Текст книги "Дом на городской окраине"

Автор книги: Карел Полачек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 33 страниц)

Но один автомобиль никак не хочет уступить дорогу. Как только мотоцикл делает попытку обогнать его, авто загораживает ему путь. Это спортивный, самолюбивый кабриолет, фат среди автомобилей.

Ту-ту! – вопит на него мотоцикл. – С дороги, пижон, мы хотим быть первыми! Но авто преграждает путь и делает вид, будто ничего не слышит.

– Хулиган! – бурчит бухгалтер. – Не умеешь себя вести!

Наконец мотоциклу удалось проскользнуть мимо кабриолета. Обернувшись, бухгалтер заорал:

– Осел! Дурак! Не умеешь ездить?

Тут вдруг кабриолет прибавил газу, обогнал мотоцикл, преградил ему путь и остановился. Мотоциклу тоже пришлось остановиться.

Из машины вышел молодой человек в полосатом прорезиненном плаще с поднятым воротником. И направился прямо к бухгалтеру.

У него был острый носик, острый подбородок, колючие глазки и тонкие усики. Все в нем было острое. Из машины выглядывало ангельское личико какой-то девицы с мечтательными голубыми глазами и полными губками, так и манившими к наслаждению.

Молодой человек, пронзив Михелупа колючими глазками, завизжал:

– Кто тут осел? Кто дурак?

Бухгалтер испугался. Поведение этого человека не вызывало доверия.

– Видите ли… – пробормотал он.

Допустимо ли в рамках дорожных нравов, чтобы мотоцикл обращался к автомобилю «на ты»? Допустимо ли, чтобы он ругал автомобиль? Это спорный вопрос. В общественной иерархии мотоцикл стоит куда ниже автомобиля; в глазах автомобилей мотоцикл не более чем дорожная вошь. Одно абсолютно ясно: грубость ни в коем случае не смеет позволить себе пассажир. Он из рода Медленноходящих – как бы ни лез из кожи.

– Кто тут осел? Кто дурак? – наступал молодой человек.

Михелуп попытался придать голосу сиплую бодрость. Хотел встретить неприятеля этаким шоферским покриком.

Но молодой человек отверг всякое панибратство и все добивался, чтобы бухгалтер повторил свои оскорбления. Михелуп в отчаянии оглянулся на своего шофера. Пусть поможет! Наверняка у него есть опыт в дорожных конфликтах. Но Гарри Пох безучастно сидел в своем седле и, казалось, забавлялся. Неспеша, с явным удовольствием он закурил сигарету и стал ждать, чем кончится перепалка.

Молодой человек с острыми усиками подступил к бухгалтеру ближе и, чуть не касаясь его лбом, продолжал требовать объяснений.

Покорившись, Михелуп стал жалобным голосом объяснять, что произошло недоразумение, он вовсе не собирался оскорблять этого господина. Пожалуй, усатый господин и удовольствовался бы такими оправданиями, но присутствие дамы с ангельским личиком толкало его на угрозы и грубость.

– Ваши документы! – потребовал молодой человек. Бухгалтер вздрогнул.

Но тут ангельское личико зевнуло и полные губки произнесли:

– Джонни! Оставь его. Мы только напрасно тратим время. Не будешь же ты вступать в пререкания с таким идиотом!

Острый господин приморозил бухгалтера колючими глазками, похлопал ладонью о ладонь, точно притронулся к какой-то нечисти, махнул рукой и удалился. Заносчивая машина поехала дальше.

Михелуп занял свое место за спиной шофера и сидел, молчаливый и унылый. Он открыл для себя один принцип дорожного кодекса: тому, кого везут, надо вести себя тихо и не встревать в конфликты. Точно во сне сунул он деньги сборщику платы за проезд по мостовой и даже не заметил, как они очутились на асфальте и их вновь поглотил город.

Бухгалтер молча простился с учащимся Похом, а мотоцикл даже не удостоил взгляда. Взял детей за руки и направился домой.

43

Жена приветствовала его:

– Наконец-то вы дома! Хорошо покатались?

– Хорошо, прекрасно, Руженка, – потирая руки, горячо заверил ее бухгалтер. – Попользовались свежим воздухом, погода была великолепная. Нам, и правда, было очень хорошо.

