Текст книги "Чудовищная правда (ЛП)"

Автор книги: К.А. Найт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

ГЛАВА 9

ТАЛИЯ

Она у Акуджи.

Эти слова снова и снова звучат в моей голове. Этот монстр, вождь племени, как называл его Катон, заполучил мою подругу. Я знаю, что Ария может о себе позаботиться, она самая сильная из всех, кого я знаю, и ей легче всех перебраться через эту стену, но это не значит, что она несокрушима или бессмертна. Она истекала кровью и была ранена, а потом ее похитил монстр.

Пожалуйста, пусть все будет хорошо.

Я знаю, что слишком легко привязываюсь, о чем мне всегда говорили мои бывшие, но когда я вижу в ком-то хорошее и узнаю его получше, я не сдерживаюсь. Жизнь слишком коротка, чтобы не любить и не привязываться к другим людям, а Ария верная, сильная и забавная. Было не трудно не полюбить ее, и, несмотря на то, что мы вышли из совершенно разных слоев общества, я скучаю по ней и ее сообразительности.

Она бы знала, что делать, но, похоже, на этот раз спасать ее придется мне. Но сейчас страх и усталость берут свое. Мой мозг отключается, и я не могу бороться с ним, даже если это необходимо.

Я засыпаю, сгорбившись над своими исследованиями, с протестом на губах.

⁓

Я внезапно проснулась, резко вскинула голову и застонала от боли в шее. Все тело болит и все еще измождено, а мой мозг медленно соображает, пока я потираю шею, задаваясь вопросом, где, черт возьми, я нахожусь.

Неужели я опять заснула в лаборатории?

Все возвращается, я хлопаю глазами и поворачиваю голову, чтобы найти монстра, который похитил меня... или спас, смотря с какой стороны посмотреть. Увидев его, я слегка расслабляюсь. Он не прикоснулся ко мне и не причинил мне вреда. Более того, на меня наброшено одеяло, и я явно на его кровати, в то время как он неудобно сгорбился над своим столом. Его рога вгрызаются в верстак, который слегка пошарпан, как будто он часто это делает. Руки подперли голову, а лицо повернуто ко мне, как будто он наблюдает за мной даже во сне.

Вчера он просто смотрел на меня несколько часов. Это нервировало. Один взгляд в эти черные глаза, и я понимала, что он может заглянуть мне в самую душу, поэтому я отворачивалась, не желая, чтобы он нашел во мне недостаток, как это делают все остальные.

Я поднимаюсь на ноги и подхожу ближе, чтобы его рассмотреть. Пока Катон спит, он кажется почти мирным, более мягким и не таким страшным. Его губы изогнуты в маленькой улыбке, которую так и хочется проследить. У него мощный нос, миндальные глаза, а ресницы на красных щеках выглядят как полумесяцы. Все его черты ‒ острые углы. Даже с рогами он по-настоящему красив. Если бы он был человеком, он был бы моделью. Я перевожу взгляд на его широкие плечи, такие мускулистые, что у меня на мгновение пересыхает во рту, затем на его гибкую спину, которую я изучаю в течение неловкого времени, а затем мой взгляд переходит на его руки.

Огромные бицепсы и покрытые венами предплечья напрягаются, когда он спит, и я сглатываю, глядя на его огромные руки, увенчанные черными когтями. Все в этом монстре, Катоне, кричит об опасности, но он смотрел на меня с добротой. Он укрыл меня, согрел, искал мою подругу и не причинил мне вреда.

Но я знаю, что он сделает это. В конце концов, я человек, а он чудовище, и мы враги, но почему от этой мысли меня начинает тошнить? Покачав головой от своей глупости, я оглядываюсь по сторонам. Должно быть, уже рассвело. Я достаточно знаю о монстрах от Арии, чтобы понять, что днем они спят.

Сейчас у меня есть шанс.

Я колеблюсь, заставляя себя не обращать внимания на безумие. Спешу к сумке, пристегиваю ее и снова колеблюсь. Зарычав на свой идиотизм, я тащу с собой одеяло и мягко накидываю его на спину. Я замираю, когда он перестает храпеть, но тут он тихонько вздыхает.

– Талия, – пробормотал он, и сонный звук моего имени на его губах произвел на меня такое действие, о котором я не хочу размышлять. Когда он снова начинает храпеть, я расслабляюсь и быстро отхожу на несколько шагов назад. Вдохнув поглубже и не обращая внимания на кричащее сердце, иду к двери.

Сейчас или никогда.

Как только открываю дверь, я снова смотрю на монстра. Он выглядит таким одиноким, комната пуста, в баре ‒ исследования и заметки. Мне почему-то становится больно, и я поворачиваюсь и спешу вниз по лестнице. Неважно, что он меня заинтриговал, что у меня столько вопросов, а голова болит, неважно, что он мне помог или был добр.

Монстр отвернется от меня. Они ведь чудовища.

Я должна спасти себя и свою подругу.

Я замираю, когда оказываюсь за дверью. Мы находимся в конце каменных ступеней, и когда выглядываю из-за перил, стону. Мышцы сводит судорогой при мысли о спуске по ним, но у меня нет выбора. Торопливо спускаюсь по ним, стараясь ступать как можно легче, пытаясь вспомнить, как двигалась Ария. К тому времени, как спустилась на два пролета, я уже громко пыхтела и вспотела, но все равно шла вперед. Еще четыре пролета вниз, и мои бедра сводит судорогой, но после еще одного пролета я достигаю двойных дверей.

Оглянувшись налево и направо, быстро иду к ним, но когда открываю их, вздрагивая от скрипа, оказывается, что выход закрывает какая-то металлическая ставня, и, как я ни стараюсь, она не двигается. Понимая, что это бесполезно, закрываю дверь и оглядываюсь по сторонам.

Должен быть другой выход.

Страх охватывает меня при мысли об исследовании здания, наполненного спящими монстрами, но у меня нет другого выхода, поэтому я наугад выбираю правый и двигаюсь по коридорам. Я начинаю расслабляться, когда ни на кого не натыкаюсь, становясь самоуверенной. Именно поэтому не замечаю их, пока не становится слишком поздно.

Коридор обрывается в комнату, а в ней ‒ сотни спящих монстров, свернувшихся друг вокруг друга. Повсюду валяются меха и подушки, как в гигантском гнезде. Я просто таращусь, держа ногу в воздухе над хвостом одного из спящих в дверном проеме.

От хора храпа и рычания бледнею и, спотыкаясь, отступаю назад. Я уже собираюсь повернуться и бежать, когда вижу лестницу, ведущую вниз к другой двери.

Это должен быть выход.

Черт.

Я в полной заднице.

Логически я понимаю, что должен быть другой выход, но у меня нет времени на его поиски. Один из них может проснуться в любую минуту, даже Катон, поэтому, собрав волю в кулак ради Арии, перешагиваю через спящего гиганта. Я медленно пробираюсь через комнату, нащупывая наилучший маршрут, но, к сожалению, он проходит через плотные ряды, где у меня нет другого выбора, кроме как практически ползти по ним. После медленного продвижения и пропотевшая от страха, наконец, достигаю другой стороны и исполняю счастливый танец, после чего поворачиваюсь и спрыгиваю вниз по лестнице. Дверь металлическая и незапертая, я дергаю ее, торопливо вхожу и закрываю, а затем, прислонившись к ней, выпускаю громкий воздух.

Я слышу шум и резко встаю. Я не на улице. Я в чертовом туннеле.

Ладно, туннель неплох, но это все равно туннель, а значит, я под землей, в темноте, с монстрами.

Я правда хреново соображаю.

Свет приглушен, создавая более мягкую атмосферу, но он все равно позволяет мне видеть мраморный пол и бледно-белые стены, покрытые картинами и картами. Все почти безупречно и похоже на то, что было до войны. Очевидно, что это часть здания, расположенного выше, и это меня заинтриговало, но тут я замечаю несколько открытых дверей и слышу доносящийся из-за них храп, поэтому я медленно сползаю по полу, вздрагивая от скрипа ботинок. Здесь я двигаюсь медленнее, и когда дохожу до двери, то спешу пройти мимо нее, даже не заглядывая внутрь.

Я не хочу, чтобы меня поймали.

Туннель, кажется, тянется бесконечно, петляет по земле, пока я не теряюсь, но потом поворачивает, и в конце него оказываются двойные двери ‒ двойные двери, которые закрыты, а рядом с ними на полу сидит и храпит чудовище.

Рядом с ним стоит урна с огнем.

Если монстр на страже, то он отстой, но мне это на руку, поэтому я благодарю бога, в которого не верю, и медленно прохожу мимо него. У двери не свожу с него глаз, открываю ее и проскальзываю внутрь.

Прикусив губу, оглядываюсь по сторонам и почти стону. Я нахожусь в другом здании. Ворча про себя, я начинаю идти, замечая, что здесь светлее. Дневной свет пробивается сквозь пелену темноты, и когда я выхожу в другую комнату, то понимаю почему. Наверху установлены мансардные окна, пропускающие лучи света. Я почти греюсь в нем, понимая, что сейчас я в безопасности.

Пока не слышу, как за спиной открывается дверь.

ГЛАВА 10

ТАЛИЯ

Я поворачиваюсь, открыв рот, когда вижу монстра, застывшего в темноте за дверным проемом. Его обычно мягкое лицо стало жестким, глаза горят красным огнем, он сжимает ручку с такой силой, что на ней остаются вмятины, пока наблюдает за мной. Солнечный свет разделяет нас. Он в темноте, а я на свету. На мгновение нас соединяет осязаемая нить, которая почти притягивает меня к нему. От этой глупой мысли я отшатываюсь на шаг назад, что, в свою очередь, подталкивает его к действию. Захлопнув за собой дверь, монстр уходит в тень. Его взгляд устремляется на проникающий свет, и тут я вспоминаю слова Арии.

Свет причиняет им боль, поэтому они никогда не выходят днем.

Вскоре я понимаю почему, когда, стиснув зубы и решительно сверкнув глазами, он делает шаг к солнечному лучу. Он мгновенно вздрагивает, руки сжимает в кулаки и делает еще один осторожный шаг ко мне. Сначала ничего не происходит, а затем на его коже появляются пятна, и он начинает пошатываться. В его глазах мелькает неуверенность, кожа начинает покрываться волдырями, но монстр все равно идет вперед, с губ срывается шипение. На его коже появляются все новые и новые волдыри, пока он, спотыкаясь, идет ко мне через свет.

– Катон, нет! – кричу я, делая шаг вперед в попытке остановить его, но успеваю одуматься. Почему я пытаюсь защитить этого монстра? Неважно, что он был добр ко мне и не причинил мне вреда, а еще искал мою подругу. Он все равно чудовище.

– Талия, – шипит Катон, и его колени подгибаются, с губ срывается болезненный стон. – Талия, ты ушла.

Его голос звучит невнятно, и я закрываю рот руками, наблюдая за тем, как кровь пузырится на его губах.

– Возвращайся! – требую я, глядя на дверь, которая приведет меня к свободе. – Катон, возвращайся!

– Не без... – Он кашляет и падает на колени в лучах солнца. – Моя Талия.

– Черт, черт, черт, – бормочу я, глядя то на дверь, то на монстра, наблюдающего за мной темными, полными муки глазами. – Я тебя сейчас ненавижу! – кричу я, бросаясь к Катону и подставляя свое плечо, пытаясь поднять его на ноги. Все, что мне удается, ‒ это хрюкать, как дикое животное, от его размеров и веса. – Ну же. Тебе нужно встать, или я уйду.

Это заставляет монстра двигаться. Катон спотыкается, но опирается на меня, покачиваясь, когда я тащу его к двери. Он идет медленно, и к тому времени, когда я оказываюсь внутри, кожа Катона полностью покрывается волдырями. Распахнув дверь, я пытаюсь втолкнуть его внутрь, но он, несмотря на боль, крепко хватает меня и тянет за собой, словно зная, что я снова собираюсь убежать.

Монстр за дверью исчез, а Катон, задыхаясь, прислонился к стене, глядя на меня.

– Ты могла бы пострадать, – хмыкает он.

– Да, да, но я не пострадала, и неужели ты ожидал, что я буду сидеть и гадать, когда же ты или твои люди убьют меня? – Я вскидываю руки, но бросаюсь к Катону, когда он начинает сползать по стене. Закатив глаза, я заставляю нас снова двигаться. – Давай, давай вернем тебя обратно, пока ты не превратился в лужу или еще во что-нибудь.

– Такого... не бывает... – Идем медленно, и он ведет меня через боковой вход, который я не заметила и который выводит нас прямо на его этаж. Полезно было бы знать об этом, прежде чем играть с монстрами внизу. Когда мы вернулись в его лабораторию, я чертовски вспотела и выдохлась после того, как помогла этому здоровенному ублюдку подняться наверх. Он падает на пол, а я спешу к найденной аптечке и опускаюсь на колени рядом с ним.

Оглядев волдыри на его теле, начинаю с безопасного места ‒ с рук и кистей. Пока я очищаю их, Катон не двигается и не открывает глаз.

– Ты могла пострадать, – говорит он, и я бросаю на монстра взгляд, а затем сосредотачиваюсь на том, что делаю, и ищу в коробке крем. Однако его голос крепнет с каждым словом, что является хорошим знаком. – Это было глупо, Талия, а ты не глупая. Не делай так больше. Никогда.

Я игнорирую приказ Катона и нахожу крем. Открутив крышку и выдавив немного на палец, я поворачиваюсь и начинаю медленно втирать крем в кожу.

– Прости, – бормочу я, когда он дергается. Катон медленно оседает назад, и я начинаю трудную работу по нанесению крема на все его тело.

Когда наношу крем от ожогов, я встречаюсь с теплым взглядом Катона. Он смотрит на меня слишком пристально, поэтому я отворачиваюсь.

– Слушай, я не буду извиняться за то, что ушла. Я пыталась спасти себя и свою подругу, но раз это не получилось, и я снова здесь, я не могу продолжать бояться тебя. Так почему же ты спас меня? – На мгновение мне кажется, что Катон не ответит, но потом он протягивает руку и сжимает мою. Когда я встречаюсь с его взглядом, он так же растерян, как и мои собственные чувства.

– Я не знаю, – признается он. – Я всегда действую по логике. Каждое действие, мысль или слово тщательно продуманы, и я знаю результат, но я не смог удержаться. Когда впервые увидел тебя, никакой логики не было, только острая потребность защитить тебя. Когда увидел тебя, внутри меня что-то екнуло, и я должен был тебя спасти. Я не верю в судьбу или предназначение, Талия. Я ученый, но я не мог остановиться.

Я не знаю, что на это ответить, поэтому молчу, и спустя мгновение Катон позволяет мне вернуться к работе, но в душе у меня что-то меняется. Страх, который я испытывала перед большим монстром, исчезает, хотя я и пытаюсь его удержать. Возможно, это потому что я понимаю, что мы с ним похожи, а может быть, я сама не знаю, почему меня к нему тянет.

– Почему ты спасла меня? – тихо спрашивает он.

Я встречаю его взгляд.

– Я тоже не знаю.

Он кивает, как будто это имеет смысл, и смотрит на мои руки на своей коже.

– У тебя это хорошо получается, но я должен был сказать тебе, что в этом нет необходимости.

– Что ты имеешь в виду? – Я колеблюсь.

– Я очень быстро заживаю естественным путем. – Я моргаю, так как на ум приходит миллион вопросов, и он усмехается. – Ты можешь спросить. Я почти вижу их в твоих глазах.

– Насколько быстро? Зависит ли это от состояния травмы? Можешь ли ты исцелить что-нибудь? Что насчет...

– Стоп, стоп. – Катон усмехается. – Да, мы можем исцелить практически все. Нет, мы не бессмертны, но большинство ран заживает быстро. Что касается скорости, то это зависит от тяжести раны и возраста монстра. Я заживаю быстрее всех из моего народа.

– Хвастунишка, – пробормотала я, и мы обменялись застенчивыми улыбками. Несмотря на его слова, я наношу еще крем. – Тогда почему ты позволил мне продолжить? – спрашиваю я, испугавшись его ответа.

– Потому что мне нравится чувствовать твои руки на своем теле, – мгновенно отвечает Катон, ничуть не стыдясь своего ответа.

Сидя в шоке, я наблюдаю за тем, как его кожа начинает заживать, ожоги почти растворяются на ней, словно их и не было. Через десять минут остается только розовая кожа, а еще через десять ‒ ничего.

Как будто ничего и не было.

– Невероятно, – шепчу я.

