Текст книги "Брюки мертвеца (ЛП)"

Автор книги: Ирвин Уэлш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

– Блять, – вздыхаю я, созерцая других. – Самая главная проблема, в том, что мы не сказали ему, что именно Сайм заставляет нас сделать...

– Это полное сумасшествие! – внезапно вздыхает Юэн в потолок.

Уебок теряется. И сейчас не время для этого.

– Ты, пиздозаинтересованный протестант, заварил все это, ты, кальвинистская пизда, – я трясу за плечи своего зятя, – блять, не начинай сейчас ныть!

Юэн вырывается и отталкивает меня:

– Я, блять, не знаю, как извлекать почки! Как ты не можешь этого понять?

Этой пизде нужно, блять, успокоиться.

– Принципы хирургии везде одинаковые, – я понижаю голос до шепота, доставая ноутбук из сумки Майки, – у нас есть хорошее видео с «Ютуба», – я вижу, как лицо Юэна недоверчиво сминается, – для примера.

– «Ютуб»?! Ты издеваешься?

– Не волнуйся, мой друг, – улыбается Йозеф, – я тоже не настоящий анестезиолог!

Несмотря на отчаяние, я неконтролируемо ржу над этим.

– Что?.. – вздыхает Юэн.

– Ну, я обезболивал животных на баскетной бойне в Анкаре. Место с высокими стандартами. Тот же самый принцип, разные дозы. Достаточно, чтобы усыпить, но недостаточно, чтобы убить! Я делал такое уже много раз, и никто не умер!

Я не могу понять, шутит эта пизда или нет, но, похоже, он знает, что, блять, делает. Ну, похоже, Спад в глубоком сне. Майки включает ноутбук, включает видео и мы быстро пролистываем его.

– Я надеюсь, что ты, блять, вспоминаешь студенческие годы, – огрызаюсь на Юэна.

– Но мне нужно полностью все посмотреть, мне нужно время...

– У нас, блять, нет времени. Видео будет играть, пока ты оперируешь, – я ставлю ноутбук на молочную, плоскую грудь Спада, радуясь, что закрою его красные соски.

Юэн смиренно кивает головой, пока мы с Майки выкладываем снаряжение и инструменты по его инструкциям: ножи, щипцы и тампоны.

Я киваю испуганному ортопеду, и он начинает срезать грязные повязки, оголяя раздраженную и сочащуюся рану. Если честно, я сам напуган этим, напряжение растет – острое, как скальпель. Почти хочу проплакать «стой», но уже слишком поздно, чтобы останавливаться. Отвезти в больницу тоже не вариант. Они не позволят нам забрать герыч Сайма и кинут в тюрьму. И есть другое дело, настоящая причина, почему мы тут...

Пока Юэн распарывает швы, я вдруг замечаю, что батарея ноутбука садится. Мигает на индикаторе аварийного питания.

– Блять... Майки, дай нам ебаный кабель для зарядки, – щелкаю я, – он почти как Роберт I.

Майки кивает и лезет в свою кожаную сумку. Потом смотрит на меня.

Блять, конечно же.

– Что?.. – я слышу хриплую отдышку. – Блять, не говори мне!

– Ты сказал принести ноутбук! Но ты ничего не говорил о зарядке!

– Ебаный Иисус!

– Я не могу этого сделать! – умоляет Юэн девчачьим голосом, который нервирует меня.

– Мы хорошая команда! – поддерживает Йозеф с энтузиазмом.

– Дай я позвоню Рентону, – кричу я, – он тут! На фестивале, в двадцати минутах отсюда. У него всегда макбук с собой!

21. Рентон – зарядка

Я пиздец раздражаюсь из-за этих виниловых дек и наблюдения за тем, как немецкий техник подключает их к микшеру и колонкам, но теперь, блять, Карл пропал. Я поворачиваюсь, Клаус передо мной.

– Где твой диджей?

– Он будет тут, – говорю ему, проверяя телефон. Я не верю этому пидору. Пытаюсь звонить ему и писать сообщения.

Пожалуйста, блять, вернись, друг.

Клаус убирает длинные волосы с глаз, чтобы показать мне, как он их раздраженно закатывает, отходит. Конрад напротив, с широкой улыбкой на лице; Дженсен, который прилетел позже, рядом с ним.

– Он рассыпался на куски. Под кокаином, пьяный, и сбежал. Думая о своей жене, которую сейчас ебет другой мужик, – говорит злобно, пока Дженсен недоброжелательно хихикает, – он конченый. Все кончено для него.

Я бы прожил и без этого дерьма от этого толстого уебка, и ААААААХХХХХ...

Я бы прожил без Больного, звонящего мне! Должен бы проигнорировать, но почему-то отвечаю на звонок. Причина в том, что мудак не перестанет мне звонить, пока не отвечу или не заблокирую его.

– Марк, длинная история, но я тут, в Берлине. Со Спадом и Майки Форрестером.

– Спад? Форрестер? В Берлине? Какого хуя? – слышу, как шумно выдыхаю, – ну, ответ «да». Вы сможете пройти. Я оставлю пропуска для вас троих на «Вилл Калл», – говорю я, мой тон кроткий и краткий. Сейчас мне этого не нужно.

– Не за этим я звоню, но если все будет хорошо, то было бы неплохо. Прямо сейчас мне нужна зарядка от твоего ноутбука, твоего «макбука», окей?

– Что?

– У тебя «Мак»?

– Да, «Мак», но...

– Мне нужно, чтобы ты привез зарядку на адрес, который я тебе вышлю. Мне нужна она прямо сейчас, Марк, – нервно добавляет он, – жизнь Спада зависит от этого.

– Что? Спад? Какого хуя происходит?

– Друг, слушай. Мне нужно, чтобы ты это сделал сейчас. Я не пизжу, – по его тону я понимаю, что он серьезен. Во что они, блять, ввязались? Приходит сообщение с адресом. Судя по моему элементарному знанию Берлина, это близко.

– Окей, уже еду.

Я беру «макбук» и говорю Клаусу, что мне нужен водитель, так как я знаю, где Карл. Он неохотно кивает на большого, мускулистого парня, который представляется как Дитер, и мы уходим с площадки на парковку, потом садимся в минивэн и едем на адрес. Пересекаем реку и проезжаем глухую улицу, прилегающую к большой железной дороге, направляясь в сторону Фридрихсфельдского зоопарка.

После двадцати пяти минут езды Дитер останавливается у старого, темного, трехэтажного индустриального здания в пустынном и заброшенном квартале. Слабое солнце робко пробивается за ним, почти синхронизируясь со мной, когда я выхожу из машины. Жуткая тишина. Плохое чувство превращается в еще худшее, когда я звоню в потрепанный домофон. Потом иду по темному, плохо пахнущему и с разбитым стеклом под ногами, коридору. В конце его я вижу призрака. Мороз пробегает по спине – но это Больной, одетый в стерильный медицинский халат и маску. Теперь мне еще больше любопытно, что за хуйня тут происходит.

– Быстро, – говорит он, показывая на старый скрипучий грузовой лифт.

– Что за хуйня?

Он объясняет, но сумбурно, я ничего не понимаю. Я не успеваю за ним; он бежит в коридор и открывает стальную дверь. Следую за ним. Парень с шотландским аккцентом, которого я не знаю, кидает мне халат и маску.

– Надень это.

Я слушаюсь, смотрю через его плечо и не могу поверить своим глазам. Мужчина без сознания лежит на кровати в халате и с ноутбуком на груди. Порез на его животе придерживается открытым зажимами. Похоже, он участвует в импровизированной операции...

Ебать, это Спад Мерфи...

Майки Форрестер тоже в медицинском халате, также, как толстый приятель и шотландский парень, которого я никогда не видел.

– Рентс, – кивает Майки.

– Дай провод... ебаный ноутбук сейчас сядет, – гавкает Больной.

Даю ему провод, он подключает ноутбук и возвращается обратно к онлайн-видео. Я не могу поверить. Больной и Майки Форрестер оперируют Спада Мерфи!

– ЧТО ЗА ХУЙНЯ! – кричу я. – Что это? Во что вы, блять, играете?

– Надо это сделать, у уебка дрожат руки, – рычит Больной, кивая на парня с шотландским акцентом, – оставайся или уходи, Марк, но отъебись, потому что мне нужно сконцентрироваться. Окей?

– Окей, – слышу я, как вытекает из темных уголков моей души.

– Я ортопед, – протягивает парень с жалким мычанием, и держит зажим. Больной прав, руки уебка дрожат.

– Возьми зажим у него, а я сделаю надрез, – говорит Больной Майки, который курит сигарету. Майки смотрит на него и передает ему сигарету. Толстый парень следит за маской на лице Спада. Это как проснуться в кошмарном сне. Во время ускоряющегося сердцебиения я думаю, что я все еще на ебаном гиге под галлюциногенами, либо сплю у себя в отельном номере. Больной кивает Майки, берет у него сигарету и затягивается. – Ну что, зажжем эту ебаную вечеринку!

– Аккуратней, – говорит ему ортопед, – пепел падает ему в рану!

– БЛЯТЬ, – кричит Больной, – Майки, иди, блять, сюда и вычисти ублюдка ебаным тампоном! – он бросает сигарету и раздавливает каблуком. – Аккуратнее... – говорит он, контролируя Форрестера, который ковыряется во внутренностях Спада, – это всего лишь пепел. «Мальборо», с низким содержанием смолы, – добавляет он. – Окей, ты там зажал, Юэн? Ты видишь ее? На том же месте, как на видео?

– Я... Я так думаю... – заикается Юэн.

– Ты должен, блять, знать! Ты учился на врача! Ты изучал хирургию! – глаза Больного горят сквозь маску. – То же самое, что и на видео?

– Да!

– Окей. Я собираюсь сделать надрез... сейчас... окей?

– Я не знаю, я...

– Я сказал, окей! Либо мы сидим тут целый день, либо я, блять, режу! Это то место? Выглядит как на видео! Это, блять, правильное место, Юэн?

– Да! Да! – визжит Юэн.

– Поехали!

Я отворачиваюсь, моей жопой можно проломить лом, потом я поворачиваюсь обратно, где Больной режет и не зажимает ублюдка. Кровь не бьет фонтаном, и я предполагаю, что так, блять, и должно быть.

– Да! Ебаная красота! – рычит Больной. – Теперь достанем ее. Майки, дай нам коробку...

Форрестер подкатывает тележку к операционной кровати. На ней что-то похожее на маленький холодильник. Длинными медицинскими щипцами Больной достает скользкую штуку из тела Спада... Ебать, похоже на сцену из ебаного фильма про инопланетное вторжение, эта херня изгибается, пока он кидает ее в высокотехнологичную коробку. Я чувствую рвотные позывы и внутренне сжимаюсь. Мои ноги слабеют и дрожат, я хватаюсь за стул для устойчивости.

Майки запечатывает коробку, когда видит, что я смотрю на нее:

– Высокие технологии, Марк. Система для перевозки органов. Думал, это будет просто коробка со льдом, чтобы держать пиво холодным, но нет, все намного сложнее. Не стоит даже знать, что мне пришлось сделать, чтобы получить ее!

– Что это... что за научно-фантастическое антиутопическое дерьмо?! Что ты достал из него? ЧТО, БЛЯТЬ, ПРОИСХОДИТ?!

Больной сотрясает воздух, пока Юэн ухаживает за Спадом:

– Я, КАК ВСЕГДА, СПАС ДЕНЬ, – рычит он, потом указывает на Юэна: – Накладывай шов! Зашивай уебка! Быстрее!

– Я делаю! – шипит Юэн. Потом поворачивается ко мне, его глаза над маской наполнены болью: – Я замешан во всем этом только потому, что решил выпить на Рождество. Он подсыпал экстази в мой напиток...

– Экстази? Что за...

– Все правильно! Почему бы не обвинить Саймона? – огрызается Больной, но он в эйфории, будто забил выигрышный гол в финале Кубка. – Что-то есть в этой кустарной индустрии! Я единственный уебок, у которого есть ебаные яйца, чтобы разгрести все это! И как я это сделал! Хирург Сай! – он начинает петь, указывая на себя, – каков хирург... резал в первый раз...

Голова кружится. Мне звонит и пишет Клаус, Конрад... и теперь еще и Карл, но меня это не ебет. Мы сидим и смотрим на Спада без сознания, очень белого, похожего на труп. Юэн зашивает огромный порез на его животе.

– Что в коробке? Что ты достал из него?

– Почку, – говорит Больной. – Она была нездоровой.

– Так как вы, уебки, специализируетесь в спасающих жизнь операциях... Я имею в виду, что, блять, не так с больницей? Нахуй, – машу я руками, – я не хочу знать!

– Так лучше, мой старый друг, – говорит Больной.

– Так лучше для Спада, так?

Больной моментально возвращается и застенчиво смотрит на меня:

– Верь или не верь, но да. Это все проблемы, в которые мы попали. Но, – он хлопает по белому ящику, – у нас наконец-то есть решение.

Форрестер и турецкий парень копаются в стальном холодильнике, который, как я думал, для медикаментов, но они возвращаются с бутылками немецкого пива. Майки открывает и раздает их. Мои руки дрожат, когда я беру одну.

– Есть белый? – спрашивает меня Больной.

– Ну, да...

– Доставай давай.

Прямо сейчас я не могу придумать причину, чтобы не нюхнуть и не остаться нанюханным навсегда:

– Кто с нами?

Форрестер согласно кивает. Также, как и турок, которого наконец-то представили как Йозефа. Юэн смотрит в другую сторону, поэтому я делаю четыре дорожки на стальном столе.

– Я мог быть хирургом, если бы у меня было правильное образование, – хвастает Больной, – но все говорят, что хирурги холодные и корыстные. Я слишком итальянец, а моя кровь слишком горяча.

Они рассказывают мне все, что произошло, и я не могу поверить в это. Как, блять, Больной и Юэн, муж его сестры Карлотты, связались с таким гангстером, как Сайм?

– И какого хуя ты будешь делать с почкой Спада? – громко спрашиваю я.

– Он должен ее Сайму, – говорит Майки.

– Он пожертвовал почку... за деньги? Сайму?

– Почти. Он испортил одну для Сайма. Не для самого Сайма, но ту, за которую Сайм заплатил, – объясняет Майки.

– Ебаный Иисус! Вы, ребята, проебали свои головы!

Больной хмуро смотрит на меня:

– К сожалению, мы еще не сказали Спаду...

Потом я слышу хриплый голос за спиной:

– Не сказали мне что?

22. Пост-операционный блюз

Минивэн дергается, разрезая душные улицы Берлина в час пик. Марк Рентон сидит рядом с водителем, мягко и терпеливо говорит по телефону. Спад Мерфи, которого пришлось нести в машину, сидит сзади, едва ли соображая. Зажатый своей медицинской командой, состоящей из Йозефа и Юэна, он лихорадочно пытается осознать последний поворот в мрачной саге последних дней. Добавив это дерьмо к жизни в общем. Он пытается думать о переломном моменте, моменте, когда все пошло не так. Смотрит на Рентона, на сереющий коричнево– рыжий пух на его голове, думая о деньгах, которые его друг дал ему много лет назад. Они отправили его обратно на путь наркомании, с которого он в принципе редко отклонялся.

– Скажите мне еще раз... – умоляет он Саймона Уильямсона, Майки Форрестера, Юэна Маккоркиндейла и турецкого мужчину, которого он теперь знает как Йозефа.

– Да, теперь у тебя только одна почка, – хмуро и твердо говорит Больной. – Это был единственный способ решить проблемы с Саймом.

– Но как?.. – Спад трогает замотанную рану. Она болит. Несмотря на обезболивающие что ему дали, его тело горит, бьется в агонии.

Майки, который сидит на среднем сидении с Больным, объясняет:

– Сайму она нужна была свежей, и привезти тебя сюда было самым лучшим вариантом. Герыч был неплохим бонусом. Два зайца одним выстрелом.

– Так что, во мне не было... героина...

– Был, – Майки поднимает окровавленный пакет белого порошка, – два зайца одним выстрелом, – повторяет он настойчиво. – Тут засуха, и Сайм знает парня, так что...

Спад не может говорить. Он медленно трясет головой и утопает в своем сидении. Юэн похож на кучу тряпок. Доктор по ногам говорит о своей невиновности пациенту.

– Я впутался во все это только потому, что я никогда не был с другой женщиной должным образом...

– Ты, – указывает на него Спад, – ты женат на его сестре... – его глаза прожигают Саймона Уильямсона.

– Да, Карлотте, – грустно кивает Юэн.

Глаза Спада становятся тоскливыми:

– Она была красивая... когда была юной девушкой...

– Все еще красивая, – говорит Юэн, подстраиваясь под мрачный тон Спада.

– Ты любишь ее?

– Да, – говорит Юэн со слезами на его глазах.

– Как насчет меня? – начинает хныкать Спад. – Я никогда не буду снова с женщиной! У меня годы не было дырок! Все закончилось для меня, даже не начавшись!

Больной поворачивается к Спаду:

– Если это все, о чем ты волнуешься, я помогу тебе, еб твою мать, – и снова хмурится в сторону Юэна, – я привык помогать тормозам, которые не могут помочь себе!

– Да, ты-то можешь, – едко прикрикивает на него Юэн. – Ебаный сутенер. Какая благородная профессия!

Саймон Уильямсон горячо возражает:

– Ага! Ну, ты и твой глупый сын не жаловались, когда засовывали хуи в шлюх!

Признание Уильямсона рефлекторно отражается в глазах его зятя. Юэн выглядит так, будто он въехал в кирпичную стену. Он задыхается в ошеломленный тишине. Затем он делает вдох, вены на его шее набухают:

– Росс... ЧТО ТЫ СДЕЛАЛ С РОССОМ? – хрипло вырывается из его горла.

– Я помог ему! Это то, что ты должен был сделать!

– Ты ебаный мешок дерьма! Ты сводил своего сына с проституткой, когда он был младше возраста согласия?!

– Он никогда не просил, так как ему этого не было это нужно, – заявляет Саймон Уильямсон внезапно, с горечью думая, что его сын сосет член другого мужчины. – Он воспитан правильно!

– Очевидно, не тобой! Ты понимаешь, что то, что ты сделал с моим сыном – противозаконно? Это ебаное насилие над ребенком! Ебаная педофилия!

– Отебись! Маленький приятель умолял меня свести его с женщиной. Теперь он счастлив, как муха в дерьме! Где ты был, когда ему нужен был совет по срыву вишенки? В Таиланде, трахал шлюх! Ты не видел его с самого Рождества, ты, двуличный уебок!

Юэн роняет голову в руки:

– И правда... мы потеряны... потеряны как человечество... у нас нет дисциплины и мы просто слушаем громкие речи лживых тиранов, чтобы наказать и вознаградить себя... мы пропали...

– Ни у одного мудилы нет сигареты? – спрашивает Майки.

Йозеф достает пачку, дает одну Майки, который закуривает и помогает прикурить Больному.

– В машине курить нельзя, – гавкает водитель Дитер.

– Что? – зло огрызается Майки.

– Если хочешь курить, иди пешком.

Майки и Больной слушаются, пока Майки смотрит на GPS на телефоне. Следуя инструкциям Майки, они останавливаются на узкой дороге возле магазинов, прямо перед забитым перекрестком. Потом Майки дает Больному белый ящик, который тот ставит себе на колени, выходит из машины и сразу звонит. Рентон пытается разговаривать, но Больной требует тишины, в попытках подслушать разговор Майки с Саймом.

– Все хорошо Вик. Ага, Вик. Условия были санитарные, Вик.

Потом они слышат рык мотоцикла, который сразу подъезжает к ним.

– Он тут, Вик. Мне надо идти, но миссия завершена.

Больной сидит расслабленный, но, в тоже время, очень напряженный, с коробкой на коленях. Спад кричит на него:

– Отдай нам коробку! Это мое! Моя почка!

Больной игнорирует его, передавая коробку через окно Майки и байкеру:

– Это Сайму, Спад, – говорит он, оборачиваясь назад, – он должен получить это или нам пиздец!

– Но не тогда, когда я еще не получил Тото обратно! – пищит Спад в ужасе, пока Майки Форрестер и байкер укладывают ящик в отсек для перевозки на мотоцикле. Байкер садится обратно и уезжает в спешке, пропадая за считанные секунды в вечернем берлинском потоке.

Майки залезает обратно и Рентон нервно кивает стероидному водителю, который заводит машину и направляется к месту проведения фестиваля. Спад растягивается на спинке сидения, все еще разглагольствуя под анестезией, или, наверное, в лихорадке. Рентон волнуется.

– Это мое... верни... Моя собака... Мне нужно вернуть свою собаку... Майки... что Сайм сказал о Тото?

– Сказал, что с ним все хорошо, Спад, за ним хорошо следят...

Спад пытается переваривать это и решает, что хочет верить в это. Должен верить в это.

– Я дал тебе кое-что большее, чем почка, Дэнни, – трезво рассуждает Больной, – я дал тебе твою жизнь.

Рентон поворачивается на Больного, тряся головой, пока машина едет сквозь улицы Берлина.

– Не знаю, кто это, но знаю, что ни один из этих парней не диджей N-Sing Юарт, – говорит Рентону Дитер, многозначительно глядя на него.

Рентон чувствует, как его рука тянется к кошельку, доставая деньги:

– Окей, мне пришло сообщение о том, что он вернулся сам. Вот, за то, что потревожили тебя, – и передает деньги. Дитер смотрит на него с сомнением, прежде, чем взять их.

– Как насчет... как насчет моей почки? – бормочет Спад.

– Она отправится к маленькой девочке в Баварии, – врет Майки, – как бы, почка. Мы спасем ее жизнь, друг. Малышка была в очереди годами. Наверное, ты чувствуешь себя клево!

Но Спад уже не может даже говорить. Он сидит с закрытыми глазами, его голова лежит на спинке сидения, всасывая воздух через зубы, тяжелыми, резкими очередями.

Они оставляют его в отеле Рентона с Юэном и Йозефом. Когда Рентон, Больной и Майки собираются уходить, Спад паникует:

– Куда вы идете?

– У меня гиг, друг, – говорит Рентон. Он смотрит на Больного.

– Не волнуйся, Дэнни, – воркует Больной, – Юэн и Йозеф тут, – он кивает на турецкого анестезиолога-любителя, – они присмотрят за тобой. Ты и вправду в самых лучших руках. Юэн очистит тебя и даст что-то от боли. Скоро ты уснешь, как младенец. Нет смысла в том, чтобы ты куда-то шел, – Больной смотрит на Майки Форрестера, который согласно кивает.

– Но вы вернетесь...

– Конечно, мы вернемся, друг, – говорит Рентон, – но постарайся хорошенько поспать. Ты прошел через тяжелое испытание.

– Да, – трубит Больной, – отдых самое лучшее лекарство.

К моменту, когда трио возвращается на фестиваль, Рентон чувствует себя таким же разбитым, как Больной и Майки Форрестер, но не таким воодушевленным, как они. Видит, как они дают друг другу пять и Больной рычит:

– Главный хирург сделал свое дело. Теперь вся работа – на низшей бригаде по уходу. Наши специальные навыки больше не нужны, сегодня ночую мы празднуем!

Пока Рентон пытается прийти в себя, Больной и Майки направляются к гостевому бару позади главной сцены. Больной протягивает руку:

– Количество девушек, которых этот парень зафингерил, и все они пытались говорить мне об аккуратности и точности хирургов! Ебаные любители!

– Должен признать, но мне было как бы страшно, – кивает Майки, взяв две бутылки пива.

– Но наши ебаные нервы картежников хорошо натренированы! – Больной триумфально светится, когда они чокаются бутылками. Три девушки, стоящие рядом, смотрят на него, заметив энергию триумфатора.

Несколько секунд назад Рентон ни о чем не волновался, но вернулся в режим менеджера. Он облегченно вздыхает, увидев Карла, бухающего на диване под огромным плакатом «Depeche Mode». Но что-то не так. Диджей выглядит удрученным, а Клаус, который стоит у бара рядом с Больным и Майки, явно зол.

Рентон падает рядом со своим диджеем. Он хочет заговорить с ним, но Карл опережает его:

– Я не могу этого сделать, друг.

– Что?.. – говорит Рентон, удивленный своим волнением. – Что, гиг? Почему? Это твой грандиозный камбэк! – краем глаза он видит Конрада и Дженсена, которые кружат возле холодильника и стола, пожирая пиццу в дюймах от него.

– Я все потерял, Марк, – говорит Карл грустно, – я правда ценю все, что ты сделал для меня, – и он указывает на свою грудь, – но с N-Sign покончено, друг.

Конрад сначала слушает, а потом подбегает, указывая на расклеившегося диджея:

– Я говорил тебе, что он – алкаш, наркоман и мешок нервов, от которого ноль проку, – смеется он Рентону.

Карл отворачивается и хнычет, будто собирается взорваться в слезах. Это разрывает Рентона, он осуждающе смотрит на свою денежную корову.

Конрад снова смеется, заворачивая кусок пиццы, чтобы он лучше влез в рот. Красный жир капает на его майку.

– Ну, тогда это все, – мрачно заявляет Рентон, разговаривая с Карлом, но принимая всех собравшихся во внимание, – я потратил целое состояние на этот ебаный гиг и теперь нам не заплатят, и скорее всего, даже засудят.

Суровое лицо Клауса подтверждает это.

Пока Больной радостно пожимает плечами, Карл внезапно взрывается смехом. Он тычет в Рентона:

– Попался, ты, ебаный задрот «Хибс»! – он подскакивает и напрямую обращается к Конраду, – а ты, бесполезная, ебаная ванна с жиром, иди посмотри на то, как настоящий диджей взорвет это место! – он поворачивается к Клаусу. – Надеюсь, у тебя есть страховка для смерти от изумления, друг, потому что половина хуил тут, – он указывает на толпу, – умрет, блять, именно от этого!

– Да, как хорошо!

Конрад смотрит с открытым ртом, роняя бумажную тарелку с пиццей на пол, а потом поворачивается к Рентону:

– Он не может так со мной разговаривать!

– Он уебок, – облегченно выдыхает Рентон, – полное уебище.

Карл направляется в будку, кивая уходящему диджею. Он думает о Хелене и о том, какое благословение быть с ней. Но теперь не стоит плакать над тем, что он проебал. Думает о маме и папе, о том, что они дали ему, и о том, чем пожертвовали. Нет места печали, лишь горящее пламя внутри, желание заставить их гордиться. Он думает о Дрю Басби, Джоне Роберстоне, Стефани Адам и Руди Скайселе, пока кричит в микрофон:

– БЕРЛИН! ТЫ, БЛЯТЬ, ГОТОВ???!!

Толпа встречает его диким, громким ревом, когда он начинает играть «Gimme Love», его прорывной хит, показав свои намерения, и продолжает гипнотическим сетом. Энергичная толпа ест с его рук, и в конце они требуют еще. Когда уходит под крики «N-SIGN...», он игнорирует с широко разинутый рот и глаза Конрада, направляется к Марку Рентону с поднятыми пятью пальцами на одной руке и одним на другой. В этот раз Рентон не мог быть еще больше доволен этим раздражающим жестом.

– «Стенхаус» – секс-бомба, – шепчет он ему в ухо.

– Верю, – отвечает Карл.

Конрад, раздраженный и выведенный из строя, идет после него на сцену, когда танцпол стремительно пустеет. Он почти возвращает толпу, отыграв два своих главных хита раньше, чем планировал, но он недоволен – а публика чувствует его отчаяние. Рентон, который втихаря спасает всех весь день, ободряет звезду двумя поднятыми большими пальцами, пока диджей, нервничая, смотрит на него.

Вдруг Больной падает на плечо Рентона, держа пиво и помахивая маленьким пакетиком кокаина, кивает в сторону туалетов:

– Этот уебок боится, – говорит он. – Хотел бы я увидеть, как он бы извлек почку.

– Он, наверное, съел бы ее, – смеется Рентон, идя за ним, – это не повредит ему, побыть второй скрипкой. Тут толпа старых прожаренных хаус-хедов. Людей, которые ценят хорошую музыку. И они все помнят.

Они заходят в туалет. Больной делает дорожки, смотрит на Рентона, чувствуя необъяснимую любовь и ненависть. Оба кажутся сговорчивыми, но влиятельными и и важными. Пока Рентон занюхивает дорожку, Больной говорит:

– Знаешь, я подумал и придумал, как ты можешь вернуть Бегби его деньги.

– Все бесполезно. Мудила держит меня там, где ему хочется. Не хочет их брать. Он знает, что я всегда у него в долгу и это пиздец, как убивает меня.

Больной берет свернутую купюру и поднимает бровь.

– Помнишь о его выставке в Эдинбурге?

– Ага, мы играем на ней, – Рентон приоткрывает дверь и смотрит на Конрада, поглядывая на Карла, который прыгает с Клаусом и несколькими женщинами, включая Шанель Хеммингсворт, музыкальной журналисткой.

Когда он закрывает дверь, Больной уже снюхал дорожку и стоит, выпрямившись:

– И за несколько дней до выставки будет аукцион «Глав Лита».

Рентон пожимает плечами и занюхивает дорожку:

– И?

– И купи их. Сделай ставку, выиграй аукцион, переплати.

Улыбка прорезается на лице Рентона:

– Если я выиграю их, и заплачу за них больше, чем они стоят...

– Ты вынудишь его взять деньги. И так ты выполнишь все свои обязательства перед ним, вернешь уебку все, что должен.

– Мне нравится эта идея, – улыбается Рентон, проверяя свой телефон. – Кстати, о нем, – и показывает сообщение, которое только что получил от Франко.

Есть билеты в ВИП-зону на финальный «Кубок» в Хэмпдене для тебя, меня, Больного и Спада.

Выпучив глаза, Больной говорит:

– Теперь этот уебок Бегби совершает безвозмездный акт доброты, в самый первый раз за всю его жизнь. Что, блять, за день!

– Ох, ну теперь это он, Мистер Хороший Парень, – говорит Рентон.

23. Бегби – Чак Понс

Я помню, как встретился с парнем в тюрьме. Было удивительно, что большая голливудская звезда приехала к нам, в ебаную тюрьму. Но смешно то, что он хотел, чтобы я помог ему подготовится к роли сурового мужика, которую он получил. Ему нужно было изображать акцент, потому что работа основана на книге какого-то писателя-криминалиста, по которой европейский арт-директор хочет снять фильм. Честно говоря, мудень написал неплохо, но я никогда не любил такие книги. Писанина для уебков: всегда делают из полицейских супергероев.

Полицейские не такие уж, блять, и герои.

Первое, что я сделал, когда увидел этого статного и мелкого молодого человека в кожаной куртке и зализанными черными волосами – рассказал уебку все, как есть. Что я не буду провоцировать, потому что, как я думаю, тут не так, как в Америке, а Чак Понс – смешное имя в Великобритании. Сказал, что он строит правильного уебка из себя тут, с таким-то именем. Конечно, он знал что все это дерьмо; сказал мне, что его настоящее имя – Чарльз Понсора, и да, он знал, что это означает что-то другое в Великобритании, но решил не менять его. Агент уебка сказал ему, что его имя «слишком латинское» и это может сыграть против него в получении главных мужских ролей. Также, как Николас Коппола превратился в Николаса Кейджа, так и Чарльз Понсора стал Чаком Понсом.

Мы вместе работали в тюрьме, он слушал меня и истории некоторых ребят. Сделали записи с тренером по диалекту, уебком с яйцами во рту, который пускал слюни на шотландские акценты. Мудак был бесполезен. Я рассказал Чаку разные вещи о тюрьме, о встречах с ребятами типа Тайрона. Нихуя ему не помогло; его акцент в фильме был смешон, как у того уебка, садовника из «Симпсонов», просидевшего на герыче пять лет. Но что-то было в нем, он так смотрел, будто он и вправду слушает, будто ты особенный. Он делал громкие заявления о том, что мы навсегда останемся братьями. Что еще увидит меня в Голливуде!

Его слова.

Ни словечка от уебка в течение следующих шести лет, даже после выхода. Даже после того, как мой агент выслал ему приглашения на мои выставки, мою свадьбу, на крестины моей дочери Грейс. Из этого я сделал вывод, что актеры – ебаные лгуны, а лучшие лгуны верят в свое дерьмо, потому что они в него врастают. Потом, несколько месяцев назад, он пришел на одну из моих выставок. Просто ходил со своим маленьким антуражем. Говорил мне, что хотел бы, чтобы я сделал голову Шармейн Гаррити, его бывшей жены, но с некоторыми увечьями.

Я сказал ему, что люблю держать заказы в секрете. Мы могли бы встретиться за кофе? Чак позвонил, я поехал в Сан-Педро и теперь мы гуляем рядом с утесами. Хотя видно порт, это приватное место, почти пустынная сторона океана, внизу – серые камни и набегающие волны. Я говорю ему, что люблю звук разбивающихся волн, крики чаек:

– Я любил ездить в Колдингем, когда был ребенком. Это в Шотландии. Утесы, скалы внизу, прямо как тут, – говорю я ему. – Моя ма всегда говорила мне не подходить к краю, – улыбаюсь я, – конечно, я никогда не слушался.

Чак подошел вперед, широко улыбаясь:

– Уверен, что ты не слушался, чувак! Я был таким же! Мне всегда хотелось танцевать возле чертового обрыва, – и он прогуливается по краю. Закрыв глаза. Раскинув руки. Ветер треплет его волосы. Он снова открывает глаза и смотрит на скалы внизу: – Я тоже делал все это дерьмо! Это то, как мы созданы, бро, мы танцуем на краю и потом ууууууаааааааааа...

Я сильно толкаю Чака в спину, посылая в пустоту, превращая его голос в растворяющийся крик. Потом он пропадает. Я отворачиваюсь от края, чувствуя солнце на лице, поднимаю руку, чтобы прикрыть глаза. Глубоко вздохнув, поворачиваюсь обратно, чтобы взглянуть на разбившееся о скалы тело: