Текст книги "Брюки мертвеца (ЛП)"

Автор книги: Ирвин Уэлш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

Потом вечеринка, но я здесь ненадолго, не хочу слишком наебашиваться перед Мариной, поэтому извиняюсь и рано ухожу. Останавливаюсь в отеле и сплю, как убитый, до следующего дня. Потом иду в Лит, чутка выпиваю с отцом в честь Нового Года – он приготовил приветственное рагу.

После крепкого сна в отеле я рано встаю и отправляюсь на игру «Хибс». К моему удивлению, отстраненная команда доказывает, что клуб стал намного больше и играет на более профессиональном уровне, чем раньше. Приемная – в корпоративном отеле; теперь тут несколько ВИП-лож, а не одна.

– Просто дайте мне самый дорогой пакет, – говорю я женщине, которая смотрит на меня, как на клоуна.

– Но это для вас одного, верно?

Я понимаю, как жалко звучит, что ты без друзей.

– У меня тут встреча с мистером Уильямсоном, – додумываюсь я сказать в последний момент.

– Хорошо... Саймон Уильямсон? Группа из шестерых. Вы бы хотели присоединиться к ним за столом?

– Да.

Я расплачиваюсь «визой» и иду к ступенькам. Дойдя до довольно роскошной банкетной, я сразу же вижу Больного, который выглядит почти как раньше – кроме седых локонов. Он сидит, как оказывается, с Джусом Терри Лоусоном, все с такими же с кудрявыми волосами, и еще четырьмя молодыми ребятами. Я несколько мгновений пялюсь на Саймона Дэвида Уильямсона, царя ебарей квартала Банана Флэт. Да, он немного поседел, но выглядит хорошо. Пока я стою с открытым ртом, он неожиданно поворачивает голову. Недоверчиво пялится на меня, а потом встает и рычит:

– Какого хуя ты тут делаешь?!

– Я поговорить, друг, – говорю, кивая Терри. – Тез. Ты ни капли не изменился! – думаю, что прошло лет пятнадцать, вспомнив, что в последний раз я его видел, когда мы делали тот грязный фильм. Тогда с ним произошла ужасная ситуация, он повредил свой член.

– Ага, – улыбается он. Он точно знает, о чем я думаю, – сто процентов!

Мы обмениваемся любезностями еще какое-то время, но я чувствую раздражение Больного, который хватает меня за руку и отводит к бару. Когда мы туда подходим, я бросаю перед ним конверт. У него нулевая сдержанность, он моментально хватает его. Не стесняясь, заглядывает в него, пересчитывает, даже не пытаясь этого скрыть и держит его близко к груди. Переводит глаза с денег на меня, на людей поблизости – вылитая пародия на диккенсонсоновсккую скрытую алчность.

Наконец-то его взгляд останавливается на мне. Я уже успеваю забыть о боли, вопросах и обиде, которые в нем были всегда. С раненой, надувшейся гримасой пострадавшего, он заявляет:

– Ты кинул меня не один раз, а дважды. Деньги я могу простить, но ты украл мой фильм! Я вложил душу и сердце в тот фильм! Ты и та ебаная сука Никки, и та самодовольная шлюха Дайэн...

– Они меня тоже кинули. Я вернулся обратно в Голландию, поджав хвост.

– Я искал тебя там!

– Я знал, что ты притащишься, поэтому ненадолго уехал в Гаагу. Ну и уныло же там было.

– Очень, блять, умно, скажу я тебе! – шипит он и вновь смотрит в конверт. Он восхищен и не может даже скрыть этого: – Никогда не думал, что ты отплатишь мне.

– Там все. Ты мог бы поискать Никки и Дайэн, но я решил компенсировать и за них.

– Это так непохоже на тебя! Ты, должно быть, очень богат. Анонимные наркоманы работают только для богатых ублюдков, которые думают, что могут купить билет из страны несчастий, которую они же и создали! – этот пиздюк не растерял ни капли своей животной ярости.

– Ну, вот и все. Я могу и буду рад забрать это обратно...

– Ты можешь съебнуть!

– Хорошо, потому что это все – твое. Теперь ты можешь расширить «Коллег».

Его глаза выпучиваются, голос превращается в рык:

– Что ты знаешь о «Коллегах»?

Я решаю, что упоминать Марианну – не лучшая идея.

