Текст книги "Проба пера"

Автор книги: Иван Сербин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

Он бодро скатился с пандуса, зашагал к Диме, протягивая для пожатия руку. Тот с трудом признал в серолицем одного из сочинских знакомых.

– Что за клык моржовый? – напрягся Борик.

– Борик, это не моржовый. Это родной. – Не то чтобы Дима любил братковский сленг, но объяснения, высказанные на этом языке, понимались Бориком куда быстрее и лучше. Он улыбнулся, пожал руку серолицему. – Валера, тебя не узнать.

– Валера, – парень протянул руку Борику.

– Борик, – солидно представился тот.

– Слушай, Валера, – Дима огляделся. – Ты Наташу не видел?

– Здесь была, – Валера покрутил головой. – Натусик!!! Натусик!!! – завопил он на весь павильон и, не дождавшись ответной реакции, заявил: – Отошла, наверное, куда-нибудь. Как сам-то?

– Нормально. – Народ начал оглядываться, рассматривать Диму с нескрываемым интересом. От нечего делать, надо полагать. В основном, конечно, привлекал внимание шикарный букет. – У вас как дела?

– Да, старик, на букву «х». Типа «хорошо», только наоборот. Видишь, полдня не можем съемку начать. «Кто идиот? Я идиот?» – выдал он ни с того ни с сего.

– Почему?

– Да продюсер, гад, деньги снова не перевел. Мишаня на прошлой неделе с ним встречался, тот клялся-божился, что все будет в порядке, – и ни шиша. Снова продинамил, сволочь. Мишка побежал в дирекцию договариваться, чтобы съемку разрешили. Те упираются, грозятся оборудование отобрать и начать разбор декораций. Представляешь? Вот труба будет. И так павильон под съемку еле выбили. Тут сейчас Шахназаров работает. Город древнеримский строить будут на той неделе, прикинь? Мишаня «окно» месяц выпрашивал, а теперь такая лажа получилась.

– Не свисти. Где будут город строить? – спросил изумленно Борик. – Здесь?

– Здесь, конечно, где же еще? – засмеялся Валера. – Площадь, дворец с колоннадой, бассейн, как положено. Бассейн, правда, так себе. Вон, под колосниками висит. – Под колосниками, на тросах, висело нечто внушительно-объемное. Снизу, правда, было совершенно не понятно, что именно. – Там из-под воды все планы. Мощь, да?

– Ни болта себе, – покачал головой восхищенный Борик.

– Карену хорошо. У него с деньгами проблем не возникает. Под одно имя сколько надо дадут, даже сценарий читать не станут.

– А у вас читают?

– Еще как. Три раза сценарий переписывали, под продюсера.

– Про что хоть фильм-то? – с любопытством спросил Дима.

– Да там… «Гамлет» осовремененный. Триллер, одним словом. С мистико-философским уклоном. Дожди всякие там, кошки чумные, мусор по улицам… Ураган, короче. Такой, знаешь, в духе Паркера.

– А «в духе Миши» Миша снимать не хочет?

– А «в духе Миши» Мишаня снял бы, да только под это дело финансирование хрен найдешь. – Валера посмотрел в потолок, ухнул, имитируя совиный крик. – Во! Классно!

– Ты покойника играешь?

– Почти угадал, – Валера засмеялся. – Ведьму играю. Ну, то есть у меня еще роль тут приличная, Розенкранца, но еще ведьмой подрабатываю. Для денег. Все равно рожу под гримом не видно.

– Слышь, братела, – понизив голос до заговорщицкого шепота, поинтересовался Борик. – А этот мужик… Ну, вон тот, глушанутый, на могиле который сидит. Это че, кукла?

Вадим обернулся. Унылый мужчина, не мигая, таращился в пространство стеклянными глазами.

– Сам ты кукла, чудило. Это оператор.

– А че это с ним? Вперло его, что ль?

– Настрой ловит.

– Аааа… – протянул уважительно Борик, совершенно игнорируя «чудилу». – Слышь, а это… могилы настоящие?

– Некоторые фанерные, другие давленые. Из пластика.

– Чума, – с детским восторгом заявил охранник. – Реально как настоящие. Хрен отличишь.

– А ты думал!

– Все готово? Людей на площадку, быстро!!! – донесся с лестницы чей-то вопль, звенящий от истерических нот. – Через пять минут начинаем съемку!

