Текст книги "Проба пера"

Автор книги: Иван Сербин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Иван Сербин
ПРОБА ПЕРА

Пролог

Серебряный Бор выглядел роскошно не только осенью, но осенняя роскошь была особенной. Солнце уже почти село, но последние его лучи все еще полыхали на верхушках тощих берез и серебряных тополей. По серой змеиной коже Москвы-реки скользнули алые искры. Тот же невидимый маляр окрасил розовым и заборы ближайших дач, и асфальт на площади, и бока троллейбусов, и мутноватое стекло остановки. И даже военкомат – местная достопримечательность и тоскливый ориентир окрестных мальчишек – заполыхал здоровым рубиновым огнем.

Божа даже крякнул от удовольствия, паркуя «БМВ» на небольшой площади напротив здания военкомата. Он цокнул языком и покрутил головой, размышляя, а не прикупить ли ему здесь, в Серебряном Бору, себе домик. А что? Место отменное, соседства более чем солидные. Певцы разные живут, деятели искусства. Боже было плевать и на деятелей в общем, и на само искусство в частности. Из всех видов искусств он ценил одно – искусство делать деньги, но… хорошего общества был не чужд. И то сказать, гуляют люди цивильно, по уму. Никто по ночам, от большого веселья и молодецкой удали, не палит из помповиков по воронам. Близость столицы опять же. Каких-то пятнадцать минут – и ты в самом центре златоглавой, Белокаменной.

С другой стороны, тут же подумал Божа, а на фига ему все это? Дела у него в другом городе, куски его тоже не здесь, бригады своей в Москве нет. На черта ему тогда дом в Серебряном Бору? Лучше уж в Крыму. В Сочи. Или в Ялте. Там хотя бы море. А тут пруд. Чистый, конечно, но все-таки пруд. Большая лужа.

Вот так подумал Божа и даже ощутил некоторое разочарование. Противоречивость характера.

Он посмотрел на часы. До встречи оставалось чуть более трех минут. Божа ценил точность. Да и без охраны ему было не слишком уютно. Отвык. Хотя врагов в Москве у Божи не имелось, но вот томился в груди чугунок с бедой. Пыхтел, доходил. Истекал паром тоски. С чего бы?

Без двух минут девять к военкомату подъехал троллейбус. Развернулся лениво. Выбралась из него компания изрядно подгулявших салажат. Мужик еще с портфелем и в пенсне. На вид – типичный лох. А вот за очкастым этим лохом и появился человек, которого Божа ждал. Что странно. Обычно такие люди на троллейбусах не ездят.

Божа настолько удивился, что даже начал оглядываться – может быть, упыри ментовские где-то рядом крутятся? Но, не считая пары мнущихся на остановке поодаль военкоматовских крыс, площадь была пуста.

Человек пересек площадь, подошел к «БМВ». Божа предусмотрительно открыл дверцу.

– А чего на троллейбусе-то? – полюбопытствовал он.

– А почему нет? – ответил человек, опускаясь на переднее сиденье.

– Да странно как-то. Не в уровень тебе в дрезинах кататься.

– А на чем мне было ехать? На «Линкольне»? Чтобы все окрестные менты через пять минут здесь собрались посмотреть, кто это тут такой красивый прорисовался?

Божа усмехнулся:

– Да хрен их удивишь «Линкольнами». Тут такие зубры хавиры имеют – туши свет. Не то что на «Линкольнах» – на самолетах летают.

– Это их дела, – пожал плечами человек. – А по мне, чем тише, тем спокойнее.

– Базара нет, – согласился Божа. – Так что за дело-то у тебя такое важное, что пришлось аж в Москву ехать?

– Дело, – человек оглянулся, словно бы проверяя, не следят ли за ними. – Дело, дорогой товарищ, срочное и важное. Заказали тебя.

Божа сразу помрачнел. Не в первый раз у него отыскивались недоброжелатели и не в первый раз ему сообщали о заказе. Его пугал не заказ как таковой, а то, что рано или поздно заказ должен был сработать, хотя бы исходя из элементарной теории вероятностей.

– Базар катался? – спросил он.

– Наколку дали.

– Реальную?

– Реальнее не бывает, поверь мне.

Божа подумал, кивнул. Он поверил.

– Кто информацию слил?

– Божа, дорогой, мы же не в ментовке, чтобы подобные вопросы задавать, – улыбнулся человек.

Прав был собеседник, не в детском саду. Не принято в их кругу о таких вещах спрашивать. Тем более что оба они – люди реальные и за свой базар отвечающие. Божа собеседнику доверял. Тот пару раз давал полезную информацию и никогда пустым базаром не гремел.

– Я имел в виду, твой сливщик – мужчина надежный?

– Очень надежный, – кивнул человек и снова оглянулся. – Очень.

– Хм… – Божа снова задумался, оценивая ситуацию. Ладно. Заказ – не беда. Заказов бояться – в лес не ходить. Главное, что информация пришла к нему раньше, чем исполнитель заказа. – А он не звенел насчет заказчика?

– Звенел. ФСБ тебя заказала, дорогой.

– ФСБ? – искренне удивился Божа. – Зачем бы это ФСБ меня валить?

– Они всех валят, – пожал плечами человек. – Точнее, не сама ФСБ, а спецы из бывших. Ну, и ментовские там суетятся. Из честных. Работнут двух-трех больших «пап», а потом поворачивают дело так, будто это одна из местных бригад чисто беспредельничает. Ждут, пока наши, как волки, перегрызутся между собой. Теперь понимаешь, почему мы в Москве разговариваем, а не в ресторане нашем каком-нибудь? Ни ты, ни я оттуда до дому бы не доехали.

– Значит, от них заказ пришел?

– От них, – подтвердил человек.

Теперь уже Божа не мрачнел. Теперь он напрягся. Когда за дело берется ФСБ – туши свет, заказывай музыку. Там такие волки матерые, что только молиться и остается. Он-то надеялся, что кто-то из мальков поозоровать надумал.

– Может, твой сливщик и исполнителя назвал? – прищурился Божа.

– Назвал.

Это была хорошая новость. Просто отличная. Городок у них не слишком большой. Отыскать в нем нужного человека – вопрос даже не дней, а пары-тройки часов. А там уж дело техники. Можно прикинуться, что заказ выполнен, а потом под этим соусом выйти на заказчиков и закопать их всех где-нибудь в лесу. А можно в открытую играть. Вариантов – тьма.

Божа потянулся за сигаретой, «Мальборо лайт», закурил. Ему стало полегче. Все оказалось не так плохо, как представлялось в начале разговора.

– Человек свой? Или со стороны наняли?

– Их профи.

– Кто-нибудь его в лицо знает?

– Знает.

– Кто?

– Ты, например, – человек улыбнулся.

В груди у Божи с чугунка слетела крышка и пар тоски и тревоги повалил столбом.

– И что же это за жиган?

– Я.

– Ты?

Божа проглотил это «я», как ложку рыбьего жира. Он хмыкнул, поерзал, якобы невзначай опуская руку под сиденье, где лежал его «ТТ». Шум, конечно, будет. Если менты рядом, могут и принять его реально. Да уж лучше на нарах, чем в гробу.

Собеседник не дал ему шанса. Он резко запустил руку под плащ, вытащил пистолет, увенчанный глушителем, без малейших колебаний приставил к голове Божи и нажал на спуск. Выстрел прозвучал едва различимо. Шипящий плевок и приглушенный стук стреляной гильзы, ударившейся о лобовик.

Божу кинуло на дверцу. Он стукнулся головой об оконное стекло, на котором повисли жирные алые капли.

– Спи спокойно, дорогой товарищ, – пробормотал человек, свинчивая глушитель и убирая его в карман плаща.

Затем он тщательно протер пистолет, приподнял обмякшую руку мертвого и приложил пальцы к рукояти и курку. Оружие человек кинул на коврик, рядом с сиденьем.

– Ну вот, вроде бы все, – удовлетворенно констатировал он и выбрался из машины.

Захлопнув дверь, человек наклонился и заглянул в окно, словно оценивая результат своей работы. Ничего. Нормально. Внешне, во всяком случае, сомнений в самоубийстве не возникает.

Человек вздохнул, словно портовый рабочий, в одиночку разгрузивший насыпную баржу, и направился к остановке. Благо, троллейбус как раз пошел на разворот.

* * *

Божу нашли утром, подняв на ноги не только людей из личной гвардии, но и тех парней группировки, кто не был занят выполнением своих «служебных» обязанностей.

Божа обещал вернуться к двенадцати-часу ночи. В пять минут второго один из охранников набрал номер Божиного мобильника. Телефон молчал. В два часа встревоженные охранники подняли бригаду «в ружье». В десять минут седьмого Божин «БМВ» был обнаружен в районе Серебряного Бора нарядом ППС. Информация пришла на пульт дежурного по городу, оттуда в местное ОВД и только потом, по хорошо проплаченным каналам, к «своим» ментам, а уже от них – к Божиному советнику.

Через тридцать пять минут после получения информации бригадир в сопровождении десятка бойцов прибыл в Москву.

Божа мирно «дремал» за рулем с девятимиллиметровой дырой в виске. На коже остались пороховые ожоги. На первый взгляд – типичное самоубийство. Если бы не два «но». Первое – под пальцами у Божи валялся австрийский «глок», в то время как под сиденьем был припрятан «Токарев тульский». Божа никогда не пользовался импортными стволами, предпочитая именно «ТТ». И второе – он никак не походил на самоубийцу вчера вечером. Выглядел цветуще и расслабленно, радовался жизни и обсуждал планы на будущее. Одним словом, Божина бригада в самоубийство не поверила.

Крупицы порохового нагара легли очень кучно, стреляли, вне всяких сомнений, в упор. Убийца сидел вместе с жертвой в машине. В пальцах Божи был зажат сгоревший до фильтра окурок любимого «Мальборо лайт», но пепла на полу почти не оказалось. Из чего сделали вывод, что Божа мирно, без напрягов, беседовал с собственным убийцей, курил и стряхивал пепел в пепельницу.

Ситуация осложнялась тем, что Божа был невероятно осмотрителен и обладал звериным чутьем на опасность. Он никогда не подпустил бы близко чужака и никогда не поехал бы в одиночестве на встречу с человеком, насчет которого имелись хоть малейшие сомнения.

И если относительно мотивов убийства можно было сделать хоть какие-то предположения, то вопросы о киллере вызывали лишь недоуменное пожатие плеч.

* * *

Вячеслав Аркадьевич Мал одоел кашу и отодвинул тарелку. Честно говоря, кашу он терпеть не мог. Любую. Но года полтора назад ему пришлось обратиться в клинику по поводу резких болей в желудке. Диагноз был не слишком страшным, хотя и приятным его никто не назвал бы. Язва. Гастроэнтеролог, профессор, светило российского масштаба, мило улыбался, заглядывая в окуляр гастроскопа, пока лежащий на кушетке Вячеслав Аркадьевич позорно давился трубкой-зондом. Чувствовал себя Мал ов этот момент, как проститутка на братковском «субботнике», и готов был задушить профессора собственными руками. Профессор осуждающе качал головой: «Совсем вы, голубчик, свой желудочек укатали. Должно быть, остренькое любите кушать? Копчененькое?» Вячеслав Аркадьевич только мычал немо и страдальчески жмурился. Лицо его было пунцовым, а по бульдожьим щекам текли ручейки пота. «Напрасно, голубчик, совершенно напрасно вы не щадите собственный организм. Вот вам и результат. Хотя, если вы, голубчик, будете относиться к своей язве с уваженьицем, то и она не станет вас донимать, – с мягкой улыбкой сообщило медицинское светило. – Разумеется, вашу язву можно удалить хирургическим путем, но…»

«Но» было явно лишним. Вячеслав Аркадьевич не признавал хирургического пути, кроме разве что самых экстремальных случаев.

С другой стороны, он не собирался прислушиваться к советам какого-то коновала. Месяц еще ему удавалось пить и есть в свое удовольствие, пока очередной приступ не скрутил его с такой силой, что Вячеслав Аркадьевич грешным делом решил: все, каюк, допрыгался.

Зато теперь каждое утро он начинал с большой тарелки геркулесовой каши и стакана молока. И ничего. Привык. Даже морщиться перестал.

Сейчас Мал оотодвинул тарелку, залпом допил молоко и потянулся за сигаретой. Отсутствие в меню жареного, равно как перченого, копченого, соленого и прочего вкусного, раздражало, особенно по утрам, но… Чего не сделаешь ради себя, любимого?

Тем не менее сегодня вечером Вячеслав Аркадьевич планировал нарушить профессорский запрет, причем нарушить усердно и от души. Не каждый ведь день дети женятся? А что может быть постыднее и пошлее, чем жрать на свадьбе собственного сына кашу?

– Слава! – Света – жена Вячеслава Аркадьевича, тридцатидвухлетняя, ухоженная, невероятно красивая женщина, – покончила с фруктовым салатом и взяла с тарелки гренку, запивая ее апельсиновым соком. – Мы с Димочкой вчера заезжали в «Пассаж»…

Света улыбнулась. Пожалуй, подумал Вячеслав Аркадьевич, она слишком хороша для меня. Слишком. Он, пятидесятилетний, квадратный, могучий. Тело его напоминало мешок, под завязку набитый булыжниками. Кряжистый, с неимоверно широкой, хотя и чуть обрюзглой шеей, Вячеслав Аркадьевич производил впечатление человека-горы. Как будто Аю-Даг вдруг снялся со своего исторического места и заявился в Москву, где его экипировали по последнему писку «новорусских» цен.

Семья Мал опредставляла собой обоюдовыгодный контракт. Света знала, сколько стоила, а еще знала, что есть человек, готовый платить за красоту. Ее устраивало существующее положение вещей, и до тех пор, пока в жизни Вячеслава Аркадьевича не произошло катастрофических перемен к худшему, ей можно было доверять.

Наличие у Вячеслава Аркадьевича двух детей от первого брака – сыновей Степана и Дмитрия – не являлось для Светы сколь-нибудь решающим фактором. Она прохладно здоровалась с вечно замкнутым двадцатитрехлетним Степой и улыбчиво с деликатным девятнадцатилетним Дмитрием, которого называла не иначе как Димочкой. Диме Светлана нравилась, и постепенно между ними установились вполне дружеские отношения. Степан же мачеху ненавидел тихой и искренней ненавистью.

– Сколько? – спросил Вячеслав Аркадьевич, вытирая губы салфеткой.

– Двенадцать, – спокойно ответила Света.

– И на что нынче такие цены?

– На шубы, милый.

– Они эти шубы золотыми нитками, что ли, сшивают? – удивился Вячеслав Аркадьевич.

Шубы были слабостью Светы. Впрочем, Вячеслав Аркадьевич мог себе это позволить.

– Милый, ты отстал от жизни, – спокойно ответила женщина. – Это почти даром!

– Для кого даром? – Мал оподнялся, тяжело вышел в кабинет. Из встроенного в стену сейфа он достал пухлую пачку денег. Добавил недостающее из бумажника, вернулся в гостиную. – В стране полная… А у них цены растут. Что делается? – спросил словно бы сам себя, кладя банкноты на стол. – Почему ты не пользуешься кредитными картами?

Света пожала плечами.

– Какая разница? – И, пожалуй, была права. Лишний раз светиться перед властями с внушительными покупками уж совсем ни к чему. Она осторожно промокнула губы, поднялась из-за стола, взяла деньги, небрежно сунула в сумочку. – Я побежала, милый.

Наклонилась, коснулась дряблой щеки мужа краешком губ, стараясь не смазать помаду. На Вячеслава Аркадьевича пахнуло изысканным ароматом духов.

– Подожди, – поднял руку он. – Вадик тебя отвезет.

– Спасибо, но я тороплюсь, – Света взглянула на часы. – Мне в кучу мест нужно успеть. Сперва в клуб, потом в салон, потом еще с подарком новобрачным возиться…

– Я уже купил Димке подарок, – заметил Вячеслав Аркадьевич.

– Это ТВОЙ подарок. А я хочу сделать СВОЙ.

– Я уже купил подарок, – повторил Мал о.

– Хорошо, – согласилась Светлана. Как хочешь.

Димочка женится. Это знали не только все родственники, но и друзья, и друзья друзей, и ребята в бригаде. В пять свадьба… Нет, венчание тоже состоится – куда ж по нынешним временам без него? – но это завтра, а сегодня ЗАГС и шикарное застолье в банкетном зале элитного пансионата «Сосновый бор».

– Кстати, милый, ты бы поговорил со Степаном. Вчера он снова явился в начале пятого утра и, по-моему, изрядно навеселе. Мне не нравится то, что с ним происходит, – тон у Светланы был легким, без нажима и осуждения, в нем звучало лишь усталое знание. Оно и понятно, всяких людей девочка повидала на своем веку. – Компании, загулы… И потом, возможно, это покажется тебе несправедливым, но Степан, несмотря на возраст, слишком инфантилен. В отличие от Димочки, кстати.

– Постой-ка, – Мал онахмурился. – Что это еще за словцо такое дебильное? Инф… Ты можешь говорить нормально, по-русски?

– Могу, дорогой. – Светлана улыбнулась. – Инфантильный человек – это человек с детской психологией и соответствующей манерой поведения. Ему необходим родитель. Он капризен и знает, что, если придется отвечать за базар, всегда найдется близкий человек, который и возьмет на себя всю ответственность.

– Погоди. Ты хочешь сказать, что Степка – маменькин сынок?

– Папенькин.

– Так! – Мал оподнял пухлый палец. – Запомни, Степка – мой сын. Хорош он или плох, но он – мой сын. Возможно, я не слишком много уделяю ему времени. Возможно. Но это наше с ним дело, и тебя оно не касается, ты поняла?

– Поняла, милый.

Светлана, похоже, даже не обиделась. Честно говоря, плевать ей было на Степана. Обладая достаточно богатым жизненным опытом, она понимала – с таким характером Степан протянет недолго. В самом удачном случае – месяц-другой после смерти отца. Он не привык быть один, не привык брать на себя ответственность за собственные слова, а в ИХ мире таких людей не любят. Мал обыл прав относительно своих отношений со Светланой. Обоюдовыгодный контракт. Умышленно или нет, но Вячеслав Аркадьевич постоянно подчеркивал тот факт, что существует пропасть, разделяющая Светлану и его семью. Время от времени Светлане казалось, что она начинает испытывать какие-то чувства к этому громадному, сильному, но очень одинокому человеку. Однако Вячеслав Аркадьевич своими «семейными» замечаниями постоянно низводил ее до уровня обычной покупки. Красивой куклы из дорогого супермаркета. Поиграл и поставил в угол. Не станет же кукла лезть в семейную жизнь своего хозяина, верно? Светлана реагировала адекватно. «Заплатили? Получите. А вот чувства в стоимость покупки не входят. Извините». Ну и деньги. Если уж ты – дорогая кукла, то цени себя дорого и заставляй за «дорого» платить втридорога.

– Извини, милый, мне пора. – Светлана поднялась и вышла из комнаты.

Вячеслав Аркадьевич помрачнел, обернулся, поманил к себе пальцем Вадима. Вадим состоял при нем кем-то вроде ординарца.

– Вадим, кто за Степкой вчера присматривал?

– Денис с Павлом. – Вадим понял, что ничего хорошего охранников не ждет.

– Где они? – поинтересовался Вячеслав Аркадьевич.

– Еще не приехали. Сегодня же другая смена. Они с пацанами к свадьбе готовятся. Подарок и все такое…

– Вызови.

– Сюда?

Вячеслав Аркадьевич подумал, затем решительно тряхнул головой.

– Сюда не надо. В офис вызови. К часу, – добавил он. – А Димка где?

– К невесте с утра пораньше умчался. Платье, фур-фур, все дела… – Вадик улыбнулся.

– Кто-нибудь с ним поехал?

– Борик с Паней.

– Оделись-то хоть по форме? – чуть отошел Вячеслав Аркадьевич.

– А как же, – улыбнулся Вадим. – Димка вообще на «лимон» грин тянет. За такого парня кто хочешь замуж выйдет.

– Только ты ему этого не говори, – вздохнул Мал о. – Тогда вот что, Вадим, не в службу, а в дружбу, сходи вытряхни из постели Степку. Пусть спустится. У меня к нему разговор есть.

– Хорошо, Вячеслав Аркадьевич, – ординарец взбежал по лестнице на третий этаж, на ходу доставая из кармана сотовый и набирая номер.

Дом Мал опредставлял собой вполне приличный трехэтажный особняк, стоящий в охраняемом поселке и мало отличающийся от домов большинства современных российских онассисов. Красный кирпич, искусственная черепица, три этажа с мансардой, башенки, тонированные стекла арочкой, под готику, камин, сауна, бассейн, забор с телекамерами по периметру, отдельно дом для гостей и для охраны, отдельно гараж для гостевых машин, вдоль асфальтовых дорожек электрические фонари, стилизованные под начало века. Плюс автономная система жизнеобеспечения.

Света процокала каблучками по ступеням. Глухо, не разобрать слов, сказала что-то охране на первом этаже. Засмеялась. Вячеслав Аркадьевич вздохнул. Вот если бы она его еще и любила, цены бы их союзу не было.

Загудел подъемный механизм – поползли вверх ворота гаража. Рычание двигателя. Светин «Ниссан» проехал мимо дома к воротам.

На третьем этаже что-то с грохотом опрокинулось. Вячеслав Аркадьевич терпеливо ждал. Что-то заорал возмущенно Степан. Видать, Вадим его действительно вытряхнул.

– Да отпусти ты меня! Руки убери, говорю! – Это уже на лестнице.

Щенок, а гляди как лает. Дай ему волю – вцепился бы Вадиму в горло. Мал опокачал головой. Рановато мальчишка начал характер проявлять. Впрочем, сейчас вся молодежь на один манер кроена. Кроме Димки. Этот в мать пошел. Тихий, спокойный, никогда голос не повысит. «Доброе утро, папа. Доброй ночи, папа». Золото, а не сын.

А Степка… В него. Тот еще характер. Сам Вячеслав Аркадьевич в двадцать тоже никак не тянул на звание «образцовый комсомолец». Но одно дело – он, и совсем другое – Степка. Его сын, его надежда, должен вырасти иным. Солидным, уважаемым человеком. Что бы ни говорили скептики, а бардак-то в стране рано или поздно закончится. Вячеслав Аркадьевич понимал это лучше, чем кто бы то ни было. И тогда ребята со светлой головой, хорошим образованием и безупречной репутацией будут в большой цене. Умные люди уже сейчас готовили смену. Гарвард, Йель, Оксфорд, Кембридж. Юристы, адвокаты, бизнесмены. Степан должен плавно влиться в их ряды.

Как там сказала Светлана? Инф… Инф… Черт!

На ступеньках показался бесстрастный Вадим. Охранник тащил за собой взъерошенного, опухшего после вчерашней вечеринки хозяйского отпрыска. Свел на второй этаж, подтолкнул к столу, сам остался у лестницы.

Насупившийся Степан тускло взглянул на отца, хмыкнул, плюхнулся на стул, потянулся за бутылкой минералки.

– Что, плохо, да? – улыбаясь, спросил Вячеслав Аркадьевич. – Головушка, наверное, бо-бо, да? Во рту как кошки нас…и?

Степан сцапал бутылку, припал к ней губами. Вячеслав Аркадьевич поднялся, подошел к сыну, лениво махнул рукой. Бутылка отлетела в противоположный угол комнаты и, ударившись о стену, брызнула сотней осколков. Шипящие потеки протянулись до ковра и впитались, оставив после себя темные пятна.

– Ты че? – воскликнул Степан, скопировав интонации отца, но при этом все-таки закрылся рукой и втянул голову в плечи.

Вячеслав Аркадьевич, не меняя позы, вкатил сыну затрещину. Тот опрокинулся вместе со стулом, да так и остался лежать, глядя на отца со страхом и ненавистью.

– Не умеешь пить – не пей, – миролюбиво произнес Вячеслав Аркадьевич. – Еще раз напьешься, пеняй на себя.

– Лучше бы я вообще домой не пришел, – отчаянно выдохнул Степан. – Снял бы телку у «Интуры» и к ней подался…

Вячеслав Аркадьевич опустился на корточки, сгреб майку сына огромной лапищей и рывком притянул к себе. Затрещала материя. Майка поползла по швам.

– Прибью, – тихо, но очень внушительно пообещал Мал о. Он отпустил майку, поднялся, вернулся к столу, но садиться не стал. Взял со стола стакан, отпил. – Кстати, ты знаешь, что такое инф… инфанилиновый человек?

– Чего? – не понял Степка. – Какой «инфанилиновый»?

– Короче, это означает – «маменькин сынок».

– Может, инфантильный?

– Вот-вот, – ничуть не смущаясь, согласился Мал о. – Так вот, Светлана сказала, что ты – он самый и есть.

– Светка? – окрысился Степан. – Да пошла она…

– Еще раз вякнешь про Светлану – не посмотрю, что сын. Шею сверну, – пообещал Вячеслав Аркадьевич. – Собирайся, поедешь в институт.

– Не поеду, – с вызовом выкрикнул Степан. – У Димки свадьба сегодня, забыл?

– Поедешь, – ласково кивнул Вячеслав Аркадьевич. – А на свадьбу и после института не опоздаешь. К пяти прямо в ЗАГС приедешь. Вадим, – посмотрел он на ординарца, – отправь этого орла в институт. Но сначала забери у него все деньги. И скажи ребятам, чтобы не вздумали одалживать. Ни копейки! Узнаю, что дали денег, – руки повыдергиваю.

– Хорошо, Вячеслав Аркадьевич, – едва заметно улыбнулся Вадим.

– Все, – Мал овернулся в кресло. – Можешь идти.

– На хрена мне такая жизнь. В жопу. Как в тюряге, – парень зло сверкал глазами. – Чихнуть самому нельзя. Вечно эти псы за спиной топчутся. Лучше бы ты меня в детский дом отдал. Или в интернат.

Вячеслав Аркадьевич смотрел на сына. Лицо его оставалось непроницаемо-спокойным. Вадим подхватил Степана под локоть, помог подняться.

– Пошли.

Тот покорно поплелся следом. Он лучше других знал: как отец скажет, так и будет. Характер. Мал оеще различал их шаги на лестнице, когда зазвонил лежащий на столе сотовый. Вячеслав Аркадьевич поднял его, нажал клавишу «ответ».

– Я, – сказал он просто.

– Вячеслав Аркадьевич, – произнес в трубке голос охранника, что нес вахту у ворот. – Боксер с Пестрым приехали, Философ и Челнок. С ними еще один, фраер какой-то…

– Пропусти, – приказал Мал ои сунул трубку в карман пиджака. Пришла пора заняться делами.

Вячеслав Аркадьевич посмотрел в окно. Черный «Гранд-Чероки» аккуратно полз по дорожке. Через затененные стекла нельзя было разглядеть водителя, да и пассажиров тоже. Мера предосторожности. Пустяк, но именно пустяки зачастую и спасают жизнь. Именно пустяки, а вовсе не высококлассная охрана. Хотя последняя пока еще никому не мешала. Время такое, жизнь такая.

Вячеслав Аркадьевич неспешным, тяжелым шагом пересек гостиную, прошел по длинному, затененному коридору и толкнул дверь кабинета.

– Вот мы и дома, – пробормотал он, опускаясь в массивное кресло.

Мал опотер квадратный подбородок, помял пальцами щеку. Что-то сдавать он начал в последнее время. Или просто усталость копится?

В груди щемит… Нехорошо как-то. Вроде не язва, язва болит по-другому, остро, как будто кто в кишках шилом ковыряет. А тут ноет. Главное, не в животе ноет, а в груди. Надо бы этому лепиле очкастому показаться, так ведь на больничку уложит. А тут дела крутятся – мама дорогая.

На лестнице послышался шум шагов, громкий разговор. Слов из-за дубовой двери было не разобрать, но голос Вячеслав Аркадьевич узнал.

Громче всех болтал Пестрый – самый молодой из «ближнего круга». Едва за четвертак перевалило парню, но уже весь на понтах.

Баском вторит Боксер. Бывший спортсмен. Мощный, как совковый бульдозер, сорокалетний мужик, всегда стриженный под «бильярдный шар». Внешность Боксера подвела. Бабы от него шарахались, что черт от ладана. Нос сломан, да не просто сломан, а сплющен. Ночью такого в подворотне встретишь – все, относи. А уж когда Боксер злиться начинает, тут уж вообще можно заупокойную петь.

Остальные молчат. Однако Вячеслав Аркадьевич и так знал, кто приехал. Философ – Борис Борисович Савенко. Большой дока в области аналитики. Любую ситуацию по косточкам разберет. На десять… Нет, на пятнадцать шагов вперед думает.

Четвертый – Саша Челнок. Погоняло «Челнок» Александр Яременко получил в честь места рождения – города Набережные Челны. Там его Мало и подобрал. Дельный оказался мужик. Хваткий. Не такой умный, как Философ, зато на все руки мастер. И волыну достанет, когда нужно, и калганом поварит. А на «стрелках» Челноку и вовсе цены не было. Спокойный, уравновешенный, он служил идеальным противовесом вспыльчивому Пестрому. Вячеслав Аркадьевич подозревал, что, если бы не Челнок, свой двадцать пятый день рождения Пестрый встретил бы в какой-нибудь старой могилке на заброшенном кладбище.

Пятый… Этот понятно, почему молчит. Он здесь гость. И ему, конечно, хорошо известно, в чей дом он приехал. А еще он понимает, что при неблагоприятном развитии событий этот дом может стать последним домом, который он увидит на грешной земле. Так что парню было над чем подумать. С другой стороны, за него держал мазу реальный, очень солидный человек. Не получи Вячеслав Аркадьевич от него малявы, никаких разговоров вообще не было бы. А так… посмотрим, посмотрим.

В дверь постучали.

– Входите, входите, – нарочито радушно отозвался Вячеслав Аркадьевич.

Он любил играть «доброго дядюшку», простовато-рассеянного колхозного пахаря. Своих, конечно, это не обманывало, а на чужих действовало.

Дверь открылась, и приехавшая компания вошла в кабинет. Гостя зажали где-то в середине. На всякий случай. И броситься – не бросится, и убежать – не убежит.

Следом вошел охранник, остался у двери, перекрывая выход.

Чужак производил странное впечатление. Он являлся образцом «размытого возраста». На первый взгляд ему можно было дать лет двадцать пять. Однако легкие сеточки морщин вокруг глаз и упрямо поджатых губ и седина делали его старше. Зато на щеках парня играл здоровый румянец, а кожа была не просто чистой – по-детски нежной, что зрительно возраст сглаживало. У гостя была тонкая, чуть неуклюжая фигура подростка. Да и легкомысленный джинсовый костюм не добавлял солидности. Одним словом, Мал о, очень хорошо разбирающийся в людях, не смог определить его возраст. Ему могло быть как двадцать пять, так и тридцать пять.

Парень не стал оглядываться. Однако Мал оотметил его взгляд. Мгновенный, острый, оценивающе-запоминающий. «А ведь парень не промах, – подумал Вячеслав Аркадьевич. – Такому палец в рот не клади. Такой своего не упустит, еще и чужого прихватит».

– Проходите, проходите, присаживайтесь, – он улыбнулся почти безмятежно.

– Привет, Кроха, – сказал Боксер, протягивая для пожатия руку и шумно плюхаясь на ближайший стул.

Остальные ограничились кивками. Даже обычно болтливый Пестрый предпочел держать рот закрытым. Гость остался стоять в стороне, молча ожидая, пока хозяин дома соблаговолит обратить на него внимание.

– Присаживайтесь, – предложил ему Вячеслав Аркадьевич. – Присаживайтесь, не стесняйтесь.

– Спасибо, – гость послушно присел на дальнем конце стола, сцепил пальцы рук в замок.

– Насколько я понял из переданного мне письма, у вас ко мне какое-то дело?

– Именно, – гость улыбнулся. Скупо, словно улыбка его стоила денег. – А если вы читали его достаточно внимательно, в чем я лично не сомневаюсь, то поняли, что дело это – не просто дело. А жизненно важное для вас дело.

Пестрому не понравился тон, которым это было сказано. Ему не понравилась и спокойная уверенность чужака.

– Слышь, – насупился он. – Ты че, крутой, да? На кого тянешь, лосяра?

– Помолчи, – остановил его взмахом руки Мало.

– Не, ну а чего он?

– Разбей понт, братан, – поддержал Вячеслава Аркадьевича Боксер.

Вячеслав Аркадьевич откинулся в кресле и с интересом уставился на гостя. Тот в свою очередь смотрел на хозяина дома. Самое главное, что понравилось Мал о, – во взгляде парня не было ничего. Трус бы вообще опустил глаза. Смелый смотрел бы с вызовом. А в глазах этого человека эмоций не было вообще.

Война взглядов продолжалась несколько минут. Наконец Вячеслав Аркадьевич кивнул:

– Да, я внимательно прочел письмо. Причем не поленился, дважды прочел, но, сказать по правде, так и не понял, о каком же деле идет речь?

– Сейчас объясню. – Тон сменился на дружеский. Гостю бы расслабиться, почувствовать себя более свободно, но он даже позы не поменял. Остался сидеть, как сидел. Слегка напряженный, готовый к любой неожиданности. – Вы, несомненно, в курсе того, что происходит в вашем мире. На языке ментовских протоколов это называется «передел сфер влияния». Проще говоря, кто-то затеял гнилое мочилово. Первым был Саша Вяземский. Помните, наверное?