Текст книги "Иан К. Эсслемонт Печаль Танцора (СИ)"

Автор книги: Карбарн Киницик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)

День заливал улицы ярким светом. Дорин оказался на широком бульваре, пролегавшем примерно с юга на север и делавшем почти незаметный изгиб. Над крышами трехэтажных построек вдалеке нависала вторая стена. Он понял, что стоит в пределах Внешнего Круга, самого наружного района города. Воздух был спертым и отнюдь не ароматным, вонь людского пота перебивала даже запах горелого масла из харчевни. Он стоял, усердно делая вид, будто озирается по сторонам, не ведая, куда пойти.

– Может, в настоящий город? – спросил кто-то сзади.

Он обернулся с улыбкой. – Да. Не знал, что он такой... огромный.

Мужчина был коротышкой, слишком выпуклым в середине тела, черная борода намаслена и заплетена в косички. Золотые кольца сияли на пальцах и в ушах. Он ответно улыбнулся Дорину. – Да, полагаю. Так откуда же ты?

– Вы наверняка даже не слышали. Деревня около Куллиса.

– Куллис? Земли Тали? Так удачно выходит, я знаю одного парня оттуда.

Дорин снова заулыбался. – Вот как? А его имя?

Проходимец начал озираться. – Я вас познакомлю. Слушай, после такого пути у тебя, верно, в горле пересохло. Как насчет выпить? Угощаю.

Он нахмурился. – Могу сам заплатить.

– Разумеется, паренек! Без обид, прошу. Я просто хотел быть приветливым. – Мужчина надавил на спину Дорина, вынуждая его пойти с собой. Он позволил.

– Так какие твои планы? – спросил проходимец, заводя его во все более темные и узкие переулки. – Ремеслом владеешь?

– Хотелось бы стать учеником... может, оружейника.

Мужчина схватился за масляную бороду. – Оружейное дело! – Он свистнул. – Очень трудное ремесло, чтобы вписаться. Прежде всего, начинают там раньше, младше, чем ты.

– О? Это же... очень плохо.

Незваный приятель затащил его в узкий кривой тупик. Развернулся, засунув пальцы за широкий пояс. – Вот и пришли, парень.

Дорин огляделся. «Довольно глухо, тем лучше для моей задачи». – Здесь?

– Да. Здесь ты и останешься.

Шаги за спиной. Он повернулся, видя четырех парней. Они выскочили из бокового прохода, вооруженные толстыми палками. «Не острое оружие. Значит, просто грабеж». Он сделал шаг к проходимцу, выражая всяческое смущение. – Не понимаю. Тут ничего нет.

– Останешься здесь, паренек, если не отдашь этот милый пояс и все длинные ножи. Да где ты их достал... – Тут Дорин, вдруг оказавшийся позади него, выхватил один из указанных ножей и прижал к шее грабителя.

– Никому ни шага!

Юнцы удивленно застыли. Мужчина поднял пустые руки. – Потише, паренек. Вижу, ты изрядно ловок... может, мы...

Дорин прижал лезвие еще сильнее. – Ответишь на вопросы, и я оставлю тебе жизнь.

– Вопросы? Какого... – Дорин нажал так резко, что мужчина привстал на цыпочках, шипя от боли.

– Мне нужны имена. Имена тех, что правят черным рынком. И ассасинов. Хочу свести знакомство.

– Наемных убийц? Вот как, значит... Парень, ты слишком зелен. Защитница не позволяет в городе убийств. Жаль, но должен сказать прощай. – Проходимец махнул рукой.

Дорин посмотрел на четверых юнцов, готовясь к нападению. И... вдруг оказался на земле, пялясь в голубое небо над узкой щелью переулка. Один глаз застлало ярко-розовым туманом. Сверху нависло лицо толстого мужлана.

– Смотрел на парней в аллее, да? Твоя ошибка, резунчик. Нужно было следить за крышами. Хенганские пращи, приятель. Смертельно точные. Ну, мы забираем твои ножи и пояс. Без обид, а?

Он хотел проклясть проходимца именем Худа и еще хуже, но рот онемел, глаза закрылись тяжкими шторами, оставив его в темной коробке. Больше он ничего не ощущал.