Борик инстинктивно сунул руку под куртку, обернулся.

– О-па, – Валера хмыкнул. – Димыч, извини. Не хочу под горячую руку попадать. – Он рваной трусцой метнулся к пандусу и уже через пару секунд стоял посреди могил.

В лестничном колодце раскатились дробные шаги, и по ступеням сбежал Миша. За ним вереницей топотала съемочная группа. Увидев Диму с Бориком, режиссер невольно сбавил темп:

– Почему посторонние?.. – Он осекся. Кивнул без особой радости: – Ааааа, это ты… Привет.

– Здравствуй, Миша, – улыбнулся Дима. – Ты Наташу не видел?

– Хотел бы, – помрачнел тот и заорал на весь павильон: – Где люди? Я же сказал, никому не расходиться!!! Нам два часа всего дали!!! – Он повернулся к низенькой женщине в яркой полосатой футболке, джинсах и кепке-бейсболке. – Всех на площадку! Через минуту чтобы все были здесь.

– Поняла, Михал Михалыч, – кивнула женщина и тут же крикнула кому-то: – Где остальные ведьмы?

– Обедать пошли, – ответил ей голос кого-то, стоящего за могилами.

– А почему они обедать пошли во время съемки? – резко и пронзительно завопила женщина и тут же куда-то убежала.

– Бардак, – печально покачал головой Миша. – Ну почему у нас всегда такой бардак? Чем бы ни занимались.

Вспыхнул слепяще юпитер. «Проснувшийся» оператор повел плечами, повернул голову, оглядывая стоящих внизу людей, и заявил кому-то могильно:

– П…деныш, иди на площадку. Яркость проверить надо.

«П…деныш» послушно поднялся на помост, встал там, где ему указал оператор. Тот забрался на тележку, а ассистент принялся вымерять яркость при помощи фотоэкспонометра.

Оператор слушал его, кивал, наконец буркнул:

– А ты ведьм мерил? Ведьмы у нас в темном, их пять, они нам весь свет от юпитера срежут. Ну что нет-то, когда срежут. Да говорят тебе! Поставь еще кого-нибудь. Чего ты бегаешь, не бегай… Погоди. – Оператор покрутил головой, заметил стоящего у дверей Диму, махнул рукой: – П…деныш, иди сюда.

Брови Борика недобро сдвинулись к переносице.

– Ты кого это п…денышем назвал, обсос?

Дима тронул его за руку:

– Борик, мы договаривались обидки не жарить. Люди понятий не знают.

– Оно и видно, – мрачно пробормотал тот.

Миша хмыкнул:

– Степан Владимирович всех так называет, но оператор он просто чумовой. Не обижайтесь. И не обращайте внимания.

– Базар фильтруй, лосяра. А то жбан срублю к свиньям, – крикнул зычно Борик.

Оператор даже не взглянул на него.

Дима поднялся на площадку.

– Там встань, – указал оператор, однако любимое словцо оставил при себе.

Ассистент принялся ходить вокруг терпеливо преющего в свете юпитера Димы и замерять уровень освещения. В это время привели четырех ведьм – трех ребят и одну девушку. Одеты они были однотипно, в кожаны и шорты. И у всех серые лица со странными разводами.

– Свободен, – кивнул Диме оператор.

Тот начал спускаться по пандусу, а оператор крикнул на весь павильон:

– Миша, ты говорил, что тебе друг героя нужен? Возьми парня. Киногеничный. Соплюхи прямо в зале кончать будут.

Говорил он почти без эмоций, и потому непонятно было – шутит или всерьез. Дима улыбнулся, Миша только вздохнул.

В павильон впорхнула Наташа. Увидев Диму, засмеялась, чмокнула в щеку.

– Привет.

– Привет, – улыбнулся он.

– Ну и как тебе здесь?

– Мне здесь нравится.

– Наташа, – Миша поджал губы. – Ну, слава богу, соблаговолила появиться. Быстренько давай на площадку.

– Иду, – она еще раз чмокнула Диму в щеку. – Не уходи, ладно?

– Не уйду, – пообещал он.

Такое впечатление, что в студии внезапно начался пожар. Все пришли в движение. Только что павильон был похож на сонное царство, и вдруг все преобразилось. Миша метался среди могил, время от времени запинаясь о тянущиеся в густой «траве» сплетения кабелей, пытаясь свести воедино усилия десятков людей. Время поджимало, а снять нужно было много.

