Текст книги "Воскресение и Жизнь"

Автор книги: Ивон Ду Амарал Перейра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
КНЯЗЬ-ФИЛОСОФ

I

Когда передо мной, на террасе особняка, свободная душа Сергея Соколова произнесла: "Доверься мне, Владимир!" – я почувствовал, как необычное ощущение страха проникло в мое существо, давая понять, что завеса, скрывавшая от моего понимания реальность человеческой души, была разорвана этими краткими словами. Меня охватил обморок, но я естественным образом пришел в себя, подчиняясь психическому закону раскрытия глубинной памяти. Однако моя личность графа Владимира Купреянова, офицера войск русского Царя в 1840 году, более не существовала в моем сознании! Благодаря определенному процессу, обычному в духовном мире, я мысленно вернулся в прошлое древних существований и ощутил себя другой личностью, жившей во времена Петра III и Екатерины II Великой. Я абсолютно перестал быть графом Купреяновым. Его я даже не помнил, именно потому, что в состоянии ментального погружения в прошлое, которого я достиг, его еще не существовало! Я был статной фигурой, связанной с Екатериной II крепкими узами благодарности и служения, которую мы будем называть Алексей Камерович, московит французского происхождения.

Вот что всплыло из моих воспоминаний Духа, который, хотя и оставался заключенным в воплощении, приобрел достаточную ясность, чтобы исследовать архивы сознания и извлечь оттуда прошлое под благосклонным влиянием той души Князя, которая, казалось, так интересовалась моей судьбой.

* * *

Вернувшись в Россию после десятилетнего отсутствия, князь Вяземский добровольно снял с себя одеяние претендента на православное духовенство. Теперь он был всего лишь философом, пламенным верующим в божественные силы, простым сердцем, чьим идеалом было любить Бога в ближнем своем, служить делу Иисуса, к чьему учению он питал искреннее почтение, помогая тем бедным и малым, кого Он поручил чутким сердцам. Он был также ученым, всецело посвятившим себя глубоким исследованиям человеческой души и её судеб, стремясь помочь менее развитым душам перевоспитаться в их движении к прогрессу в поисках Божественной Души.

Во время пребывания среди тибетских аскетов он глубоко изучал трансцендентальную Философию и Науку. Его психические способности настолько развились благодаря ментальным упражнениям, которые он был обязан практиковать, что его трансцендентальные познания достигли даже минерального, растительного и животного царств, к которым он испытывал такое глубокое восхищение и уважение, что можно было сказать – это было проявлением братской любви, охватывающей также и низшие слои Творения. Он часто говорил друзьям и ученикам, которых позже обрел, что божественная творческая энергия, заставляющая камень расти сквозь тысячелетия, воду журчать и драгоценные камни развиваться в подземных тайниках; та же энергия, что побуждает растения прорастать, расти, жить, размножаться, цвести весной и плодоносить осенью; то же божественное дыхание, что оживляет животных, формируя их в различные семейства, в которых уже можно заметить зародыш будущих человечеств – это та же сила, что питает его разум и заставляет биться его сердце.

Поэтому он утверждал, что чувствует себя связанным узами происхождения как с червем, так и со звездами; как с незабудкой в цветнике, так и с громадными Уральскими горами; как с дубовыми лесами, шумящими перед его скитом, так и с болотными ящерицами; как со зверями, так и с ангелами, что странствуют в Бесконечности, служа Абсолюту. И добавлял:

"Панорама природы – это поэма хвалы Создателю, самое неопровержимое доказательство его существования и его любви к нам. Я не понимаю, как могут существовать неверующие и атеисты, когда всё говорит нам о Боге и свидетельствует о его отцовстве в Творении. Мы вечно живем в божественной атмосфере, наслаждаясь вибрациями, распространяемыми божественной любовью, участвуя в дарах самого Божества, ибо, созданные Им, мы есть его сущность и, следовательно, тоже божественны!"

И поэтому этот философ-князь разговаривал с растениями в своем саду, беседовал с розовыми кустами и дубами, которые сам посадил среди молитв и выражений любви к вселенной; нашептывал нежные песни пчелам своего улья, призывая их участвовать в божественном концерте Творения, щедро давая мед человеку, чьими сестрами они являлись, поскольку человек не умел его производить и нуждался в нем для питания и даже лечения в определенных обстоятельствах. Он говорил с бабочками, благодаря их за то, что они украшают жизнь человека своей грацией крылатых цветов; с птицами – за их нежные или захватывающие мелодии, которыми они умели славить Творение и трогать сердца созданий, и предлагал им в обмен на их мягкость в мире ежедневное пропитание маленькими зернами и крошками, которые заботливо отделял от своего обеденного стола.