Он склонился над тарелкой и стал с аппетитом поглощать ужин, как человек завершивший тяжелое и значительное дело. Передал пани Михелуповой приветы от супругов Гаеков. О неприятности с полицейским и конфликте с острым господином упоминать не стал.

Жена попросила рассказать что-нибудь о супругах Гаеках: ей доставляли удовольствие мелкие сплетни. Но Михелуп не сумел сказать ничего иного, кроме как «легкомысленные супруги, всюду им надо себя показать» и «потратиться на железнодорожные билеты».

– А мы, мамочка, – добавил он, – мы-то приехали на собственной машине! Это уже совсем другое дело. Мотоцикл – великое достижение современности. Прежде чем успеешь что-нибудь сообразить, ты уже далеко за городом. Прогресс в мире необычайно продвинулся, человеческий ум побеждает на каждом шагу… – Он проглотил колечко колбасы и убежденно, точно уговаривая самого себя, повторил: Отлично покатались, нагляделись на природу. Я доволен. Давно надо было приобрести мотоцикл. Это неоценимая вещь.

После ужина он достал тетрадь, на первой странице которой было написано:

«Эта тетрадь была куплена 23 мая 1933 года, стоила она одну крону.

Выторговано 20 геллеров.

Итого 80 геллеров».

Бухгалтер вписал в эту тетрадь траты, произведенные сегодня мотоциклом. Штраф, заплаченный полицейскому.

– Этого не должно было случиться, – бурчал он.

Обед учащегося Поха.

– Заглатывает, точно молодой слон. Эту обжираловку надо прекратить.

Крону, которую пришлось дать человеку в зеленой форме.

– Кое-кто берет деньги просто так, за здорово живешь. Вечно они тянут руку за чаевыми!

Одна крона пятьдесят геллеров – плата за проезд по мостовой.

– Безобразие! Я плачу налоги, чего еще от меня хотят?

К этому нужно добавить израсходованный бензин, страховку и долю, приходящуюся на амортизацию. Столбцы цифр, в которых запечатлена биография мотоцикла, растут с ужасающей быстротой. Бухгалтер чувствует, что у него спирает дыхание. Сможет ли он на свое жалованье прокормить семью и мотоцикл? Но он поспешно, как с блохой, расправился с этой мыслью и захлопнул тетрадь.

Пани Михелупова высказала желание сходить в кино. Весь день она провела дома и вечером хотела бы получить хоть ка-кое-то удовольствие. Она любила фильмы, особенно такие, которые были похожи на слезливые романы в дамских журналах. Ее трогали истории о красивых юношах и девушках, которые страдают во имя верной любви, но, преодолев различные препятствия, в конце концов добиваются счастья. Жена бухгалтера обладала всеми пристрастиями женщин из народа. Она была дочерью мелкого ремесленника и девичьи годы прожила, работая швеей в салоне мод. Любила посудачить на углу с соседками, обсуждая личную жизнь своей приятельницы. Порой тайком забегала в кондитерскую, чтобы съесть что-нибудь вкусненькое, после чего ей казалось, будто она совершила великий грех. Ее волновали торжественные похоронные процессии и свадьбы; в мыслях она часто выходила замуж за многих молодых мужчин, особенно за киноактеров; она была немного суеверна, испытывала отвращение к любым насекомым и пищала, увидев мышь; вид маленьких детей трогал ее, чужих детей она всегда сравнивала со своими; ее дети были самые красивые и самые воспитанные; муж – ворчун и не умеет ее оценить, но при этом он лучший из мужей на всем свете.

– В кино?.. – расстроился бухгалтер. – А я-то думал, мы посидим дома…

– Ишь какой, – с плутовской миной проговорила жена, – сам попользовался жизнью, а о жене и не думает. Ах, эти мужчины!

– Ты права, прости, – поторопился извиниться Михелуп, – об этом я не подумал.

А в душе простонал: «Опять расходы! Где мне на все взять?..»