– Олег! Ты двенадцатый эпизод под Лешу переписал? Мы его следующим снимаем.

– Пишу, – буркнул сидящий на свободной тележке невзрачный человек, похоже, один из самых уравновешенных и неприметных в киногруппе. Если бы не объемистый блокнот на коленях, его можно было бы принять за прохожего, из чистого любопытства забредшего в павильон. Он что-то размашисто писал карандашом, то и дело переворачивая страницы. – Через четверть… Нет, через десять минут закончу.

Дима понял, что Олег – сценарист.

– Отлично! А где Вова?! – надрывался Миша. – Найдите кто-нибудь Вову! Надо было другого мальчишку брать. От этого одни проблемы и головная боль.

– Он, по-моему, в коридоре гулял.

– Ну так приведите его!!!

Помреж – та самая низкорослая девица в бейсболке – метнулась в коридор и через пару минут привела Вову – худого, рыжего, лопоухого подростка, похожего на муравья.

– П…деныш, иди в кадр, – траурно проворчал оператор.

На лице мальчишки не было испуга перед окликом, скорее, досада: мало оторвали от дела, так еще обругали на всю площадку.

– Тут я, – буркнул он, стараясь говорить со взрослой сипотцой. Очевидно, так он надеялся заработать хоть какой-то авторитет. Режиссер поглядел сверху вниз.

– Вот что, Вова, – произнес Миша спокойно, почти отечески. – Предупреждаю последний раз: будешь срывать съемки – уволю, найду другого. Понял?

– Понял, – просипел тот.

– Марш на площадку, живо! Милочка! У Вовы грим потек, подправьте!

– П…деныш, – не меняя интонации, проворчал оператор, – в кадр иди, тебе говорят.

Мальчишка заспешил в тот конец площадки, куда был направлен юпитер. Там уже прохаживался Вадим, ждала Наташа, здоровый амбал, имени которого Дима не знал, ведьмы. Пока есть время, гримерша наносила на лицо Наташи последние мазки, подправляла прическу. Теперь она переключилась на Вову. Звукооператор выверял положение «журавля» – специального микрофона.

– Посторонним покинуть площадку! Мотор! – прогремела магическая команда.

– Эпизод четырнадцать, дубль первый! – пропищала помощница и хлопнула «хлопушкой».

Хлопок получился звонким, как пистолетный выстрел. Борик даже вздрогнул.

Миша здорово нервничал. Недавний выпускник ВГИКа, – три года, разве это срок? – он сам был на побегушках у маститых, не успел наработать авторитета и, похоже, испытывал по этому поводу некоторые комплексы. Надо заметить, выглядел Миша на тридцать, но на деле ему только-только исполнилось двадцать шесть. За время учебы он снял пару вполне пристойных короткометражек, а после – полнометражную картину. Ту самую, про мафию. Фильм прошел тихо, был показан по телевидению, не в прайм-тайм, конечно, и отошел на задний план, уступив место старым картинам, американским дешевым поделкам и бразильско-мексиканскому «мылу». Правда, год назад его пригласили снимать какое-то телешоу, что дало Мише возможность засветиться в высоких кругах шоу-тусовки, но кино он не бросил. Фильмами грезил и клялся, что однажды добьется настоящего успеха. Нет, не только здесь, но и по всему миру. В последнем Дима сильно сомневался, хотя и не высказывал собственных сомнений вслух. Кто знает, как повернется дело?

На той стороне площадки одна из актрисочек второго плана, не занятая в сцене на кладбище, коротала время, откровенно заигрывая со смазливым актером, исполнителем одной из главных ролей. Актер являл собой образ типичного сердцееда, плейбоя, любимца женщин. Высокий, стройный, с вьющимися волосами, тонколицый, слащавый, словом, все, как положено.

Дима поманил пальцем стоящего поодаль парня из обслуги.

– Кто это? – спросил он, указывая на актера.

– Жунов, – ответил тот.

– Он всегда так себя ведет?

– Всегда, – кивнул тот.

– Понятно, спасибо, – Дима отдал букет Борику, скрестил руки на груди.

Фамилию он вспомнил. Алексей Жунов уже снялся в трех отечественных блокбастерах и, судя по всему, чувствовал себя настоящей кинозвездой мирового класса. Его фотографии нет-нет да и мелькали в газетах и журналах, а читательницы «Журнала для КРУТЫХ мужчин» даже признали его «Мужчиной года». «Если бы Миша поставил дело чуть иначе, – подумалось Диме, – вряд ли они решились бы ворковать во время съемки. Дисциплина в команде явно прихрамывает». Еще он подумал, что поставил бы над группой жесткого администратора. Вроде Боксера или Чингиза. Тогда никто не посмел бы самовольно уйти пообедать или начать любовные игры в павильоне.

Через пять минут девица уже сидела у Жунова на коленях. Дима с интересом наблюдал за развитием ситуации. Он уже заметил, что кое-кто из занятых в съёмке актеров поглядывает в сторону новоявленной парочки. Еще через три минуты «голубки» целовались взасос, никого особенно не стесняясь. Еще через две рука Жунова оказалась под костюмом у девицы. Совершенно не стесняясь, он тискал ее грудь. Миша не мог не замечать происходящего. Он побагровел, пыхтел, но молчал. Очевидно, Жунов ему был нужен.

– Во дают, – пробормотал Борик и тряхнул чисто выбритой головой. – Тут, болт с нарезкой, надо ночной клуб с голыми бабами открывать, а не кино снимать.

На колосниках кто-то засмеялся.

– Стоп!!! – заорал взбешенный Миша.

– Ну, слава богу, – прошептал себе под нос Дима.

– Что за смех наверху? – режиссер задрал голову и свирепо уставился на колосники. – Неужели нельзя помолчать во время съемки? – Он в сердцах топнул ногой. – Вы что, не знаете, что мы звук напрямую пишем? Почему я все время должен делать замечания?

– Извините, Михал Михалыч.

Парочка внизу прервала продолжительный поцелуй, невинно уставилась на беснующегося Мишу. Дима отметил, что рука актера по-прежнему пребывает под одеждой девицы и даже совершает недвусмысленные манипуляции.

– Леша, – не глядя в сторону Жунова, процедил Миша, стараясь сохранить чувство собственного достоинства, – нельзя ли заниматься ЭТИМ в другом месте?

– Легко, – улыбнулся не без издевки Жунов. – Мы можем уйти.

Дима хмыкнул. Актер сказал «мы», подчеркивая, что девица попала в разряд его любовниц и, стало быть, теперь принадлежит к клану неприкасаемых.

Повисла неловкая пауза. Миша пытался сообразить, как остановить Жунова и при этом не «потерять лица».

– Я имел в виду, не на съемках.

– Если я тебе не нужен, могу уйти, – повторил Жунов и улыбнулся еще шире. – Найди другого актера.

Миша громко выдохнул. Он проигрывал, а это было самое худшее, что могло случиться в команде. Потеря руководителем авторитета.

– Снимаем сначала.

– Весь эпизод? – мрачно поинтересовался оператор.

– Я сказал: с самого начала!!! – заорал Миша.

– П…деныш, – позвал привычно оператор рыжего мальчишку, – давай на исходную.

– Набейте кто-нибудь рожу этой сволочи, – пробурчал Олег. – Сил нет уже терпеть его выходки.

Дима взглянул на него.

– Бадяев, – заметив взгляд, сценарист привстал. – Олег Бадяев. Вроде как автор сценария всего этого… – и тяжко вздохнул.

– Почему «вроде как»?

– Да потому, что от моего первоначального сценария не оставили камня на камне… – печально заметил Бадяев. – Третий вариант не просто плох. Он ужасен. И все из-за этого… – сценарист стрельнул ненавидящим взглядом в сторону обнимающейся парочки.

– А в чем дело? – полюбопытствовал Дима.

– Продюсер – дядя этого морального урода. Одним из условий предоставления средств на фильм было приглашение племянника на главную роль и постоянное мелькание в кадре. Да бог бы с ролью, по типажу он подходит, да и как актер совсем не плох, но… – Сценарист вздохнул. – Я уже подумываю, а не снять ли мне свою фамилию с титров? Стыдно, ей-богу.

– И часто у вас такое?

– Какое «такое»? – злобно оскалился Олег, ткнув пальцем на Жунова, запустившего руку актриске под юбку. – Такое? Постоянно. И это еще не самое худшее. Иногда эта скотина обижается, и всей группе приходится ходить за ним и уговаривать вернуться на площадку. Тоже мне, Марлон Брандо… Но в результате-то сроки нарушаются, бюджет картины трещит по швам, а продюсер вымещает зло на Михаиле. И попробуйте выкинуть этого заср…а, продюсер сразу скажет, что сворачивает финансирование. Отечественный кинематограф – грязен. Все решает не мера таланта, а личные связи.

– Понятно, – Дима кивнул.

– Снято! – крикнул тем временем Миша. – Всем спасибо.

Его реплика прозвучала примерно как: «Ну хоть что-то мы сегодня сделали». Судя по лицу Миши, он остался не очень доволен, но время поджимало.

– Снимаем эпизод двенадцатый, – объявила помреж. – Ведьмы свободны. Вова, ты тоже свободен. Напоминаю, завтра в одиннадцать в четвертом павильоне. «Мышеловка». И попрошу без опозданий.

Рабочие принялись спешно снимать рельсы, переносить юпитеры и вспомогательные прожекторы. Оператор возился с камерой.

Юный Вова тут же улетучился. Жунов и актриска продолжали самозабвенно целоваться. Подошла Наташа.

– Ну и как впечатление? – спросила она, нервно усмехнувшись.

– Нормально, – спокойно ответил Дима. – Вашему Мише характер бы порезче.

– Какой есть, другого нет, – ответила она. – Тяжелее тому, кто больше заинтересован. Знаешь, сколько сейчас невостребованных режиссеров? Кино – бизнес такой. Хочешь снимать, спрячь гордость подальше, держи свое мнение при себе и делай то, что говорят.

– На хрен нужна такая работа? – абстрактно поинтересовался Борик.

– Мы ее любим, – ответила ему Наташа. – А почему твой Чингиз не приехал? – спросила она Диму.

– У него дела, – пожал плечами тот.

– Понятно. Я сейчас пойду переодеваться. Ты со мной? Или здесь побудешь?

– Постою посмотрю, – улыбнулся Дима. – Мне интересно.

– Как хочешь. Только в склоки не ввязывайся. Это наши внутренние дела. – Наташа чмокнула его в щеку. – Скоро вернусь.

– Хорошо.

Миша взял сценарий, прошелся по площадке.

– Леша, иди сюда.

– Зачем? – Жунов продолжал обжимать свою новую пассию.

– Давай обговорим сцену. Я хочу, чтобы ты понял концепцию этого эпизода.

– Да я и так все сделаю, Миш, – тот отмахнулся, даже не оборачиваясь. – Мы что, «Войну и мир» снимаем? Или «Броненосец „Потемкин“»?

Актриска засмеялась, обожающе взглянула на своего кумира.

– Леша, – тон у Миши стал холодно-ровным, – поднимись, пожалуйста, на площадку.

– Миш, я занят. Ты же видишь. Не волнуйся, я все сделаю как надо. Я – профессионал как-никак.

Жунов вновь вернулся к объятиям. Миша оглянулся на отвернувшуюся, якобы ничего не слышащую помрежа, на слишком усердно возящегося с камерой оператора, на посмеивающихся рабочих, укладывающих рельсы для «долли», на звукооператора, «увлеченно» пристраивающего «журавля» на новом пятачке, на Диму. Тот стоял, скрестив руки на груди, с интересом ожидая дальнейшей реакции режиссера.

– Леша, прошу тебя по-хорошему, оставь эту потаскуху и поднимись на площадку.

Жунов, пафосно разыгрывая негодование, поднялся.

– Ты что себе позволяешь? И кто здесь потаскуха?

На колосниках заржали в голос, крикнули:

– Миша, а дайте ему в морду!

Жунов вспыхнул:

– Ну все, с меня хватит. Я не могу работать в такой обстановке.

Он резко развернулся и вышел из павильона. Актриска возмущенно фыркнула и направилась следом. Похоже, рядом с Жуновым она почувствовала себя «за каменной стеной».

Миша вздохнул:

– Закончили на сегодня. – Сказал помрежу: – Скажите Наташе, что она свободна. Судя по всему, мы все теперь долго будем свободны.

– Мишаня, – вдруг подал голос оператор. – Да ну его в ж…у, этого п…деныша. Не расстраивайся. Было бы из-за кого. Придет сам. Потерпи пару дней.

– Правда, Михал Михалыч, – поддакнула помреж, прежде чем «испариться».

– Видели? – спросил, поднимаясь с тележки, сценарист. – То самое, о чем я вам говорил. Миша! – Он вдруг резко повернулся к помосту. – Я с этим козлом больше работать не буду! Достало меня!!! Можешь снять мою фамилию с титров. Мне все равно! – и, размахнувшись, швырнул сценарий на съемочную площадку.

Тонкая папка, пролетев через половину павильона, шлепнулась на бетонный пол. Сценарист криво усмехнулся и вышел.

Щелкнул тумблер, юпитер погас, в павильоне сразу стало темно. Рабочие, тихо переговариваясь между собой, потянулись к выходу.

– Михал Михалыч, я могу идти? – донеслось с колосников.

– Иди, Гриш, иди, – устало ответил Миша. Он подошел к краю площадки, присел, свесив ноги с помоста. – Видал? – спросил он невесело Диму. – А ты говоришь, Родригес… На хрен. – Он оглядел павильон, вздохнул: – Кранты картине.

– Почему?

– Дядя этого козла позвонит, потребует извиниться, а я не могу уже. – Миша чиркнул ладонью по горлу. – Вот он у меня где сидит. Тот не переведет завтра деньги, декорации разберут, а павильон потом освободится только месяца через три. – Режиссер покачал головой. – Олег еще дверью хлопнул.

– Отойдет.

– Думаешь?

– Уверен. Он полностью гонорар получил?

– Половину.

– Тогда вернется. Есть всем надо.

Миша вздохнул.

– Блин, ну почему в этой стране всегда все через задницу? Гланды – через ж…у, аппендицит – через рот… – Дима поднял сценарий, положил на помост.

Миша даже не взглянул на папку. – Когда-нибудь мы будем нормально жить?

– Успокойся, – Дима остановился рядом. Он бы, пожалуй, тоже присел, если бы не был в свадебном костюме. – Все наладится.

– Твоими бы устами…

Несмотря на знак, запрещающий курить, Миша достал из кармана сигарету, щелкнул зажигалкой.

– На свадьбу-то поедешь? – спросил Дима.

Миша хмыкнул:

– Да Наташка приглашала, но я даже не знаю… Да и без костюма неловко.

– В реквизите подбери, – Дима улыбнулся. – Поехали. Я тебя приглашаю.

– Ну, когда очень настойчиво приглашают, отказываться некрасиво. – Миша сполз с помоста. – Сейчас погляжу, что из костюмов там есть. И ребят соберу, кто поедет. Встретимся на главной проходной.

– Давай, – Дима проводил режиссера взглядом, посмотрел на сиротливо лежащий сценарий, подхватил его, свернул трубочкой, сунул в карман. Кивнул Борику: – Пошли. Наташу возьмем и к этому… «Марлону Брандо» заглянем по дороге.

– Зачем? – не понял тот.

– На свадьбу позвать хочу.

– Да ему репу хорошенько надо начистить, а не на свадьбу звать, – осклабился Борик.

– Пошли, пошли…

* * *

Степан заскучал. Он специально не поехал в ЗАГС, чтобы досадить отцу, а прибыл в пансионат уже после начала банкета, даже не потрудившись переодеться в специально привезенный охранниками черный хвастливый смокинг. В гробу он видел все эти приличия. Нет, Степан не питал неприязни к брату и не хотел его обидеть. Это был всего лишь протест против давления отца. В конце концов, он, Степан, уже не в детсадовском возрасте и сам знает, что и как ему делать.

По дороге, несмотря на наказ отца, успел принять «двести граммов для разгона» и теперь чувствовал себя вполне прилично. Другое дело, что Степан не любил показушно-торжественные мероприятия.

Надо признать, дирекция пансионата, понимая, КАКОГО клиента принимает, постаралась. Подъездные дорожки расцвечивала праздничная иллюминация. Брызгали огнями фейерверки, слепящие лучи разноцветных прожекторов вычерчивали в ночном небе замысловатые узоры. Украшенные гирляндами повозки с впряженными в них четверками белых коней выстроились у основного корпуса, готовясь принять и прокатить подгулявших «дорогих» гостей. Кучеры были одеты в богатые красные ливреи. Даже охрана, маячившая повсюду, не могла испортить праздничной атмосферы. Обстановка пансионата поражала воображение. Цветные витражи, изображающие сосновый бор, нарядно украшенный зал, столы длиной с аэродромную полосу, заставленные такими блюдами, о которых большинство могло только мечтать. Советник предлагал выписать поваров из лучших ресторанов города, но директор пансионата уверил, что их повар сумеет обслужить гостей по самому высокому классу. Не обманул. Вышколенная до умопомрачения обслуга. Такую, наверное, готовили только до революции. Просто эти слишком хорошо сохранились. Присутствовал даже святой отец в серебристо-золотых одеждах, освятивший столы и номер, где молодоженам предстояло провести первую брачную ночь. Степан ухмыльнулся. Он всегда подозревал, что отец склонен к лицемерию и театральным эффектам.

Невеста, точеную фигурку которой скрывала длинная фата, спускающаяся белыми складками. Жених в белом, идеально сидящем фраке. Негромкий блюз в исполнении стоящего на невысокой эстраде оркестра. И, конечно, море цветов. Многочисленные гости уже расселись по своим местам и успели выпить за здоровье новобрачных. И, наверное, не один раз. То, что их пригласили на свадьбу, было знаком высочайшего внимания со стороны «папы» одной из самых влиятельных бригад в городе. Приглашение давало право в случае нужды обращаться к Вячеславу Аркадьевичу со своими проблемами. Конечно, большинство присутствующих никогда этой возможностью не воспользуются, но сам по себе факт уже стоил немало. Кроха мог очень многое. Почти все.

Войдя в зал, Степан огляделся. Здесь собралась верхушка отцовской бригады. Несколько представителей «дружественных команд», Степан несколько раз видел их у отца. Друзья и коллеги невесты, неизвестной актрисы. Впрочем, неизвестной только пока. С таким свекром карьера ей обеспечена, в этом можно не сомневаться. По правую руку от невесты свидетельница – смазливенькая девочка, кожа да кости, на столичный манер. «Тоже актриска, наверное», – подумал Степан. Затем родители невесты. Вид у них слегка пришибленный. Скорее всего, они и не представляли размаха церемонии, ведь семья Мал овзяла на себя все расходы по организации празднества. Потом какие-то незнакомые люди. Место рядом с Димкой занято. Актеришка. Степан видел его в паре дешевых боевиков. Слащавый, красивенький, как импортная карамель. Так и хочется дать по роже. Через грудь у актеришки – лента свидетеля. Затем отец, мачеха, стул между мачехой и Вадимом свободен. Конечно, роль свидетеля предназначалась Степану, но… Он представил, как матерился отец, как метались подручные, отыскивая кого-нибудь, способного заменить Степана на предстоящем бракосочетании, – не отменять же свадьбу, ей-богу, – как выдернули из толпы этого перешуганного целлулоидно-закадрованного хлыща и поставили рядом с Димкой. Забавно, должно быть, это выглядело. Степан усмехнулся.

Димка заметил его, приглашающе махнул рукой. Невеста окинула новоприбывшего быстрым взглядом и защебетала о чем-то с подружкой-свидетельницей.

Степан прошел через зал, остановился по другую сторону стола и протянул невесте букет пионов, который держал в руке.

– Поздравляю, – и снова улыбнулся. Сперва невесте, потом брату, потом, особенно старательно, отцу.

Невеста приняла букет, улыбнулась в ответ. Вежливо и чуть отстраненно.

– Спасибо.

– Братан, – Степан потряс руку Димки. Тот смутился. Щеки его пошли пунцовыми пятнами. – Смотри, – Степан потряс пальцем. – Живи дружно и ни в чем не нуждаясь. Хотя… Об этом-то наш папочка позаботится… Девушка, – Степан снова повернулся к невесте, – ваше будущее в надежных руках. – Сказав это, он развязно подмигнул свидетельнице. – Потом потанцуем. – Та смотрела не без интереса. – Вроде всех охватил?

– Сядь, – Мал о-старший нахмурился.

– Слушаюсь, – Степан развязно щелкнул пятками кроссовок и пошел вокруг стола.

Братва притихла, наблюдая сцену семейной размолвки. Друзья и коллеги невесты сцену не оценили. Болтали, подливали друг другу, закусывали, делая вид, что наплевать им на шикарность блюд и холеность официантов, опрокидывали рюмку за рюмкой. И даже всплеснулись уже кое-где «умные» застольные разговоры.

Под внимательными взглядами отца, мачехи и охраны Степан сделал почти полный круг и приземлился на чужой, ставший теперь своим стул.

– Штрафную, – заявил он, налил полный фужер водки, опрокинул залпом. Выдохнул.

– Закусывать думаешь или предпочитаешь через полчаса ткнуться лицом в тарелку? – холодно поинтересовалась Светлана.

– Тебя забыл спросить, – не поворачивая головы, ответил Степан и потянулся за ветчиной. Бросил пласт на тарелку, густо намазал его черной икрой, затем, поверх, красной, сверху плюхнул корнишончик, завернул ветчину и отправил в рот.

– Могём, братан, – отреагировал сидящий за Вадимом Боксер.

– Приятного аппетита. – Это, конечно, мачеха.

– Ага, – кивнул Степан и рыгнул.

Свидетельница усмехнулась, а лицо Мал остало жестким, как оружие пролетариата.

– Ты… – начал было Мал о, но Светлана накрыла руку Вячеслава Аркадьевича своей узкой ладонью.

– Оставь его. Мальчик самоутверждается.

– Точно, я самоутверждаюсь, – снова кивнул Степан.

Внезапно оркестр грянул туш. Произошло это настолько неожиданно, что Степан вздрогнул. Он поднял взгляд. Медная желтизна духовых слилась в одно блестящее пятно. Пожалуй, ему следовало быть поаккуратнее с выпивкой. Триста граммов на пустой желудок – для начала все-таки чересчур.

Боксер выбрался из-за стола, подошел к Мал о-старшему, что-то прошептал на ухо. Вячеслав Аркадьевич поднялся.

– Дорогие молодожены, – начал он негромко. По знаку распорядителя оркестр смолк. – Я не мастер произносить красивые слова. Говорят, что счастливые часов не наблюдают. Так оно и есть. Так вот, чтобы вы хотя бы иногда вспоминали о времени, наша семья дарит вам… – почти не поворачиваясь, он принял из рук Боксера пару коробочек, – вот эти часы. – Вячеслав Аркадьевич открыл обе коробочки.

Степан хмыкнул. Золотые «брейтлинги». Еще и коллекционные, поди. Мал о-старший знал, что дарить. Зал разразился аплодисментами. Подарок оценили по достоинству.

Вячеслав Аркадьевич обнял сына, неловко тряхнул руку невестке. Родители невесты смутились. Они, конечно, не ожидали ничего подобного. Их подарки оказались куда скромнее и, скорее всего, были подарены еще до начала церемонии.

– Дим, – из-за стола выбрался Пестрый. Он смущенно поскреб себя за ухом, дернул плечами. – Мы тут с братвой думали, думали, чего тебе подарить-то на свадьбу. Ну, чтобы реально полезный подарок вышел. – Уши Пестрого стали красными от смущения. В непривычно строгом костюме, под взглядами зала он чувствовал себя страшно неловко. К тому же приходилось постоянно следить за речью, что, само собой, не добавляло раскованности. – Короче, вот… – Пестрый подхватил со стола красивый хохломской подносик, на котором лежали ключи, украшенные брелком с эмблемой известной фирмы. – «БМВ», как положено реальному пацану. Держи, катайся. Случай такой, конкретно… То есть… Ну, ты понимаешь, короче.

Братва аплодировала так, что, казалось, витражи не выдержат и лопнут, усыпав газоны под окнами разноцветными осколками. Вячеслав Аркадьевич улыбался. Вышколенный, бесстрастный официант услужливо принял подносик и отнес во главу стола.

– Димочка, Наташа, – теперь слово взяла Светлана. Эффектно-броская, она заставила всех присутствующих мужчин невольно напрячься. – Сегодня вам предстоит начать собственную жизнь. Жизнь, не зависящую ни от кого, кроме вас самих. Жизнь сугубо личную. Именно поэтому мы с мужем, – Светлана взяла Вячеслава Аркадьевича под руку, – хотели сделать вам еще один подарок. – Подоспевший официант подставил поднос. Светлана положила на него ключи. – Это ключи от квартиры. Ведь ваша совместная жизнь только начинается и у вас еще все впереди. Ремонт там не делали, но кое-что из мебели уже привезли, – она улыбнулась. – Живите, как считаете нужным, думайте своими собственными мозгами и делайте свою жизнь такой, как вам того хочется.

Оркестр вновь грянул туш. Степан посмотрел на отца. Тот наблюдал за официантом без тени улыбки.