Текст книги "Воспоминания советского посла. Книга 2"

Автор книги: Иван Майский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 45 страниц)

10 июля в английском парламенте происходили дебаты по вопросу о судьбе лондонской конференции. Невиль Чемберлен, выступивший в качестве главного оратора, сделал несколько язвительных замечаний в адрес Рузвельта, но в конечном счете заявил, что конференцию надо сохранить, чтобы достичь соглашения по ряду важных вопросов, не имеющих отношения к валютной проблеме.

Советская делегация заняла следующую позицию в сложившейся обстановке: 10 июля В. И. Межлаук направил Макдональду письмо, в котором настаивал на том, чтобы в повестку дня дальнейших работ конференции при всяких условиях были включены два вопроса: а) пакт об экономическом ненападении, б) вопрос о расширении импортных возможностей отдельных стран и об условиях, при которых осуществимо это расширение[74]74
  «СССР на мировой экономической конференции», стр. 42,


[Закрыть].

В результате всех указанных обстоятельств на заседании организационного бюро 10 июля было решено продолжить работу конференции. Однако, как только была сделана попытка провести данное решение в жизнь, обнаружилось, что конференция – безжизненный труп. В самом деле, когда в финансовой комиссии конференции был поставлен на обсуждение вопрос о сотрудничестве центральных банков, делегация США сразу же наложила вето на его рассмотрение. Точно так же, как только в экономической комиссии был поднят вопрос о планировании общественных работ в международном масштабе, английская делегация решительно отказалась его обсуждать, заявив, что она является принципиальным противником подобного рода мероприятий.

Советская делегация добилась обсуждения на заседании экономической комиссии 13 июля пакта об экономическом ненападении. В. И. Межлаук выступил с обоснованием нашего предложения в духе тех мыслей, которые на пленарном заседании развивал М. М. Литвинов, и напомнил, что проект данного пакта уже выдвигался СССР в Женеве, где он внимательно рассматривался в Лиге Наций[75]75
  Там же, стр. 49-50.


[Закрыть]. Выступление В. И. Межлаука встретило благоприятный отклик. Его поддержали (представители Турции и Ирландии. Ирландский делегат Конолли произнес при этом длинную речь, в которой резко атаковал Англию за ее политику дискриминации в отношении Ирландии. Затем комиссия единодушно решила обсудить протокол об экономическом ненападении на конференции.

Как правило, по любому вопросу в комиссиях и подкомиссиях конференции возникали столь острые разногласия между различными капиталистическими державами, что принятие каких-либо решений неизменно приходилось откладывать. Зато советской делегации нередко удавалось демонстрировать на конференции, что в мире родилось совершенно новое, не похожее ни на какие старые образцы государство, которое воплощает в себе лучшее будущее человечества. Помню, как-то раз на той же экономической комиссии В. И. Межлаук выступил с речью, в которой энергично доказывал, что расширение возможностей импорта является одним из важнейших методов борьбы с кризисом. Напомнив цифру возможных заказов СССР за границей в 1 млрд. долларов, В. И. Межлаук указал, что эта сумма представляет собой примерно ежемесячный экспорт всего мира в 1932 г. и примерно полуторамесячный экспорт всего мира в 1933 г. «Советское хозяйство, – говорил В. И. Межлаук, – успешно развивается, используя свои внутренние ресурсы. Мы производим и будем производить наше дальнейшее строительство своими собственными средствами. Однако, следуя своему принципу мирного сотрудничества с другими странами, мы готовы будем, если это будет признано взаимно выгодным на определенных кредитных условиях и при обеспечении развития нашего экспорта, расширить наш импорт в указанном выше направлении»[76]76
  Там же, стр. 44-45.


[Закрыть]. В. И. Межлаук призвал все другие державы пойти по этому пути и наметить возможные для них максимальные цифры импорта для рассасывания мировых товарных излишков. Однако ни одна из капиталистических держав не откликнулась на предложение СССР.

К 14 июля положение дел на конференции настолько ухудшилось, что вновь собравшееся организационное бюро было вынуждено сделать окончательный вывод: закрыть Мировую экономическую конференцию 27 июля.

После этого В. И. Межлаук уехал из Лондона, и я остался главой советской делегации и фактически единственным представителем СССР на конференции, ибо торгпред А. В. Озерский как раз в это время был отвлечен спешными делами по выполнению своих непосредственных обязанностей.

Начался последний этап в жалкой истории конференции. В соответствии с указаниями организационного бюро комиссии стали подготовлять отчет о «проделанной работе». Это был сплошной фарс. Ни одна комиссия не могла похвастать соглашением ни по одному вопросу. Все они были способны лишь констатировать непримиримые разногласия среди делегатов.

В этой сумбурной обстановке, среди всеобщего уныния и безнадежности, когда члены конференции были уже заняты упаковкой чемоданов, 20 июля на столах всех делегаций в зале Геологического музея появился любопытный документ. Внешне он походил на те сотни документов, которые раздавались в ходе конференции ее секретариатом: та же бумага, тот же формат, тот же машинописный текст и тот же штамп в заголовке: «Лига Наций, финансовая и экономическая конференция». Содержание документа гласило:

«Делегация Руритании, действуя в соответствии с духом финансовой и экономической конференции, а также желая охватить работу конференции в резолюции, имеющей шансы быть единогласно принятой, предлагает следующее: а) в то время как часто подчеркивалось, что в Европе и США имеется 30 млн. безработных мужчин и женщин, нуждающихся в разнообразных предметах потребления; б) в то время как общепризнано, что в мире имеются большие запасы предметов потребления; в) в то время как все согласны, что международная торговля постепенно сокращается; г) в то время как общепризнано, что тарифные барьеры препятствуют развитию торговли и способствуют росту безработицы; д) в то время как здоровая валютная политика необходима для облегчения мировых условий, – все нации, участвующие в финансовой и экономической конференции, постановляют:

1) ограничить производство всех предметов потребления, в особенности пшеницы, сахара, чая, кофе, молока, масла, хлопка, скота, мяса; 2) уничтожить все излишки предметов потребления, которые могут быть использованы в интересах голодающих наций и безработных мужчин и женщин, а там, где излишки все-таки останутся, поднять на них цены; 3) повысить существующие тарифы в тех случаях, когда полное эмбарго является невозможным; 4) отложить всякие мероприятия для урегулирования валютной проблемы; 5) предложить правительствам не организовывать никаких общественных работ в целях помощи безработным. Далее, констатируя, что единодушные решения касательно виноградарства, болезни кокосовых деревьев и ветеринарных вопросов знаменуют собой прогресс по пути к достижению международного соглашения, возобновить работу финансовой и экономической конференции для обсуждения проблем такой же важности 1 апреля 1935 года»[77]77
  «Manchester Guardian», 21.VII 1933.


[Закрыть].

Эта злая шутка, авторы которой остались неизвестными, прекрасно суммировала итоги Мировой экономической конференции.

И вот наступил, наконец, последний день ее работы. Лидеры капиталистических держав приложили все усилия для того, чтобы нарядить покойницу в пышные погребальные одежды. Макдональд в своей речи заявил, что это «не конец, а лишь отсрочка» конференции. Бонне утверждал, что конференция не пыталась скрыть существующие разногласия между державами и в результате, имела «большое моральное значение», содействуя «прогрессу». Ренсимен усиленно доказывал, что конференция «проделала весьма важную исследовательскую работу». Хэлл заявил, что конференция сыграла свою роль, и выразил надежду, что в результате лондонских совещаний каждая нация теперь «примет необходимые меры – обычные и необычные – в целях повышения цен, роста занятости и улучшения деловой ситуации».

Пышный венок на гроб покойницы прислал президент Рузвельт, тот самый Рузвельт, который больше всех способствовал краху конференции. В телеграмме, присланной на имя Макдональда, он, между прочим, писал: «Народы мира (и после конференции. – И. М.) могут продолжать спокойно и откровенно обсуждать, взаимно интересующие их проблемы. Результаты не всегда измеряются количеством формальных соглашений. Они равным образом могут получиться благодаря выявлению трудностей, испытываемых каждой нацией, и методов, применяемых каждой нацией для их преодоления… Вот почему я не считаю экономическую конференцию неудачной».

Немногие трезвые высказывания (например, голландца Коляйна) о крахе конференции и вытекающих отсюда опасностях тонули в мире лицемерной успокоительной шумихи.

От имени СССР выступил я. Когда я поднялся на трибуну конференции, по залу прошло движение, а Макдональд, председательствовавший на заключительном заседании, обнаружил явные признаки беспокойства. Он имел все основания для этого, ибо моя речь должна была разорвать густую пелену лживого лицемерии, которая заволокла зал Геологического музея.

Я начал с той цитаты из подготовленного экспертами 17 стран «проекта порядка дня» конференции, которая приводилась выше, и затем поставил вопрос: что же, однако, Мировая экономическая конференция фактически сделала для заключения того «мирного» договора в экономической сфере, важность которого с такой силой подчеркивали эксперты? Советская делегация, говорил я, внесла на конференцию два предложения: 1) заключение пакта об экономическом ненападении; 2) расширение импортных возможностей различных стран. Казалось бы, Мировая экономическая конференция должно была безоговорочно голосовать за советские предложения. В действительности, однако, вышло иное. За исключением Турции, Польши и Ирландии, никто не поддержал советского пакта об экономическом ненападении. Еще меньше понимания встретило второе советское предложение – о расширении импортных возможностей. В конечном счете оно было похоронено в одной из комиссий Мировой экономической конференции.

Указав далее, что конференция «обнаружила столь жестокое обращение не только с советскими предложениями», но и с предложениями, внесенными на ее обсуждение экспертами 17 держав, я продолжал: «В самом деле, проект "порядка дня" предусматривал решение конференцией целого ряда важнейших проблем финансового и экономического  порядка – таких, как, например, стабилизации мировых валют, отмена финансовых и валютных ограничений, расширение и удешевление кредита, повышение уровня цен, понижение таможенных тарифов, обеспечение действия принципа наибольшего благоприятствования, развитие общественных работ, координация производства и обмена и т. д. Что сделано на конференции по всем этим вопросам? Ровно ничего».

Во второй половине работы конференции, когда для ее организаторов окончательно выяснилось, что обсуждение таких проблем, как стабилизация валют, торговая политика и др., по разным причинам должно быть заморожено, на первое место были выдвинуты вопросы координации производства и обмена. В течение последних недель именно они стояли в центре внимания, и многие делегации именно на этом участке работ конференции ожидали конкретных положительных результатов. «Что, однако, получилось в действительности? – говорил я – А вот что: возьмем, например, лес – обсуждение вопроса отложено до начала октября, уголь – вопрос передан совету Лиги Наций, вино – вопрос передан Международному бюро вина, молочные продукты – вопрос передан Международному аграрному институту… и т. д. и т. д. Я мог бы легко увеличить число примеров, но это едва ли необходимо.

Вся работа Мировой экономической конференции, вся работа ее многочисленных комиссий и подкомиссий на протяжении этих шести недель была глубоко проникнута одним настроением, одним стремлением: «отложить»…

Таким образом, если сопоставить задачи, сформулированные «проектом порядка дня», с теми материалами, которые в последние дни разосланы всем нам секретариатом конференции, то, отнюдь не вдаваясь в полемические преувеличения, строго следуя лишь фактам, простым реальным фактам, придется прийти к одному неизбежному заключению: практические результаты первой сессии Мировой экономической конференции оказались равными нулю…

Какой вывод можно сделать из только что перечисленных фактов?

Если следовать простой человеческой логике, то вывод отсюда можно сделать только один: противоречия, раздирающие мировую капиталистическую систему, в настоящее время зашли так далеко, что они уже не допускают хотя бы временного и хотя бы чисто внешнего примирения. Год тому назад конференция по разоружению устроила свою первую оторочку после шести месяцев работ и при этом оказалась еще в состоянии замаскировать разлагавшие ее противоречия некоторыми решениями, которые сохраняли хотя бы чисто показную видимость какого-то единства. Был фиксирован также определенный срок возобновления работ. Напротив, Мировая экономическая конференция в возрасте всего лишь шести недель обнаружила столь несомненные симптомы безнадежной старческой дряхлости, что ее организаторы вынуждены сейчас просто распустить делегатов по домам, без всяких решений и даже без определения точного срока созыва новой. Если в июле 1932 г. конференция по разоружению еще сумела совершить организованно стратегическое отступление, то в июле 1933 г. Мировая экономическая конференция закончила свои занятия беспорядочным паническим бегством».

Отметив далее, что крах конференции неизбежно приведет лишь к обострению экономической войны между различными державами, я закончил свое выступление заверением, что «как бы, однако, ни сложился ход событий, СССР будет неуклонно продолжать ту испытанную политику мира, которая составляет самую сущность советской внешней политики…[78]78
  «СССР на мировой экономической конференции», стр. 55-59.


[Закрыть]».

Разумеется, капиталистическая пресса пыталась замолчать это выступление, и в большинстве газет появились лишь краткие выдержки из моей речи. Но были исключения: мою речь полностью опубликовали орган шотландских лейбористов «Форвард» и… консервативная «Таймс».

