднять голову.
Я попыталась освободиться и вновь припасть к упоительному роднику, но вырваться из его хватки было невозможно. Рубашка его была разорвана, из раны на шее стекали кровавые ручейки. Но стоило ему провести по ране пальцами, она закрылась, и кожа его вновь стала гладкой и безупречной.
В море, 15 ноября 1890.
С тех пор как я отведала его крови, до того момента, когда два дня спустя мы покинули Ирландию, граф не спускал с меня глаз. Он возился со мной, как с ребенком, сам купал и одевал меня, заставлял есть, считал мой пульс, прислушивался к биению моего сердца и потчевал лечебными настоями. Все эти заботы казались мне совершенно излишними, ибо я испытывала такой прилив энергии, что не знала, как ею распорядиться. Внутри меня словно вспыхнул какой-то запал, и я не знала, как погасить его. Я была одержима одним желанием – вновь припасть к источнику на шее моего возлюбленного. Однако на все мои просьбы граф отвечал отказом.
– В слишком больших количествах моя кровь будет для тебя ядовита, – заявил он. – Нам следует соблюдать осторожность.
– Я соблюдала осторожность всю свою жизнь, – сказала я и удивилась звучности собственного голоса. Его кровь, соединившись с моей собственной, заставила ее быстрее бежать по жилам, согревая и укрепляя мое тело. Никогда прежде я не чувствовала такой бодрости уверенности в своих силах.
– Тем не менее, Мина, мы не должны спешить, – непререкаемым тоном изрек граф. – Мы должны посмотреть, как будет реагировать твой организм.
– А как он должен реагировать?
– Я уже говорил себе, реакции бывают весьма различны. Некоторые люди, испив крови бессмертных, тяжело заболевают, для других подобный опыт оказывается смертельным. Ты от рождения наделена Даром, так что мы можем не опасаться за твою жизнь. Однако же у тебя могут появиться некоторые весьма неприятные симптомы. С другой стороны, это вовсе не обязательно. Так что сейчас нам необходимо понаблюдать за твоим состоянием. Если ты почувствуешь себя нездоровой, это будет означать, что первая порция была слишком велика.
– А скоро я обрету бессмертие?
– Не торопи события, Мина. Наберись терпения. Для того чтобы понять, стареешь ты или нет, потребуется время.
– Но я не хочу набираться терпения, – с пылом возразила я. – Сейчас, когда мы наконец вместе, я хочу наслаждаться жизнью. Хочу брать у нее все, что она может нам дать.
Моя горячность заставила графа рассмеяться.
– Любовь моя, нам принадлежит вечность, – напомнил он. – Зачем же спешить? Для того чтобы отведать всех удовольствий, предлагаемых жизнью, у нас достаточно времени.
Пасмурным субботним утром мы взошли на пароход, отплывающий в Саутгемптон, и, стоя на застекленной прогулочной палубе, бросили прощальный взгляд на землю, где впервые встретились. Темное дождевое облако, подобно огромной шляпе, венчало вершину горы, возвышавшуюся над зелеными берегами. Пароход наш вышел из гавани и направился в открытое море, но с нашего наблюдательного пункта еще долго были видны серые скалы, охранявшие побережье подобно суровым часовым. Когда берег наконец растаял в тумане, взгляды наши устремились на серебристую морскую гладь, покрытую сплошной дождевой рябью.
В наши намерения входило, заглянув в свой лондонский дом, совершить путешествие по всему свету. Граф сказал, что прежде мы проводили много времени не только в Ирландии и Англии, но и во Франции, и в Италии. Он донельзя разжигал мое любопытство, сообщая лишь самые краткие и отрывочные сведения о том, что мы пережили вместе.
– Ты сама сказала, прошлое осталось в прошлом и тебя волнуют лишь настоящее и будущее, – повторял он в ответ на все мои расспросы.
– Но сейчас я хочу вспомнить то, что было со мной когда-то, – возражала я. – Хочу вернуть утраченное время.
– Вернуть утраченное время невозможно, и тебе придется с этим смириться. Но твои воспоминания оживут, когда ты вновь посетишь места, где происходили важные для тебя события. Именно так случилось в Ирландии. Надеюсь, Мина, тебя ожидает много радостных открытий. – Граф помолчал и добавил с печальной улыбкой: – Тех мест, где между нами царило несогласие, я постараюсь избежать.
– Придет время, и я вспомню все то счастливое и несчастливое, что было в моей жизни, – заметила я. – Но теперь, когда мы снова вместе, наши прежние размолвки более не имеют значения.
Волны яростно бились о борт корабля, дождь становился все сильнее. Усадив меня в шезлонг, граф закутал мои колени пледом и уселся рядом.
– Знала бы ты, любовь моя, как часто, путешествуя по миру в одиночестве, я мечтал показать тебе удивительные страны, которые мне довелось увидеть, – Индию, Аравию, Египет, Россию. О, Мина, если бы я вздумал рассказать тебе о своих приключениях, мой рассказ длился бы годы. Будет намного лучше, если ты все увидишь собственными глазами. Лишь тогда ты сумеешь понять, каков я сейчас.
– У тебя не должно быть тайн от меня, – сказала я. – Правда, сейчас, после того, как в меня вошла твоя кровь, мне кажется, я знаю тебя так же хорошо, как себя.
– Мне довелось побывать купцом, военным, дипломатом, ученым и испробовать множество других ремесел, – сообщил граф. – Я поступал на службу к королям, принцам, военачальникам и завоевателям. И в то же время единственным человеком, которому я служил, оставался я сам. У меня было несметное количество знакомых, я завязывал тысячи связей, и любовных, и деловых, но сердце мое изнывало от одиночества. Лишь надежда на встречу с тобой помогла мне выжить в этой пустыне.
– Но прежде мы уже были вместе, – напомнила я. – Мы проводили вместе десятилетия.
– Да, но что такое десятилетия в сравнении с вечностью? Ожидание неизбежной разлуки всегда омрачало мое блаженство. Я знал, скоро твое время истечет, и я вновь останусь один. О, какое счастье, что на этот раз ты избрала бессмертие!
– Любовь моя, больше я никогда тебя не покину, – сказала я и вновь поразилась тому, что когда-то предпочла смерть и разлуку с ним. Граф так до сих пор и не сказал, какие причины и обстоятельства побудили меня сделать подобный выбор.
– Я не изменю своего решения, – заверила я. – Мы всегда будем вместе.
Уже в первые дни нашего морского путешествия я заметила, что мои органы чувств стали совершеннее. Ночью я теперь видела почти так же хорошо, как и днем, слух мой улавливал малейшие оттенки звуков. Даже стоя на верхней палубе, я слышала звяканье посуды на кухне. Когда кто-нибудь из слуг размешивал сахар в чайной чашке, мне казалось, что ложка, касаясь хрупкого фарфора, производит оглушительный лязг. Осязательные мои ощущения стали такими отчетливыми, что нередко я вздрагивала, едва коснувшись какого-нибудь предмета.
Обоняние мое тоже обострилось до чрезвычайности. Обилие неприятных запахов, неизбежных на корабле, стало для меня источником постоянных страданий. Поначалу все эти запахи – машинного масла, влажных канатов, досок, которыми был обшит корпус судна, лака, покрывающего мебель, – казались мне волнующими и экзотическими. Но вскоре они начали меня раздражать, став причиной постоянной головной боли. Даже мускусный аромат смолы, которой были пропитаны швы между досками, вызывал у меня отвращение. Я не могла сидеть в гостиной и библиотеке, ибо воздух там насквозь пропах затхлостью. Что касается запаха плесени, он преследовал меня повсюду, доводя до приступов тошноты.
На третий день плавания выяснилось, что я не могу есть, так как мне отвратительны вид и аромат пищи. В столовой три раза в день накрывались обильные трапезы, но я, стараясь не глядеть на разнообразные кушанья, довольствовалась чаем и тостами. Граф ничем ни выдавал своего беспокойства, но я обладала способностью проникать в его скрытые помыслы и понимала, что отсутствие у меня аппетита не на шутку тревожит моего спутника. По вечерам мне становилось лучше, острота ощущений несколько притуплялась, и тошнота успокаивалась. Я устраивалась на широкой кровати в каюте графа, и он развлекал меня историями из своей жизни. Хотя я по-прежнему находилась во власти его очарования и не представляла себе жизни без него; желание, которое он возбуждал во мне, в результате моего болезненного состояния ослабело, и я уже не жаждала его прикосновений и поцелуев с таким неистовством, как прежде. По моим наблюдениям, граф вообще обходился без сна, в то время как я часто засыпала посередине его рассказа, и он на руках относил меня в каюту и укладывал в постель.
Однажды утром меня разбудил сильнейший приступ тошноты. Я едва успела добежать до таза, стоявшего перед умывальником, и извергнуть содержимое своего желудка. Тошнота не проходила. Возможно, к моему нездоровью примешалась морская болезнь, решила я. Однако выглянув в окно, я убедилась, что небо сегодня ясное и на море царит почти полный штиль. Вернувшись в постель, я с грустью подумала о том, что организм мой отказался принять кровь моего возлюбленного и она стала для меня отравой, такой же, как кровь доноров для Люси и Вивьен. Вероятно, граф на расстоянии услышал мои печальные мысли и поспешил меня утешить.
– Я не раз говорил тебе, кровь бессмертных может вызвать у людей токсическую реакцию, – заявил он, входя в каюту. – В том, что с тобой происходит, нет ничего удивительного.
«Ничего непоправимого не случится», – беззвучно добавил он.
Однако слова эти прозвучали в моем сознании не столько как утверждение, сколько как просьба, обращенная к богам. Неуверенность графа усугубила мои страхи. Неужели я умираю, пронеслось у меня в голове.
Испуг мой не укрылся от внимания графа.
– С этой минуты я всегда буду рядом. Я не потревожу твой сон, но буду ночи напролет проводить у твоей постели.
Я благодарно кивнула. Слабость, овладевшая мной, была так велика, что я боялась остаться одна даже на недолгое время. Но, вспомнив о способности графа проникать в мои мысли, я невольно вздрогнула. У меня не было от него тайн, и все же я предпочла, чтобы мое сознание принадлежало лишь мне одной.
Разумеется, стоило мне об этом подумать, граф понял, что меня смущает.
– Со временем ты разовьешь в себе способность скрывать от меня свои помыслы, – с улыбкой пообещал он. – В конце концов, скрывать правду от любовника – неотъемлемая прерогатива женщины.
– Я ничего не хочу от тебя скрывать, – возразила я.
Всю свою жизнь я притворялась и изворачивалась, скрывая от окружающих свои пугающие способности и изображая из себя заурядную молодую особу. Зачем же мне хитрить с тем, кому известна моя истинная природа?
– Рад это слышать, – вновь улыбнулся граф. – А теперь позволь мне тебя осмотреть.
Я опустилась на кровать, и он посчитал мой пульс, послушал сердцебиение, пощупал лоб, проверяя, нет ли у меня жара, и, заставив меня высунуть язык, долго его разглядывал. Затем граф положил обе руки мне на грудь и заставил меня несколько раз глубоко вдохнуть и выдохнуть. Опустив руки ниже, на мой живот, он закрыл глаза, словно к чему-то прислушиваясь. Я с интересом вглядывалась в его сосредоточенное лицо. Вне всякого сомнения, он обладал немалыми сведениями по части медицинской науки, хотя я ничего не знала о том, когда и при каких обстоятельствах он сумел их получить. Я уже собиралась спросить, где он изучал медицину и была ли у него врачебная практика, но тревожная тень, набежавшая на лицо графа, заставила меня прикусить язык. Трясущимися руками он все сильнее сжимал мой живот. Во взгляде, только что отрешенном, как у всех докторов, вспыхнуло отчаяние. Он не произносил ни слова, но я чувствовала, что внутри у него бушует буря. Даже воздух в каюте стал тяжелым и душным, как будто перед грозой.
– Проклятье, – прошипел граф и прикусил губу, словно пытаясь сдержать рвущуюся наружу ярость.
– В чем дело? – дрожащим голосом пролепетала я. Сердце мое упало. Я уже не сомневалась в том, что граф обнаружил у меня смертельную болезнь. Он старался не смотреть мне в глаза, но по-прежнему не убирал рук с моего живота. Страшные предположения проносились в моем мозгу, подобно кометам. Похоже, события приняли наихудший оборот, и, отведав крови своего возлюбленного, я обрекла себя на медленное и мучительное угасание. Напрасно мы уповали на то, что кровь его вернет мне бессмертие; явившись в мир на этот раз, я обладаю обычной человеческой природой, и рискованный опыт оказался для меня смертельным. Судя по отчаянному выражению, исказившему лицо графа, он горько укорял себя за произошедшее.
Как все-таки странно, что неземное блаженство, которое я испытала, насыщаясь кровью своего возлюбленного, обернулось смертельным недугом, подумала я. Встретив графа, я так долго не могла понять, что он мне готовит, спасение или погибель. Теперь ответ предстал передо мной с пугающей ясностью.
Граф открыл глаза и устремил на меня взгляд, который, против всех моих ожиданий, был исполнен жгучего презрения, а отнюдь не печали и раскаяния.
– Проклятье всем богам и проклятье тебе, – процедил он сквозь зубы. Несколько мгновений он не двигался, словно с трудом удерживаясь от желания наброситься на меня с кулаками, затем резко повернулся и опрометью вылетел из каюты.
Я поднялась с кровати и, переждав приступ головокружения, оделась и сунула ноги в туфли. Несмотря на слабость, я решила во что бы то ни стало разыскать графа. Мне казалось, что причина гнева, который он обрушил на мою голову, кроется в невыносимом чувстве вины. Я хотела утешить его, напомнить, что сама приняла роковое решение. Граф не пытался держать меня в неведении, напротив, открыл мне все темные обстоятельства моего прошлого, не утаив даже, что является убийцей моего отца. Тем не менее я уступила обуревавшему меня страстному желанию отведать его крови. Я сама избрала свою судьбу, и, какая бы участь меня ни ожидала, мне некого винить, кроме себя.
Непредсказуемый ветер изменил направление, и море, столь безмятежное с утра, снова разволновалось. Когда я шла по палубе, меня шатало из стороны в сторону, так что я то и дело хваталась за перила. Решив прибегнуть к помощи внутреннего зрения, я закрыла глаза и попыталась определить, где находится граф. Душевное смятение, несравненно более сильное, чем стихийное буйство волн, захлестнуло меня, и я поняла, что источник этого смятения – мой возлюбленный. Позволив интуиции направлять мой путь, я поднялась по лестнице, ведущей на крытую прогулочную палубу, и, выглянув в окно, увидела его. Он стоял под дождем и смотрел на штормящее море. Пароход отчаянно качало, но он стоял неколебимо, как каменное изваяние.
Позабыв о собственном нездоровье, я выскочила под проливной дождь и устремилась к нему. Он ощутил мое приближение и обернулся. По щекам его стекали дождевые струи, но они не помешали мне разглядеть застывшую на его лице гримасу жгучего страдания. Судно, качнувшись под натиском очередной волны, заставило меня потерять равновесие и упасть к нему на руки. Я припала к его груди, замирая при мысли, что могу навсегда утратить его любовь.
– Мы знали, что идем на риск, – крикнула я, борясь с шумом волн. – Поверь мне, я не буду жалеть, если умру этой ночью. Дни нашей любви стоят целой жизни.
Он схватил меня за плечи и отстранил от себя. Грубая его хватка не имела ничего общего с прежними объятиями, а взгляд полыхал неприкрытой яростью. Уж не собирается ли он бросить меня за борт, с ужасом подумала я. Быть может, я, сама того не желая, разочаровала его так глубоко, что он более не в силах выносить мое присутствие.
– Уходи отсюда, иначе повредишь себе, – бросил он.
Я с облегчением поняла, что убивать меня он не собирается. Тем не менее каждой клеточкой своего тела я ощущала, что стала причиной его гнева.
– Я уйду только вместе с тобой, – заявила я. – Мы больше никогда не расстанемся.
– Мина, не надо строить из себя идиотку. Ты не отравилась моей кровью, и твоей жизни ничего не угрожает. Ты беременна.
Я не поверила бы своим ушам, не произнеси он последнее слово с особой брезгливой отчетливостью. Прежде чем я успела хоть как-то отреагировать, он добавил:
– Это мальчик. Насколько я могу судить, здоровое и крепкое человеческое дитя. Сын Джонатана Харкера.
Дождь хлестал по нашим лицам, волны швыряли судно то вверх, то вниз, словно ореховую скорлупку, но граф ничего не замечал. Рука его сжимала мое запястье подобно железным тискам. Я не знала, что сказать, и стояла, понурив голову, ощущая, как дождь барабанит по моей склоненной макушке. Исполинская волна, налетев на палубу, обдала нас фонтаном брызг. Внутри у меня все испуганно сжалось. Бросать меня за борт граф не стал, но может, мы будем стоять здесь до тех пор, пока нас обоих волной не смоет за борт, и морская пучина поглотит меня вместе со злополучным ребенком. Ощутив мой страх, граф, увлекая меня за собой, устремился на крытую палубу.
