Текст книги "Проба пера"

Автор книги: Иван Сербин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

– И еще, «папа», – Вадим говорил негромко, спокойно. – «Американцы» на наши точки насели реально. У меня труба уже белая от звонков. Что отвечать?

– Скажи, пусть предлагают со мной все вопросы тереть, – Вячеслав Аркадьевич поглядел на ординарца. – Еще скажи, кто высунет язык за смену «крыши» – лично наказывать буду. Лично! Так и передай. Такой штраф наложу, всю жизнь работать на убытки будут.

– Хорошо, «папа». – Вадим покрутил в руке мобильник. – Боюсь только, что это не поможет. Там половина уже лаве откинула бойцам Смольного.

– Вадим, давай сперва одну проблему решим реально, а уж потом будем прижимать этих шакалов. Никуда они не денутся.

– Я понял. От Димки вести есть?

– Молчит пока. Боюсь я, Вадим. Как бы не случилось чего.

– Вообще-то, если бы в городе еще какие-то разборки были, мы бы об этом раньше ментов узнали. Разве только Смольный все по-тихому сделал… – Вадим помолчал. Он понимал Вячеслава Аркадьевича. У него самого был младший брат, сейчас, слава богу, в Москве жил, у отца. Но, если бы его кто-нибудь хоть пальцем тронул, Вадим любого поставил бы раком. – Слушай, Кроха, хочешь, я пацанов отправлю его поискать?

– Нет. Пошлешь – их зацепят, сразу звон пойдет про то, что мы пацанами честными готовы пожертвовать ради какого-то сопляка. Пусть сам выкручивается, как может. А ты попытайся дозвониться до Борика.

– Хорошо, я все сделаю.

* * *

Дима еще не знал, что началась война. Он вообще не слишком хорошо разбирался в отцовских делах и плохо представлял себе расстановку сил. Да и без нужды ему это было. Он не собирался идти по стопам отца. Кино – вот его призвание. Именно поэтому в тот самый момент, когда Вячеслав Аркадьевич разговаривал с ординарцем о своем сыне, Дима, сидя в отдельной гримерке одного из ведущих столичных театров, беседовал с очень популярным актером, завершавшим Мишин список.

За два часа они успели заехать к Олегу и распечатать три экземпляра сценария. Кроме того, используя стандартный шаблон, составили договоры для актеров. Правда, в отличие от типового варианта, их вариант договора существенно расширял полномочия продюсера.

Двое первых актеров согласились практически сразу. Диме даже не пришлось их уговаривать. Люди были не из ведущих, побочный приработок пришелся бы им весьма кстати, да и сценарий заинтересовал. Опять же, хороший фильм – это очень мощная засветка. Как знать, может быть, именно после этой картины и придет к ним настоящая, шумная слава.

Максим Абалов без работы не сидел и не нуждался в раскрутке, рекламе и деньгах. Все это он имел давно и в весьма приличных количествах. По меркам этой страны, разумеется. Понятно, что славы и денег много не бывает. Как сказал один неглупый человек: «У денег есть лишь одно состояние – их всегда не хватает». К славе это тоже относится. Дима рассчитывал заинтересовать Абалова необычным сценарием. И обманулся.

Абалов пролистал сценарий лениво, не вчитываясь, спросил очень спокойно, без тени любопытства в голосе:

– Это «Гамлет»?

– Да, – улыбнулся Дима. – «Гамлет».

– Необычный.

– Но тем он и интересен. Никто так не снимал «Гамлета», как снимем его мы.

– Ну, это я понял, – Абалов еще раз перелистал сценарий, бросил на стол. – Слабое отношение это все имеет к Шекспиру.

– Не более слабое, чем «Трон в крови» к «Макбету» или «Ран» к «Королю Лиру».

– Ну, Куросава – это Куросава.

– Вы не видели нашего рабочего материала, – спокойно и даже увещевающе заявил Дима. – Кстати, мы уверены, что Шекспир видел своего Гамлета если не таким, каким он выведен в сценарии, то очень похожим.

– Самонадеянно.

– А я вообще очень самонадеянный человек, – ответил Дима, улыбнувшись еще шире.

– Собственно, молодой человек, а вы кто? – спросил Абалов, усаживаясь поудобнее, скрещивая руки на животе. Поза получилась довольно пренебрежительной.

– Я – продюсер.

– И сколько же картин вы успели снять, продюсер? – в голосе актера явно прорезалась насмешка.

– Это – первая.

– А кто режиссер?

– Михаил Луньков.

– Никогда о таком не слышал. Хотя… Это не его картину показывали на «Нике»? Чернуху-порнуху, клюкву на тему бандитской жизни?

– Его, – признался Дима. – Фильм действительно получился не слишком удачным, но это – поденщина. Вы – умный человек и, конечно же, понимаете, что для людей творческих простой страшнее смерти.

– А какое отношение имеет работа вашего Лунькова к творчеству? – Абалов повернулся к зеркалу, начал разгримировываться. – Я говорю о настоящем творчестве. Вот у Лунгина – творчество. «Луна-парк» видели? Тоже своего рода боевик, но какой масштаб, какая драма… У Митты – творчество. «Экипаж» – фильм-катастрофа. Казалось бы, шаблон, а смотрят уже двадцать лет, и не стареет. У Кеосаяна – творчество. У Тодоровского – творчество. У Лунькова – простите, не творчество. Не обижайтесь уж, товарищ продюсер.

– Я думаю, вы, как большинство творческих людей, склонны к преувеличению, – заметил Дима. – Как в ту, так и в другую сторону.

У него возникли серьезные сомнения в целесообразности предложения денег. Похоже, Абалов считал ниже своего достоинства работать с малоизвестными режиссерами.

– Одним словом, молодой человек, как раз в данный момент я уже рассматриваю несколько предложений. От Захарова и от Хотиненко. Боюсь, что не смогу выкроить время для работы в вашем проекте.

– «Гамлет» может стать вашим лучшим фильмом, – серьезно заявил ему Дима.

– Сомневаюсь, – ответил Абалов, не оборачиваясь. – На мой взгляд, вы пока еще слишком молоды, чтобы реально оценивать как творческий, так и коммерческий потенциал будущих фильмов. Я, уж поверьте, достаточно повидал на своем веку и крупных удач, казавшихся штамповками в сценарной записи, и грандиозных провалов, поначалу обещавших стать шедеврами… Ваш «Гамлет» – это провал. А Луньков – обычный халтурщик.

– Послушайте, Максим Юрьевич, – Дима взял сценарий со стола. – Вы уже обедали?

– У меня только что закончилась репетиция, – ответил тот. – Да и времени слишком мало. Я тороплюсь на съемку, на телевидение. Пригласил старый приятель в программу. Я не мог отказать.

– Я не займу у вас много времени, – пообещал Дима. – Мы только пообедаем. Хорошо? Это не имеет никакого отношения к нашему разговору. Просто я давно смотрю фильмы с вашим участием, и мне было бы приятно пообедать в вашем обществе. Найдем какое-нибудь тихое, спокойное место… Например, «Рэдиссон». Вас устроит «Рэдиссон»? Разумеется, я приглашаю.

Абалов смыл грим, посмотрел на Диму внимательнее. Предложение солидное, но…

– Только учтите, наш обед ни в коей мере не обязывает меня к дальнейшим контактам с вами, – заявил актер.

– Разумеется.

Когда они выходили из театра, Дима задержался на вахте, что-то шепотом спросил у вахтерши. Та ответила так же тихо, постреливая хитро глазами по сторонам. Ответ обошелся Диме в десять долларов. Сущие пустяки. А вахтерши так мало зарабатывают.

На улице Абалов рассматривал Димин «БМВ».

– Ваш? – спросил он, и в голосе внезапно прорезались уважительные нотки.

– Мой, – улыбнулся Дима. – Если бы вы согласились на эту роль, у вас был бы такой же.

Абалов засмеялся неуверенно. Он не понял, шутит этот настырный мальчик или говорит всерьез.

– И сколько же может стоить такая машина? – спросил актер, когда «БМВ» плыл по Садовому кольцу. – Нет, поймите меня правильно, это чисто гипотетический интерес.

– Если гипотетический… В базовой комплектации – тысяч сто двадцать, я полагаю, – ответил Дима.

Абалов нахмурился. Сумма произвела впечатление. Наверняка он получал за фильм куда меньше.

Через пятнадцать минут они сидели в ресторане. Еще через пять улыбчивый официант принес графинчик с тремястами граммами мартеля.

– Ммм? – Абалов поиграл бровями. – Хороший коньяк. Один из моих любимых. Вы что, заранее выясняли?