Пробудили его зуд и жжение. И лившийся на лицо дождичек. Дорин заморгал, открывая глаза; сквозь тучи над переулком пробивалась первая заря. Что-то кусало голову. Он сжал руками уши, ощутив тепло и влагу, под ладонями забегало – он отдернул руки, увидев темную кровь и толпу счастливо-сытых тараканов.

Затем он оказался на втором этаже, над верандой. Как туда попал, было неясно. Но испытанные страдания и память о кишевших в ладонях паразитах взбунтовали желудок; он свесился над улочкой. Оперся о деревянную крышу, а насекомые внизу ринулись к рвоте, как на славное угощение.

«Боги, во мне рождается серьезная нелюбовь к этому городу».

В голове мутилось. Он вытер губы, решил поискать место, где можно укрыться и выспаться.

Темные переулки проявлялись серией разрозненных образов; кто-то рвал с него куртку, а он отбивался; он бежал, ударяясь головой о кирпичную стену... Странно, но удар очистил мысли – так блеск молнии в ночи позволяет ясно видеть. И увидел он большую деревянную постройку вроде амбара, и влез наверх, найдя затененное место в углу покатой крыши, и притулился там, во тьме под открытым небом. Да, амбар был пристроен к высоченной стене Внутреннего Круга.

Он не хотел спать; но голова кружилась, и он дернулся, поняв, что успел лечь набок. Встревоженный Дорин сражался против сна, но безуспешно. Ватная немота охватила разум, он проваливался во мрак...

Легчайшее касание заставило его сжать пальцы. Раздался звук – высокий женский взвизг.

Он открыл глаза, точнее, один глаз – второй склеился и не поддавался. Он сжимал запястье миниатюрной женщины, а та смотрела широко раскрытыми глазами черного соболя.

Поразительно, но в глазах не было страха. Лишь краткое удивление.

– Тебе серьезно досталось, – произнесла она.

– И скажу, что поделом.

– Нетипично для воришки.

– Я не вор.

– Ага. Это все объясняет.

Он выпустил ее руку; осторожно коснулся лба, обнаружив холодную примочку. – Спасибо.

– Манеры? Опять не по-воровски.

Дорин ощутил как лицо кривится в гримасе недовольства. – Сказал тебе...

Она махнула рукой: – Да, да. Вот ты, ранен, скрываешься на крыше, но не вор. Но я тебе верю, потому что ты явно из тех, кого ограбили. – Она как бы обвела рукой все его тело.

Хмурый Дорин изогнулся, чтобы осмотреть себя. Куртка пропала, рукава рубахи порваны и залиты кровью, брюки – то же самое, ноги босы. У него забрали башмаки? Он не помнил такого события. Но вот они, ноги – почерневшие, в грязи и сочащиеся от множества ссадин. Он хотя бы сохранил кожаную поддевку-нагрудник с костяными ребрами прочности.

«Ради зверобогов, я стал вонючей развалиной! Один день в Ли Хенге, и пал ниже последних бродяг!»

Все его чувства свелись к мучительному смущению и нарастающей мрачной ярости. Смущению своим нынешним состоянием; ярости против тех, кто довел его до такого.

– Идем внутрь, – настаивала девушка. – Скоро рассветет, и стража на стене сможет тебя увидеть. – Она указала наверх.

Он поглядел на стену Внутреннего Круга, потом обозрел окрестности. Мельком отметил затененную путаницу крыш и вид далеких Сетийских равнин, засиявших розовым и пурпурным светом: рассвет был близок.

Кивнув, он встал на ноги, морщась и шипя сквозь зубы. Помялся, чувствуя мучительную боль в стертых подошвах; его подташнивало, в голове стучал молот. Девушка помогла ему устоять. – Сюда. – Она вела его к фронтону, где открытые окна позволили войти внутрь. Высокий чердак оказался загроможден пыльными сундуками и тюками, дощатый пол устлан соломой. Птицы взволнованно вспорхнули, шумя крыльями.

Она помогла сесть на кипу соломы. – Отдохни тут, потом я принесу еды.

Дорин не знал, что ответить. Никогда он не ощущал себя столь беспомощным. – Благодарю. А ты...

– Уллара.

– Почему же...

Девушка покраснела, отворачиваясь. В голове прояснилось настолько, что он мог внимательно ее изучить, отмечая мазки сажи на покрытых веснушками щеках и то, что ее блузка без рукавов ветха и не раз заштопана, а юбки давно потеряли яркость цвета. Должно быть, именно пристальный взор заставил ее отступить к стене мансарды, сказав с беззаботным видом: – О, я собираю всё, что найду на крышах.

Она распахнула люк в полу и пропала.

Дорин озабоченно наморщил лоб, озираясь. На всех сундуках, ящиках и тюках, на стропилах сидело множество птиц. Они изучали его немигающими бусинами глаз. Он поразился, начав смутно осознавать: здесь собрались исключительно хищные птицы. Узнал обычного красного сокола равнин, пятнистого ястреба, сов больших и малых и даже двух бурых орлов. У многих он заметил самодельные лубки на крыльях или ногах.

Дорин фыркнул, поднимая тучку соломенной пыли. «Приветик. Похоже, я ваш новый раненый брат».

Имя Уллара наверняка было сокращением ее истинного, гораздо более длинного хенганского имени. Она вернулась в середине дня с небогатой пищей и уселась, подтянув тонкие ноги под юбки. Стала наблюдать, как он ест. Дорину пришлось избавляться от раздражения, ибо он ощутил себя спасенным котом или, точнее, птичкой, попавшей под женскую заботу.

Прикончив хлебные корки и варево из овощей, он опустил миску и вытер пальцы о солому. – Мне пора идти.

Девушка следила за ним, уперев подбородок в руки, с наводящей странную жуть интенсивностью, так, словно видела насквозь. Казалось, она совершенно лишена самоконтроля и привычки соблюдать приличия – черт, которые он встречал в девицах из Тали. – Похоже, ты не привык благодарить, – заметила она деловым тоном.

Он заставил зубы разжаться. – Благодарю тебя за все сделанное.

– Тебе тут рады. Не нужно уходить.

– Меня могут найти.

– Ну уж нет. Сюда больше никто не ходит.

– Что это за место?

– Мансарда нашего предприятия. Мы ведем конюшни. Отец позволил мне держать птиц – они уничтожают вредителей.

Он увидел, как один из больших хищников, ястреб с длинными когтями, выскользнул в открытое окно фронтона. – Думаю, еще они прореживают популяцию местных собак и кошек, – пробормотал он. – Большие пташки.

– Верно, – согласилась она. – Почти всю нужную работу делают совы. – Она снова изучала его, не мигая, склонив набок голову. Масса нечесаных каштановых волос повисла вокруг головы, словно грязный нимб. – Ты тоже ночной охотник.

Он чуть заметно кивнул.

– Тебе следовало бы поспать. Я приду и разбужу тебя. – Он нахмурился, ибо это звучало безапелляционным приказом. Заметив это выражение, она объяснила: – Нужно восстановить силы перед грядущим.

Тут он нахмурился еще сильнее, брови сошлись. – И что грядет?

Она наклонила голову, сжала подбородок кулачком. Взгляд стал почти сонным. – Ночная охота, разумеется.

Позже, хотя голова болела до рвоты, он сумел поспать – плохо, то и дело пробуждаясь, не понимая, где оказался. Сердце стучало и стучало.

Девушка вернулась под вечер. Принесла еще объедков и каменный кувшин, полный свежей воды из дождевой цистерны. Эти объедки, сообразил Дорин, не предназначались птицам и значит, сейчас голодные псы смотрят на знакомую заднюю дверь тоскливыми, но полными надежды глазами.

Он поблагодарил ее еще раз – поистине непривычное поведение, ведь он редко имел повод кого-то за что-то благодарить. Потом вылез через окно и спрыгнул в переулок внизу.

Встав у открытого окна, Уллара смотрела, как он уходит. Потом обернулась и дважды ухнула в темноту мансарды. Воздух взволновался, встрепав блузу и складки юбок; темный силуэт высотой по бедро показался рядом. Дерево затрещало, когда птица вонзила когти в подоконник. Склонившись, она начала шептать в большое, торчащее, оперенное ухо. Черные как ночь глаза дважды моргнули, филин простер крылья, взмахнул и унесся в тени.

Она же выбралась на прогретую черепицу крыши у окна. Туго натянула юбки на ноги и села, прижав колени к груди. Коснулась колен острым подбородком и начала покачиваться, грезя о прямых черных волосах над бледным лбом, остром носе и тонких губах. Весьма хищный профиль. Но приятнее всего было воспоминание о глазах, открывшихся резко и тревожно, когда он ощутил на себе взоры диких ловцов.

***

Рефел'яра Ундафал Брунн, известный на улицах Ли Хенга как Рефель, должен был бы ощущать себя счастливцем. Заманил того юнца и поймал в сеть более пятидесяти квонских золотых кругляшей. Одну монету можно разменять на четыре хенганских. Добыча из самых крупных. Все было зашито в перевязях и поясе парня. И оружие – весьма хорошего качества. Стоит не меньше двадцати кругляшей.

Это его и тревожило.

Парень спрашивал насчет братства или гильдии ассасинов, какие бывают в других городах; его сокровища вполне могли быть наградой за такого рода работу. Похоже, он обокрал убийцу.

И оставил в живых.

В конторе на третьем этаже здания, что прилегает к рынку тканей во Внешнем Круге, Рефель игрался с одним из ножей чужеземца, раз за разом крутя клинок в пальцах. Снизу доносились грубые возгласы и смех его собственных уличных забияк. Они развлекались костями, шутили и подначивали друг дружку.

Откуда ему было знать? Да ничего и не изменить. Что сделано, то сделано по божьей воле. Такая его натура, что никого не убивает – и ничего не поделать. Возможно, Близнецы только что сыграли со стариной Рефелем последнюю шутку.

Он коснулся черненой грани ножа. «Такой тонкий, что можно бриться... если бы я брился».

Стук в дверь. – Да?

Ле, один из его громил, поднялся по лестнице и вручил кусок рваной тряпки. – Беспризорница, уличная дрянь, вот принесла.

Он сломал самодельную печать, стянувшую складки. На ткани аккуратным почерком уличного писца было выведено одно слово. Полночь. И грубо нарисованный углем нож.

«Ага. Я был прав».

Рефель отбросил тряпку, решив позже сжечь. Вгляделся в криворотое, озадаченное лицо Ле. – Пусть ночью все выходят. Пусть палочники обирают пьяниц. Пусть смазливые девки и пареньки завлекают клиентов. Всем работать.

– Фестиваль Бёрн еще нескоро...

– Я сказал, значит сказал!

Парень отпрянул, дернув себя за клочковатую бороду. – Как скажешь. – Люк захлопнулся.

Хорошие парни и девки, все они. Даже костоломы, сборщики и громилы. Даже они. Забить до беспамятства могут. Но убить – нет. Никаких ножей. Это дела совсем иного сорта. Итак, приятель желает поговорить. Поговорить можно. Дело-то поправимое. А если парень имеет в виду не разговор... ну, нужно будет предупредить по-честному, верно?

Он весь вечер провел над счетами – весьма унылое упражнение для любого мелкого дельца. Легальный бизнес "по импорту" только выцеживает деньги. Все доходы от попрошаек, малолетних шлюх и воришек, от грабежей даже при всей изворотливости едва позволяют держаться на плаву. Слишком много неуверенности из-за сетийских налетов, ужасного зверя-человека: слишком много неофициальных поборов и бандитских наскоков. Коммерция в этой стране разваливается после падения последней талианской гегемонии. Да, и портовые сборы в Кауне стали нестерпимо высокими. Тамошние жители не лучше воров.

Что же делать простому предпринимателю?

Он вздохнул, оттолкнул книги. Поднял глаза и в тусклом свете свечи узрел напротив себя того парня с темными волосами. Сердце куда-то провалилось, бешено стуча. – Ты так рано, – прохрипел он.

– Разумеется. – Тощий юнец демонстративно оглядел контору. – Без охраны?

– Да. Я так понял, ты хочешь говорить.

– И правильно. Хочу поговорить – и еще кое-что. Ну... – он опустил длиннопалую руку на стол, – я задавал вопрос несколько дней назад...

Рефель сглотнул, чувствуя боль в горле. Опустил руку на бедро, чтобы контролировать спусковой крючок самострела под столешницей. Разговоры хорошее дело, но если ты не дурак, заботишься о гарантиях. – Я знаю всех, парень. Если ищешь работу, я пошлю словечко. – Лицо юнца помрачнело. Он такой непримечательный, подумалось Рефелю. Даже скучный. Незаметный. Но это же к лучшему, верно? В таком ремесле только глупец хочет выделяться.

– Я думал, ты сказал, что в городе нет братства. Что-то насчет Защитницы.

– Да, нет организации. А убийства есть. Довольно много. Происшествия случаются... если ты понимаешь.

Юнец кивнул. – Понимаю. – Он всматривался в собеседника, глаза внимательные, как у хищника. – Поспрашивай. Принеси мне любые предложения. Знаешь гостиницу ниже по улице?

– "Прибрежье"? Да. – Рефель не добавил, что хозяин перед ним в долгах по самые кустистые брови.

– Я сниму там комнату.

– Я все устрою, разошлю вести.

– Отлично. – Парень подался вперед, не отрывая ладоней от стола. – А теперь насчет моего имущества...

***

В конце лета семейство Феветалвен попросило Защитницу расследовать смерть их уважаемой матроны, Денили Лиежен Феветалвен. «Тетушка», как звали ее многочисленные клиенты, держала бордель и одну из самых крупных обменных контор города.

Десять дней спустя сонная рабыня открыла дверь борделя. Выглянув в щелку, присела в реверансе, начав: – Простите, добрый господин, но дом еще не открыт. Может быть, вы решите... Ой! – Она подняла глаза, и дыхание замерло в груди. На пороге стоял самый красивый мужчина, какого она видела. Светлые, длинные вьющиеся волосы обрамляли улыбающееся лицо; дорогой работы белоснежная рубашка была стянута широким алым поясом над черными шелковыми панталонами. Стройный мужчина подмигнул ей, и пусть рабыня повидала куда больше, чем положено девицам ее возраста, но залилась краской.

– Меня ожидают, – произнес он голосом мягким и вежливым, так, словно знал обо всех трудностях и тяготах ее жизни.

– Сюда, – пролепетала она, склоняясь ниже.

Мужчина помедлил в холле, озираясь. Девица стоял неподвижно, желая, чтобы он бросил на нее еще один взгляд.

– Спайви! – закричала из комнаты женщина. – Какого Худа ты открыла треклятую дверь? Ах ты бездарная... Ой! – Вошедшая в холл худощавая женщина тоже задохнулась, но не по причине красоты гостя. Присела в поклоне и указала на лестницу: – Сюда, прошу... добрый господин. Я Тапал, хозяйка дома.

Она провела его в комнаты покойной тетушки. Гость начал ходить, исследуя стены и окна. – Все окна закрыты и заперты, – сказала она, не в силах оторвать взгляда. Защитница, думала хозяйка с завистью, берет себе не самое худшее, это точно.

Он рассеянно кивнул. Замерев перед большим камином. Встал на колени и подержал руку над камнем очага. – Холодный.

– Ну, ведь не сезон? И труба тут узкая.

– Прямоугольная, – сказал он, заглядывая вверх. Засунул внутрь руку и осмотрел сажу на пальцах. Снова заходил по комнатам, теперь изучая груды ковров и половиков. Наконец обернулся к ней. – Позор вашей госпоже, что не разводила пламя. Была бы жива.

Она раззявила рот. «Конечно нет! Как такое возможно?»

Он поклонился и направился к лестнице.

Она хотела пойти следом, но пятно на ковре, там, где он стоял, привлекло внимание. Черная сажа. Она смотрела на мерзкую отметину, пока стук шагов не заставил ее опомниться.

У дверей Спайви приседала, не отрывая взгляда от мужчины. Он тепло ей улыбнулся: – Всего хорошего, дитя.

Тапал закрыла дверь и тут же ударила Спайви по голове. – Ты держишь глаза опущенными перед гостями!

– Да, госпожа. – Девушка потерла висок, морщась, но осмелилась тихо спросить: – Простите, госпожа... кто это был?

Тапал гортанно засмеялась. – Любишь целить высоко, дитя? Это был, о невежественная простушка, сам Шелк. Маг на службе города. – Она нагнулась ближе, усмехнувшись произносимым слухам: – И... многие говорят... любовник нашей славной Защитницы!

Шелк шествовал по оживленным улицам, едва замечая окружающих. Разум его был в ином месте, сопоставлял ключи и намеки, обнаруженные в имении Феветалвенов, готовя доклад госпоже Шелменат, волшебнице и Защитнице Ли Хенга.

Поэтому он не уловил множества вздохов из уст мужских и женских; ведь люди застывали на месте, иногда забыв закрыть рты. Не слышал он звона разбитых кувшинов, шепотков восхищения и призыва, почти откровенных предложений со стороны женщин и даже мужчин. Возможно, причиной была погруженность в раздумья, но он всегда не замечал вызванного своей особой трепета – к таковому он давно привык.

Маг миновал ворота Внутреннего и Центрального Кругов без остановок: стражники узнавали его по богатому наряду, редкостно красивым белокурым волосам, но прежде всего по вздымающейся суете внимания женщин, даже соратниц по городской Страже.

Так же невозбранно он вошел во врата Дворцового Круга, пересек широкие мощеные плацы и был допущен в главный вход самого дворца. Шелк шагал по залам с обычным рассеянным видом, уносясь мыслями совсем в иные места. Многочисленные придворные чинуши и слуги, встречавшие его в коридорах, не подавали вида, будто заметили его, или кидали краткие завистливые взгляды, поджимали губы – всё зависело от их мнения. Для одних он был уважаемым городским магом, для других – привилегированным любовником Защитницы, а для третьих простым фатом, мало отличным от проститутки мужского пола.

Лакей направил его в дворцовый сад. Там обнаружилась обычная толпа писцов и чиновников выше рангом, державших почтительную дистанцию от высокой женщины с гривой потрясающих белых волос. Одета она была в простую длинную блузу и брюки из некрашеного льна. Пред ней застыл широкоплечий толстяк в кричаще-ярких одеяниях, синих и алых, с собольими мехами. Шелк узнал в нем Лакке Сумеркетола, верховного жреца Бёрн, официальной богини-покровительницы Ли Хенга.

Рядом с ними, скрестив толстые руки на столь же могучей груди – волосы подобны седому грубому войлоку, рубаха и штаны в столь же неопрятном состоянии – встал один из четверых сотрудников Шелка, городской маг, коего все звали попросту Мастер Хо.

– Мы просим вас действовать, – говорил верховный жрец. – Это ведь против закона. Вашего закона, смею добавить.

Шелк поймал взгляд Хо, но тот немедля закатил глаза к небу. Шелк постарался согнать улыбку с лица, подходя так, чтобы верховный жрец Лакке его заметил.

Жрец заметил его краем глаза и начал заикаться, щеки вспыхнули. Шелк лишь скрестил руку на груди, не выдавая чувств. – То-то есть... – начал Лакке вновь, откашлявшись и заикнувшись. – Защитница, культ Худа долгое время запрещен в Ли Хенге. Мы требуем, чтобы вы заставили работать законы города.

Шелменат ответила, не свозя взора с золотистых цветов на ближайшем кусте: – Точнее? – Голос был тихим и музыкальным, необычный иностранный акцент лишь украшал его. Как и всегда, этот голос вызвал ощущение, будто теплая рука гладит его по спинке... в ее присутствии он начинал понимать, какие чувства может он сам вызвать в окружающих.

Густые брови Лакке сошлись, он неуверенно запнулся. – Простите? Что точнее?

Защитница всматривалась в тяжелые цветки. Провела тылом бледной руки под одним, словно ожидая, что цветок прильнет к ней. – Вначале вы просите, потом требуете... но чего?

Жрец Бёрн яростно покраснел. Надулся не хуже жирного сома, что обитают в глубинах реки Идрин. Шелк и Хо обменялись улыбками при виде его ошеломления. Она умеет вгонять в краску, волшебница Шелменат.

Мужчина довольно долго сражался с растерянностью, наконец выдав: – Что... просил... разумеется, Защитница.

Она послала ему светлую улыбку. – Отлично, Лакке. Я подумаю. Будьте уверены, мы рассмотрим вопрос – как всегда. – Она поманила Шелка и Хо. – Сюда. Идите за мной, – и двинулась, не прощаясь с жрецом и не давая ему позволения уйти.

На ходу Шелк расслышал скрип зубов: – Защитница...

Они с сотрудником-магом шли чуть позади женщины. Шелменат свела изящные руки за спиной. Ноги ее были босы, шаги по гравию почти не слышны. Хо топал не хуже вола. Шелк старался шагать в своих кожаных башмаках столь же неслышно, как госпожа.

– Слепой дурак, – пророкотал Хо. – Даже не ведает, что нас ждет.

– Не то что на рынках, – заметил Шелк.

– Торговцы узнают первыми, – согласилась Шелменат. – Король Чулалорн Третий зашевелился. Кан выходит в поход. – Он резко выдохнула, замерев и отвернувшись. Руки напряглись на гибкой пояснице. – Когда?

– Скоро, – сказал Хо. – Думаю, меньше двух недель. Его разведчики и конница уже на равнинах. – Он значительно, сурово подмигнул Шелку. – Нам предстоит большая работа.

Сам Шелк испытывал потребность взять бледную женскую ручку и прильнуть губами – все что угодно, чтобы облегчить бремя, падающее на хрупкие плечи.

– Есть о чем доложить, Хо? – спросила она некоторое время спустя.

Здоровяк кашлянул. – Ходят слухи, Панг нанял какого-то чужеземного волшебника.

– Панг?

– Держит проституцию и черный рынок Кругов. Его прозвали Панг Похититель детей.

Защитница подняла голову, вглядываясь в чистое синее небо. – Ах, да. Что ж, думаю, это лучше чем Пожиратель детей.

Хо снова кашлянул с неуверенным видом. Шелк был сравнительным новичком на службе Защитнице, а вот с Хо ее связывало весьма давнее знакомство. Он не знал всего, что их соединяло; Защитница не поощряла любопытства, и Шелк не знал, хорошо это или плохо.

– Все таланты обязаны называть себя у ворот Хенга.

– Да, мадам.

– Хорошо. Может, это очередной шарлатан. Но следите за ним.

Он склонил голову. – Да, Защитница.

Шелменат обратила сияющий взор на Шелка, он торопливо потупился, дабы избежать неуместного румянца на щеках. – А Шелк? У вас есть доклад?

– Есть сведения о новом наемном убийце в городе.

Шелест льняных брюк сказал, что она пошевелилась. Шелк поднял голову. – Понимаю... – сказала она задумчиво. – Это запрещено.

Они с Хо последовали за ее быстрыми шагами. – Да, Защитница.

– Займитесь им, Шелк. Убедите его – или ее – перенести дела в другой город.

– Да, Защитница.

Она повернула к дверям, ведущим прямо в личное святилище, эту ось состоящего из кругов города. Маги остановились, поняв: аудиенция окончена. Так и стояли, пока она не ушла. О чем думал сотрудник, Шелк не знал: тот никогда не заговаривал о чем-то, не связанном с обязанностями перед Шелменат. Он даже обитал в катакомбах под городом, вечно занятый тем или иным прожектом, экспериментом. Какие-то исследования в тавматургии, подозревал Шелк.

А что думают люди о самом Шелке с его апартаментами в фешенебельном районе Центрального Круга, между жилищами, которые снимают богатые купцы для своих содержанок? Многие, наверное, гадают, с кем он спит. Да... отличное прикрытие. А сейчас... да, да. Сейчас... Он покачал головой.

Шелменат взошла по мрамору ступеней. Высокая и стройная, вся в белом – для его глаз излучаемая ею сила казалась бледным, но мощным пламенем. Он весьма сочувствовал взволнованному жрецу Бёрн, ибо многие на улицах решили, что у города появилась новая богиня-покровительница, защита от мародеров и грабителей, чужих армий и самого зверя-человека Рилландараса. Ей поклонялись у алтарей, в уличных храмах и святилищах: Шелменат, богине Ли Хенга. Иные звали ее Королевой.

Едва двери дворца закрылись, они с Хо развернулись, чтобы похрустеть гравием садовых тропинок. – Что с поклонением Худу? – спросил Шелк. – Она не отдала приказов.

– Сделаем первое предупреждение.

Шелк согласно кивнул и поджал губы в размышлении. – Почему она не привечает Серого Бродягу? Это почтенная вера. Множеству иных богов тут рады.

Маг пожал округлыми мускулистыми плечами. – Не знаю. Никогда не спрашивал. – Шелк ощутил в нем некое недовольство: мужчина относился с близоруким предубеждением ко всему, кроме своих загадочных изысканий. – Возьми с собой Дымокура и Королла. Чтобы быть внушительнее.

Шелк снова кивнул; эти двое и Мара были остальными городскими магами, привычными выкручивать руки в ежедневном исполнении воли Защитницы. Их присутствие способно впечатлить куда сильнее, нежели его... гм, его не особенно грозный внешний вид.

***

Как-то ночью Дорин Рав вернулся к мансарде над конюшнями семьи Уллары. Всего лишь прихоть, сказал он себе, и чисто деловое предприятие: за ним ведь должок. А долги он платит. Все было как прежде, деревянная черепица потрескивала и шипела, отпуская дневное тепло, ее перечертили потеки птичьего помета. Птицы снова сидели в устрашающем количестве в мансарде и на крыше. Он пригнулся, пролезая в сводчатое окно, и был встречен янтарным сиянием глаз обитателей насестов, сундуков и тюков. Снизу смутно раздавалось фырканье и ржание лошадей; громко кричали цикады. Мужчины перекликались на улице: открывалась ночная смена.

Он вынул мешочек с монетами – не так мало, чтобы показалось оскорблением, но и не много, она ведь дочь простого конюшего. Взвесил на руке. Решил передать лично, а не просто бросить здесь. Дорин уселся, чтобы подождать ее и заодно попрактиковаться.

Размял запястья. Два тонких клинка скользнули в ладони из потайных ножен на предплечьях. Он делал режущие выпады в приседе, потом начал прыгать и перекатываться между штабелей коробок, в узких проходах среди пыльных ящиков. Яростные глаза хищников следили, как он снует в темноте; птицы хлопали крыльями, беспокоились, когда прыжок или перекат приводили его близко к насестам.

Весь потный, он выпрямился и вогнал метательные клинки в ножны. Схватил кожаный пояс, быстро прокрутил – и тонкий шнур вылетел из руки, захлестнувшись на брусе. Он потянул, проверяя прочность зацепления. Подошел к брусу, сматывая черный шелковый корд. Не сразу сумел отцепить его от деревяшки; наконец многочисленные спутавшиеся концы лязгнули, ибо были утяжелены свинцовыми грузами.

– Вот такими веревками ловят птиц, – раздался женский голос из темноты.

Дорин вздрогнул и замер. Повернулся, морща лоб. – Ты тихая. Мало кто смог бы подобраться ко мне.

Уллара вышла из тени. Было на ней все то же старье, ноги босы и грязны. Девушка подошла совсем близко; он ощутил смутное беспокойство, потому что ее глаза, вроде бы, светились во тьме – как у птицы. – Вернулся, – сказала она.

Он кивнул, почему-то смущенный. Близость девушки заставила его услышать свое тяжелое пыхтение. Он постарался дышать тише.

– Я следила. Ты движешься так изящно и легко. Словно танцор.

Воспоминания о многих годах полных боли тренировок, о полученных от наставника ударах пронеслись в голове, и он чуть усмехнулся, отстраняясь. – Я много трудился. – Дорин подобрал мешочек. – Для тебя есть кое-что.

– О?

Он протянул мешочек. – Плата. За помощь.

Она не протянула руки. Нет, прямо взглянула ему в лицо, мимо мешочка. На миг ему почудились обида, отблеск гнева – но она торопливо отвернулась. Охватила руками хрупкую грудь и отошла к окну. И проговорила некое время спустя, очень тихо: – Благодарю за заботу, господин.

Он положил мешочек на крышку деревянного ящика. – Просто хотел сказать спасибо.

– Сказал.

Он хмуро взглянул в темноту. – Не хочешь?

– Можешь оставить здесь.

– Так мы в расчете?

Она повернулась от края фронтона, лицо почти неразличимо в тенях. – Да. В расчете.

– Отлично. Думаю, мне пора.

– Хорошо.

Он подошел к открытому окну. Девушка стояла, опустив голову. – Доброй ночи, – сказал он просительно. – Спасибо.

Она отвела глаза, моргнув. – Доброй ночи.

Он медлил, понимая, что нужно уходить, но что-то мешало... Дорин чувствовал, что мог бы сделать еще что-то, но не понимал, что именно. И потому откашлялся, кивнул и ступил наружу.

– Будь осторожен, – вдруг позвала она. Дорин замер на краю водостока.

– Осторожен?

– На крышах нынче людно.

– Людно?

– Здесь Ночные Клинки из Кана.

Он засмеялся – тихо – услышав об этих персонажах сказок и слухов. Говорят, Ночные Клинки, слуги правителей Итко Кана, по слову короля летают во тьме, проходят сквозь стены и сражают его врагов. Он махнул рукой. – Просто сказки.