Текст книги "Только про любовь"
Автор книги: Ивана Трамп
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 40 страниц)
«Она запомнила меня из-за эпизода с шампанским», – подумала Катринка.
– Да, – ответила Катринка. – По-моему, кухня там великолепная.
– Превосходная, – сказал мужчина, сдержанно улыбнувшись Катринке, но при этом оценивающе глядя на нее. На ней была белая с длинным рукавом и гофрированным воротничком блузка, крестьянская юбка с широким поясом и мягкие замшевые туфли. Этот наряд очень шел ей, подчеркивая ее рост и достоинства фигуры.
– Адам Грэхем послал шампанское на ваш стол, – сказала женщина, и эти слова прозвучали у нее без какого-либо любопытства, просто как констатация факта.
– Мы вчера встретились на Ханенкамме, – ответила Катринка, так, как будто это все объясняло.
«Надо отдать должное Адаму, – подумал мужчина, – он не допустит, чтобы вот такая женщина от него ускользнула».
– Вы здесь работаете?
Катринка улыбнулась.
– Я владелица этого заведения, – ответила она.
– О, как замечательно, – восторженно и искренне сказала женщина, услышав ее ответ. – Это чудесное место. А какой чай! Вы не можете себе представить, как мне нравятся эти пшеничные лепешки. И этот джем. Наверное, домашнего приготовления.
– Да, – ответила Катринка, раздумывая, не признаться ли ей также в том, что она готовила сама не только джем, но и лепешки.
– Ваши лепешки очень похожи на те, что пекла моя бабушка.
– И моя, – добавила Катринка, решив, что домашняя нотка в их беседе не повредит ее бизнесу. Она даже очень хотела, чтобы эта женщина воспринимала ее как первоклассную, опытную, своего рода образцовую владелицу гостиницы.
Женщина засмеялась.
– Неужели вы сами их приготовили? – И когда Катринка кивнула, она протянула ей руку и сказала:
– Меня зовут Дэйзи Эллиот. А моего мужа – Стивен.
– Катринка Коваш, – представилась Катринка, и они обменялись рукопожатием.
– Вы должны пообедать с нами как-нибудь вечером, – сказала Дэйзи.
– Очень любезно с вашей стороны, но сегодня вечером я возвращаюсь в Мюнхен. Надеюсь как-нибудь с вами встретиться здесь, – сказала она, собираясь уйти.
– Я тоже надеюсь, – вежливо сказал Стивен. Уходя, Катринка услышала, как Дэйзи сказала:
«Нужно бы купить джем. Детям он понравится».
– У детей все есть в школе, – сказал Стивен.
– Им можно дать его к завтраку. Он в самом деле замечательный.
– Не могла бы ты объяснить, – спросил он, как только Катринка отошла на достаточное расстояние, – что означает это твое приглашение пообедать вместе?
– Ты такой сноб.
– Ничего подобного. Просто я терпеть не могу, когда мне надоедают незнакомые люди.
– А когда надоедают люди, которых знаешь всю жизнь, это, видимо, гораздо приятнее?
– По крайней мере, тогда знаешь, что можно предпринять против этого. Она очень мила. И умна. – Стивен взглядом дал жене понять, что ждет от нее доказательств.
– Ну, хорошо, ты только посмотри, как здесь все устроено.
Он огляделся и неохотно признал, что все здесь действительно было привлекательным и удобным, содержалось в отличном порядке. И все же он не мог понять, почему из этого следовало, что он должен пообедать с женщиной, которая всем этим владеет.
– Стивен, дорогой, ну признайся же, ты находишь ее великолепной.
– Она потрясающая, – согласился Стивен.
– У тебя просто слюнки потекли.
Стивен Эллиот не был снобом. Он был просто осторожным человеком, предпочитавшим то, что было известно и привычно. Его часто восхищала склонность жены к безоглядному погружению в водовороты дружеских отношений, иногда он даже хотел бы последовать ее примеру, но его всегда удерживала какая-то врожденная сдержанность, какой-то ген истинных бостонцев, передаваемый из поколения в поколение.
– Можно восхищаться, – говорил Стивен, – но не стремиться к более тесному общению.
А вот у Дэйзи, которая принадлежала к еще более аристократическому семейству, «этот ген», казалось, отсутствовал начисто. «Все дело в том, – отвечала она, – что я так не могу».
Когда чаепитие закончилось и Катринка вернулась в свою комнату, чтобы отдохнуть перед поездкой в Мюнхен, в дверь постучала одна из горничных и сообщила, что какой-то мужчина хотел бы ее видеть.
– Кто? – спросила Катринка. – Постоялец? Надеюсь, не с жалобой. – Она чувствовала себя усталой и не была настроена сглаживать чьи-то промахи.
– Нет, фрейлейн. Я никогда его прежде не видела. Он ждет в вашем офисе.
Катринка неохотно поднялась с постели.
– В следующий раз не забывайте спрашивать имя.
– Хорошо, фрейлейн, – ответила девушка, собираясь уходить. – Извините. – Ей было семнадцать лет, и она работала в гостинице всего несколько недель.
Катринка улыбнулась:
– Скажи ему, что я сейчас приду.
И хотя потом все стало совершенно понятным, но в этот момент она менее всего ожидала увидеть в своем офисе Адама Грэхема. Катринка действительно была настолько удивлена, увидев его сидящим в кресле возле ее стола, что еле сдержалась от мелодраматического возгласа: «Как, это вы!»
– Здравствуйте, мисс Ковар, – сказал он.
На нем были лыжные брюки и куртка, явно дорогие, но уже достаточно поношенные, хотя американцы обычно предпочитают надевать все подчеркнуто новое. Но эта одежда шла ему, придавая всему его облику тот же врожденный аристократизм, который она отметила у супругов Эллиот.
– Нужно произносить Ко-ваш, – поправила она. И улыбнулась. – Здравствуйте, мистер Грэхем.
– Адам.
– Катринка. Хотите что-нибудь выпить? – спросила она и, когда он отказался, села за свой стол, хотя и понимала, что это выглядит не очень приветливо.
Адам снова расположился в кресле.
– Мне подсказали, где вас найти, супруги Эллиот, если вас это интересует.
Катринка нахмурилась. Несмотря на свои прекрасные манеры, эта Дэйзи Эллиот явно любила совать нос в чужие дела.
– Правда? – спросила она, как бы не понимая, зачем это понадобилось.
– Они также сообщили мне, что сегодня вечером вы возвращаетесь в Мюнхен.
Она кивнула.
– Да, совсем скоро. Мне до отъезда нужно еще кое-что сделать.
– Не смогли бы вы вначале пообедать со мной?
– Что?
– Я имею в виду, после того, как вы закончите свои дела?
Он улыбался, словно на свете не было никакой рыжеволосой женщины, ожидающей его в отеле «Замок». Это была широкая, невинная улыбка, исполненная обаяния и неподдельной заинтересованности.
– А ваша подруга? – спросила Катринка, стараясь не выдать охватившего ее возмущения.
– Подруга?
– Ну, та, с рыжими волосами.
– А, Александра? – Совершенно очевидно, что он но очень-то о ней думал, раз так быстро ухитрился выследить Катринку. – Она ничего не имеет против.
– Неужели?
– Она к этому привыкла. У меня часто бывают деловые запланированные встречи.
– Как удачно для вас. И как грустно для нее.
– Вовсе нет, – произнес он, осознавая, что производит чрезвычайно плохое впечатление. – Действительно, речь идет о деловых встречах. Я очень деловой человек.
– Извините, – сказала Катринка, – но я в самом деле сегодня вечером никак не могу.
– Мы с ней просто друзья, понимаете, если это вас тревожит. Мы знаем друг друга с детства.
Катринке хотелось заметить, что давнее знакомство с кем бы то ни было еще не повод для обмана, но только произнесла:
– Меня ждет мой друг.
Адам был поражен, хотя, конечно, следовало ожидать, что у такой красавицы, как Катринка Коваш, должен быть друг. Но, поскольку она всякий раз была без мужчины, он убедил себя, что в настоящее время она не занята. А этого ему очень хотелось.
– Вы могли бы позвонить ему, – предложил Адам, – и сообщить, что вы задерживаетесь?
– Я, конечно, могла бы, – сдержанно улыбнувшись, сказала Катринка, – но поймите, я не видела его уже несколько дней и мне хочется поскорее встретиться с ним. «Так тебе и надо, ублюдок», – подумала она.
И снова Адам почувствовал то смутное раздражение, которое вызывала в нем эта женщина. Какого черта ему здесь нужно, спросил он себя, зачем он упрашивает ее, когда его ждет Александра.
– Ну что ж, тогда в другой раз, – сказал он как можно равнодушнее и поднялся, чтобы уйти, надеясь, что ему удалось сохранить то бесстрастное выражение лица, которое так помогало ему в бизнесе.
– Вы еще вернетесь в Кицбюэль? – спросила Катринка помимо своей воли.
– Трудно сказать, – ответил он, сдерживая улыбку при виде первой трещины в ее броне.
Она поднялась со стула.
– Может быть, в следующий раз, когда вы здесь будете, мы смогли бы пообедать вчетвером, – сказала она, довольная тем, что ей так быстро удалось загладить свой промах.
Он рассмеялся и ответил:
– Происходят все более странные вещи.
Адам протянул ей руку, и она ответила ему крепким рукопожатием. Она сильная женщина, подумал он с некоторым неодобрением. Но затем он бросил быстрый взгляд на ее бедра, скрытые мягкой тканью юбки, и вспомнил, какими стройными и сильными они выглядели, когда она была в лыжном костюме. Интересно, что бы он почувствовал, если бы они обхватили его тело. Он поднял глаза и встретил ее взгляд.
– До встречи, – сказал он.
– До свидания, – ответила она по-немецки.
Когда он вышел и дверь за ним закрылась, она вдруг ощутила внезапное чувство сожаления. Несмотря на Франту и рыжеволосую, она все же хотела с ним пообедать. Это было абсолютное безумие, и все же это было именно так. Вернувшись к столу, она выдвинула ящик и достала бухгалтерскую книгу, которую нужно было до отъезда привести в порядок. Она поступила абсолютно правильно, убеждала она себя, открывая нужную страницу и подсчитывая недельную прибыль по квитанциям, которые оставил на ее столе Бруно. Абсолютно правильно, повторила она, хотя эта уверенность ничуть не уменьшила ее сожаления.
Глава 24
– Мисс Ко-ваш?
В первый момент Катринка решила, что это ей почудилось. Зачем бы вдруг Адам Грэхем оказался в Швабии, точнее, на той самой улице, где она жила? Все еще держась за ручку входной двери, она обернулась.
– Да?
Но это был он, красивый и преуспевающий, в темно-синем кашемировом пальто. Его густые темные волосы курчавились на концах, а его приветливая улыбка светилась теплотой.
– Мисс Ко-ваш, не хотели бы вы пообедать со мной сегодня вечером? – В руках у него была бутылка «Вев Клико» и большой букет алых роз.
– Как вы нашли меня? – спросила она, забыв о грамматике, как это часто случалось с ней, когда она была удивлена или взволнована.
– Легко. – Адам позвонил в «Золотой рог», и Хильда дала ему адрес и номер телефона Катринки в Мюнхене. Позвонив ей на квартиру сегодня утром, он узнал у женщины, убиравшей комнаты, в какое время Катринка должна вернуться домой. Он был очень доволен собой. – Вам не кажется, что моя изобретательность должна быть вознаграждена? – спросил Адам и, заметив, что Катринка колебалась, добавил: – Я в Мюнхене один. Вы могли бы избавить меня от обеда в одиночестве?
– И Александры нет?
– И Александры нет.
Франта тоже не являлся препятствием для встречи, по крайней мере отношения с ним были не такими, как прежде. Но Катринка решила, что не стоит об этом сейчас упоминать.
– Я с удовольствием пообедаю с вами, – сказала она.
Открыв входную дверь, она пригласила его войти и провела на третий этаж в свою небольшую квартиру. Иногда она подумывала о том, чтобы перебраться в более просторные апартаменты. Но, проводя большую часть времени у Франты, она считала этот переезд неразумным. Даже сейчас, когда и с «Золотым рогом», и с карьерой модели все обстояло благополучно, она все еще сомневалась, следует ли тратить дополнительные средства на оплату большей квартиры, в то время как нужно было заново отделать холл в гостинице и приобрести новую чайную посуду.
– Очень уютно, – сказал Адам, когда Катринка включила свет и пригласила его войти.
– Здесь тесно.
– Но очень мило.
Адам действительно так думал. Многие женщины, как ему казалось, обставляли квартиру претенциозно и так загромождали пространство вещами, будто специально намеревались вызвать у мужчин ощущение дискомфорта. Это, безусловно, относилось и к обстановке его дома в Ньюпорте, который был забит вещами, собиравшимися поколениями предков, чья жизнь была достаточно размеренной и протекала в роскоши. В нем не было ни клочка пространства, который не напоминал бы о прошлом, и все стены были увешаны картинами, приобретенными в давние времена. Несмотря на размеры этого дома – двадцать две жилые комнаты, не считая помещений для слуг и постройки, где когда-то находились экипажи, – Адам нередко испытывал приступы клаустрофобии.
А маленькая квартирка Катринки, наоборот, казалась просторной и полной воздуха: светлые стены, диван и кресла в стиле бидермайер, еще несколько со вкусом подобранных антикварных вещиц, над столом несколько фотографий, и вокруг на степах множество произведений искусства – от небольших карандашных рисунков до внушительных размеров акварелей, прикрепленных к большой шелковой ширме над камином. Это жилье разительно отличалось от его собственной аскетичной квартиры в Манхэттене и было одновременно и простым, и привлекательным.
Катринка достала два хрустальных бокала и вышла па кухню, чтобы поставить розы в воду. Он открыл шампанское, разлил его в бокалы и протянул ей один из них, когда она вернулась в комнату.
– За нас, – провозгласил он.
Щеки Катринки сильно вспыхнули. Она засмеялась, чтобы скрыть это.
– Быстро же вы появились.
– Быстро? Мы не виделись уже больше двух месяцев.
– Это наш первый… – она запнулась, подбирая слово, но так и не подобрала нужного нейтрального слова, – обед.
– А кто в этом виноват?
– Не стоит говорить о вине, – ответила она, отпив глоток шампанского и размышляя о том, достаточно ли уже прошло времени для того, чтобы Адаму не показалось, что она поддерживает этот тост. Она не хотела, чтобы он воспринял ее согласие пообедать с ним как гарантию всего того, что он, наверное, замыслил.
– Поспешите переодеться, – сказал он. – Я заказал стол в «Обержин» на восемь тридцать. Это был, бесспорно, лучший и самый дорогой ресторан не только в Мюнхене, но и во всей Западной Германии; его шеф-повар учился у Поля Бокюза в Лионе, и Катринка давно мечтала там пообедать. Тем не менее она колебалась: она терпеть не могла, когда с ней вели себя слишком самоуверенно. Адам заметил это и добавил успокоительно:
– Если вы откажетесь, я готов отправиться туда один. Плохая кухня для меня страшнее, чем обед в одиночестве.
В этой фразе содержался давний протест Адама на надоевшие поучения его матери о том, что чрезмерная забота о пище вульгарна. Поэтому держать весьма посредственных поваров было для нее естественным проявлением пуританизма, свойственного Новой Англии.
Катринка надела свой лучший вечерний костюм фирмы «Шанель», который она купила несколько недель тому назад, – юбку в пышную складку с крепдешиновым жакетом кораллового цвета поверх короткой кофточки, расшитой бежевым и золотым люрексом. На ней были еще нитка искусственного жемчуга хорошего качества и жемчужные серьги.
Катринка беспокоилась, что выглядит излишне экстравагантной. Но поняв по выражению лица Адама, что костюм ему действительно нравится, она успокоилась.
– Прекрасно, – прошептал он, помогая ей надеть пальто, обыкновенное пальто, очень приятное, из теплой черной шерсти, которое она носила уже несколько лет. Когда он говорил, она ощутила на шее его дыхание и слегка вздрогнула.
– Вам холодно? Может быть, надеть что-нибудь потеплее?
– Нет, все в порядке, – ответила она. У нее было еще только одно пальто из толстого твида, которое она носила на работу.
– Машина ждет на улице.
Они отправились в ресторан на взятом им напрокат черном «мерседесе», который вел одетый в форму шофер. Для Катринки это было внове, и ей это понравилось, возможно, прежде всего из-за удобств – автомобиль ждет у кромки тротуара, водитель спешит открыть дверь, не надо ждать такси или идти к подземке, дрожа от холода или промокая под дождем.
Метрдотель ресторана, по-видимому знавший Адама, встретил его широкой улыбкой, которая предназначалась также и Катринке, и проводил их к столу. Адам поинтересовался у него, какими блюдами славится ресторан. Метрдотель посоветовал оленину с ягодами, и, хотя Адам, казалось, испытывал сомнения, Катринка решила, что название блюда звучит заманчиво, и они заказали оленину.
– Американцы такие… как бы это сказать – осторожные в выборе пищи, – обратилась она к нему.
– Последний раз я брал рыбу, – сказал Адам, как бы оправдываясь. – Она была великолепна.
– Мне кажется, здесь просто замечательно.
И это было действительно так. Катринку интересовало, только ли Адаму уделялось такое подчеркнутое внимание, и ей хотелось убедиться, так ли старательно обслуживают остальных клиентов. Ее наметанный глаз быстро определил, что здесь все удостаивались одинакового внимания.
Обед, начавшийся с закусок, был долгим и неторопливым. У них было время, чтобы рассказать друг другу избранные главы из истории своей жизни. Катринка рассказала Адаму о своем детстве в Чехословакии, о том, как она занималась лыжами, о начале своей карьеры гонщицы, о первой любви – разумеется, без упоминания о ребенке, – о смерти родителей и бабушки с дедушкой, о своем решении уехать.
– Вы убежали на лыжах? – спросил удивленно Адам, на которого ее рассказ произвел сильное впечатление.
– Я была ужасно напугана, – ответила она, кивая.
– Не удивительно.
Она рассказала ему, как Франта приехал за ней в Цетманн, чтобы увезти ее к своему другу в Мюнхен.
– Это тот самый мужчина, с которым вы тогда обедали? – Катринка снова кивнула. – А сейчас?
– Все кончено. – Ее теперешнее внезапное физическое влечение к Адаму напомнило Катринке о том, чего ей всегда не хватало в отношениях с Франтой – страсти. И это было лучшим доказательством того, что они зашли в тупик. Однако она не спешила сообщить ему о разрыве до тех пор, пока он не выписался из больницы и не начал снова строить планы насчет участия в гонках. Франта не удивился. Уже задолго до того, как с ним произошел несчастный случай, он почувствовал, что она отдаляется от него.
– А что, если я пообещаю отказаться от гонок? – спросил он, не будучи уверен в своей готовности зайти столь далеко.
– А ты этого хочешь? – Франта замешкался с ответом, и Катринка, наконец, сказала: – По-моему, уже слишком поздно. Да как бы мы ни пытались что-то склеить, уже слишком поздно.
– Мы остались друзьями, – сказала Катринка Адаму.
– Как мы с Александрой. – Ему показалось, что настал удобный момент для того, чтобы он смог объясниться.
Они знали друг друга с детства, начал он. Родители Александры не были близкими друзьями Грэхемов, но у них было достаточно много общих знакомых, включая целые семьи, чтобы встречаться на одних и тех же свадьбах, похоронах и званых вечерах. Одна из сестер Адама была ровесницей Александры, и когда они вместе посещали мисс Портер…
– Мисс Портер? – спросила Катринка.
– Это школа для девушек в Коннектикуте, – нетерпеливо пояснил Адам. Мисс Портер показалась ему несущественной деталью. Но для Катринки, которой очень хотелось знать о нем все, это был еще один фрагмент, который вместе с другими вошел в ее быстро разрастающуюся коллекцию сведений о нем.
– Это хорошая школа?
– Превосходная. Там училась моя сестра. И мать. Заметив нетерпение Адама, Катринка снова настроилась внимательно слушать.
– Так или иначе, – продолжал Адам, – но настало время, когда Александра, казалось, постоянно находилась в нашем доме. Однажды мы отправились в компанию на вечеринку, и я попросил ее быть моей спутницей. Тогда ей было пятнадцать лет, и я вдруг заметил, что она как-то внезапно превратилась в красивую девушку. Все оставшееся лето я был безумно, без памяти влюблен в нее, но осенью, вернувшись в Массачусетский технологический институт, я стал встречаться с другими красивыми женщинами, которые притягивали меня тем, что открыто хотели переспать. Три или четыре года спустя мы с Александрой стали близки, но наша близость оказалась – по крайней мере для меня – на удивление пресной. Как будто вся страсть, которую я испытывал к ней, была растрачена в то самое лето, когда ей было пятнадцать лет и я начал мастурбировать, запершись в ванной. С этого времени мы с ней изредка встречались, – рассказывал он Катринке, – когда нас сводили общие увлечения. Мы нравились друг другу. Нам было приятно вместе. Мы помогали друг другу не чувствовать одиночества.
Несколько месяцев назад Адам решил предложить Александре выйти за него замуж. Она была, думал он, именно тем типом жены, который ему и нужен: красивая, умная, из хорошей, хотя и не очень богатой, семьи. С ее происхождением, воспитанием, образованием и специальностью по истории искусства она могла бы создать образцовый дом. Он также был убежден, что она была бы приветливой хозяйкой, великолепной матерью, если повезет, – на этот счет у него были некоторые опасения, – такой же нетребовательной, то есть легко позволяющей себя обмануть, женой, какой она была любовницей. Его родители полностью одобрили это решение, поскольку любили Александру и недавно дали ему понять, что, по их мнению, ему пора остепениться и покончить с той репутацией плейбоя, которую он уже приобрел. Им не нравилось, что его имя часто мелькало в разделах светской хроники. Их раздражали эти вульгарные сплетни.
Хотя Адам и не собирался жертвовать слишком многим для того, чтобы осчастливить своих родителей, он, как и все дети, до определенной степени жаждал их одобрения. Александра, как ему казалось, предоставляла ему возможность сделать приятное родителям и не испытывать по этому случаю отрицательных эмоций. Ни одна из тех женщин, к которым он испытывал более страстные чувства, не соответствовала полностью его представлению о хорошей жене, а страсть – если уж говорить о нем – всякий раз продолжалась недолго. По крайней мере, его чувства к Александре, как их ни называй, выдержали испытание временем.
Но решение жениться сразу же начало улетучиваться, как только он увидел в Кицбюэле Катринку. Ему пришла мысль, что, если он может так легко броситься за другой женщиной, возможно, ему еще рано думать о том, чтобы остепениться. Хранить верность Александре было для него отнюдь не обязательным или желаемым условием их брака, но он все же надеялся удержаться от искушения, хотя бы во время их медового месяца.
– Ни у кого из нас не осталось никаких иллюзий, – сказал Адам Катринке и был не совсем искренен, поскольку он никогда не спрашивал, что думает об их отношениях сама Александра. – Мы просто друзья. И мы всегда были только друзьями.
Подошел помощник официанта, чтобы убрать тарелки, и его появление избавило Катринку от необходимости как-то прокомментировать услышанное. Да она и не знала, что говорить: я так рада; это меня не касается; зачем вы мне все это рассказываете? А затем появился официант, чтобы принять у них заказ на десерт.
– Только кофе, пожалуйста, – сказала Катринка.
– Мы хотим взглянуть на десертный столик, – сказал Адам.
И Катринка выбрала кусочек шоколадного торта, так как знала, что, хотя мужчины и не любят толстых женщин, они – как ни странно – любят, когда женщина ест с аппетитом. Возможно, им видится в этом что-то чувственное, эротическое. Франту всегда раздражало, когда она ограничивалась салатами или отказывалась от десерта.
– Яблочный пирог, – сказал Адам.
К тому времени, когда официант принес чашечки дымящегося черного кофе, Катринка, желая сменить тему разговора, спросила:
– А есть ли у вас братья или сестры?
– Сестра, – ответил Адам, имея в виду Клементину, старшую сестру, которая состояла в благополучном браке. – Она никогда не была таким наказанием, как я.
– Наказанием?
Он улыбнулся, испытывая удовольствие от ее необычного английского и оттого, что ей не всегда удавалось уловить тонкости его рассказа.
– Это значит: быть трудной, неуправляемой.
– А-а.
– Родители живы, – продолжал Адам, – у них дом в Ньюпорте, там я и родился.
Отец Адама, Кеннет Грэхем, строил яхты, добротные старые морские яхты из дерева. Некогда этот вид бизнеса, с восемнадцатого века ставший в их семье наследственным, был вполне успешным. Но теперь, с началом широкого распространения стекловолокна и пластика в конце 50-х годов, у их компании остался единственный и постоянно уменьшающийся источник средств, связанный с ремонтом и переоборудованием старых яхт из дерева. Романтиков, которые бы пожелали строить новые яхты по старинным образцам, почти не осталось. К счастью, приобретенное состояние было достаточным для того, чтобы жить в роскоши, так что никого в семье особенно не заботило, что бизнес их почти зачах.
Судя по снисходительно-покровительственному тону, с которым Адам рассказывал об этом, сам он, как предположила Катринка, не разделял тех романтических взглядов на коммерцию, которые были у его отца. Она спросила его, чем он занимается.
– Строю яхты.
– Вы? – не скрывая удивления, спросила она.
Он рассмеялся:
– Помимо многого другого. Я владею судоверфями, пока тремя, и строю гоночные яхты и яхты для круизов. Хотя и не из дерева. А еще моторные лодки, траулеры, в общем, все, что плавает.
Завершив курс по судостроению в Массачусетском технологическом институте, Адам все еще не был убежден, что хотел бы постоянно заниматься семейным бизнесом. Он не стал работать вместе с отцом, на что все, за исключением матери, надеялись, а отправился в Гарвард, где получил степень магистра по вопросам бизнеса. Затем, не найдя ничего более интересного, стал работать в одной из брокерских контор на Уолл-стрите, но вскоре и это ему надоело, и он уехал во Флориду, где начал работать на судоверфи, а потом в Англию, где продолжил заниматься тем же. Когда ему исполнилось двадцать пять, его родители уже отчаялись, что он когда-нибудь на чем-то остановится. Действительно, в это трудно было поверить. Но затем два обстоятельства изменили его жизнь: получение части наследства деда и последовавшая за этим покупка небольшой судоверфи в Ларчмонте, штат Нью-Йорк. Приобретя судоверфь, он нанял молодого талантливого дизайнера и удачно построил несколько небольших яхт. Этот первый удачный ход в бизнесе обеспечил ему необходимое доверие в деловых кругах. Через два года он купил еще одну верфь – в Майами, а еще через год верфь в Бриджпорте, штат Коннектикут. Теперь, стремясь еще больше расширить дело, он вел переговоры о покупке судоверфи в Бремене.
Вот что, должно быть, имела в виду Натали, подумала Катринка, когда сказала, что Адам способен принимать мудрые решения. Жан-Клод, возможно, как-то слышал об этом.
– Мне нужно вернуться в Бремен, чтобы завершить дела.
К своему удивлению, Катринка отметила, что мысль о его отъезде огорчила ее.
– Когда вы должны там быть? – спросила она, не сумев сдержать себя. «Должно быть, я слишком много выпила, – подумала она, – шампанское, вино. Это уж слишком».
– Завтра, – улыбнулся он. – Хотя, если все сложится удачно, я смогу, видимо, остановиться в Мюнхене на обратном пути. – Было непонятно, что он подразумевал, говоря об удаче – то ли Катринку, то ли бизнес в Бремене.
С такими самоуверенными людьми, как Адам Грэхем, не так-то просто иметь дело, подумала Катринка, поскольку он – подобно Миреку Бартошу – считал более разумным, когда соглашаются с его планами, а не оспаривают их. Но если после одного только обеда мысль об отъезде Адама вызвала у нее ощущение такого одиночества, то что же будет, когда он переспит с ней? Не когда, а если, поправилась она. Наверное, было бы лучше вообще с ним не связываться.
– Не хотите ли бренди? – спросил Адам.
– Нет, – ответила Катринка. – Совершенно не хочу. Благодарю вас, – добавила она, так как ей показалось, что ее ответ прозвучал несколько резко.
На улице накрапывал дождь, и Катринка еще раз отметила, как это замечательно, когда тебя ожидает машина с водителем и можно уютно устроиться на удобных кожаных сиденьях, прежде чем ты успеешь промочить туфли или испортить прическу.
– Не хотели бы вы вернуться со мной в отель, чтобы принять чего-нибудь горячительного?
– Горячительного? – Она не уловила смысла этого слова.
– Это значит – выпить.
– О, я уже достаточно выпила, благодарю вас, – ответила она.
Адам дал водителю ее адрес, затем снова поднял стекло, отделяющее его от пассажиров, сел на свое место и обнял ее.
– Где вы остановились?
– В отеле «Фор Сизенз».
– Я там работала горничной. – Он дал ей возможность понять, насколько он был богат, а она, в свою очередь, – насколько она была бедна.
– Когда? – спросил он заинтересованно и без всякого намека на осуждение или разочарование.
– О, давно. В конце шестидесятых, когда я училась в университете и нуждалась в деньгах. А еще, когда я переехала в Мюнхен в 1972 году, но совсем недолго. Он засмеялся:
– Я давно здесь останавливаюсь. Вы никогда не убирали мою комнату? Я бы вас обязательно запомнил.
– Возможно, – ответила она. – Мир тесен.
Чем ближе они подъезжали к ее квартире, тем больше тревожилась Катринка, что было совсем на нее непохоже. Обычно она знала, чего хотела, и решительно шла к достижению своей цели. Но с Адамом она испытывала противоречивые чувства. Да, она хотела его, это несомненно. Но ее останавливало не только опасение, что он «завоевал» ее слишком легко, ее пугала физическая близость с мужчиной, который утром покинет Мюнхен и, возможно, вернется только через несколько месяцев, который может даже не позвонить ей больше, если учесть стремительный темп его жизни. И дело было вовсе не в том, что она недооценивала свои женские чары. Она всегда возбуждала у мужчин желание и хорошо это знала. Ей признавались в любви многие из тех, кому она не давала никаких надежд, кроме дружеской улыбки и вежливого интереса. Но она достаточно хорошо знала человеческую натуру: мужчины не ценят того, что легко им досталось.
Когда машина остановилась перед ее домом, водитель вышел, но почему-то не сразу открыл заднюю дверь. Адам, чья рука нежно сжимала ее плечи в* течение всей поездки, теперь притянул Катринку к себе и уткнулся лицом в ее грудь.
– Вы не хотите пригласить меня к себе? – спросил он, и его дыхание защекотало чувствительный участок кожи над ее правым ухом.
– Мне предстоит встать в пять утра. – Нужно было принимать решение, и опять она поступила так, как ей было несвойственно – излишне осторожно.
– В таком случае не стоит и ложиться, не так ли? – Он начал целовать ее, и решимость Катринки слабела; она чувствовала, как его губы касаются ее шеи, глаз, рта. Когда она ощутила, как его язык раздвинул ее губы, сердце ее застучало еще сильнее. Она понимала, что, если сейчас он снова попросит, она уже не сможет ответить ему «нет». Но он только произнес:
– Я уезжаю утром. И у меня нет времени, чтобы ухаживать за вами так, как полагается. – И тут она поняла, почему не решалась лечь с ним в постель.
Она осторожно высвободилась из его объятий.
