Текст книги "Дом на городской окраине"

Автор книги: Карел Полачек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 33 страниц)

Глава двадцать пятая

1

Утром пани Сырова хотела было выйти на лестницу, но дверь не поддавалась, будто ее что-то держало. Она позвала мужа. Чиновник вскочил с постели, и они вдвоем навалились на дверь. После долгих усилий им удалось ее открыть. За дверью стояли огромные десятичные весы.

– Как они здесь очутились? – недоумевала жена.

В растерянности взирали он на весы.

– Какое безобразие! – роптал чиновник. – Слыханное ли дело, чтобы десятичные весы ставили прямо под дверью! Долго ли покалечиться!..

Сообща она оттащили весы в сторону.

– Пани Сырова, – донесся сверху приглушенный голос. – Это весы пана хозяина. Я слыхала, как он сказал жене: «Поставлю-ка им под дверь весы, то-то обрадуются!». Я это говорю вам, чтоб вы знали, чья это работа.

Затем послышалось, как трафикантша осторожно закрывает дверь.

– Злобный человек! – возмутился чиновник. – Целыми днями только и думает, как бы нам досадить. Мошенник, негодяй, свинья! Я все ему выскажу. Видит Бог, ему будет не до смеха, когда он услышит, что я о нем думаю.

За окном возник и исчез темный силуэт.

– Он здесь, – шепнула пани Сырова.

– Отлично, – решительно произнес чиновник, – я иду.

– Боже… – взмолилась жена.

– Не бойся, я буду благоразумен.

Он вышел.

Полицейский ходил возле дома, мрачный и злой. Гневные мысли колобродили в нем и будоражили желчь.

– Пан Фактор, – сказал чиновник дрожащим голосом.

Полицейский, словно он был туговат на ухо, приложил к уху ладонь.

– Пан Фактор, я считаю… – снова заговорил чиновник.

– Что?! – вдруг заорал полицейский. – Вы что, не знаете, кто я такой? Я – владелец дома, и ко мне надо обращаться «пан домовладелец»! Зарубите это себе на носу, не то я за вас примусь! Эдакий сморчок, а позволяет себе черт знает что!

– Пожалуйста, не выражайтесь! – взвизгнул чиновник.

– Хорошо я его подцепил! – загоготал полицейский. – Сказал «сморчок» – стало быть сморчок и есть. Другим одежду раздает, а сам пищит с голодухи. Чиновник недоделанный! Ишь какой! Будет тут еще язык распускать. Горбатится, что мраморная кошка. Стойте прямо, когда с вами разговаривают!

Полицейский изверг на жильца все ругательства и выражения, заимствованные им из армейского лексикона.

– Если вам здесь не нравится, какого лешего вы сидите у меня на шее? – ревел он – Я вас не держу. С удовольствием с вами распрощаюсь. На ваше место сотня желающих найдется…

– Пожалуйста, не кричите! – отважился произнести чиновник. – Мы здесь потому, что заплатили вам деньги, а не по хозяйской милости…

– Ха-ха! Дали каких-то двадцать тысяч, а воображают, будто помогли мне встать на ноги. А ну, марш отсюда, проваливай, голодранец, чтоб я вас здесь больше не видал…

Чиновник пожал плечами и поплелся к себе.

– Прямо-таки напугал! – насмешливо произнес полицейский.

– Ну что? – спросила мужа пани Сырова.

Чиновник не ответил. Он опустил голову на ладони и тихо застонал.

– Ах, – сказал он минуту спустя, – что я за человек!.. Тряпка, размазня, ничтожество. Другой давно бы уже дал ему отпор, а я… я неспособен говорить резкости и неспособен… Каждый может плюнуть мне в лицо, а ответить я не в силах.

Жене стало жалко своего слабохарактерного супруга.

– Не говори об этом! Не каждый способен быть грубияном… Ты хорошо воспитан и не всегда умеешь за себя постоять. Только не падай духом, я уж как-нибудь сама найду выход из положения…

2

Полицейский ворочался под жаркой периной и никак не мог уснуть. Ему не давала покоя мысль о жильцах, от которых нет никакой пользы. Часы на здании школы отбивали час за часом, ламповщик потушил газовый фонарь перед домом, и комнату наполнили предрассветные сумерки.