Он также обращался к скоту, работающему на гумнах, к лошадям, трудящимся в поле, которых благодарил, ласково поглаживая за помощь, которую они оказывали ему самому и его мужикам, будь то в пахоте, в обработке земли для посева, или в путешествиях и перевозке товаров, и никогда не позволял, чтобы в его владениях пренебрегали должным обращением с ними, поскольку считал их детьми того же Бога и, следовательно, своими братьями, хотя и находящимися на более примитивных уровнях. Он говорил со звездами, ветрами, с самой Землей, которую возделывал с неустанной заботой:

"Если Бог – Отец душ, то вы, моя любимая, – мать людей, великая кормилица, которая дает им тело, столь необходимое для пути эволюции, питая его для грандиозных задач, которые оно призвано выполнить на планете в подчинении вечным законам! Благословенна будь, о Земля, за неоценимую службу, которую ты несешь человеческому роду!"

И всё это он произносил шепотом и ласково, сладчайшим голосом, как в молитве, иногда чистейшими стихами, которые сам сочинял в счастливых импровизациях, будучи вдохновенным поэтом. Его слуги говорили, что он имел обыкновение целовать розы, листья лип, ветви яблонь, стволы дубов и саму землю; и что голуби часто садились на его плечи и руки, пока он разговаривал с ними и улыбался, счастливый и растроганный.

Однажды один нескромный друг, тайно наблюдавший за ним, услышал, как он говорил сам с собой:

"В школах Востока учат почитанию природы, любви к творению. Когда Франциск Ассизский, святой римских католиков, избранная душа ученика Мессии, путешествовал по Востоку, кто знает, посещал ли он и учился ли чему-нибудь у учителей Тибета? Или же он прежде носил в сердце, как духовное наследие, сладкую интуицию вечных Истин, практикуя их, ничему не учась?"

Другой утверждал, что слышал, как он сказал следующее, задумчиво созерцая мертвую птицу:

"Нет, она не исчезнет навсегда! Всё возрождается и увековечивается в лоне божественного Творения. Пока сущность, давшая жизнь этой птице, возвращается в божественную лабораторию, чтобы оживить новые подобные формы в героическом созидании будущей целостной индивидуальности, ее клетки, однажды отделившись от материальных тканей, войдут в состав других тел, увековечиваясь в возвышенных метемпсихозах. Кто знает, может быть, они придут освещать лучше зрачки моих глаз или возвысят биение моего сердца?"

Сергей Соколов был музыкантом, виртуозно играющим на флейте и лютне. После возвращения с Востока он приобрел привычку давать концерты в честь своего скота и растений. Его можно было видеть прогуливающимся по аллеям парка в сумерках, лунными ночами или на рассвете, играющим на флейте или аккомпанирующим себе на лютне, напевая нежные песни вполголоса с трогательной мягкостью. Он верил, что музыкальные вибрации укрепляют жизненные соки растений, оживляя их для таинства прорастания и роста. Порой, когда розовые кусты или крыжовник, яблони или лилии выглядели хрупкими, с неясными оттенками хлорофилла, он садился на землю рядом с ними, скрестив ноги, подобно магам и факирам, которых встречал на Востоке, и играл нежные или живые мелодии, или пел вполголоса, убежденный, что растения получат пользу от вибраций его любящей музыки. А когда пшеница, рожь, картофель или овес пробивались из земли, нежные и хрупкие, он ходил вдоль борозд полей, играя на своей флейте, уверенный, что так оживит их жизненные силы, чтобы они росли и давали обильный урожай в его владениях.

Никто никогда не видел его раздраженным чем-либо. Из его сердца исходили только благословения всему окружающему, а с его уст слетали лишь ласковые, серьезные и мудрые слова. Его манеры, поступки и сама жизнь были подобны поэмам, возвышающим всех, кто приближался к нему, и те, кто был доброй воли, учились у него возвышенному секрету быть счастливым в Боге, создавая царство Небесное внутри себя через развитие добрых качеств характера и сердца. Ни друзья, ни слуги (рабов у него не было) не критиковали и не высмеивали его за такое поведение. Напротив, они уважали эти привычки, считая их прекрасными, хотя и не понимали их. Некоторые считали его мистиком, святым в человеческом теле, ангелом в мужском обличье. Другие верили, что он маг, факир, колдун или безумец. Но Сергей не был ничем из этого, а был лишь добродетельным человеком, философом, увлеченным трансцендентными вопросами, с тонкой душой художника, щедрым сердцем поэта и идеалиста. Несомненно было то, что все его любили, ибо доброту, которую он проявлял к растениям и животным, он в еще большей степени распространял на окружающих его людей.

Однако этот необыкновенный человек, миниатюрный ангел, истинный философ, святой в глазах тех, кто его любил, мистик и учёный, глубоко почитающий Бога и его Творение, к тому же будучи врачом; эта добрая душа, изгнанная на Землю, казалось, понимавшая вибрации растений и разум животных, которые также любили его, и который своей сладчайшей музыкой помогал плодоношению яблонь, лучшему колошению пшеницы и более интенсивному благоуханию роз и фиалок; этот просветленный наукой разум, этот образованный ум, беседовавший с природой, проливая радостные слезы, находя в её тайнах ответы на высшие вопросы собственной мысли, этот человек однажды совершил серьезную ошибку, ошибку, которая могла бы иметь для него катастрофические последствия, остановив его продвижение по пути общего прогресса, если бы прежде всего он не обладал уравновешенным характером, подготовленным ко всем испытаниям, свойственным человеческому состоянию.

Этот человек однажды полюбил женщину!

Полюбил так, как только мог и умел любить человек с его душевными качествами.

И эта женщина звалась Ольга Надя Андреевна Кивостикова, и была она графиней.

II

Разочаровавшись в обществе из-за своих передовых взглядов на мораль и справедливость, а также в религиозной ортодоксии, в которой он не нашел истинного выражения христианского идеала, князь Вяземский по возвращении в Россию укрылся в своем уральском поместье. Он решил вести простую и достойную жизнь, посвященную любви к Богу и ближнему, следуя простому христианству первых учеников Назарянина. В то время поместье было лишь загородной резиденцией Вяземских, которые, как и всякие русские дворяне, владели также домами в Москве и Санкт-Петербурге. В результате раздела наследства это владение досталось Сергею, и он был этому очень рад, несмотря на плохое состояние имения. Получив его, он избавился от двух своих резиденций в Москве и Санкт-Петербурге, продал другие принадлежавшие ему земли, отреставрировал усадьбу в выраженном восточном стиле и поселился в ней.

"Я сделаю из этого дома свое святилище для изучения, размышлений и практики психизма", – говорил он себе, руководя реконструкцией, поскольку, движимый своим художественным талантом, занимался также и архитектурой. Он перепланировал парк, разделил десятины, нанял мужиков… и вскоре урожаи заполнили амбары, а живность наполнила радостью конюшни и птичники. В своем расшитом бешмете из зелено-лилового шелка, белых шерстяных штанах, меховой шапке и коротких сапогах, было приятно видеть его среди мужиков, беседующим и обучающим их, и среди кротких и доверчивых овец, которые брали из его рук кусочки сахара, которые он заботливо для них припасал.

Когда все было подготовлено, будучи очень богатым, он понял, что должен сделать что-то полезное для ближних. С террас усадьбы виднелась вдалеке маленькая обитель Богородицы, уже находившаяся под угрозой разрушения, где лишь три священника жили в нищете, в бесплодных жертвах. Он щедро выкупил ее, пригласил священников сотрудничать с ним, превратил ее в исправительное заведение для кающихся грешников, признал себя способным к трудному служению воспитателя и советника, основанному на индивидуальном преображении через христианское евангелизирование. Он понимал, что многие преступники доходят до самоубийства из-за отсутствия приютившего их дома, который мог бы помочь им в драматический момент, когда даже они сами себя ненавидят, и начал свое важное служение.