– Про коньяк? – Дима вежливо улыбнулся. – Ну, если честно, то да. Когда продюсер приглашает актера вашего уровня, он должен четко представлять себе, что от него потребуется.

Сидящий за соседним столом Борик расплылся в довольной улыбке.

Через полчаса Абалов уже звонил приятелю на телевидение, извиниться, что никак не сможет приехать сегодня. «Понимаешь, Юра, позвонили с киностудии, на пробы срочно надо. Фильм – шедевр, к тому же часть сцен будет сниматься „там“… Ну, ты понимаешь». Нет, Дима вовсе не принуждал Абалова подписывать контракт на съемку. Более того, он вообще больше ни разу не завел речь о своем проекте. Только слушал внимательно. Большего от него и не требовалось. Еще через десять минут мартель незаметно скончался, и улыбчивый официант заменил графинчик новым. Еще через двадцать Абалов тряс пальцем и что-то невнятно объяснял Диме относительно достоинств его фильма. Через полчаса Дима выложил на стол договор, в котором оставалась одна пустая графа: «Порядок оплаты работ».

Абалов мутно просмотрел бумаги, не менее мутно взглянул на Диму и спросил, запинаясь:

– Так… что ты там говорил насчет такого же «БМВ»?

Дима спокойно взял договор и вписал в графу фразу: «Автомобиль „БМВ-750“ 1999 года выпуска, с пробегом не более 10 000 км. В течение недели с момента подписания договора».

Абалов прочитал, снова уставился на Диму, спросил, облизнув губы:

– С… слушай, а т… ты не шутишь?

Дима молча протянул ему ручку. Через тридцать секунд он положил в карман подписанный Абаловым договор.

Борик помог вывести пьяного актера из ресторана, поймал такси. Абалов все порывался пригласить «перспективного продюсера» в гости и угостить водкой, – «Уважаю… ты з… знаешь, как работать с… людьми…», – но Дима наотрез отказался, сославшись на неотложные дела.

– Через неделю, – пообещал он. – «БМВ» ваш обмоем.

– Годится, – Абалов погрозил ему пальцем. – Н…не забудь. Ты а… обещал.

Дима заплатил таксисту. Пока он отсчитывал деньги, водитель спросил шепотом:

– Слышь, парень… Это – Абалов?

– Нет, – покачал головой тот. – Похож просто.

– Ааааа, – разочарованно протянул шофер.

«Волга» умчалась. Дима проводил ее взглядом.

– Реально ты этого клоуна развел, – протянул Борик. – Я думал, он тебя обломит. А как ты дотямкал, что он квасит по-черному, а, Дим?

– У вахтерши спросил. Она сказала: «Человек хороший, только пьет много».

– А насчет марки «клоповника»? Тоже вахтерша сказала?

– Смеешься? Откуда ей-то такие подробности знать? Но хотел бы я посмотреть на человека, который признается, что ему не нравится мартель двадцатилетней выдержки. – Дима засмеялся. – Главное, выпить первую рюмку, а там…

Борик цыкнул зубом, покачал головой.

– Братан… А ты шаришь конкретно. Уважаю.

Дима пожал плечами, забрался в «БМВ».

– Поехали, Борь. Мы и так много времени потеряли. Нам к шести надо на студии быть. А еще нужно домой заехать.

* * *

Новая квартира молодоженов разместилась в двадцатидвухэтажном жилом комплексе. В нем было все, что необходимо современному деловому человеку, чтобы не чувствовать себя усталым. Сауна, бар, бассейн, тренажерный зал, прачечная, магазины, почта, парикмахерский и косметический салон, химчистка… Ну, и так далее.

Сопровождаемый пытливым взглядом охранника, Дима прошел через холл, в котором бригада рабочих тащила ящики с мебелью и стройматериалами. Новые владельцы отделывали апартаменты на собственный вкус. У Димы и Наташи была одна из самых неказистых квартир. Стодвадцатиметровая «трешка» с двумя санузлами и зимним садом.

Дима поднялся на свой этаж, достал из кармана ключи, открыл дверь. В коридоре еще царил кавардак, но кавардак уютный, домашний. Свой кавардак. Стояли вдоль стен коробки с плиткой, лежали рулоны обоев, упаковки стеновых панелей.

