Текст книги "Воспоминания советского посла. Книга 2"

Автор книги: Иван Майский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 45 страниц)

«Это соглашение заключено при том непременном условии, что если по мнению любого правительства (т. е. британского или канадского. – И. М.) предоставленные соглашением преимущества в отношении любого вида товаров будут полностью или частично подорваны в силу прямого или косвенного воздействия на цены данного вида товаров с помощью государственной акции любой иностранной державы, то соответственное правительство настоящим заявляет, что оно использует полномочия, которые оно имеет сейчас или получит в дальнейшем, для запрещения ввоза из такой иностранной державы – в прямой или косвенной форме – таких товаров на срок, необходимый для сохранения или поддержания установленных этим соглашением преимуществ»[40]40
  W. P. and Z. K. Соates. A History of Anglo-Soviet Relations, London, 1944, p.435.


[Закрыть].

По существу речь шла о лесе, на который Канада получала от Англии таможенную скидку в 10%, и о праве британского правительства по первому требованию канадцев запрещать импорт в Англию советских лесопродуктов.

Беннет во время переговоров требовал, чтобы в 21-м параграфе был прямо поименован СССР, но более осторожная английская делегация на это не пошла. Она предпочла в дипломатическом документе ограничиться общей формулой. Однако между Беннетом и Чемберленом было заключено «джентльменское соглашение» о том, что английское правительство примет необходимые законодательные и административные меры против «советского демпинга» (особенно в области импорта леса), а так как это противоречило букве и духу советско-английского торгового соглашения 1930 года, заключенного еще при лейбористском правительстве, то Чемберлен и Болдуин обязались денонсировать названное торговое соглашение. В результате 16 октября 1932 г. советское посольство в Лондоне получило ту ноту, которой сэр Эсмонд Овий встретил меня на завтраке в британском посольстве в Москве.

Денонсирование советско-английского торгового соглашения 1930 года вызвало большое волнение в торговых и лейбористских кругах. Сразу посыпались протесты и запросы о причинах столь необычной акции. Оттавские решения в одинаковой степени касались торговли со всеми иностранными державами, но только в отношении СССР английское правительство прибегло к столь крутой мере, как разрыв торгового соглашения. С капиталистическими державами оно было гораздо деликатнее: им со всей необходимой дипломатической вежливостью было предложено вступить в переговоры о внесении в существующие торговые договоры некоторых изменений, ставших необходимыми в результате Оттавы. Особая дискриминация по адресу социалистического государства была совершенно очевидна. И лица, и группировки, так или иначе заинтересованные в развитии советско-английских коммерческих отношений, были удивлены и встревожены. Для каждого среднего англичанина «trade» («торговля») – высшее божество. Ему он поклоняется, о его интересах печется. Как же было но волноваться, когда шаг, предпринятый британским правительством, грозил поставить препятствия на пути торговли с такой большой страной, как СССР?

Правительству пришлось изворачиваться и «объяснять» свои действия. Уже 18 октября, на следующий день после вручения ноты Саймона советскому посольству, Томас, занимавший тогда пост министра доминионов, в ответ на запрос в палате общин сказал, что решение о денонсировании советско-английского торгового соглашения объясняется в первую очередь тем, что «взяв на себя обязательства по оказанию имперских преференций, мы (т. е. британское правительство. – И. М.) должны позаботиться о том, чтобы ни одна страна не сорвала наших усилий путем демпинга с помощью «потогонных» товаров»[41]41
  «Parliamentary Debates. House of Commons», vol, 269, col. 11.


[Закрыть].

Итак, Томас мотивировал акцию британского правительства интересами внутриимперской торговли. Несколько иные объяснения дал заместитель премьера Болдуин, выступивший в палате общин два дня спустя, заявив, что основным недостатком торгового соглашения 1930 года является статья о наибольшем благоприятствовании. Болдуин продолжал:

«Наши продажи России во мною раз меньше их продажи нам. Поэтому мы считали, что торговое соглашение должно быть аннулировано. Одновременно мы сказали им, что готовы заключить, если они желают, новое соглашение, которое лучше обеспечило бы наши позиции… и дало бы нам возможность приостанавливать их импорт в случае, если импортируемые товары наносят ущерб любой из наших собственных отраслей промышленности…»[42]42
  Ibid., col. 449-450. («Parliamentary Debates. House of Commons». – V_E).


[Закрыть]

Как видим, Болдуин на первое место выдвигал интересы британской промышленности, которые якобы могли пострадать от советского импорта.

Все это звучало малоубедительно и было больше похоже на казенные «отписки», чем на объяснение действительных мотивов английского правительства. Ясность в положение внес министр финансов Н. Чемберлен, который, отвечая на еще один запрос в парламенте 21 октября, сказал:

«Почтенный джентльмен привел гипотетический случай, когда русское правительство могло бы производить пшеницу дешевле кого-либо другого. Позволю себе спросить, как можно установить издержки производства в России? Как можно сравнивать сравнивать издержки производства в России с какими-либо другими, когда здесь нет ни издержек на оплату процента на капитал, ни инвестиций, пложенных в землю, и т. д., которые имеются в обычном производстве? Очевидно, сравнивать невозможно. При русской системе можно игнорировать различные статьи расхода, которые приводится принимать во внимание, когда речь идет об обычных производителях. Поэтому совершенно ясно, что русское правительство в состоянии «испортить» рынок для всех других торговцев, не подпадая под обвинение в продаже по демпинговым ценам»[43]43
  Ibid., col.532 («Parliamentary Debates. House of Commons». – V_E).


[Закрыть].

Со свойственной ему прямолинейностью Чемберлен выпустил кошку из мешка: все дело, оказывается, было в том, что в СССР господствовала социалистическая система хозяйства (не было, видите ли, ни процента на капитал, ни частных капиталовложений в землю!), которая уже на этой сравнительно ранней стадии развития обнаруживала несомненное превосходство над «обычной» для Чемберлена, т. е. капиталистической, системой хозяйства. Вот где коренилась истинная причина той дискриминации, которую британское правительство проявило в отношении СССР!

Как бы то ни было, но решающий шаг британским правительством был сделан: торговое соглашение 1930 года перестало существовать, и будущее советско-английской торговли повисло в воздухе.

К этому времени наша страна только что закончила первую пятилетку, и закончила успешно, в четыре года, благодаря героическим усилиям советского народа. Мы вступили в пятилетку отсталой, аграрной страной. У нас не было достаточных кадров, и потому для своей индустриализации мы вынуждены были привлечь иностранных инженеров и специалистов, главным образом из США, Германии и Англии. У нас не было современных станков и машин, и потому мы вынуждены были ввезти из-за границы самое разнообразное оборудование. У нас были очень ограниченные средства в иностранной валюте. И все-таки первая пятилетка была закончена досрочно! Но она досталась нам дорогой ценой: не хватало продовольствия, не хватало обуви и одежды, не хватало домов и квартир. Советские люди добровольно и сознательно жертвовали всем, необходимым для успешного преобразования экономики своей страны. Да и как могло быть иначе? Ведь в 1928-1932 гг. мы вели трудную и упорную борьбу на экономическом поле битвы. Борьбу за наше будущее, за торжество социализма, в нашей стране, за грядущее счастье всего человечества. Цель, которую мы преследовали, безусловно, стоила принесенных ради нее жертв, и мы могли с удовлетворением констатировать достижение поставленной цели.

Однако положение СССР было трудным. Изнутри нам грозила кулацкая стихия, которая хотя и была побеждена в процессе коллективизации, но еще сохраняла возможность серьезно вредить советскому государству. Извне нам грозили реакционные силы капиталистического мира – особенно в Англии, – которые все еще не хотели примириться с существованием «большевистской страны» на востоке Европы, вели против нее всевозможные интриги и мечтали о новом крестовом походе для ликвидации этого «очага революции» вооруженной рукой.

Такова была та обстановка, в которой начинались торговые переговоры с британским правительством.

Начало переговоров

На протяжении всего ноября 1932 г. я держал Москву в курсе всех своих встреч и бесед по вопросу о торговых переговорах, и 7 декабря мне было поручено уведомить английское министерство иностранных дел, что Советское правительство принимает предложение британского правительства об открытии переговоров в целях заключения нового торгового соглашения и что представителями Советского правительства в переговорах буду я и наш тогдашний торгпред в Лондоне А. В. Озерский. Соответствующую ноту я направил на имя постоянного товарища министра иностранных дел сэра Роберта Ванситарта.

Первое совместное заседание сторон состоялось 15 декабря в здании министерства торговли. С советской стороны в качестве главных делегатов присутствовали я и Озерский, с британской стороны – министр торговли Ренсимен и глава департамента заморской торговли Колвил. Кроме того, за столом сидело значительное число экспертов обеих сторон, среди которых были первый секретарь посольства Каган от нас и сэр Хорас Вилсон от англичан. Этот последний сыграл в дальнейшем чрезвычайно большую роль в ходе переговоров.

Как и следовало ожидать, заседание 15 декабря носило больше формальный характер. Председательствовал Ренсимен. Он сказал несколько ничего не значащих вступительных слов и затем погрузился в сонное молчание, которое соблюдал вплоть до самого конца заседания. Основным оратором с английской стороны был Колвил, который построил свою речь главным образом на критике принципа наибольшего благоприятствования (содержавшегося в соглашении 1930 года) как совершенно неприменимого к «специальным условиям советской торговли» и противоречащего английским обязательствам, данным в Оттаве. Английские эксперты только поддакивали Колвилу.

Я выступил с кратким заявлением общего характера, в котором, подчеркнув, что «одностороннее денонсирование временного торгового соглашения 1930 года едва ли является кратчайшим путем к развитию англо-советской торговли», тем не менее от имени Советского правительства выразил готовность «сделать все возможное для облегчения переговоров о заключении нового торгового соглашения, построенного на базе здравого смысла». Далее английской стороне было предложено представить свой проект будущего торгового соглашения: поскольку денонсирование соглашения 1930 года исходило от британского правительства, на нем лежала обязанность указать, чем именно оно недовольно в старом соглашении, и сделать новые предложения. «Что касается нас, – прибавил я, – то мы вполне удовлетворены временным торговым соглашением (1930 года. – И. М.) и не хотим никаких изменений в положениях этого соглашения». В заключение я прибавил:

– Во время переговоров подобного рода довольно обычно, что каждая сторона вначале выдвигает чрезмерные требования в расчете иметь больше возможностей для «торговли». Каждой стороне кажется, что такой метод, столь обычный для восточных базаров, является наиболее удобным путем в целях достижения надлежащего компромисса. Я в этом сильно сомневаюсь. В лучшем случае подобный метод требует затраты большого количества времени и энергии для приведения раздутых требований сторон к реальному минимуму. Я был бы счастлив, если бы в данном случае британская сторона, формулируя свои предложения, поскольку это человечески возможно, отказалась от восточной привычки искусственно взвинчивать свыше меры свою цену. Если мое пожелание будет учтено, мы скорее придем к деловому результату, выгодному для обеих сторон.

Как показали последующие события, этот призыв к английской стороне остался гласом вопиющего в пустыне. Именно этим объясняются крупнейшие трудности, которые возникли в ходе переговоров о новом торговом соглашении. Однако на заседании 15 декабря до этого было еще далеко. Английская сторона на первом заседании не сделала нам никаких практических предложений. Очевидно, Ренсимен и Кº тоже хотели предварительно прощупать нас. В этом отношении они мало могли извлечь из того, что говорилось во время нашей первой официальной встречи. Зато мы в известной мере добились своего: Ренсимен и Колвил дали обещание в ближайшие дни прислать нам свои письменные соображения о характере будущего торгового соглашения.

Суть разногласий

Министерство торговли прислало нам обещанные соображения 29 декабря 1932 г. Они состояли из четырех пунктов.

Первый пункт касался принципа наибольшего благоприятствования. Министерство торговли утверждало, что этот принцип, содержавшийся в торговом соглашении 1930 года, является «неподходящим» для англо-советской торговли по двум причинам: а) ввиду «специальных условий советского импорта и экспорта» (имелась в виду монополия внешней торговли); данный принцип будто бы препятствовал «Соединенному Королевству защищать свои интересы, в то же время позволяя Советскому Союзу по желанию игнорировать эти интересы»; б) в виду того, что британское правительство должно было «считаться с ситуацией, вытекающей из 21-го параграфа англо-канадского соглашения в Оттаве».

Второй пункт касался торгового баланса между Англией и СССР. Констатируя, что «покупки Соединенного Королевства у СССР сильно превышают покупки СССР у Соединенного Королевства, причем первые оплачиваются наличными, а вторые приобретаются в кредит», министерство торговли заявляло, что его целью является достижение «в будущем приблизительного равенства в балансе платежей между обеими странами».

Третий и четвертый пункты касались использования Советским Союзом британского тоннажа. Министерство торговли обращало внимание советской делегации на недостаточность этого использования и предлагало в ходе торговых переговоров урегулировать данный вопрос путем прямот обмена мнений между британскими и советскими представителями «судоходных интересов».

Соображения министерства торговли по существу не давали ничего нового. Все это нам было и раньше известно из прессы, из парламентских дебатов и личных разговоров с чиновниками министерства торговли и министерства иностранных дел, из бесед торгпреда с английскими промышленниками. Но теперь мы имели официальный документ британского правительства, формулирующий требования английской стороны, и это представляло несомненную важность.

Полученные нами от Советского правительства директивы по ведению переговоров (их привез ездивший специально за этим в Москву Озерский) носили весьма гибкий характер и давали полную возможность договориться. В самом деле:

1. По вопросу о наибольшем благоприятствовании наша первая позиция сводилась к требованию общего наибольшего благоприятствования с ограничением действия этого принципа в отношении нескольких товаров, особенно интересующих Канаду (хлеб, лес, рыбные консервы и т. д.), а наша вторая позиция допускала установление наибольшего благоприятствования для определенного списка товаров и ограничение нашего экспорта в Англию определенными количествами тех товаров, в которых была особенно заинтересована Канада.

По вопросу же о 21-м параграфе мы должны были требовать от британского правительства письменной гарантии против применения к советской торговле этой статьи, поскольку мы готовы допустить ограничение ввоза товаров, интересующих Канаду, согласованными с английской стороной экспортными квотами.

2. По вопросу о торговом балансе наша позиция сводилась к тому, что мы не возражаем в течение пятилетнего срока свести не торговый, а платежный баланс между обеими странами к примерному равновесию. Здесь наши директивы также предусматривали две позиции, которые выглядели следующим образом:

Первая позиция

Вторая позиция

Для 1-го года соглашения

2,00 : 1

1,5 : 1

» 2-го » » »

1,75 : 1

1,4 : 1

» 3-го » » »

1,50 : 1

1,3 : 1

» 4-го » » »

1,40 : 1

1,2 : 1

» 5-го » » »

1,20 : 1

1,1 : 1

В сумму наших платежей Англии должны были включаться не только наши обязательства по размещенным в Англии заказам, но также фрахт английских судов и различные торговые расходы, производимые нами в Великобритании. При соблюдении согласованных пропорций мы должны были иметь право свободного перевода в другие страны нашей выручки.

Таким образом, по двум наиболее спорным вопросам СССР соглашался пойти навстречу Англии. Правда, полученные нами директивы предусматривали еще два требования: а) подписание соглашения сроком на 5 лет с тем, что по истечении двух лет каждая сторона была бы вправе от него отказаться с предупреждением за 6 месяцев, и б) предоставление нам одновременно с подписанием соглашения экспортных кредитов сроком на 21 (первая позиция) или 18 (вторая позиция) месяцев. Однако эти требования едва ли могли вызвать особое сопротивление с английской стороны и во всяком случае здесь имелся достаточно широкий диапазон для маневрирования.

Сопоставляя британские требования, как они были изложены в меморандуме министерства торговли от 29 декабря, и полученные нами из Москвы директивы, мы невольно приходили к выводу, что нет решительно никаких серьезных препятствий для заключения нового торгового соглашения. Конечно, в ходе переговоров будут разногласия по отдельным частным вопросам, будет упорная борьба между сторонами по вопросу о 21-м параграфе или по пропорциям платежного баланса, будут споры и конфликты, недовольства и протесты, но все-таки соглашение будет выработано и подписано в срок, т. е. до 17 апреля 1932 г.^{14} Так по крайней мере нам казалось тогда, на рубеже 1932 и 1933 гг., после ознакомления с присланными нам соображениями министерства торговли по вопросу о новом торговом соглашении. Тем более, что одновременно с присылкой нам директив НКВТ выделил особый фонд «маневренных заказов» (3 млн. ф. ст.) для Англии, которым советская делегация могла пользоваться в целях облегчения хода переговоров. Как жестоко мы были обмануты в своих ожиданиях. Грозовые облачка стали появляться на горизонте почти одновременно с официальным началом торговых переговоров. В печати, в парламенте, на собраниях хозяйственных организаций реакционеры подняли шум по вопросу о том, следует ли вообще заключать торговое соглашение с СССР. Мотивировки были разные, но все они основывались на глубокой вражде капиталистического мира к первому в истории человечества социалистическому государству. Наибольшее значение из многих выступлений подобного рода имел меморандум исполнительного комитета Ассоциации британских торговых палат, опубликованный в газетах 14 января 1933 г. Этот меморандум требовал не только отмены принципа наибольшего благоприятствования, прямолинейного проведения в жизнь 21-го параграфа и выравнивания торгового баланса между Англией и СССР, но шел гораздо дальше. Так, он настаивал на том, чтобы:

1) новое соглашение носило лишь временный характер;

2) английские экспортные кредиты не предоставлялись фирмам, ведущим торговлю с СССР;

3) по крайней мере половина всех товарных перевозок между Англией и СССР происходила на британских судах;

4) советской торговой делегации в Англии не предоставлялись дипломатические привилегии;

5) в СССР была создана британская торговая делегация, которая была бы непосредственно связана с советским рынком;

6) в ходе переговоров о торговом соглашении британское правительство потребовало признания со стороны Советского правительства старых долгов и компенсации британских собственников за убытки, причиненные им революцией.

Еще большую опасность для переговоров представлял острый конфликт, возникший в связи с вопросом о концессии «Лена Голдфилдс». Чтобы дальнейшее было понятно, необходимо хотя бы вкратце остановиться на истории всего этого дела.

Английская компания «Лена Голдфилдс» возникла еще в царские времена (1908 г.) и хищнически эксплуатировала золотые месторождения в Сибири – главным образом на Лене и Алдане. Именно на приисках этой компании произошли памятные ленские расстрелы рабочих в 1912 г. Октябрьская революция ликвидировала концессию «Лена Голдфилдс». Однако в 1925 г., используя советский декрет 1920 г. о концессиях, компания «Лена Голдфилдс» вновь получила право производить работы на сибирских золотых месторождениях сроком на 30 лет (конечно, на иных, чем в царские времена, условиях).

Компания быстро развернула операции, и число занятых ею рабочих в 1929 г. дошло до 15 тыс. Дело это оказалось далеко не безвыгодным: в течение первых трех лет концессии компания получила около 800 тыс. ф. ст. прибыли (в 1926 г. – 271 тыс., в 1927 г. – 117 тыс. и в 1928 г. – 391 тыс. ф. ст.). Это создало «Лена Голдфилдс» популярность в капиталистических кругах. Председателем компании был английский делец Герберт Гуедалла, а среди ее акционеров имелось немало дельцов из Сити. Однако львиная доля акций «Лена Голдфилдс» находилась в руках нью-йоркского дельца Бененсона, так что по существу это «английское» предприятие было американским концерном. Особую пикантность представлял тот факт, что 1000 акций «Лена Голдфилдс» держал не кто иной, как… сэр Остин Чемберлен!

Отношения между концессионерами и Советским правительством с самого начала были не очень гладки. Главная причина состояла в том, что капиталистические дельцы, стоявшие во главе «Лена Голдфилдс», пытались работать по-капиталистически в условиях социалистического государства. Так, например, при подписании концессионного договора они обещали вложить в предприятие большое количество иностранного капитала, а затем самым бесцеремонным образом нарушили это обещание. Больше того, они все время требовали субсидий у Советского правительства. Далее, руководители «Лена Голдфилдс», следуя привычным навыкам, стремились покрепче «прижать» рабочих на своих предприятиях. Это, естественно, вызывало не только резкий отпор со стороны рабочих, но и вмешательство советских властей, требовавших от концессионеров строгого соблюдения нашего законодательства. Руководители «Лена Голдфилдс», опять-таки следуя привычным навыкам, пускались на различные хитрости и маневры, чтобы не платить Советскому государству причитающихся с них сборов и налогов. На этой почве также возникало немало споров и пререканий с ними. Наконец, английская Интеллидженс сервис широко использовала аппарат «Лена Голдфилдс» для сбора нужных ей шпионских сведений об СССР, что, конечно, не могло способствовать улучшению отношений между концессионерами и Советским правительством. Все эти и многие другие обстоятельства создавали с обеих сторон атмосферу хронического недовольства, которая постепенно все более и более сгущалась.

Чтобы найти выход из положения, в начале 1930 г. было решено обратиться к арбитражу, предусмотренному на такой случай концессионным договором. Действительно был сформирован арбитражный суд из трех человек (по одному представителю от «Лена Голдфилдс» и Главного концессионного комитета СССР плюс согласованный между ними председатель), и в середине мая 1930 г. он должен был начать свою работу. Однако за неделю до открытия заседаний суда «Лена Голдфилдс» без всякого предупреждения приостановила работу всех своих предприятий в СССР и закрыла свою контору в Москве. Это был настоящий локаут, жертвой которого стали 15 тыс. человек. Такое действие компании, естественно, сразу накалило и без того сгущенную атмосферу. Кроме того, своей односторонней акцией компания грубо нарушила концессионный договор. Юридически и фактически этот договор перестал существовать. Тогда Советское правительство сделало логический вывод из создавшейся ситуации: раз договора нет – не может быть и арбитражного суда, основанного на этом договоре. Главный концессионный комитет отозвал своего представителя из арбитражного суда и отказался участвовать в разбирательстве дела. В сложившейся ситуации единственно правильным путем для «Лена Голдфилдс» было бы вступить в переговоры с Главным концессионным комитетом и попытаться таким способом урегулировать возникшие осложнения.

Однако концессионеры, зараженные широко распространенным тогда в капиталистических кругах Запада ожиданием близкого падения советской власти, как результата трудностей первой пятилетки, взяли совсем иной курс. Они настояли на рассмотрении дела двумя оставшимися членами арбитражного суда, и этот псевдосуд в отсутствие советского представителя вынес 2 сентября 1930 г. в Лондоне совершению невероятное решение: он «обязал» Советское правительство уплатить «Лена Голдфилдс» 12 965 тыс. ф. ст., из которых около 3,5 млн. представляли капитал, фактически вложенный компанией в концессию, а 9,5 млн, составляла сумма аккумулированных прибылей, которые компания, но ее расчетам, должна была бы получить в течение еще остающихся 25 лет концессионного срока.

Разумеется, Советское правительство заявило, что оно не признает ни законности «суда», ни вынесенного им вердикта. Однако «Лена Голдфилдс» с этим никак не хотела примириться и начала яростную антисоветскую кампанию в печати, в политических и деловых кругах Англии, США и ряда других стран. Здесь со всех сторон громко кричали о мнимом нарушении Советским правительством взятых на себя обязательств. Так как эта кампания не имела никаких практических результатов, а Советское правительство вопреки предсказаниям буржуазных оракулов все не хотело проваливаться, то руководителям «Лена Голдфилдс» пришлось сменить вехи. Они сделали попытку разрешить спор путем прямых переговоров с Главным концессионным комитетом СССР. В июле-августе 1931 г. такие переговоры действительно произошли в Берлине. Концессионеры требовали уплаты им 3,5 млн. ф. ст. (сумму в 13 млн. ф. ст. они не решились выдвинуть), представитель Главного концессионного комитета предложил 800 тыс. ф. ст. Соглашение не состоялось. Представитель Главного концессионного комитета приглашал концессионеров в Москву для продолжения переговоров, но руководители «Лена Голдфилдс», взбешенные неуступчивостью советской стороны, спешно вернулись в Лондон.

В ноябре 1931 г. в Англии к власти пришло «национальное правительство» Макдональда, и это сразу вдохнуло надежду в смятенную душу дельцов из «Лена Голдфилдс». Они обратились к сэру Джону Саймону, и министр иностранных дел принял близко к сердцу их интересы (недаром бывший министр иностранных дел Остин Чемберлен был акционером компании!). Саймон рекомендовал руководителям «Лена Голдфилдс» не волноваться, не вести никаких переговоров с Главным концессионным комитетом, ибо теперь заботу об удовлетворении их претензий берет на себя британское правительство. Действительно, весной 1932 г. английский посол в Москве сэр Эсмонд Овий обратился к народному комиссару иностранных дел М. М. Литвинову с просьбой взять на себя урегулирование спорного вопроса. Народный комиссар решительно отвел эту попытку британского посла и с полной ясностью заявил Овию, что он не может и не хочет создавать опасного прецедента: советские торговые организации производят различные операции во всех концах света, у них часто могут быть споры и несогласия с различными иностранными фирмами; если сейчас НКИД согласится вести переговоры по делу «Лена Голдфилдс», то в дальнейшем каждая иностранная фирма в случае какого-либо конфликта с любой советской торговой организацией захочет решать свой спор через дипломатические каналы; что станется в этом случае с НКИД? Ввиду указанного М. М. Литвинов настойчиво рекомендовал «Лена Голдфилдс» вновь вступить в переговоры с Главным концессионным комитетом, присовокупив, что последний вполне согласен сделать еще одну попытку удовлетворительно разрешить старый спор.

Встретив столь категорический отпор со стороны НКИД, Овий попытался поехать сразу на двух конях. Продолжая настаивать на дипломатическом урегулировании вопроса о «Лена Голдфилдс», он в то же время летом 1932 г. дважды виделся с председателем Главного концессионного комитета в качестве «неофициального представителя» концессионеров и пробовал нащупать почву для компромисса. При этом председатель Главного концессионного комитета дал Овию понять, что он готов увеличить сумму компенсации компании с 800 тыс. до 1 млн. ф. ст. Это не удовлетворило ни Овия, ни компанию, и в августе 1932 г., незадолго до моего приезда в Лондон, Саймон, встретив М. М. Литвинова в Женеве, лично обратился к нему с просьбой вмешаться в спорное дело и привести его к благополучному окончанию. Но попытка английского министерства иностранных дел разрешить спор о «Лена Голдфилдс» в дипломатическом порядке вновь была отклонена.

Так обстояло дело в момент начала торговых переговоров. Каково же было наше возмущение и разочарование, когда 21 декабря 1932 г. в палате общин разыгралась следующая сцена. Консервативный депутат от Кенсингтона (т. е. той части Лондона, в которой находилось паше посольство) сэр Уильям Дэвисон в этот день, вспомнив решение «суда» по делу «Лена Голдфилдс», задал министру иностранных дел вопрос, может ли последний «заверить палату, что между Великобританией и Русским Советским правительством не будет заключено никакого торгового соглашения, пока Советское правительство отказывается уплатить долг этой британской компании».

В ответ Иден, выступавший от имени Саймона, который был болен, сказал:

«В последние дни этот вопрос рассматривался моим весьма почтенным другом (т. е. Саймоном. – И. M.)… Когда палата вновь соберется (после рождественских каникул. – И. М.), он сможет, вероятно, доложить о мерах, которые тем временем будут приняты»[44]44
  «Parliamentary Debates. House of Commons», vol. 273, col. 1051-1052.


[Закрыть].

Это не обещало ничего хорошего. Было совершенно ясно, что Дэвисон, который получал от «Лена Голдфилдс» деньги специально за защиту ее интересов в парламенте, задал свой вопрос не случайно, а по договоренности с министерством иностранных дел. Очевидно, Саймон собирался как-то связать переговоры о торговом соглашении с делом «Лена Голдфилдс», и ему нужно было иметь возможность в случае протестов с нашей стороны оправдывать свое поведение нажимом со стороны палаты общин.

Чтобы парировать маневр Саймона, я посетил 11 января 1933 г. Ванситарта (Саймон в этот момент был в Женеве) и просил постоянного товарища министра рассматривать наш разговор как совершенно частный. Ванситарт согласился, и затем я подробно коснулся дела «Лена Голдфилдс». Я сказал, что всякая попытка связать это дело с только что начавшимися торговыми переговорами была бы настоящим несчастьем. Спор о претензиях «Лена Голдфилдс» столь сложен и запутан, что может быть удовлетворительно разрешен лишь в порядке компромисса. Важнейшим условием такого компромисса является наличие дружеской атмосферы в отношениях между двумя сторонами. Такой атмосферы сейчас, сразу после денонсирования торгового соглашения 1930 года, нет. Поэтому настоящий момент кажется мне мало подходящим для того, чтобы рассчитывать на достижение благоприятного решения в деле «Лена Голдфилдс». Отсюда вывод: надо сначала подписать новое торговое соглашение, а уже потом в более спокойной и дружественной атмосфере сделать попытку урегулирования старого спора. Ванситарт выслушал меня, обещал передать мои соображения Саймону, но никак не ангажировался.