Текст книги "Только про любовь"
Автор книги: Ивана Трамп
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 40 страниц)
– Получу.
Томаш усмехнулся:
– Или стать актрисой.
Катринка удивилась:
– Ты считаешь, что у меня есть талант?
– Нет, – бодро ответил Томаш. – Но ты хорошенькая. Часто этого достаточно.
– Я не думаю, что у меня есть к этому склонность, – вздохнула Катринка, вспоминая скучные часы на съемочной площадке.
– Можно работать моделью. Женщины на Западе считают это удачей.
– Может быть, – согласилась Катринка серьезно. – У меня есть опыт. – Хотя визы теперь было получить сложнее, Катринка продолжала зарабатывать деньги, продавая старый лыжный инвентарь и продолжая карьеру модели. Она имела успех, работая в демонстрационном зале и фотографируясь для журналов. У нее было уже двенадцать обложек, включая ту, на которой ее заметил Мирек Бартош.
– Так или иначе я устроюсь.
Как большинство европейцев, Катринка не любила рассказывать о себе все. Она не испытывала потребности делиться секретами с друзьями или даже любовниками. Все свои намерения она держала при себе просто потому, что это было разумнее всего. Но ее дружба с Томашем вела начало от Свитова, когда длинными вечерами, сидя на берегу реки, они поверяли друг другу детские секреты. После того как умерли родители, он был единственным человеком, с кем она могла говорить свободно, не только ничего не утаивая, но поверяя то, что было глубоко спрятано в ее душе.
Когда Катринка в 1968 году вернулась в Прагу, она нашла, что город сильно изменился. Сначала ей показалось, что это просто еще один признак ее угнетенного состояния. Везде чувствовалось военное присутствие; оно задушило город, вытеснив радость и веселье, жизнь и надежду пражской весны. Вернулся страх.
Катринка с испугом наблюдала за переменами. Решение покинуть Чехословакию пришло не из-за неудовлетворенности жизнью, поскольку она и ее родители жили всегда достаточно хорошо. Ее утвердило в этом решение другое. Достижения либерализации при Дубчике были невелики, поскольку он шел в строгих рамках и с соблюдением определенных правил. Забеременев, Катринка нарушила одно из этих правил, ее «падение» расценивалось бы не как юношеская глупость, а как величайшая неблагодарность к стране, которая щедро обеспечивала ее с детства. У нее не было второго шанса на успех. А для таких трудолюбивых и честолюбивых людей, какими были Коваши, мысль, что у Катринки нет будущего, была непереносима. Но, разъезжая по стране, Катринка начала думать, что и тем людям, которые живут по правилам, жизнь не предлагает многого. У них есть дома, они не голодают, им дают образование и обеспечивают медицинское обслуживание, но все это по минимуму. Если они работали не покладая рук, то могли позволить себе такую роскошь, как машины, телевизоры, катание на лыжах в горах, летний отдых на море в Югославии. Хотя и трудно было верить тому, что печаталось в газетах, Катринка была убеждена, что есть страны в других частях света, где люди живут еще хуже. Позднее ей все больше стало казаться, что в ее жизни не хватает чего-то более важного, чем еда или лекарство. Томаш называл это «свободой», свободой путешествовать, делать и говорить то, что тебе нравится, печатать правду в газетах, снимать фильмы, отражая в них реальную действительность. Свобода, безусловно, была ценна, но это слово не отражало всего того, что имела в виду Катринка. В Чехословакии ей не хватало возможности жить в полную силу, удовлетворять свою любознательность, совершать прекрасные и удивительные открытия. Люди вели скучную, ограниченную жизнь не потому, что они были слишком осторожны по природе, а потому, что государство лишило их возможности жить другой жизнью. Только некоторым из них, таким, как Катринка, были доступны приключения, риск, волнение, восторг – те чувства, которые она переживала, мчась со склона горы. Эти чувства были рождены ее мастерством и трезвым расчетом, здравым смыслом и смелостью. Она могла плыть по течению, а могла быть первой. Лишь немногие в этой жизни могли делать ставку на мастерство и смелость.
Остальные брели по жизни к могилам, не замечая, что они еще живы.
– Ты действительно должна уехать. Ты уже все обдумала, – сказал Томаш, пораженный уверенностью в голосе Катринки, жаждой риска в ее светло-голубых глазах.
