Текст книги "Только про любовь"

Автор книги: Ивана Трамп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 40 страниц)

– Грустно, когда все портят спешкой, – сказала она.

– Я не знаю, когда мне удастся вернуться.

«Что это – угроза или подкуп? – размышляла Катринка. Неужели он забыл, что говорил ей раньше – о том, что он может остановиться здесь по возвращении из Бремена? Или он теперь хотел подчеркнуть, что не станет этого делать, потому что «все» складывается не очень хорошо?»

– Вы очень занятой человек, – неопределенно ответила она.

– Я не смог вычеркнуть вас из памяти. Вы же знаете, что я остановился в Мюнхене только для того, чтобы увидеть вас.

Довольная, она улыбнулась, хотя понимала, что, возможно, это и не так.

– Я этому рада.

– Глядя на вас, этого не скажешь, – мрачно заметил он.

– Мне жаль, что вы так думаете, потому что мне действительно очень понравился сегодняшний вечер. Мне было с вами очень приятно.

«Если бы ты только знала, насколько приятно», – подумал он, но решил промолчать. Вполне естественно было домогаться желаемого и при случае взять его. Но выклянчивать не стоило. Как не стоило и выказывать раздражение, что свидетельствовало бы о плохих манерах.

Значит, так тому и быть, – сказал он, вновь обретая присущий ему шарм. – Как-нибудь мы снова это устроим.

– Хотелось бы надеяться. – Она наклонилась к нему и легко поцеловала в губы, затем повернулась к двери, собираясь ее открыть. Дверь тут же распахнулась, и шофер протянул ей руку, помогая выйти из машины.

– Благодарю вас, – сказала она, улыбнувшись и поражаясь его превосходному чутью. Как он догадался, когда надо вступить в действие?

Адам направился вслед за Катринкой к дому, вежливо дождался, пока она повернула ключ в замке, затем распахнул перед ней тяжелую дверь. Катринке было интересно, попросит ли он разрешения войти. Большинство мужчин поступили бы именно так. Но Адам не стал этого делать. Обнял ее и поцеловал, но поцелуй его теперь был не страстным, а дружеским.

– Я вам позвоню, – сказал он.

«Когда?» – подумала она, но ничего не спросила. Сколько пройдет времени, прежде чем он вернется в Мюнхен?

– Я прекрасно провела сегодняшний вечер, – сказала она.

– Я тоже, – ответил он, осознавая, что он действительно гак думает, хотя вечер прошел не совсем так, как он планировал. Он подождал, пока за ней не закрылась дверь, затем вернулся к машине и попросил водителя отвезти его в отель. Ему, как и Катринке, тоже нужно было встать рано утром и к семи уже быть в аэропорту, но он боялся, что не сможет заснуть. «Как неудачно все получилось», – подумал он, испытывая одновременно и сожаление, и раздражение. Секс всегда помогал ему расслабиться. Раздражение его еще больше возросло, когда он осознал, что все три его встречи с Катринкой заканчивались ничем и что вместо того, чтобы образумиться и не тратить на нее больше свое драгоценное время, он уже снова мечтал о новой встрече с ней. Адаму теперь стало ясно, чем его так заинтересовала Катринка, и конечно, дело заключалось не только в ее внешности. Александра была не менее, а может быть, и более красивой, чем она. Но в Катринке было то, что притягивало его больше, чем красота: она была умна, энергична, деятельна. Вот что вызвало его интерес к ней еще тогда, в вагончике подъемника, как только он заметил эти потрясающей голубизны глаза и эту великолепную фигуру. Она казалась доброжелательной, сияющей и полной жизни. А когда она умчалась от него на лыжах, он почувствовал, что, как и сейчас, его охватили противоречивые чувства раздражения и восхищения.

Катринка не из тех, кого можно было легко забыть. По крайней мере, последние несколько месяцев безусловно подтверждали это. В прессе его часто обвиняли в том, что он пользуется своим харизматическим даром, что обладает таинственной способностью подчинять людей своей воле. Как бы там ни было, но он подозревал, что таким же даром наделена и Катринка. Ведь он запланировал остановку в Мюнхене только для того, чтобы снова ее увидеть.

И теперь, проведя вечер в ее обществе, Адам испытывал еще большее смятение. Ее рассказ о своей жизни, о годах занятий лыжным спортом, и вобравший снежный холод на вершинах гор, смелость ее побега и смекалка, которая помогла ей добиться успехов в бизнесе, – все это увеличивало его восхищение. Никогда еще он не встречал женщину хотя бы отдаленно похожую на нее.

Но он не привык получать отказ. Ему это не нравилось. И если Катринка была необычной женщиной, то почему же она не сумела понять, что ведь и он не был похож на остальных мужчин? Что он не собирался свести их отношения к постели на одну ночь? Ему стало обидно оттого, что она ему не доверяла.

Переживая обиду на Катринку, Адам был уверен в порядочности своих намерений и, конечно, забыл, как часто он собирался позвонить женщинам, с которыми встречался и которые, совершенно очевидно, ждали его, но так и не делал этого. Обычно это случалось потому, что, чем бы он ни увлекался в настоящий момент, время мгновенно уносило его все дальше. Такой уж была его жизнь – слишком стремительной. То всплывало какое-то важное дело, то незапланированное путешествие, то случайная встреча с другой женщиной – словом, то, что стирало из его памяти все несущественное, хорошие манеры, например, или пунктуальность в отношении женщин. Но он не сомневался, что с Катринкой все было бы по-другому.

Вернувшись в отель, Адам оставил все мысли о ней и начал просматривать бумаги, необходимые для завтрашней встречи. Ему очень хотелось приобрести судоверфь в Бремене. На тех трех, которыми он в настоящее время владел, дела шли хорошо, просто превосходно: благодаря им, он стал состоятельным человеком.

Но все же недостаточно богатым. Он знал людей, которые начинали с нуля, таких, как Марк ван Холлен или Жан-Клод Жиллет. Людей, которые являлись неизвестно откуда, неизвестно как сколачивали огромные состояния, оттесняли представителей старой аристократии, таких, как Грэхем, как Дэйзи и Стивен Эллиот, как семья бедной Александры Оуджелви. Ну что ж, если многие представители его круга (он подразумевал класса, но не любил это слово, тем более не любил произносить его) благородно предпочитали отойти от схватки и жить на свои громадные, но, как он считал, находящиеся в опасности, капиталы, то никто не мог заставить Адама Грэхема сойти с дистанции. Он никогда не хотел мириться со вторыми ролями – ни в школе, ни в спорте, ни с женщинами. И не собирался позволять кучке предпринимателей-нуворишей – как бы респектабельно ни звучало слово «предприниматель», в отношении презираемых им выскочек – взять все призы. Он стал игроком, который делает большие ставки. Его три судоверфи были только началом, а он собирался сорвать банк.

Внезапно его собственные амбиции показались ему забавными, и он рассмеялся. Его дедушка по материнской линии был заядлым игроком. Никто в семье никогда о нем не говорил, кроме одной из сестер матери, и то она делала это только тогда, когда требовалось объяснить какие-то наиболее неблаговидные поступки Адама, например, его упоминаемые в бульварной прессе появления в обществе какой-нибудь старлетки, его недостаточное благоразумие при заключении торговых сделок, его безумную идею заняться бизнесом в Европе в разгар «экономического спада».

Адам, однако, не придавал большого значения наследственности и не считал себя игроком. Хотя он мог представить, что испытывал его дедушка, играя в покер с высокими ставками, поскольку он сам переживал подобное волнение, когда начинал вести переговоры о какой-нибудь сделке, его все же подталкивала к борьбе не жажда острых ощущений и не деньги, а честолюбие. Он жаждал не риска, а власти. Мысленно возвращаясь к завтрашней деловой встрече, он ощутил приятную легкую дрожь, предвкушение, какое-то смутное беспокойство и в то же время взлет непобедимой самоуверенности. «Возможно, я все же унаследовал несколько генов от старика», – подумал Адам. Рассмеявшись, он отложил бумаги, выключил свет и отправился спать.

У Катринки не было каких-либо, связанных с бизнесом, значительных дел, которые могли бы ее отвлечь, поэтому ей было хуже. Она провела бессонную ночь, думая об Адаме, жалея о том, что отказалась провести с ним ночь, не зная, увидит ли его когда-нибудь снова.

На следующее утро ей пришлось с помощью искусного макияжа скрывать бледность лица и круги под глазами. Чашка черного кофе немного взбодрила ее. Ей захотелось побаловать себя, и она отправилась в демонстрационный зал, в котором в этот день работала, не в подземке, а на такси. Конечно, такси далеко не то, что лимузин с шофером, но все же это было как бы напоминанием о том, что и без Адама Грэхема она была в состоянии позволить себе кое-какую роскошь. Глядя в окно такси и, как всегда, всматриваясь в лица идущих по улице школьников в надежде увидеть сына, она – не без усилия – отогнала от себя мысли об Адаме. Когда она подъехала к демонстрационному залу, то уже чувствовала себя почти как обычно. И, как только зажглись огни и заиграла музыка, она, одетая в платье из блестящей красной тафты, закружилась в танце на помосте и совершенно забыла об Адаме Грэхеме, снова ощутила радость жизни.

Вернувшись в этот день домой, она немного вздремнула и почувствовала себя бодрее. Потом позвонила в «Золотой рог», чтобы переговорить с Бруно и Хильдой – как делала это каждый день – относительно количества посетителей или о ходе ремонта в межсезонье. Но на этот раз обсуждение задержки с поставкой новой духовки для кухни было прервано звуком дверного колокольчика. Попросив Бруно подождать, Катринка подошла к двери и, открыв ее, увидела мальчика-посыльного, который держал огромную корзину красных роз, их было, по крайней мере, не менее шести дюжин.

– Фрейлейн Коваш?

Остолбенев, Катринка только молча кивнула, затем поняла, что от нее чего-то ждут. Она быстро подошла к кофейному столику, освободила на нем место и попросила мальчика поставить туда розы. Взяв телефонную трубку, Катринка сказала Бруно, что перезвонит попозже, затем расписалась в получении букета, отблагодарила мальчика и проводила его к выходу. Она ни секунды не сомневалась, от кого были эти розы; и все же нетерпеливо надорвала белый конверт, чтобы прочитать записку. «Жди меня, – было написано в ней и подпись. – С любовью, Адам».

«Ждать его? Что он имел в виду?» – размышляла она. И, что еще важнее, сколько нужно было ждать?

Но все эти вопросы отступили на второй план перед той радостью, которая ее заполняла. Ей и раньше посылали цветы, и довольно часто, но никогда в таком количестве и в такой простой и вместе с тем изысканной аранжировке: несмотря на обилие роз, корзина не выглядела ни претенциозной, ни нарочитой. Букет, несомненно, был из самого дорогого цветочного магазина в Мюнхене.

Намереваясь отпраздновать участие Франты – впервые после несчастного случая – в гонках за клуб «Реникс», Катринка отправилась в этот вечер вместе с ним и компанией его друзей пообедать в бистро Кэя, в котором бурная жизнь в эту неделю напоминала Голливуд. Потом Франте захотелось потанцевать, и они всей компанией отправились в ночное кафе. Только около трех утра Катринка, наконец, вернулась домой. Когда она вошла, зазвонил телефон, и, не сомневаясь, что это был Франта с очередными инструкциями насчет почты и уборки квартиры во время его отсутствия, она подняла трубку и по-чешски недовольно спросила:

– Это ты, Франта? Слушай, пожалуйста, оставь меня в покое. Я устала и хочу спать.

– Катринка, это ты? Уже так поздно. Где ты была? – В голосе слышалась обида и усталость, но не узнать его было невозможно.

– Адам?

– Я звонил тебе миллион раз.

У нее застучало в висках и перехватило дыхание.

– Я встречалась с друзьями. Танцевала, – ответила она. – Большое спасибо за розы. Они прекрасны.

– Вы любите розы? – спросил он, словно боясь услышать, что она, возможно, предпочла бы белые орхидеи, которые он не решился ей послать.

– О, да. – Она вспомнила бабушкин сад в Свитове и прерывающимся голосом добавила: – Это мои любимые цветы. А ваши розы – просто само совершенство, они чудесные.

– Я не мог уснуть.

– Что, дела идут не очень успешно?

Адам засмеялся, и, когда он снова заговорил, в его голосе уже не было ни обиды, ни усталости.

– Все идет нормально, как я и ожидал. Но, когда я вернулся после обеда и позвонил вам, вас не было дома. И я начал сходить с ума, гадая, где бы вы могли быть.

– Я часто встречаюсь с друзьями.

– И вы всегда возвращаетесь так поздно?

– Нет, только иногда. У вас завтра тоже деловая встреча? – спросила она, стараясь сменить тему разговора.

– Да. Может показаться, – начал он, и в его голосе послышалось легкое раздражение, – что если кто-то хочет что-то продать тому, кто хочет это купить, то дело непременно пойдет как по маслу. Увы, это не так. В бизнесе ничего легко не дается. – Несколько минут он перечислял проблемы, которые его сейчас волновали. В основном они были связаны с теми капиталами, которые требовалось вложить, и с условиями контракта с ведущей фирмой.

– Если у нее все в порядке, то никаких проблем не будет.

– Эта компания уже многие годы убыточная.

– Тогда откажитесь.

– Как раз над этим я и думаю. Слишком у многих из них на этих переговорах были напряженные лица.

– Вам не кажется, что это… – она искала нужное английское слово.

– Нарушение обязательств?

– Да.

– Нет, я так не считаю.

– Тогда желаю удачи.

– Спасибо. Завтра вечером вас тоже не будет?

– Возможно. Жизнь полна неожиданностей.

– Если у меня будет время, я вам позвоню. Когда вы вернетесь?

Катринка засмеялась.

– Адам, если я еще не уверена, что вообще куда-нибудь пойду, как я могу сказать, когда вернусь?

– Ну хорошо, я постараюсь вам позвонить, – сказал он, умышленно не обращая внимания на ее слова. – Не забывайте меня.

– Спокойной ночи, Адам.

– Я буду думать о вас, – сказал он, повесив трубку, и, выключив свет, мгновенно уснул.

Но Катринка снова не могла уснуть, размышляя об Адаме. Он был сложным, требовательным, непредсказуемым и притягательным – и этим напоминал ей Мирека Бартоша. Но на этом их сходство заканчивалось. Не только потому, что Адам был свободен – он был намного моложе Мирека, гораздо энергичнее и настойчивее его. Он еще не знал компромиссов с жизнью, и, возможно, он сумеет избежать их. В отличие от Мирека, который, как она теперь поняла, любил в ней ее молодость и внешность, ее тело, но мало обращал внимания на ее внутренний мир, Адама, казалось, интересовало в ней все. Это было внове для нее и очень льстило.

На следующий день снова принесли розы, на этот раз цвета шампанского и в не менее изысканной аранжировке. В этот вечер, сославшись на то, что ей необходимо как следует отдохнуть и выспаться, Катринка отказалась от приглашения пообедать с одной из своих подруг – манекенщицей, но потом пожалела об этом, потому что в ожидании звонка Адама она не могла ни читать, ни спать. В полночь, когда она уже решила, что он не позвонит, зазвонил телефон, и они разговаривали целый час, делясь подробностями прошедшего дня, как будто они долгие годы были друзьями и любовниками.

То же повторилось назавтра и на следующий день, причем Катринка, где бы ни проводила вечер, обязательно возвращалась домой не позднее одиннадцати, чтобы не пропустить звонок Адама. Хотя теперь она уже не сомневалась, что он будет ей звонить до тех пор, пока не заснет. Она поняла, что настойчивость – его вторая натура.

На третью ночь он сказал:

– Завтра к вечеру я должен все завершить так, чтобы попасть на шестичасовой рейс в Мюнхен. Где бы вы хотели пообедать?

– Завтра днем я уезжаю в Кицбюэль, – ответила она, не задумываясь.

– Нет, вы не поедете. Вы останетесь в Мюнхене, чтобы пообедать со мной.

Несмотря на цветы и телефонные звонки, Катринка не очень надеялась, что Адам заедет в Мюнхен перед возвращением в Нью-Йорк. Но теперь, узнав о его приезде, она вместо радости вдруг почувствовала некоторую досаду оттого, что он хочет в угоду себе заставить ее изменить свои планы.

– Не вы один занимаетесь бизнесом, – сказала она.

– Мы поедем в Кицбюэль вместе на следующее утро, – ответил он, благоразумно скрыв свою обиду на ее упрямство, – если ваш бизнес настолько важен. Только подождите меня в Мюнхене.

Не это ли он имел в виду в той записке в корзине с розами? – подумала она.

– Вы можете остаться на уик-энд? – Она не пыталась скрыть своей радости.

– Не могу, но останусь. Так где вы хотите пообедать?

Никогда еще в своей жизни Катринка не испытывала такого волнения: ни перед экзаменами в школе, ни перед соревнованиями, ни в ожидании, что Мирек Бартош оставит компанию актеров и заговорит с ней. Она позвонила, наконец, Натали в Париж, потому что ей казалось, что просто лопнет от избытка чувства, если не расскажет о них кому-нибудь еще. На следующий день у нее был ленч с Эрикой Браун, с которой она все еще поддерживала дружеские отношения, а потом она отправилась за покупками и среди прочего купила себе новое вечернее платье от Валентино, хотя и по сниженной цене, но все же достаточно дорогое. Ей очень хотелось предстать перед Адамом в чем-то элегантном и неожиданном. Вернувшись домой, она вымыла голову и смочила волосы соком лимона, чтобы подчеркнуть их достоинства, потом приняла роскошную пенную ванну, наложила макияж и закончила туалет, сделав маникюр и педикюр. «Я становлюсь смешной, – подумала она. Затем внезапно запаниковала: – Что, если он не придет? Вдруг он меня подведет? Я буду чувствовать себя просто глупо».

Но в восемь тридцать зазвенел входной колокольчик, и когда Катринка открыла дверь, она увидела Адама. Он пришел вовремя; его густые каштановые волосы взъерошил ветер, глаза сияли, а в руках была бутылка шампанского.

– Вы все-таки приобрели судоверфь? – спросила она.

– Все-таки да, – поддразнивая ее, ответил Адам. – Мы пришли к соглашению в три.

Неожиданно для себя Катринка восторженно бросилась в его объятия, как если бы они уже давно были любовниками. Когда он целовал ее, она почувствовала, как в ее грудь вжимается бутылка шампанского.

– Подожди-ка, – сказал он и стал снимать пальто. – Я пойду и принесу бокалы.

– Нет, не сейчас. – Бросив пальто, он снова заключил ее в объятия. – Какое прелестное платье. Это новое?

– Да.

– Оно мне нравится.

Он снова начал целовать ее, осыпая быстрыми поцелуями лицо и шею. Потом его язык прикоснулся к ее языку, и ей показалось, что он застонал. А может быть, это был ее стон? Тело ее размякло от желания, и если бы он разжал сейчас руки, она, наверное бы, упала. Его левая рука гладила ее шею и плечи, потом опустилась ниже и принялась ласкать ее грудь. А правая рука в это время гладила ее спину, искала «молнию» платья. О, да, подумала она, именно так и нужно любить. Он воскресил забытые было чувства. Не в силах дождаться, когда окажется обнаженной в его объятиях, когда ощутит, как он входит в нее, она стала развязывать его галстук. Он слегка отстранился от нее, и она встрепенулась.

– Ты не хочешь сначала пообедать? – спросил он. Какое-то мгновение она не могла понять, о чем это он. Наконец, ответила:

– Нет. Нет, не хочу.

– Я так рад, – ответил он и притянул ее к себе.

Глава 25

– Адам, ну что ты, право? Это уж слишком.

– Тебе не нравится?

– Оно великолепно. Но…

– Примерь его. – Так как Катринка колебалась, Адам встал позади нее, накинул ей на плечи манто и повернул к себе. Темный блестящий мех прекрасно сочетался с цветом ее волос и оттенял кожу, отчего она казалась еще более светлой и нежной, как лепестки кремовой розы.

– Ты в нем просто великолепна! – восхищенно сказал он.

– Все эти подарки вовсе не обязательны, – ответила она, понимая, что может показаться неблагодарной, но и опасаясь, что он может заподозрить ее в расчетливости.

Он нежно поцеловал ее в нос.

– Это нужно мне. Мне нравится дарить тебе подарки. И какие подарки! За те три месяца, что они стали любовниками, Адам подарил Катринке пару черепаховых – от Картье – гребней для волос, инкрустированных бриллиантами, золотой болгарский браслет, брошь в виде цветка из рубинов и бриллиантов фирмы «Ван Клиф и Арпелз», ожерелье из натурального жемчуга, перстень с сапфиром, фигурное пресс-папье в форме сердца от Лалик, фарфоровую табакерку времен Людовика XV в золотой оправе – бесконечную вереницу подарков, чью реальную ценность Катринка не могла даже точно представить, хотя и понимала, что каждый из них был не только очень красивым, но и чрезвычайно дорогим. Он никогда не приезжал в Мюнхен – а это было, по крайней мере, раза четыре в месяц в перерывах между его поездками в Бремен – без того, чтобы не привезти ей что-нибудь. Однажды он увез ее на уик-энд в «Гранд-отель дю Кап» в Сен-Жан-Кап-Ферра. Когда он был не с ней, то каждый день посылал ей цветы – огромные букеты роз и звонил каждую ночь.

Его щедрость и нравилась Катринке и в то же время вызывала у нее чувство неловкости. До того, как в ее жизни появился Адам, Катринка жила очень экономно, и ей приходилось много работать, чтобы приобретать самое необходимое, и ей было не до предметов роскоши. Подарки от родителей и бабушки с дедушкой были наградой за ее успехи, или, по крайней мере, ей так казалось; даже подарки от Мирека и Франты, хотя и достаточно щедрые, не поколебали ее уверенности в том, что она сама должна зарабатывать на то, что ей хочется приобрести, и что за все, что получаешь, надо платить. Однако она ничем не заслужила этот поток подарков от Адама, и они стоили так дорого, что одна только мысль о том, чтобы как-то отплатить за них, казалась просто нелепой.

– Мне нужен только ты, – сказала она.

– Но я у тебя и так есть, – ответил он, улыбаясь. – Почему бы тебе не обзавестись еще и норкой? Ну перестань же, Катринка, – уговаривал он ее. – Не порти мне удовольствие.

Ее руки скользнули в рукава манто, она повернулась, чтобы посмотреться, и подумала о том, как тепло ей будет зимой.

– Ты просто сошел с ума, – сказала она, – покупать мне в июне норковое манто.

– Я и не собирался его покупать. Я случайно проходил мимо магазина на Пятьдесят седьмой улице и заметил его в витрине. Я не смог удержаться.

– Ты никогда не можешь устоять.

– В отличие от тебя, – ответил он, поворачивая ее к себе, и его руки, нырнув под манто, ощутили ее обнаженное тело. Он приехал в Мюнхен после двухнедельного отсутствия и сходил с ума от желания, и до того, как вручить Катринке манто, он уже занимался с ней любовью. Но тут его снова охватило желание. Он хотел ее всегда. Одна только мысль о разлуке причиняла ему боль, и он, не колеблясь, переделывал график своей работы так, чтобы можно было лишний раз остановиться в Мюнхене и увидеться с ней.

Его руки гладили ее обнаженную спину, а губы, опускаясь все ниже, нашли через распахнутое манто ее грудь. Он начал целовать ее соски, щекоча их языком, и почувствовал, как руки Катринки сомкнулись на его шее, а тело выгнулось от наслаждения навстречу ему. В следующее мгновение они оказались на полу, прямо на норковом манто, и Катринка плотно обхватила его ногами, пока он все глубже и глубже погружался в нее. Их наслаждение было долгим, и, наконец, кончив, они лежали молча. Оба были охвачены тем глубоким чувством, которое вызывали друг у друга, таким сильным и неодолимым, какого никогда еще не испытывали с другими, временами оно даже было просто ошеломляющим и вызывало одновременно радость и страх.

Когда Адам выходил из нее, его петушок на мгновение коснулся подкладки манто между ее раздвинутыми ногами, оставив на темном шелке пятно. Он удовлетворенно улыбнулся.

– Уж теперь-то тебе придется оставить это манто, – сказал он.

Бывая в Мюнхене, Адам всегда снимал номер в отеле «Фор Сизенз», и они с Катринкой иногда оставались здесь, а иногда в ее квартире на Франц-Иосифштрассе, в зависимости от того, где проводили вечер и какие планы были у них на следующий день. На этот раз Катринка должна была на следующее утро демонстрировать модели. Поэтому после «Аиды» – то, что Адам пошел на такую жертву и высидел до конца оперы, свидетельствовало о глубине его чувств – и обеда в «Обержин» они отправились к ней и, прежде чем лечь спать, занимались любовью. То же повторилось утром, как только они проснулись. Когда Катринка попыталась высвободиться из его объятий, Адам не отпускал ее.

– Не уходи, – попросил он. – Давай слетаем в Нью-Йорк вместе.

– Мне надо зарабатывать на жизнь.

– Совсем не надо. Моих денег хватит на двоих.

Улыбнувшись, она продолжала свои попытки освободиться:

– Адам, отпусти меня, пожалуйста. Я терпеть не могу опаздывать.

– Выходи за меня замуж, – сказал он. Катринка, молча положив голову ему на грудь, услышала, как бьется его сердце.

– Я люблю тебя, – произнесла она. Впервые она сказала ему это месяц назад в Кап-Ферра. Они взяли напрокат парусник и отправились на прогулку. Пока судно качалось в сине-фиолетовых с белыми гребешками пены волнах, она лежала и мечтательно созерцала нежно-голубое, как яичко малиновки, небо, которое казалось совсем выцветшим у горизонта, и ни о чем определенном не думала, ощущая умиротворение и покой. Потом она опустила глаза, бросив взгляд на Адама, который стоял у румпеля. Его густые каштановые волосы курчавились от брызг морской воды и выгорели на солнце: он запрокинул вверх свое неправильное, но вместе с тем красивое лицо, глядя, как ветер наполняет паруса. Его мускулистое тело было напряжено и готово в любую минуту начать действовать. Когда Адам взглянул на нее, она неожиданно для самой себя сказала: «Я люблю тебя», – и произнеся эти слова, она поняла, что это было правдой.

– Это означает «да»? – спросил он ее теперь.

– Да, – ответила она.

– Ты выйдешь за меня замуж?

– Да.

– Я люблю тебя, – сказал он. – Господи, как я люблю тебя.

Когда бы Катринка ни начинала размышлять о своем будущем с Адамом, она так и не могла ясно его представить. Они – выходцы из разных стран, скорее, из разных миров, и ей никак не удавалось их соединить. Возможно, именно из-за этих различий, а возможно, и потому, что их отношения все еще воспринимались ею как нечто новое и неожиданное, она до сих пор всерьез не думала о браке. Когда ей в голову приходила такая мысль, возникало сразу столько проблем, что она поспешно отгоняла ее. Она предпочитала туманные предположения о том, что их связь с Адамом будет продолжаться долго, пока… Пока что? И ей никогда не удавалось найти на этот вопрос какой-нибудь определенный ответ.

Поэтому предложение Адама удивило Катринку, и она сразу же ответила «да», так как ее любовь к нему не предполагала другого ответа. Но теперь, когда она размышляла о последствиях этого «да», ее охватило беспокойство.

Катринка отказалась отправиться с ним в Нью-Йорк, но Адам не понял причину ее отказа и был раздосадован ее решением. Холодно поцеловав ее на прощание, Адам пообещал вернуться до конца месяца и заявил, что в следующий раз он уедет из Мюнхена только с ней.

Но как она может уехать из Мюнхена? Она постоянно задавала себе вопрос, даже во время работы, когда была погружена в утомительную рутину переодеваний: для каждого костюма, платья, вечернего туалета нужно было менять белье, чулки, туфли, серьги, шляпу, – и теперь она порой забывала проверять помощницу, которая, несмотря на то что каждый ансамбль был тщательно подготовлен и пронумерован, часто допускала ошибки. Обычно Катринка тщательно следила за каждой деталью, понимая, что какая-нибудь на первый взгляд совсем незначительная мелочь, такая, например, как не того цвета чулки, может помешать продаже вещи. Но теперь она была слишком поглощена своим собственным будущим, чтобы заботиться еще и о будущем молодого модельера, чьи работы демонстрировала.

Как она может уехать из Мюнхена, размышляла она не в силах уснуть и в ту же ночь, когда состоялся их часовой разговор с Адамом. Он позвонил из Нью-Йорка, из той самой квартиры, которую Катринке предстояло вскоре увидеть. Адам, как всегда, жаждал получить желаемое, он не видел никаких серьезных препятствий и строил планы на будущее: они, конечно, будут жить в Нью-Йорке, но часто путешествовать в Европу или еще куда-нибудь, когда только им захочется; они создадут финансовую империю, не имеющую равных в мире; Катринка познакомится с его семьей, которая ее полюбит; он купит ей дом и построит для нее яхту. Впервые в жизни он был по-настоящему влюблен и хотел дать все предмету своей любви. «Мы будем счастливы», – обещал он.

Но она понимала, что жизнь далеко не так проста и не так легко подчиняется человеческим желаниям, как считал Адам.

В этот уик-энд Катринка, как всегда, отправилась в Кицбюэль, в «Золотой рог», чтобы помочь на кухне и в столовой, привести в порядок счета и обдумать предстоящий ремонт, а также подобрать горничную взамен той, которая собралась уходить. И все это время она постоянно переходила от восторга к отчаянию, возвращаясь всегда к одному и тому же вопросу: как она может уехать из Мюнхена? Иногда она замечала, как Хильда с удивлением и беспокойством наблюдает за ней.

– У вас все в порядке? – наконец, спросила она. Катринка уверила ее, что все обстоит хорошо.

Хотя Хильда ей нравилась, но доверять ей Катринка не могла. Она уже убедилась, что доверять нельзя никому, ни лучшим подругам, ни знакомым мужчинам. Единственно, кому она действительно доверяла, так это своим родителям, которым можно было, не опасаясь, исповедаться во всем. И теперь, когда она шла в нежных предвечерних лучах солнца зеленой долиной, через поля, покрытые маргаритками и колокольчиками, собирая по пути букет, она не замечала потрясающей красоты здешнего пейзажа, коров, пасущихся на холмах, которые отлого поднимались к вершине Рога Кицбюэля, даже летом покрытой сверкающим снегом; Катринка с грустью вспоминала отца и мать, и, как всегда, это чувство надолго охватило ее.

Ей стало очень одиноко. На мгновение ей захотелось очутиться вновь в «Максимилианке» с Томашем и Жужкой, попить пива, поспорить о фильмах, обсудить, куда пойти потанцевать. Она до сих пор регулярно переписывалась с ними. В прошлом году Томаш снял свой первый фильм, хорошо принятый и специалистами, и публикой. Сейчас он готовил второй – он, правда, сожалел, что это был детектив, – но главное – что ему вообще разрешили снимать. Жужка была счастливой женой и матерью. А Мартину, чье рождение так изменило Катринкину жизнь, уже должно было исполниться шесть лет.

Жизнь в Чехословакии не была простой или легкой, но, по крайней мере, Катринка понимала ее правила. И хотя и Мюнхен, и Кицбюэль дали ей гораздо большую свободу и возможность, но и в этих европейских городах она выстраивала свою жизнь, не столь уж разительно отличающуюся от той, которую она всегда знала.

А брак с Адамом введет ее в абсолютно новый для нее мир, откроет новый континент, с иной культурой, с иными обычаями и непривычной роскошью. Мысль об этом одновременно и волновала и страшила ее. Сможет ли она стать Адаму хорошей женой, как он этого от нее ожидает? Ей хотелось попробовать, но всегда она возвращалась к одному и тому же вопросу: ну как она сможет покинуть Мюнхен?