Дима вошел в гостиную. Наташа, в рубашке-«гавайке», завязанной узлом на животе, в перепачканных краской джинсах, сидя по-турецки на полу, рассматривала куски обоев. Дима остановился у нее за спиной, улыбнулся.

Почувствовав его присутствие, Наташа оглянулась, улыбнулась:

– О, привет. А я не слышала, как ты вошел. Как думаешь, какой цвет обоев подойдет к этой комнате? Я вот подумала, может быть, голубые поклеить в кабинет? А сюда эти, бежевые?

Дима поставил кейс с деньгами у порога, подошел к жене, поцеловал ее в макушку.

– Димка, ну тебя, – засмеялась Наташа. – Я серьезно. Если сюда бежевые поклеить? Что-то мне голубые разонравились.

– Выкинь их, – предложил Дима.

– Как это?

– Просто. Сверни в рулон и скажи рабочим, чтобы вынесли на помойку. – Дима снова поцеловал ее в макушку, приобнял.

– Да ты что. Они же таких денег стоят.

– Плюнь. Главное, чтобы нам здесь было хорошо. Если тебе не нравятся обои, дом станет казаться неуютным.

Наташа вздохнула.

– Жалко.

– Если жалко, – Дима повернул ее к себе, поцеловал уже всерьез. – Если жалко, – продолжил он, с трудом отрываясь от ее губ, – убери на антресоли. Пусть полежат. Потом выкинем. – Дима начал торопливо развязывать узел на «гавайке» Наташи, а она, так же торопливо и жадно, расстегивала пуговицы на его рубашке. – Через год или через два. Когда жалко не будет.

– Мне всегда будет жалко, – шептала она. – Всегда. Эти обои.

– Почему? – спросил он, стаскивая с нее джинсы.

– В этих обоях вся наша жизнь.

– Почему?

Лифчика на Наташе не было, у нее была потрясающая грудь, грех прятать. Она быстрым движением сняла черные узкие трусики, обняла Диму, прижалась к нему. Тонкая, стройная, гибкая.

– Потом поймешь. Когда подрастешь. Пойдем, – она взяла его за руку, повела в спальню.

Спальня оказалась единственной комнатой, в которой была мебель. Натурального дерева гарнитур со шкафом-купе и фантастических габаритов кроватью.

Солнечные лучи легли на тело девушки, высветив золотистый пух. Она шла, покачивая бедрами, зазывающе, но очень озорно, дразня его. И все-таки ее движения были грациозны, лишали рассудка, гасили любое сопротивление, любой порыв, кроме одного: любить. Куда бы Дима ни торопился, в это мгновение время для него остановилось. В плавном течении света, в гармонии кофейных оттенков дерева и золотых кожи пробуждались первобытные инстинкты, а само понятие «любовь» раскрывало незнакомые глубины, забытые людьми, искрилось, становилось всеобъемлющим, затягивающим, таящим в себе нечто новое, неизведанное.

Наташа расстегнула Диме брюки, присела на край кровати, кошачьим движением откинулась на спину, прогнулась.

– Поцелуй, – потребовала она.

Честно говоря, Дима готов был ее съесть. В голове у него возникла желто-белая, вращающаяся с безумной скоростью пустота. В ней вспыхивали и гасли голубые искры. Они отплясывали безумный, сводящий с ума вальс.

Дима не видел ничего, кроме Наташиных глаз и губ, шепчущих что-то притягивающее, завлекающее. В ушах у него шелест волн ее шепота сливался с гулом собственного сердцебиения. Гул этот становился все громче, шепот растворился в нем полностью, перешел в форму не звуков, а образов, воспринимался как прикосновение к болезненно-чувствительной коже. Легкость желания давила глыбы бытия.

– Иди сюда, Димочка… Димочка… Любимый мой…

Ее голос тек, словно густой сироп. Он падал в реку времени и растворялся в ней. Реальность исчезла. Он словно оказался в ином измерении, где секунды, минуты, часы – ничто. Время перестало иметь значение, потому что в этой комнате его просто не существовало…

Дима пришел в себя от того, что кто-то настойчиво и мощно колотил в дверь. Давил на звонок, снова колотил и снова давил на звонок.

Наташа чмокнула Диму в щеку, выскользнула из кровати, накинула халат. Прошла в прихожую. Щелкнул замок.

– А-а, Боря, здравствуй.

– Здрасьте, – послышался взволнованный басок Борика. – А Дима здесь?

– Здесь, конечно. Ты проходи. Он в душ заглянул, сейчас будет готов. Сорочку только сменит.

Дима метнулся в душ – помещение номер два. Ванны тут не было, зато стояла душевая кабинка. Не самая шикарная, но все лучше, чем ничего. Пустил воду, на скорую руку ополоснулся, влетел, как абориген с Фиджи, – полотенце вокруг бедер. Натянул сорочку, брюки. Наташа, сидя на кровати, улыбалась.

– Слушай, – Дима принялся повязывать галстук, у него ничего не получалось. – Я сегодня задержусь, наверное. Мне с Северьяном Януарьевичем надо кое-что обсудить. Я же в этом деле, признаться откровенно, полный лох… – он смущенно улыбнулся. – Никогда не умел галстуки завязывать…

– Давай помогу. – Наташа быстро и ловко повязала ему галстук.

– Здорово, – Дима посмотрелся в зеркало. – Где это ты наловчилась?

– Профессия научила, – улыбнулась Наташа, поправляя узел галстука. – Вот так. Теперь хорошо. Молодой, преуспевающий, красивый, обаятельный. Продюсер.

– Я побегу…

– Беги, – она чмокнула мужа в щеку. – Я буду тебя ждать.

– Ага, – совсем по-мальчишески кивнул Дима. – Ой, чуть не забыл. Там, в комнате, я чемодан поставил. Убери его куда-нибудь, ладно?

– Хорошо, – кивнула Наташа. Было видно, что ее мучает любопытство, но она никогда не спросит, что в чемодане.

– В нем деньги, – просто сказал Дима. – Полтора миллиона долларов. Без каких-то копеек. Все. Я побегу, а то опоздаю. Деловой человек обязан быть пунктуальным.

– Беги, – Наташа проводила мужа до двери. – Удачи, – улыбнулась напоследок она и закрыла дверь.

Уже спускаясь в лифте, Дима покосился на улыбающегося Борика.

– Ты чего?

– Ничего, – ответил боец и расплылся еще шире.

– Жарко сегодня. Сорочку менял.

– Конечно, – кивнул Борик. – Я так и понял. Реально.

* * *

Язга принес новость. И новость эта была настолько ошеломляющей, что Смольный едва не упал. Он несколько секунд соображал, затем, для вида, покачал головой и переспросил улыбающегося Язгу:

– Братан, повтори еще раз, а то я испугаюсь, что у меня башню повело.

Тот расплылся еще шире:

– Сегодня мне позвонил один наш деловой. Мы через его контору реально лаве прокручиваем. Ничего особенного, фуфло мелкое. Так вот, пару месяцев назад понадобилось нам срочно бабки слить на счета в офшоре. Ну, завели под это дело байду конкретную, типа картинку на простыню вешаем. Набрали клоунов там, все реально. Пацаны бабки слили и думать забыли про это. А сегодня заявляется к нашему деловому какой-то лох, с закосом конкретным под крутого, и предлагает кино это фуфлыжное у него купить за реальные бабки. Мы же чего-то в картинку эту впрыснули, чисто для понта. Так вот лох наши лаве пропащие вернул и еще полтинничек сверху пристегнул на красоту. – Язга выдержал театральную паузу. – Деловой, ясно, бабки сразу нам откинул. Но говорит, у фраера этого их полный сундук, до краев затаренный. Пацаны стойку сделали, решили лоха этого реально на бабки опускать, в легкую, но сначала пробивать стали, чей он, под кем ходит, чтобы косяка не случилось. И выяснилось, что лох-то этот… родной сынок Крохи.

– Атас, – простонал от удовольствия Смольный. – Полный. Вот это подарок ты мне сделал, братан. Вот это конкретный сюрприз по жизни, век воли не видать. Кроха, сука. Вадим-то, лось перхотный, рубился, что они оба не то в Испании, не то в Италии. Значит, по Москве бычок бегает, дела делает реально? Ах, Кроха, хитрован. Кидать, значит, нас надумал, падла позорная. Ну я ему устрою, б…ь, райский праздник. Он у меня на коленях прощения вымаливать станет. – Смольный произносил угрозы спокойно, только глаза его блестели так, что Язга сразу поверил: «папа» найдет способ поставить Кроху на колени. – Где этот твой деловой?

– Здесь. В коридоре рисуется. Пацаны, как только выяснили, что к чему, сразу его за хобот взяли и сюда привезли. – Язга шагнул к двери. – Позвать?

Смольный рухнул в кресло, налил себе рюмку водки, выпил.

– Давай тащи его сюда.

Язга вышел в коридор, вернулся через пару минут, ведя за собой Эдуарда Александровича. Тот шел бочком, зажавшись, как первоклассник на уколе у доктора.

– Здравствуйте, – кивнул он, поглядывая то на Язгу, то на Смольного.

– Иди сюда, – поманил его Смольный. – Ты с лохом сам разговаривал?

– Да, он ко мне еще утром приходил, – торопливо забормотал Эдуард Александрович. – И… сразу показался мне подозрительным. Вел себя…

– Ты хорош мне укроп этот крошить, – остановил Эдуарда Александровича Смольный. – Лучше вот что скажи, у тебя ход какой-нибудь к нему остался? Ну, на случай, если вопросы решить понадобится какие-то… производственные. Остался?

– Вообще-то нет, – пробормотал испуганно Эдуард Александрович. – Он мне свой номер телефона не давал. Договор подписал, деньги заплатил и сразу ушел, но… Я знаю, как найти режиссера группы. Ему-то известно, как на этого… этого лоха можно выйти.

Смольный подхватил мобильник, толкнул по столу продюсеру.

– Звони ему. Давай. Звони этому своему режиссеру, х…ссеру, кому хочешь звони. Мне нужно знать, где сейчас обсос этот молочный обитает реально. Давай. Я жду.

– Хорошо, да, конечно. Сейчас…

Эдуард Александрович принялся тыкать трясущимся пальцем в кнопки. Не попадал, сбивался, начинал набирать снова.

– Ну, чего ты возишься, баран? – с размытым раздражением в голосе прикрикнул на него Смольный.

– Сейчас, минуточку. Одну минуточку, – пробормотал тот, тщательно набирая номер. Понял: еще раз ошибется – беда будет. – Вот. Алло? Миша? Миша, здравствуй. Это Эдуар… Да, я. Узнал? Хорошо. Миша, ты мне не подскажешь, как я могу разыскать вашего нового продюсера? Он мне очень нужен. Тут проблема возникла одна с документами. Он бумагу важную забыл подписать… – Эдуард Александрович стрельнул взглядом на Смольного. Тот кивнул одобрительно. – Да. Во сколько? А куда? Ага, хорошо, Миша. Спасибо большое. – Эдуард Александрович с гигантским облегчением положил трубку. – Все. Он подъедет сегодня к шести часам к главной проходной «Мосфильма». У него встреча назначена с Северьяном Януарьевичем.

– Северь… Северьяныч… Что это еще за болт моржовый? – спросил Смольный, набирая номер.

– Это директор съемочной… – Эдуард Александрович умолк, поскольку в этот момент на том конце взяли трубку.

Смольный сразу потерял к Эдуарду Александровичу всякий интерес. Впрочем, он этого интереса и не испытывал.

– Алло? Святослав Григорьевич? Добрый день. Смолянов тебя беспокоит. Как твои драгоценные дела? Все трудишься? Смотри не перетрудись. Отдыхать надо почаще, Святослав Григорьевич, а то, не ровен час, клапана застучат реально. Как мы без тебя тогда будем? Шучу, шучу. Ты еще меня переживешь. Так в чем проблема? Выбирай, шарик-то большой. А наш профсоюз тебе лаве подкинет из кассы конкретной взаимопомощи. Да хоть на той неделе. Договорились, – Смольный засмеялся мелко, как стекляшки по полу рассыпал. И тут же согнал улыбку, заговорил вроде бы и беспечно, но очень всерьез: – А у меня к тебе просьба будет, Святослав Григорьевич. По твоей линии. Тут, понимаешь, обсос один малолетний хороших людей сильно огорчает. Да. Нам по ушам проезжает, рубится, что крутой сильно. Да деловой один пожаловался. Как раз в моем кабинете сидит. Какие базары, Святослав Григорьевич? Заяву он тебе начиркает реально. Да. Забил этот обсос крысиный нам «стрелку» на шесть, у главной проходной «Мосфильма». А чего? Реальное место. Людное. Так ты пошли, значит, огольцов-то своих пятнистых, пусть прихватят его и у себя пока подержат. До ночи. А я тебе потом позвоню, как с ним быть, ладно? Ну и отлично. Он на реальной тачке ездит. Черный «БМВ». Сделаешь? Вот и договорились. Спасибо, Святослав Григорьевич. Спасибо, дорогой. – Смольный повесил трубку, улыбнулся, развел руками. – Все. Попал Кроха. Конкретно попал.

Закурлыкала трубка Язги.

– Я. Слушаю тебя.

Советник разом понизил голос. Выразительно посмотрел на Смольного. Смольный в свою очередь на Эдуарда Александровича.

– Ну, чего стоишь-то? Иди, свободен.

– Понял… Спасибо.

Бочком продюсер отступил к двери, просочился наружу, почти бесшумно, словно в замочную скважину пролез. Исчез, испарился и был тут же забыт.

– Да ты чего, братан? – тревожно переспросил Язга, и Смольный сразу понял, что начались проблемы. – И все подняли? И ничего? Засада, братан…

Вообще-то Смольный и не ожидал, что обойдется совсем без проблем, но, судя по тону советника, на этот раз проблема назревала серьезная.

– Что? – спросил он, когда Язга отключил трубку.

– Люди Крохи слились. Совсем.

– Как слились? – переспросил Смольный.

– Реально. В туман слились. Наши менты по всем их хавирам известным прошли. Все там подняли – пусто. Вообще ни души.

– Засада, – повторил Смольный формулировку советника. – Куда они делись-то? У Крохи почти полторы сотни стволов. Столько людей не спрячешь.

– Может, они за город свалили? – предположил Язга. – Утром еще? У Крохи с ушами все в порядке, и рубит он конкретно. Уже понял, наверное, что объявлять его будут. К войне готовится.

– Если он к войне готовится, почему бычок его до сих пор по Москве топчется? – Смольный уже не скрывал раздражения. Слишком молод он еще был, чувства прятать пока не научился. – Или, ты думаешь, он сюда сам поехал с такими бабками, а «папа» даже не узнал, где его сын делся? Да Кроха за него любого зубами порвет. Любой отец реально порвет. Что же это выходит? – Смольный задумался, побарабанил пальцами по столу. – Что выходит-то? Выходит, что в пролете мы, Язга. Чисто в пролете.

– Да не нервничай ты так, – успокоил его советник. – Нам-то не все равно? Ну, слились они. И что? Все равно Крохе против нас реально не потянуть. У нас две с половиной сотни пехотинцев под ружьем. А еще бычка его в стойло поставим, и полный расклад у нас на руках будет. Увидишь, Кроха один на разбор приедет, лишь бы малого не грохнули.

– Это верно. Это верно. А наш человек от Крохи не объявлялся?

– Нет пока. Молчит. Но обещался позвонить, как только случай удобный вывалится, – сообщил Язга.

– Если до шести звонка от него не будет, сам ему звони, – приказал Смольный. – Пусть объяснит, что за хрень такая творится.

– Ладно, – кивнул советник. – Пацаны готовы. Стволы на месте. Все на мази.

Смольный посмотрел на рюмку, на стоящую тут же бутылку водки, но пить не стал. Одна рюмка – куда ни шло. Больше нельзя. Ему еще разговор сегодня предстоит.

* * *

Дом Челнок выбрал хороший, на отшибе. С трех сторон поле, лес вдалеке. С четвертой, правда, дорога, но ведь деревня, в каждом дворе по собаке – караул. Сунься кто, лай такой поднимется – святые на небе уши ладонями зажмут.

Степану дом не понравился. Телевизора в нем не было, видака не было, музыки не было, даже радио – и того не было. Из чтива только подписка «Науки и жизни» за 1983 год. Плита под газовый баллон. Без баллона, естественно. Горячей воды нет, ванны нет, туалет во дворе, за раскисшим огородом. Пошел. А чего делать-то, коли приспичило?

На очке сидишь, как гордый орел на кавказской вершине. Крылья растопырил – в задницу дует северный ветер, что только с собой не уносит. Ощущения – привет вам, белые медведи. Щели между досками – дом в полный профиль видать и еще полдеревни в придачу. Внизу хлюпает, как в колодце, даже оторопь берет поначалу. Аж замираешь испуганно, глаза, как у филина, осмыслить пытаешься, а не оторвалось ли чего ненароком? При этом следи, как бы еще на кроссовки с непривычки не… того самого. Вместо туалетной бумаги – рваные страницы то ли «Науки», то ли «Жизни». А перед рожей – жирная карандашная надпись поперек двери: «Костя и Вася. Нижний Тагил. ДМБ-91». При чем тут Нижний Тагил? Что они тут делали, эти Вася с Костей? Как они в этой будке вдвоем поместились? Тут таракану и тому на задних лапах стоять придется, если не хочет дверь башкой открывать.

Степан справил нужду, застегнул штаны и побрел через огород к дому. Собственно, и огорода как такового тоже не было. Так, намек на грядки. Целина непаханая.

– Ну, ты и надыбал хату, – буркнул Степан Челноку, пытаясь обтереть кроссовки тряпкой. – Пострашнее не было, что ль? Я там по дороге одну сгоревшую видел. Надо было в ней поселиться.

Тот только усмехнулся, поправил висящий на плече «АКМу».

– Не гони волну, братан. Нормальная хата. Дальняк – фигня. Завтра на нормальный сходишь. Главное, чтобы было чем на него сесть.

– Порадовал, – поморщился Степан. Кроссовки упорно не хотели отмываться и даже наоборот – приобрели конкретный поносный колер.

– А ты думал? Война, братан.

Светлана вышла из комнаты, вздохнула, но промолчала. Выходя замуж за Кроху, она понимала, чем благоверный занимается, какие дела ведет. И отдавала себе отчет в том, что однажды наступит день, когда им придется перейти на осадное положение, забиться в какую-нибудь дыру вроде этой и сидеть, не высовывая носа, может, неделю, может, месяц, а может, и остаток жизни. Странно, но она не чувствовала раздражения из-за отсутствия бытовых удобств.

– Степ, – позвала Светлана, – пойдем поговорим.

– Да ладно, – отмахнулся он. – Я с Челноком поговорил уже, – и пошел в дом.

И одному-то остаться негде. В каждой комнате по бойцу, да на чердаке двое – дорогу пасут.

– Во, жизнь, блин… – пробормотал себе под нос Степан. – Романтика… – В этот момент у него в кармане завибрировал мобильник. Хорошо, что он сразу догнал взять модель с вибрацией. Степан прошел в дальнюю от двери комнату, достал из кармана трубку, спросил, прикрывая губы ладонью: – Алло?

– Степан? Это Ирина… – Шепот нервный. Собранный, но нервный.

– Я узнал, Ир, – Степан чуть не подпрыгнул от радости. – Слушай, у меня отец листок порвал, ну, тот, на котором ты номер записала. Я волновался… А почему ты шепотом говоришь? Ты не одна, что ли?

– Степан, – голос девушки сбился на секунду, пошел клочьями, рваной скороговоркой. – Подожди минуту. Скажи, твой папа может мне помочь?

– Не знаю. Прямо сейчас – не знаю. У него проблемы возникли. А что случилось? – насторожился Степан.

– Понимаешь, тут какие-то люди у подъезда. Человек пять, на иномарке приехали. И, по-моему, у них оружие. А только что кто-то поднимался на площадку, в дверь звонил… Потом с замком возились.

Степан почувствовал, как по его спине побежали мурашки. Размером с крокодила. И такие же холодные.

– Степан… Степан, ты слушаешь?

– Я слушаю, Ира. Слушаю. Погоди… Я что-нибудь придумаю.

– Степан… – Она помолчала, потом призналась: – Мне страшно.

Прозвучало это очень отчаянно и безнадежно. Еще бы ей не было страшно. Любой бы на ее месте испугался.

– Ира, слушай меня внимательно… Ты сколько продержишься? Час сможешь?

– Если только они дверь ломать не станут. Я стопор накинула. Отмычкой… – Пауза и вновь сдавленный шепот: – Вот опять кто-то в замке ковыряется. Подожди, я в кухню уйду. С той стороны дверь открыть нельзя.

– Из квартиры черный ход есть?

– Нет.

– А ты вообще из квартиры выйти можешь?

– Нет. Там парень какой-то между этажами стоит. Я в глазок смотрела…

– Черт. Ладно. Я сейчас приеду. Главное, не паникуй.

Последнюю фразу он сказал уже едва ли не в полный голос, совершенно забыв об осторожности. И тут же услышал за спиной:

– Ты с кем это базары катаешь, братан?

– Что?

Степан резко повернулся. На пороге стоял Челнок.

– Я спрашиваю, кому звонил?