– Нет, – быстро ответила Катринка. – Еще не все. Я сама удивляюсь тому, что говорю. – Ее захлестнуло волнение, и она тревожно оглянулась вокруг. – Как ты думаешь, это правда, что в стенах могут быть подслушивающие устройства?
Томаш засмеялся:
– Наверное. Но не в этих стенах.
– Все-таки… Томаш кивнул:
– Ты права. Лучше поостеречься.
И, пока не вернулась Жужка, они говорили о фильме, который собирался снять Томаш, – фильм о Яне Гусе, реформаторе-еретике, казалось бы, не имеет актуального политического звучания в наши дни, но это только так казалось. В этом была вся суть.
Позже в комнате госпожи Колчик, где Катринка продолжала жить, несмотря на воспоминания, она вновь и вновь возвращалась к разговору с Томашем, удивляясь, почему именно сегодня вечером она утвердилась в мысли, что нужно покинуть Чехословакию.
Конечно, ее отъезд был невозможен, пока были живы бабушка и дедушка, которые нуждались в ней. Но теперь, Томаш прав, ничто не удерживает ее здесь, у нее нет родственников, кроме тети Зденки и двоюродных братьев, которым не нужно ее присутствие; нет любовника, а связь с Владиславом Элиасом она не принимала всерьез, по крайней мере для себя. Никого, кроме Томаша и Жужки, ее лучших друзей, по которым она будет очень скучать, если не сможет видеть их.
Мысль о Томаше и Жужке натолкнула ее на воспоминания о Мартине, которого она держала в руках. Ее глаза опять наполнились слезами, но на этот раз она не пыталась их сдерживать. Она осознала, что мысль об отъезде возникла не от неудовлетворенности жизнью в Чехословакии, а оттого, что она взяла на руки Мартина, который напомнил ей сына. Как его зовут, думала она, ее сына, которого она называет «мой мальчик». Где он? Годами она старалась если уж не забыть его, то хоть примириться с потерей. Теперь она была уверена, что этого никогда не произойдет. Крошечный Мартин дал ей понять, как она тоскует по сыну, что она живет с постоянной тупой болью, а воспоминания делают эту боль такой невыносимой, что хочется плакать. Если она вернется в Мюнхен, то сможет найти его, через столько лет? Но она знала, что, по крайней мере, должна попытаться.
Глава 18
Но как? Этот вопрос мучил Катринку на протяжении следующих нескольких недель. Она знала, что если приедет в Мюнхен, то Эрика Браун и Франта Дохнал, с которыми она поддерживала связь, помогут ей. Но как туда попасть? Получить визу для поездки на Запад было теперь не так просто, но не ей, члену национальной лыжной команды. Правда, когда она бывала с командой за рубежом, за ними так внимательно следили, что скрыться было сложно, почти невозможно.
Мысль спрятаться под вагоном поезда или пересечь границы ночью, как Франта, пугала ее. Она не была столь смелой, во всяком случае, в этом смысле. Она слышала о женщинах, которые выходили замуж за иностранцев, чтобы получить немецкий, французский или английский паспорт, а потому уезжали легально. Но как найти такого человека? Даже если Эрика или Франта помогут ей в этом, кто знает, как долго придется этому человеку жить здесь, чтобы уладить все формальности. Поскольку она решила уехать и немедленно начать поиски сына, мысль об отсрочке отъезда была невыносима. Даже Олимпийские игры отошли на задний план.
И она неизменно возвращалась к одной и той же проблеме. Вопрос был не в том, когда, а как уехать.
Катринка ни о чем больше не могла думать. В конце июля, закончив запланированную работу на лето, она поехала в Свитов, до начала летних тренировок. Положив на черный мрамор могилы родителей букет из маргариток и колокольчиков, она опустилась на колени на мягкий ковер из сосновых иголочек, положила голову на мраморную плиту и вновь задумалась над тем, как подготовить свой отъезд. Солнечные лучики пробивались сквозь густые ветки, чирикали птицы. Из Свитова она поехала на ферму, но пребывание там не принесло ей отдыха, как бывало обычно. Она ходила на рыбалку и плавала, вечерами сидела с тетей Зденкой и братьями и пела старинные народные песни, но вид беременной жены Франтишека постоянно напоминал ей о ее решении.
Когда Катринка приехала на сборы, выяснилось, что она потеряла в весе, не много, но достаточно, чтобы вызвать неудовольствие Оты Черни. Она уверяла его, что вела спокойную сельскую жизнь. Все свое внимание она переключила теперь на тренировки. Через несколько месяцев должен был утверждаться состав олимпийской команды.
Волосы Оты совсем поседели, лицо избороздили морщины, печаль в глазах не исчезала, даже тогда, когда он смеялся, а смеялся он все реже. Смерть Иржки Коваша означала для него не только потерю лучшего друга, но и привела его к мысли, сколь многого в своей жизни он не успеет довести до конца. Он потерял все надежды, как и Ольга, которая теперь носила в сумочке бутылку водки и пила в школе в перерывах между занятиями.
У Оты в жизни осталось мало радости. Половые сношения с Ольгой или другими женщинами вызывали в нем такое опустошение, что он почти прекратил их. Он любил пиво и хорошие сигареты, которые теперь имел возможность покупать за рубежом, и это было единственной его радостью. Исключая тренерскую работу. Он находил по-прежнему в ней удовольствие. Тренируя команду, он старался из группы легкомысленных девушек сделать дисциплинированных чемпионок.
В этом году у него было две претендентки на золотую медаль: Катринка и Илона Лукански. В команде были еще спортсменки, которые могли добиться успеха в следующих Олимпийских играх, но никого, кто мог бы победить в Саппоро в феврале. Он хотел, чтобы Илона стала его любимицей, хотел радоваться ее успехам, но было в ней что-то такое, что мешало этому. Дело было не столько в кислом выражении ее лица, хитрости и скрытности, сколько в ее мстительности и безжалостности. При случае она могла и была готова смошенничать, лишь бы победить.
Нелюбовь к Илоне Лукански сделала Оту осторожным. Наблюдая ее, отмечая ее злобность, он старался сделать все, чтобы погасить ее обиду, если ей причиняли какую-то боль, не дать ей вспыхнуть мщением и совершить что-то такое, о чем она (или он) пожалеют потом.
В то время как других Ота тренировал в своей обычной манере, критикуя и поддразнивая, Илоне он уделял особое внимание, убеждая ее в том, что ждет от нее победы в Саппоро. Поэтому Илона прямо-таки цвела. С ее лица исчезло напряженное выражение, а из разговоров – язвительный тон. Она начала кокетничать с Владиславом Элиасом, в которого всегда была немножко влюблена. А он, желая досадить Катринке, отвечал ей взаимностью.
Катринка отказывалась замечать это. Она ни на минуту не сомневалась, что Ота полностью уверен в ней. Она привыкла к его замечаниям, его постоянным требованиям и просто улыбалась в ответ, делая все так, как он просил. Она хотела завоевать эту медаль не только для себя, но и для него. Это он когда-то разглядел ее, все годы поддерживал, помогал преодолеть все трудности. Ей хотелось наградить его за веру в нее.
Что касается Владислава, то Катринка видела, что он по-прежнему влюблен в нее, и не воспринимала всерьез его попытки убедить ее в обратном. Перед отъездом из Чехословакии нужно будет порвать с ним. Насколько это было бы проще для нее, да и для Владислава, если бы это произошло по его инициативе.
Но Катринка не могла, как ни старалась, не думать о будущем и сосредоточиться исключительно на том, что надо попасть в олимпийскую сборную команду и выиграть золотую медаль. По ночам ей снился сын. В одном сне она искала его в комнатах большого, пустынного дома, в другом – везла в коляске по солнечной Праге. Сны были разные, но у всех был один и тот же конец: охваченная ужасом, она хватала ребенка и бежала с ним куда-то, а какой-то человек преследовал ее, пока она не просыпалась. Днем, на досуге, она взвешивала шансы на побег. Они не обнадеживали. Утром прямо из отеля спортсменов забирал автобус, а после тренировок привозил обратно. В автобусе, на склонах, даже в магазинах их всегда сопровождали агенты тайной полиции. Они достаточно хорошо катались на лыжах, чтобы сойти за помощников тренеров. Они всегда были на посту – надзирая за спортсменами в отеле, контролируя вечеринки, романы, запрещая покидать помещение, каким бы невинным ни был мотив. Скрыться было очень трудно, причем побег должен удаться с первой попытки, второй никогда не будет.
После многих дней бесплодных размышлений Катринка, стоя однажды утром на вершине горы, поняла, как она может это сделать. Мысль поразила ее столь внезапно, что она даже не слышала приказа Оты Черни стартовать. Он отругал ее за невнимание, она оттолкнулась и понеслась с горы. Было позднее утро, снег начинал подтаивать, спуск требовал предельного внимания. Но мысли Катринки были заняты другим. Ее план был абсурдным. Ужасным. Безрассудным. Но он был выполним. Это действительно возможно, думала она, и в это время лыжи выскользнули из-под нее, она упала и не больно ударилась головой.
Ее мнение об этой идее – было рано называть ее планом – не изменилось на протяжении следующих дней. Под каким бы углом она ее ни рассматривала, идея оставалась выполнимой.
Идея нравилась ей быстротой исполнения. Не нужно было ждать часы, дни или недели. Все станет ясно через несколько минут. Для таких нетерпеливых людей, как Катринка, эта сторона дела была чрезвычайно важна.
Единственной проблемой стало то же самое нетерпение. Катринке хотелось немедленно действовать. Хотя здравый смысл подсказывал ей, что нужно подождать до Олимпийских игр и окончания университета. Но она уже ничего не могла с собой поделать. Ни диплом, ни золотая медаль уже не казались ей столь важными по сравнению с возможностью уехать, найти сына, начать новую жизнь. Кто знает, будет ли у нее еще один шанс. Просто сказать, что надо подождать год, но никто не знает, что произойдет за это время. А если она сломает ноги и не будет больше выезжать за рубеж? А что, если она попадет в автомобильную катастрофу? Она постучала три раза по столу. После смерти родителей она всегда немного нервничала, когда вела машину. Их смерть доказала ей, что в будущем нет ничего определенного.
Только реакция Оты заставляла ее колебаться. Как он рассердится! Как разочаруется! После всего, что он для нее сделал, она должна завоевать золотую медаль для него!
А что, если она прождет и не выиграет? Впервые она позволила этой мысли прийти в голову. Что, если победит Илона? А если ни одна из них? Она знала о шансах на победу, но не позволяла себе предположить такое.
Неделя прошла для Катринки в обдумывании сложившегося положения. Она разрывалась между нетерпением и чувством вины. Наблюдая за Отой, она впервые заметила, как внимателен он был к Илоне. Хотя до некоторой степени она понимала его, тем не менее не хотела верить тому, что Ота считает Илону лыжницей, имеющей больше шансов на победу в Саппоро. В другое время она постаралась бы доказать ему, что он неправ, но сейчас ее это устраивало, потому что в этом случае ее отъезд не был бы большой потерей для команды. Илона заметила, что Катринка наблюдает за ними, и усмехнулась довольная. Ота всегда отдавал предпочтение Катринке, как лучшей спортсменке. Но теперь Илона упивалась вниманием к себе, на которое и не надеялась.
Не удовлетворенная этой победой, Илона за ужином села рядом с Владиславом. Привлеченный ее неприкрытым наступлением, он не сопротивлялся, оставив Катринку беседовать с другими. В иных обстоятельствах она не возражала бы, но только не в этот вечер. Когда ужин закончился и они возвращались в свои комнаты, она сказала об этом Владиславу.
– А ты ревнива, – сказал он с удовольствием.
– Нет, но это было невежливо по отношению ко мне и ко всем сидящим за столом. Этого можно было ожидать от Илоны, но не от тебя.
– Мы просто разговаривали.
– И разговор был столь интересен, что ты не мог больше никому уделить ни слова, ни взгляда?
– Я смотрел. Мне показалось, что ты счастлива.
– Нет. Я чувствовала себя униженной.
– Это смешно. Ты знаешь, в чем твоя проблема? – спросил Владислав, которому надоело чувствовать себя виноватым, и он решил перейти в наступление.
– Моя проблема? – До сих пор Катринка не сердилась по-настоящему, она просто старалась объяснить ему, что его манеры оставляют желать лучшего.
– Да. Твоя проблема. Ты не сможешь выиграть соревнования.
– И кто тебе сказал это? Илона?
– Ты не любишь ее, потому что она может оказаться лучшей лыжницей, чем ты.
– Ты действительно в это веришь?
– А почему бы и нет?
– Ты прав, – сказала Катринка, теряя терпение. – Я не люблю ее. Но не потому, что она как спортсменка лучше меня, хотя и может ею быть. Я не люблю ее не за то, что она так думает, а потому, что она завистливая! Потому, что она мучила меня с пятилетнего возраста! Потому, что она сука! – Она отвернулась от него и направилась в сторону бара. Владислав поспешил за ней. Он схватил ее за руку и заставил остановиться.
– Катринка, дорогая, я виноват. Я не знаю, что это на меня нашло.
Когда он взял Катринку за руку, вся ее ярость улетучилась.
– Все в порядке, – сказала она.
– Ты простила меня?
– Нечего прощать. – Если бы она интересовалась им больше, старался бы он так вызвать ее ревность? – Я думаю, что между нами все кончено.
Он немного поспорил с ней. Они прошли в бар. Владислав уговаривал ее изменить свое решение. Они пили соки и минеральную воду. Через полчаса к ним подошли тренеры и напомнили, что они на сборах и пора отправляться спать.
Женщины и мужчины жили на разных этажах, поэтому Катринка и Владислав попрощались в лифте. Владислав просил подумать, и ей показалось бессердечным отказать сейчас. Катринка пообещала, что они все обсудят завтра, но она не собиралась сдержать свое слово.
На следующее утро Катринка, как всегда, встала первой, приняла душ, быстро оделась, пока соседка по комнате была в ванной. Вместо хлопчатобумажного белья, которое Катринка надевала под спортивный костюм, она надела вязаную кофту, в карманы которой положила все свои деньги, паспорт, драгоценности, принадлежавшие Милене, кольцо Даны, которое она всегда носила с собой. Все остальное, что имело для нее значение, оставалось в Свитове, в доме бабушки, но пока она не думала об этом. Она найдет потом способ забрать все это.
К счастью, в столовой, когда туда вошла Катринка, никого не было. Она боялась, что Ота увидит ее глаза и все поймет.
Катринка заказала более плотный, чем обычно, завтрак, зная, что ей потребуются силы. Она старалась есть медленно, хотя ей хотелось проглотить все разом. Когда она закончила есть, в столовую стали подтягиваться другие спортсмены. Она торопливо их поприветствовала, отказалась от чашки кофе, предложенной Владиславом, не обратила внимания на чопорное приветствие Илоны. Ей нужно было проверить лыжи. Какое имеет значение то, что они подумают, что она расстроена. Она была занята другими, более важными вещами.
Техники уже были заняты работой, но делали все без огонька. В комнате царила атмосфера отдыха, как обычно в последний день тренировок, если за ними не следовали соревнования. Катринка проверила все три пары лыж, решила, что края на одной паре должны быть острее, и попросила техника, которому она нравилась, заняться этим. Мазь была сложная. Было трудно определить, подойдет ли она днем.
– Как ты думаешь? – спросила она техника.
– Голубой парафин будет в самый раз, – ответил он. Он начал втирать голубую мазь в лыжи.
– Почему ты не расслабишься немного? Сегодня же последний день. Повеселись.
– Ты это говоришь всем девушкам, – усмехнулась она.
– Только тем, которые хотят слушать. Желаю тебе хорошо провести время.
– Упорно работать и хорошо отдыхать это мой девиз.
– Ты будешь сегодня на вечеринке? – спросил он. Какая у нее чудесная улыбка, подумал он: она освещает все ее лицо, а глаза сияют, как море на солнце. Он уже слышал, что она поссорилась с Владиславом.
– Ты когда-нибудь слышал, чтобы я пропустила вечеринку? – ответила она со смехом. Она добавила ложь к списку своих грехов, за которые – она была в этом уверена – будет наказана.
Ота Черни и другие тренеры заранее выбрали трассы. Та, которая интересовала Катринку, была в тот день третьей, что ее устраивало по времени. Она уже успеет разогреться, но у нее будет еще достаточно сил и энергии.
На первых двух трассах Катринка каталась осторожно, стараясь почувствовать состояние снега, разогреть мышцы, оценить настроение товарищей по команде и тренеров. Настроение лыжниц на склонах, как и в бытовке, было легкомысленное. Напряженные недели тренировок были уже позади, после ужина наметили вечеринку.
Прежде чем подняться на третью трассу, Катринка пожаловалась на крепление и попросила поменять ей лыжи, взяв те, которые для нее утром приготовил техник, Когда она поднялась наверх, то увидела Оту.
– Надо проверять крепления прежде, чем встаешь на лыжи, – заметил он.
– Хорошо. Я думаю, что просто не заметила.
– В следующий раз будь внимательнее. Она улыбнулась ему:
– Хорошо. Обязательно.
Она была уверена в том, что делает все правильно. Ей только не хотелось причинять боль и разочаровывать Оту Черни. Но Катринка и не думала о том, что может изменить свое решение, что должна пожертвовать своей судьбой, чтобы не огорчать человека, который был ей вторым отцом.
– Спасибо, – поблагодарила она его за все.
Когда Ота дал сигнал, она стартовала, как пуля. Лыжи скользили по снежной поверхности, и все ее колебания, страхи, вина остались позади, она – ликовала. Перед ней спускалась другая лыжница, и Катринка следовала за ней, стараясь не отставать, чтобы у нее на хвосте не висела Илона Лукански. У основания второго склона лыжница впереди повернула направо, а Катринка – налево, к границе со Швейцарией. Сзади Илона и еще кто-то кричали ей, что она поехала не в ту сторону. Нет, подумала она, именно в ту. Это правильный путь! Она чувствовала себя птицей, парящей в небе. Она оглянулась через плечо и увидела несколько фигурок, преследующих ее. Среди них наверняка были агенты тайной полиции. Они не волновали ее, они не так хорошо катались, чтобы догнать ее. А Ота может, если попробует? Попробует ли он? Оглянувшись еще раз, она увидела черно-белую шапочку Илоны. Догоняет ли она ее?
– Катринка, за каким чертом ты это делаешь? – кричала Илона. – Вернись!
Попробуй догони меня, подумала она, но не отвечала, сберегая энергию.
С вершины за преследованием наблюдал Ота Черни. На лице его отразились разочарование и злость: вместе с Катринкой к границе Швейцарии уходили его последние мечты. Он чувствовал, что его предали. Он с самого ее детства знал, что она способна привести в исполнение любой сумасшедший план, даже самый неожиданный. Но в то, что она могла так поступить с ним, сбежать без единого слова объяснения, он никогда бы не поверил.
Ота знал, что слишком стар и ему не достичь Катринкиной скорости. Ее не поймать тем, кто пытается это сейчас сделать. Мог бы Владислав Элиас или кто-нибудь другой из мужской команды, но все они катались на другом склоне. Могла только Илона Лукански. Он оглянулся – никто и не пытался: кроме Илоны и агентов полиции, все спокойно стояли и наблюдали. К своему удивлению, Ота внезапно почувствовал гордость и надежду. Он гордился мастерством и смелостью Катринки. Но надежду на что? Если Илона поймает Катринку и будет ее удерживать, пока не подоспеет тайная полиция? Или на то, что Катринке удастся вырваться на свободу?
Нет, он не хочет, чтобы Катринку насильно вернули. Он вспомнил ее настроение, растерянное и подавленное с тех пор, как умерли Иржка и Милена. Он чувствовал, что она несчастлива, и хотел утешить ее, но не знал как. От чего она бежала? Или к чему? Что бы это ни было, он надеялся, что это принесет ей радость, которой не было в его жизни. Пусть ей все удастся, подумал он, то ли обращаясь к Богу, то ли убеждая себя.
Катринке временами казалось, что она слышит голос Оты и ее отца, которые давали ей указания: где должно быть тело, как поставить лыжи, где повернуть. Как всегда, она повиновалась и почувствовала, что отрывается от преследователей. Кто-то попытался поехать ей наперерез. Кто это, поинтересовалась она. Наверное, кто-то из тайной полиции, кто еще мог сделать что-либо глупее. У него не было шансов догнать ее.
– Ау-у-у-у, – закричала Катринка, испуганная своей скоростью, испуганная и веселая.
– Катринка, – кричала Илона, – остановись. Катринка еще раз оглянулась. Илона отставала. Мазь или мастерство, подумала она, потом засмеялась. Это все едино. Что значит скорость без стратегии? Отвага без ума? У меня получилось, думала Катринка. У меня действительно все получилось. Впереди был крутой поворот. С одной стороны стена из снега, с другой – отвесная скала. Подожди, услышала она предостережение отца. Подожди, эхом прозвучал голос Оты. Вот теперь! Она повернула, затем еще и помчалась вниз в направлении крыш Цетманна, блестевших на солнце. Сзади она услышала крик Илоны, когда та упала на повороте.
– Ау-у-у! – закричала Катринка. – Я сделала это. Я сделала это!
