Текст книги "Чудовищная правда (ЛП)"

Автор книги: К.А. Найт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

ГЛАВА 11

КАТОН

Облизывая губы, отвожу взгляд от Талии. Она сияет каким-то внутренним светом, который не могу объяснить. Она изгибает губы в застенчивой улыбке, а очаровательные глаза Талии завораживают меня глубиной своих бурь. Она прекрасна.

Я никогда раньше никем не был очарован. Никогда раньше не чувствовал прикосновение жара. Я знаю все о наших физических потребностях, видел и слышал о периодах спаривания, которые переживают мои соплеменники, но никогда не понимал их отсутствия контроля и собственничества.

До нее.

С Талией это безумие обретает смысл.

Меня пугает, как быстро она обводит меня вокруг своего маленького человеческого пальчика.

– Подожди здесь, хорошо? Не стесняйся, можешь осмотреться или принять душ. Мои люди не смогут войти. Я закрою дверь для твоей безопасности. Мне нужно пообщаться со своим народом и отправить сообщение Акуджи.

Талия кивает, отрезвленная этим напоминанием, и обхватывает себя руками. Мне до боли хочется схватить ее и успокоить, снова окунуться в ее объятия. Когда проснулся, а она обнимала меня, я не мог ни вздохнуть, ни пошевелиться. Просто часами лежал, наблюдая, как она спит. Мне нравилось, как Талия морщит носик, как двигаются ее глаза под закрытыми веками, как мягкое дыхание обдувает мою кожу и оставляет меня возбужденным к моменту ее пробуждения.

Сон был необходим моему телу. Никогда раньше мне не хотелось заползти обратно в свое гнездо. Раньше я ненавидел слабость, вызванную необходимостью отдыха, но теперь отсчитывал часы до того момента, когда смогу заснуть с Талией и крепко ее обнять. Я хочу прижать ее к себе, где она идеально впишется и будет принадлежать мне вечно.

Отвернувшись, чтобы не сказать какую-нибудь глупость, например, умолять ее любить меня, спешу к двери, но когда оглядываюсь, чтобы закрыть ее, Талия стоит в комнате и выглядит такой одинокой и потерянной, что становится больно.

– Все будет хорошо, Таллия. Здесь ты в безопасности. Я никому не позволю причинить тебе вред. – С этими словами закрываю дверь, пока не ворвался обратно и не стер с ее лица обеспокоенный взгляд.

Спустившись к своим людям, решаю все возникшие проблемы – от пожара в продовольственном амбаре до проблем на периметре и ссор в наших рядах. Это долгий процесс, в котором раньше находил радость и цель, но все, о чем я могу думать, – это побыстрее вернуться к Талии. Я хочу снова увидеть ее улыбку, вдохнуть ее запах, почувствовать ее прикосновение на себе и раскрыть ее блестящий ум.

Я почти задыхаюсь от желания вернуться к ней.

Это нелогично, и я ненавижу подобное стремление, но образ Талии, несущейся ко мне с решимостью в глазах, когда она оставила свой шанс на побег, навсегда запечатлелся в памяти. Как и ее глаза, в которых плескался смех и радость, когда притянул девушку к себе, а от теплого света моего гнезда она сияла, как ангел.

Эта женщина полностью и безраздельно завладела всеми моими мыслями. Там, где раньше были логика и разум, теперь остались желание и собственничество.

Они отвлекают, и мне не раз приходилось просить людей повторить свои вопросы. Мой комэск, заместитель, с тревогой наблюдает за мной, и спустя несколько часов он, наконец, отводит меня в сторону, когда я вытираю лицо.

– Ладно, выкладывай. Что случилось, брат?

– Что? Ничего, – виновато пробормотал я.

– Не-а, я тебя знаю. Тебя невозможно отвлечь, в попытках спасти всю нашу расу или в научных проблемах. Тут что-то другое, так что рассказывай, – настаивает друг, рыча. Он хочет защитить меня, помочь. В отличие от большинства людей здесь, он не одержим знанием и миром. Он, как Акуджи и прежний я, – воин. Он ушел со мной, потому что он мой лучший друг.

Мы дружим с детства с тех пор, как наши родители погибли на войне. О нас многие заботились, но это было не то, и мы держались вместе, как два осиротевших мальчика. Когда я решил уйти из племени и прийти сюда, он без протеста последовал за мной, сказав, что пойдет за мной, куда бы я ни пошел. Для него не имело значения, где он поселится, лишь бы быть со мной.

С его братом.

С его семьей.

Меня гложет чувство вины за то, что солгал ему, но знаю, что друг думает о людях. Он ненавидит их со свирепостью, которая пугает меня, особенно зная, как близка Талия. Когда-то мне было все равно, я понимал его гнев на людей, хотя сам ничего к ним не чувствовал. Он позволил своей злости на потерю семьи и друзей разжечь свою ненависть, в то время как я благодаря ей изменился. Логически осмыслив ситуацию, я понял, что слепая ненависть – это неразумно. Меня всегда мучал вопрос, почему.

Почему они нас создали.

Почему они нас ненавидят.

Почему они хотят нас убить.

Но не он, друг просто хотел убить всех людей. На мгновение я замешкался. Должен сказать ему. Он мог бы помочь мне с этой проблемой, но мысль о том, что они с Талией могут оказаться в одной комнате, вызывает во мне ужас. Мой брат убьет человечка, о котором я не перестаю думать, женщину, что оживила мое сердце.

Я опустил плечи и сосредоточился на его ищущем взгляде.

– Ничего страшного. Видимо просто устал, всю ночь работал над новой формулой, и ничего не получилось.

– Может, тогда пойдем в аквапарк?

Я колеблюсь. Обычно соглашаюсь. Особенно после того как засиживаюсь в своей лаборатории, я всегда ходил в аквапарк, чтобы отвлечься от проблем и послушать болтовню своих людей. Знакомая атмосфера и жгучий эль обычно позволяли мне взглянуть на проблему по-новому, но не сегодня. Меня тошнит при мысли находиться вдали от Талии и оставить ее без защиты.

– Не сегодня, брат, – хлопаю его по плечу. – Мне нужно со всем разобраться, а потом уже расслабляться, но ты повеселись и найди себе подругу на эту ночь.

– Ты же знаешь, я найду. – Он хихикает. – Но ты уверен? Ты выглядишь напряженным. Может, проведем спарринг?

– Хватит со мной нянчиться, – фыркнул я. – Пойди и найди самку, с которой можно одичать.

Смеясь, друг кивает и, бросив последний взгляд, спешит прочь, и моя улыбка угасает. Я чувствую себя виноватым за то, что солгал. Неужели он возненавидит ее? И не поможет мне, если я попрошу? Я хмурюсь, искренне гадая, пересилит ли его преданность мне слепую ненависть, и в кои-то веки я не зная ответа.

Ненавижу, что сомневаюсь в своем брате после всего, через что мы прошли, но я ни о чем не жалею.

Я не буду рисковать благополучием Талии.

Даже ради своей семьи.

Сделав последний обход и проверив всех, я, наконец, беру еду и воду и возвращаюсь наверх, приказав своим людям не беспокоить меня. Они не задают ни одного вопроса, привыкшие к тому, что я запираюсь на несколько дней. Обычно это означает, что я близок к решению проблемы.

Но не в этот раз. На этот раз проблема во мне.

Я знаю свой долг: либо убить человека, либо отправить на допрос. Но за стеной никогда не было ни одной человеческой женщины, только солдаты. Это, конечно, меняет дело? Кроме того, я не мог так поступить с Талией, не сейчас. Не после того, как она заботилась обо мне. Я не мог так предать ее. Даже ради своего долга или своего народа.

Не знаю, что мне делать, но подумаю о проблеме завтра.

Меня охватывает волнение, предвкушение, когда приближаюсь к Таллии, и, открыв дверь первым делом ищу ее, а увидев ‒ мое сердце тает. Непонятное, теплое чувство разливается по моему телу, когда смотрю на нее. Талия свернулась калачиком в моем гнезде, в кулаке сжимает мех, волосы разметались вокруг нее. Ее пухлые губы приоткрыты, а глаза закрыты.

Она прекрасна.

Желание пронзает меня, с такой силой, какого я никогда не испытывал до нее. К человеку. Может быть, со мной что-то не так, как думает мой брат, но я могу заботиться о ней, когда она в моем гнезде.

Я хочу ее, жажду. Иначе зачем мне подвергать риску себя и свой народ?

Но вопрос в том, кто она для меня? Почему мне больно, когда нахожусь вдали от нее? Почему счастье наполняет меня при виде Талии в моем жилище, отдохнувшей и чистой? Почему ее запах обволакивает меня и согревает, как ничто другое?

Я приседаю перед ней, мягко убирая когтем волосы с лица Талии, и хмурюсь от того, что острое оружие упирается в ее идеальную, тонкую как бумага кожу. Она такая маленькая и хрупкая по сравнению со мной. Как это может сработать, и, что еще важнее, почему мысль о том, что она вернется к своему народу, вызывает агонию в душе?

Я оставляю рядом с ней еду и воду и с неохотой возвращаюсь в свою лабораторию, намереваясь поработать. Мне нужно отвлечься от бурных эмоций, которые я не знаю, как сдержать или понять.

И все из-за одного человека.

Если бы только мой народ знал.

ГЛАВА 12

ТАЛИЯ

Мне тепло, как никогда за долгое время, и я довольна. Ощущение безопасности окутывает меня, утягивая в сон, но какой-то шум заставляет меня нахмуриться и открыть глаза. Зевнув, я приподнимаюсь, еще больше хмурясь и оглядываясь по сторонам. На мгновение я не могу понять, где нахожусь. В моей квартире нет меха...

Потом воспоминания возвращаются, и я резко поднимаюсь, но Катона не вижу, только тарелку с едой и напитками рядом с кроватью. Поднявшись на ноги, потягиваюсь и осматриваюсь. Он уже вернулся? После его ухода я с удовольствием приняла теплый душ. Мне пришлось три раза намылиться, чтобы отмыть тело и волосы за последние несколько дней, но после душа я почувствовала себя намного лучше. Одежда, однако, оставалась грязной, и мне не хотелось надевать ее снова, поэтому я постирала ее и оставила сушиться, а затем нашла старую простыню, из которой соорудила импровизированную ночную рубашку. Она свисает с ивового плеча, пока осматриваюсь. Я не могу сказать, ночь сейчас или день, и как долго я спала, но есть еще не хочется, и чувствую себя более отдохнувшей.

В этот момент я снова слышу его.

Заглянув в приоткрытую дверь вижу Катона, и у меня перехватывает дыхание. На мгновение я забыла, насколько огромен мой монстр. Мой? Да ни за что, выкинь это из головы. Он не мой. Просто монстр. Но что-то в нем до боли прекрасное. Поскольку он сосредоточен на образцах перед собой, я прислоняюсь к двери и жадно наблюдаю за ним, не опасаясь навлечь на себя гнев Катона или, что еще хуже, интерес.

Вспоминаю ощущение его крепких рук на моем теле прошлой ночью и вздрагиваю, не желая признавать, что мне почти... понравилось.

Катон склонился над столом, сгорбив плечи, напрягая мышцы спины, и у меня пересохло во рту. Его мускулы напрягаются, когда Катон медленно и целенаправленно двигается. На его рогах отражается свет, и я пробегаюсь взглядом по их извилистой длине, прежде чем взглянуть на его лицо. Квадратная челюсть с заостренными скулами, нос как у человека, пухлые губы, с клыками, нависшими над ними. От черных длинных ресниц, кажется словно глаза подведены подводкой, и за спиной мелькает хвост. Когда он, нахмурившись, откидывается назад, мой взгляд падает на широкую грудь.

Катон ученый, но я никогда не видел такого ученого. Он сложен как воин, сплошные мускулы из четких, твердых линий пресса и грудных мышц.

Если не обращать внимания на красную кожу, виляющий хвост и рога, он выглядит почти человеком.

В моем предательском теле запульсировало желание, но не обращаю на него внимания, надеясь, что оно пройдет. Вместо этого сосредоточиваюсь на его ловких пальцах, которые работают быстрыми, уверенными движениями, в глазах горит целеустремленность, когда Катон изучает то, что перед ним.

Наблюдая за ним, понимаю, что от Катона исходит та же энергия, что и от меня, то же одиночество и решимость. Сердце на мгновение замирает, и монстр, должно быть, слышит меня, потому что он резко поднимает голову, взгляд черных глаз приковывает меня к месту. Я теряюсь в сияние его глаз, как будто Катон крадет мою душу, и не в силах отвести взгляд, когда он так смотрит на меня. Что-то вспыхивает в его темных глубинах, нечто, что я не в силах объяснить.

Когда Катон, наконец, отводит взгляд, я освобождаясь от его взгляда и почти задыхаясь.

Черт возьми, Талия, соберись.

– Ты поела? – пробормотал он, и когда я покачала головой, Катон нахмурился. – Я ведь тебя не разбудил?

– Нет, – отвечаю я. – Над чем ты работаешь? – Я подхожу ближе, обхватываю себя руками за талию, останавливаюсь позади него и заглядываю ему через плечо. Он как будто замирает, и понимаю, что мое дыхание обдувает его шею. Катон издает тихий рык, и я быстро отступаю назад.

Может быть, он, как и я, территориально относится к своей работе, или ему не нравится, что кто-то заглядывает ему через плечо. В любом случае, я останавливаюсь, не желая, чтобы этот огромный монстр разозлился. Он так легко может убить меня, но Катон медленно поворачивается, давая мне время увидеть его движения, как будто чувствуя мой страх и беспокойство.

– Извини, – шепчу я.

Он хмурится, когда избегаю его взгляда, и укоризненно смотрит на меня. Я замираю, скользя взглядом между ним и столом, и медленно подхожу ближе. Дойдя до него, Катон притягивает меня к себе. Я напрягаюсь от его рук на моих бедрах, но монстр либо не замечает, либо ему все равно, Катон снова поворачивается так, что я оказываюсь практически между его бедер. Я такая маленькая по сравнению с ним, Катон упирается подбородком мне в плечо, чтобы показать свою работу.

– Я пытаюсь определить, на какую именно часть нашей ДНК влияет солнечный свет, – пробормотал он, показывая мне образцы.

– Если ты сможешь найти эту особую часть, ты сможешь ее выделить, – отвечаю я, впечатленная его работой. Катон прижимается ко мне, втягивая воздух.

– Именно. – Он говорит более глубоким, рычащим голосом, и я быстро отстраняюсь, прислоняясь спиной к столу, чтобы встретиться с ним взглядом. У него обычно черные глаза, но сейчас они налились красным цветом.

– Отчего у тебя меняется цвет глаз? – спрашиваю я.

– Что делает? – спрашивает он, наклоняя голову.

– Вот сейчас. – Я показываю жестом. – Меняют цвет.

Он вздрагивает и отворачивается, медленно дыша, а когда поворачивается обратно, они снова черные.

– Прости, – бормочет он. – Это то, что иногда с нами происходит.

– Когда? – спрашиваю я, чересчур любопытствуя. Катон смотрит на меня, пока не приходит к какому-то выводу.

– Когда мы испытываем сильные эмоции: опасность, печаль, счастье, похоть... – Катон прерывается, и я глотаю воздух. Он слегка усмехается. – Это не похоже на дымку, но телесные реакции схожи.

– Дымку? – спрашиваю я, радуясь тому, что продолжаю спрашивать, раз уж он отвечает. Ответы помогут удовлетворить мое любопытство и не позволят мне анализировать, почему монстр возбудился от того, что я так близко. Это точно не был гнев или печаль.

– Биологическая реакция, хищная черта, – кивает он. – Она берет нас под контроль, когда наши эмоции становятся слишком сильными или нам угрожает опасность. Обычно, если нам угрожает опасность, она превращает нас в монстров, а не в людей, делая нас сильнее, быстрее и безумнее, но в таком состоянии мы не признаем никого и ничего. Мы можем ранить любого, если он встанет у нас на пути. Мы очень стараемся вернуться из этого состояния. Первые монстры, сбежавшие из лаборатории, жили и умерли в таком состоянии, и с течением поколений мы стали лучше контролировать дымку, хотя помогает то, что мы больше не воюем и можем найти счастье.

– А раньше? – спрашиваю я.

– Раньше? Большинство из нас существовало в дымке во время войны. Мы сражались, чтобы выжить, охваченные жаждой крови. Мы убили многих, и смерть нашего народа только усилила ее. Некоторые до сих пор живут в дымке, отвергнутые племенами за то, что не научились контролю. Они опасны, очень опасны, и они убили бы своих, если бы у них была возможность.

– Почему?

– Чем дольше ты остаешься в дымке, тем глубже погружаешься в безумие, и, в конце концов, ты сходишь с ума и не можешь вернуться. – Он пожимает плечами. – Я видел, как это происходит, и это было не очень приятно.

– Ого, ты видел, как это происходит?

Катон кивает, отводя взгляд в сторону, но потом встречается с моим взглядом.

– С моим отцом. Когда мама погибла во время побега из лабораторий, папа погрузился в дымку. Я был совсем маленьким, под защитой нашего народа, который ушел под землю, пока наши воины вели войну наверху. Но видел его достаточно, чтобы заметить, как папа погружается в дымку. Даже когда людей оттеснили и начали строить стену, он не смог выйти из нее. Отец был потерян, обезумел от горя.

– Катон, – шепчу я, беря его руку и сжимая, надеясь унять боль в его голосе. – Что с ним случилось?

– Говорили, что его убили в последние дни войны, но мы с братом узнали правду несколько лет назад. – Когда молчу и жду, он пораженно опускает плечи. – Один из наших был вынужден убить отца. Когда не осталось людей, которых можно было бы убить, отец обратился против своего собственного народа, так потерявшись в своей боли и горе, и у них не осталось другого выбора, кроме как покончить с его жизнью, чтобы он мог воссоединиться со своей парой.

– Но ты и твой брат... – Я покачал головой. – Вы потеряли их обоих?

– Он не мой родной брат. Он тоже потерял свою семью во время восстания, и мы с ним сблизились и защищали друг друга, и да, я потерял обоих родителей. Это было очень давно, и мой народ заботился, любил. Кормил нас и растил как своих.

– У меня нет слов. – Я сжимаю его руку, пытаясь утешить, зная, как тяжело терять семью. – Я рада, что они у тебя были, и ты не был один.

Что-то в моем тоне должно насторожить его, наверное, горечь, потому что Катон смотрит на меня с пониманием.

– Как ты?

Он рассказал мне свою историю, и в кои-то веки я решила рассказать о своей. Я киваю и отворачиваюсь, глядя на свою маленькую, бледную руку в его гораздо большей красной руке.

– Мои родители умерли, когда мне было пятнадцать лет. За день до моего дня рождения. У меня никого не было. Никому не было дела до того, что со мной происходит, никто не следил за тем, чтобы я была сыта, счастлива и здорова. Мне было очень одиноко, и я скучала по ним. Родители оставили мне деньги, и, поскольку я была уже почти взрослой, меня оставили в их доме на произвол судьбы.

– Талли. – Катон притягивает меня ближе, и я прижимаюсь головой к его груди, его ровно бьющееся сердце дает мне силы продолжать, пока он гладит меня по спине.

– Никому не было до меня дела, Катон. Я была совершенно одна. Я выжила, чтобы родители гордились мной, я сосредоточилась на учебе, стала лучшей из всех, но мне казалось, что этого недостаточно. Мне до сих пор их так не хватает. – Слезы наполняют глаза, и я пытаюсь их сдержать, но они все равно капают; слезы, которые я не проливала, даже когда узнала об их смерти.

Я никогда не плакала, словно оцепенела, когда была подростком, вынужденным слишком рано повзрослеть, как и он.

– Я не сомневаюсь, что они гордились бы тобой, Талия, мой человечек. Ты такая сильная и умная. Ты приспособилась выживать и стремишься сделать мир лучше. Я вижу это в твоей доброте и несравненной силе. Это нормально ‒ скучать по ним, – бормочет Катон, поглаживая меня по спине, когда слезы стекают с щек и падают ему на грудь, но он ничего не говорит по этому поводу. – Мне очень жаль, что ты была одна, и я ненавижу, что тебе пришлось пройти через это в одиночку.

Шмыгнув носом, слегка отстраняюсь, а Катон нежно утирает мои слезы и смотрит мне в глаза.

– Что с ними случилось? – наконец спросил он.

– Они погибли в результате несчастного случая, – шепчу я. – Глупый несчастный случай. В одну минуту они находились рядом, говорили о торте на мой день рождения, а в следующую – их не стало, и мир стал не таким ярким и гораздо более холодным.

Он кивает, как будто понимает, и я думаю, что так оно и есть.

Мы оба сироты.

– Ты больше не останешься одна, Талли, – обещает Катон, наклоняясь ко мне. Я невольно закрываю глаза, и Катон по очереди нежно целует каждое веко. – И я уверен, что они очень гордятся тем, какой женщиной ты стала.

Не знаю почему, но от этого я плачу еще сильнее, а он просто держит меня. Этот монстр, этот... этот человек, который должен ненавидеть меня за то, что я просто человек, бережно обнимает меня, пока я горюю по своим родителям. Он успокаивает и защищает меня, обнимая так крепко, что я впервые за долгое время начинаю чувствовать себя в безопасности.

Постепенно я успокаиваюсь, и неловко чувствую себя, сгорая от стыда из-за своей вспышки, поэтому, отстранившись, избегаю его взгляда и прочищаю горло. Пожалев меня, Катон сжимает мою руку и отпускает, оставляя между нами пространство. Катон, вероятно, знает, что мне это нужно, учитывая, как я себя чувствую. – Как насчет того, чтобы поесть, а потом ты поможешь мне с моими исследованиями? – предлагает он, и я резко вскидываю голову. Как он узнал, что мне нужно снова заняться исследованиями? Обратиться к логике, чтобы обрети уверенность и надежность?

Потому что он тоже так делает – я вижу это в его понимающих глазах.

– Я была бы рада, – пробормотала я.

⁓

После еды в дружеском молчании Катон приводит меня в лабораторию, показывает, на что он возлагает надежды в своих исследованиях, и я помогаю ему с образцами. Я как раз проверяю один из них, когда замечаю, что он наблюдает за мной. Катон смотрит на меня не с тревогой, как будто я могу испортить его эксперимент, а с теплотой.

– Спасибо, что разрешил мне помочь, – пробормотал я.

Он кивает и смотрит на свой образец.

– По крайней мере, ты не считаешь меня тупой блондинкой. – Я ухмыляюсь, а Катон хмурится в замешательстве.

– Какое отношение имеет цвет меха к твоему интеллекту? У людей есть такая взаимосвязь? – задается он вопросом вслух. Я не могу удержаться от хихиканья, и он просиял от этого звука.

– Нет, это просто выражение. – Я закатываю глаза. – Человеческие мужчины используют все, что угодно, чтобы унизить женщину, лишь бы почувствовать себя лучше.

На мгновение Катон умолкает, но, когда берет меня за волосы, я оборачиваюсь и вижу, как он проводит пальцами по моим локонам, поглаживая пряди.

– Они идиоты. Если уж на то пошло, твои волосы прекрасны. Они заставляют меня думать о солнце, как будто я наконец-то могу увидеть яркую, блестящую красоту, заключенную в этих прядях. – Катон опускает локон и снова сосредотачивается на своей работе, как будто только что не растопил мои трусики и сердце, пока я глазела на него.

Я никогда не задумывалась о своих волосах, но сейчас не могу не улыбнуться, щеки пылают, когда я смотрю на Катона. Интересно, что еще ему во мне нравится, но боюсь спрашивать.

Когда Катон откидывается назад, проверяя что-то, мой взгляд падает на сумку, и сердце замирает, когда вспоминаю, зачем я здесь и что мне следует делать.

Уж точно не флиртовать с Катоном.

И тут же понимаю, что больше не боюсь его. Как странно.

– Нам придется подождать несколько часов, чтобы получить результаты, – говорит он мне, аккуратно убирая эксперимент. Он совершенно не замечает моего мысленного спора, но когда смотрит на меня, то хмурится. – Талли, что случилось?

Я никак не могу забыть это прозвище, но сглатываю и перевожу взгляд с сумки на него. Катон следит за моим взглядом, и выгибает бровь дугой.

– Ты слышал что-нибудь об Арии? – спрашиваю я, отвлекая его внимание.

Он качает головой, и его взгляд возвращается к сумке. Однажды Катон спросил, почему я здесь, и я ему обязана многим, невзирая на то, что не должна ему говорить.

– Меня послали сюда, чтобы собрать образцы из лаборатории, – признаюсь я. – Они оставили исследования здесь. Именно здесь мы находились, когда на нас напали. Вот что в сумке.

– Не все, – пробормотал он, наблюдая за мной. – Я забрал часть давным-давно.

У меня рот открывается от шока. Катон отпирает шкаф и жестом предлагает мне заглянуть внутрь. Там лежат блокноты и замороженные флаконы. Я колеблюсь, затем беру блокнот и перелистываю его.

– Я не понимаю, что все это значит. Я знаю достаточно, чтобы расшифровать некоторые коды, касающиеся нашей генетической структуры, но не более того. Очевидно, это связано с тем, как нас создали.

– Я не понимаю – перевела взгляд на него. – Создали? Это генетические чертежи. – У меня округляются глаза, и я пристально смотрю на Катона, пока все детали встают на свои места. Катон настороженно наблюдает за мной. – Они... Вас создали в той лаборатории?

Он медленно кивает.

– Мой народ, а потом они вывели еще больше нас.

– Вы... Люди... – Я качаю головой, прорабатывая вопрос, и он вздыхает.

– Лаборатория ‒ это все, что мы знали. Многие там погибли. На нас проводились жестокие эксперименты. Первые несколько из нас были скорее монстрами, чем людьми, но постепенно мы эволюционировали в то, чем являемся сейчас. В конце концов, мой народ восстал, устав от притеснений, насилия и боли.

– Война, – лепечу я, и он снова кивает. Я хватаюсь за стол, чтобы устоять, когда мой мир рушится вокруг меня. Все, что, как мне казалось, я знала, было неправдой, ложью.

– Мы сбежали. Мы просто хотели, чтобы нас оставили в покое, и мы пытались бежать, но ученные никогда бы нас не отпустили, не после того, что они с нами сделали. Они заманили нас в ловушку, но они не ожидали, что мы будем сопротивляться. Все эти генетические инстинкты хищников, которые они заложили в нашу ДНК, обернулись против них, и они не смогли победить, но они также не смогли сказать правду.

– Они лгали нам всем. Мне всегда было интересно, как вы появились. Кто-то говорил, что вы пришельцы, кто-то, что стихийное бедствие, но я никогда не понимала этого. – Я покачала головой. – И никому не разрешалось спрашивать. – Дура. Я такая бестолковая дурочка. – Они создали вас, и когда вы сбежали, пытались вас убить. – Я смотрю на него. В голове проносится множество мыслей, но одна выделяется. – Ты, наверное, ненавидишь меня.

– Не тебя, Талли. Ты невиновна в этой войне, как и я. Мы лишь сопутствующий ущерб, но именно поэтому я и забрал эти исследования, чтобы помочь себе и помешать им когда-либо получить их в свои руки.

– А потом пришла я, чтобы забрать их. – Я косо взглянула на Катона. – Черт! – Я дергаю себя за волосы. – Я не знала, клянусь. Должна была, но никто никогда не задавался этим вопросом. Я выросла, зная о стене и о том, что монстры существуют, но никогда даже не думала... – Он накрывает мою руку своей, останавливая мои бредни.

– Все в порядке, Талли, – шепчет Катон.

– Нет, не в порядке. – Я вскакиваю на ноги и вышагиваю. – Они извратили природу. Они пытались играть в бога, и могли уничтожить весь мир! Но почему сейчас? Почему они пришли за исследованиями именно сейчас... – Я поворачиваюсь к нему. – Им нужны исследования, но зачем? Им нужны эксперименты, которые они проводили на тебе.

– Я не знаю, – отвечает он. – Я даже не знал, что ты здесь именно для этого. Как насчет того, чтобы выяснить это вместе?

– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю я, понимая, что весь мой мир рушится. Неужели люди, на которых я работаю, на самом деле враги? Настоящие монстры?

Они создали их, целую новую расу, а потом пытались уничтожить, чтобы правда не выплыла наружу. Сколько жизней было потеряно из-за их лжи... а я работаю на них. Меня послали сюда, чтобы дать им именно то, что они хотят, и я не знаю, как Катон не ненавидит меня, потому что в этот момент ненавижу себя. Я была так слепа, так глупа, думая, что смогу что-то изменить.

Теперь уже нет.

Выпрямив спину, я смотрю в глаза Катона.

– Я не отдам им исследования и не позволю снова причинить кому-либо вред, но мне нужно узнать, почему они послали меня сюда и что им нужно, чтобы я могла разгадать их планы. Если они готовы не только создать новый разумный вид и проводить над ним эксперименты, но и развязать войну, чтобы скрыть это, значит, они способны на все, и меня беспокоит, что это значит не только для людей, но и для вас.

Он смотрит на меня с чем-то похожим на надежду в глазах и медленно кивает.

– Тогда мы это выясним. Выясним, чего хотят люди. – Он встал, возвышаясь надо мной, но в отличие от людей, которые делают это, чтобы одержать надо мной верх, Катон делает это просто из-за своего роста. – Но знай, Талия. Я никогда больше не позволю им причинить вред моему народу.

Я понимаю, что это не угроза, а обещание. Если я вступлю в союз с людьми, и отдам им то, что они хотят, то Катон убьет меня, и я не виню его. Их так долго пытали, использовали, издевались над ними, не говоря уже о том, что их убивали просто за то, что они живы, за то, что их создали, так что у Катона нет причин доверять людям.

Но я хочу дать ему одну.

Я хочу, чтобы он доверял мне, понимаю я, и на душе теплеет.

Я думала, что должна помогать людям Атеса, но, возможно, мне судьбой было предначертано помочь этим монстрам, этим людям, которые с самого рождения не знают ничего, кроме боли и предательства.

Может быть, мне суждено было оказаться здесь, с ним, чтобы не допустить повторения подобного.