– Да, такой уровень исцеления приводит к истощению, – пробормотал Катон, продолжая отвечать на мои вопросы, но глаза его были закрыты, поэтому я не стала ничего комментировать. Вместо этого я сажусь на пятки. От неожиданности вскрикиваю и падаю. Я даже не заметила, как он пошевелился, но Катон подхватил меня на руки и перевернул. Он стоит спиной к двери, а его огромное красное тело обхватывает мое.

– Не получается убежать, – устало объясняет он.

Задыхаясь, я шлепаю его по руке.

– Не могу, а теперь двигайся, я не могу так спать.

– Так тепло, – мурлычет Катон, уткнувшись мне в шею, и я замираю, когда это мурлыканье распространяется по всему его телу, вибрируя.

– Катон, это неуместно, – хнычу я.

– Спи, Талли. – Он просовывает свою ногу между моими. Мои глаза разбегаются от ощущения его огромного колена, прижатого к моей киске.

О да, ведь я могу спать, когда ко мне прижимается огромный красный монстр.

Наверное, я сказала это вслух, потому что он тихонько засмеялся.

– Не знаю, не думаю, что я буду спать так крепко, как в объятиях крошечного мягкого человечка.

– Ты бредишь, – возражаю я.

Катон целует меня в шею, и мой пульс подскакивает.

– Расслабься и спи, – приказывает он.

Вздрогнув, я пытаюсь повернуться, чтобы устроиться поудобнее, когда становится ясно, что он не намерен меня отпускать, и замираю, когда что-то массивное упирается мне в спину.

– Малышка Талли, я бы этого не сделал. – Расширив глаза, я застываю на месте, когда он снова смеется. – Спи, человек.

По какой-то странной причине я так и делаю.

⁓

Застонав, я еще глубже зарываюсь в тепло, сворачиваюсь вокруг него и вздыхаю, когда оно, кажется, плотно облегает меня... Плотнее? Я открываю глаза и перестаю дышать, растерянно глядя на красную кожу перед собой.

Красная кожа.

Теплая.

Катон!

Я пытаюсь отпрянуть, но руки, удерживающие меня, даже не дрогнули. Я обхватываю его, как обезьяна цепляется за дерево, прилипая к телу монстра. Но он, похоже, не возражает, держа меня одной рукой за затылок, а другой – за задницу.

– Э-э, Катон? – пискнула я. Он мурлычет, сильнее притягивает меня к себе, пока мое лицо не оказывается прижатым к невероятно твердым мышцам и медленному, ровному биению сердца. Извиваясь, мне удается поднять руки и надавить на него, но Катон не сдвигается ни на дюйм. Выдохнув, я повернула голову и увидела, что он уже проснулся и смотрит на меня с ухмылкой.

– Приятель, ты тяжелый, – буркнула я. – А теперь подвинься.

– Тебе лучше после сна, Талли? – пробормотал он и убрал мои волосы с лица.

– Талли? – Я сузила глаза. – Не называй меня так.

– Конечно, не буду, Талли, а теперь давай поедим. Людям ведь это нужно, правда? – спрашивает он.

⁓

Я наблюдаю за Катоном, как он работает, сама не зная, что делать. После того, как Катон встал, чтобы заказать еду, он сел за стол.

– Что ты исследуешь? – спрашиваю я, пытаясь заполнить тишину, все еще чувствуя себя неуверенно после пробуждения в его объятиях.

– А почему ты была в городе? – спросил он небрежно.

Я молчу, и он отворачивается.

– Ничего страшного, ты расскажешь, когда будешь готова. Что касается моих исследований, то я пытался найти способ продлить наш иммунитет к солнечному свету, чтобы укрепить нас днем, ведь это наша единственная слабость

– Единственная слабость? Какой самоуверенный, – пробормотала я.

– Не самоуверенный, Талли, а честный. – Катон подмигивает, а через мгновение возвращается с тарелкой еды и протягивает ее мне. Когда я беру ее, наши пальцы соприкасаются, и между нами вспыхивает электричество, и я ахаю. Его улыбка превращается в тлеющую, но затем Катон садится передо мной, наблюдая за тем, как я ковыряюсь в еде. По правде говоря, я слишком растеряна, чтобы есть, но когда останавливаюсь, он подталкивает тарелку, и я продолжаю есть.

– Как далеко ты продвинулся в своих исследованиях? – спрашиваю я.

Кажется, он краснеет и нервно потирает шею.

– Не очень. Мне удалось успешно предотвратить любые врожденные дефекты и изучить нашу генеалогию, чтобы помочь с воспроизводством и болезнями нашего народа, но это? Это пока ускользает от меня.

Решимость в его голосе мне знакома.

– Ты сможешь это сделать, – заявляю я. Закончив есть, откидываюсь на спинку кресла и наблюдаю за Катоном. – И что теперь? Я полагаю, что твой народ скоро проснется, найдет и убьет меня, так?

– Нет, – огрызается он, похоже, рассерженный этой мыслью. Не злой...

В ярости. Его глаза вспыхивают красным цветом, который я видела раньше, но не понимаю, да и не собираюсь спрашивать об этом перед лицом такой силы и ярости.

– И что теперь? – мягко спрашиваю я.

– Ты останешься здесь. Я пошлю сообщение Акуджи о твоей подруге. Когда мы узнаем, как она, мы разработаем план.

– А до тех пор? – спрашиваю я. – Сколько времени может пройти, прежде чем он ответит?

Он пожимает плечами.

– Я не знаю. – Встав, Катон протягивает руку. – Пойдем.

По какой-то причине я почти хихикаю, но потом успокаиваюсь. Я кладу свою руку в его, и он мягко поднимает меня. Держа меня за теплую ладонь, Катон ведет меня через всю комнату к двери, которая вчера была заперта. Достает ключ и отпирает ее. Я смотрю на него, а он усмехается.

– Я не люблю, когда люди суют нос не в свое дело. Я отдаю своим людям каждый дюйм своей жизни, но здесь? Это мое убежище. – Я оглядываю лабораторию, затем возвращаюсь к нему и киваю в знак понимания. Это его безопасное место вдали от людей и ожиданий, где Катон может просто подумать и побыть один. Он смягчается, увидев мое выражение лица, и протискивается в дверь. – Это привычка ‒ держать все запертым. Мне жаль.

Я делаю шаг внутрь, когда он что-то щелкает, и не могу сдержать вздоха. По сравнению с прохладной, почти бесплодной лабораторией по соседству, эта комната совершенно другая. Не знаю точно, был ли здесь когда-то кабинет, но он прекрасен. Ковер мягкий и роскошный. На окнах от пола до потолка опущены стальные жалюзи, но для придания помещению более домашнего уюта задернуты шторы. Потолок освещают зигзагообразные светильники. Возле двери ‒ кактус, вокруг ‒ растения, даже на старом столе, задвинутом в угол. Помещение имеет форму буквы L, а слева, скрытая от двери, находится зона комфорта.

Кровати нет, но есть куча и куча мехов и одеял. Все выглядит так уютно, что у меня даже тело болит. Повсюду плакаты и книги, лежащие целыми стопками. Я заглядываю внутрь и провожу пальцем по их переплетам.

Кажется, у него есть все ‒ от биологии до романтических романов, и они явно хорошо изучены и прочитаны. Дверь частично приоткрыта, и я переступаю порог, приподнимая брови от увиденной там ванной комнаты. В ней есть душ, ванна, унитаз и зеркало. Современная и просторная. В этот момент мне захотелось в туалет, и я смущенно вздрагиваю.

– Удивительно. А, можно воспользоваться удобствами? – спрашиваю я.

– Конечно. Прости, Талия, я должен был подумать об этом вчера вечером. – Катон хмурится, но я киваю, закрываю дверь и спешу в туалет, но когда сажусь, ничего не происходит. Я слишком нервничаю. – Ты слышишь меня со своим чудовищным суперслухом?

Наступает пауза, затем смешок, который он пытается скрыть.

– Да, но я не слушаю, Талли.

Ворча, я пытаюсь пописать, но не могу.

– Я не могу сходить, когда ты слушаешь, – хнычу я.

Снова раздается смех, и вдруг в воздухе звучит тихая музыка, и я расслабляюсь и наконец-то писаю. После того как я закончила, я умываю руки и лицо водой из раковины, набираю ее в кулак, чтобы выпить немного, затем вытираю руки и открываю дверь. Мне хочется смыть с себя кровь и пот, но не хочу заставлять его ждать.

Я нахожу Катона спиной ко мне, скрючившимся под столом. Он перелистывает какие-то старые записи. На старом картотечном шкафу, который я раньше не заметила, стоит проигрыватель, играющий успокаивающие мелодии мягкого джаза.

– Я не знаю, какая музыка тебе нравится.

– Вообще-то любая. Я могу оценить красоту рока, хип-хопа, джаза, оркестра. У каждой из них такие разные звуки, но то, как они сделаны? Великолепно. – Я улыбаюсь, придвигаясь ближе.

Катон ухмыляется.

– Я чувствую то же самое.

– Вообще-то я раньше играла на пианино, – предлагаю я, покачиваясь в такт музыке. Катон ставит другую пластинку, и звучит тихая романтическая песня.

– Играла? – спрашивает он, пока я кружусь в такт музыке, не в силах удержаться. Он улыбается, наблюдая за мной, затем встает и направляется ко мне. Берет меня за руку и притягивает ближе. Я вздыхаю, когда Катон начинает раскачиваться.

– Катон, – начинаю я, но он останавливает меня, поднимает и кружит, заставляя вырваться смех, когда Катон оттаскивает меня назад и снова кружит.

– Пианино? – спрашивает он.

– Мама учила меня, когда я была маленькой. Это единственное время, которое мы проводили вместе. У нее всегда было много дел. Она была хорошей женщиной, вдохновительницей, но мне всегда ее не хватало, поэтому пианино было нашим временем. Она объясняла мне смысл каждой клавиши, каждого произведения, и я полюбила порядок и возможность творить. Это успокаивало меня. Это было умиротворяюще и успокаивающе, – бормочу я, покачиваясь вместе с ним.

– Вы перестали играть вместе? – предположил он.

– Когда она умерла, – пробормотала я. – Мне стало грустно.

Нахмурившись, Катон притягивает меня ближе.

– Мне очень жаль, Талли.

Я киваю и качаюсь вместе с ним, а потом Катон вдруг снова кружит меня, заставляя ухмыльнуться, и плохое настроение тут же пропадает. Мы танцуем по комнате под эту и следующую песни, а затем он притягивает меня ближе и смотрит на меня сверкающими глазами и мягкой улыбкой.

Я смотрю на чудовище в теплом белом свете, музыка обволакивает нас, и не могу вспомнить, почему я боялась его.

– Катон, почему ты не ненавидишь меня, как все остальные из твоего народа? – спрашиваю я, желая знать.

Он замирает.

– Почему я должен тебя ненавидеть? Я понимаю ненависть к людям, которые... причинили нам боль, но ты? Ты ничего мне не сделала. Как я могу ненавидеть кого-то, кто так невинен? Такого красивого и сильного? Мы оба умнее, чем слепая ненависть. Может быть, Талия, ты заставляешь меня понять, что не все люди плохие.

– И что не все монстры ‒ одичавшие, убивающие звери, – ухмыляюсь я.

Катон наклоняется и прижимается губами к моему уху.

– Ох, я одичалый. Не заблуждайся, Талли. Я одичал ради тебя. Я всю ночь думал, как будет смотреться твоя белая кожа, когда я войду в тебя. – Он отстраняется и кружит меня, когда я спотыкаюсь от шока.

Что за чертовщина?

Катон смеется еще сильнее над моими покрасневшими щеками и застенчивым взглядом, снова притягивает меня ближе и поднимает, ухмыляясь, когда держит меня в воздухе.

– Ты такая милая, когда краснеешь, Талли. Твоя кожа похожа на мою. Интересно, смогу ли я заставить тебя покраснеть еще больше. Но не волнуйся, пока что ты в безопасности. – Он позволяет мне скользить по его телу и опускает меня как раз в тот момент, когда музыка заканчивается.

Мы оба задыхаемся и смотрим друг на друга. Постепенно его улыбка исчезает, а в глазах вспыхивает голод, когда он крепко прижимает меня к себе. Затем медленно отпускает словно в нем происходит борьба. Мне сразу же не хватает тепла прикосновений Катона. То, как он смотрел на меня, заставляло меня чувствовать себя красивой и желанной.

Я понимаю, что на мгновение мы не были врагами. Мы не были монстром и человеком. Это были просто мы.