Крах Мировой экономической конференции широко комментировался в мировой печати. Общая линия капиталистической прессы сводилась к тому, чтобы всячески преуменьшать значение этого факта и даже находить в работе конференции какие-то положительные моменты. Однако раздавались и более трезвые голоса. Так, в венской «Нейе фрейе прессе» 1 августа была опубликована статья Ллойд-Джорджа под заголовком «Почему провалилась экономическая конференция». Ллойд-Джордж в ней говорил: «Авторы и писатели всякого рода стремятся найти ответ на вопрос: кто, собственно говоря, является виновником ее смерти. Но важно ли вообще установить это? Если бы даже в Лондоне удалась стабилизация валюты, – что совершенно немыслимо при данных условиях, – то все же осталась бы нерешенной проблема тарифов и системы квот. Ни одна страна не могла бы внести предложения об ограничении торговли, которые были бы приемлемы для других государств… Вся конференция была похожа на телегу, все более погрязающую в болоте. Я не понимаю, почему вообще при данных условиях она была созвана[79]79
  «Правда», 2.VIII 1933.


[Закрыть].

Ллойд-Джордж правильно констатировал факты, но никакого выхода из положения указать не мог. Ближе к пониманию существа дела оказался Бернард Шоу «Санди кроникл» взяла у него интервью по поводу экономической конференции. В этом интервью знаменитый драматург сказал: «Провал конференции еще раз свидетельствует о факте, в котором разумные люди уже давно отдали себе отчет. Провалилась вся структура так называемого общества (капиталистического). Осталась лишь пустая скорлупа. Россия является главной свидетельницей мирового крушения. Русские справились с действительностью[80]80
  «Правда», 31. VII 1933.


[Закрыть].

А вот как реагировал СССР на крах конференции. В статье «Конец лондонской конференции» «Правда» писала: «В результате Мировой экономической конференции мы наблюдаем: резкое обострение борьбы между европейскими странами-должниками и между САСШ по вопросу о межсоюзнических военных долгах; усиление торговой таможенной войны между всеми империалистическими державами; расширение валютной войны между САСШ, Англией, Японией и другими странами; обострение войны всех империалистических стран против всех за золотые запасы; развертывание конкурентной борьбы между мировыми монополистическими объединениями по вопросам о ценах, перераспределении рынков и источников сырья»[81]81
  «Правда», 16.VII 1933.


[Закрыть].

В номере от 27 июля, т. е. в день похорон конференции, «Правда» поместила злую карикатуру. На рисунке была изображена трибуна с графином и колокольчиком, за которой сидел почтенный джентльмен. Он спал, положив голову на стол. Сбоку, под стеклянным колпаком, стояли кости какого-то древнего чудовища. Старик-служитель в расшитой золотом ливрее ставил такой же стеклянный колпак над трибуной со спящим джентльменом. Под карикатурой стояли слова: «Сохранить как окаменелость». Над карикатурой имелся заголовок: «Новый экспонат Геологического музея».

Все было ясно.

Возобновление торговых переговоров

Возвращаюсь, однако, от проблем мировой экономики капиталистического лагеря к торговым отношениям между СССР и Великобританией.

Прерванные в марте месяце переговоры о новом торговом соглашении были возобновлены 3 июля. Пленарных заседаний сторон не устраивалось – в этом не было необходимости, Но зато комиссии и подкомиссии начали усиленно работать. В этот период с английской стороны основной фигурой стал сэр Хорас Вилсон, который и раньше играл очень важную роль в переговорах. Ренсимен совершенно устранился от дела, Колвил в это время был очень занят своим департаментом, все нити переговоров сосредоточились в руках Вилсона, и с ним именно приходилось вести каждодневную борьбу по всем вопросам, связанным с будущим торговым соглашением.

В течение июля и первой половины августа наши переговоры продвигались довольно быстрым темпом.

По вопросу о равновесии платежного баланса уже к концу июля произошло соглашение между сторонами. Была принята схема постепенного выравнивания этого баланса в течение пяти лет, представлявшая нечто среднее между первой и второй позициями наших директив.

По вопросу о наибольшем благоприятствовании и 21-м параграфе после долгих споров к концу августа была согласована формула, которая удовлетворяла обе стороны.

По вопросу о статусе торгпредства также к концу августа было достигнуто единогласие: дипломатические привилегии сохранились за торгпредом и его двумя заместителями.

В ходе переговоров был также урегулирован вопрос об использовании британского тоннажа для советских перевозок, чему англичане придавали особое значение.

Мы отказались от требования постоянного торгового договора и были готовы подписать временное торговое соглашение.

Таким образом, к началу сентября выработка этого соглашения в основном была закончена. Оставалось лишь произвести последнюю легкую шлифовку текста, и соглашение могло быть подписано в первых числах сентября.

Не тут-то было! Едва работа по самому торговому соглашению подошла к завершению, как английская сторона вновь ввела в игру пресловутые «посторонние вопросы». Но сделала это не сразу, а постепенно, рассчитывая, очевидно, что советская сторона легче проглотит горькие пилюли, если они будут предложены ей в порядке очереди. О долгах и претензиях, а также о «Торгсине» Вилсон разговора не поднимал, зато «Лена Голдфилдс» опять стала мрачной тенью на пути наших переговоров.

Уже 20 июля Колвил направил мне письмо, в котором писал:

«Как вы помните, накануне перерыва в наших торговых переговорах вы были добры посетить меня в связи с делом «Лена Голдфилдс». Теперь, когда переговоры возобновлены, я думаю, было бы желательно продолжить нашу дискуссию по данному вопросу».

Я ответил Колвилу любезным письмом в котором снова излагал советскую позицию по вопросу о «Лена Голдфилдс» и в заключение заявлял:

«С момента наших прошлых переговоров об этом ничто не изменилось. Сейчас, как и раньше, мы рассматриваем дело «Лена Голдфилдс» как не имеющее никакого отношения к торговым переговорам. Я искренне надеюсь, что вы учтите нашу точку зрения, изложенную в моей ноте от 3 февраля, и не захотите осложнять эти переговоры, связывая их с делом «Лена Голдфилдс»».

Моя надежда не оправдалась. Правда, Колвил больше не возвращался к вопросу о «Лена Голдфилдс», но зато Вилсон взял себе за правило подымать этот вопрос при каждой встрече с представителями советской стороны. Однажды я не выдержал  и весьма резко заметил:

– Я не могу вас понять, сэр Хорас. Вы прекрасно знаете нашу позицию по вопросу «Лена Голдфилдс». Вы прекрасно знаете, что мы по этому вопросу не уступим. И тем не менее вы каждый раз вновь подымаете его. К чему? Чтобы портить друг другу нервы? Чтобы задерживать подписание торгового соглашения?

Вилсон развел руками:

– Я прекрасно знаю вашу позицию. Я прекрасно знаю, что вы не уступите. Больше того, я прекрасно знаю, что бессмысленно и даже преступно задерживать подписание торгового соглашения, в котором заинтересованы тысячи английских промышленников, из-за претензии какой-то «Лена Голдфилдс». Тут я полностью с вами согласен. Но что я могу сделать? 30 дураков на скамьях парламента кричат об удовлетворении претензий «Лена Голдфилдс», а я – чиновник. Я должен выполнять приказ, который мне дает начальство.

Откровенность Вилсона меня тогда поразила. Мне даже показалось сначала, что в его голове гнездятся какие-то здоровые мысли. Потом я убедился, что сильно ошибался. Просто в словах Вилсона прорезался тот глубокий, ни перед чем не останавливающийся цинизм, который составлял основной стержень его психологии. Вилсон не верил ни чужим, ни своим. Он не верил никому.

Как бы то ни было, но из-за «Лена Голдфилдс» наши переговоры вновь зашли в тупик. Англичане не хотели подписывать готового соглашения без урегулирования этого вопроса, а мы твердо стояли на том, что дело «Лена Голдфилдс» не имеет никакого отношения к торговым переговорам. Чтобы оказать давление на советскую сторону, англичане решили проявить выдержку. В конце августа Ренсимен, Колвил, Вилсон демонстративно уехали «в отпуск». Для поддержания контакта о нами были оставлены чиновники третьего и четвертого ранга, которые на вопрос о сроке подписания соглашения обычно пожимали плечами и, глядя в потолок, что-то бормотали о необходимости длительного отдыха для министра торговли. Это была явная игра на нервах.

Тогда и мы с Озерским по согласованию с Москвой также решили отправиться в отпуск.

На месте для контакта с англичанами остались Каган и один из заместителей торгпреда. В первых числах сентября я покинул Лондон и отправился в длительное путешествие. Вопрос стоял так: кто кого переупрямит?