Для достижения этой цели он вернулся в общество и в течение нескольких месяцев посещал города, деревни и поселки, навещая старых друзей и знакомых, чтобы рассказать им об учреждении, которое он только что создал. Он просил их обращаться к нему, если когда-нибудь они почувствуют себя несчастными или преследуемыми обществом, что в то время было обычным явлением, особенно среди аристократов. Он также посетил некоторых священников, бывших товарищей по религиозной жизни, с которыми он наиболее сблизился в монастыре, где начинал свой путь, чтобы сообщить им: если однажды их сердца или разум устремятся к чему-то более глубокому, чем православный догматизм и предоставляемые им личные выгоды; если однажды они действительно захотят служить Христу Божьему, стараясь практиковать Евангелие так, как его излагал Мессия, пусть ищут его в обители на Урале.

Он только что создал независимый орден, подобный тем, которые он встречал на Востоке, основанный преимущественно на христианском Евангелии, которое должно было практиковаться в своей первоначальной простоте, без догм и православных предписаний. Под его покровом мог найти приют любой, кто любил Бога, уважал его законы и желал следовать по стопам его Мессии. Но друзьям и личностям, способным понять глубокое значение его работы, он объяснял следующее:

Что, несмотря на независимость, православные религиозные службы будут допускаться в обители, чтобы избежать возможных преследований со стороны теократического тоталитаризма, всегда готового вмешиваться в истинно светские организации, а также учитывая потребности еще неразвитых идей тех подопечных, которые не могли понять, что Бога можно любить в Духе и истине, а Иисуса почитать в ближнем. По сути, обитель должна была стать святилищем или школой посвящения в тайны вселенской жизни, то есть вечных Истин; школой, где ученик научится познавать себя как человека и божественную душу, помимо взаимодействия между обществами Земли и Невидимого мира, с курсами Философии и Трансцендентных Наук, а также Психической Медицины, необходимой тем, кто посвящает себя исследованию Психики. Ведь для того, чтобы люди исправились от собственных страстей и вступили на путь чести, необходимо перевоспитание через учение и искреннюю преданность высшим принципам, которых им не хватало и отсутствие которых в их жизни как раз и стало причиной падений, в которых они погрязли.

Вернувшись в обитель после этого краткого пребывания в обществе, Сергей Соколов привел с собой четверых мужчин из высшей русской знати, двух монахов, которые отказались от прежних обязательств перед своими монастырями, хотя и остались религиозными, и четырех дам, посвятивших себя добру, для которых мир больше не представлял привлекательности, и которые должны были стать первыми управляющими важного учреждения. Тогда началась жизнь, наполненная трудом и интеллектуальной деятельностью, которую мы мельком видели ранее. Из реформатория дом превратился и присоединил к себе больницу и приют для обездоленных общества, нищих, беспомощных мужиков и т. д. Однако душевнобольных там все еще не принимали, несмотря на то, что Князь уже лечил некоторых методами медицины, изученными среди тибетцев, получая при этом наилучшие результаты.

Деревня располагалась перед обителью, теперь превратившейся в благотворительный дом. Она была маленькой, но живописной и приятной, с пятнадцатью жилыми домами, разумно расположенными полукругом, каменным с железом фонтаном посреди небольшой площади, садами и фруктовыми садами, за которыми следил сам Князь, который казался патриархом региона, и постоянной радостью тех объединенных семей, находящихся в добрых отношениях друг с другом, которые каждый день целовали руку Вяземского, называя его батюшкой.

III

Мы упоминали, что Сергей Соколов был врачом.

Он изучал медицину у тибетских мастеров, в чьих академиях или святилищах наука в целом служила основой для изучения тайных доктрин, преподаваемых наряду с философией и поклонением Абсолюту или религиозной моралью. Однако полученное им образование не соответствовало той медицине, которая была официально признана университетами всех стран мира. Это была иная, трансцендентная медицина, специализирующаяся на психических случаях, которая для лечения больных не зависела от земной фармакопеи. Вместо этого она стремилась решать многие проблемы с помощью душевных способностей самого человека, приведенных в действие и тщательно развитых (духовные дары, о которых говорится в евангелиях; медиумические способности, как их называет спиритизм), – проблемы, которые, казалось бы, можно было устранить только химическими препаратами. К таким способностям относились психические силы, известные сегодня как магнетизм, гипнотизм и сомнамбулизм – естественные силы человеческой личности, способные творить настоящие чудеса над больным, если ими управляют достойные, самоотверженные личности, подобно тому, как это практиковалось во времена Иисуса Им самим и его последователями, а позже – выдающимися фигурами в истории христианства, а также магами и философами Индии.

Излечимые таким образом болезни включали (и до сих пор включают, причем эффективность лечения зависит от развитой воли целителя): детский рахит и вообще все детские болезни; ипохондрию; неврастению; нервозность и половые расстройства; травматизм, моральный или физический; галлюцинации; истерию у мужчин и женщин; эпилепсию (болезнь, локализованную преимущественно в периспирите); пьянство (не наследственное); и, наконец, безумие, которое тибетские мудрецы классифицировали на три различных вида:

1. Чисто физико-материальное безумие, локализованное в мозговых, половых, сифилитических и алкогольных расстройствах (трудно излечимое психическими методами);

2. Внутреннее психическое безумие, возникающее из-за депрессивных состояний нервной системы, истощенного разума, эмоциональных и сверхчувствительных характеров (излечимое психическими методами при условии морального перевоспитания пациента);

3. Внешнее психическое безумие или одержимость, возникающая от причин, чуждых пациенту, то есть вызванная присутствием или действием внеземных сущностей (Духов), чей низший или злобный разум подчиняет волю пациента, внушая его сознанию сложные, противоестественные состояния разной степени, каждая из которых требует особых исследований и наблюдений (легко излечимое психическими методами, если не связано с искуплением последствий нарушений совести самого пациента).

Таким образом, курс, пройденный князем Вяземским, был курсом трансцендентальной медицины – углубленным курсом, подходящим для высших умов и характеров, особенно адаптированным для сердца искренне верующего в Бога человека, чья душа должна возвыситься до уровня самоотверженности, а не сиюминутной выгоды, и чьи стремления должны быть созвучны божественным вещам и возвышенным проявлениям любви к ближнему.

Именно практикуя это священное служение трансцендентной медицины, Сергей Соколов лечил и исцелял безвозмездно больных, которые к нему обращались, одновременно с помощью евангельской философии возвращая сердца этих больных к любви и почтению к Богу.

* * *

В один зимний вечер ветер стих, но снег продолжал падать, расстилая по всему пространству белый саван, который быстро рос. Сосновый лес, возвышавшийся в нескольких саженях от последней избы деревни, теперь напоминал гигантскую мраморную стену с темно-зелеными прожилками – настолько старые деревья были перегружены льдом, накопившимся от постоянных снегопадов. Было еще рано, поскольку в скиту в некоторых окнах виднелся свет, указывающий на то, что медсестры дежурили у постелей больных, а Князь и его ученики, как обычно, до этого часа занимались глубокими исследованиями.

Внезапно звонок у ворот разнёсся тревожным звуком по пустынной местности. Во дворе залаяла собака, не решаясь броситься на предполагаемого противника в лице незваного гостя – настолько было холодно. В такую погоду ночью у ворот не было привратника. Поэтому, видя, что никто не отвечает, посетитель, не желающий оставаться под снегом, снова потянул за верёвку, свисающую снаружи ворот, и колокольчик повторил свой тревожный звон.

Через несколько мгновений послышались торопливые шаги по снегу с внутренней стороны, тихий разговор между двумя приближающимися мужчинами, затем открылась калитка, и голос старого привратника спросил:

– Кто идёт во имя Божье в такой час и в такую погоду?

– Батюшка, это я, Миша Николаевич. Мне срочно нужно видеть нашего любимого батюшку Вяземского. В моей избе его ждёт тяжелобольной.

Ворота поспешно открылись, хотя и с трудом из-за снега, мешавшего им распахнуться, и Миша быстро вошёл. У каждого из трёх мужчин был фонарь, и благодаря объединённому свету дорожка до входа в обитель ярко осветилась, и они вошли в центральное здание.

Сергей действительно находился в учебной комнате, окружённый несколькими учениками, которые слушали его в почтительном молчании. Он сразу же приветливо принял посетителя, как обычно. Тот подошёл к нему, оставив в прихожей промокшие от снега сапоги и ступая только в шерстяных носках; почтительно поклонился Князю, который встал, поцеловал протянутую ему руку и, тронутый дружелюбным жестом, заговорил, поскольку Сергей не требовал от подчинённых ждать разрешения, чтобы обратиться к нему:

– Батюшка, Мария Александровна, моя матушка, просит вас навестить её гостью, которая прибыла сегодня днём и находится в тяжёлом состоянии. Она только и делает, что плачет с момента приезда, и у неё уже было три приступа бреда, которые нас напугали. Похоже, она не в своём уме. Её бьёт лихорадка, она говорит бессвязно.

По знаку Сергея слуга удалился, чтобы принести его меховое пальто, сапоги, муфту, перчатки и также меховую шапку; и пока он ждал и готовился, то почти рассеянно расспрашивал Мишу:

– Я не знал, что в нашей деревне есть приезжие. О ком идёт речь?

– Это прекрасная молодая девушка, батюшка, и была моей молочной сестрой, несмотря на социальную пропасть между нами. Говорят, с ней случилось несчастье… Ну… Это графиня Хвостикова, Ольга Надя Андреевна.

– Ах! да, – удивлённо ответил Вяземский. – Я знал её отца в Москве… Но её не знал… Она тогда, должно быть, была ребёнком… Что же привело графиню в эту глушь Урала?

– Так вот, батюшка, в этом и заключается постигшее её несчастье. Господин граф, её отец, внезапно скончался… Ну… Маша Александровна, моя матушка, несомненно, расскажет вам подробности.

Вооружившись фонарями и крепкими посохами для защиты от волков, всегда возможных в этих краях, двое мужчин отправились в путь в сопровождении ещё двух обитателей скита к дому Марии Александровны. Сергей единственный отказался от оружия для защиты от волков. И когда ему предложили посох с острым стальным наконечником, несомненно смертоносное оружие, он ответил:

– Спасибо! Но… Нет, нет необходимости. Волки здесь смирные. Я часто выхожу по ночам подышать чистым лесным воздухом… и никогда не встречал опасных животных.

IV

Сергей Соколов покинул дом Марии Александровны только на рассвете. Снег прекратился. Стих ветер. День выдался таким пасмурным, словно приближались сумерки, а тяжелый воздух предвещал новые ледяные бури к вечеру.

– Ничего больного не случится, Маша, будьте спокойны… Больная пойдет на поправку уже сегодня. Проснется она только под утро. Она находится под действием глубокого сна, вызванного мною, который восстановит ее нервное равновесие. И когда она проснется, я снова буду здесь.

– Да вознаградит вас Господь, батюшка, вы добрый ангел Урала. Что бы стало с этим бедным дитя, которое я вскормила своей грудью, если бы не ваше доброе сердце?

Мария Александровна плакала, вытирая слезы передником, прикрывавшим ее юбки, а Сергей говорил и слушал ее, задерживаясь на пороге комнаты, где больная отдыхала на хорошо прогретой постели возле растопленного камина.

Прибыв в скит, князь-философ казался рассеянным и задумчивым. Он выпил свой горячий чай с маленькими сладкими пирожками, маслом, яйцами и сыром, и удалился в свою келью, где – как он утверждал – должен был отдохнуть после бессонной ночи у постели больной. На самом же деле он опустился на кровать, на которую сел; склонил голову, чтобы лучше предаться размышлениям и молитве, и так провел большую часть дня в возвышенных трудах призываний и психомагнетических излучений в пользу новой пациентки. Вечером он вернулся в дом Александровны, ожидая пробуждения молодой больной, которая, по его расчетам, должна была прийти в себя от глубокого оцепенения, вызванного примененным им психическим лечением, только на рассвете.

* * *

Изба Марии Александровны, хоть и скромная, была одной из самых зажиточных в деревне благодаря стараниям ее сына Михаила Николаевича, который, несмотря на свою молодость – ему было всего 18 лет – служил при ските, в то время как она сама усердно трудилась, не беспокоясь о средствах к существованию. Ее нынешняя постоялица действительно прибыла накануне в сопровождении двух слуг из дома Кивостиковых, которые доброй Маше показались с самого начала подозрительными, будто замышляющими что-то преступное. Пока они ждали пробуждения больной, Мария рассказала князю о событиях, связанных с молодой женщиной, к которой была очень привязана:

– Да, все именно так, как я вам говорю, батюшка! Как всем известно в Санкт-Петербурге, Ольга Надя Андреевна – внебрачная, но узаконенная дочь графа Андрея Андреевича Кивостикова и цыганки-татарки, которая покончила с собой, когда была брошена своим господином и любовником, и лишена дочери, едва той исполнилось 2 года – возраст, когда дети, кажется, собирают все очарование, чтобы удвоить обожание, которое питают к ним матери. Воспитанная в женском монастыре на средства отца, который очень нежно ее любил, она ждала совершеннолетия, чтобы войти в общество, присоединиться к аристократии, на уважение которой имела право благодаря узакониванию отцом-графом, и выбрать мужа среди многих молодых людей, которые не пренебрегли бы ни ее красотой, ибо она была действительно прекрасна, ни ее состоянием, так как она была очень богата и владела поместьями в Туле. Ее отец, который очень ее любил, обещал, что она будет жить с ним до замужества и представит ее ко двору при первой возможности, добившись для нее титула фрейлины нашей матушки Екатерины II, поскольку такое стремление было для него легко осуществимым, ведь он был одним из фаворитов царицы, которая уже доверяла ему не одно щекотливое поручение, даже за границей.

С самого её рождения, когда граф забрал её из рук несчастной матери, дважды отвергнутой – им самим и своим племенем, – меня наняли растить её рядом с ним, и до её 12 лет именно я заботилась о ней и сопровождала её. Однако граф женился на очень уважаемой, но также очень гордой даме, которая ежедневно заявляла, что не может терпеть в своём доме присутствие этого ребёнка, чьё рождение было постыдным свидетельством распутного поведения её мужа во время его холостяцкой жизни, несмотря на то, что отец узаконил её, как будто такое не случается повсеместно в семьях нашей "Святой Руси" и всего мира… и не желая понимать, что бедное дитя не может нести ответственность за безрассудства родителей.

И так разъярилась новая графиня, столько споров и серьёзных угроз начало возникать между супругами из-за присутствия девочки в отцовском доме, столько несправедливости пришлось претерпеть ребёнку от своей надменной мачехи, что граф в отчаянии решил доверить её заботам монахинь в Киеве, чтобы они занимались её образованием до совершеннолетия, предварительно составив завещание, где назначил её своей главной наследницей. Я рассталась с ней в то время и решила поселиться в Перми, где я родилась и где у меня ещё оставались родственники, а потом приехала в эту деревню, которую батюшка построил, где его доброта сжалилась над моими трудностями и дала мне средства к существованию вместе с моим сыном.

Однако граф Кивостиков внезапно погиб, став жертвой несчастного случая на охоте с друзьями, не успев назначить опекуна для дочери. Узнав, что Ольга Надя Андреевна является главной наследницей своего отца, вдова Кивостикова сговорилась с другими родственниками, которые всегда видели в сироте цыганскую самозванку, которая отнимет у них значительное наследство, и все вместе решили забрать девочку из монастыря и сослать её в мой дом, с такими скудными средствами к существованию, что ей придётся работать, как любой крестьянке, если она не найдёт возможности обратиться к нашей матушке-Императрице за справедливостью. И они сделали это, чтобы завладеть состоянием, распространив слухи, что девочка пропала с помощью своих цыганских родственников или что её больше нет в живых… и батюшка знает, что найдётся немало нечестных чиновников, готовых стать соучастниками зла за хорошую взятку.

Ольге Наде 18 лет, она беззащитное дитя, как мы видим, поскольку её два брата, даже если бы были её друзьями, ничего не могли бы сделать в её пользу, так как они ещё моложе её. Когда она прибыла сюда, привезённая силой, словно при похищении, двумя верными людьми графини, она пыталась покончить с собой, так как испытывает ужас перед будущим, которое её ожидает. У неё были невообразимые нервные срывы, как батюшка сам мог видеть, и если бы не вся забота, которую мы ей оказали, не знаю, что бы с ней сейчас было.

Добрая женщина рассказывала драму Ольги, заливаясь слезами. Вяземский не проронил ни слова. Однако, поняв, что Маша закончила своё печальное повествование, он спросил, и его голос был ещё более серьёзным, чем обычно:

"Знаете ли вы, находятся ли у неё документы о признании и титулы на состояние, оставленные отцом?"

– Да, они у неё, барин. Не знаю, как ей удалось защитить их от алчности враждебных родственников, но точно то, что они находятся у неё. По её указанию я достала их из подкладки юбки, которую она носила, когда прибыла сюда, где они были спрятаны.