Текст книги "Воспоминания советского посла. Книга 2"

Автор книги: Иван Майский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 45 страниц)

И вот 5 июля 1938 г. собрался пленум Комитета для утверждения плана, разработанного подкомитетом. Этому заседанию предшествовал большой шум в прессе и политических кругах Англии и Франции. Для придания пленуму большей значительности председательствовал на нем не Плимут, а опять-таки британский министр иностранных дел (на этот раз лорд Галифакс). Он произнес приличествующую случаю вступительную речь, в которой поблагодарил всех членов Комитета за проявленный ими дух сотрудничества и выразил надежду, что настоящее собрание явится «добрым предзнаменованием дли осуществления в международной области нового и весьма сложного акта международного сотрудничества»[207]207
  «Протоколы», т. III, стр. 1075.


[Закрыть].

Затем, после кратких и непривычно спокойных прений, в ходе которых подверглись уточнению отдельные мелкие детали, весь британский план в своей последней редакции был единогласно принят Комитетом но невмешательству.

Это заседание оказалось последним. Вслед за тем Комитет вновь впал в состояние анабиоза, и непогребенный труп его еще десять месяцев смердил, отравляя политическую атмосферу Европы.

Между тем война в Испании продолжалась.

После арагонского прорыва фашистские агрессоры поставили своей ближайшей целью расширение того узкого коридора, которым они разрезали республиканскую Испанию на две части. Следующий удар предполагалось нанести по Валенсии. Он был предпринят 15 июля, т. е. через десять дней после утверждения Комитетом по невмешательству британского плана контроля.

Против временной столицы Испанской республики агрессоры направили 80 тыс. человек при 600 орудиях и 400 самолетах. Основную массу опять составляли итальянцы.

Республиканцам удалось задержать фашистов в горных проходах, а 25 июля 60-тысячная армия под командованием Модесте, внезапно форсировав реку Эбро, нанесла фашистам мощный фланговый удар. В рядах противника возникла паника, и он начал поспешное отступление. В течение пяти дней республиканцы продвинулись на 45 км и захватили огромное количество вражеского оружия и боеприпасов.

Замысел Франко расширить коридор, разрезавший республиканскую Испанию, потерпел фиаско. Коридор этот но только не расширился, но даже несколько сузился. Налицо было повое блестящее свидетельство жизнеспособности республиканской армии. К сожалению, однако, правительство не располагало достаточными резервами для того, чтобы развить первоначальный успех и использовать его до конца. Наступательный порыв республиканских войск сравнительно быстро истощился, и, не добившись полного разгрома фашистских сил, армия Модесто вынуждена была перейти к обороне.

Враг, конечно, воспользовался этим. Получив новые подкрепления из-за рубежа, он возобновил наступление. Республиканцам пришлось отходить. Отходили они о тяжелыми боями, нанося большой урон противнику, но все-таки отходили. К 15 ноября 1938 г. правительственные войска опять оказались за Эбро.

Теперь фашистские агрессоры получили возможность приступить к подготовке «финальной» битвы за Каталонию. Они собрали для этого 120 тыс. человек, преимущественно итальянцев. Непосредственное руководство операцией осуществлял итальянский генерал Гамбара. Среди наступающих было также несколько наваррских дивизий, несколько дивизий марокканцев и весь испанский «иностранный легион». Гамбара располагал 200 танками, 500 орудиями (в том числе 100 тяжелыми) и почти 1000 самолетами (включая германский авиалегион «Кондор»).

Совсем иная картина была на республиканской стороне. Правда, живой силы насчитывалось примерно столько же – около 120 тыс. человек. Но на всю эту армию имелось лишь 37 тыс. винтовок! На батальон приходилось не больше одного-двух пулеметов. Армейский корпус редко имел свыше 28 легких пушек. Тяжелой артиллерии не было совсем. Острый недостаток ощущался в зенитных орудиях. А в воздухе на 1 республиканский самолет приходилось по 10-20 фашистских.

Соотношение сил оказалось просто катастрофическим. А между тем оно легко могло бы быть изменено в более благоприятную для республиканцев сторону. В течение предшествовавших месяцев испанскому правительству ценой величайших усилий удалось закупить в различных странах 500-600 самолетов, 30 быстроходных торпедных катеров, большое количество артиллерии и боеприпасов. Все это к началу битвы за Каталонию находилось но ту сторону франко-испанской границы. И как ни требовало республиканское правительство, Франция не отдавала этих грузов их законному владельцу, хотя британский план контроля все еще не был введен в действие.

Коммунистическая партия Франции внесла в военную комиссию палаты депутатов предложение о немедленном разрешении переброски в Каталонию военного имущества, принадлежащего Испанской республике. Случись это, весь ход битвы за Каталонию, а возможно, и судьба Испании обернулись бы совсем иначе. Однако правительство Даладье сознательно стремилось к тому, чтобы убить Испанскую республику, и потому наотрез отказалось открыть франко-испанскую границу.

Я не имею возможности подробно описывать все фазы и этапы битвы за Каталонию, проходившей в декабре 1938 г. – январе 1939 г. Скажу лишь, что, несмотря на величайший героизм, проявленный не только армией, но и местным населением, фашисты все-таки шаг за шагом продвигались вперед. Появились массы беженцев. Нескончаемые толпы людей запрудили все дороги, идущие к северу, в сторону Франции. Старики, женщины, дети тащились пешком, ехали на осликах, в повозках, в легковых машинах, в грузовиках. Холодными январскими ночами они спали на голой земле, боясь разводить огонь, чтобы не привлечь внимания вражеских самолетов.

Чем дальше продвигались интервенты, том больше становились толпы беженцев, В каком-то неудержимом порыве люди поднялись с насиженных мест, чтобы не оказаться под игом фашистов. В конце концов все это огромное взбудораженное полумиллионное человеческое море прихлынуло к французской границе и стало настойчиво стучаться в ворота Франции.

А боевые действия шли своим чередом. 26 января 1939 г. пала Барселона, 5 февраля – Херона. В руках республиканцев оставался лишь маленький северо-восточный уголок Каталонии с городком Фигерас в центре. Сюда эвакуировались республиканское правительство и кортесы.

1 февраля 1939 г. кортесами было принято решение о том, чтобы правительство начало мирные переговоры с Франко (а фактически с Германией и Италией) на базе следующих трех пунктов:

1. Эвакуация всех иностранцев, сражающихся на стороне Франко.

2. Свобода для испанского народа выбрать такую форму правления, какую он считает желательной.

3. Гарантии от всяких репрессий в отношении республиканцев.

Правительство просило Англию и Францию о посредничестве, но те не спешили с ответом. Еще бы! Чемберлен и Даладье с удовлетворением смотрели на дело своих рук и не хотели чем-либо мешать «естественному развитию событий».

B сложившейся обстановке для республиканской армии и огромной массы беженцев, скопившихся у французской границы, но оставалось ничего больше, как искать пристанище во Франции.

Еще 22 января испанский министр иностранных дел Альварес дель Вайо обратился к французскому министру иностранных дел Бонне с просьбой допустить испанских беженцев на французскую территорию, но Бонне категорически отказал. Это вызвало глубокое возмущение среди французской демократической общественности, особенно среди рабочих. Правительству Даладье пришлось пойти на уступки: граница была слегка приоткрыта, и через нее стали просачиваться небольшие группки испанских беженцев. На французскую сторону были переправлены также раненые бойцы испанской армии. Но 28 января французское правительство опять наглухо закрыло границу и даже вернуло в Каталонию всех раненых. Пограничному французскому населению строго-настрого было запрещено оказывать какую-либо помощь испанцам.

Так прошло еще несколько дней.

Но вот 3 февраля итальянская авиация произвела массированный налет на Фигерас. Свыше тысячи человек было убито и ранено.

 Среди беженцев началась паника. Они бросились к французской границе и прорвали все кордоны. Правительству Даладье пришлось задним числом санкционировать свершившееся. Оно официально открыло границу как для беженцев, так и для отступающих частей республиканской армии.

К 9 февраля все было кончено. Беженцы и остатки войск Испанской республики оказались во Франции. Что же их ожидало здесь?

Для беженцев правительство Даладье в срочном порядке соорудило несколько громадных концентрационных лагерей (в Сен-Сиприен, в Прат де Молло и других местах). Запертые в них десятки тысяч изголодавшихся, исстрадавшихся людей были оставлены без воды, без хлеба, без мыла, на голых песчаных дюнах. Начались эпидемии, гигантские размеры приняла смертность. Но кабинет Даладье это не волновало.

Такая же участь постигла и военных, Для них был устроен специальный лагерь в Аргеллесе. Туда лопали лучшие дивизии республиканской армии, сохранившие организованность и боеспособность даже на исходе битвы за Каталонию. Во Франции они были разоружены и, так же как беженцы, брошены на голую землю. Пищи и воды не было. Обращались с ними хуже, чем с военнопленными. Полицейские власти всячески издевались над героями испанской революции.

Так «Франция 200 семей» встречала людей, которые в течение почти трех лет вели самоотверженную борьбу не только за свою свободу, но и за безопасность французского народа. Трудно представить себе большую степень моральной низости и политической слепоты!

А что касается Англии, то она в это самое время оказала активную помощь Франко в захвате острова Менорка, являвшегося на протяжении всей войны опорным пунктом республики. Позорную роль сыграл при этом британский крейсер «Девоншир».

«Умиротворители» в Лондоне, Париже и Вашингтоне думали, что теперь-то уж Испанской республике пришел конец! Но конца еще не было. Под контролем законного правительства республики продолжала оставаться центрально-южная зона, составлявшая около четверти территории страны, с населением в 8 млн. человек, с 700 км береговой линии, с такими крупными городами, как Мадрид, Валенсия, Аликанте. В руках республиканцев находились также главная военно-морская база Испании Картахена, значительный военно-морской флот к ряд промышленных предприятий, изготовлявших оружие. Все это делало возможным дальнейшее сопротивление фашистам на сравнительно долгий срок. В то же время международная ситуация в начале 1939 г. оказалась настолько накаленной, что в любой момент можно было ожидать событий, способных изменить положение в благоприятную для Испанской республики сторону. Поэтому даже после проигранной битвы за Каталонию не следовало падать духом. Надо было продолжать борьбу до конца.

Именно такую позицию занимала Коммунистическая партия Испании. К сожалению, однако, ее усилия на этот раз не увенчались успехом. Главных причин тому было две.

Причина первая состояла и том, что после потери Каталонии среди социалистов, анархистов и левых республиканцев стали приобретать все большую силу пораженческие настроения. Правда, правительство Негрина, эвакуировавшееся вместе с остатками каталонской армии во Францию, вернулось в центрально-южную зону, но миазмы разложения проникли и в его среду.

Правительству, и особенно его премьеру Негрину, явно не хватало ни боевого духа, ни решительности, ни дальновидности. Оно нанимало какую-то межеумочную позицию и потому не сумело использовать возможностей дальнейшей борьбы, которые еще имелись.

Причина вторая носила внешнеполитический характер. Спекулируя на разброде в республиканском лагере, «умиротворители» из Лондона и Парижа окончательно сбросили лицемерную маску «невмешательства» и открыто выступили против Испанской республики.

27 февраля  1939 г. Англия и Франция официально признали Франко и порвали дипломатические отношения с республиканским правительством. Это было прелюдией.  5-6 марта в Мадриде вспыхнул контрреволюционный мятеж, возглавленный правым социалистом Бестейро и командующим Центральным фронтом республики полковником Касадо. Мятеж этот организовали агенты Чемберлена при дружеском содействии агентов Даладье. Негрин не сумел подавить мятеж (хотя силы для этого были), и в результате его кабинету вторично, и на этот раз уже окончательно пришлось эвакуироваться во Францию. Власть захватили заговорщики. Они открыли фронт Франко и обрушились с зверской жестокостью на еще верные республике части, находившиеся под руководством командиров-коммунистов. А затем – когда черное дело измены было сделано – Касадо с сотней своих сторонников 1 апреля 1939 г. отплыл в Англию на борту британского крейсера «Галатея». Чемберлен счел целесообразным бросить эту последнюю подачку тем людям, которые по заданию его правительства вонзили нож в спину республики.

Ну, а что же Комитет по невмешательству? Как он вел себя на протяжении этих девяти месяцев, завершивших трагедию испанской войны?

Перечислю важнейшие факты.

После 5 июля 1938 г. фактически функционировали только председатель его лорд Плимут и секретариат во главе с Фрэнсисом Хеммингом. Этот обломок Комитета, используя посредничество английского правительства, послал принятый на последнем пленуме план контроля республиканскому правительству, а также Франко и погрузился в ожидание.

26 июля поступил ответ от республиканского правительства. Он был положительным. Иначе обстояло дело с Франко.

Вернувшись в конце июля из отпуска в Лондон, я несколько раз пытался выяснить у лорда Плимута, что же происходит с планом Комитета по ту сторону фронта, но никак не мог добиться толку. Почтенный лорд становился все больше похожим на дельфийского оракула, славившегося, как известно, двусмысленностью и туманностью своих ответов. Одно для меня было ясно: с планом неблагополучно.

Теперь из дипломатических документов, захваченных Советской Армией в Германии, мы знаем со всех деталях, как отнеслись к этому многострадальному документу и сам Франко, и его германские и итальянские покровители.

Телеграммой от 15 июля 1938 г. германский посол при Франко фон Шторер сообщал в Берлин, что имел разговор по поводу плана Комитета с франкистским министром иностранных дел Хордана и убеждал его «найти пути, чтобы, изъявив принципиальное согласие на этот план, укрепить положение Чемберлена»[208]208
  «Документы министерства иностранных дел Германии», М., 1946, вып. 3, стр. 52-54.


[Закрыть],

Как трогательна эта забота фашистов о благополучии британского премьера!

Днем позже, 16 июля, германский посол в Риме Макешен в своем донесении Риббентропу писал:

«Итальянское правительство придерживается того мнения, что по политическим соображениям было бы очень желательно посоветовать Франко немедленно сообщить Лондонскому комитету, что в принципе он принимает лондонский план. В ноте, которую Франко должен будет послать в Комитет, он мог бы заявить, что тщательно изучает этот план и вскоре последуют его замечания к каждому пункту плана в отдельности. Позже (с этим спешить не следует) Франко пошлет Комитету вторую ноту, в которой будут содержаться детальные замечания и подходящие к случаю контрвопросы… Лондонский план предоставляет широкие возможности для возражений и контрвопросов».[209]209
  Там же, стр. 56. («Документы министерства иностранных дел Германии», М., 1946, вып. 3. – V_E).


[Закрыть]

В конечном счете метод, предложенный итальянским правительством, был принят.

Со стороны фашистских держав началась длительная игра в оттяжку. Это им было крайне необходимо, поскольку как раз в то время готовилось наступление на Каталонию и германо-итальянские интервенты спешно подбрасывали Франко новые подкрепления, новые партии вооружения.

Только 12 августа Франко удосужился наконец послать Комитету первую ноту, в которой заверял, будто бы его ответ «задержался исключительно из-за сложности этого плана». 20 августа от Франко последовала вторая нота, содержавшая, ряд вопросов по отдельным пунктам плана, а также его контрпредложения.

Плимут тоже не торопился. Он затратил немало времени на «изучение» каждой ноты Франко, а затем счел за благо отправить секретаря Комитета Френсиса Хемминга в Бургос и Барселону для «уяснения и уточнения» ответов, полученных от Франко и республиканского правительства.

Таким образом, осенью 1938 г., когда происходили бои на Эбро и фашисты подготовляли наступление на Каталонию, между Франко и Плимутом шла неторопливая переброска дипломатическими мячами, что полностью соответствовало интересам агрессоров. Британское правительство в данном случае еще раз выступило в роли прямого пособника германо-итальянской интервенции в Испании.

В эту игру между открытыми и скрытыми покровителями Франко некоторый диссонанс внес смелый акт испанского правительства.

23 сентября 1938 г. на сессии совета Лиги Наций в Женеве Негрин объявил, что его кабинет, не дожидаясь введения в действие плана Комитета по невмешательству, в одностороннем порядке решил эвакуировать с территории республики все интернациональные бригады в полном составе (численность их в тот момент достигала 40 тыс. человек), и просил Лигу Наций прислать, комиссию для проверки выполнения данного решения.

Этот акт республиканского правительства поставил фашистов и их «умиротворителей» в трудное положение. По логике вещей после стопроцентной эвакуации иностранных комбатантов с республиканской стороны то же самое должен был сделать и Франко. Но куда там! Накануне битвы за Каталонию Франко требовал от своих германо-итальянских хозяев все новых и новых подкреплений. И ему не отказывали. Фашистские державы никак не реагировали на решение республиканского правительства в отношении интернациональных бригад.

Сложнее было положение «демократических» держав, особенно Англии. Казалось бы, теперь они должны были настойчиво требовать от Франко стопроцентной эвакуации из Испании итальянцев и немцев. Однако «демократические державы» упорно молчали. Больше того. В январе 1939 г., в самый разгар битвы за Каталонию, британский премьер имеете с лордом Галифаксом нанесли Муссолини «дружеский визит»! Это было равносильно предоставлению фашистскому диктатору индульгенции за все его деяния в Испании.

А когда Чемберлен возвратился в Англию и ему предстояло выступить с отчетом о своем визите в Рим перед палатой общин, он послал текст своей речи на предварительный просмотр Муссолини. Факт небывалый в политических анналах Англии. Вот до каких пределов дошла близость между главарем итальянского фашизма и премьер-министром «демократической» Великобритании!..

Теперь лондонский план контроля был окончательно мертв. Окончательно мертв был и Комитет по невмешательству. Советское правительство сделало отсюда единственный правильный вывод, и 4 марта 1939 г. ТАСС опубликовало следующее сообщение:

«В связи с тем, что лондонский Комитет по невмешательству уже давно перестал функционировать и потерял смысл своего существования, Совнарком СССР 1-го марта с. г. постановил отозвать своего представителя из состава Комитета по невмешательству»[210]210
  «Мировое хозяйство и мировая политика», 1939, № 3, стр. 172.


[Закрыть].

А 20 апреля 1939 г. и весь Комитет в целом официально прекратил свое существование.

В заключение мне остается только привести очень выразительную оценку всей эпопеи «невмешательства», сделанную бывшим министром иностранных дел Испанской республики Альваресом дель Вайо в его книге «Битва за свободу»:

«То был блестящий образец искусства поднести на блюде жертву агрессии государствам-агрессорам, сохраняя изысканные манеры джентльмена и в то же время создавая впечатление, будто бы единственной целью при этом является сохранение мира»[211]211
  J. Аlvагеz del Vауо. Freedom's Battle. London, 1940, p. 252.


[Закрыть].

К этому нечего прибавить.

Часть пятая
ПРЕДАТЕЛЬСТВО ЧЕМБЕРЛЕНА

Приход Чемберлена к власти

Рассказывая об испанских событиях, я в интересах большей: цельности изложения забежал далеко вперед, вплоть до весны 1939 г. Теперь я должен вернуться к середине 1936 г., ибо как ни важна была испанская война – эта авангардная битва второй мировой войны, – она представляла собой все-таки лишь одно из явлений международной политики тех лет. Из-за нее нельзя упускать из виду общего полотна этой политики, которое во второй половине 30-х годов принимало все более мрачные тона.

Когда началась испанская война и обнаружились первые противоречия в этой области между СССР и Англией, я сделал попытку сохранить, что возможно, из той концепции, которая была положена в основу советско-английского коммюнике от 1 апреля 1935 г., появившегося в результате визита Идена в Москву. Помню, в конце 1936 г. я имел серьезный разговор с Иденом, в котором между прочим сказал:

– Для меня ясно, что Советское и британское правительства по-разному подходят к испанским событиям… Здесь у нас имеются разногласия, которые в дальнейшем могут даже возрасти, но все-таки Испания – ото только одна из проблем внешней политики обеих стран. Есть много других проблем, даже более важных, чем эта, по которым у СССР и Англии нет противоречий… Давайте локализуем наши расхождения на испанском вопросе и постараемся, чтобы они возможно меньше отражались на англо-советских отношениях вообще… Было бы крайне нежелательно, чтобы московское коммюнике превратилось в пустую бумажку.

Иден на мгновение задумался и потом ответил:

– Я с вами вполне согласен и со своей стороны сделаю все возможное для того, чтобы наша политика следовала принципам, изложенным в московском коммюнике… Это очень важно не только для Англии и СССР, это важно также в интересах всеобщего мира.

Иден еще раз остановился на мгновение и затем несколько тише прибавил:

– Но вы понимаете, что не все тут зависит от меня.

Я это хорошо понимал, но все-таки должен констатировать, что зимой 1936/37 г., когда премьером был Болдуин, а министром иностранных дел Иден, советско-английские разногласия в общем и целом ограничивались испанским вопросом.

Однако 28 мая 1937 г. Болдуин ушел на покой и вместо него главой правительства стал Невиль Чемберлен.

Узнав об этой новости, я невольно подумал: «Черчилль ошибся в своем прогнозе – не он, а Чемберлен оказался у руля. Теперь впереди сговор Чемберлена с Гитлерам, а дальше?…».

Невиль Чемберлен был, несомненно, самой зловещей фигурой на политическом горизонте Англии в тот период. Зловещей по глубоко органической реакционности своих воззрений, зловещей по тому влиянию, которым он пользовался в консервативной партии. Тот факт, что Невиль Чемберлен был человеком ограниченных взглядов и малых способностей, что его политический кругозор,по выражению Ллойд-Джорджа, не возвышался над кругозором «провинциального фабриканта железных кроватей», только усугублял опасность от его пребывания у власти. Отец Невиля знаменитый Джозеф Чемберлен считал этого своего сына (в отличие от другого сына, Остина) непригодным для политики и с молодости готовил его к торговой деятельности[212]212
  Иден в своих мемуарах рассказывает, что за несколько месяцев до назначения Невиля Чемберлена премьером он как-то был у него на обеде, где присутствовал также Остин Чемберлен, только что вернувшийся из поездки в Австрию и Чехословакию. Остин много рассказывал о сложившейся там ситуации, и Невиль в связи с этим высказал несколько суждений по затронутому вопросу. В ответ Остин заметил: «Невиль, ты должен помнить, что ты ничего не понимаешь в делах внешней политики».


[Закрыть]. Однако и на коммерческом поприще Невиль не стяжал особых лавров. Тогда его двинули но «муниципальной линии». Здесь, пройдя ряд промежуточных ступеней, он стал в конце концов мэром Бирмингема. В 1917 г. как консерватор знатного происхождения Невиль Чемберлен получил пост министра рекрутирования армии в коалиционном кабинете Ллойд-Джорджа, но позорно провалился и был изгнан премьером из правительства. И вот теперь этот самый Невиль Чемберлен стал главой британского кабинета, да еще в такой сложной и трудной мировой обстановке! Поневоле в голову приходила мысль: «Вот до какого глубокого разложения докатился английский господствующий класс!»

Для меня как посла Советского Союза приход к власти Невиля Чемберлена имел совсем особенное значение. Я не забыл своего разговора с ним в ноябре 1932 г. Последующие пять лет полностью подтвердили на многочисленных фактах и примерах, что Невиль Чемберлен является последовательным врагом нашей страны. Такой премьер мог только обострить англо-советские отношения. Такой премьер именно из за своей вражды к советскому государству мог только усилить политику «умиротворения» агрессоров. Ничего хорошего нам от него ждать не приходилось!

Как ни мрачны были мои чувства, я решил все-таки повидаться с новым премьером И прощупать его настроения. Он принял меня в споем парламентском кабинете 29 июля. На этот раз Чемберлен был спокойнее и сдержаннее, чем во время нашей первой встречи, пять лег назад. Я спросил его об общих линиях той и о линии, которую намеревалось проводить британское правительство в области международных отношений. Чемберлен долго и старательно объяснял мне, что основной проблемой момента, по его мнению, является Германия. Надо прежде всего урегулировать этот вопрос, а тогда все остальное уже не представит особых трудностей. Но как урегулировать германскую проблему? Премьеру это казалось вполне возможным, если применить правильный метод урегулирования.

– Если бы мы могли, – говорил он, – сесть с немцами за один стол и с карандашом в руках пройтись по всем их жалобам и претензиям, то это сильно бы прояснило отношения.

Итак, все дело было лишь в том, чтобы сесть за один стол с карандашом в руках! Как просто! Мне невольно вспомнились слова Ллойд-Джорджа – «провинциальный фабрикант железных кроватей». Действительно, Гитлера и себя он, видимо, представлял как двух купцов, которые поспорят, пошумят, поторгуются и затем в конце концов ударят по рукам. Вот как примитивны были политические понятия премьера!

Из всего, что Чемберлен сказал мне 29 июля, с несомненностью вытекало, что целью его стремлений является пакт четырех, а путь к нему – всемерное «умиротворение» Гитлера и Муссолини.

Этот пессимистический прогноз становился еще более вероятным благодаря тому, что как раз к этому времени в Лондоне окончательно сложилась так навиваемая «кливденская клика», сыгравшая столь зловещую роль а годы, предшествовавшие второй мировой войне. Леди Ненси Астор, та самая леди Ненси Астор, которая в 1932-1933 гг., кокетничала своей «дружбой» с советской страной, в течение последующих лет обнаружила свое настоящее лицо и в конце концов стала «хозяйкой» политического салона, в котором собирались самые махровые представители консервативной партии. Обычно в ее роскошном имении Кливден, под Лондоном, где она пыталась имитировать Версаль, встречались такие люди, как Невиль Чемберлен, лорд Галифакс, Самуэль Хор, Саймон, Кингсли Вуд, Лотиан, Том Джонс, Эрнст Браун и др. Особенно крупную роль играл здесь редактор «Таймс» Джефри Доусон, являвшийся чем-то вроде идеологического вождя всей этой клики. Человек крайне реакционный, религиозно настроенный, не имевший реального представления ни об Европе, ни, в частности, о Германии, Доусон преклонялся перед силой и, считая гитлеровскую Германию решающей силой на континенте Европы, проповедовал самое беззастенчивое «умиротворение» нацистского диктатора. Влияние Доусона было настолько велико, что премьер-министры того времени – Макдональд, Болдуин, Чемберлен – обсуждали с редактором «Таймс» министерские назначения.

Все эти печальной памяти герои недавнего прошлого регулярно встречались в салоне леди Астор, пили, ели, развлекались, обменивались мнениями и намечали планы ближайших действий. Нередко между двумя партиями гольфа решались важнейшие государственные вопросы. Чем ближе надвигалась война, тем активнее становился Кливден. Салон леди Астор превратился в главную цитадель врагов Советского Союза и друзей англо-германского сближения. Отсюда шла наиболее энергичная пропаганда концепции «западной безопасности»; здесь смаковались картины советско-германского взаимоистребления, на осуществление которого делали ставку завсегдатаи Кливдена. Салон леди Астор имел сильнейшее влияние на назначение министров, на формирование правительств и на определение политической линии этих правительств. Приход к власти Невиля Чемберлена знаменовал собой усиление «кливденской клики», что рождало в руководящих кругах Советского Союза лишь самые тревожные опасения. Ждать пришлось недолго.

Основной целью Чемберлена являлось «умиротворение» фашистских диктаторов в расчете на установление «западной безопасности». Это был, конечно, как выражался Черчилль, идиотизм, но классовая ненависть к государству социализма была в Чемберлене (да и не только в Чемберлене) столь велика, что она совершенно помрачала их рассудок. Черчилль в своих военных мемуарах, говоря о Чемберлене и его отношении к Гитлеру, иронически замечает: «Он вдохновлялся надеждой умиротворить и реформировать его, а потом привести к полному смирению»[213]213
  W. Churchill. Second World War, 5-th Edition, vol. 1, London, 1955, p. 322.


[Закрыть]. Здесь Черчилль соблюдает приличные литературные манеры. В частных разговорах он выражался гораздо крепче. Помню, однажды он мне сказал:

– Невиль – дурак… Он думает, что можно ехать верхом на тигре.

К сожалению, Чемберлен именно так и думал и потому стал последовательным апостолом политики «умиротворения» агрессоров. Чтобы проводить такую политику на практике, ему нужен был созвучный этой идее состав правительства, и прежде всего «подходящий» министр иностранных дел. Иден для данной цели не годился, тем более что он бы крайне непопулярен в Риме и в Берлине.

Избранником Чемберлена на этот ключевой пост стал лорд Галифакс, однако, учитывал тогдашние общественные настроения в Англии, премьер не решился сразу расстаться с Иденом. Надо было предварительно подготовить почву, а лучше всего заставить Идена самого подать в отставку. Поэтому Чемберлен «пока» назначил лорда Галифакса на почетный, по чисто декоративный пост заместителя премьера, т. е. министра без портфеля, которому время от времени дают специальные поручения. И, как увидим ниже, самое важное специальное поручение, которое получил Галифакс, носило внешнеполитический характер.

Первым шагом Чемберлена в области «умиротворения» диктаторов была посылка дружественного письма Муссолини, на которое Муссолини, конечно, не замедлил ответить таким же дружественным письмом. Затем Чемберлен энергично довел с ним переговоры, добиваясь заключения широкого договора о дружбе и сотрудничестве между Англией и Италией. Иден и некоторые другие видные политические деятели были в оппозиции к этим переговорам. Совсем не потому, что они сочувствовали Испанской республике, – нет! нет! Ни Иден, ни большинство его единомышленников не питали к Испанской республике никаких симпатий. Однако они знали о вероломстве фашистских диктаторов, плохо верили в их обещания, а потому требовали, чтобы в качестве доказательства серьезности своих намерений Муссолини предварительно вывел из Испании свои войска, сражавшиеся на стороне Франко. Однако Чемберлен не хотел ничего слушать и упрямо вел свою линию на скорейшее подписание англо-итальянского договора. На этой почве между Чемберленом и Иденом произошел конфликт (искусственно раздувавшийся премьером), в результате которого 20 февраля 1938 г. Иден вышел в отставку. Вместе с Иденом вышел в отставку его парламентский заместитель лорд Кренборн, в те годы также сторонник сближения с СССР. Незадолго перед этим, 1 января 1938 г., Ванситарт был отстранен от активного участия в делах министерства иностранных дел и назначен на почетную, но мало оперативную должность «главного дипломатического советника британского правительства». Сообщая мне о своем новом звании, Ванситарт с невеселой усмешкой заметил: