Текст книги "Брюки мертвеца (ЛП)"

Автор книги: Ирвин Уэлш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

– Я нервничаю, малыш, – говорит Марианна.

– Борись с этим дерьмом. Я горжусь тобой, куколка, и никто не оскорбит тебя, пока ты со мной, – говорю ей.

Младшая сестра – первая, кто видит, как ее ласточка-брат идет с его красивой невестой рука об руку. Я решил, что это будет самым лучший появлением, которое мы можем сделать. Глаза Карлотты недоверчиво опухают, она сидит в удушающем молчании. Луиза замечает и выглядит шокированной, но почти довольной, а ее муж, Герри, поворачивается к ней, пытаясь понять, что происходит. Потом Юэн, несомненно ощущая беспокойство в воздухе, смотрит поверх своего меню на нас, стоящих над ним и готовых сесть.

– Время выложить карты на стол, – заявляю я ошеломленной компании и сажусь на свое место, Марианна напряженно следует за мной, – есть небольшая история, о которой мы все должны забыть, которая может заставить ваши сердца биться, ох, ох, ох, ох... но мы все взрослые и нас не волнует, что...

– Я НЕ ВЕРЮ! ТЫ ПРИВЕЛ ЕЕ СЮДА! – вопит Карлотта, а головы посетителей поворачиваются на нас. – ТЫ... ТЫ СОБИРАЕШЬСЯ ЖЕНИТЬСЯ... – она поворачивается к Марианне. – И ТЫ... ТЫ СОБИРАЕШЬСЯ ВЫЙТИ ЗА НЕГО?!

– Карлотта, пожалуйста, – обращается мамочка, пока шокированные посетители шепчутся, а менеджер неловко суетится.

– Звучишь, как житель Банана Флэт, сестра, – легкомысленно улыбаюсь я.

Конечно же, это задевает ее:

– ПОЙДЕМ! – Карлотта хватает Юэна за руку, поднимая на ноги. Она тянет его через возмущенных посетителей в сторону двери. Он быстро оглядывается, с замешательством дергается, как ягненок в скотобойне, и что-то утешительно блеет своей жене.

– Типично, – я пожимаю плечами, – все всегда о ней! – я поворачиваюсь к матери. – Мама, это Марианна, любовь моей жизни.

Марианна смотрит на дверь, через которую вылетели Карлотта и Юэн, а потом улыбается маме:

– Приятно познакомиться, Миссис Уильямсон.

– Мне кажется, я помню тебя...

– Да, мы с Саймоном встречались много лет назад.

– Ага, я помню тебя, – ухмыляется Луиза, а Марианна напрягается.

– Путь был тернистым, но настоящая любовь никогда не бывает гладкой, – заявляю я, подзывая официанта. – Прости за всю эту суете, брат, эмоциональный момент... – я обращаюсь к столу, – кто хочет шампанского?

– Что случилось с твоим носом? – спрашивает мамочка.

– Трусливая атака, – говорю я ей, – но все хорошо!

– Ну, это было неожиданно, – скалится Луиза, как бешеный чеширский кот, яйца которого попали в тиски.

Официант появляется с бутылкой в ведерке со льдом. Он открывает и разливает шампанское, к моему безудержному восторгу:

– Ну, давайте! – я поднимаю свой бокал. – Чтобы ничего плохого не происходило в диком мире в этот прекрасный момент!

38. Рентон – не выпрашивай у попрошайки

На дороге послеполуденный свет сгущается сильнее, опаляя сетчатку глаза. Я достаю солнцезащитные очки из кармана, надеваю их и жму на педаль. Спокойно еду по Тихоокеанскому шоссе, где яркое синее небо сталкивается с покрытыми кустами коричневыми холмам. Пока еду в Санта-Барбару, я осознаю, что рискую всем. Счастьем с Вики, с отцом, когда пытаюсь создать тут дом для Алекса.

Я и так был без гроша, но Второй Призер полностью обчистил меня. У меня не осталось ничего от основного источника дохода, а Конрад, наверное, уже с новым агентством. Бесполезные «Головы Лита»: ебаный Больной и, больше остальных, этот уебок Бегби. Я не буду выпрашивать у Попрошайки. Все что я могу – это спросить. И если он скажет нет, тогда я предложу мудиле выйти один на один. Чувствую, как поток ярости копится в груди. Сжимая мое горло. Натягивая мои мускулы. Моя спина пульсирует там, где раньше болело. Мы узнаем, художественный пидор Джим Фрэнсис – все ли это, что осталось от Фрэнка Бегби. В этот момент я чувствую себя так же, как, наверное, чувствовал себя он, когда я предал его: будто у меня забрали все. Ну, Уильямсон, блять, получил, теперь и Бегби получит. И вот он какой сейчас: прилежный муж, с женой и двумя дочерьми, настоящий мужчина, такой, каким он никогда раньше не был; тот, кто содержит свою семью. А я, как бы, голодаю. Но как много сопереживания в уебке? Нисколько. Спад в ебаной могиле, а он даже не потрудился прилететь. Не послал ни венка, ни открытки, нихуя.

Поездка становится лучше, когда я доезжаю до Вентуры, потому что дорога обнимает береговую линию, а ломающиеся волны окутывают побережье. Солнцезащитные очки на мне, окно опущено, я ввожу адрес Бегби в GPS. Арендованная машина управляется неплохо, отзываясь на мои прикосновения к рулю, пока я плавно маневрирую в потоке машин.

Мне нужны эти деньги. Мне нужно построить жизнь тут, и мне нужны они сейчас. Не через шесть месяцев, когда отчисления Конрада дойдут до меня, потому что это будет моя последняя зарплата. Он собирается что-то сказать; наверное, что уходит к более крупному менеджеру, как и Иван.

Значит так все и случится. Франко одолел меня в том, что он ценит больше всего – искусство – и сейчас я должен сразиться с уебком; победить на его поле битвы. Если буду стоять над ним, избитым художником, я выиграю дуэль. Если он замесит меня в кровавую кашу, я тоже выиграю: покажу, что на самом деле он – мудила, каким он всегда и был. А я? Что насчет меня? Спад, Бог храни его душу, намного креативнее, чем я. Он создал что-то более детализированное, умное и значимое о днях нашей жизни на гере, чем то, что было в моих дневниках. Рад, что отправил рукопись в издательство.

Я прослушиваю сообщения через колонки машины. Конрад – первый:

Что происходит? Ты должен позвонить мне! Я в Лос-Анджелесе! Есть вещи, о которых мы должны поговорить! Где ты?!

Мачтелд:

Марк. Это не круто. Тебя не было во время выхода трека. Конрад зол. Тебе нужно разобраться с этим и всем остальным в «Цитадели». Позвони мне.

Нахуй их всех. У меня на крючке рыба покрупнее. Я бьюсь за свое будущее, моего сына и отца.

Когда я доезжаю до поворота на Санта-Монику, проезжаю мимо свежеубитого на шоссе животного. Похоже на домашнего питомца; кота или маленькую собаку. Я думаю о Бегби, и что один из нас будет, блять, таким же.

39. Бегби – заложник

Темнеет. Прохладный бриз дует с океана, перемешиваясь с запахом эвкалиптовых деревьев в саду. Мел в доме, укладывает детей в кровать, а я выхожу выкинуть мусор в контейнер на аллею за задним двором. Должен отдать уебку должное – он, блять, достаточно тихий. Ничего не слышал, пока не почувствовал ствол. Никто не приставлял их к моему затылку, но я сразу понял что это:

– Просто иди, – говорит он, сильнее тыча оружием.

Мы пересекаем двор и заходим в кухню через заднюю дверь. Наверное, тут я должен увернутся и ударить мудилу. Но он может нажать на курок. Все, о чем я думаю – Мелани и девочки в кроватях. Когда я понимаю, что мы идем в мою мастерскую, соединенную с моим домом, я не сопротивляюсь, потому что это самая дальняя точка от спальни детей. Тебе иногда выпадает шанс, всего один шанс в такой ситуации. Я сделал ошибку, не напав сразу, но я не знал, как далеко был этот уебок.

– Ты... – он разворачивает меня, – руки за спину.

Топовый мент, уебок. Гарри ебаный Хэмми Хомяк.

Я подчиняюсь – без сомнений, он может нажать на курок. Его голос говорит, что он заебался. Что замкнулся в себе, а потом выстроил план действий и не сойдет с него. Краткий, точный и выверенный. Что делать в такие моменты? Слушаться, надеяться, что что-то произойдет, и, если получится, воспользоваться ебаной возможностью.

Он сажает меня на один из металлических стульев, которые я держу для гостей. Я заменил диван, не хотел, чтобы людям было комфортно в моем рабочем месте отвлекать меня. Он встает за спиной:

– Вытяни руки за стулом.

Я подчиняюсь и чувствую металлический жесткий зажим. Давненько не чувствовал этого. Но тогда не так сжимало кишки. Я слышу писк летучих мышей в деревьях.

Потом он достает длинную веревку и я думаю: этот уебок хочет отомстить. Но он просто обматывает меня, привязывает к стулу. Направляется к двери. Я готов закричать: хватай ебаных детей и беги нахуй, сейчас, но он поворачивается ко мне, его глаза не видны в тени. В этой темноте я вижу его губы, плотно сжатые:

– Не двигайся, блять, и не кричи, или ты услышишь выстрелы. Я гарантирую это.

И он уходит. Летучие мыши затихают. Удивительно, как быстро они успокоились. Это самая сложная часть. Каждое ебаное волокно во мне хочет прорычать предупреждение, но этот уебок правда готов стрелять. Я думаю о маленьких девочках, которые лежат мертвые, безжизненные, в крови, изрешеченные пулями. Мел тоже. Мои ножи – рядом с верстаком, прикреплены к стене магнитной линией. Начинаю двигать стул в ту сторону. Внезапно слышу напряженный шепот и думаю: не позволяй пизде дойти до точки, где он не оставит себе вариантов и застрелит тебя. Спаси нас для ебаной мести. Потом, спасибо, блять, он вернулся с Мелани. Ее руки за спиной – в наручниках, но, кажется, она не ранена. Слезы текут по ее щекам, когда она смотрит на меня умоляюще и шокировано. Я ничего не могу поделать, кроме концентрации на своем ебаном дыхании. Ее сажают на такой же стул, как и мой. Я могу только позорно смотреть на то, что я не могу защитить ее и детей.

Этот пидор Хэмми Хомяк стоит в дверном проходе с оружием, наставленным на нас. Во взгляде блеск сконцентрированного человека, готового убить любого, кто встанет между ним и его жертвой. Мел мягко умоляет его, держа свой голос твердо и профессионально:

– Пожалуйста, не вреди детям...

– Все зависит от тебя, – огрызается он, двигаясь к нам.

Сложно на это смотреть. Я не смогу остановить пулю, но я поймаю пулю за них.

– Не впутывай ее и детей, – говорю я ему, пытаясь встать со стула. – Это между мной и тобой.

Смешно, но я слышу крик Мел прежде, чем чувствую боль:

– Нет, пожалуйста! – вопит она, когда пидор бьет меня прикладом пистолета в челюсть, а потом толкает вниз.

– Не разбуди детей, – говорит мудак, это звучит как угроза. – Теперь ты, – он смотрит на меня, – скажи этой тупой ебаной шлюхе все о человеке, за которого она вышла замуж!

Я молчу. Смотрю на вентилятор на потолке. Потом на бетонный пол. Чувствую ножи позади нас, с молотками, заточками, и другими инструментами для скульптур.

– Скажи ей!

– Гарри, пожалуйста, – умоляет Мел, пока я смотрю на инструменты на стене, канистру с бензином и ацетоновую горелку со стороны. – Необязательно все должно быть так, – говорит она, задыхаясь. – Ты говорил, что волнуешься обо мне! Ты так волнуешься обо всех? – и она сдерживается, пытаясь контролировать себя. Страх практически подавляет ее.

– Я думал, ты сильная, – усмехается он, расхаживая взад и вперед перед нами, – с характером заносчивой суки. Но я ошибался. Ты слабая и мягкая. Легкая нажива для таких злых ублюдков, как этот подонок, – он указывает на меня. – Этот мудак проник в мой дом! Пытался убить меня! Пытался, блять, повесить меня на шланге! Моем садовом шланге! Ты рассказывал ей об этом? – он нагибается и кричит мне в лицо: – ТЫ РАССКАЗЫВАЛ?!

Я чувствую его харчок на моей щеке.

– Что? Ты фантазируешь, друг, – я верчу головой. – Аутоасфиксиофилия, не так ли? Дрочишь, да?

– СКАЖИ ЕЙ! – и снова бьет меня в лицо пистолетом. Я чувствую хруст в щеке.

Дыши...

Боль никогда не волновала меня. Это просто ощущение. Ты можешь изгнать боль. Глаза, зубы и яйца сохранить сложнее, но я смогу.

Мел снова кричит:

– Нет, Гарри, пожалуйста!

Разноцветные звезды танцуют перед глазами. Я пытаюсь проморгаться, пока я фокусируюсь на мудаке.

– Когда-нибудь пробовал DMT?

– Ты, завали ебало!

– Друг нам давал, – объясняю я, – сказал, что будет невероятный трип. Сказал, что как художник я должен испытать это.

Он смотрит на Мел, потом снова на меня:

– Я, блять, предупреждаю тебя...

– Мне особо никогда не нравились наркотики. Алкоголь, да, звучит, – улыбаюсь ему, – немного кокса. Но это я особо не могу назвать наркотиком...

– Гарри! Пожалуйста! – кричит Мел. – Это безумие! У нас спят две маленькие девочки! Нам нужно решить это!

Мусор смеется ей в лицо, уебок:

– Что ты можешь решить? Ты, которая не может даже увидеть за какого хуилу вышла замуж! Я любил тебя. Хотел быть с тобой, – говорит он с тупой усмешкой. – Сейчас? Сейчас мне тебя жаль. Мне жаль бесполезную, жалкую шлюху, которой ты стала!

Я, блять, ненавижу, когда какие-то американские мудилы называют девушек шлюхами. Это дерьмо, блять, оскорбительно. Кровь стекает вниз по горлу, пока я пытаюсь дышать ровно и вдыхаю через нос. Сладкий тихоокеанский воздух проходит через металлический запах.

– Немного грустно, друг.

– Что?

– Ты не можешь любить того, кто не любит тебя. Это не любовь, а просто ебаная бессмысленная болезнь в голове. С тобой не все в порядке, приятель, – говорю я, – полечись. Это не должно так закончиться.

– Джим, нет, пожалуйста... – Мел умоляет меня быть тише и позволить ей говорить.

– Ты?! Ты называешь меня, блять, больным? Ты?!

– Слушай, – говорю я ему, и мне не нравится, как Мел смотрит на нас, будто она поверила этому психу, – делай, что хочешь со мной, но оставь их – Мел и детей. Они не проблема. Ты всегда хотел убрать меня с дороги. Сделай это.

– Джим, нет! – визжит Мелани, привлекая внимание Хэмми снова к себе.

– Слишком поздно для этого, – говорит ей уебок, а потом снова поворачивается ко мне. – Ты расскажешь ей. Расскажи, что ты сделал! Кувер! Сантьяго! Расскажи ей о них! Расскажи, кто ты!

Я сойду в ебаную могилу до того, как сдам себя Мел насчет убийства тех двух насильников:

– Рассказать ей что, ты, ебаный даун?

Он прыгает вперед и прикладом разбивает мне нос. Молния жгучей боли стреляет в центр мозга. Охуительно чувствуется. Большинство мудил чувствовало бы тошноту в кишках, но я смеюсь и это дерьмо проходит. Нужно подружиться с болью. Я снова вижу их всех в моей голове. Как во время трипа на DMT; Сикер, Доннелли, Чиззи, Кувер, Сантьяго, Понс – никто не выглядит расстроенным. Просто наслаждаются банкетом...

Но настроение было вроде как... беспорядочное. Было похоже на огромную столовую, но чувствовалось, будто на автовокзале или железнодорожной станции – казалось, что тебя заберут куда-то еще. Было осознание, что нужно просто сидеть и есть. Покончить с едой, чтобы мы могли двигаться, ехать куда-то еще. Мне интересно, куда. Я думаю, что было бы неплохо снова попробовать DMT, посмотреть, смогу ли я дойти до следующего ебаного уровня.

– Гарри, пожалуйста, опусти нас! Ты офицер полиции, Гарри! – крик Мелани прорезается сквозь мысли.

– И какой в этом смысл? Какое уважение я получил от тебя, от такой пизды, как ты?

– Я уважаю полицию, я уважаю закон, – спокойно говорит Мел уверенно, снова обретая откуда-то силу. – Это не закон, Гарри!

Кажется, уебок думает об этом секунду или две:

– Ты вышла замуж за ебаного убийцу, строго говоря, зэка, который даже не местный, – указывает он на меня, не повернув головы, что, блять, задевает меня, – и ты говоришь о чертовом законе. Неплохо. Ты – что-то с чем-то.

Я смотрю на него. Кровь в горле медленно стекает вниз. Делаю глубокий вдох:

– Развяжи нас, – говорю я почти шепотом, – один на один, блять, ты, усравшаяся пизда.

Мент смотрит на меня, как на психа. Он не может понять ни одного ебаного слова:

– Что за хуйню ты несешь, дурак? – и он приставляет пистолет к голове Мелани.

– Нееет... – Мелани закрывает глаза.

– Пожалуйста... – я слышу маленький голос внутри меня. Он немой. Он не мой. – Не делай ей больно. Если ты любил ее, как ты говоришь, ты не можешь сделать ей больно. Пожалуйста...

– Скажи ей, – кричит на меня Хэмми, его глаза бешеные. – Скажи ей, что ты сделал или я нажму на ебаный курок!

Моя голова начинает яснеть и глаза снова фокусируются.

Хэмми медленно наводит пистолет на меня. По крайней мере, не на Мел.

– Теперь я разнесу твою ебаную голову... или даже твою ебаную жену, ты, жалкий старый уебан, – и он на секунду поворачивается к Мел, прежде, чем ударить меня. – Ты никогда не узнаешь, что произойдет дальше: она или твои дети. Скажи мне, каково это? – он скалит зубы.

Я ничего не могу поделать, только молить о прощении, а потом...

А потом я вижу его...

Стоящего за спиной мусора.

Мой старый друг. В его руках бейсбольная бита, подарок Карла Гибсона. С которой он выиграл мировую серию. Бывший игрок Доджерс. Парень заказывал мне сделать изуродованную голову его бывшего тренера. И вот этот уебок, в полутени, бита поднята...

РЕНТОН...

... Он бьет прямо в голову Хэмми. Полицейское уебище падает на пол и пистолет стреляет. Рентон прямо на Хэмми, сидит сверху, избивает пизду. Самое изумительное, что это даже не драка. Это ебаная бойня. Голова Рентона повторно пробивает в нос Хэмми. Потом локтями. Он берет биту снова и бьет по трахее Хэмми. Рентон.

– ТАК, РЕНТС! УБЕЙ ПИЗДУ! ЮНАЯ КОМАНДА ЛИТА!!

– А КАВА-КАВА-КВААП... – орет одурманенный уебок.

– Я ебаный социальный работник, – думаю, сказал Рентон, и он не отступает, пока глаза мудилы не закатываются. Несмотря на то, что Рентс не был бойцом, но в мутных, затонувших глазах я вижу трущобы. Безжалостная и неряшливая жизненная полоса, которая подбрасывает тебе случайности. Хэмми Хомяка можно, блять, считать трупом! Я пытаюсь встать на ноги в этом ебаном стуле...

– Стоп, Марк, – умоляет Мел, – он уделан!

Рентон выпускает напряжение и смотрит на меня, в его широких глазах паника. Он сам себя напугал, и вот куда его занесло. Ебаный полицейский, весь в крови. Рентон проверят пульс уебка на его шее:

– Он все еще с нами, – вздыхая, говорит он с радостным облегчением.

– Слава Богу, ты пришел, Марк, слава Богу, что ты пришел... – бормочет бледная Мел и смотрит с сомнением на Хэмми, его лицо окровавлено и всмятку.

Глаза Рентса бегают повсюду, прежде чем остановиться на мне.

– Где ключи от наручников?

– В кармане уебка, – говорю я ему.

Рентон возвращается к Хэмми и достает ключи на цепочке. Пробует несколько из них. Сначала он освобождает Мел.

– Ох, благослови тебя, Марк, – говорит она, потом Рентон снимает с меня наручники и развязывает веревку. Я встаю слишком быстро и чувствую, что сейчас упаду и меня стошнит, но я перебарываю импульс:

– Рентс... какого хуя ты тут делаешь?

– Ну, похоже что я, блять, помогаю тебе, друг, да? – говорит Рентон и дрожит, его зубы шокировано стучат. – Что тут происходит?

Внезапно я вижу кровь на Мел. Его ебаная пуля задела ее руку.

– Ты окей?

– Это просто царапина, – говорит она и оборачивает ее старой тряпкой. Она смотрит на дверь и говорит:

– Девочки, – и выбегает.

Я подбираю пушку, которую уебок Хэмми уронил, когда Рентон дубасил лицо мудилы. Аккуратно трогаю за рукоять. Ствол в моих пальцах еще горячий.

Рентон видит, как я смотрю на тело мусора. Он все еще частично тут, стонет на полу, оба глаза вертятся и пытаются сфокусироваться, кровь льется изо рта.

Рентон знает, о чем я думаю.

– Он ворвался в дом, – говорю ему, – преследовал Мел. Одержим ей со школы. Извращенец. Он полицейский, бывший, но разницы нет.

– Полиция разберется с этим уебком, Франко.

– Один выстрел? Самозащита. Решит всю ебаную проблему!

– Это его пушка, Фрэнк. Он проебан. Не стреляй в мудилу, ты сделаешь хуже.

Я думаю об этом, глубоко дыша. Он, наверное, прав. Я кладу пистолет на скамейку:

– Я НАХУЙ УБЬЮ ПИЗДУ! – и подхожу к нему, готовый втоптать его голову в бетонный пол, пока череп не треснет и серое дерьмо не вытечет из него, пока я не увижу мозги уебка...

– ДЖИМ, СТОЙ! – возвращается Мел и берет меня за руку. – С девочками все хорошо, – визжит она. – Они спали! Просто позвони в полицию!

– Это правильное решение, Франко, – Рентс улыбается, будто у него приход от ебаного экстази.

– Да, верно... – и я набираю больше воздуха в легкие.

– Дорогой, он бывший коп, – боль возвращается в глаза Мел, – это для полиции! Ты должен понять это!

Я смотрю на Хэмми Хомяка, все еще пытаясь вернуть дыхание в норму. Кровь приливает в мою голову, я слышу точно такой же звук, как когда убил двух ебаных уебков на пляже, тех, о которых говорил пидор-мусор... Я медленно начинаю отходить. Смотрю на уебка, лежащего на полу. Будет легко...

Нет... просто дыши...

– Мел права, Франко, – говорит Рентс, – подумай о жизни бывшего полицейского в тюрьме: его будут ебать в жопу без смазки ежедневно. Он попадет в место, которое страшнее, чем смерть, Франко!

Мел смотрит на Рентса неясным укоряющим взглядом, пока я делаю вдох:

– Ты всегда знал, как найти подход ко мне, – говорю я ему, подхожу к стонущему телу Хэмми, замахиваюсь ногой и выбиваю три зуба уебку одним ударом.

– ДЖИМ, НЕТ! – кричит Мел.

– Прости, – я отхожу, кивая ей и Рентону, – значит, тогда ебаные полицейские, – и кладу руки на дрожащие плечи Мел. – Я знаю, что это примитивно, но он не мог трогать тебя и не получить от меня. Никогда такого не случится.

– Хватит, – командует она.

– Конечно.

Рентон сразу соединяют с 911:

– Здравствуйте, я бы хотел сообщить о проникновении в дом, похищении, нападении и покушении на жизнь.

Потом Мел звонит адвокату, парню, у которого запись разговора – он в курсе дел. Умный шаг. Мы сидим, Хэмми закован в свои же наручники, лежит на полу, кровь стекает с лица на бетон. Видимая сторона деформированая и темно-красная, оба его глаза – красные опухшие пузыри. Да, Рентон, блять, неплохо уделал пизду. Умеет работать локтями. Этот стиль помог бы нам в молодости. Все равно честная игра, лучше поздно, чем никогда. Я завидую уебку за каждый ебаный удар, который он сделал. Моя бы воля – поработал бы над ним с инструментами, пока от него ничего бы не осталось.

Адвокат прибывает за минуту до полиции и первое, что он делает – следит за тем, чтобы они увели уебка из дома. Мудила Хэмми Хомяк уходит спокойно, в шоке, бормоча себе под нос. В основном с полицейскими разговаривает Мел. Я просто сижу и отвечаю, когда ко мне обращаются. Рассказываю им, что он одержим ей, и ему казалось, что я – серийный убийца.

– Абсолютно странные вещи, – говорю я им, думая о Иене, плохом парне в мире шотландского искусства, который в Ньютауне ответил бы то же самое в такой ситуации. Я иногда вдыхаю и вежлив, как хуй, с этими уебками. Если у тебя отсутствуют инстинкты, ты учишься действовать против здравого смысла, делая противоположное тому, что чувствуешь. Мел и Рентон пиздец правдоподобны. Он всегда был умным уебком. У него тон менеджера, будто он все контролирует, и всякое такое дерьмо. Адвокат сидит, сосредоточенно смотрит, иногда кивает, но ничего не говорит, но я знаю, что он тут просто для того, чтобы проследить, что полиция играет по правилам и не переступает черту.

Когда полицейские уезжают, адвокат дает указания по дальнейшим действиям прежде, чем уйти, а потом Мел идет проверить малышей, которые проспали все насилие, но проснулись от сирен полицейских. Как будто, блять, это очень было нужно, особенно, когда мы позаботились о мудиле!

Мы с Рентоном остаемся в гостиной. Я отвожу его на кухню и делаю ему чашку чая.

– В доме нет алкоголя, – говорю я ему, когда он корчит мину. – Так что произошло?

– Они не могут выебываться с юной командой Лита, друг, – говорит он полусмеясь, кости его лица видны в лунном свете, который просачивается через окно. Всегда был худой пиздой.

Я немного смеюсь над этим, пока наливаю чай в подарочную чашку «Хибс», подарок Терри:

– Я не понимаю, что привело тебя сюда?

– Ты не поверишь, – улыбается он, – но я приехал сюда ругаться с тобой из-за денег. Собирался даже драться за них! Сейчас это кажется бессмысленным.

– Сейчас ты бы, блять, меня уделал, друг, – смеюсь я, делая еще один глоток чая. – Насилие просто больше не про меня. Это не приводило меня никуда, кроме тюрьмы. Но когда ты стал таким редким уебком!

– Это благодаря тебе, – говорит Рентон, его хитрые глаза горят. – Практиковался, ожидая тебя. Но этот уебок попался мне под руку раньше.

– Ну, блять, хорошо, что все так случилось. Пойдем со мной, – я беру чашку и чайник с собой. Мы возвращаемся в студию, к моему столу, где я оставил все. И достаю конверт. Это его деньги, пятнадцать тысяч, все еще в английских купюрах. – Собирался их тебе вернуть, – говорю я ему, хотя это не до конца правда. Факт в том, что они лежали бы у меня в столе вечно, напоминая мне, что есть и другой путь расквитаться с умниками. – Просто хотел подержать их кое-какое время, научить тебя уроку о кидалове друзей. Как это ощущается?

– Спасибо, – он берет конверт и бьет им себя по бедру. – Поможет мне немного. Это значит многое для меня. И, да, урок выучен, – говорит он.

Я понимаю, что был груб с уебком, вычищая его с «Главами Лита», он много заплатил за них. И предполагаю, что он и правда просто хотел сделать правильное дело, даже если мне не понравился его метод.

– Хорошо, потому что я нашел покупателя, который заинтересован в «Главах Лита». Если тебе интересно их продать.

– Серьезно?

– Один из моих постоянных коллекционеров. Парня зовут Виллиерс. Очень богатый. Если хочешь продать, я помогу тебе получить то, что ты заплатил, плюс двадцать пять процентов сверху.

– Я продам, – говорит уебок очень, блять, быстро, а потом добавляет, – без обид к твоей работе, Фрэнк, но мне очень нужны деньги. Но я не понимаю...

– Зачем так много платить за кучу дерьма, которую я просто вылил и даже без моего фирменного уродства?

Рентон смотрит на меня не долго, поднимает чашку, делает глоток.

– Ну да.

Я немного смеюсь над этим с уебком:

– Ты не понимаешь, как работает искусство, друг. Оно стоит ровно столько, сколько люди готовы заплатить. То, что ты заплатил за него – подняло его в цене. К тому же, ты победил уебка, которому не нравится проигрывать. Никогда.

– Почему он не выиграл?

Я налил еще чая в чашку.

– Он проинструктировал своего агента на определенную сумму, думая, как любая друга пизда, что ставки будут низкими, очень низкими. Потом появляешься ты и обыгрываешь всех уебков. У агента, этого мудака, который делал ставки против тебя, были проблемы с телефоном, когда ударили молотком.

– И он бы заплатил...

– Это выебало ему голову, потому что он даже не знал, кто ты. Никакого присутствия в социальных сетях, – я сажусь на верстак. – Он, наверное, думал, что ты работал на его соперника! Но вот что я хочу знать, так это то, какого хуя Майки Форрестер делал ставки?

Рентон дует на свою чашку чая:

– Это был наш старый друг Больной. Я думаю, он решил, что мне нужен больший финансовый удар. Он делал одолжение тебе и подлянку мне. Мы с Майки не ладили с самого начала. Трахнул пташку, которая нравилась ему, – он улыбается от воспоминаний.

Звучит достаточно правдоподобно. Все в жизни рушится маленькими неразумными завистями и тупыми импульсами. Тебе нужно контролировать этих уебков или они уничтожат тебя. Вот, что лучше всего делать – и все политики и бизнесмены так делают – наебывать людей, с которыми у тебя нет реальной связи.

Рентон осматривает студию.

– Я в неправильной игре. Все эти годы в музыке без таланта к этому.

– Талант слишком, слишком переоценен, друг. Своевременность. И, в основном, удача, немного интуиции и смекалки. – Я показываю на него. – И, блять, спасибо, что у тебя это есть. Я тебе сильно должен. Тот уебок сделал бы моих малышей сиротами.

– Я думаю, что мы квиты, – наконец-то он улыбается.

Я протягиваю руку:

– Тогда квиты.

Он нахально улыбается, что напоминает мне, как он выглядел ребенком.

– И ты всегда был хорош в искусстве, в школе, до того, как ты ее бросил!

– Это был единственный предмет, который было жалко бросать, – я приглушаю голос, потому что слышу, как Мел разговаривает с малышами. – Лучшие вагины были там.

– Они все еще составляют двадцать пять процентов моего материала для дрочки, – ухмыляется он.

– Мало.

– Я работал в клубах годами.

Мы оба просто смеемся, как тогда, когда возвращались из школы. Вниз по Дьюк Стрит, вдоль Джанкшн Стрит, направляясь к Форту, подъебывая друг друга, просто болтая о тупом дерьме.

– Знаешь, что самое смешное? Мы настолько богаты сейчас, что деньги никогда не встанут снова между нами.

Наверное из-за нервов, но Рентон начинает ржать, как ебаный псих. Я присоединяюсь к нему. Потом он неожиданно становится серьезным:

– Я хочу, чтобы ты приехал в Лос-Анджелес, хочу познакомить тебя кое с кем.

Хуй его знает с кем, но это меньшее, что я могу сделать.

– Забились.

40. Больной – арест

Еда съедена в неестественных обстоятельствах, но работа сделана. Юэн, надеюсь, снова изолирован от Карлотты. Это было только первой фазой – затем подонок навсегда вылетит из моей семьи. Этот город слишком мал для нас двоих! Потом мы с Марианной отправляемся в отель праздновать и я онлайн.

Я думаю, будет очень не умно пригласить Джилл помочь нам с Марианной отпраздновать нашу любовь. Из-за рождественской истории. Лучше всего оставлять эти аксессуары для бизнеса. Жасмин, к сожалению, кажется, исчезла. Я даже почти собрался позвонить Сайму, чтобы сделал одолжение, но держусь подальше от этого мешка с дерьмом. Вместо этого я нахожу подражателей «Коллег» и глазею на их приложение. Мое предпочтение уходит африканской принцессе, черной, как уголь, или как перья вороны, темнокожая цыганка, чтобы контрастировать со скандинаво-нацистской кожей Марианны. Она смотрит через мое плечо и корчит мину:

– Почему мы не можем позвать парня? Я хочу, чтобы меня имел ты и другой парень! Хочу необрезанный хуй, с большой, красной, разрывной вишенкой.

Я чувствую, как мои брови морщатся в отвращении и опускаю телефон:

– Но, ласточка, я ненавижу мужчин. Не могу смотреть на голое тело другого мужчины без тошноты. Еле могу разговаривать с ними, – настаиваю я. Ужасное видение Рентона, ебущего мою будущую жену, врезалось в мой разум.

– Может, тебе нужно быть менее чувствительным. Ну давай закажем парня!

Я вытряхиваю этого Рыжего Предательского Ублюдка из своей головы.

– Не сработает, дорогая. Я пытался объяснить тебе это все эти годы. Однажды я пошел на оргию и получил потные яйца и волосатую жопу в лицо. Слишком травмирующий опыт, и это я не очень брезгливый, – объясняю и, содрогаясь, вспоминаю ужасный инцидент. – Я пиздец завидую тебе, всегда хотел быть бисексуалом.

– Я не бисексуалка, – возражает она.

– Ну, тогда как ты предпочитаешь, «женщина, которая знает, как отполировать клитор другой женщине»?

– Я не люблю ярлыки, – говорит она, а потом командует, – соси мой клитор.

– Попробуй остановить меня, детка, просто попробуй, – улыбаюсь я, – но только после того, как я выберу девушку, – и киваю на телефон.

Закатив глаза, Марианна берет айфон из моих рук, просматривает профили. Она останавливается на Лили, блондинке, которая похожа на молодую версию ее самой. Ебаный нарциссизм повсюду. Не самый лучший контраст, и я подчеркиваю необходимость визуального разнообразия, но она начинает нервничать и я решаю, что лучше не давить. Звоню в агентство; Лили прибудет в отель через час.