Пани Михелупова нарядилась, припудрила лицо и самую малость подкрасила аппетитные губки. Бухгалтер с удовольствием смотрел на нее и удовлетворенно думал: «Красивая у меня жена, не одна современная красавица могла бы ей позавидовать…»

Затем взял чистый воротничок, натянул выходной пиджак. Прощаясь с детьми, наказывал им не шалить и пораньше лечь спать. Очкастый гимназист пообещал, что будет повторять уроки на завтра. Маня решила, как только родители уйдут, разыграть перед зеркалом драму о конфликтах отца с полицейским и с острым господином. Обе эти особы слились для нее в одну роль интригана. Своего папу она наделила ролью гораздо более героической, чем это было на самом деле. В конце концов он одержит блестящую победу, справится с неприятелем, и интриган с позором покинет сцену.

В буфете кинотеатра бухгалтер купил жене плитку шоколада. В душе он колебался, не записать ли новый расход на счет мотоцикла. Ибо если бы из-за этой первой прогулки у него не была нечиста совесть, он бы, наверное, отказался от похода в кино и рискнул небольшой перепалкой. Но потом все же рассудил, что в этой статье расхода машина неповинна.

Глухой жестяной голос возвестил:

– Предлагаем вашему вниманию новейшие и интереснейшие сообщения со всего света: звуковой журнал Фокса!

Затрубили фанфары, потом раздалось: р-р-р-р-р! На экране возникли автомобильные гонки. Молодой человек, победитель гонок, с лавровым венком на шее раскланивается перед зрителями. Снова: р-р-р-р-р! – Соревнования на моторных лодках. Моторные лодки скользят по волнам, оставляя за собой борозды пены. Изображение погасло, но еще слышен нестройный гул голосов. – Когда экран засветился вновь, они увидели скачки. Трибуны, а на них – взволнованные, испуганные лица зрителей. – Карнавал цветов в Ницце. Огромные куклы с глупыми физиономиями крутят украшенные цветами колеса. – И опять крик, шум, визг. Ковбои демонстрируют свои трюки на диких жеребцах. Жеребец становится на дыбы, выгибает шею и сбрасывает седока в опилки. Зрители от души смеются. – Демонстрация красивейших женских ножек и выставка редких пород собак. – Потом соревнования пловцов. Стройные тела олимпийцев прыгают с вышки Замедленная съемка подчеркивает гармоничные движения ладных тел. Победитель, окруженный группкой улыбающихся господ, промямлил несколько слов по-английски. – В Риме: смотр берсальеров.[34]34
  Части итальянской легкой пехоты (прим. перев.).


[Закрыть] Муссолини произносит речь. – В Лондоне: смотр шотландского полка. Мычание оркестра волынщиков. – Тихий океан: маневры американского флота. – И вновь состязания. На этот раз: кто съест больше кнедликов со сливами. Таково эхо мира, лик современной эпохи. Озвученный журнал говорит бухгалтеру и остальным зрителям, что самое главное в жизни – прыгнуть дальше всех, взлететь выше всех, двигаться быстрее всех, съесть больше всех кнедликов со сливами; необходимо поставить какой-нибудь рекорд, если не хочешь умереть в безвестности.

Потом зажегся свет. Входили опоздавшие. Билетеры громко предлагали программки. Стук опускающихся сидений. Снова тьма, экран погружается в фиолетовый полумрак. Рыдающие звуки музыки. На экране молодой мужчина с блестящими кудрями и белыми, как сахар, зубами. Этот юноша влюбился в дочь керосинового короля; но он беден и не имеет доступа в богатый дом, где танцуют, обедают в огромной комнате, где есть беловласый, прекрасно вышколенный лакей, где даже телефонные трубки отличаются крикливой роскошью. Девушка с первого взгляда влюбляется в юношу. Но какой от этого толк? Миллиардер ему бесцеремонно отказывает, а язвительная леди, супруга миллиардера, меряет молодого человека насмешливым взглядом через лорнет.

– Погодите же! – произносит справедливо возмущенная пани Михелупова. – Вы еще будете рады, если ваша дочь сделает такую партию.

В далекие сказочные времена молодой человек, чтобы добыть принцессу, убивал дракона. В более недавние времена старался накопить капитал или добиться постоянного места с обеспеченной пенсией. Теперь же юноша идет в пилоты, чтобы поставить мировой рекорд и прославиться на всю страну. Наградой ему послужит рука богатой наследницы.

Молодой человек с блестящими кудрями становится пилотом. Участвует в головокружительных состязаниях. И побеждает. Потом наступает драматический момент. Самолет стремительно падает. Жив или погиб? Тут для пани Михелуповой тоже наступает волнующий момент: она разворачивает шоколад. И откусывает квадратик, посоленный слезами. Шоколад кажется ей вдвойне прекрасным.

Но герой не разбился. Только был ранен. Ухаживала за ним дочь керосинового короля. Под конец молодой пилот воркующим тенором поет страстную любовную песнь; дочь керосинового короля сопровождает ее нежной трелью колоратурного сопрано. Тенор и сопрано сливаются: лица влюбленных прижимаются друг к другу.

Свет загорается. Пани Михелупова с напудренным заплаканным лицом идет к выходу. На губах вкус шоколада, смешанного с солью слез. Она всей душой впитала трогательную историю двух любящих сердец, добившихся счастья. И чувствует себя облагороженной, ибо по дороге домой ее не покидает ощущение, будто она-то и есть дочь керосинового короля, ставшая женой героического пилота, молодого бога с блестящими кудрями.

44

Миновало еще несколько воскресений. В последнее время к концу недели бухгалтер ощущал особенное беспокойство. В субботу, после полудня, едва пообедав, он мог целыми часами выглядывать из окна и изучать небо. Их всех газетных сообщений больше всего его интересовал прогноз погоды. Пани Михелупова на кухне слышала его восклицания:

– Ой, в небе появилась тучка! Ну, ну, ну, только бы не испортила нам воскресенье…

И вскоре снова:

– Как думаешь, мамочка, будет дождь!

– Думаю, не будет, – отвечала жена.

Бухгалтеру почему-то становилось досадно.

– Из чего ты делаешь такой вывод? – настойчиво допрашивал он.

– Когда я ходила за покупками, небо было совершенно ясное.

– Это было давно. Сейчас совсем другое дело. Такая туча появилась…

– Что ты! – слышал он из кухни. – Никакого дождя не будет.

– Глупая женщина, – помрачнел бухгалтер, – все-то она знает. Точно пророк!

– Газеты пишут, – кричал он через всю квартиру на кухню, – что ожидается переменная погода.

– Что там газеты! – отвечала кухня.

– Ясное дело… – усмехался бухгалтер, – ты лучше всех разбираешься…. Лучше, чем газеты…

– Зачем же ты спрашиваешь, если я ни в чем не разбираюсь?

Михелуп смолк. Он внимательно изучает облачко, неподвижно застывшее в небе, круглое, вздувшееся, как деревенская перина.

Но вскоре снова раздается его голос:

– А ведь возможно – пойдет дождь. Да и неплохо бы. Хлеба поднимутся, будет урожай. Ведь только и слышишь, что у нас катастрофическая засуха.

Он говорил рассудительно, как крестьянин, чье благополучие зависит от милости небес.

– Воды всюду не хватает. Я слыхал, есть деревни, где вода продается. Жбан за двадцать геллеров…

Из кухни доносятся возгласы изумления.

– Если уж и воду приходится покупать, значит настали трудные времена, – замечает пани Михелупова.

– Вот видишь… А в Лабе обнажился валун, на котором написано: «Ежели узришь меня – заплачешь». Да… Такой засухи не помнят и старые люди…

– Пожалуй, неплохо, если спрыснет дождичком, – соглашается жена, – но только не в воскресенье, когда каждый мечтает о прогулке…

– Когда речь идет о всеобщем благе, – с упреком в голосе замечает бухгалтер, – о прогулках не приходится думать… – Мне тоже будет неприятно, если погода в воскресенье испортится, – лицемерно добавляет он.

Когда небо чистое и солнце палит во всю, бухгалтер в дурном настроении, нервно ходит по квартире и мрачно бормочет. Ничто ему не мило, он даже обнаруживает склонность к скандалам. Но как только небо хмурится и дождь начинает сотрясать оконные рамы, лицо его проясняется словно по мановению волшебной палочки.

– Давай, лей, лей во всю! – ликует он. – Золотой дождь! Да разверзнутся небеса, да грянет гром. Это я люблю…

Если на улице дождь, гораздо приятней находиться в квартире. Волоча ноги, бухгалтер бродит по комнатам, рассматривает памятные предметы, купленные по дешевке, и освежает свои воспоминания о том, как они были приобретены. Он в прекрасном расположении духа, шутит с детьми.

Тучка на небе мерцает и расплывается. Лицо Михелупа хмурится. К чертям! Будет хорошая погода, придется ехать на мотоцикле за город…

Лето в тот год было очень сухое, каждое воскресенье приходилось самоотверженно предпринимать поездки на лоно природы. Бухгалтер немало выстрадал, глядя, как крупные зубы учащегося Поха размалывают пищу и тем самым наносят ему непоправимый урон. Возвращаясь из таких поездок, он с печальным лицом склонялся над тетрадью, где в виде цифр была представлена биография машины, и, глядя на все увеличивающиеся колонки, шевелил обветренными губами.

Из-за границы к нам проникли слова standard of life.[35]35
  Жизненный стандарт (англ.).


[Закрыть] Эти чужеземные слова чрезвычайно распространились в кругах, где господствует мировоззрение «на встречный счет», мировоззрение в кредит. В сущности, это означает: чтобы шагать в ногу с духом времени, нужно тратить больше, чем мы зарабатываем. С той поры, как Михелуп приобрел мотоцикл, он понял, что такое standard of life. Прежде он старался без промедления расплачиваться по всем счетам. Прочно стоял на фундаменте упорядоченной экономики и упрекал легкомысленных людей, которые делают долги. К долгам он испытывал отвращение, как к омерзительным насекомым. Но теперь он стал откладывать счета в ящик стола, на напоминания не отвечал и говорил:

– Кто нынче платит наличным? Кто платит все сразу? Сегодняшняя экономика основана на кредите. – И со знанием дела добавлял: – Кредит – главный рычаг коммерции.

Однако вопреки этим ученым экономическим теориям он стал мелочным и прижимистым. Из-за каждого геллера препирался с женой, злился и поднимал шум. Заглядывал на кухню, контролировал расход продуктов. Ему казалось, там слишком много пекут, варят и сдабривают маслом. Всюду он видел жующие челюсти, даже по ночам ему снился раскрытый рот, который грозил поглотить его.

Пани Михелупова, как все женщины из народа, была милосердна к нищим и нуждающимся людям. Но из предосторожности наделяла их только провизией или ношеной одеждой, ибо была убеждена, что любой нищий пропивает милостыню в трактире. Прежде и бухгалтер бывал щедр к беднякам, и его сердце сокрушалось при виде убогих людей. Теперь, когда он слышал звонок, то сам шел отворить и яростно гнал просителя прочь:

– Бог поможет! У нас и у самих ничего нет!

Как-то он подкрался сзади, когда жена только что облагодетельствовала нищего старыми сношенными ботинками, вырвал дар из его рук и завопил:

– Ботинки еще хорошие! Можно поставить крепкую подошву, и я буду их носить. У меня нет денег на покупку новых!

– Позволь… – упрекнула его жена, – ведь эта обувь валялась в шкафу с бог весть каких времен и никто на нее не обращал внимания…

Но Михелуп, прижимая старую рвань к груди, кричал:

– Не дам! Не дам! Мне тоже никто ничего не дает! Хотите содрать с меня кожу? Хотите пустить меня по миру?

Он ходил, точно во сне, и как невменяемый бормотал:

– В собственном доме у меня враг. Его имя – мотоцикл. Он хочет меня сожрать. И-таки сожрет. Я уже, и правда, не знаю, что делать. Чем я провинился, за что так наказан?..

А иной раз его вдруг одолевала не знающая меры щедрость. Тогда он совал нищему всю мелочь, какую находил в кармане.

– Нате, нате! – взволнованно лепетал он. – Возьмите, пожалуйста, и помните, что я – бухгалтер Михелуп. Я, дружище, к каждому с открытой душой… Не могу смотреть на убогих людей!

А когда жена упрекала его в расточительности, он с загадочной усмешкой отвечал:

– Оставь! Возможно, когда-нибудь мы и сами будем рады, если люди проявят к нам милосердие…

– Что у тебя за мысли! – пугалась жена.

– Никогда не знаешь… – бормотал бухгалтер, – не придется ли самому ходить с сумой. Сколько даже весьма состоятельных людей потеряло все.

Он отказал детям в деньгах на школьные принадлежности.

– Скажите своим педагогам, что у вас нуждающиеся родители и вы голодаете. О детях бедняков должно заботиться государство. Пока у меня было что давать – я давал. А сейчас нет… – И язвительно захохотал: – Зато у нас есть мотоцикл, и мы каждое воскресенье выезжаем на лоно природы… Есть нам нечего, но прогулок мы не пропускаем. Мы веселые нищие…

Однажды прислуга пришла с сообщением, что лавочник, у которого они покупали продукты, сегодня как-то глядел в сторону и намекал, что он не крадет и за товар надо платить. Мол, никто не станет ждать, пока он отдаст деньги, а потому и он ждать не намерен. Он-де долго терпел и ничего не говорил, но что чересчур, то уж чересчур…

Узнав об этом, бухгалтер поднял страшный крик. Что такое? Что он слышит? Лавочнику не платят по счетам? Где это видано? Что подумают о нем люди? Любой сосед станет говорить, что Михелупы еле сводят концы с концами и покупают в долг. По счетам нужно платить без промедления! Это его принцип, от которого он никогда не отступит! Он не допустит, чтобы его честное имя втаптывалось в грязь!

Бухгалтер бегал по квартире, размахивал руками и возмущенно повторял:

– Отроду такого не бывало! Не допущу! Это возмутительно!

Пани Михелупова возразила: пусть он даст денег, и тогда она сразу же вернет долг. Бухгалтер приуныл, что-то промямлил и умолк. В тот день он попросил на службе аванс. Впервые в жизни.

Директор его выслушал, нахмурился, пробормотал: н-да, н-да, аванс, он не любит, когда служащие берут аванс, и стал задавать неприятные вопросы. Зачем пану Михелупу столько денег? Пан Михелуп не умеет соизмерить расходы с заработком? Он недоволен, н-да, н-да, очень недоволен. Это дурной пример, н-да, н-да, для молодых коллег…

Бывали и такие времена, когда после долгого периода подавленности, Михелупа охватывал приступ веселья и розового оптимизма. Все переменится, откуда-нибудь прилетит освежающая весть. Как в киноопереттах, вдруг войдет в дом счастье и осыплет их своими дарами. Все печали улетучатся, настанет всеобщая радость.

– Только не падать духом, мамочка! Как-нибудь выкрутимся…

45

То воскресенье вновь обещало хорошую погоду, и Михелуп приказал учащемуся Поху подъехать за ними на мотоцикле прямо к дому. На сей раз испытать прелесть прогулки должна была пани Михелупова. Она долго колебалась: ей вовсе не хочется на прогулку, она не любит многолюдья, шума и толчеи, лучше она посидит дома, что-нибудь почитает, потом будет смотреть в окно; она любит покой, пусть лучше получат удовольствие дети.

Бухгалтер продолжал настаивать. В такой прогулке много приятного. Езда на мотоцикле поднимает настроение. Да и для здоровья мы должны что-нибудь делать, верно? Прочь из тесных городских стен на свежий воздух!

– Увидишь, мамочка, как ты будешь мне благодарна, – горячо убеждал он жену. – Кто бы в такой прекрасный день оставался в городе? Надышишься свежим воздухом и целую неделю будешь в хорошем настроении. Дети один раз могут остаться дома; пускай делают уроки, и так мне кажется – в последнее время они учатся спустя рукава.

В конце концов пани Михелупова согласилась. Принарядилась, напомнила детям, чтобы они никого чужого в квартиру не пускали, и когда под окном послышался гудок мотоцикла, вместе с мужем вышла из дому.

Но ей так и не удалось принять участие в прогулке. Когда они уже собирались садиться, на улицу неожиданно выскочила бабушка. Рокочущая машина смолкла. Появление старухи приморозило бухгалтера к тротуару. Бабушка была одета во что-то переливчато шелковое, вокруг плеч развевалась старомодная мантилья, на голове сидела шляпка – целый райский сад: пестрые цветы, целлулоидные гроздья винограда, а в самом центре свила гнездо птица с пестрым хвостом. Это было точное подобие модной дамы семидесятых годов, собравшейся на прогулку в Кравин, – от ее ветхого наряда пахло камфорой.

Она махала зонтиком с кружевными воланами и дико вопила:

– Вот вы какие! Можете вывезти меня на воздух – да разве от вас дождешься! Я тоже хочу получить удовольствие! Я поеду с вами! Сделаю ландпартию.[36]36
  Прогулка на природу (нем.).


[Закрыть]

Пани Михелупова облегченно вздохнула. И охотно уступила бабушке место в коляске.

– Бабушка права, – сказала она, – сидит дома одна и никуда не выходит. Пусть немного развлечется…

Бухгалтеру ничего не оставалось, как покориться.

– Что ж, бабушка, – заметил он учтиво, – мы с удовольствием возьмем вас. Нам будет очень приятно. Прошу вас, садитесь.

Учащийся Гарри Пох смотрел на бабушку, разинув рот. Виданное ли дело, чтобы мотоцикл, машина, предназначенная для любви и наслаждений, вез на лоно природы этакое допотопное страшилище.

– У нас мало бензина, – угрюмо пробурчал он, – я не знаю, дотянем ли. Надо где-нибудь заправиться…

– Не надо, – решительно возразил бухгалтер, – поедем медленно и дотянем. Нельзя же без конца покупать бензин! Какой карман это выдержит?..

Учащийся пожал плечами и сел в седло. Бухгалтер занял место за его спиной. Бабушка удобно устроилась в коляске. Мотоцикл выпустил черное облачко и тронулся с места.

В этот миг Гарри Пох хотел бы до неузнаваемости изменить свою внешность. Хоть бы не встретить никого из знакомых! Сжав зубы, он решил не смотреть ни вправо, ни влево. Но все же замечал, как пешеходы останавливаются и с удивлением смотрят им вслед. Да и самому бухгалтеру было не по себе, и в его голове роились злые, мутные мысли.

– Стоять! – вдруг взвизгнула бабушка.

Мотоцикл, не обращая внимания на ее крик, несся по улица.

– Я говорю: стоять! Остановите! – кричала бабушка.

– Остановите, Индржих, – приказал бухгалтер и спросил:

– Что случилось, бабушка?

– Я забыла веер, – объявила старуха.

– Для чего вам веер, бабушка? – удивился бухгалтер.

– Так… – упорствовала бабушка, – я должна иметь веер…

Она представляла себя молодой дамой, катающейся по Стромовке в экипаже. Навстречу верхом на рыжем коне едет молодой поручик с навощенными усами. Глаза его сверкают, а грудь покрыта золотой шнуровкой. Поручик бросает на даму в экипаже жгучий взгляд. Она скрывает лицо за веером и с девичьей стыдливостью кокетливо возвращает ему признание в любви.

Вокруг мотоцикла уже собираются люди, из толпы летят ехидные замечания пражан, всегда склонных к насмешливым комментариям.

– Вернитесь! – яростно приказал учащемуся Михелуп. – Если она хочет иметь веер, она должна его иметь, ничего не попишешь…

Позднее мотоцикл можно было видеть на шоссе, в цепочке автомобилей, приобретенных в кредит и по встречному счету; скромных машин с помятыми крыльями, драндулетов, купленных из третьих рук, обшарпанных и покрытых пылью, и невесть что о себе мнящих лимузинов, и тщеславных щегольских авто экстравагантных форм. Вьется лента шоссе. Убегают назад деревья и придорожные столбы. Ветер свистит в ушах. Бабушка сидит в коляске, прямая – точно курица в гнезде, строго глядит вокруг и быстро шевелит черными бровями. Мотор громко тарахтит, безжалостно сотрясая путников. Кружевной зонтик подпрыгивает; бабушка едва удерживает веер в руке; и нигде не видно поручика с навощенными усами, галопирующего на рыжем коне, тем не менее бабушке кажется, что она полулежит на мягких подушках ландо и видит перед собой два потных гармонично покачивающихся конских зада. Со скоростью в семьдесят километров мчатся по шоссе семидесятые годы прошлого столетия.

Путников обволокла лесная прохлада. Край дремучих лесов окаймлен вереницей пустых автомобилей и мотоциклов. Их пассажиры, мужчины и девицы, укрылись в чаще, чтобы предаться любви. Мимо всего этого мчится мотоцикл, оставляя позади рекламные щиты, шарманки, сюсюкающими голосами просящие милостыню, весь род Медленноходящих, прижатых к краю шоссе, глотающих поднятую машинами пыль. Ту-ту! С дороги, ползучие твари! Освободите проезд мотоциклу, несущему на спине бухгалтера и даму семидесятых годов! Ту-ту! Здесь мчится властелин времени и покоритель пространств…

Вдруг мотоцикл забулькал и остановился. Учащийся слез с седла, отвинтил крышку бака и погрузил туда прутик.

– Так я и знал, – возмутился он, – нет бензина….

– Придется купить, – мрачно отвечал бухгалтер.

– Ага. А где? – ворчал шофер. – Деревня еще далеко. Теперь мы на мели. Я вас предупреждал.

– Ну-ну, – бормотал Михелуп, – что-нибудь придумаем…

Он сошел на землю и вместе с Гарри Похом стал толкать мотоцикл. Солнце жгло им шеи. Бабушка как ни в чем не бывало сидела в коляске и спокойно смотрела, как надрываются мужчины. Она прикрыла лицо зонтиком и кокетливо обмахивалась веером. Не говоря ни слова и громко сопя, мужчины толкали мотоцикл в гору.

Неожиданно из лесной чащи вынырнула смуглая женщина с дико растрепанными волосами. И направилась прямо к Михелупу. Схватив его за руку, она объявила, что будет гадать. Бухгалтер хотел резко ее оттолкнуть, но тут заметил, что неподалеку расположились табором цыгане. Над костром висела пустая консервная жестянка, усатый мужчина готовил обед. Рядом крикливо препиралось несколько чумазых детишек. Неподалеку сидел ребенок и пытался играть на скрипке с двумя струнами. Тощий коняга обкусывал лесную траву.

Михелуп испугался, раскрыл ладонь. Цыганка впилась взглядом в линии руки и напевным голосом предрекла бухгалтеру, что он должен получить по почте приятное известие. Она охарактеризовала Михелупа как человека с твердым характером, он на верном пути к успеху. Ему предстоит получить в приданое или в наследство большие деньги. Его ждет счастье в любви, но он должен опасаться высокой русоволосой женщины, жаждущей его погибели.

Цыганка взяла за гаданье крону, но уходить не собиралась. Цыганята окружили мотоцикл и стали клянчить табачку. Усатый мужчина поднялся, скорчил угрожающую мину. Другой мужчина, с латунным гвоздем в ухе шагнул вперед. Бухгалтер пал духом, да и учащемуся стало не по себе. Смеркалось. И как ни странно, не видно было ни единого автомобиля, хотя только что ими было забито все шоссе. Михелуп уже представлял себя догола раздетым и до последней монетки обобранным.

Вдруг бабушка рассердилась. Резко двигая черными бровями, она замахала зонтиком. Цыгане остановились, выжидая. Старуха подняла крик:

– Прочь, прочь отсюда! Не желаю вас видеть! Вы грязные и отвратительные! Я позову полицейского, он отведет вас в участок!

Цыгане отступили. Бабушка вылезла из коляски и пошла в наступление. Испугавшись страшной старухи, цыгане пустились наутек и скрылись в лесной чаще. Михелуп глубоко вздохнул, а вслед за ним и учащийся Гарри Пох.

46

Двое мужчин молча толкали мотоцикл по шоссе. Тьма густела. Зигзагами разрезали небо летучие мыши. Луга звенели монотонной песней кузнечиков, точно тысячи рук заводили тысячи карманных часиков. Вот ночная птица неслышно перелетела через шоссе. Вдали прозвучал гудок паровоза, послышалось его натужное сопенье.

Так-так-так… затарахтел где-то мотор. Минутами ветерок доносил приглушенный рокот, так-так-так слышалось все явственней. На горизонте вспыхнуло ослепительное сиянье, и подлетел маленький автомобиль. Синеватый свет озарил двух мужчин, толкавших мотоцикл, и старую даму, которая неподвижно, как статуя, сидела по кружевным зонтиком в привесной коляске. Развязное так-так-так смолкло. Автомобиль остановился. Господин за рулем, высунувшись из окошка, всмотрелся и вдруг воскликнул:

– Ха, пан Михелуп! Что случилось, пан Михелуп? Что происходит, пан Михелуп?