355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Ивана Трамп » Только про любовь » Текст книги (страница 2)
Только про любовь
  • Текст добавлен: 29 сентября 2016, 05:31

Текст книги "Только про любовь"


Автор книги: Ивана Трамп



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 40 страниц)

Единственное приглашение, которое она велела Робин принять, было от журнала «Таун энд кантри» – приглашение сняться для фоторепортажа. Это будет хорошая реклама, и хотя дела сейчас идут получше, чем в начале года (тогда шла война в Персидском заливе), но все же не так, как хотелось бы. Хорошо бы удалось убедить редактора поместить фото, на котором Катринка занимается гимнастикой в специально оборудованных залах «Праги» и «Грэхем» (ее отель на Семьдесят третьей улице между Мэдисон и Парк-авеню); если эти фотографии появятся в мартовском номере, в апреле и мае будет значительно больше постояльцев. Только надо поспешить, а то будет поздно.

– Если «Таун энд кантри» не захочет, – сказала она Робин, – то позвони Элис Зукер в «Шик». Она ухватится обеими руками за эту идею.

Элис Зукер сменила Марго на посту редактора отдела мод в «Шике» и очень старалась подружиться с Катринкой. Но Катринка и Марго с самого начала стали друг для друга больше, чем деловыми партнерами, – они стали подругами, хотя в Нью-Йорке всегда бывает трудно провести границу между дружбой и делом.

Закончив с почтой, Катринка занялась генеральным соглашением, которое она подготовила вместе с главным управляющим судоходной компании Адама. По сути, оно такое же, как и другие соглашения между двумя компаниями, которые сотрудничают уже не один год. Катринке оно нравится, но, может быть, Адам хотел что-то обсудить в нем. Хотя у Катринки за последние несколько месяцев развился прямо-таки дар ясновидения в отношении возможных возражений Адама, никаких зацепок для него она не смогла найти в этом документе. Отодвинув бумаги, она начала звонить по списку, ставя в нем галочку после каждого звонка и соблюдая строгую очередность. Катринка никогда не уходила из офиса, не ответив на все звонки. Дойдя до свекрови, она застонала. Честно говоря, она не в настроении общаться с ней сегодня, как, впрочем, и всегда. Тем не менее Катринка честно набрала ньюпортский номер, ощущая под ложечкой противный комок. Только Нине Грэхем удавалось заставить ее так нервничать. Ну что ей еще надо, думала Катринка. Она с облегчением услышала от дворецкого, что старшей миссис Грэхем нет дома, и велела ему обязательно передать миссис Грэхем, что звонила. При этом она, конечно же, не сообщила ничего о том, где ее можно будет найти.

– Занята?

В дверях появился Майкл Ферранте. Майкл – симпатичный мужчина лет под пятьдесят, кареглазый, с большим ртом и прямым длинным носом. Лучшие парикмахеры Нью-Йорка напрасно бились над его темными курчавыми волосами – они все равно отказывались покорно лежать. Однако это нисколько не портило его лица, даже наоборот, в сочетании с безупречным костюмом в полоску и сияющими туфлями от Лорэна придавало ему своеобразное очарование. Раньше он работал помощником управляющего в «Карлайле», а затем перешел к Катринке в «Прагу». Каким-то образом ей удалось убедить его в том, что непривлекательная груда камней однажды станет первоклассным отелем. Его жена считала сумасшествием браться за это дело. Ей уже мерещилось, как они лишатся новенького дома в Тинеке, а их дочери останутся без образования. Что хорошего в прибавлении жалованья, если до этого ты вынужден будешь целый год сидеть без работы. К счастью, она ошиблась.

– Майкл никогда не слушает меня, – часто сокрушалась она, а потом со смехом добавляла: – И слава Богу!

Катринка пригласила его войти, и Майкл опустился на один из стульев эпохи королевы Анны напротив нее.

– Проблемы? – спросила она.

– НП, – ответил он, что могло означать либо «немецкий принц», либо «немецкий прокол», в зависимости от того, кто участвовал в разговоре. Но и то, и другое удачно характеризовали лицо, о котором шла речь.

– Он до сих пор не оплатил счет? – Он даже не извинился.

Обычно вопросы неуплаты не занимали руководство отеля, тем более что этот молодой член королевской семьи Германии был если уж не другом Грэхемов, то, по меньшей мере, их близким знакомым. Они вращались в одних и тех же кругах, посещали одни и те же приемы.

– Он что, разорен? – поинтересовался Майкл.

– Нет, – ответила Катринка. – Он сделал большие деньги. Миллионы. Сколько он должен?

– Он снимал пентхаус больше недели. Плюс еда, напитки, – Майкл сверился с записями. – Девятнадцать тысяч шестьсот.

– И нет никакой возможности списать это со счета? Минуту она сидела, задумавшись, потом улыбнулась:

– Я знаю, что нам делать. Мы проговоримся об этой истории Сабрине.

– Каким образом? Она этого не напечатает.

– Не беспокойся. Я найду способ.

Может быть, Марк окажет ей эту любезность? В конце концов, он ей должен за услугу. Затем она передумала. Кому нужна Сабрина? Рик Колинз ей поможет. Ее друг Рик, свободный журналист и ведущий шоу на кабельном телевидении – шоу из сплетен и интервью, которое смотрят все.

– Не вижу, чем он может помочь нам, даже если использует нашу информацию.

– Все просто. Когда она пройдет по телевидению, я позвоню НП и принесу свои извинения. Скажу, что не знаю, как эта история вышла наружу. Он попросит меня дать опровержение. Я, конечно же, соглашусь. Гарантирую, что оплаченный чек придет «Федеральным экспрессом».

– Ты уверена?

– Я знаю его. Он большой эгоист и не любит быть в щекотливом положении.

Майкл засмеялся:

– Ну, ты хитра!

– Если же у него нет денег, то разговор будет иной. Катринка не способна настойчиво требовать уплаты долга, если у кого-то действительно финансовые трудности, но презирала тех, кто уклонялся от ответственности, был ленив, боялся трудностей, не хотел проявить максимум энергии и был невнимателен к другим. Люди должны делать то, что они обещают, и платить, когда должны. Она много лет прожила в Нью-Йорке, но не переставала удивляться тому, что не все так думают и поступают.

Обсудив с Майклом все дела, она поговорила несколько минут с управляющим отелем «Грэхем» и покинула офис. Она шла пешком до своей квартиры на Пятой авеню в сопровождении телохранителя. Они о чем-то беседовали, но Катринка не улавливала сути разговора. Наступили сумерки, похолодало. Внезапно она почувствовала озноб, и грудь ее сдавил страх. Страх? Но почему? Кого она боится? Не Адама же. Тогда кого же? Никого, но кто-то все-таки может жестоко и навсегда лишить ее счастья.

Глава 3

– Приготовь чай, Анна, – попросила Катринка свою домоправительницу, когда та помогала ей снять пальто.

– Ромашковый, пожалуйста. Скверная погода. Я продрогла до костей.

– Звонил мистер Грэхем. Передал, что позвонит позже, – сообщила Анна бесстрастным голосом. Она недолюбливала Адама, но никогда не выказывала свою неприязнь. Катринка посмотрела на часы. Было начало пятого. Звонить точно – это новая линия поведения Адама.

– Я буду в библиотеке.

– Хорошо, миссис Грэхем.

Анна Бубеник – полная, миловидная, седовласая вдова с двумя дочерьми – в 1948 году, после того как в Чехословакии к власти пришли коммунисты, эмигрировала вместе с мужем в Соединенные Штаты. Она появилась в доме Грэхемов вскоре после их женитьбы и очень привязалась к Катринке, заботилась о ней, как о своих собственных детях. Аккуратно сложив пальто и перекинув его через высокую спинку старинного кресла в холле – она повесит его позже, после того как подаст Катринке чай, – Анна наблюдала, как Катринка быстро прошла через гостиную в библиотеку. Бедняжка выглядит сегодня измученной, подумала она, и поторопилась на кухню поставить чайник. Слишком много работы, слишком много путешествий, слишком много бессонных ночей – в этом все дело.

Анна достала из горки изящную чашку с блюдцем, положила пакетик ромашкового чая в фарфоровый чайник, залила его кипящей водой и, поставив все это на серебряный поднос, со вздохом подняла его. Надо бы Катринке позаботиться о себе, особенно теперь. Она вошла в библиотеку. Катринка сидела перед столом и невидящим взглядом смотрела через окно на Центральный парк и на пруд, едва различимый в тумане. Лишь уличные фонари, которые только что зажглись, своим слабым светом немного разгоняли темноту.

– Ваш чай, миссис Грэхем.

– Спасибо, Анна, – сказала Катринка, отворачиваясь от окна. Она встала, включила еще одну лампу и опустилась на стеганую бежевую банкетку, которая стояла у стены под китайским панно.

– Вы сегодня ужинаете дома?

– Да. И кроме меня, никого не будет.

– Хотите меч-рыбу?

– Прекрасно, на гриле, пожалуйста. И какие-нибудь овощи.

Катринка не держала повара. Прежней прислуге из пяти человек она предпочла одну Анну. Ежедневно приходила горничная, а два раза в неделю – прачка. Когда к обеду бывали гости, Катринка пользовалась услугами ресторанов. А швея, которая работает для Катринки уже много лет, всегда готова заняться починкой и переделкой одежды, когда это требуется.

– Да, миссис Грэхем, – вспомнила Анна, – на письменном столе вас ждет почта. И письмо, которое пришло около часа назад «Федеральным экспрессом».

– Спасибо, – ответила Катринка.

Оставшись одна, она пила чай, перелистывая последний номер журнала «Женщина». Ежедневно она читала несколько газет – «Нью-Йорк таймс», «Уолл-стрит джорнэл», «Кроникл», – а также просматривала «Дейли ньюс», «Пост», «Ньюдей» и другую периодику по мере их поступления. Если она что-либо упускала, друзья неизменно присылали ей факсы; в свою очередь она сама посылала им копии статей, которые могли бы их заинтересовать. Книги она читала вечерами, дома или на отдыхе. Обычно – развлекательную беллетристику, биографии и время от времени «Замок» Кафки. Это была одна из любимых книг ее матери. И, перечитывая ее, Катринка чувствовала себя ближе к ней. Она также не пропускала ни одной новой книги Кундеры.

Катринка допила чай и отложила газету. Она почувствовала себя лучше. Озноб прошел, как и та странная вспышка страха. Отставив поднос, она прошла по коридору в свой кабинет, чтобы просмотреть почту.

Ее квартира занимала два этажа. На втором располагались шесть спален, гостиная, библиотека, столовая, на нижнем – кухня, буфетная, пять комнат для прислуги и прачечная. Квартира казалась необыкновенно просторной: все комнаты, кроме библиотеки, были большие, с высокими потолками, а весь верхний этаж к тому же опоясывала терраса.

Отделывая квартиру, Катринка стремилась угодить Адаму. Ей хотелось смягчить господствовавший в его холостяцком жилье минималистский стиль «высокой технологии». И вычурный стиль его родительского дома в Ньюпорте ей тоже не нравился. В результате совместных усилий с молодым дизайнером Карлосом Мадиной ей удалось создать современный интерьер, отмеченный изяществом и простотой. В квартире преобладали нейтральные тона и ценные породы дерева, удачно сочетались разнородные элементы: обилие мягкой мебели, антиквариат, бидермайеровский комод, консоль эпохи Карла X, в углу – бронзовая модель скульптуры Дега. Адам обожал эту квартиру. Впрочем, тогда Адаму нравилось все, что делала Катринка.

Катринка включила в кабинете свет, прошла к столу и взяла верхнее письмо, не обращая пока внимания на остальное. В том числе и на факсы. Она прочитала имя отправителя и почувствовала, как у нее засосало под ложечкой. Агентство «Цейс».

Сколько уже было таких конвертов от Цейса, и всегда одна и та же неутешительная фраза в конце их послания: «Мы глубоко сожалеем, что наши усилия, предпринятые в Ваших интересах, до сих пор пока не увенчались успехом…» И это, наверное, такое же.

Разрезав двойной конверт, она извлекла содержимое и начала читать.

– О Боже! – слабо прошептала она, дочитав до конца. Она опустилась в кресло у письменного стола и, включив лампу, прочитала письмо еще раз, чтобы убедиться, что все поняла правильно.

Ее душили набежавшие слезы. Все-таки это случилось, хотя прошло столько лет. Невероятно, это – тупик, ужас. Это изменит всю ее жизнь. Всю.

ПРОШЛОЕ
1953–1971

Глава 4

Катринке было четыре года. Она съезжала на лыжах с крутой горы, подножия которой она не могла разглядеть. Первый свой урок стоять на лыжах она получила в начале октября и уже привыкла к ним. Но и теперь, месяц спустя, она не всегда могла заставить лыжи делать то, что хотела.

– Вес на левую ногу, – услышала она голос отца. Он ехал впереди и следил, чтобы с ней ничего не случилось.

Она перенесла вес на левую ногу и повернула направо, пересекая склон.

– Хорошо, – отметил отец. – И помни, что лыжи нужно держать параллельно.

Легко сказать. Она морщилась, пытаясь поставить прямо правую лыжу, которая почему-то вставала на ребро.

– Теперь вес на правую ногу, – вновь услышала она голос отца.

Следуя его указаниям, Катринка переносила вес с лыжи на лыжу и пересекала склон, чувствуя все большую уверенность в себе. Мать считала, что этот склон слишком сложен для нее, и пыталась отговорить отца от этих занятий. Но Катринка была уверена в себе, а мама никогда не занималась спортом.

Раннее утро было прозрачным, холодным, людей на склонах – очень мало.

Катринка была счастлива: все лыжники, которые проносились мимо, оставляя за собой снежные струи, были намного старше ее. Маленькие дети выйдут позже и будут кататься у подножия горы на широких и пологих склонах. До нынешнего утра Катринка тоже каталась там.

– Катринка, поставь прямо левую лыжу, – крикнул отец.

Лыжа ее опять была на ребре.

– Глупая лыжа, – раздраженно пробормотала она. Вдруг, вместо того чтобы повернуть, она помчалась с горы по прямой. Сердце Катринки сильно забилось от волнения. Ее охватил восторг. Ей казалось, что она летит. Хотелось смеяться. Это продолжалось мгновение, но тут она поняла, что не сможет остановиться, и восторг сменился ужасом.

– Папа, – громко закричала она.

Иржка Коваш оглянулся. Похожая на маленький мячик, его четырехлетняя дочь в пушистом красном лыжном костюме с развевающейся темной косой неслась за ним по ледяному склону с нарастающей скоростью. Первой его реакцией был страх, но большой опасности не было. Он быстро прикинул, где лучше всего перехватить ее, если она не сможет остановиться сама.

– Плугом, – крикнул он хладнокровно. – Носки вместе, концы врозь. Сбрось скорость.

Катринка попыталась, но не смогла этого сделать и неслась вперед быстрее и быстрее. После поворота она пролетит мимо отца и понесется к обрыву.

– Папа, – опять закричала она.

– Все в порядке, – уверенно ответил он. – Плугом, Катринка.

А она что делает? Что она, виновата, что противные лыжи не слушаются? Она вспомнила, чему ее учили на первом уроке. Шлепнулась в снег, проехала, замедляя движение, несколько футов и остановилась.

– Катринка, все в порядке? – Теперь только в отцовском голосе послышалось беспокойство.

Упав, она ударилась головой. В первый момент Катринка хотела заплакать, но потом передумала. Вдруг отец запретит ей кататься на лыжах! А если мама узнает, что она сильно ушиблась? Она села и потянулась за красной шерстяной шапочкой, которая слетела с головы.

– Да, – сказала она, натягивая ее на уши.

Отец начал утомительный подъем в сторону яркого красного пятна на белом склоне. Иржка увидел, что его друг Ота Черни кинулся вниз и притормозил около Катринки.

– Я упала, – сказала она.

– Я вижу, – ответил он. Это был симпатичный мужчина, ростом выше ее отца, со светлыми волосами, карими глазами и с постоянным загаром спортсмена.

– Ты можешь подняться? – спросил он.

– Да, – твердо сказала она, желая показать свое умение. Страх был полностью забыт.

Иржка видел, как его дочь ловко встала. Он с гордостью подумал, что она умеет держать себя в руках.

– Очень хорошо, – нежно улыбнулся ей Ота.

– Вчера я все время падала, – призналась она. – А сегодня уже лучше. Я никогда не плачу, – добавила она.

Он подъехал и слегка подергал ее за темную косу. Когда Ота видел Катринку, то всегда жалел, что у них с Ольгой нет детей.

– Готова, Катринка? – крикнул Иржка.

– Еду, папа, – ответила она, занимая нужную позицию: наклон вперед, колени расслаблены, ноги под углом. Она оттолкнулась палками.

– До свидания, – крикнула она Оте.

В следующий момент Ота оттолкнулся и понесся вниз. Обгоняя девочку и ее отца, он поприветствовал их поднятием палок.

– До скорой встречи, – попрощался он.

Подражая ему, Катринка подняла палку и тут же потеряла контроль над лыжами. Ее правая лыжа повернулась внутрь, и она подумала, что снова упадет.

– Сосредоточься, – заметил отец.

Пытаясь удержаться, Катринка насупила от усилия брови, выровняла лыжи и развернулась на склоне, приходя в себя и готовясь к следующему повороту.

– Молодец, – похвалил ее Иржка. Оглянувшись на нее, Ота улыбнулся.

Коваши и Черни дружили домами, несмотря на то что у их жен было мало общего. Как и ее муж, Ольга Черни была спортсменкой. Когда-то она мечтала об участии в Олимпийских играх, но мечты эти разрушила война.

Милена Коваш спортсменкой не была, скорее, совсем наоборот. Окружающие считали ее интеллектуал кой, хотя она-то знала, что это не так. Великие мысли и оригинальные идеи не посещали ее. Она любила читать Кафку и Гашека, а еще Богумила Ригу и Яна Отченашека – популярных романистов, которые сумели обойти цензурные рогатки. До рождения Катринки она работала библиотекарем и собиралась вернуться на работу, как только Катринка пойдет в школу.

Коваши и Черни были родом из Свитова, который до прихода коммунистов в 1948 году к власти назывался как-то иначе. Но изменилось все, и названия тоже. Этот город в Моравии был одним из крупнейших производителей хрусталя в мире. В Моравии выращивались лучшие фрукты и овощи, были лучшие вина, во всяком случае так думали местные жители. Иржка Коваш был помощником директора городского спортивного комплекса, а Ота Черни преподавал физкультуру в техническом колледже и тренировал местную команду лыжников. Зимой эта работа отнимала у него почти все выходные. Оба они зарабатывали достаточно, чтобы позволить себе такую роскошь, как недорогой отпуск. У Черни, кроме того, была машина, небольшая «шкода». Ольга преподавала в гимназии иностранные языки: русский, который должен был знать каждый чешский школьник, и французский – один Бог знает зачем. Визу во Францию не мог получить никто, кроме разве что дипломатов.

В эти выходные обе семьи приехали на машине Черни в Новы Смоковец, курорт в Высоких Татрах. Они остановились в «Аполлоне», маленькой гостинице из тринадцати комнат, с видом на заснеженные горы, покрытые пятнами густых сосновых лесов. Гостиница была далеко не роскошная, но поразительно чистая и удобная. В номерах стояла простая сосновая мебель, и на каждом этаже был санузел. В холле вокруг огромного камина, где ярко пылал огонь, стояли потертые диваны и кресла. В столовой, обшитой панелями, по вечерам горел камин еще больших размеров. Простые деревянные столы были покрыты тщательно отутюженными льняными скатертями.

– Пойдем завтра с нами, – настаивал Иржка, которому хотелось заинтересовать жену своим увлечением.

Милена покачала рыжей головой и засмеялась:

– Ну уж нет. Мне здесь тепло и уютно, и я счастлива. Так что спасибо большое.

Она не возражала, когда ее оставляли одну. Ей нравилось часами без перерыва читать, вышивать по канве, вязать. С детства она умела наслаждаться одиночеством, никогда не скучала, всегда находила, чем заняться.

– Знаешь, как там весело, мама, – сказала Катринка, – если только не падаешь. – Взрослые засмеялись, а Катринка улыбнулась, не понимая, что могло их так рассмешить.

Они только что поужинали. Был картофельный суп, который Катринка не любила, затем мясной пирог, который любила, и на десерт ее любимые палачинки – малиновые слоенки, покрытые горячим шоколадом, миндалем и взбитыми сливками. Взрослые пили крепкий турецкий кофе. Катринка старалась не зевать, чтобы ее не отправили спать в комнату родителей.

– Пойдем спать, ангелочек? – спросила ее мать, гася сигарету.

Катринка покачала головой.

– Нам рано вставать, – сказал Иржка, который предпочитал уговаривать, а не приказывать.

– Ты ее портишь, – заметила ему Ольга.

Ольга – невысокого роста и некрасива. Во время войны она была влюблена в юношу, который участвовал в чешском Сопротивлении и погиб от пули нацистов. Ей было тогда шестнадцать, и она была беременна. Опустошенная этим известием, она решила не оставлять ребенка. После войны Ольга встретила Оту: на Кубке мира в 1947 году. Жизнь давала ей второй шанс. Через год после женитьбы выяснилось, что она никогда больше не сможет иметь детей.

Поколебавшись, Ольга нежно потрепала Катринку по блестящей темной голове.

– Дети должны быть дисциплинированными.

Ота посмотрел на Катринку: у нее было пухлое, заспанное личико, нежная, как лепестки роз, кожа, высокие скулы и раскосые глаза ярко-бирюзового цвета. На ней было шерстяное голубое платье в сборку.

– Она в этом платье, как ангел, – ласково сказал он.

– Не совсем, – смеясь, сказал Иржка.

Безумно любя дочь, он все же прекрасно знал ее характер: любящая, смышленая и, без сомнения, отважная, но упряма и порывиста.

– У этой маленькой девочки нет только крыльев.

– Я чувствую, что у меня были крылья, – перебивая их, сказала Катринка, вспомнив те несколько чудесных секунд полета с горы, пока ее не охватила паника.

– Мне казалось, что я летела.

– А мне казалось, что у тебя была вынужденная аварийная посадка, – сказал Ота.

– Ага, – вздохнула Катринка удрученно.

– Она упала? – спросила Милена. – Я так и знала, что этот спуск для нее слишком сложный.

Она с осуждением посмотрела на Иржку.

– Я не ушиблась, мама, – поспешила пояснить Катринка, предчувствуя беду.

– Ничего не случилось, – добавил Иржка.

– Дети ведь гибкие. Они не ушибаются так, как взрослые, – утешила Ольга.

– Катринка сильная, – сказал Ота, – и мужественная, в хорошей форме. А то, что упала – просто пустяк. Правда ведь, – добавил он, поворачиваясь к Иржке.

– Я думаю, вам надо записать Катринку в лыжную секцию. Пусть начинает участвовать в соревнованиях.

Если юные спортсмены делали успехи, то из местных лыжных клубов они переходили в областные, затем в национальные и могли участвовать в Кубке мира и Олимпийских играх.

– Участвовать в соревнованиях? Ей же только четыре, – воскликнула Милена.

– Ей будет пять в декабре, – заметила Ольга.

– Я думаю, Катринка добьется успеха, – заметил Ота.

– Чтобы стать чемпионом, нужно как можно раньше начать тренироваться.

– Но она еще очень маленькая, – стояла на своем Милена.

– Так будет лучше для нее, Милена, – возразила Ольга.

– Да? А сколько у тебя переломанных костей?

– Это не страшно, – вмешался Иржка, который взвешивал все «за» и «против». – Какое это имеет значение?

– Как ты можешь так говорить, Иржка? – Милена посмотрела на дочь, представляя, как ее нежная пухленькая ручка или ножка будет закована в гипс.

– Даже маленьким детям очень полезно соревноваться, – продолжал Иржка.

– Это полезно, – поддержал Ота. – Соревнования вырабатывают характер.

Он взмахнул сигаретой.

– Посмотрите, что происходит в этой стране. Мы трудолюбивы, но становимся слабыми и ленивыми.

Ольга нервно оглянулась, чтобы проверить, не подслушивает ли кто. Но столовая уже опустела, официантки убирали со столов, а те немногие посетители, что допивали свой кофе, были заняты разговорами и не обращали никакого внимания на Ковашей и Черни.

– Ота, не так громко, – предостерегла Ольга.

– Я говорю правду, – сказал Ота, тем не менее понижая голос и придвигаясь к Иржке.

– Никто больше не хочет работать. Кому это надо? Разве за хорошую или усердную работу получишь больше?

– Я работаю усердно. И ты тоже. И все мы, – сказал Иржка.

– Мы исключение.

– Ты, Ота, как всегда, преувеличиваешь, – сказала Милена.

– Да? А твои родители?

– А что?

– Ота, пожалуйста, – попросила Ольга. – Зачем спорить?

– Я хочу расставить все точки над «i», – упрямо продолжал Ота. – У твоих родителей до сих пор сад, ведь правда? – спросил он Милену.

– Да, конечно. Ты же знаешь.

– К счастью для них, коллективизация их не затронула. Слишком незаметны, чтобы кого-то заинтересовать.

Милена пожала плечами:

– Как ты сказал – к счастью для них?

– Они работают от зари до зари каждый день. Они изучают новые методы культивации и вообще следят за всеми новшествами, чтобы вырастить больше фруктов. А тут то солнце, то засуха, то вредители. А после нескольких месяцев напряженного труда, когда удается вырастить хороший урожай, что они делают?

– Продают.

– Да, продают государству по ценам, искусственно заниженным. Нет прибыли, которую можно было бы вложить в землю или хотя бы обеспечить себе лучшую жизнь. Из года в год они с трудом зарабатывают себе на жизнь. Неужели непонятно, почему многие отказываются вот так работать?

– Ты считаешь их труд бессмысленным?

– Нет, я считаю, что это чудесно – знать цену тяжелой работе. Они счастливы. Но поколение Катринки вряд ли будет иметь эту возможность. Разве что спортсмены. Потому что они единственные, кто знает, что любая победа требует тяжелой работы и дисциплины. До войны мы все это знали, а теперь забыли, – ядовито добавил он.

С 1918 года Чехословакия была демократическим государством. После вторжения нацистов в 1939 году в ней был установлен тоталитарный режим. Безжалостно подавлялось всякое сопротивление, закрылись школы и университеты, вся промышленность, не связанная с войной, бездействовала. Тридцать тысяч чехов были отправлены на работу в Германию и более пятидесяти шести тысяч политических заключенных уничтожены в концлагерях. Еврейское население было фактически истреблено.

Земледелие во время войны было необходимо. Поэтому Милене, ее родителям и сестре, которая вернулась из университета, было разрешено остаться на своей земле. Брата выслали в Германию, где он и погиб. Коваши тоже потеряли в Германии сына, но обстоятельства его смерти остались неясными. Иржку же отправили из университета домой на местную фабрику стекла, которая работала на фронт. Отец его учил плотничному делу в местной школе. Ему разрешили продолжать занятия с учениками, поскольку они затем должны были быть отправлены на строительные работы в рейх. Ота вместе с отцом работал на угольной шахте, когда отец погиб при несчастном случае за несколько дней до окончания войны.

Чешское Сопротивление действовало на протяжении всей войны, несмотря на массовые репрессии. На начальном этапе первостепенное значение оно придавало сбору информации для Лондона и Москвы, а ближе к концу войны партизанские отряды уже совершали диверсионные акты. Люди из этих групп возглавляли потом администрации городов, освобожденных от немцев. Наиболее активными среди них были коммунисты. После войны, когда Чехословакия осталась в советской сфере влияния, они заняли ведущие позиции и в правительстве. Вскоре везде, включая министерство внутренних дел, коммунисты заняли ключевые посты, контролируя полицию и внутренние войска, которые впоследствии использовались для подавления инакомыслящих. Переворот 1948 года был бескровным.

Прошло пять лет. Признательность к освободителям улетучилась с годами притеснений. Такие люди, как Коваши и Черни, ненавидели коммунистов так же, как когда-то нацистов. Но они жили, не поднимая головы и не раскрывая рта, считая, что ничего нельзя изменить.

– По крайней мере, никто не голодает, – говорили они, утешая себя.

– Виноват, – сказал Ота, вставая. – После пива я всегда становлюсь очень разговорчивым.

– В том, что ты говоришь, есть немалая доля истины, – сказал Иржка.

– Находчивый малый, что пьяный, что трезвый, а? Милена собралась было что-то сказать, но передумала.

– А ты что думаешь, малышка? – спросил Ота, укачивая Катринку на руках.

Катринка широко открыла заспанные глаза.

– От тебя пахнет пивом, – сказала она.

– Ну, что я сказал? – засмеялся Ота.

– Устами младенца, – добавила Ольга.

– Катринка, не забывайся, – строго сказала Милена.

– Поцелуй меня, – попросил Ота.

– И меня, – сказала Ольга.

Катринка сделала одолжение и поцеловала их в щеку. Ота поставил ее на ноги.

– Я хочу поступить в лыжную секцию, – сказала она.

Все изумленно посмотрели на нее.

– Я думала, она спит, а она слышала каждое слово, – сказала Милена, с осуждением глядя на Оту.

– Я поступлю?

– Нет, – отрезала Милена.

– Посмотрим, – одновременно с ней сказал Иржка. Он взял Катринку на руки, и она улыбнулась.

«Я люблю кататься на лыжах», – думала она, засыпая на отцовском плече.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю