Текст книги "Влюбленный Дракула"
Автор книги: Карин Эссекс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 30 страниц)
– Не хотела тебя расстраивать. Я понимала, со мной происходит что-то странное, но ничего не могла изменить. К тому же я боялась, что ты мне не поверишь.
Джонатан ничего не ответил. Я перешла к событиям, случившимся в Уитби, рассказала о шторме, кораблекрушении и о том, как встретила графа в аббатстве, так и не поняв, произошло это во сне или наяву. Я даже сказала, что письмо, где сообщалось о местонахождении Джонатана, мне прислал именно этот загадочный граф.
– Как и ты, я его жертва, а вовсе не его пособница, – обратилась я к своему мужу. – Все произошло против моей воли.
– Миссис Харкер, женщины, соблазняя мужчин, неизменно клянутся в своей невинности, – отложив свою трубку, изрек фон Хельсингер. – Поверьте мне, будет разумнее, если вы оставите эти пустые ухищрения и признаетесь в том, что не остались равнодушны к графу. Мы сумеем вам помочь, только если вы будете абсолютно искренни.
Я уже открыла рот, собираясь протестовать, но Джонатан перебил меня.
– Ты говорила о том, что я в больнице, тебе сообщил мистер Хавкинс, – напомнил он.
– А как я еще могла тебе объяснить, откуда узнала о твоей болезни, – пожала плечами я. – Прости, что я тебя обманула, но у меня не было иного выбора. Ты находился в таком состоянии, что еще одна мистическая история тебя попросту добила бы.
Слезы вновь хлынули из моих глаз, и Сивард протянул мне носовой платок.
– Тогда я не представляла, откуда этот загадочный незнакомец узнал о твоей участи, – пробормотала я. – Но если он и есть твой австрийский граф, все становится понятным. Кроме одного – откуда он узнал обо мне.
Сивард, слушая, делал в своем блокноте какие-то пометки. Двое других мужчин сверлили меня недоверчивыми взглядами. После того как я смолкла, Сивард закрыл блокнот и заговорил:
– Миссис Харкер, я внимательно выслушал ваш рассказ. Должен сказать, мне представляется несомненным, что вы страстно увлечены человеком, которого называете своим преследователем. Точнее будет сказать, вас пленил образ этого человека, созданный вашим собственным воображением. По вашим словам, он предстает перед вами в самых неожиданных местах, спасает вас от опасностей, сообщает вам важные сведения и, являясь вам в сновидениях, соблазняет вас. Этому призраку, созданному вашей фантазией, вы придаете сверхъестественную силу.
– При чем тут моя фантазия! – возмутилась я. – По-вашему, это моя фантазия запечатлелась на этой фотографии!
Сивард вскинул руки, давая понять, что мои возражения сейчас неуместны.
– Несколько минут назад вы утверждали, что фотография – это всего лишь ловкий фокус опытных мошенников, – напомнил он. – Что, сейчас вы уже не считаете снимок фальшивкой?
Он повернулся к моему мужу.
– Мистер Харкер, Джонатан, не будем глухи к доводам разума. На фотографии одного человека очень просто принять за другого. Давайте предположим, что джентльмен на снимке просто очень похож на графа? Вы ведь не станете отрицать подобную возможность?
Джонатан неуверенно кивнул.
– В этом мире возможно все. Но в таком случае сходство просто невероятное.
– Не будем сбрасывать со счетов ваше душевное состояние. Разумеется, увидев в газете фотографию своей супруги в обществе другого мужчины, вы были глубоко потрясены, – продолжал Сивард. – Поскольку ваш недавний неприятный опыт связан с австрийским графом, вы вообразили, что на снимке именно он. Уверен, для такого заключения нет веских оснований. Мужчину на снимке можно принять за кого угодно. Изображение ведь довольно размытое, правда?
– Не буду с этим спорить, – задумчиво проронил Джонатан. Он взял со стола газету и уставился на фотографию. – Несомненно, изображение размытое, особенно лицо.
Судя по всему, Джонатана вполне удовлетворило бы такое объяснение, при котором единственной причиной произошедшего являлась моя душевная болезнь.
– А теперь я прошу всех, и в особенности вас, Джонатан, внимательно следить за ходом моей мысли, – вновь заговорил Сивард. – Мне довелось наблюдать десятки женщин, страдающих от различных форм сексуальной истерии. Основные симптомы и проявления этого заболевания знакомы мне слишком хорошо. Полагаю, дело было так. Миссис Харкер увидела на фотографии, которая, как это следует из статьи, явилась результатом профессионального трюка, красивого джентльмена. Он потряс ее воображение столь сильно, что она влюбилась. По ее собственным словам, она подвержена лунатизму и галлюцинациям, что свидетельствует об уязвимости ее психики. Вы, Джонатан, находились в отъезде, и миссис Харкер начала постепенно переносить свои нежные чувства к вам на призрак, созданный ее воображением. Этот призрак в ее сознании слился с джентльменом, который однажды спас ее от насильника на берегу реки. В Уитби, став свидетельницей страстного чувства, которое Люси испытывала к Моррису Квинсу, миссис Харкер и сама ощутила, скажем так, любовную жажду. Фантазии ее оживились, она стала видеть сны эротического характера, в которых встречалась со своим неведомым возлюбленным.
Сивард вперил в меня пронзительный взгляд. Я сидела ни жива ни мертва. Ему таки удалось догадаться, что во сне происходило между мной и загадочным незнакомцем.
– Постепенно миссис Харкер полностью оказалась во власти своей навязчивой идеи, – продолжал Сивард. – Ей стало казаться, что таинственный джентльмен влюблен в нее, что он преследует ее повсюду и готов в любой момент появиться по первому ее требованию. Она даже вообразила, что письмо, сообщающее о вашем местонахождении, ей прислал именно он. Увы, ныне мистер Хавкинс, истинный отправитель письма, уже не может внести ясность в этот вопрос. Впрочем, ответ и так представляется мне очевидным, – добавил он, печально склонив голову.
Мне хотелось возразить, доказать, что все домыслы Сиварда далеки от истины, но я понимала, что разумнее будет держать язык за зубами. В конце концов, я сама далеко не была уверена в реальности графа. С пылом доказывая, что этот человек отнюдь не является плодом моей фантазии, я лишь укреплю своих слушателей в противоположном убеждении.
– Миссис Харкер, вы догадываетесь, что я хочу сказать? – донесся до меня голос Сиварда.
Я молча покачала головой.
– Вы страдаете эротоманией в наиболее типичной ее форме, – изрек доктор и снова повернулся к Джонатану. – Если оставить болезнь без лечения, она неизбежно будет прогрессировать и перейдет в следующую стадию – нимфоманию. Миссис Харкер знает, что это такое, потому что в нашей клинике имела возможность наблюдать за больными, одержимыми этим недугом.
– А как… проявляется нимфомания? – с запинкой спросил Джонатан.
– Больная досаждает всем окружающим ее мужчинам постоянными сексуальными домогательствами, – последовал ответ. – Излишне говорить, что это влечет за собой множество неловких ситуаций, унизительных как для нее самой, так и ее близких. К счастью, в подобных случаях мы можем предложить весьма эффективное лечение.
По спине моей пробежал холодок.
– Я не нуждаюсь в лечении! – отрезала я. – Я совершенно здорова! И не собираюсь становиться одной из ваших пациенток!
Перед мысленным моим взором встала Люси, со слезами на глазах заверяющая всех и каждого, что чувствует себя прекрасно. Тогда, в Уитби, Сивард счел ее отказ от лечения одним из симптомов истерии, вспомнила я, и попыталась взять себя в руки.
– Не понимаю, на каком основании вы решили записать меня в сумасшедшие, – заявила я, стараясь, чтобы голос звучал ровно и спокойно. – Насколько я помню, до сих пор я никому не досаждала сексуальными домогательствами и не создавала неловких ситуаций. Несколько раз мне снились дурные сны, только и всего. Всего несколько дней назад вы сами, доктор Сивард, заявили, что мне нечего опасаться за собственное душевное здоровье. Почему сейчас вы переменили свое мнение?
– Тогда я еще не мог составить полного представления о вашем состоянии, миссис Харкер, – ответил он. – Вы не были со мной до конца откровенны. Да, многие важные обстоятельства вы скрыли от меня или же подали в искаженном свете, – добавил он и, скрестив руки на груди, устремил на меня укоряющий взгляд. – Помните, я говорил вам, что лживость является одним из важных симптомов сексуальной истерии? Я совершил ошибку, приняв все ваши рассказы на веру. Но как я мог отнестись к вашим признаниям иначе? Вы пришли ко мне за помощью, и я думал, что могу рассчитывать на вашу искренность. На самом деле вы поделились со мной лишь малой частью своих фантазий. Я не смог понять, как велика власть навязчивой идеи, и в результате поставил неверный диагноз. Конечно, для специалиста это непростительная оплошность. Я должен был заметить, насколько шатка и неубедительна сконструированная вами версия. Но я обещаю загладить свою вину, полностью восстановив вашу психику.
Он повернулся к Джонатану.
– Видите ли, от всех прочих живых существ, обитающих на этой земле, женщин отличает обостренная чувствительность, которой они наделены от природы. Причина этой чувствительности кроется в деятельности их репродуктивных органов. Иными словами, рассудок женщины находится в полной зависимости от ее тела. Именно поэтому женщины так подвержены истерии. Мы, представители сильного пола, должны относится к ним с сочувствием и пытаться им помочь. Иначе они окончательно утратят представление о реальности, заблудившись в заколдованном лесу собственных фантазий и галлюцинаций.
– Мина, тебе необходимо лечиться, – заявил Джонатан. – Ты просила меня приехать сюда и прибегнуть к помощи медицины, и я выполнил твою просьбу. Теперь настала твоя очередь слушаться меня.
– Или вы хотите, чтобы этот призрак, созданный вашим воображением, преследовал вас до конца дней, миссис Харкер? – вопросил Сивард.
Я поняла, что у меня осталась одна лишь надежда – мой муж.
– Джонатан, прошу тебя, не позволяй им меня лечить. Своими процедурами они убили Люси. Ее кормили насильно, вставляя ей в горло трубку, а потом сделали ей несколько переливаний крови, от которых она умерла.
Я несколько раз сглотнула, пытаясь не разрыдаться. Мысли мои судорожно метались в поисках спасительного выхода. Я отчаянно не хотела превратиться в пленницу этой зловещей клиники, не хотела стать материалом для жестоких научных опытов. Но смятение, в котором я пребывала, не позволяло мне придумать ни единого веского аргумента в свою защиту. Лживость и изворотливость, в которых меня обвинял Сивард, никогда не были присущи моей натуре, а сейчас мне изменила даже элементарная сообразительность. Я чувствовала себя абсолютно беспомощной. Если даже Люси, прирожденная обманщица, с детства умеющая вертеть людьми по своему усмотрению, оказалась во власти здешних докторов, на что рассчитывать мне?
Сивард без труда сумел обернуть мои слова, обращенные к Джонатану, против меня же самой.
– Леди Годалминг отказывалась принимать пищу и тем самым довела себя до полного истощения, – заявил он. – В результате у нее развилась лихорадка, которая и послужила непосредственной причиной смерти. Вам все это прекрасно известно, миссис Харкер. Точнее, рациональная часть вашего сознания признает эти факты, а та его часть, что охвачена недугом, пытается их извратить.
В поисках подтверждения своих слов он обратился к фон Хельсингеру:
– Разве я не прав?
Фон Хельсингер перевернул обе руки ладонями вверх и пожал плечами, словно говоря «разумеется, правы».
– Основные проявления болезни у миссис Харкер сходятся с симптомами, которые мы наблюдали у леди Годалминг, – заявил он. – Одержимость объектом своей любви, неколебимая уверенность в том, что он питает ответное чувство, настойчивое утверждение больной, что она является жертвой любви, и так далее. Этот недуг имеет весьма широкое распространение среди женщин. По моему убеждению, он связан с несовершенством женской психики и имеет выраженный генетический компонент. Всю свою жизнь я бьюсь над разрешением этой проблемы и уже достиг немалых успехов.
– Джонатан, вы даете нам разрешение приступить к лечению миссис Харкер? – осведомился Сивард, сохранявший зловещее хладнокровие.
Джонатан снова взял со стола газету и уставился на фотографию.
– Теперь, когда я спокойно разглядел снимок, я вижу, что это размытое изображение лишь отдаленно напоминает графа, – заявил он. – Приношу свои извинения за то, что поднял такой переполох. Но когда я увидел графа, точнее того, кого принял за графа, в обществе своей жены, я пережил настоящий шок. Впрочем, нет худа без добра. Благодаря тому, что я так нелепо обознался, мы смогли выявить, что с психикой Мины не все благополучно.
– Отлично сказано, сэр, – кивнул Сивард, открыл свой черный саквояж и извлек оттуда шприц для подкожных вспрыскиваний, похожий на тот, что использовал доктор, лечивший мистера Хавкинса.
– Нет, нет, – беспомощно лепетала я. – Не надо никаких лекарств.
Мысль о том, что я говорю и действую в точности как несчастная Люси, пронзила меня до глубины души. Усилием воли я заставила себя замолчать. Но стоило Сиварду приблизиться ко мне со шприцем в руках, я не сдержалась и завизжала.
Фон Хельсингер нажал на ножную панель звонка. Джонатан подошел ко мне и сжал меня в объятиях.
– Тебе нечего бояться, Мина, – проворковал он. – Доктора хотят лишь одного – помочь тебе. Скоро ты почувствуешь себя намного лучше.
Сивард терпеливо стоял в стороне, держа наготове шприц, наполненный какой-то жидкостью. В дверях появились миссис Кранц и миссис Вогт.
– С этого дня миссис Харкер является пациенткой нашей клиники, – объявил Сивард. – Прошу вас, безотлагательно приготовьте все, необходимое для водных процедур.
– Какие еще водные процедуры? – задыхаясь от ужаса, взвизгнула я.
Джонатан разжал объятия и позволил смотрительницам взять меня под руки. Хватка у обеих оказалась просто железной. Я поняла, что сопротивление бесполезно.
– Водные процедуры помогут вам расслабиться, миссис Харкер, – сообщил он. – Благодаря им ваша кровь очистится от вредных примесей, которые угнетающе влияют на нервную систему. Вы избавитесь от нервного напряжения и забудете о своих тревогах. Прошу вас, не надо сопротивляться, миссис Харкер, – добавил он, заметив, как я извиваюсь в руках смотрительниц. – Если вы не будете стоять спокойно, укол может причинить вам боль.
В комнате повисла тишина, нарушаемая лишь причмокиванием фон Хельсингера, курившего свою трубку, да шелестом моего шелкового рукава, который одна из смотрительниц закатала выше локтя.
Игла вошла мне под кожу, и лекарство проникло в мою кровь. По всей видимости, это было какое-то успокоительное средство, потому что я ощутила, как меня охватывает апатия. Мои напряженные мускулы расслабились, собственная участь внезапно стала мне безразлична, и у меня пропало всякое желание доказывать кому бы то ни было, что я не сумасшедшая и не нуждаюсь в лечении. Все аргументы и логические доказательства, которые я только что прокручивала в голове, внезапно развеялись, подобно дыму от трубки фон Хельсингера. Волна равнодушия накрыла меня с головой, конечности мои стали вялыми и безжизненными. Все происходящее со мной я теперь воспринимала словно сквозь пелену. Смутно я сознавала, что меня куда-то несут, раздевают и укладывают в мягкую постель. Около моего уха раздавался чей-то успокоительный шепот, но я не понимала ни единого слова. А потом я провалилась в черную дыру сна и на какой-то блаженный промежуток времени словно перестала существовать.
Проснулась я от холода – леденящего, арктического холода, сковавшего мое тело. Казалось, я замурована внутри ледяной глыбы. Я не сразу вспомнила, что со мной произошло, и поначалу решила, что вернулась в детство. Обрывки каких-то смутных воспоминаний и пугающих образов окружали меня со всех сторон. Я воображала себе, что меня крестят в ледяной купели и сейчас погрузят в воду с головой и утопят. Чьи-то сильные руки держали меня под холодной водой, и я напрасно извивалась, пытаясь вырваться. Отважившись наконец открыть глаза, я увидела рядом двух незнакомых женщин. Мои руки были плотно прижаты к телу, запеленатому в мокрые холодные простыни.
– Где я? – спросила я и не узнала собственного дрожащего голоса.
Мне пришло в голову, что я уже умерла и попала в потусторонний мир, возможно, в преддверие ада.
– Вы в кабинете водолечения, голубушка, – ответила одна из женщин.
При каждом вдохе в мою сдавленную грудь проникала лишь малая толика влажного воздуха, пронизанного едким запахом химикалий. Я была не в состоянии повернуть голову и как следует рассмотреть, что сделали с моим телом. Но ледяные объятия влажного муслина с каждой минутой становились все мучительнее.
– Помогите мне, – взмолилась я. – Я сейчас умру от холода.
– Мы как раз тем и занимаемся, что помогаем вам, голубушка, – раздалось в ответ. – Вы принимаете водные процедуры.
Говоря это, женщина смотрела не на меня, а куда-то в пространство. Я не видела ее лица, видела лишь, как ходит туда-сюда провисшая кожа под ее дряблым подбородком. Напевный ее голос был напрочь лишен каких бы то ни было эмоций.
– Будьте умницей, и все будет хорошо, – продолжала она. – Все, что от вас требуется, – спокойно лежать и позволить нам о вас позаботиться.
Я не могла поверить, что меня обрекут на смерть от холода, однако обе женщины отошли прочь, не собираясь прекращать мои страдания. Я слышала, как их увесистые зады опустились в кресла. Женщины тяжело дышали, словно утомившись от трудной работы. Отчаянно стуча зубами, я продолжала взывать о помощи. Несколько раз я прикусила язык и при этом взвизгнула от боли. Слезы потекли по моему лицу, крошечные капли теплой жидкости в этом ледовитом океане кошмара. Но мои мучительницы не обращали на мои мольбы и стоны ни малейшего внимания, лишь пару раз шикнули, призывая меня успокоиться.
Потом, судя по звуку отодвигаемого стула, одна из них поднялась и вышла из комнаты. Другая осталась на месте и, похоже, занялась вязаньем, по крайне мере, до меня доносилось позвякивание спиц. Я тщетно пыталась согреть окоченевшие губы, облизывая их языком, который словно превратился в кусок льда. Ложем мне служила жесткая металлическая пластина. Смотреть я могла только вверх, в низкий потолок, выложенный белой кафельной плиткой. Не представляю, сколько времени я пролежала так. Возможно, час, а может быть, намного больше. Наконец я почувствовала, что простыни начали высыхать и тело мое немного согрелось. Тут сиделка встала. Я возликовала, полагая, что она намерена прекратить пытку. Но она прошаркала в дальний конец комнаты, где, судя по звуку, повернула какой-то кран.
Через несколько мгновений она уже стояла надо мной, поливая меня ледяной водой из шланга. Я не могла двинуть ни рукой, ни ногой, лишь тело мое, пытаясь избежать мучений, выгибалось и корчилось, насколько позволяли тугие пелены. Визг, вырвавшийся из моей глотки, был так оглушителен, что у меня самой звенело в ушах. Я думала, эти пронзительные вопли заставят кого-нибудь примчаться мне на помощь, но они утонули в привычном хоре криков и стонов, наполняющих палаты и коридоры клиники. В моих жалобных завываниях не было ничего особенного – всего лишь шум, поднятый очередным пациентом.
Прошел еще час или около того. Я по-прежнему дрожала, изнывая в ледяном плену. У сиделки, как выяснилось, имелся немалый опыт по части подобных истязаний – как только простыни начинали высыхать и тело мое слегка согревалось, она принималась поливать меня холодной водой. Порой я теряла сознание, но забытье было неглубоким и не позволяло мне хотя бы на короткое время забыть о своих мучениях. Но вот в комнату вошла другая женщина, и обе сиделки принялись распеленывать меня. Язык отказывался мне повиноваться, и я не могла даже поблагодарить их. С нетерпением я ожидала, когда мое окоченевшее тело разотрут полотенцами, наденут на меня теплую рубашку и скажут, что процедура закончена. Вместо этого одна из сиделок взяла меня за плечи, другая – за ноги, вдвоем они подняли меня и без предупреждения опустили в ванну, наполненную обжигающе холодной водой. Мучения, которые я только что перенесла, оказались пустяком по сравнению с этой новой пыткой. У меня перехватило дыхание и потемнело в глазах, однако я не потеряла сознание. Невероятный, неземной холод пронзил меня до мозга костей. Я попыталась выскочить из ванны, но сильные руки сиделок удерживали меня в воде.
– Голубушка, ну почему бы вам не полежать спокойно? – промурлыкала одна из них и, надавив ладонью мне на макушку, заставила меня уйти в воду с головой. Вода хлынула мне в рот и нос, я ощутила, что задыхаюсь, что ледяная жидкость проникает мне в легкие. Безжалостные руки не позволяли мне вырваться из ледяной могилы. Такое уже было, пронеслось в моем гаснущем сознании. Когда-то прежде холодная вода уже уносила меня в своих жестоких объятиях.
Через несколько мгновений я, к немалому собственному изумлению, осознала, что все еще жива. Сиделки выудили меня из ванны. В комнате было холодно, и кожа моя моментально покрылась мурашками. У меня так тряслись поджилки, что, если бы одна из сиделок не поддерживала меня, я непременно рухнула бы на пол. Вторая сиделка накинула мне на плечи одеяло, и, взяв меня под руки, они оттащили меня к стулу, причем мои ноги волочились по влажному холодному полу. Меня усадили на стул, но я оказалась не в состоянии держать свое тело в вертикальном положении и принялась клониться на бок. Одной из сиделок пришлось держать меня за плечи. Другая тем временем принесла поднос, на котором стоял большой графин с водой и стакан.
– Внутреннее действие воды не менее важно, чем ее внешнее действие, – изрекла она, наливая стакан и пытаясь вручить его мне. Мои онемевшие пальцы отказывались его держать, и сиделка сама поднесла стакан к моим губам, вливая мне в рот отвратительно холодную жидкость. Я попыталась проглотить воду, но мой измученный организм отказывался ее принимать, и она струйками потекла по моему подбородку.
– Не надо упрямиться, голубушка, – сказала сиделка. – Так или иначе, вам предстоит выпить весь кувшин.
Я лишь застонала, не представляя, как справлюсь со столь ужасающей задачей. Единственный глоток воды, попавший мне в желудок, вызвал у меня приступ тошноты. Я ничего не ела со вчерашнего вечера, и мои насквозь продрогшие внутренности болезненно сжимались, стоило мне взглянуть на наполненный холодной водой графин. Я покачала головой, давая понять, что не выдержу новой пытки. Сиделка, державшая стакан у моих губ, испустила сокрушенный вздох.
– Придется вам пересилить себя, мисс, – проворчала она. – Мы не выпустим вас из комнаты, пока вы не выпьете весь кувшин.
– А если я выпью, вы меня отпустите? – пролепетала я, с трудом двигая онемевшими губами. Я была готова на все что угодно, лишь бы вырваться из этой камеры пыток, оказаться в тепле и почувствовать, как оживает каждая клеточка моего насквозь промерзшего тела.
– Конечно. Так что будьте хорошей девочкой и выпейте вкусную водичку.
Стакан вновь коснулся моих губ. Я сделала над собой отчаянное усилие и осушила его. Не помню, как мне удалось выпить следующие шесть стаканов. Знаю лишь, побороть приступы тошноты мне помогало сознание того, что каждый новый глоток приближает меня к освобождению. Но вот я с облегчением увидела, что в графине не осталось ни капли. Сиделки заставили меня встать и сорвали с меня одеяло, оставив меня совершенно голой. Я сделала неуверенный шаг к двери, однако сиделки, схватив меня под руки, отвели в сторону и затолкали в какую-то тесную металлическую кабину. Раздалось зловещее шипение и сверху на меня хлынуло множество колючих струй. Я заметалась, пытаясь укрыться от ледяного водопада, но это было невозможно. Через несколько мгновений я насквозь промокла под беспощадным душем.
– Будьте умницей, потерпите, – крикнула одна из сиделок. – Эта процедура длится всего десять минут.
Первые минуты я отчаянно визжала и колотила кулаками по металлическим стенам кабины. Мне казалось, я вот-вот умру, потому что вынести подобные мучения невозможно. Время словно застыло, и, чтобы его подогнать, я принялась считать вслух проходящие секунды – шестьдесят, пятьдесят девять, пятьдесят восемь. Потом, сбившись со счета, я сжалась в комочек на мокром полу кабины, предоставив жестким струям молотить по моей спине. В голове моей вертелась единственная мысль – странно, что я до сих пор жива.
Наконец сиделки позволили мне выйти из душевой кабины, но на этом пытки не прекратились. Меня снова усадили на стул и заставили выпить очередной графин воды. Я потеряла всякий счет времени и уже не мечтала о возвращении в теплую комнату. Я уже не сомневалась в том, что никогда не окажусь в теплой постели, никогда не согреюсь, никогда не буду сидеть у камина с чашкой чая в руках. Давясь очередным стаканом холодной воды, я пыталась вспомнить, кто из моих знакомых способен вызволить меня из этого адского заведения. Кейт, Джейкоб, мисс Хэдли? Или, может быть, таинственный граф? Никто не убедит меня в том, что он – всего лишь галлюцинация, и тогда, на берегу реки, меня спасло от насильника порождение моей фантазии. Вспомнив тот давний случай, я ощутила мгновенный прилив надежды.
Увы, в следующую минуту надежда моя погасла под струями ледяной воды, ибо сиделки вновь затолкали меня в душевую кабину. Начался новый виток пытки, и моему помутившемуся сознанию оставалось лишь смириться с ее бесконечностью.
Очнувшись, я обнаружила, что лежу в постели. Тело мое наполняло блаженное ощущение тепла, внушавшее мне, что все беды остались в прошлом. Тепло убаюкивало меня, заставляя забыть о тревогах. Члены мои были такими слабыми, словно из них вытекла вся энергия, приводившая мускулы в движение. Воспоминание о пережитых мучениях заставило меня стряхнуть остатки забытья. Все мои помыслы были поглощены одной задачей – как убежать отсюда. Открыв глаза, я увидела, что единственное окно в комнате снабжено железной решеткой. Впрочем, будь окно распахнуто настежь, это ничего не изменило бы, ибо я не могла двинуть ни рукой, ни ногой.
Осознав, что сейчас я не в состоянии действовать и принимать решения, я снова задремала. Разбудил меня приглушенный голос Сиварда.
– Видите? – прошептал он. – Ни дать ни взять спящий ангел. Наша бунтарка превратилась в кроткую овечку.
Голос его показался мне медленным и тягучим, словно густой сироп, вытекающий из бутылки.
– Водные процедуры творят чудеса, – пророкотал другой голос, низкий и хрипловатый. Вне всякого сомнения, он принадлежал фон Хельсингеру. – Теперь ее кровь свободна от вредных примесей. Мы наилучшим образом подготовили ее к переливанию. Если бы не лечение водой, ее дурная женская кровь отказалась бы принимать мужскую.
Я лежала, плотно сжав веки и надеясь, что лицо мое не отражает никаких чувств. Мне хотелось услышать, чем закончится разговор.
– Должен сказать, все лекарственные препараты, которые я до сих пор использовал, уступают водным процедурам по эффективности, – заметил Сивард.
Он по-прежнему говорил шепотом, стараясь не разбудить меня.
– Она едва дышит, – донесся до меня голос Джонатана. – И почему она такая бледная?
– Харкер, вам лучше идти в свою комнату и отдохнуть, – непререкаемым тоном изрек фон Хельсингер. – Ваша кровь понадобится нам для второго переливания.
Точно попавшая в клетку птица, мысль моя металась в поисках спасительного выхода. Как мне убедить этих людей пощадить меня? Какие аргументы заставят их отказаться от своего жестокого эксперимента и выпустить меня на свободу из этой комнаты, из этой проклятой клиники? По-прежнему притворяясь спящей, я чуть-чуть приподняла веки. В нескольких шагах от меня стоял Сивард со шприцем в руках. Фон Хельсингер кивнул ему, и тот двинулся к моей кровати. Я плотно закрыла глаза, прислушиваясь к звуку его шагов. Веки мои поднялись сами собой, когда он взял мою руку и перевернул ее ладонью вверх.
– Нет! – хотела закричать я во всю глотку, но с губ моих сорвалось лишь беззвучное сипение. Я снова попыталась закричать, и снова безрезультатно. Казалось, дело происходит во сне, когда перед лицом опасности ты лишаешься всякой возможности сопротивляться.
– Прошу вас, не причиняйте ей боли, – воскликнул Джонатан, подбежал к Сиварду и схватил его за руку.
Я не могла разглядеть выражения его лица, так как перед глазами все плыло. Но, судя по голосу, предстоящий эксперимент внушал ему серьезные опасения. О, вдруг он запретит докторам проводить надо мной опыты, пронеслось у меня в голове.
– Вам не о чем беспокоиться, молодой Харкер, – невозмутимо заявил фон Хельсингер. – Вашей жене пойдет на пользу, когда жилы ее наполнятся благородной мужской кровью. Все прочие женщины на свете могут лишь мечтать о такой участи. Ваша жена избавится от всех своих болезней, станет крепче и выносливее и подарит вам превосходных детей. Разве вы этого не хотите?
– Думаю, вам не стоит оставаться здесь, – заметил Сивард. – Самые безопасные процедуры могут произвести тягостное впечатление на человека, далекого от медицины. Когда все будет позади, мы пошлем за вами.
Джонатан подошел к кровати и поцеловал меня в лоб.
– Ты скоро поправишься, Мина, – пробормотал он. – Доктора знают, как тебе помочь.
Я собрала все свои силы и схватила его за рукав.
– Не позволяй им этого делать, – хотела сказать я, но слова застряли у меня в горле.
Взгляд мой встретился с обеспокоенным и виноватым взглядом карих глаз Джонатана.
– Что ты говоришь? – спросил он.
– Люси, – только и сумела выдохнуть я. Звуки сорвались с моих онемевших губ, точно тяжелые камни.
– Кажется, она зовет Люси, – сказал Джонатан, повернувшись к Сиварду.
– У нее галлюцинации, – ответил тот и, взяв Джонатана под локоть, попытался отвести его прочь. – Сейчас она в состоянии полузабытья, наиболее благоприятном для проведения процедуры.
– Люси умерла в вашей клинике, – заявил Джонатан, стряхивая руку доктора. – Вы должны пообещать мне, что подобное не случится с Миной. В противном случае я не позволю вам продолжать лечение.
О мой терпеливый читатель, как часто нам хочется вернуться в прошлое, чтобы изменить решение, принятое в той или иной судьбоносной ситуации. Беспомощно распростертая на кровати, я горько сожалела о том, что в свое время сочла необходимым скрыть от Джонатана ужасающие подробности смерти Люси. Тогда я полагала, что не должна выводить своего мужа из ненадежного душевного равновесия, которое он с трудом обрел после болезни. О, если бы я позволила Джонатану прочесть последнее письмо Люси! Оберегая его от всех возможных волнений, я и подумать не могла, что подписываю свой собственный смертный приговор.
– Леди Годалминг страдала от жестокой анемии, – изрек фон Хельсингер. – Переливание крови было последним средством, к которому мы прибегли, надеясь ее спасти. Ваша жена вполне здорова физически. Приняв порцию мужской крови, она обретет и психическое здоровье. Но для того чтобы достичь нужного нам результата, необходимо, чтобы донор пребывал в состоянии полного душевного спокойствия. Лорд Годалминг, отдавая кровь своей жене, был до крайности возбужден. Возможно, именно поэтому результат переливания оказался столь плачевным.