– Тьфу! – сплюнул он и встал. Во рту у него пересохло, и он с жадностью напился воды.

– Ну да я, – бурчал он, снова ложась в постель, – уж что-нибудь да измыслю… Буду кумекать до тех пор, покамест чего-нибудь не придумаю. Не я буду, если не вытолкаю их взашей. – Наконец, он уснул.

В саду у его дома закопан клад. Он об этом знал и предвкушал, как однажды ночью извлечет кованый сундук, тяжелый, доверху заполненный дукатами.

Он сказал себе: «Выкопаю клад в ночь на четверг, когда сон жильцов самый крепкий».

Стоит полицейский на высоком холме и смотрит на свой сад. Луна над мертвенным краем висит, что медная тарелка над парикмахерской. Фабричные трубы, деревья, дома отбрасывают длинные тени. И тут он замечает, что в саду мелькают какие-то фигуры. Это жильцы, орудующие ломами и заступами. Они громко смеются и объясняются на иностранном языке. Среди них, словно кузнечик, прыгает чиновник.

Полицейский догадался: они выкапывают клад. Бешенство охватило его. Он силится крикнуть, а голоса нет. Хочет бежать, но видит, что у него и ног нет, что вместо правой ноги – резиновый протез. Он кричит: «Убью вас, убью! Всех перережу!» Но никто его не слышит, поскольку голос его похож на глухое гудение телеграфного провода.

Он проснулся в поту, измученный, в дрянном настроении… Поколотил жену и детей, и ему полегчало.

3

Той же ночью чиновнику приснился такой сон.

К нему на квартиру пришли какие-то люди. Было их человек десять, нет, сто, целая орава. У всех квадратные подбородки, усы под носом и полицейские фуражки. Чиновник обнаружил, что его кухню и комнату заполонила сотня Факторов – полицейских. Главный Фактор бормотал и что-то измерял. Потом крикнул: «Марш!». После чего остальные Факторы разбежались и тут же вернулись с тачками, наполненными землей и навозом, и вывалили все на пол. Они разбили гряды и посадили на них отливавшие голубизной капустные кочаны. Один из кочанов разрастался с такой быстротой, что начал вытеснять чиновника за дверь.

При виде этого светопреставления чиновник крикнул: «Я подам на вас в суд за нарушение гражданского кодекса!» Но главный Фактор расхохотался так, что весь побагровел. Чиновник кричал, проклинал, негодовал, но никто его не слышал: открыв дверцу печи, он выкрикивал слова протеста в дымоход…

Потом он проснулся и сказал жене: – Я не хотел переезжать к полицейскому. Это ты хотела. Вся вина лежит на тебе.

4

Возле трамвайной остановки полицейский встретил знакомого адвоката. – Фью – присвистнул полицейский, подняв палец – Вот удача.

Адвокат протянул два пальца и спросил: – Куда вы?

– Да еду в город купить гвоздей, а то у меня кончились, – учтиво ответил полицейский, подумав: «Вот у кого куры денег не клюют! Мне бы его заработки!»

– Нет, вы полюбуйтесь, – возмущался адвокат, – четверть часа жду трамвая, а его все нет. Но стоит мне закурить сигару, как он появляется. Нате, докурите!

– Благодарю за сигару, – обрадовался полицейский и аккуратно спрятал недокуренную сигару. – Хоть я употребляю сигареты, но выкурю сигару за ваше здоровье.

Они вошли в трамвай и сели друг против друга. Перекинулись несколькими ничего не значащими фразами, после чего адвокат извлек из портфеля бумаги и погрузился в чтение.

«Э! – подумал полицейский. – Да ведь у адвокатов есть в загашнике такие штучки, что враз вытурят жильца из квартиры. Незаметно выужу это из него, да еще и задарма…»

Вслух он произнес: – Чего только не бывает… Я знаю одного домовладельца, у него есть жилец…

Гм… – хмыкнул адвокат, не отрывая глаз от бумаг.

– Случай, пан доктор, куда как занятный, – продолжал полицейский. – Этот домовладелец – человек хороший, а жилец – мерзавец.

– Кхе, кхе, – закашлялся адвокат и приложил платок к губам.

– Домовладелец готов во всем пойти ему навстречу, а жилец все делает ему назло.

Адвокат провел ладонью по лицу.

– И вот приходит ко мне этот домовладелец и говорит, мол, так и так, пан Фактор, совсем замучился, посоветуйте, как выселить жильца. У меня на примете есть другой, гораздо лучше… Я ему отвечаю: есть на то законы, да ведь разве в них разберешься. Что я должен был ему посоветовать, пан доктор?

Адвокат холодно взглянул на своего визави и сухо обронил: – К этому можно подойти по-разному…

– Видите ли, пан доктор, – не унимался полицейский, – он все время пристает ко мне. Я уж и не знаю, как быть… Этот жилец и впрямь фрукт, а уж жена его – и говорить нечего! Что бы ему такого дельного присоветовать и чтоб по закону было?

– Зайдите ко мне после обеда в канцелярию, там поговорим, – сказал адвокат. Он сунул бумаги в портфель, прикоснулся к шляпе и вышел из трамвая.

«Тертый калач, – с уважением подумал полицейский, – сообразил, что я норовлю выудить из него совет задарма… Держи карман шире… И слушать не желает… „Зайдите ко мне после обеда в канцелярию…“ Хитер бродяга. Это, чтоб меня нагреть…»

Глава двадцать шестая

1

– Обед сегодня будет позже, – сказала пани Сырова.

Когда утром чиновник уходил на работу, в квартире царил раскардаш. Был день большой стирки, ненавистный день в семьях среднего сословия.

На полу валяется белье, жеваное, слежавшееся, бесформенное. Появляются плетеные корзины. Приходит пожилая женщина в нижней, некогда синего цвета, юбке, плоская, как доска. Волосы торчат во все стороны, руки красные, потрескавшиеся.

В доме суматоха. В прачечной в медном котле бурлит кипящая вода. Мыльный пар поглотил фигуры пани Сыровой и женщины в линялой юбке.

Когда чиновник пришел обедать, на столе, как всегда, дымился суп. Распорядок нарушен не был.

На сундучке возле плиты сидела прачка и пила кофе из синей эмалированной кружки. Ее потное лицо выражало ту степень блаженства, которым неизменно наполняет прачек кофепитие. Попив, она большим и указательным пальцами отерла уголки рта и благодарственно произнесла: – Благослови вас Господь, милостивая пани!

Она взяла свою мзду и ушла, постукивая опорками.

– Ну, дело сделано, – с облегчением вздохнула пани Сырова, предвкушая послеобеденный отдых.

2

Однако ей не было суждено отдохнуть. Возле дома расхаживал полицейский, мрачный и злой. Алчность превратила его кровь в желчь. Он был одержим стремлением отказать от квартиры жильцам, не приносящим ему никакого дохода.

Внезапно раздался его возглас: – Котел! Идите, полюбуйтесь на котел!

Чиновник испугался и положил ложку.

– Что случилось? Чего он опять кричит?

Пани Сырова вышла за дверь.

– Ступайте со мной! – шумел полицейский. – Ступайте, полюбуйтесь, в каком виде вы оставили котел! – и он устремился в прачечную. Следом за ним – пани Сырова. Чиновник тоже поднялся с места из-за стола посмотреть, что происходит.

Когда Сыровые вошли в прачечную, полицейский стоял возле котла, багровый, как медный чан. Ноги он расставил, словно лаборант, намеревающийся продемонстрировать слушателям любопытный физический опыт. В углу стояли трафикантша и пани Шолтысова. Они жались друг к дружке наподобие перепуганных куриц.

– Это, по-вашему, чистый котел?! – рявкнул полицейский.

– Как?! – попробовала было защититься пани Сырова. – Ведь я целый час отмывала котел содой с песком.

– Молчать! – гаркнул хозяин. – Знаю я вас! Вы меня не обманете! Вам это не удастся! Я человек по натуре добрый! Но портить свое имущество не позволю!

– А кто его портит? – попытался возразить чиновник.

– Вас не спрашивают! – обрезал его полицейский. – Я привел свидетелей, чтоб вы не говорили, будто я возвожу на вас напраслину. Пани, – обратился он к трафикантше, – как по-вашему, это чистый котел?

– Нет, – пискнула та.

– А что скажете вы, пани Шолтысова?

– Котел грязный, – шепнула другая.

– Слыхали? – торжествовал полицейский. – Им незачем врать! Если вы не приведете котел в порядок, разговор с вами будет короткий.

Он повернулся на каблуке и вышел из прачечной.

– Слушайте, слушайте, – вскричал, осмелев, чиновник.

Но полицейский натянул френч, схватил синий бидон и направился к себе, бормоча под нос: «С меня хватит!»

3

– Как вы могли сказать, что котел не мыт? – укоряла пани Сырова соседок.

– Не сердитесь на нас, пожалуйста, пани Сырова! – просительным тоном отозвалась пани Шолтысова. – Мы прекрасно знаем, что котел вымыт, но что оставалось делать. Ворвался: «Вы обязаны подтвердить!» Вы же его знаете. Он способен на все. Я боюсь его, как сатаны. Мы еще натерпимся от него…

Трафикантша расплакалась. – Со всеми хочется по-хорошему, – всхлипывала она, – а вот не получается. Проклятая жизнь, чего мне только не приходится сносить – не передать словами… Пресмыкаюсь перед ним, дальше некуда. Только бы не лишиться крыши над головой. Контракт нам обещал, а не дает. Говорит: «Там видно будет…» В результате мы совершенно беззащитны и целиком от него зависим.

– Теперь и к нам прицепился, – жалобно говорила пани Сырова. – А уж мы так стараемся… Прямо дышать боимся.

– Ничего не поможет, – сказала трафикантша, – он хочет вас выселить, поэтому, как бы вы ни старались, все без толку. Изо дня в день пристает ко мне с расспросами: – Ну что? Не было ли у вас чего с Сыровыми? Не было ли какого крика, ссоры? А почему? Почему никаких скандалов? Уж не заодно ли вы с ними? Смотрите! – Кто-то ему сказал, что семью, которая не ладит с остальными, можно выселить. Поэтому он хочет нас натравить друг на друга. А я не из тех, кто ссорится… Хоть бы он оставил меня в покое! Задарма ему стираю, убираю, лишь бы все было тихо, – запричитала трафикантша. – Если он не прекратит, не знаю, что с собой сделаю…

– Да, угораздило же нас всех… – пробормотал чиновник.

4

Ночь опустилась на предместье. Все живое спало, лишь полицейский бодрствовал. Усердно писал и разлиновывал. В результате этой деятельности под руками у него появилась аккуратно разграфленная инструкция под названием:

Правила стирки белья.

Графы разделяли месяц на равные части, и в каждой из них был обозначен день, когда тому или иному жильцу разрешалось заниматься стиркой.

Ниже следовало, во-первых,

Пояснение,

которое гласило:

Ежели дата приходится на праздничный день, стирка переносится на первый день после праздника.

И, во-вторых:

Распоряжение

Жильцам вменяется в обязанность сдавать котел и помещение прачечной в полном порядке. Жильцы обязаны докладывать обо всех неполадках и нарушениях хозяину дома.

Виновные в несоблюдении данного распоряжения будут наказаны.

Фактор Ян, домовладелец.

Глава двадцать седьмая

1

Наступил сентябрь. Дни были прозрачны и нежно-меланхоличны. Кустарники и деревья на косогорах поредели, в парках под ногами прохожих шуршала опавшая листва. Над полями к чистому, стального оттенка небу поднимался дым от костров. Детвора, шумно резвясь, запускала бумажные змеи. Солнце было еще в силе, но уже ощущалось, что конец лета не за горами.

Яблоко в саду полицейского созрело. В один прекрасный день хозяин сорвал плод, пожелтелый, с румяными полосками. Он завернул яблоко в платок и понес его домой с такой осторожностью, будто в руках у него был сосуд с драгоценной влагой. Некоторое время яблоко лежало у него между окон, и он тешил себя созерцанием плода. Однако позже он осознал, что фрукты относятся к той категории собственности, которую мы сполна ощущаем таковой, лишь когда употребляем в пищу.

Однажды он собрал все свое семейство, разделил яблоко на четыре части, поскольку семья состояла из четырех человек, и, глубоко растроганный, сказал: – Вот вам на пробу первое яблоко из моего сада. Это яблоко выросло на моем саженце, который я посадил на своей земле. Никто другой не имеет права съесть это яблоко, кроме меня самого, а также вас, ежели я с вами поделюсь. Съешьте и запомните: я всего лишь сын бедных родителей, и только благодаря своему усердию и предусмотрительности я владею сейчас домом и садом. Хозяином всего, что находится на моем участке, являюсь я. Кто над моей собственностью надругается, на того обрушится мой гнев.

Затем семья молча съела яблоко, преисполненная сознанием значительности момента.

2

В лавке пана Мейстршика пани Сырова делала покупки. Там же была какая-то женщина в плюшевой шали, которая уже управилась с покупками, но не торопилась уходить, поскольку пребывание в лавке давало ей возможность пообщаться с людьми. Она этой возможностью воспользовалась, вступив в разговор с пани Сыровой.

– Вы живете, – спросила она, – у Факторов?

Лавочник навострил уши и воскликнул: – Что-нибудь еще изволите? Может, цикорий? Или одеколон, растирание, кофе брандысский, в зернах, цикориевый с добавлением жареных фиников? У меня имеется все.

– Нет, не надо, – ответила женщина. – Так, значит, вы живете у полицейского. Право, пани, не завидую вам…

– Душистый перец, бадьян, горький перец, – нервозно прервал ее лавочник. – Может, все это у вас кончилось?

– Специй у меня достаточно, – провозгласила женщина. – Ну и жук этот ваш полицейский! Такой скупердяй…

– Есть метлы из рисовой соломки, щетки из натуральной щетины, извольте взглянуть! – восклицал лавочник.

– Мне не нужно… О, этого Фактора все знают. Как-то раз…

– Шлепанцы под названием «микадо», – в отчаянии выкрикивал лавочник. – Нужная и очень практичная вещь для дома. Есть на складе и по сниженной цене.

– На что мне домашние туфли! У меня есть, никак износить не могу. Этот Фактор подложил полиции хорошую свинью, – во время войны он отпускал за взятки спекулянтов…

– Пани, – простонал пан Мейстршик, – купите манной… Чечевицы, гороху, пшена, или спирта для горелки…

– В другой раз. На этом ваш полицай и разжился, дом себе отгрохал…

– Мамаша! Вы ничего не забыли купить? Вернетесь домой и скажете: «Ах, я растяпа, ведь я же уксус хотела купить!»

– Какое там! Я ничего не забываю. Теперь он задирает нос и делает вид, будто ему принадлежит весь город. И всех тиранит…

Внезапно лавочник принялся истово петь:

 
Дома, бывало, цветиком алым
радовала глаз…
Дом свой покинула, молодость сгинула,
мир для тебя погас… —
 

пел он, приплясывая за прилавком, точно в него вселился бес.

– Вы сегодня какой-то веселый, пан Мейстршик, – заметила женщина, с подозрением глядя на лавочника.

– Да! Да! А почему бы и нет! – восклицал тот. – Ведь я такой молодой и красивый! О, я знаю столько песен, и таких замечательных, вы удивитесь! Когда придете в следующий раз, я спою вам хотя бы эту – об убийстве на Лужицкой улице. Знаете ее? Вот послушайте! «На Лужицкой улице кто же не знает, что Бемова Анна такая-сякая… В окошке сидит, молодых завлекая. Прости ее, Господи, что не святая!»

– Отстаньте, – презрительно воскликнула женщина. – Песенки – это не для меня…

И она направилась к выходу, жестами показывая пани Сыровой, что лавочник сегодня явно под мухой.

Оставшись в одиночестве, лавочник отер пот со лба и простонал: – Проклятые бабы! Вечно перемывают косточки этому полицаю. Вы что, в другом месте не можете о нем говорить! Еще подведут меня под монастырь, а ведь я вообще не причем…

3

Говорят, чему быть, – того не миновать. Утром лавочник нес жене полицейского кринку молока, что входило в его ежедневные обязанности. Во дворе дома, где жил полицейский, глазам его предстала такая картина: он увидел стоявших кружком жильцов, посреди круга – две женщины. Руки в боки, волосы растрепались, меряют друг друга дикими взглядами.

– Тоже мне инженерша! Тоже мне домовладелица! – визжала супружница полицейского. – Да я вас ни в грош не ставлю!

Но по части красноречия пани домовладелица нисколько не уступала жене полицейского. Это была старая мегера, закаленная в непрестанных стычках с жильцами дома на улице Гаранта. Тщедушная, с крючковатым, как у совы, носом, она с поразительным бесстрашием кидалась в бой, сражаясь за свое верховенство со всем сонмищем беспокойных обитателей своего огромного дома.

– Тоже мне полицейша! – бросала она в ответ. – Вам следовало бы самой заботиться о порядке в доме, а не подначивать других безобразничать!

– Я – безобразничаю? – полицейша повысила голос на целую квинту. – Повторите, что вы сказали!

– Безобразничаете! – повторила домовладелица, обводя взглядом собравшихся и ища в них моральной поддержки. – Вместо того, чтобы учить своих сорванцов хорошему, вы подговариваете их плевать на мое окно…

– Как вы смеете называть моих деток сорванцами, – взвизгнула жена полицейского. – Ах вы, ах вы!..

– Что – я? – с вызовом вопросила пани домовладелица.

– Сами знаете, – ответила пани полицейша.

– Что я сама знаю? – спросила пани домовладелица.

– Всем известно, что вы за птица, – и жена полицейского обвела глазами ротозеев, тоже ища их поддержки. Но собравшиеся оставались безучастными, ничем не выражая своего предпочтения той или другой стороне: ни пани домовладелица, ни пани полицейша не пользовались симпатией обитателей дома.

Борьба ожесточалась. Страсти накалялись.

– Вы… Вы… – пыхтела пани домовладелица. – Вы бесстыжая, тьфу, тьфу, тьфу!..

– Как вы смеете? – заорала пани полицейша. – Вы… Называете себя инженершей, а сами торговали на барахолке. Горшки продавали на Кампе. Мы все о вас знаем. Нас на мякине не проведешь. Нечего нос задирать!..

– Это неслыханно! – ужаснулась пани домовладелица. – Такая подлянка, а еще осмеливается… Вы… не доводите меня… Не то я за себя не ручаюсь… Я не настолько вульгарна, чтобы вступать с вами… ах вы, кляча эдакая…

– Что? Вы обозвали меня клячей? Хорошо же… Пан Мейстршик, вы свидетель!

– А вы обозвали меня торговкой с барахолки. Пан Мейстршик – свидетель.

– Вы свидетель!

– Вы свидетель!

Соперницы принялись тыкать в пана Мейстршика указательными пальцами, как это делают дети, декламируя считалку.

У бедного лавочника потемнело в глазах.

– Я… – залепетал он, – я принес молоко…

– Вы свидетель, что она обозвала меня клячей, – взвизгнула жена полицейского.

– Вы свидетель, что она меня оскорбила, – прокаркала пани домовладелица.

– Я молоко принес… – забормотал пан Мейстршик. – Отличное молоко, высшего качества, у меня всегда все свежее, извольте посетить мое заведение…

В этот момент появился возвращавшийся с работы полицейский. Учуяв неладное, он ощутил, как в нем шевельнулся начальственный инстинкт.

– Разойдись! – скомандовал он. – Не скапливаться в одном месте! Живо, живо, не то накажу!

Собравшиеся зашумели, как сосновый бор, и начали расходиться, наперебой обсуждая случившееся.

– Накажите лучше свою жену, – закаркала пани домовладелица. – Арестуйте ее, если вы такой справедливый! Она во всем виновата.

– Молчать! – гаркнул полицейский. – Слышать ничего не желаю! Все по свои местам! Пани Мандаусова, именем закона призываю вас удалиться в свою квартиру!

– Я вам никакая не пани Мандаусова, – запротестовала старая мегера. – Я ваша домохозяйка! А если вам это не по нутру, съезжайте! Буду только рада.

– Молчать! Что вы такое говорите? Я арестую вас за то, что вы мешаете мне исполнять служебные обязанности! Расходиться в разные стороны. Анастазия налево, пани Мандаусова направо…

– Вы здесь не распоряжайтесь! Не вы здесь начальник! Я хозяйка этого дома, а вы – всего лишь квартиросъемщик. Она посмела обзывать меня. За эту наглость я подам на вас в суд!

– Ха-ха! Сделайте одолжение, обратитесь к правосудию, ежели думаете, что чего-нибудь добьетесь! Сделайте одолжение… Я и суды – это одно и то же. Я представлю суду доказательства, что вы силком выставляете нас. Там вам объяснят, что такое права квартиросъемщика…

– Позвольте… – вмешался в разговор молодой человек с крысиным лицом, – должен вам сказать, что пани Мандаусовой нанесена незаслуженная обида. Ваша супруга заявила, что она не инженерша, а торговка… Если вы человек справедливый, то и рассудите по справедливости. Всем известно, что покойный муж пани Мандаусовой был инженером, а посему…

– Вас не спрашивают, – ощерился полицейский, бросив на молодого человека с крысиным лицом испепеляющий взгляд. – А коли не спрашивают, то и ступайте своей дорогой….

– Это мой будущий зять, – заверещала пани Мандаусова, – и он имеет право вступаться за меня. Или, может, уже и говорить нельзя?

– Ха-ха, зять! – ехидно засмеялась пани полицейша. – Таких зятьев… Когда девка себя не соблюдает, то хоть полсотни зятьев сыщется…

– Что вы хотите этим сказать? – проскрежетала пани Мандаусова. – Кажется, я вас… Пан Мейстршик свидетель, что вы задели честь моей дочери…

– Пан Мейстршик – мой свидетель и на суде скажет все, как было.

– Свидетель! – простонал пан Мейстршик. – Я ничего не знаю… Я принес молоко… Я тут не причем… Я старый человек и не понимаю, о чем идет речь…

– Встретимся в суде! – воскликнула пани домовладелица.

– Пожалуйста! – насмешливо отвесила поклон жена полицейского.

– Пойдемте домой, пани Мандаусова, – увещевал молодой человек с крысиным лицом, таща пани домовладелицу за юбку, – на суде выяснится все. И будет установлено, кто является виновником таких вот безобразий…

4

«Ах, Господи на небеси! – стенал лавочник по дороге домой. – Вот ты и получил, Мейстршик, свое. Будешь, говорят, свидетелем на суде. Они даже не спрашивают, хочешь ты этого или нет… Какой из меня свидетель, Боже ж ты мой! Простите, я ничего не знаю. Говорите со мной по-ангельски или по-сатанински, я ничего не слышал и ничего не видел, потому как мой старый котелок уже не варит… Досточтимый суд, разумеется, я хочу говорить чистую правду… Но если вы хотите что-то узнать, соблаговолите вызвать кого-нибудь другого, ведь там было полно людей, что сельдей в бочке, если можно так выразиться. А что толку от меня, старого дурака. Кто-нибудь из молодых обо всем расскажет вам толково и складно.

Иные наделены таким даром речи, что способны часами говорить, не закрывая рта. Я же не могу ничего сказать… У меня уже и глаза не видят и уши не слышат, ведь мне, досточтимый суд, пошел уже седьмой десяток, годы, как изволит знать досточтимый суд, не малые.

Говорят, ты свидетель. Какой же я свидетель, скажите на милость?! Я, простите, держу лавку… Зарабатываю себе на жизнь по слову Божьему. Каждого стараюсь обслужить как следует. Никто не может поставить мне в вину ни вот столечко. Если досточтимый суд закажет у меня шнурки для ботинок, – сделайте одолжение, я к вашим услугам. Пожелает досточтимый суд ваксу для обуви, свечи или мыло, – рад стараться… А также повидло, соду, сахар, цикорий, у меня на складе есть все. Хлысты, ручки, вишневые чубуки… – все может получить у меня досточтимый суд. А ведь сколько хлопот с такой торговлей! О другом мне и думать некогда… Я из лавки-то и отлучиться не могу, иначе пойду по миру… Лучше уж соизвольте милостиво освободить меня от дачи показаний, я к этому не приспособлен… Я – торговец, а никакой не свидетель. Я должен ладить со всеми. Скажешь словцо, и потерял клиента… Я скажу попросту, пусть никто, в том числе и досточтимый суд, не морочит мне голову. И все тут!»

Придя домой, пан Мейстршик жалобно сказал жене: – Ах, Майдалена, великая напасть свалилась на наши старые головы. Дурно мне и слабость большую ощущаю я.

Он улегся, тяжко вздыхая. Жена заварила ему чай из лечебных трав.