– Только то, что говорит впечатляющий сайт. «Амбициозные планы по расширению», – там сказано.

– Ну да, само собой. «Мы планируем лить воду» – особо не удивляет, – насмехается он, презрительно смотря на людей вокруг.

Я смотрю на сильно заинтересовавшегося Терри за столом. Больной замечает это, быстро и хмуро зыркает, а потом поворачивается к нему спиной. Смотрит на меня, а я объясняю:

– Лучшие онлайн-расчеты для шестидесяти тысяч в 1998 году – в диапазоне от восьмидесяти трех тысяч и семьсот семьдесят фунтов до ста тысяч и девятисот фунтов. Я поделил разницу на девяносто одну тысячу и восемьдесят фунтов.

– Я бы мог поднять больше денег, если бы мне разрешили инвестировать мои деньги моим способом!

– Невозможно предугадать, это точно. Инвестиции могут уйти на юг точно так же, как и на север.

Он прячет конверт в куртку:

– Как насчет исходников «Семи Наездниц для Семерых Братьев»?

– Да кто же, блять, знает. Но порнофильм пятнадцатилетней давности сейчас бы не стоил ничего.

– Хммммм, – хрюкает он, глядя на свой стол. – Ну, спасибо тебе за деньги и давно, блять, пора. Но это общественное мероприятие, – он указывает на дверь. – Теперь иди.

– Ну, я поем немного ростбифа и посмотрю игру – по крайней мере, посмотрю первую половину, тебе же все равно, – улыбаюсь я. – Я купил ВИП-пакет, и давненько не видел на «Хибс» в деле. И разве тебе ни капельки не интересно, почему я это делаю именно сейчас?

Больной закатывает глаза, уступая и кивает Терри и ребятам:

– Да. Окей. Только не думай, что я буду слушать ебаные истории АА / АН о работающей программе шагов, дерьмо об оплате долгов, – говорит он, пока мы присоединяемся к другим.

Та предупредительная речь была полезна, это было именно то, с чего я планировал начать. Меня представляют сыну и племяннику Больного и двум мальчикам Терри. Все они выглядят как хорошие, нормальные молодые ребята. Предполагаю, что мы в том возрасте казались незнакомцам такими же. Мы хорошо едим, комик рассказывает смешные истории, потом тренер, Алан Стаббс, дает свои прогнозы на игру, прежде, чем мы отправляемся на трибуну смотреть игру в мягких креслах. Моя спина побаливает, но уже не так сильно. Я сажусь рядом с Больным.

– Ну, – говорит он тихим голосом и постукивает по внутреннему карману, – что за история? Почему? Почему сейчас?

Мне нравится вид полузащитника Макгинна у «Хибс». Не совсем обычный стиль бега, но хорошо держит мяч.

– Бегби, я встретил его в самолете до Лос-Анджелеса. Встретился с ним несколько раз. Мы снова почти друзья. Он был со мной в ночном клубе в Вегасе. Пригласил меня на свою выставку.

Наверное, «Бегби», но, скорее всего, «ночной клуб», «Вегас» и «выставка» – привлекают его внимание. – Ты дружишь с этим ебаным психом? После того, что он пытался сделать... – Больной затихает, пока «Хибс» атакуют ворота «Роверс» во главе с Макгинном.

– Ага. В том и дело. Он правда, блять, изменился.

Больной ухмыляется. Он указывает на игрока «Хибс» и толкает локтем своего сына:

– Мясник из Киркколда, – фыркает он. Потом поворачивается обратно ко мне: – Это все искусство, в которое он ударился? Ты и вправду думаешь, что он реабилитировался? Он играет тобой. Выжидает момент, чтобы напасть!

– Мне так не кажется.

– Тогда я рад за него.

– Я предложил ему деньги. Он отказался. Подонок женат на калифорнийской красотке. У него две прекрасные дочки, которые любят его до безумия, и он наблюдает за тем, как они растут. Я редко вижу своего мальчика.

Больной пожимает плечами, но смотрит понимающе. Тихим голосом шепчет мне:

– Мне об этом не рассказывай. Мы оба выпали из родительства, – бросает он быстрый взгляд на своего сына, – ну и что?

– То, что как, блять, Бегби стал удачной историей?

Больной в открытую ржет, с властным презрением, которое никто другой, кого я бы не встречал, никогда не смог бы повторить:

– У тебя должны быть деньги! Ты бы не вручил мне это, если бы не был экстремально богат, – он постукивает по своему внутреннему карману. – Клубы? Вегас? Не рассказывай мне про это дерьмо, и не ной потом, какой ты бедный!

Я рассказываю ему о своей работе и о прорыве диджея Technonerd.

– Значит, ты зарабатываешь на ебаных диджеях? Дрочилах с драм-машинами и аналоговыми синтезаторами?

– Не совсем. Только один из них делает серьезные деньги. Один из них – мой благотворительный проект, можешь назвать меня сентиментальным, но мне всегда нравилось его дерьмо. Другая – рискованная ставка, которая, кажется не окупится. Этот дуэт стоит мне почти всего того, что я зарабатываю, и я слишком глуп, чтобы бросить их. Ищу четвертого и пятого. Думаю, что если я, вместо того, чтобы быть диджеем, буду управлять пятью и с каждого иметь по двадцать процентов, это будет то же самое. Пока что у меня только треть.

Больной не тронут моим открытием. Он, очевидно, думает о моем мошенничестве, нужным для того, чтобы избежать больших хлопот и суеты:

– Я читал об этом голландском уебке, Technonerd. Этой хуила богат. Если ты получаешь двадцать процентов от его дохода...

– Окей, у меня есть, куда приткнуться в Амстердаме и квартира в Санта-Монике. Я не голодаю. У меня есть деньги в банке, среди которых нет твоих грешных денег, на лечение и уход за мальчиком.

– Что не так с парнем?

– Он аутист.

– Маленький Дэйви... дефективный ген? – он говорит это вслух, ссылаясь на моего умершего младшего брата. Его сын и племянник резко оборачиваются.

Я бурлю от злости, но сражаюсь с ней:

– Ты заставляешь меня уже жалеть об этом, – киваю на пухлый конверт в его кармане.

– Прости, – говорит он почти любезно, – наверное, не самое простое время. Так почему ты решил отплатить мне сейчас?

– Я хочу жить. Жить, – акцентирую я, и лицо Вики, смеющееся, с нежными голубыми глазами, всплывает перед глазами. – Не просто существовать, – подчеркиваю я. Пролетел первый тайм. – Отмыться от всего дерьма из прошлого.

– Так что, это все – искупление для реабилитации?

– В каком-то смысле, да. Слишком тяжелое бремя распиздяйства таскаю с собой.

– Совет: католицизм. Исповедь, – говорит он, – лучше пару монет в общую корзину, нежели девяносто тысяч, – и он подмигивает мне, похлопывая по карману.

Во время перерыва мы возвращаемся внутрь на чай, пиво и неплохой мясной пирог. Мы с Больным снова идем к бару, чтобы поговорить без лишних ушей.

– Похоже, у тебя все окей. Лучше, чем у меня, – стонет он. – Путешествуешь, блять, повсюду. Я никогда не выбираюсь из Лондона, если только не на праздники.

– Когда на тебя работает множество девушек...

– Они делают деньги, а не я. Я всего лишь отыскиваю их для приложения. Не надо, Рентон. Ты у нас тот, кто с деньгами.

– Застрявший в самолетах, аэропортах и отелях, оплакивающий проходящую мимо жизнь. Я трачу ограниченные ресурсы: время, гоняюсь за мечтой, которой живет ебаный Бегби! – внезапно меня прорывает: – Он отказывается брать деньги, что за хуйня?

– Он не поменялся, – сплевывает Больной. – Он подъебывает тебя. Бегби не способен измениться. Он – искаженный экземпляр человечества.

– Меня не волнует, кто он. Я просто хочу выполнить свой моральный долг.

– Ты никогда не отдашь свой моральный долг мне, Рентон, – он постукивает по карману, – это дерьмо даже не покрывает начала.

– Фильм ничего не стоит.

– Я говорю о Никки. Ты разрушил мои шансы быть с девушкой, от которой я был без ума!

Никки была мошенницей, которая кинула нас обоих. И я не верил и секунды, что он беспокоится за нее. Это рычаг для будущих манипуляций.

– Проснись, друг. Она наебала нас обоих.

Больной, кажется, набрал полный рот чего-то неприятного, но, наверное, не такого мерзкого, как хотел. Мы возвращаемся на наши места для второго тайма.

– Слушай, у меня есть дело для тебя. Мне нужен эскорт, – говорю я ему, видя, как его глаза расширяются, – не для меня, – спешно добавляю я, пытаясь не быть подлым.

– Я уверен, что это работа на тебя.

– Это для моего голландского парнишки. Диджея.

Он смотрит на своего молодого племянника:

– Эти умственно отсталые сами не могут найти себе, блять, девушек?

– Ага, расскажи мне об этом, я его менеджер, – я уточняю проблему. – У таких парней, как Конрад, нет социальных навыков. Они курят траву и мастурбируют на порнографию. Они не умеют разговаривать с девушками или заниматься сексом с настоящим человеком.

– Гадкие маленькие кибердрочилы. Это больные на голову уебки, – шепчет Больной, снова глядя на своего племянника, играющего в игру на телефоне, – созданные миром, в котором мы живем.

То что он говорит – резонирует. Матч не так уж и плох, но что-то фундаментально не так с нашими детьми, которые смотрят в экраны вместо того, чтобы смотреть, что происходит вокруг.

– Даже мы запятнаны погружением в тот мир, – он толкает меня локтем в ребра, – хотя и выросли на сортировочной станции!

Я даже не могу произнести ее имя, вздрагиваю, когда думаю о том, как потерял девственность в ее узкой вагине. Неспособный смотреть ей в лицо, в то время, как толкаю и проталкиваюсь через ее сухость под сдержанное одобрение Больного. Глаза слезятся, пытаясь сфокусироваться на разбитом стекле вокруг. Голубой дождевик, который мы расстелили, задувает мне в лицо. Вдалеке гавкает собака, и недовольно рыгает проходящий мимо алкаш.

– Да... сортировочная станция.

– Ты был бы еще девственником, если бы я не взял тебя под свое крыло, – смеется он, заметив мой дискомфорт.

Сейчас я с удовольствием вспоминаю, что переспал с Марианной. Наклоняюсь к Больному:

– Ох, уверен, что я бы нашел выход из этого лабиринта, но спасибо за мою неуместную сексуализацию в раннем возрасте.

Почему-то это задевает его:

– Ты тогда никогда не жаловался!

– Я был чувствительным. Шестнадцать-семнадцать было бы идеально для меня. В четырнадцать – слишком рано.

– Чувствительный... как ворующий и кидающий друзей мудак, чувствительный? Такой вид чувствительности?

Я ничего не могу ответить на это. Финальный свисток, «Хибс» выиграли 1-0. Больной отводит парней в такси Терри.

– Вы, братва, идите дальше, продолжайте вечеринку. Скажите Карлотте не ждать меня к ужину, я поем со старым другом.

Мальчики, особенно Бен, выглядят разочарованными, но не удивленными. Закрывая дверь, он предлагает десятку Терри.

– Отъебись ты, тупой мудила, мне по пути, – говорит Терри, высовывается из окна, подальше от ушей молодых ребят и шепчет, – было бы неплохо вновь увидеть твою сестру, друг. Не видел ее многие годы. Все еще красавица, я уверен, и она снова в обороте, – он подмигивает, залезает обратно и заводит машину.

Глаза Больного выпячиваются:

– Она не в обо..

Терри уезжает, триумфально сигналя.

– Педрила, – говорит Больной, а потом смеется, – удачи ему. Может быть, длина Лоусона вправит ей мозги. Она выгнала своего мужа. Был пойман на Рождество. Глянь видео, трахает Марианну. Помнишь Марианну, из старых деньков?

Я не ебалась уже месяцы. Ебаное дерьмо.

– Ага... – я коротко киваю, пока мы идем через парковку и толпу.

– С ней всегда что-то было не в порядке, но сейчас она конкретно съехала с катушек. Она бы трахнула и вонючую собаку. Скажу своему зятю пойти провериться, особенно, если он вернется к моей сестре, – пропевает он, пока мы проходим через Дум Бридж. – Помнишь засады здесь? – говорит он, а я чувствую призрачный зуд на своих гениталиях. Паранойя разрывает меня. Вики...

Он продолжает болтать, пока мы идем по Истер Роуд. Кажется, все места полнятся яркими воспоминаниями. Мы спускаемся по Алберт Стрит. Я думаю о квартире Сикера, где мы покупали геру, бар «Клан» напротив (теперь закрыт) – направляемся на Бучана Стрит, где «Дизи Лизи Паб» переделали в более солидное местечко. К слову, там теперь вполне хорошее пиво. Девушка-бармен выглядит знакомой, она приветствует нас, широко улыбаясь.

– Лиза, красотка моя, – говорит Больной, – две пинты замечательного лагера «Иннс энд Ганн», пожалуйста!

– Уже бегу, Саймон. Привет, Марк, давно не виделись.

– Привет, – говорю я, вдруг вспомнив, откуда знаю ее.

Мы находим уголок, и я спрашиваю:

– Как там ее имя?

– Ужасные Последствия, да, это она, – и мы по-ребячески хихикаем. Она получила это имя из-за телевизионной рекламы моющего средства для посуды. Шикарная хозяйка стоит перед раковиной полной посуды и восклицает: «Я люблю вечеринки, но просто ненавижу ужасные последствия». Ужасные Последствия приходила под конец вечеринки. Можно было найти ее на диване, или смотрящей телевизор с чашкой чая, давно, после того, как уже все уебки съебнули. Она приходила не для того, чтобы выебать всех, оставшихся в живых, да и не пила, не принимала наркотики и не ждала новых поставок. Мы никогда не понимали, почему она приходила.

– Жила со своей мамой и не хотела приходить домой как можно дольше, – заявляет Больной, – трахал ее?

– Неа, – говорю я. Однажды целовался с Ужасными Последствиями, но только и всего. – А ты?

Он закатывает глаза с выражением «не задавай глупых вопросов». Я настоял, что не останусь дальше пить, слишком взъебан джетлагом. Должен бы чувствовать себя ретро-неудачником, но быть тут – странно приятно, здесь, в Лите, с Больным.

– Ты часто в дороге?

– Свадьбы, похороны, Рождество... Так что да, часто.

– Слышал, что случилось с Никки? Или Дайэн?

Его глаза расширяются:

– Так они реально провернули с тобой этот номер?

– Ага, – признаюсь я, – прости за фильм. Хуй знает, что они сделали с исходниками.

– Бросили их в костер, несомненно, – а потом внезапно разражается сильным смехом. – Вот они мы, два мошенника из трущоб Лита, обчищенные, как тупые пезды, двумя хладнокровными буржуазными девчонками. Мы никогда не были такими умниками, как представляли, – и уныло спрашивает: – Слушай... Бегби упоминает обо мне?

– Мимолетно, – говорю.

– Я никогда этого никому не говорил, но я навестил мудилу в больнице; после того, как машина сбила его, когда он погнался за тобой, – он прочищает свое горло. – Он был без сознания, в какой-то ебаной пьяной коме, я высказал пару правд в его овощное рыло. Ты никогда не угадаешь, что случилось дальше.

– Он очнулся из комы, схватил тебя за кадык и вырвал его?

– Кстати, блять, почти. Подонок открыл свои глаза и сжал мою руку. Я обосрался. Эти глаза были как пламя Аида.

– Еб твою...

– Он опять расслабился в кровати, закрыв глаза. В больнице мне сказали, что это рефлекторная реакция. Потом, через пару дней, он очнулся.

– Если бы он был в коме, он бы и слова не понял, – улыбаюсь я, – и если бы он хотел, ты бы уже давно был мертв.

– Я не уверен, Марк. Он маньяк. Будь осторожен. Я рад, что больше не связан с ним никак. У меня были личные страдания из-за этой амебы.

– У меня кое-что есть для тебя. Он хочет вылить наши головы из бронзы.

– Нихуя.

Я делаю большой глоток лагера и медленно ставлю стакан на стол:

– Не убивай гонца.

Голова Больного медленно прокручивается с полузакрытыми глазами:

– Я и близко не подойду к этому ебаному психу!

8. Главы Лита

Песня «Honaloochie Boogie» группы «Mott the Hoople» звучит из маленького радио; ни один из трех мужчин не может поверить, что они все стоят в одной комнате. Друг-художник дал Фрэнсису Бегби студию на чердаке, находящуюся на задней улице от склада рядом с Броутон Стрит. Несмотря на обилие естественного света, падающего в комнату сквозь стеклянный потолок, две пары нетренированных глаз, принадлежащих Рентону и Больному, сканируют место, будто маленький, грязный завод. Тут печь, ассортимент промышленного оборудования, два рабочих стола, ацетиленовые горелки и канистры с газом. Стенные стеллажи со стройматериалами, на некоторых из них отметки, что они ядовитые или воспламеняющиеся.

Затянувшийся зевок сигнализирует Рентону о джетлаге из-за долгого перелета. Больной явно недоволен, он поглядывает то на дверь, то время на телефоне. Он пришел из-за того, что Бегби может как-то повлиять на проблему с Саймом. Уже чувствуется, что это ошибка.

– Где Спад? Небось, на пути с ебаной скамейки из Пирлиг парка, и, конечно же, именно он опаздывает!

Рентон замечает нервозность Больного в присутствие Бегби. Он не обращает на него внимания, после того, как небрежно пожимает ему руку и кивает.

– Никто не в курсе новостей о Втором Призере? – спрашивает Рентон.

Больной пожимает плечами:

– Я предполагал, что он упьется до смерти, или, что еще хуже, встретит хорошую девушку, остепенится и потеряется в мире детских раскрасок, – улыбается Рентон. – Он был слегка повернут на религии, когда я в последний раз его видел.

– Какая досада, – говорит Франко, – я собирался назвать экспонат «Пятеро Парней». Хотел изобразить вояж, в котором мы побывали вместе.

Это было очень не в стиле Франко: слово вояж мгновенно вызывает обмен сомневающимиеся переглядывания Больного и Рентона. Фрэнк Бегби улавливает это и собирается что-то сказать, но заходит Спад. Рассмотрев его лохмотья, расплывшуюся фигуру, Рентон чувствует, что усталость испаряется. Его движения поначалу осознанные, но затем превращаются в короткие, неконтролируемые спазмы.

– Вот и он, – объявляет Больной.

– Боль... Саймон... давно не виделись. Привет Марк, Франко...

– Привет, Спад, – говорит Рентон.

– Извините, что опоздал, ребята. Франко, приятно тебя видеть. Последний раз виделись на похоронах твоего мальчика? Было ужасно грустно, да?

Рентон и Больной снова переглядываются: очевидно, это была новость для них обоих. Франко, тем не менее, остался невозмутимым:

– Да, Спад, рад тебя видеть. Спасибо.

Спад продолжает болтать, пока Рентон и Больной пытаются понять, на какой он наркоте:

– Ага, прости, что опоздал, мужик, я, типа, встретил этого парня, Дэви Иннса, ты не знаешь его, Франко, Джамбо, но хороший парень, знаешь...

– Не волнуйся, друг, – перебивает его Фрэнк Бегби. – Как я уже сказал, я ценю то, что вы участвуете в этом, – он поворачивается к Больному и Рентону, – это касается и вас тоже.

Для всех очень непривычно слышать благодарность от Бегби, поэтому повисает неудобная тишина.

– Я польщен, Франко... или, эх, Джим, – путается Рентон.

– Франко норм. Зови меня, как хочешь.

– Может быть звать тебя Попрошайкой, Франко? – смеется Спад, пока Рентон и Больной застывают в ужасе. – Мы никогда не называли тебя так в лицо, но да, ребята, помните, как мы слишком боялись сказать «Мальчик-Попрошайка!» в лицо Франко?

– Вы все? – спрашивает Фрэнк Бегби, поворачиваясь к Рентону и Больному, которые мучительно пялятся в пол. Потом он громко смеется шумным хохотом, что шокирует их: – Да, я тогда был злым!

Они смотрят друг на друга и взрываются хаотичным смехом. Когда они утихают, Рентон спрашивает:

– Но почему ты хочешь сделать демонстрацию наших уродливых рож?

Франко с тоскливым видом садится на рабочий стол:

– Мы и Второй Призер, мы все выросли вместе. С Мэтти, Кизбо и Томми, которые тоже не с нами.

Рентон чувствует ком в горле от упоминания этих имен. Мерцающие глаза Больного и Спада говорят ему о том, что он не одинок.

– Искусство сейчас требовательно, – объясняет Фрэнк Бегби, – так что я хотел сделать ранний автобиографический экспонат. Да, я собирался назвать его «Пять Парней», но теперь, я думаю «Главы Лита».

– Звучит, – кивает Рентон, – помнишь, раньше был шоколад «Пять Ребят»?

– Больше его не выпускают. Не видел его годами, – говорит Спад, хлюпая ртом. Вытирает слюни с подбородка рукавом.

Больной обращается к Франко впервые напрямую:

– Это надолго?

– Около часа твоего времени, – отвечает Франко. – Я знаю, что вы все очень загружены, что вы с Марком тут ненадолго и у вас, наверное, есть планы с семьей, так что я вас не задержу.

Голова Больного согласно качается, и он снова проверяет телефон:

– Больно не будет, не? – спрашивает Спад.

– Нет, – отвечает Фрэнк Бегби, давая им комбинезоны, которые они надевают и садятся на маленькие барные стулья. Он сует две трубочки Спаду в ноздри. – Просто расслабься и дыши, как обычно. Будет холодно, – объясняет он, намазывая латекс на лицо Спада.

– Да. И щекотно, – смеется Спад.

– Пытайся не разговаривать, Дэнни, я хочу, чтобы латекс сел правильно, – настаивает Фрэнк, прежде чем повторить процедуру на Рентоне и Больном. Потом он надевает пятисторонний ящик из органического стекла каждому на голову, края ящика – в дюйме от любой части лица, выравнивают торчащие трубочки через маленькие отверстия в лицевой части ящика. Сквозь нижние канавки он просовывает два регулируемых дугообразных листа. Они соединялись вместе, образуя базу с отверстием, которое плотно прилегало вокруг шеи каждого мужчины. – Это часть, где люди начинают нервничать, похоже на гильотину, – хихикает Франко, увидев три тугие улыбки. Проверив, что каждый может дышать свободно, он замазывает зазоры замазкой, открывает верхушку ящика и начинает лить приготовленный микс внутрь. – Может быть немного прохладно. Будет тяжеловато, сидите, выпрямив спину, чтобы не нагружать шею. Это всего лишь на пятнадцать минут, но если кому-то будет сложно дышать или чувствуется любой другой дискомфорт, просто поднимайте руку и я открою ящик.

Пока ящики наполняются и сместь застывает, звуки снаружи – машин на улице, радио, деятельности Франко – все пропадает из сознания Рентона, Больного и Спада. Скоро мужчины чувствуют только воздух, входящий в их легкие через трубочки, которые торчат из ящиков.

Смесь быстро затвердевает, Франко убирает каст из органического стекла и созерцает своих старых друзей: в прямом смысле, три квадратноголовых, сидящие рядом на стульях. Внезапно чувствует давление в мочевом пузыре и отправляется в туалет. На обратном пути на экране телефона отображает входящий звонок от Мартина, и он берет трубку:

– Джим, нам придется поменять место для выставки в Лондоне. Я знаю, оно тебе нравилось, но у галерей проблемы со структурой и совету нужно поработать над ним, пока пространство станет доступным для публики... – мягкий американский голос Мартина звучит гипнотизирующе после скрежета шотландцев, звенящего у него в ушах, и Франко думает о Мелани. Он замечает, что слоняется в коридоре и смотрит в грязное окно на узкие мостовые и случайных прохожих, идущих по Лит Валк и Броугтон Стрит.

БОЛЬНОЙ

Я кладу руку себе на колени, чтобы поправить растущую эрекцию. Я не хочу Бегби – латентный гомик не выйдет из шкафа, – это его искусство шокирует меня меньше, чем других – не правильно понял! В моей голове мысль вернуться к Марианне, умоляя о вечной любви, завоевать ее обратно, устроить ей еблю со страпонами с шайкой выпускников из ее альма-матер. Я скучал по ним. Эта креативность, Бегби...

РЕНТОН

Это так расслабляет... к слову, самый расслабляющий момент, который у меня был за ебаные годы! Просто пустота, позволяет мыслям медленно раскрываться и извиваться.

Вики... как не характерно для нее – быть такой тихоней, как в последние дни, ни е-мейлов, ни сообщений... будто я расстроил ее. Что я, блять, сделал? Она не настолько высокомерна, у нее уже прошли месячные, и все равно, она сбежала тем утром сразу после плана Б.

Она знает о Марианне? Узнала ли она?

Марианна наврала, что никого не трахала, она точно трахнула зятя Больного. И, очевидно, Больного. Кого еще?

Блять, тонкие струйки воздуха проходят через эти трубочки... я ничего не слышу и не вижу...

БЕГБИ!

Я в его милости! Он может просто отрезать мне доступ к потоку воздуха сейчас! Какого хуя... спокойствие...

Как они говорят в фильмах: если мудила хотел бы меня убить, я бы был уже давно мертв...

Успокойся, блять.

Ебаный хер чешется, но я не могу его почесать, потому что я не знаю, кто может это увидеть...

СПАД

Смешно, но то, что начиналось клево, теперь испорчено, потому что одна из моих ноздрей наглухо забивается, чисто забита, всем тем коксом и соплями... ох, мужик... вторая... я поднял свои руки вверх... я не могу дышать!

Помоги мне, Франко!

Я не могу дыыыыышать...

Фрэнк Бегби все еще на телефоне с Мартином. Он переводит дискуссию с места для выставки в Лондоне на личную тему:

– Если Аксель Роуз увидел бы этот ебанный каталог, он был бы прямо перед Слэшем. Просто дай каталог его людям.

– Хорошо, я отправлю каталог его менеджеру и звукозаписывающей студии.

– Позвони Лиаму Галлахеру и Ноэлу Галлахеру. И этим ребятам из Kinks, братьям Дэйвидам. У нас есть серьезный музыкальный бизнес, в который мы еще не вошли.

– Я все сделаю. Но, Джим, я волнуюсь за твое время, и за комиссионные.

– У меня полно времени.

В мастерской Дэнни Мерфи вслепую просит помощи, глухой и бездыханный, поднимается со стула в ужасе, разрывая застывший блок у него на голове, в который заключено его лицо. Он натыкается на Марка Рентона. Встревоженный весом на нем, ощущением опрокидывания стула и падением на пол, Рентон рефлекторно хватается и бьет куда-то. Чувствуя мощный удар со стороны лица, Саймон Уильямсон в панике поднимает свои руки вверх, пытаясь снять тяжелый объект с лица.

Фрэнк Бегби слышит грохот и резко завершает звонок. По возвращении он видит хаос. Спад, руками и ногами растянулся на упавшем Марке Рентоне, а Больной рухнул через тележку. Франко берет большие стальные резаки и режет вверх от шеи по стороне лица Больного, открывая блок и раскрывая его благодарное лицо, в то время, как его легкие наполняются .

– Блять... еб твою мать... что случилось?

– Какой-то уебок довыебывался, – говорит Фрэнк голосом, вселяющим ужас в Больного. Почти указывая на возвращение того, кого очень боятся; чье присутствие намечено, но еще не подтверждено. Больной видит это в его глазах, которые проверяют слепок. – Хорошо... – Франко Бегби мурчит, делая вдох; похоже, вернувшись в режим Джима Фрэнсиса.

Франко поднимает почти невесомое тело Спада с Марка Рентона. Он падает на колени, и делает ту же процедуру, что и Больному.

– Могу ли я снять это с него? – спрашивает Больной и тянется к блоку, который покрывает лицо Спада Мерфи.

– Оставь его! – грозит кулаком Франко, а потом более мягко добавляет, – я сам сделаю... – и срывает форму с головы Рентона.

Вздыхающий, трясущийся Рентон наконец-то может дышать, дышать и видеть свет. Фрэнк Бегби кидается на него с индустриальным резаком.

– ФРЭНК, НЕТ!

– Заткнись, я снимаю форму с твоего лица!

– Ага, окей... спасибо, Фрэнк... – благодарственно пищит Рентон, – какой-то пиздюк упал на меня, – стонет он, пока Фрэнк Бегби делает манипуляции с его лицом. Потом Франко встает возле Спада Мерфи – тонкого, обездвиженного тела, торчащего из затвердевшего блока.

– Какой-то ублюдок ударил меня, – говорит Больной.

– Это был не я... Спад, блять, упал на меня! Что он делал? – Рентон поднимается и смотрит на неподвижное тело на полу. – Блять... он в норме?

Фрэнк Бегби игнорирует их, разрезает блок и срывает его с головы Спада. Срывает маску из латекса. Спад не отвечает на смачную пощечину, поэтому Бегби зажимает его нос и начинает делать искусственное дыхание рот в рот. Больной и Рентон беспокойно переглядываются.

Фрэнк отшатывается, когда легкие Спада наполняются жизнью и рвотой, залившей весь пол, а затем струящейся из его рта после того, как Франко переворачивает его на бок.