355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Иван Майский » Воспоминания советского посла. Книга 2 » Текст книги (страница 12)
Воспоминания советского посла. Книга 2
  • Текст добавлен: 9 ноября 2017, 12:30

Текст книги "Воспоминания советского посла. Книга 2"


Автор книги: Иван Майский



сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 45 страниц)

Как-то в марте 1933 г. я был с очередным визитом у супругов Вебб. В ходе разговора Беатриса сказала:

– Вы поступили очень правильно, что перезнакомились с таким большим количеством людей, занимающих видное положение в различных кругах и сферах. За последние педели мы с Сиднеем много слышим об этом от наших знакомых и друзей. Все говорят: «А знаете, этот новый большевистский посол как будто бы всерьез хочет работать над улучшением отношений между Лондоном и Москвой…» Желаем вам всякого успеха в вашей нелегкой задаче!

* * *

Жена посла может во многом способствовать успеху его работы. Этого часто не понимают люди, мало знакомые с конкретными функциями посольства, но тем не менее это несомненно так.

Работа посла имеет две стороны. Во-первых, он поддерживает официальные отношения между правительством, его пославшим, и правительством, при котором он аккредитован, т. е. вручает и получает ноты, письма, меморандумы и другие документы, делает устные заявления, а также ведет переговоры по текущим вопросам. Во-вторых, посол в стране своего аккредитования завязывает и укрепляет связи с государственными людьми, с различными общественными и политическими кругами, партиями, группами, отдельными видными лицами, ибо без таких связей он не будет в состоянии ни ориентироваться как следует в окружающей обстановке, ни воздействовать в желательном ему духе на взгляды и настроения как правящих слоев, так и широких масс этой страны. Вторая функция посла в современных условиях очень важна и подчас по своему значению превосходит первую функцию, особенно в странах с широко развитой общественной жизнью вроде Англии или США.

Жена посла имеет мало отношения к первой функции посла, т. е. поддержанию официальных отношений между двумя правительствами. Но зато она имеет большое и притом совершенно деловое отношение ко второй его функции, т. е. к завязыванию и укреплению связей. Ибо как на практике осуществляется эта вторая функция? Она осуществляется, главным образом, путем постоянных встреч с интересными для посла людьми – либо в посольстве, либо вне посольства. Часто посла приглашают к себе на завтраки, обеды, чаи, вечера и т. п. местные люди или члены аккредитованного в данной стране дипломатического корпуса – обычно в таких случаях приглашение посылается послу и его жене. Часто посол сам приглашает к себе местных людей и членов аккредитованного в данной стране дипломатического корпуса на приемы, обеды, завтраки, чаи и т. п. – обычно в таких случаях приглашения посылаются мужьям вместе с женами. Естественно, что гостей принимает посол вместе со своей женой. И, как везде и всегда, от личности хозяйки зависит тут очень многое.

Дипломатическая практика знает различные формы приемов. В мое время в Лондоне советское посольство имело три основных концентрических круга связей. Первый, самый внешний, к концу 30-х годов насчитывал до тысячи человек: это были люди, которые когда-либо по какому-либо случаю приходили в контакт с советским посольством и обнаружили при этом дружественное или хотя бы нейтральное отношение к СССР. Постоянных связей с ними посольство не поддерживало и приглашало к себе лишь по каким-либо особым случаям, например, на ежегодный прием 7 ноября, где собиралось 700-800 и больше гостей. С точки зрения дипломатической «полезности» этот первый круг связей имел наименьшее значение. Он придавая лишь блеск и реномэ нашим большим приемам, ибо англичане считают, что прием удался, если на нем была толкучка и такая теснота, что трудно было протиснуться к хозяевам. В других отношениях первый круг мало что давал.

Второй круг связей посольства насчитывал человек 200. Это были люди, которые по тем или иным соображениям более серьезно интересовались СССР и с которыми посольство поддерживало более регулярные отношения: часто приглашало их целиком или группами на свои малые приемы, обеды, завтраки, чаи, музыкальные вечера или кинопросмотры. Среди людей второго круга было много видных фигур из мира политики, экономики, рабочего движения, литературы, искусства, науки, и с точки зрения дипломатической «полезности» они представляли серьезную ценность. Некоторые из них (например, Веббы, Бернард Шоу и др.) были вдобавок просто приятны и интересны как личности.

Наконец, третий и самый узкий круг связей посольства насчитывал всего человек 50. Это были люди, которые поддерживали с посольством постоянные и дружественные связи (какими бы мотивами они ни вызывались) и которые были частыми гостями в наших стенах. Среди них имелись министры и другие высокопоставленные лица, крупные политики и деловые люди, (редакторы больших газет и видные журналисты, знаменитые писатели и ученые. С точки зрения дипломатической «полезности» люди третьего круга имели наибольшее значение, и я, естественно, старался сохранять с ними наилучшие отношения, приглашая их на совсем маленькие неофициальные обеды или завтраки, где присутствовали лишь пять, семь или десять человек и где за столом можно было спокойно поговорить, поспорить, посмеяться… Обязательно посмеяться, ибо англичане – люди с юмором и любят шутку, иронию, остроумный афоризм.

Мой долгий дипломатический опыт убедил меня, что наибольшую деловую ценность для посла представляют именно малые приемы, особенно только что упомянутые неофициальные встреча за столом с самым ограниченным числом участников. И вот тут-то как раз роль жены посла чрезвычайно возрастает.

Есть еще одна сфера, где умная и политически грамотная жена может оказать серьезные услуги послу в его работе, – это поддержание контактов с женами министров, дипломатов, политиков, общественных деятелей. Такие контакты (в странах вроде Англии, США, Франции) сильно облегчают ему возможность находиться в курсе всех событий, волнующих правящие круги.

Мне хочется здесь сказать спасибо моей жене, которая во многом облегчила мне выполнение моих обязанностей посла.

А. А. Майская

Общий дипломатический этикет предусматривает, что после того, как посол сделал визиты министрам и послам, жена посла делает свои визиты женам министров и послов. Моя жена решила следовать этому правилу. Однако ввиду ледяной атмосферы, окружавшей в то время советское посольство, по зрелом обсуждении мы с женой пришли к выводу, что по части министерских жен ей пока лучше ограничиться сферой министерства иностранных дел. Ибо существовала опасность, что жены министров других ведомств, менее связанных правилами дипломатического этикета, под каким-либо предлогом не захотят ее принять. Мы решили не рисковать какими-либо нежелательными инцидентами. В результате моя жена сделала визиты только леди Саймон и леди Ванситарт.

Что касается жен послов и посланников, то здесь, как нам тогда казалось, не приходилось ожидать каких-либо неприятных сюрпризов, ибо обмен протокольными визитами между главами миссий и их женами был слишком прочно установившейся традицией. Поэтому моя жена сделала визиты женам послов и посланников всех тех стран, которые поддерживали с СССР дипломатические отношения, игнорируя, подобно мне, требования венского ритуала. В общем все обошлось благополучно. Однако – и это было характерно для политической атмосферы 30-х годов – даже и тут произошли два инцидента антисоветского характера, о которых Я расскажу ниже.

Визит к леди Саймон мы сделали вместе. Она приняла нас у себя на квартире. Саймоны жили неподалеку от советского посольства. Мы приехали в «чайное время» (около 5 часов дня), и леди Саймон сразу же стала угощать нас чаем с сандвичами. Потом появился сэр Джон Саймон, но спустя четверть часа уехал, сославшись на какие-то срочные дела. Леди Саймон – маленькая, немолодая, болезненная женщина с рыжими волосами – старалась казаться приветливой и интеллигентной. Она вытащила произведения Толстого и Чехова на английском языке и всячески старалась показать, что знает и ценит русскую литературу. Потом она рассказывала о своей общественной деятельности, причем особенно распространялась о своей работе по борьбе с проституцией и международной торговлей женщинами, Весь разговор носил какой-то натянутый, искусственный характер, и от него у нас с женой осталось неприятное впечатление. Жена министра иностранных дел не сочла нужным сделать ответный визит моей жене и ограничилась присылкой своей визитной картонки. С чисто протокольной точки зрения это было допустимо, но явно означало желание показать, что температура наших отношений близка к нулю. Знакомство моей жены с леди Саймон, как и следовало ожидать, в дальнейшем не поддерживалось, ибо для этого отсутствовали все политические и личные предпосылки.

Совсем иначе вышло с леди Ванситарт. Жена сделала ей визит одна. Леди Ванситарт приняла ее у себя на квартире, приняла просто, тепло, даже задушевно. Гостья и хозяйка сразу понравились друг другу. Они долго сидели в библиотеке Ванситартов и тихо беседовали об искусстве, литературе, поэзии. Потом леди Ванситарт сделала ответный визит моей жене, и к концу визита я зашел в салон, где они сидели, чтобы познакомиться с супругой постоянного товарища министра. Леди Ванситарт при этом сказала, что она не любит светской жизни и мало общается с дипломатическим корпусом, давая понять, что ее визит к нам является редким исключением. Тогда мы с женой не поверили ей и сочли ее намек за простую любезность, но позднее убедились, что она была вполне искренна: ее действительно чрезвычайно редко можно было увидеть на английских приемах и почти никогда в посольствах и миссиях.

В дальнейшем отношения между моей женой и леди Ванситарт укрепились, что, естественно, благоприятно отражалось и на моих отношениях с Ванситартом.

Обмен визитами между моей женой и женами послов и посланников в общем прошел гладко, по протоколу. Мы завели при этом такой порядок: когда иностранные дипломатические дамы делали моей жене ответный визит, я обычно заходил в салон, где жена принимала гостей, но не в самом начале, и таким путем знакомился с «лучшими половинами» моих дипломатических коллег.

Теперь несколько слов о двух эпизодах антисоветского характера, которыми сопровождалась «визитная кампания» моей жены.

Первый эпизод был просто забавен, но хорошо иллюстрировал дух тогдашнего времени. Свой первый визит жена, как полагается, сделала супруге дуайена мадам де Флерио. Мадам приняла мою жену в окружении большого количества молодых людей – секретарей французского посольства. Несмотря на многолетнее пребывание в Лондоне, она очень плохо объяснялась по-английски, и один из секретарей был ее переводчиком. Все разговоры носили настолько протокольный характер, что моя жена внутренне не могла не улыбаться.

Спустя несколько дней мадам де Флерио сделала ответный визит моей жене. Она приехала с взрослой дочерью, которая играла роль переводчицы, и между прочим вручила жене пачку своих визитных карточек с которыми моя жена должна была делать визиты другим женам дипломатов. Строго по этикету полагается, чтобы жена дуайена лично представляла вновь приехавшую жену посла женам уже находящихся на месте послов. Так мадам де Флерио и поступала, когда речь шла о женах американского, японского или итальянского послов. Но причинять себе столько беспокойства из-за жены советского посла? Нет, это было уже слишком… И мадам де Флерио ограничилась передачей моей жене своих визитных карточек. При каждом визите моя жена наряду с своей карточкой должна была оставлять также карточку жены дуайена в знак того, что последняя как бы невидимо присутствует вместе с ней. Такая форма представления тоже имеется, в дипломатическом этикете, но применение ее означает ледяную холодность отношений между представляющей и представляемой. Мадам де Флерио не могла удержаться от соблазна сделать этот булавочный укол по адресу моей жены, а по существу по адресу советского государства. Жена принимала мадам де Флерио с дочерью внизу, в так называемой серой гостиной посольства, имевшей довольно оригинальную дверь: она была сделана так, что, когда закрывалась, то ее трудно было отличить от стены. Создавалось впечатление, что пред вами сплошная стена. Во время визита из окна потянуло ветром, и дверь внезапно захлопнулась. На лице мадам де Флерио вдруг появилось выражение испуга.

– Это что же? – с ажитацией воскликнула гостья. – Секретная дверь?

Дочка боязливо придвинулась к матери. Моя жена весело рассмеялась и ответила:

– Да, да, страшно секретная дверь!

С этими словами она встала и нажала на скрытую в двери ручку. Дверь открылась, и гостьи вздохнули с облегчением. Однако через две минуты они поспешили откланяться.

В те дни антисоветская агитация представляла советские посольства как ширму для махинаций ГПУ, и в ярких красках расписывала высосанные из пальца секретные комнаты, подвалы с решетками и всякие другие «ужасы», якобы существующие в каждом представительстве СССР за границей. Бедные француженки, видимо, до такой степени были напичканы всей этой белибердой, Что пришли в совершенную панику от случайно захлопнувшейся двери.

Другой эпизод был более серьезен, но тоже хорошо отражал господствовавшую тогда атмосферу.

Дания принадлежала к числу государств, с которыми у Советского Союза существовали дипломатические отношения.

В Лондоне она была представлена графом Алефельдом Лаурвигом, которому я своевременно сделал протокольный визит. Он принял меня любезно, мы с четверть часа поболтали «о том, о сем, а больше ни о чем» и распрощались, Затем посланник сделал мне ответный визит. Никаких интересных разговоров при этом не было но все в наших официальных отношениях с ним шло нормально.

Когда моя жена стала делать свои визиты, очередь в конце концов дошла и до графини Алефельд. Моя секретарша позвонила в датское посольство и спросила, когда графиня могла бы принять жену советского посла? В ответ ей сообщили, что графиня больна и, к сожалению, не может сейчас принять мадам Майскую. Так как все люди смертны и подвержены недугам, то жена приняла это известие как должное, и даже пожалела датскую посланницу. В тот момент мы еще не знали, кто такая графиня Алефельд. Спустя несколько дней жена прочитала в газетах, что датская посланница присутствовала на одном английском приеме. Мы решили, что, очевидно, она выздоровела, и моя секретарша вторично позвонила в датское посольство, справляясь, когда моя жена смогла бы нанести визит графине. Ей ответили, что графиня завтра уезжает на несколько недель в Данию и по возвращении сообщит, когда сможет принять мою жену. Такое неудачное совпадение нам показалась несколько странным, но формально придраться было не к чему. Прошло месяца полтора. Из газет мы знали, что графиня Алефельд ездила на родину, но уже давно вернулась в Лондон, однако обещанного сообщения от нее так-таки не поступало. Вся история начинала принимать какой-то загадочный характер, и я решил навести справки. Что же оказалось?

Оказалось, что жена датского посланника не датчанка, а русская, и не просто русская, а бывшая фрейлина императрицы Марии Федоровны (жены Александра III и матери Николая II). Ларчик, таким образом, просто открывался: графиня Алефельд была махровой белогвардейкой и не желала обмениваться визитами с женой советского посла.

– Ну, если так, – решили мы с женой, – так мы тебя проучим! Жена, разумеется, больше не пыталась возобновить разговор о визите, и, так как графиня Алефельд, с своей стороны, тоже не (проявляла никакой инициативы, то в конце концов, вышло так, что официально мы с ней остались незнакомы. Когда у нас в посольстве бывали какие-либо большие приемы, на которые приглашались все дипломаты с женами, мы регулярно посылали приглашения только графу Алефельду, с которым я был официально знаком, но без графини Алефельд, с которой моя жена была официально незнакома. С точки зрения нормального дипломатического этикета такое поведение было, конечно, издевательством над Алефельдами, но почтенная графиня пожинала то, что посеяла.

История эта стала достоянием дипломатического корпуса и английских политических кругов (сознаюсь, мы кое-что сделали для ее популяризации), везде вызывая смех по адресу графской четы.

Эта протокольная война между советским посольством и датской миссией в Лондоне шла год за годом, в течение шести лет вплоть до отъезда Алефельдов на родину. Когда в 1938 г. на смену Алефельду приехал новый датский посланник граф Ревентлов, я при первом же свидании с ним откровенно рассказал ему о причинах этой «войны» и выразил надежду, что отныне отношения между советским посольством и датской миссией будут вполне нормальны. Ревентлов заверил меня, что все будет в порядке. Он сдержал свое слово, и с тех пор между советскими и датскими дипломатами в Лондоне не только восстановился мир, но и начали постепенно складываться хорошие отношения.

часть вторая
БОРЬБА ЗА ТОРГОВОЕ СОГЛАШЕНИЕ
Переход Англии от свободной торговли к протекционизму

Моей первой крупной дипломатической операцией в Лондоне была борьба за заключение нового торгового соглашения между СССР и Англией вместо соглашения 1930 года, только что односторонним актом денонсированного британским правительством. Об этом я уже неоднократно упоминал, рассказывая о своих встречах с английскими министрами и государственными людьми. Такая борьба при всяких условиях была очень важной и сложной акцией, ибо обеспечение нормального функционирования торговли между двумя странами является одной из серьезнейших задач в их взаимных отношениях. А здесь, в этом конкретном случае, благодаря целому ряду дополнительных обстоятельств, о которых речь будет ниже, такая борьба была особенно важна и сложна. Впрочем, не буду забегать вперед. Расскажу все по порядку…

Борьба за торговое соглашение по существу началась еще в Москве, накануне моего отъезда в Англию. Тогдашний британский посол в СССР сэр Эсмонд Овий, следуя дипломатическому обычаю, устроил для меня завтрак и английском посольстве. Я рассчитывал, что этот завтрак будет иметь чисто «протокольное» значение и не выйдет за рамки простого проявления дипломатической вежливости. Однако на деле случилось иначе.

Едва мы с женой переступили порог британского посольства, как сэр Эсмонд, встретивший нас вместе со своей женой, красивой мексиканкой, с напускном веселостью воскликнул:

– А у меня как раз сегодня имеются для вас новости.

– Какие, сэр Эсмонд? – спросил я.

– Вот, видите ли, я только сегодня утром получил из Лондона текст ноты, которая вчера была вручена там вашему посольству.

И с этими слонами Овий протянул мне тонкий листок бумаги с текстом ноты, которая извещала о денонсировании англо-советского торгового соглашения 1930 года, подписанного советским и тогдашним лейбористским правительством Макдональда[37]37
  Полный текст ноты см. на стр. 21. (Примечание 2. – V_E).


[Закрыть]
. Я быстро пробежал ноту и невольно воскликнул:

– Итак, британское правительство односторонне и без предупреждения денонсировало торговое соглашение 1930 года… Это нельзя назвать особенно дружественным актом… Недурное вступление к моей работе в Лондоне в качестве посла!

Сэр Эсмонд был несколько смущен и, чтобы как-нибудь смягчить неблагоприятное впечатление, произведенное нотой Саймона, стал объяснять:

– Я еще не получил всех материалов, относящихся к ноте нашего министра иностранных дел, но думаю, что она вытекает из решений имперской конференции и Оттаве, состоявшейся в сентябре этого года… Англия ведь теперь переходит от свободной торговли к протекционизму – вот ей и приходится пересматривать свои торговые договоры с другими державами.

И затем с улыбкой превосходства, как опытный дипломат при встрече с «зеленым» большевистским послом, Овий прибавил:

– Что ж, перед вами стоит серьезная задача заключить новое торговое соглашение… Вы имеете случай сразу показать свои шпоры… Не всякому вновь назначенному послу так везет.

Вспоминая сейчас этот разговор, я невольно улыбаюсь: ровно полгода спустя Овию тоже представился случай показать свои шпоры, однако он оказался на проверку столь плохим всадником, что ему пришлось спешно эвакуироваться из Москвы. Впрочем, об этом ниже.

По приезде в Лондон я должен был сразу же заняться вопросом о новом торговом соглашении и, как уже рассказывалось выше, я начал с политического зондажа и правящих кругах и в кругах оппозиции. Однако я не ограничился лишь этим. В серьезной дипломатии нельзя придавать излишнего значения быстро меняющейся конъюнктуре. Надо смотреть в глубь вещей и под поверхностью подчас шумных и драматических внешних событий отыскивать те основные явления, которые в конечном счете решают все. Только имея четкое представление об этих основных явлениях, можно найти правильные пути для достижения своей цели. Вот почему, готовясь к переговорам о новом торговом соглашении, я приложил немало усилий к уяснению той ситуации, в которой нам придется их вести. Суть дела состояла в следующем.

С середины XIX в. Англия была главной твердыней свободной торговли. Это вытекало из ее коренных экономических интересов. То была эпоха, когда Великобритания являлась единственной высокоразвитой промышленной державой среди отсталых аграрных стран как в Европе, так и за ее пределами. Тогда Великобритания претендовала на роль «мастерской всего мира» и, действительно, в значительной степени являлась таковой. В сложившейся обстановке английская буржуазия, находившаяся еще в стадии «свободного» домонополистического капитализма, горячо отстаивала принципы свободной торговли. Это ей было выгодно по двум главным соображениям.

Во-первых, свобода торговли (т. е. отсутствие таможенных барьеров в самой Великобритании) обеспечивала ввоз в Англию дешевого сырья и продовольствия, что способствовало понижению издержек производства, включая заработную плату, и, стало быть, удешевлению готовых изделий и их более широкому сбыту на внутреннем и внешнем рынках.

Во-вторых, свобода торговли (т. е. одновременное отсутствие таможенных барьеров в других странах) открывала перед Великобританией широкие возможности наводнять мировой рынок продуктами своей промышленности и вместе с тем затрудняла создание в европейских и в неевропейских державах своей собственной промышленности, которая в большей или меньшей степени могла бы конкурировать с британской промышленностью.

Иными словами, свобода торговли в рассматриваемый период гарантировала Великобритании индустриальную монополию и превращала остальной мир в ее аграрно-сырьевой придаток, что, естественно, приносило гигантские прибыли английской буржуазии.

Конечно, вся эта сугубо прозаическая механика была ярко позолочена велеречивыми высказываниями буржуазных экономистов, философов, писателей и политиков о благодетельном влиянии свободы торговли на судьбы человечества вообще и о ее значении как гарантии мира для всех стран и народов. Свобода торговли стала символом веры английского либерализма. Получение высокого процента на капитал искусно вуалировалось внешне идеалистической маскировкой. Но суть дела, прекрасно раскрытая в свое время Марксом и Энгельсом, от того нисколько не менялась.

Столь выгодное для Англии положение сохранялось около 30-40 лет. Однако с конца XIX в. ситуация стала меняться. Германия, получившая с Франции в 1874 г. громадную контрибуцию, вступила на путь быстрого индустриального развития и для защиты своей молодой промышленности отгородилась от остального мира высокой таможенной стеной. К 90-м годам прошлого столетия она сделала в этом направлении уже весьма крупные успехи. Тот же процесс, хотя и в менее ярких формах, происходил во Франции, Австро-Венгрии, России, Италии, Скандинавских странах, Японии. США также стремительно индустриализировались под защитой «охранительных» тарифов. Былая промышленная монополия Англии все больше подрывалась, у британской промышленности оказывались опасные конкуренты в различных частях света. Важнейшими из них были Германия и США. Теперь многие в Англии (особенно среди ее промышленников и политических деятелей) стали приходить к мысли, что британская индустрия нуждается в защите от иностранной конкуренции. На этой почве возникло широкое движение в пользу протекционизма, которое находило себе сторонников как в консервативной, так и в либеральной партиях – двух основных политических партиях страны в конце XIX в. Вождем данного движения был Джозеф Чемберлен (1836-1914), начавший свою политическую карьеру в качестве радикала и даже республиканца, но постепенно, шаг за шагом эволюционировавший вправо и закончивший свою жизнь в качестве лидера крайнего империалистического крыла британского господствующего класса. Джозеф Чемберлен был одновременно теоретиком и практиком нового движения.

План, выдвинутый Джозефом Чемберленом для спасения положения, в главных чертах сводился к превращению Британской империи в «коммерческую федерацию» путем установления преференциальных таможенных тарифов между всеми членами этой империи. Конкретно: в Англии должны были быть введены пятипроцентные пошлины на продовольствие и десятипроцентные пошлины на индустриальные товары, ввозимые из других стран; напротив, ввоз тех же товаров из различных частей империи должен был оставаться свободным; импорт сырья, независимо от его происхождения, также не должен был облагаться никакими сборами; члены империи в свою очередь должны были установить у себя аналогичные порядки для английских и иностранных товаров. Осуществление указанного плана, по мысли Джозефа Чемберлена, имело бы результатом не только защиту английской промышленности от атак со стороны иностранных, в первую очередь германских и американских, конкурентов, но и цементирование пестрой и разношерстной Британской империи. В дальнейшем на этой экономической основе могли быть возведены уже различные надстройки в целях прекращения Британской империи к единый военно-политический организм.

Для пропаганды своего плана Джозеф Чемберлен создал в 1903 г. «Лигу тарифной реформы», которая, однако, не встретила большой поддержки в стране. Широкие массы боялись вздорожания жизни как результата такой реформы; либералы, верные фритредерской традиции, рассчитывали, что Англия еще может отстоять свои позиции даже при сохранении свободы торговли; консерваторы, опасаясь потери голосов на выборах, предпочитали до поры до времени выжидать развития событий. В конечном счете избирательная кампания 1905 г. оказалась поражением для Джозефа Чемберлена: либеральная партия завоевала огромное большинство мандатов, и к власти пришло фритредерское правительство Кэмпбелла-Баннермана, Асквита и Ллойд-Джорджа. «Тарифная реформа» временно сошла со сцены, а вскоре после того умер и сам ее автор.

Первая мировая война резко изменила ситуацию. Начался общий кризис капитализма, мир распался на две системы – капиталистическую и социалистическую, все противоречия, присущие капитализму, сильно обострились. Мировой экономический кризис 1929-1933 гг. довел эти противоречия до высшей точки. При таких условиях мировые позиции Англии, несмотря на ее победу в войне 1914-1918 гг., становились все более шаткими. В частности, иностранная конкуренция для ее промышленности превратилась в серьезную проблему. Фритредерские традиции с каждым годом все явственнее выветривались. Их главная носительница – либеральная партия – на глазах у всех неудержимо хирела и теряла свое прежнее влияние. И когда осенью 1931 г. пало второе лейбористское правительство и к власти пришли консерваторы (слегка завуалированные под «коалиционное правительство» Макдональда[38]38
  После выборов 1931 г, было образовано коалиционное правительство, располагавшее в палате общин 520 мандатами, из которых 472 находились в руках консерваторов. Однако в целях политической маскировки консерваторы поставили во главе коалиционного правительства Макдональда, который незадолго перед тем вместе со Сноуденом и Томасом был исключен из лейбористской партии и образовал эфемерную партию национал-лейбористов, проведшую в палату общин 13 депутатов, да и то благодаря содействию консерваторов. Национал-лейбористы входили в коалицию. Ортодоксальные лейбористы располагали в новой палате лишь 51 мандатом вместо 289, которые они получили на предшествующих выборах 1929 г.


[Закрыть]
), план Джозефа Чемберлена вновь ожил и стал боевым лозунгом британских империалистов. Его главным апостолом и проводником сделался Невиль Чемберлен, сын Джозефа, занимавший пост министра финансов в кабинете Макдональда.

План Джозефа Чемберлена при своем рождении в начале XX в. имел общий характер. Он был направлен против конкуренции всех прочих держав. В нем не было элементов дискриминации по адресу какой-либо одной определенной страны.

В 1932 г. картина была иная. В ходе первой мировой войны произошло одно событие величайшего исторического значения: пролетарская революция в России и, как результат ее победы, возникновение советского государства. Вражда капиталистического лагеря к нему была безмерна. На каждом шагу капиталистический лагерь стремился нанести удар СССР, заподозрить его намерения, оклеветать его действия, возложить на него ответственность за все грехи и непорядки послевоенной эпохи.

В Англии эти настроения были очень сильны с первого же дня существования советской власти в России. Они были сильны и в тот момент, когда реализация плана Чемберлена стала практической проблемой британской политики. Поэтому дискуссии и проекты 1930-1932 гг., связанные с введением протекционизма в Великобритании и ее империи, резко отличались от своего прообраза начала XX в. Они были пропитаны духом явной дискриминации. Своим острием они были направлены прежде всего против определенной страны – СССР, за счет которого Чемберлен-сын хотел в первую очередь лечить болезнь, установленную Чемберленом-отцом. Так получилось, что на имперской конференции в Оттаве (сентябрь 1932 г.), где под председательством Болдуина, но под руководством Невиля Чемберлена был совершен решающий поворот от свободы торговли к протекционизму, основным вопросом стал «русский вопрос».

К этому времени все капиталистические страны, в том числе страны Британской империи, в той или иной мере были охвачены мировым экономическим кризисом 1929-1933 гг. Этот кризис отличался исключительной остротой, небывалой разрушительной силой и большой продолжительностью. В самой Англии за время кризиса общий объем промышленного производства значительно уменьшился, безработица достигла грандиозных размеров, внешняя торговля катастрофически сократилась.

На Оттавской конференции канадский премьер Беннет возглавил крестовый поход против советского экспорта вообще и экспорта советского леса в Англию в особенности, до хрипоты крича о «советском демпинге», основанном якобы на применении «рабского труда». Беннет не проявил здесь никакой оригинальности. Он следовал лишь примеру, данному Болдуином. Действительно, лидер консервативной партии Англии в речи, произнесенной им 6 марта 1931 г. в Ньютон Аббот, заявил:

«Я не хочу ругать Россию, но я хочу все-таки сказать, что в настоящее время Россия представляет самую большую потенциальную опасность для нашего экономического развития. В России сейчас работают над тем, что они там называют пятилетним планом. Суть плана состоит в том, чтобы в течение пяти лет индустриализировать Россию или иными словами снабдить Россию мощным оборудованием, которое позволило бы ей производить товары для экспорта. Она оплачивает это принудительным трудом своих жителей, деньгами, которые она выкаливает из своего населения, и доходами, которые она получает от продажи своего сырья за границей… Кредиты, которыми Россия пользуется у нас, идут на осуществление пятилетнего плана. Это значит, что мы помогаем финансировать то самое оружие, которое затем должно будет поразить нас в сердце. Русские имеют полное право думать, что они устроят мировую революцию, но я не хочу никакой революции в Англии, и потому я имею право принять все те меры, которые могут предупредить ее… Нам нужны тарифы для разрешения этой проблемы… И, если окажется необходимым, мы не остановимся перед запрещением ввоза из России или денонсированием существующего торгового соглашения»[39]39
  «Manchester Guardian», 7.III 1931.


[Закрыть]
.

В приведенных словах в сущности намечена вся концепция консерваторов в отношении СССР, как она пропагандировалась ими в годы первой пятилетки. Беннет добавил к этому лишь перцу и визгу. Он проявил также много энергии и, демагогически апеллируя к имперским чувствам английской делегации, добился внесения в англо-канадское торговое соглашение от 20 августа 1932 г. пресловутого 21-го параграфа, который гласил следующее:


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю