Текст книги "Воспоминания советского посла. Книга 2"

Автор книги: Иван Майский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 45 страниц)

– Главный дипломатический советник… Но ведь с ним можно и не советоваться… Все зависит от желания премьера…

Ванситарт хорошо предвосхитил свое будущее: Чемберлен действительно не обращался к нему за советами.

Теперь в качестве подлинного и все более могущественного советника премьера по внешнеполитическим делам стал быстро выдвигаться сэр Хорас Вилсон. Я хорошо его знал по временам торговых переговоров с Англией. Тогда Хорас Вилсон, в звании «главного индустриального советника британского правительства», являлся основной фигурой с английской стороны при подготовке временного торгового соглашения 1934 года. Вилсон был хорошо подкован во всех делах торговли и промышленности, но его внешнеполитический горизонт не возвышался над уровнем среднего обывателя. И вот теперь Чемберлен привлек такого человека в качестве своего наиболее доверенного эксперта к решению важнейших международных проблем! Это было похоже на безумие… Но разве вся внешняя политика Чемберлена не являлась сплошным безумием, выросшим на дрожжах классовой ненависти, глупости и невежества?

Очистив ведомство иностранных дел от неудобных для него людей, Чемберлен назначил теперь министром иностранных дел лорда Галифакса. Это был английский аристократ, занимавший множество политических и административных постов вплоть до поста вице-короля Индии. Высокий, худощавый, медлительный, с черной перчаткой на поврежденной левой руке, он говорил спокойно, глуховатым голосом, все время сохраняя приятную улыбку на лице. Внешне он располагал к себе и производил впечатление глубокого человека или во всяком случае человека, интересующегося большими проблемами. Склад ума у Галифакса был философский, но философия, которая была близка его духу, была религиозно-мистической. Он принадлежал к так называемой высокой церкви, т. е. тому течению англиканства, которое мало чем отличается от католицизма, и любил вести разговоры на морально-религиозные темы. Рассказывали, что, когда Галифакс был вице-королем Индии, позади его служебного кабинета находилась небольшая часовня. Перед какими-либо серьезными встречами или обсуждениями он на несколько минут удалялся туда и просил бога просветить его разум. Галифакс, несомненно, обладал широким образованием, что, однако, не мешало ему (примеры этого мы увидим) часто обнаруживать полное непонимание современной эпохи и ее движущих сил. Но тут уж сказывалась ограниченность его классового мировоззрения.

В качестве члена правительства Чемберлена Галифакс всецело поддерживал политику «умиротворения» и являлся одним из столпов «кливденской клики». Он легко мирился с тем, что премьер (вкупе с Хорасом Вилсоном) узурпировал в своих руках внешнюю политику Великобритании и низвел министерство иностранных дел до положения простой дипломатической канцелярии при своей особе. Во избежание каких-либо осложнений важный пост постоянного товарища министра иностранных дел после Ванситарта был отдан Александру Кадогану, от которого нельзя было ожидать каких-либо неожиданных сюрпризов.

Обеспечив себе, таким образом, скромный и послушный аппарат, Чемберлен теперь приступил к последовательному осуществлению своей «собственной» внешней политики.

Началось с Германии. Еще в конце ноября 1937 г. Галифакс получил от Чемберлена поручение совершить паломничество в Берлин и вступить в переговоры с Гитлером об общем урегулировании англо-германских отношений. Тогда мы еще не знали всех подробностей переговоров, но общий смысл их был для нас ясен, а сверх того кое-что из происходившего в Берлине успело просочиться политические круги Англии и стало нам известно. В результате недоверие советской стороны к правительству Чемберлена сильно возросло. Сейчас из материалов германского министерства иностранных дел, захваченных Советской Армией в Берлине, видно, что для нашего недоверия были более чем достаточные основания.

В самом деле, из записи беседы Гитлера и Галифакса 17 ноября 1937 г., опубликованной МИД СССР в 1948 г., совершенно ясно, Что Галифакс от имени британского правительства предлагал Гитлеру своего рода альянс на базе «пакта четырех» и предоставления ему «свободы рук» в Центральной и Восточной Европе.

В частности, Галифакс заявил, что «не должна исключаться никакая возможность изменения существующего положения» в Европе, и далее уточнил, что «к этим вопросам относятся Данциг, Австрия и Чехословакия». Конечно, указывая Гитлеру направления агрессии, которые встретили бы наименьшее сопротивление со стороны правительства Чемберлена, Галифакс счел необходимым сделать благочестивую оговорку:

«Англия заинтересована лишь в том, чтобы эти изменения были произведены путем мирной эволюции и чтобы можно было избежать методов, которые могут причинить дальнейшие потрясения, которых не желали бы ни фюрер, ни другие страны»[214]214
  «Документы и материалы кануна второй мировой войны», т. I. M., 1948, стр. 17, 23, 35-36.


[Закрыть].

Однако Гитлер хорошо понимал цену этой оговорки и потому мог рассматривать свою беседу с Галификсом как благословение Лондона на насильственный захват «жизненного пространства» в указанным районах. А когда Иден вышел в отставку и британским министром иностранных дел стал Галифакс, Гитлер не без основания решил, что настал момент для реализации программы агрессии, намеченной во время беседы между ними в ноябре 1937 г. Он не стал терять время, и 12 марта 1938 г., через 12 дней после назначения Галифакса министром иностранных дел, сделал первый крупный «прыжок» – молниеносным ударом захватил Австрию. Точно издеваясь над лондонскими «умиротворителями», фюрер приурочил свой захват как раз к тому дню, когда Чемберлен торжественно принимал у себя приехавшего в Англию германского министра иностранных дел Риббентропа. И что же? Англия и Франция реагировали на столь вопиющий акт агрессии лишь словесными протестами, которые ни они сами, ни тем более Гитлер не принимали всерьез.

Как ни велико и ни законно было после всего происшедшего недоверие Советского правительства к правительству Чемберлена, все-таки в этот критический момент правительство СССР сделало попытку апеллировать к здравому смыслу руководителей Великобритании. 17 марта 1938 г., через пять дней после захвата Австрии, нарком иностранных дел М. М. Литвинов от имени Советского правительства дал в Москве интервью представителям печати, в котором он, между прочим, сказал:

«Если случаи агрессии раньше имели место на более или менее отдаленных от Европы материках, или на окраине Европы, …то на этот раз насилие совершено в центре Европы, создав несомненную опасность не только для отныне граничащих с агрессором 11 стран, но и для всех европейских государств, и не только европейских…

В первую очередь возникает угроза Чехословакии…

Нынешнее международное положение ставит перед всеми миролюбивыми государствами и в особенности великими державами вопрос об их ответственности за дальнейшие судьбы народов Европы, и не только Европы. В сознании советским правительством его доли этой ответственности, в сознании им также обстоятельств, вытекающих для него из устава Лиги, из пакта Бриана – Келлога и из договоров о взаимной помощи, заключенных им с Францией и Чехословакией, я могу от его имени заявить, что оно со своей стороны по-прежнему готово участвовать в коллективных действиях, которые были бы решены совместно с ним и которые имели бы целью приостановить дальнейшее развитие агрессии и устранение усилившейся опасности новой мировой бойни. Оно согласно приступить немедленно к обсуждению с другими державами в Лиге Наций или вне ее практических мер, диктуемых обстоятельствами»[215]215
  «Известия», 18.III 1938.


[Закрыть].

Одновременно я получил из Москвы указание передать текст интервью М. М. Литвинова британскому правительству с сопроводительной нотой о том, что данное интервью является официальным выражением точки зрения Советского правительства. Я это сделал. То же самое, по инструкции из Москвы сделали советские послы в Париже и Вашингтоне. Таким образом, СССР открыто заявил о своей готовности принять энергичные меры против агрессии и призвал к тому же Англию, Францию и США. Советский Союз исполнил свой долг… Ну, а его партнеры?

24 марта английское министерство иностранных дел прислало советскому посольству длинную ноту, подписанную Галифаксом. В пей говорилось, что британское правительство «тепло приветствовало бы созыв международной конференции в составе всех европейских держав (т. е. агрессоров и неагресооров. – И. М.)», но возражает против созыва «конференции, на которой присутствовали бы только некоторые европейские державы и которая имела им задачей… организован, определенную акцию против агрессии», ибо, по мнению британского правительства, подобная конференция не способствовала бы делу европейского мира[216]216
  «Documents on British Foreign Policy (1919-1939)», Third Series, vol. I, London, 1949, p. 101 (далее – DBFP).


[Закрыть].

Итак, вместо борьбы с агрессорами бесцельные разговоры с агрессорами! Еще один «комитет по невмешательству», но уже не по испанским, а по общеевропейским делам! Иными словами, успокоительные пилюли для широких масс, с тем чтобы дать агрессорам время подготовиться к новым «прыжкам». Вот чего хотело британское правительство! Вот как оно на практике расшифровывало слова Галифакса о желательности изменений в европейском положении «путем мирной эволюции!»

Отклик на советское обращение в Париже и Вашингтоне был не лучше, чем в Лондоне.

Казалось бы, захват Австрии должен был хоть немного образумить Чемберлена и сделать его более осторожным в отношениях с фашистскими диктаторами, – куда там! Ослепленный ненавистью к Советскому Союзу, Чемберлен ничего не хотел видеть. Он упрямо продолжал свою гибельную (гибельную для самой Англии) политику и 16 апреля подписал договор о дружбе и сотрудничестве с Италией. Этот договор, между прочим, включал признание британским правительством захвата Италией Эфиопии. Желая, однако, несколько успокоить  демократические массы Англии, считавшие заключение англо-итальянского договора в такой момент предательством Испанской республики, Чемберлен сделал одну важную оговорку: он обязался ратифицировать договор только после того, как Италия эвакуирует из Испании свои войска в соответствии с планом, который тогда вырабатывался «Комитетом по невмешательству в дела Испании». Ниже я расскажу, как Чемберлен выполнил это обязательство.

Помню, весной 1938 г. я как-то встретил на одном дипломатическом приеме леди Ванситарт. Она находилась в состоянии депрессии. Отстранение ее мужа от активного участия в английской внешней политике, назначение Галифакса министром иностранных дел, засилье «кливденцев» в правительстве и многое другое настраивало леди Ванситарт крайне пессимистически.

– Ван убежден, – говорила она, что война очень близка, вот-вот, за углом…  Какое несчастье, что в такое трудное время у нас такой неудачный премьер!

Потом леди Ванситарт стала расспрашивать, меня о состоянии англо-советских отношений. Я вполне откровенно рассказал ей, как обстоят дела. Она горестно всплеснула руками и воскликнула:

– А, помните, как четыре года назад Вану удалось привести к смягчению отношений между нашими двумя странами?.. Но теперь все это испорчено!

Я ответил:

– Да, в 1934-1935 годах при содействии вашего мужа в англо-советских отношениях наступила оттепель, а сейчас…

– Что сейчас? – нетерпеливо перебила леди Ванситарт.

– Сейчас, – закончил я, – в англо-советских отношениях температура ниже нуля.

– Во всяком случае Ван сделал все, что мог, – с чувством произнесла леди Ванситарт.

Мюнхен

Если Чемберлен не сумел извлечь никакого урока из гибели Австрии, то Гитлер оказался гораздо более способным учеником. «Прыжок» на Вену являлся для него важной пробой: нацистский диктатор хотел проверить, как будут реагировать «демократические державы» на его агрессию. Проверка показала, что Англия и Франция не шевельнулись. Не удивительно, что Гитлер истолковал это так: путь свободен! И через два месяца после захвата Австрии он начал новую и еще более серьезную «операцию».

Случилось то, что М. М. Литвинов предрекал в своем интервью 17 марта: гроза нависла над Чехословакией. С мая 1938 г. Гитлер развязал бешеную кампанию против этой страны – не только в печати и по радио: к ее границам начали стягиваться германские войска, а внутри ее судетские нацисты по указке из Берлина стали на путь самых наглых провокаций в отношении чехословацкого правительства. Политическая атмосфера в Чехословакии, Центральной Европе, Англии и Франции все больше накалялась. В воздухе запахло порохом. Ведь Франция имела с Чехословакией пакт взаимопомощи, и, если бы Германия напала на Чехословакию, Франция обязана была выступить в ее защиту. Англия такого формального пакта с Чехословакией не имела, но, как близкая союзница Франции, она тоже не могла бы остаться в стороне. К августу ситуация стала столь угрожающей, а тревога и волнение французских и английских масс столь сильными, что британское правительство было вынуждено что-то сделать для разрядки создавшейся напряженности.^{27} Что же оно сделало? Это было так в духе Чемберлена!

Вместо того чтобы твердо заявить, что Англия вместе с Францией не позволят Гитлеру проглотить Чехословакию (а такой шаг еще имел шансы остановить руку агрессора), правительство Чемберлена решило отправить в Чехословакию миссию во главе с лордом Ренсименом. Кто такой был лорд Ренсимен? Это был никогда не занимавшийся международными делами престарелый сановник, глухой, малоподвижный и даже толком не знавший, где расположена Чехословакия (я убедился в этом из одного разговора с ним летом 1938 г.). Какая цель ставилась перед миссией Ренсимена? Официально миссия должна была «исследовать» на месте ситуацию и сделать посредническое предложение в целях урегулирования германо-чешского конфликта. Фактически, однако, как показали события, «работа» миссии свелась к прокладыванию пути для расчленения Чехословакии.

Хотя прием, оказанный в Лондоне и Париже советскому демаршу 17 марта 1938 г. в связи с захватом Австрии, отнюдь не располагал к дальнейшим попыткам подобного рода, Советское правительство в момент грозной опасности для Чехословакии решило еще раз апеллировать к здравому смыслу франко-английских лидеров. Мы думали, что горький опыт прошедших с того времени месяцев кое-чему их научил… может быть, хоть сейчас они готовы будут к более энергичным действиям против агрессоров… Нельзя упускать ни одной, даже самой малой, возможности для предотвращения катастрофы.

Исходя из таких соображений, М. М. Литвинов 2 сентября 1938 г. заявил французскому поверенному в делах в Москве Пайяру (посол Наджиар был в отсутствии) и просил его срочно передать французскому правительству, что правительство СССР в случае нападения Германии на Чехословакию исполнит свои обязательства по советско-чехословацкому пакту взаимопомощи 1935 года и окажет Чехословакии вооруженную помощь. Так как, однако, по условиям^{28} этого пакта обязательство советской помощи входило в силу только в том случае, если одновременно Франция, связанная с Чехословакией также пактом взаимопомощи, выступает с оружием в руках против Германии, то правительство СССР хотело бы знать намерения французского правительства в создавшейся ситуации. Со своей стороны, правительство СССР предлагает французскому правительству немедленно устроить совещание представителей советского, французского и чехословацкого генеральных штабов для выработки необходимых мероприятий. Литвинов полагал, что Румыния пропустит через свою территорию советские поиска и авиацию, но считал, что в целях воздействия на Румынию в этом смысле было бы очень желательно возможно скорее поставить вопрос об эвентуальной помощи Чехословакии в Лиге Наций. Если бы в Сонете Лиги за такую помощь высказалось хотя бы большинство (строго по уставу требовалось единогласие), Румыния, несомненно, присоединилась бы к нему и не возражала бы против прохода советских войск через ее земли.

Примерно в то же время, как впоследствии заявил Готвальд, Сталин через него довел до сведения президента Чехословацкой республики Бенеша, что Советский Союз готов оказать Чехословакии вооруженную помощь, даже если Франция этого не сделает[217]217
  «За прочный мир, за народную демократию!», 21.XII 1949.


[Закрыть].

3 сентября утром я получил из Москвы телеграмму с содержанием заявления Литвинова Пайяру. В тогдашней обстановке это был документ величайшего политического значения. Важно было, чтобы он стал известен возможно шире, ибо «кливденская клика» в течение всего августа вела кампанию нашептывания в политических кругах, суть которой сводилась к следующему: «Мы бы и рады спасти Чехословакию, но без России это трудно сделать, а Россия молчит и явно уклоняется от выполнения своих обязательств по советско-чехословацкому пакту взаимопомощи».

В тот же день, 3 сентября, я посетил Черчилля в его пригородном имении Чартвелл и подробно рассказал ему о содержании заявления Литвинова Пайяру. Черчилль сразу же понял его значение и тут же сказал, что немедленно доведет до сведения Галифакса о моем сообщении. Черчилль исполнил свое обещание. Тогда же, 3 сентября, он отправил Галифаксу письмо с подробной передачей демарша Литвинова. Он подтверждает это и в своих военных мемуарах[218]218
  У. Черчилль пишет: «2 сентября после обеда я получил срочное сообщение от советского посла, что он хотел бы посетить меня в Чартвелле по не терпящему отлагательства делу… Я принял его, и после нескольких вступительных фраз он рассказал мне в очень точных и ясных выражениях историю, которая изложена ниже. Очень скоро я понял, что Советское правительство предпочло обратиться с этим сообщением ко мне, частному лицу, а не прямо к министру иностранных дел из опасения неприязненной реакции в этом учреждении. Было очевидно, что сообщение сделано мне с тем расчетом, что я доведу его до сведения правительства его величества. Посол этого не говорил, но это само собой разумелось, ибо он не просил меня сохранить его информацию в тайне. Так как вопрос, поднятый послом, имел первоклассное значение, я постарался сообщить о нем Галифаксу и Чемберлену в такой форме и таким языком, чтобы избежать какого-либо конфликта между нами».
  И дальше Черчилль приводит текстуально свое письмо Галифаксу, в котором очень точно изложено то, что я ему тогда сообщил о разговоре Литвинова с Пайяром (W. Churchill. Second World War, vol. I, p. 263-265).
  Как видно из текста, обстоятельства и мотивы, которые побудили меня обратиться к Черчиллю в данном случае, были несколько иные, чем те, которые он приводит в объяснение моих действий, но самый факт обращения передан правильно.
  Черчилль не совсем точен в датах: наш разговор происходил не 2, а 3 сентября 1938 г.


[Закрыть]. Не ограничиваясь разговором с Черчиллем, я встретился также с Ллойд-Джорджем и заместителем лейбористского лидера Артуром Гринвудом и повторил им то, что рассказал Черчиллю.

Мой расчет при этом был такой: три лидера оппозиции несомненно будут рассказывать о демарше Литвинова своим коллегам по партии (тем более, что сообщая им о нем, я не просил их держать мои слова в секрете), и, стало быть, в политических кругах Лондона будут знать о действительной позиции СССР в столь актуальном вопросе; а если бы кто-либо из членов правительства стал клеветать в парламенте на «пассивность» СССР в чехословацком вопросе, со стороны оппозиции мог бы последовать ответ, восстанавливающий истину. В дальнейшем мой расчет полностью оправдался.

Я не сомневался тогда, не сомневаюсь и сейчас, что, если бы французское правительство подхватило протянутую ему 2 сентября Советским Союзом руку, если бы Англия в Франция хотя бы в этот поздний час искренне пошли на совместные действия с СССР, Чехословакия была бы спасена, а весь дальнейший ход европейских и мировых событий принял бы иное направление. Однако поступить так – означало бы поссориться с Гитлером, поставить крест над планами «западной, безопасности», отказаться от надежд столкнуть Германию с СССР… Нет, нет! Ни Чемберлен, ни Даладье на это не хотели пойти! Они предпочитали носиться со своими нелепо фантастическими химерами, продиктованными классовой ненавистью к стране социализма! Они готовы были ради этого пожертвовать Чехословакией, да и не только Чехословакией…

У. Черчилль в своих военных мемуарах рассказывает, что 5 сентября он получил от Галифакса ответ на свое письмо, о котором речь шла выше, где министр иностранных дел заявлял, что постановка в Лиге Наций вопроса о Чехословакии «сейчас будет мало полезной, но что он будет иметь это в виду»[219]219
  W. Churchill. Second World War, vol. I, p. 266.


[Закрыть].

Через два дня после ответа Галифакса Черчиллю, 7 сентября, в газете «Таймс» появилась зловещая передовица, в которой явственно давалось понять, что наилучшим выходом из положения была бы передача Чехословакией Германии Судетской области. Английское министерство иностранных дел поспешило заявить, что оно не имеет никакого отношения к названной передовице, но этому никто не поверил.

Помню, 8 сентября, на другой день после выступления «Таймс», меня пригласил к себе Галифакс и в ходе разговора, касавшегося различных вопросов, заявил, что британское правительство не имеет никакого отношении к указанному выступлению газеты, но я ему тоже не поверил. Мне  ведь была известна близость между Чемберленом и Доусоном. Конечно, я допускал, что ни министерство иностранных дел, ни все правительство в целом прямо и формально не давали «Таймс» никаких поручений напечатать злополучную передовицу. Но разве мало есть у высших властей косвенных и неофициальных путей, для того чтобы увидеть на страницах печати выражение желательных им мнений и взглядов? Так именно обстояло дело и в данном случае, ибо все содержание и тон передовицы «Таймс» превосходно отражали дух мыслей и действий «кливденской клики». Какие же основания у меня были верить опровержению Галифакса?

Затем пришли позорные дни Мюнхена. Глава британского правительства, этот «человек с зонтиком», как его окрестили в те дни газетные острословы, при энергичной поддержке Даладье опустился до роли какого-то незадачливого политического коммивояжера, который судорожно метался между Гитлером и чехословацким правительством. Даже больше: Чемберлен унизился до того, что превратился в «большую дубинку» нацистского фюрера, требуя от Чехословакии капитуляции перед германским агрессором.

Однако, прежде чем эти усилия завершились окончательным успехом, СССР еще раз сделал попытку спасти положение. В сентябре 1938 г. собралась очередная сессия Лиги Наций. В Женеву приехал Литвинов. Он вызвал меня из Лондона для участия в работе советской делегации. Атмосфера в Женеве была накаленная. В кулуарах Лиги ходили самые тревожные слухи и рассказы. Со дня на день ждали нападения Германии на Чехословакию. Даже мирные швейцарцы производили противовоздушные упражнения и устраивали пробные затемнения.

В Женеве мы узнали, что французский министр иностранных дел Бонне, один из злейших врагов СССР, скрыл от большинства членов французского правительства заявление Литвинова Пайяру. Бонне все время объяснял предательскую линию Франции в отношении Чехословакии «пассивностью России» в чехословацком вопросе, и заявление советского наркома от 2 сентября его совсем не устраивало. Теперь оказывалось, что о готовности Советского правительства выступить на защиту Чехословакии во Франции вообще никто не знает вплоть до членов ее правительства. Надо было во что бы то ни стало показать Франции и всему миру, какова же истинная позиция СССР. Именно поэтому Литвинов в своем выступлении 21 сентября 1938 г. уже с трибуны Лиги Наций открыто повторил то, что за 19 дней перед этим он в дипломатическом порядке сообщил французскому правительству через Пайяра. Интрига Бонне провалилась, и ее разоблачение перед лицом всего мира способствовало укреплению международного авторитета СССР.

Два дня спустя, 23 сентября, британские представители в Женеве Батлер и лорд де ла Вар пригласили Литвинова и меня для разговоров о создавшейся ситуации. Англичане хотели знать, как советская сторона представляет себе конкретные шаги, вытекающие из заявления Литвинова, сделанного за два дня перед этим на заседании Лиги Наций. В ответ Литвинов предложил созыв немедленного совещания представителей Англии, Франции и СССР в Париже или каком-либо другом подходящем месте (не в Женеве) для выработки мер по защите Чехословакии. Он прибавил, что советско-чехословацкий пакт взаимопомощи будет приведен в действие вне зависимости от того, какую позицию займет Лига Наций (такое заявление было сделано чехословацкому правительству за три дня перед тем в ответ на запрос последнего о позиции Советского правительства). Далее Литвинов сообщил, что Советское правительство сделало правительству Польши важное предупреждение: если Варшава вздумает напасть на Чехословакию для отторжения от нее Тешенской области (о чем тогда было много разговоров), то СССР будет считать советско-польский пакт о ненападении автоматически расторгнутым.

Батлер и де ла Вар казались очень заинтересованными заявлениями Литвинова и даже проявили что-то вроде полусимпатии к действиям СССР. Они обещали немедленно сообщить о содержании нашей беседы в Лондон и по получении инструкций оттуда вновь с нами встретиться… Увы! – эта новая встреча так и не состоялась (разумеется, не по нашей вине). Да и как могло быть иначе? Ведь именно в эти последние дни сентября 1938 г. Чемберлен и Даладье завершали свою «операцию предательства» Чехословакии.

27 сентября Литвинов предложил мне немедленно вернуться в Лондон.

– Ваше присутствие там сейчас, – заявил он, – гораздо важнее, чем в Швейцарии.

В тот же день я выехал из Женевы. На вокзале была кромешная тьма, так как местные власти в этот вечер устроили пробное затемнение и городе. Рано утром 28-го я был в Париже. Шел дождь, и знакомые улицы французской столицы были пустынны и унылы. В Лондон я приехал В тот же день около четырех часов и прямо с вокзала отправился и парламент. Я попал к самому драматическому моменту.

Как известно, первое паломничество Чемберлена к Гитлеру состоялось 15 сентября. Гитлер принял британского премьера в Берхтесгадене и выдвинул свои требования к Чехословакии, угрожая в случае отказа последней применить силу. Чемберлен вернулся в Лондон. Состоялось экстренное совещание англо-французских министров, которое приняло требования Гитлера. 19 сентября под нажимом из Лондона и Парижа чехословацкое правительство также приняло эти требования[220]220
  Верхушка чехословацкой буржуазии, в том числе Бенеш и ряд членов правительства, были настроены капитулянтски, что значительно облегчало задачу Чемберлена и Даладье.


[Закрыть]. Тогда Чемберлен вторично полетел на свидание с Гитлером. Оно состоялось 22-23 сентября в Годесберге. Чемберлен рассчитывал, что, положив  на стол согласие Чехословакии, он заслужит одобрение фюрера, но жестоко ошибся. Увидев в Берхтесгадене, что перед ним не стальной рыцарь, а набитый тряпками «человек с зонтиком», Гитлер решил, что нечего стесниться. На втором заседании с Чемберленом в Годесберге он выдвинул новые требования, гораздо более жесткие, чем в Берхтесгадене. Британский премьер был сильно обескуражен, но все-таки взялся «убедить» Чехословакию еще раз уступить. Он снова вернулся в Лондон и имеете с Даладье попытался вторично оказать давление на Прагу. Но тут у него вышла осечка: чехословацкое правительство отвергло «годесбергскую программу» Гитлера. В этом решении сыграло свою роль полученное за несколько дней перед тем заверение советской стороны об ее готовности оказать Чехословакии помощь при всяких условиях, даже в случае предательства со стороны Франции. Гитлер был взбешен, и 26 сентября объявил, что если до 14 часов 28 сентября Чехословакия не капитулирует, он открывает военные действия. Чемберлен и Даладье пришли в панику, и британский премьер обратился к Гитлеру и Муссолини с покорнейшей просьбой устроить свидание четырех для окончательного решения чехословацкого вопроса. Одновременно в целях создания соответственных настроений среди широких масс населения французское правительство издало приказ о призыве нескольких возрастов резервистов, а британское правительство мобилизовало флот и приняло некоторые меры противовоздушной обороны. Все в страшном напряжении ожидали: согласится Гитлер на новую встречу или нет?

Когда 28 сентября я сел на свое место в парламентской галерее для послов, Чемберлен, весь какой-то встрепанный и возбужденный, стоял перед правительственной скамьей и нервно махал правой рукой, показывая всем листок белой бумаги. Это было письмо Гитлера, только что, во время заседания, полученное в ответ на слезницу Чемберлена о встрече четырех. Гитлер соглашался на такое совещание. Чемберлен не скрывал своего восторга. Огромное большинство консерваторов устроили ему настоящую овацию. Лейбористы и либералы были более сдержанны, но тоже не скрывали своей радости. В такой обстановке Чемберлен покинул здание парламента, чтобы сразу же начать свое паломничество в Мюнхен.

На меня вся эта сцена произвела самое гнетущее впечатление. Было такое ощущение, точно видишь, как тяжелый автомобиль, переполненный людьми, катится вниз по откосу к пропасти и ты ничего не можешь сделать для того, чтобы его удержать. Сойдя с галереи для послов в кулуары парламента, я столкнулся с одним знакомым лейбористом, который, как я видел, аплодировал Чемберлену.

– Чему вы аплодировали? – спросил я его.

– Ну, как же, – откликнулся лейборист, – все-таки Чехословакия уцелеет, да и войны, пожалуй, не будет.

Я ответил:

– Не хочу быть Кассандрой, но попомните меня: Чехословакия погибла, а война стала неизбежной.

Лейборист с изумлением посмотрел на меня.

– Вы это серьезно? – спросил он в недоумении.

– Вполне серьезно… Поживем – увидите.

Дальнейшее известно. 29 и 30 сентября состоялось мюнхенское совещание. Гитлер вел себя крайне нагло. Муссолини его поддерживал. Чемберлен и Даладье извивались, как упри. В итоге за спиной Чехословакии было подписано мюнхенское соглашение, суть которого сводилась к следующему:

Судетская область передавалась Германии со всем находящимся там имуществом, а сверх того Чехословакия должна была удовлетворить территориальные требования Польши и Венгрии. Остальная Чехословакия, беззащитная и униженная, должна была получить гарантию «большой четверки», гарантию, ценность которой после всего случившегося была немногим больше нуля.

Для того чтобы хоть несколько ослабить гнетущее впечатление, которое на широкую английскую общественность должно было произвести мюнхенское предательство, Чемберлен уговорил Гитлера подписать вместе с ним бумажку о том, что отныне не должно быть войн между Англией и Германией. Никчемную бумажку, годную, как показало дальнейшее, лишь для мусорной корзины!.. Этой бумажкой Чемберлен демонстративно размахивал по возвращении из Мюнхена на лондонском аэродроме, громко провозглашая, что теперь обеспечен «мир в наше время»!..

Министр иностранных дел Галифакс не отставал от своего премьера. Германский посол в Англии Г. Дирксен, записывая свой разговор с ним от 9 августа 1930 г., между прочим, рассказывает:

«В дальнейшем ходе беседы лорд Галифакс сказал мне, что он хочет изложить мне свои мысли в взгляды, которые у него сложились после Мюнхена… После Мюнхена он был убежден, что 50-летний мир во всем мире обеспечен приблизительно на следующей основе: Германия господствующая держава на континенте с преимущественными правами на юго-востоке Европы, в особенности торгово-политического характера; Англия будет заниматься там торговлей только в скромных масштабах; Англия и Франция, защищенные в Западной Европе от конфликта с Германией двусторонними линиями укреплений, будут стремиться охранять оборонительными мерами свои владения и развивать их [естественные] ресурсы; дружба с Америкой; дружба с Португалией; Испания – пока еще неопределенный фактор, который во всяком случае должен по необходимости выпасть на ближайшие годы из всех комбинаций держав[221]221
  В Испании тогда (в дни Мюнхена) еще шла война.


[Закрыть]; Россия, расположенная в стороне, большая и трудно обозримая страна; стремление Англии обеспечить свой путь по Средиземному морю через Аден, Коломбо, Сингапур в доминионы и на Дальний Восток»[222]222
  «Документы и материалы кануна второй мировой войны», т. II. М., 1948, стр. 146-147.


[Закрыть].

Читая эти строки, трудно решить, чего здесь больше – империалистической злостности или феноменальной исторической слепоты. Ясно одно: Галифакс совершенно не понимал того, что происходит в мире. Как характерно, в частности, его замечание – «Россия, расположенная в стороне, большая и трудно обозримая страна». Ничего более членораздельного Галифакс не нашел сказать о народе, населяющем одну шестую мира и ставшем знаменосцем будущего человечества!