Текст книги "Брюки мертвеца (ЛП)"

Автор книги: Ирвин Уэлш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

Я приступаю к работе. Марианна кончает несколько раз, я применяю пальцы, язык, член и, самое главное, речь, которая заставит краснеть даже сексуального преступника перед смертной казнью. Ебать ее все эти годы – как читать собрание сочинений Уильяма Шекспира, которое я заказал много лет назад: находишь новое каждый раз, когда читаешь книгу. Она – энергичный противник, но я трахаю ее до дурманящей усталости, до того момента, когда приходит шлюха. Я позаботился о том, чтобы не спустить, это – всего лишь закуска перед главным блюдом дня.

Лили заходит. Я немного подавлен, так как ее фотографии льстят ей. Прям экстремально льстят. Мы проходим через быстрые банальности, прежде, чем приступить к делу. У Лили есть здоровенный страпон, который она засунула в жопу Марианны – та сидела на краю кровати. Я встаю в похожую позицию перед Марианной, для того, чтобы принять смазанный дилдо моей невесты в свою дырку. Он заходит с медленным облегчением – это будто срешь в обратную сторону. Марианна кричит, пока основание девайса трется об ее клитор, будто безумный итальянский официант на спидах с перечницей. Чувствую, как моя душа слезится, пока Марианна вздыхает и кричит:

– Это мой мальчик, принимает прямо в... сучий пидор, за которого я, блять, выйду замуж...

Я двигаю бедрами и пытаюсь вместить еще больше дилдо, пока смотрю на все это в зеркало и выпиваю безумный взгляд Марианны и безразличное отчуждение Лили (это моя инициатива – такая установка). В это же время я надрачиваю свой смазанный член длинными поглаживаниями, чувствуя, как напряжение стойко накапливается, как у «Хибс» в последнем голе «Рейнджерам» на Кубке. Думаю: вот какова будет женатая жизнь, когда открывается дверь и ебаная уборщица...

Ебать, это не ебаные уборщицы...

Вечеринка буквально крошится, когда два мужчины врываются, показывая удостоверения. Они одеты в дерьмовую полицейскую одежду, на лицах – выражение тупого, грубого требования. Они останавливаются, пока пытаются рассмотреть, что происходит, ошеломленно теряют дар речи на пару секунд, но не уходят. Потом один говорит:

– У вас две минуты, чтобы одеться, мы будем ждать снаружи!

Они выходят, один говорит другому что-то, что я не до конца могу расслышать, другой отвечает глубоким, горловым смехом, затем захлопывает за ним дверь.

– Какого хуя, – пищит Лили.

Марианна смотрит на меня и горделиво говорит:

– Я не помню, чтобы мы заказывали этих мальчиков...

41. Рентон – обрезание Короля Лир

Я так рад и шокирован; я устал, облегчен и, блять, богат – и могу ехать обратно в Санта-Монику. Мои костяшки разбиты, распухшие руки на руле упрямо напоминают мне о том, что случилось. Тот ебаный извращенец собирался застрелить Франко и Мелани! И я спас уебка! Я!

Перестраиваюсь в другую ебаную полосу. Раздается гудок, водитель грузовика показывает мне средний палец, обгоняя. Я только что избил мусора в кашу голыми руками, и сейчас бы пересрал от собственной тени. Не могу сконцентрироваться; мне интересно, сколько по-настоящему стоят «Главы Лита», должен ли я их сразу продать или сыграть по-крупному с коллекционером, пока Конрад сходит с корабля, и я нихуя не зарабатываю с Эмили и Карла.

Так не пойдет. Я останавливаюсь на заправке и пью дерьмовый черный кофе в «Арбис». Он лишь жжет желудок, который по ощущениям – как гнездо извивающихся личинок. Ем половину буррито, другую половину выбрасываю. Бегби объяснял, что я просто страдаю стрессом дилетанта, это реакция на совершение насилия. Меня одолевает мысль, что темные последствия и страшная расправа прячутся за каждым углом. Хоть менты и точно поверили моей истории, а адвокат заверил, что я чист, паранойя рвется из меня. Думаю включить телефон, но знаю, что это ужасная идея, даже если желание почти непреодолимо. В любом случае, там всегда только плохие новости. Конрад готовится перепрыгнуть на другой корабль: это стало понятно, когда я услышал в «Винн», что он получил большой гиг на XS из-за своего последнего большого хита. Теперь другой уебок будет пожимать плоды. Нахуй.

Я возвращаюсь в машину, еду как ученик, следя за каждым движением; я никогда не чувствовал такого облегчения, как когда наконец съезжаю с шоссе 101 на 405. Забитый пробками город все замедляет, успокаивает меня, дает мне время подумать. Я решаю, что это хорошо. Сделал хорошее дело и оно окупилось. Фантазирую о вероятных и маловероятных наградах. Мистический прорыв в лечении Алекса, которое чудесным образом соединит его с миром. Но никакое количество денег не сделает этого. Как ни крути, я куплю нужную квартиру с тремя спальнями. Потом я – в Санта-Монике, паркуюсь в подземном гараже. Выхожу из машины и поднимаю руку перед лицом. Она дрожит, но я дома, целый и невредимый.

Боковым зрением я вижу фигуру, выходящую из машины. Двигается между двумя припаркованными машинами и идет в мою сторону, все еще скрытая темнотой и тенями. Фигура большая, выглядит мощно, я чувствую, как пульс усиливается и сжимаю больную руку в кулак. Я снова готов но, ебать, это Конрад, освещенный желтой лампой сверху.

– Ты в норме! – восторженно поет толстый подонок, слезы наворачиваются в его больших глазах, пока он неловко обнимает меня. Я нервно похлопываю его по спине, полностью растерянный. Этого я не ожидал. – Ты должен звонить, писать сообщения, е-мейлы... – вздыхает он, – это не похоже на тебя, не перезванивать! Так много дней! Я волновался, мы все волновались!

– Спасибо, приятель... Прости за это, много разных дел, поздравляю с новым треком, – слышу, как уныло я это произношу, пока он отпускает меня.

– Я знаю, что у тебя проблемы с деньгами, – шепчет Конрад. – Обо всем, что тебе нужно, ты должен говорить мне, я дам тебе это. Мои деньги – твои деньги. Ты это знаешь, правда?

Ну, нет, я никогда, блять, не догадывался, что он больше, чем тугая эгоистичная пизда. Но я чувствую, что-то надвигается. Что Конрад несомненно ушел к конкурентам, перейдя в стойло к Ивану. Безусловно, я не ожидал, что у нас были-таки отношения.

– Это невероятно щедро с твоей стороны, друг, я выпал из жизни, разбираясь с личными и финансовыми делами, – объясняю я, – к моему крайнему удовольствию, должен уточнить.

– Хорошо. Я рад слышать это. Но нам надо поговорить, есть кое-какие события, – добавляет он зловещим тоном.

– Окей, ну, сначала я должен подняться и проведать моего отца и мальчика. Встретимся в «Спикизи» на Пико через двадцать минут.

– Где это? – спрашивает он.

– Было бы неплохо, да, если была существовала такая вещь, как интернет, куда ты мог бы вбить «Спикизи» и Пико Булевард, и направление появилось бы, как по волшебству?

Конрад смотрит на меня с сильным пренебрежением:

– Думаю, я знаю, о чем ты. Он в чем-то, что называется телефон, по которому также можно разговаривать, когда он звонит. Но не уверен, что мой менеджер, блять, догадывается об этом!

– Намек понят, друг, скоро встретимся.

Я поднимаюсь в квартиру, немного нервничая из-за встречи с отцом, от того, что я уехал и оставил его с Алексом, и снова уйду. Я сильно опираюсь на бедного старого подонка. С другой стороны, после похорон мы с Вики все чаще проводим время вместе, и я часто остаюсь у нее – по несколько ночей подряд. Кажется, отца это не сильно заботит, он согласен, что диван не поможет моей спине, хотя я немного преувеличиваю. Но когда я захожу, он сидит на диване и играет в видеоигры с Алексом. Он указывает на «Xbox» и кучу игр:

– Просто запаслись, – говорит он, ни один из них не отводит глаза с экрана, чтобы взглянуть на меня.

Очевидно, им оба параллельно на то, что я снова уйду. Я направляюсь в «Спикизи». Конрад припарковался на улице, развалившись на панели, как активированная подушка безопасности. Я стучу в окно, он живо подскакивает. Мы заходим в бар, он заказывает диетическую пепси. Ебать, началась революция. Я заказываю бутылку прекрасного калифорнийского пино-нуар. Винный бар «Спикизи» сегодня почти пуст. Две молодые женщины сидят за столом, группа бизнесменов за другим, громкий разговор сообщает миру о том, что они в телевизоре. Конрад отказывается от бокала моего вина, но потом дополняет свою соду пивом, и мы усаживаемся за столом в углу:

– Я думал, ты собираешься уволить меня, – признаюсь я.

– Нет, – он выглядит шокированным, – не глупи! Ты – моя семья, – говорит он, пока я быстро выпиваю свой бокал и наливаю еще. – Иногда мне кажется, что ты единственный, кто когда-либо интересовался мной.

Еб твою мать, теперь я тот, кто сражается с Королем Лир! Это был эмоциональный день. Я спас Бегби и Мел, утрамбовал психованного мусора почти до смерти, вернул состояние, которое потерял, и теперь голландский пиздюк разбивает мое ебаное сердце! Я справляюсь с этим, позволив выйти наружу менеджеру, пока внезапная интимность между нами дает мне шанс.

– Семья, – я смотрю на него серьезно, – я чувствую так же о себя со всеми вами, друг... и меня убивает видеть то, что ты делаешь с собой.

– Что?..

– Древесина, бро; надо ее срезать, – и я бью его в руку. – Этот вес убивает тебя, так не должно быть. Ты молодой парень, Конрад, это не правильно.

Краткая вспышка ярости в его глазах. Затем они смягчаются и увлажняются, когда он начинает рассказывать мне о своем отце. Чувак – музыкант в Национальном голландском оркестре; он который никогда не уважал любовь своего сына к электронной музыке. Отсутствие признания в глазах его отца пиздец как вгоняет Конрада в депрессию.

Я глубоко вдыхаю и выдаю:

– Наверное, не это ты хочешь услышать, друг, но нахуй его. Его уважают какие-то старые уебки, которые приходят послушать его бредовый оркестр, играющий музыку мертвых уебков. Ты уважаем молодыми богинями, которые хотят высосать твои мозги через хуй, а потом выебать то, что осталось от тебя. Старый пиздюк завидует, друг, все очень просто. Если наша единственная цель – заменить наших отцов, – я виновато думаю о милом старом Виджи внизу улицы, – тогда твоя работа завершена преждевременно в раннем возрасте. – Я поднимаю бокал и говорю тост: – Отлично!

Он гневно смотрит на меня, прежде чем тает в раздумьях, потом – в просветлении и, наконец, в надежде:

– Ты правда так думаешь?

– Я уверен в этом, – говорю я ему, и две молодые девушки, которые смотрели на нас, подходят.

– Это ты, не так ли? – говорит одна из них Конраду. – Ты Technonerd!

– Да, – автоматически отвечает Конрад и утвердительно смотрит на них. Эта женщина резко подчеркивает мою точку зрения.

– Боже мой!

Они хотят с ним селфи, Конрад счастлив. Потом они замечают, что мы заняты, и возвращаются обратно к бару. Я удивлен, что Конрад не спросил номер телефона – не похоже на него.

– Теперь обратно к делам кораллового рифа, – щелкаю пальцами, – я знаю тренера в Майами. Тебе там понравится. Она крепкая, как хуй, и поправит тебе и мозги, и тело. Я даю ему визитку этой женщины, Люси, которую Джон, дряблый (пока она не добралась до него) промоутер рекомендовал мне.

Конрад берет визитку в неряшливый кулак, и засовывает ее в карман.

– Теперь, после наших откровений, – говорит он, – есть другие вещи, о которых мне надо рассказать тебе. Первое: ты был прав насчет Эмили. Она восхитительно талантлива. Ее новая музыка очень, очень хороша. Я делаю ремиксы на ее треки. Мы работали в Амстердаме, но нам нужно найти новую студию тут, для сезона в Вегасе.

– Замечательно! Отличные новости! Я разберусь со студией. У меня есть несколько вариантов...

– Второе: мы в отношениях. Эмили и я.

– Ну, это твои дела, друг...

Мое лицо выдает, что я считаю их, наверное, принципиально самыми несовместимыми людьми на планете. Но может быть и нет. Конрад говорит:

– Она сказала, что вы ебались. Так что я и она – это не проблема для тебя?

– Нет... а почему должно быть? Было-то всего один раз... – я смотрю на него. – Она сказала тебе, что у нас был секс? Какого хуя... что она сказала?

– Что ты хорош в постели. «Креативный», это слово она использовала. Но еще, что у тебя нет выносливости молодого парня. Не можешь ебаться всю ночь, а ей это надо, – и улыбка растягивается на его лице.

Я ничего не могу поделать кроме того, как как посмеяться над этим:

– Давай оставим это, позволь мне поздравить вас обоих. У меня тоже есть новости. Это твой последний сезон в «Саррендер».

– Они не могут уволить меня, я знаменит, – бьет он кулаком по столу и мой бокал качается, – ты не можешь позволить им это сделать!

Я поднимаю руку и перебиваю его:

– В следующем сезоне ты будешь играть в XS.

– Ебать! – подпрыгивает он и кричит на весь бар: – Дайте мне бутылку вашего самого лучшего шампанского, у меня лучший менеджер в мире!

Я не смог удержаться:

– Цитируя Брайана Клафа, я определенно в топе.

– Кто такой Брайан Клаф?

– Это было еще до тебя, друг, – уныло говорю я.

Впервые Вики, с Уиллоу и Мэттом, присоединяется ко мне в Вегасе. Мы посмотрели на Кельвина Харриса в «Хаккасан», Бритни Спирс в «Аксис», и конечно, Конрада, Эмили и Карла в «Саррендер».

Пока Конрад за деками, а Карл поясняет за DMT другим, я беру Эмили за воротник:

– Спасибо, что рассказала ему о нас, – киваю в сторону будки и большой спины Конрада.

– Ох, просто вылетело. Прости!

– Я так и подумал.

– Не расстраивайся, – Эмили поднимает бровь, – я помогла убедить и его, и Ивана, что ты главный, мужик.

Что, блять...

– Иван? Что насчет Ивана?

– Да, мы с Конрад тусовались с ним в Амстердаме. Я пыталась перетянуть его на нашу сторону. – Она улыбается: – Он хочет вернуться обратно в «Цитадель Продакшнс». Жди звонка.

Ебать. Не Иван пытался перетянуть их к большим мальчикам! Это они пытались вернуть Ивана в лагерь «Цитадели».

– Эмили, я очень благодарен тебе, но зачем ты делаешь это?

– Я чувствовала себя фигово из-за того, что создавала тебе много проблем.

– Смотри, это был тупой маленький трах и не долж...

– Не это, ты, ебаный идиот, – смеется она и облокачивается на меня. – Это то, что тебе точно нужно оставить при себе...

– Окей...

– ... дилдо на голове Конрада было проделкой не Карла, – признается она, и мы оба заливаемся смехом.

42. Допрос

Комната для допросов кристально чистая и полупустая. Стоит пластмассовый стол, на нем записывающее оборудование. Он окружен твердыми пластмассовыми стульями. Саймон Дэвид Уильямсон восстановил самообладание и часть себя, он, как всегда, наслаждается будущими межличностными проблемами. Он скрежещет зубами. По прибытии в полицейский участок, прежде, чем его помещают в камеру, он сразу настаивает на звонке своему адвокату, который проинструктировал молчать до его прибытия. Хотя у Уильямсона были и другие идеи.

Он отрешенно смотрит на двух полицейских, которые заводят его в комнату. Они садятся, один из них кладет пластиковую папку на стол. Уильямсон решает стоять.

– Присядь, – просит один из полицейских, пока включает диктофон. Голова этого офицера лысеет, и его попытка скрыть прыщавый подбородок бородкой с тонкими волосами еще сильнее подчеркивает прыщи. Женился на первой же пташке, которая раздвинула для него ноги, безжалостно резюмирует Уильямсон. В его смеющихся глазах, неуместно жестоких, в сжатых губах читается классическая история плохого полицейского.

– Если вам все равно, я предпочитаю стоять, – заявляет Уильямсон. – Сидеть плохо. Через пятьдесят лет мы будем смеяться над старыми фильмами, где люди сидят за столами, так же, как мы сейчас смеемся над курением в фильмах.

– Сядь, – повторяет плохой мент, указывая на стул.

Уильямсон опускается на корточки:

– Если вас волнует линия глаз или слышимость микрофона, так должно стать лучше. Так существо, известное, как Homo sapiens, естественно опускается; мы делаем это инстинктивно, будучи детьми, а потом нам говорят...

– Сядь на стул! – рявкает плохой мент.

Саймон Уильямсон смотрит на офицера, потом на стул, будто он электрический и создан для его казни:

– Пускай это будет на записи, то, что меня заставили сесть из-за устаревшего социального обычая, и это противоречит моему личному выбору, – говорит он напыщенно, прежде, чем сесть на стул.

Мои руки спокойны. Мои нервы спокойны. Даже на отходняках от кокаина и алкоголя я могу быть, блять, мужиком и функционировать. Я – высшая форма эволюции. Если бы у меня было образование, я был бы хирургом. И не выебывался бы с вонючими ногами. Я бы пересаживал сердца или даже мозги.

Пока плохой мусор агрессивно нападает, Уильямсон изучает реакцию его коллеги, чья ироничная и слегка презрительная улыбка говорит: мой друг дрочила, но что я могу поделать? Мы понимаем друг друга. Это один из вариантов сценки «Хороший коп – Плохой коп». Хороший мент – бочкообразный мужчина с черными волосами, который постоянно выглядит испуганным. Он удерживает ухмылку, глядя на Уильямсона, пока плохой мент продолжает:

– Так, ты был в Лондоне двадцать третьего июня?

– Да, это легко подтвердить. Есть телефонные звонки, наверное, транзакции из банкомата. И, конечно, ресторан на Пентонвиль Роуд. Скажите своим коллегам в полиции спросить Милос. Меня там хорошо знают, – улыбается он, начиная наслаждаться самим собой. – Я всегда передвигаюсь на метро, мой проездной должен подтвердить мои передвижения, и, конечно, моя невеста тоже... Так что случилось с Виктором Саймом?

– Он был твоим другом? – плохой мент чешет свою жидкую бородку.

– Я бы так не сказал.

– Ты часто фигурируешь в истории его звонков.

– Мы обсуждали вероятность совместного бизнеса, – заявляет Саймон Уильямсон, его голос теперь как у авторитетного бизнесмена, тратящего свое время на некомпетентных государственных служащих. – Я управляю уважаемым агентством знакомств и говорил с ним о возможности расширения в Эдинбурге.

Плохой мент, увидев, что Уильямсон демонстративно рассматривает его лицо, опускает руку:

– Так что, у вас не было совместных дел?

Саймон Уильямсон представляет, что у полицейского экзема в районе гениталий, и он тщеславно пытается преподать ее, как ЗППП в раздевалке полицейской команды по футболу. Ему забавно думать о чешуйках кожи в гнезде лобковых волос сотрудника правоохранительных органов.

– Нет.

– Почему?

– Откровенно говоря, стиль работы Сайма показался мне очень низким и подлым, и девушки, очевидно, были обычными проститутками – не то, чтобы я морально осуждаю, – спешно добавляет он, – но я искал для бизнеса моделей.

Плохой мент говорит:

– Ты знаешь, что проституция нелегальна?

Уильямсон смотрит на хорошего мента в поддельном изумлении, потом поворачивается к своему допрашивающему, терпеливо разговаривая с ним, как с ребенком:

– Конечно. Как я уже сказал, мы эскорт-агентство. Наши девочки, или, как мы их называем, партнеры, сопровождают бизнесменов на встречи и ужины, они проводят мероприятия и вечеринки. Это легальная рабочая сфера, которой я оперирую.

– С каких пор? Ты дважды появлялся в суде за аморальный заработок.

– Однажды, когда я был очень молодым, и зависел от героина. Мы с девушкой были в крайнем отчаянии, движимые волей этого ужасного наркотика. Второй раз – за предприятие, к которому я абсолютно не имею никакого...

– «Скайлар Хотел» в Финсбери Парк...

– «Скайлар Хотел» в Финсбери Парк. Случилось так, что я посещал это заведение, когда полиция проводила там расследование. Это была какая-то ерунда, сфабрикованное обвинение, и я был оправдан, как невиновный. Полностью оправдан. А еще это было более десяти лет назад.

– Значит, ты мистер Незапятнанный, – насмехается плохой мент.

Саймон Уильямсон позволяет себе очень громкий выдох:

– Смотри, я не буду оскорблять твой интеллект и требовать чего-то такого, но, как я сказал, мы – агентство, продающее эскорт-услуги. Проституция не связана с нами никак, и если одна из наших партнерш втянется в это, а мы узнаем, мы ее сразу уволим.

– Мы?

– Моя невеста сейчас – директор компании.

Приходит хороший мент, полностью поменяв акцент:

– Ты знаешь Дэниэла Мерфи?

Чтобы не казаться неправильным, Саймон Уильямсон пытается думать о великой несправедливости, которую Спад подкинул ему; концентрируясь о том, как он украл его любимую трикотажную кофту «Фэйр Айл», когда он еще жил в Банана Флэт. Но все, что он может – увидеть в своей голове улыбку Оур Вулли на лице молодого Спада, и чувствовать, как что-то в его сердце тает.

– Да, и пусть его душа покоится с миром. Старый друг.

Плохой мент спрашивает:

– Ты знаешь, как он умер?

Качая головой, Уильямсон сочиняет себя. Выражение неприкрытого горя было бы хорошим открытием, не паникуй. Я пытался спасти его.

– Вроде как, от болезни. Дэнни, Бог любил его, но он вел маргинальный образ жизни, к сожалению.

– Кто-то вырвал его почку. Он умер от осложнений, – огрызается плохой мент. Воздух в комнате, кажется, теряет половину кислорода.

– Я правда думаю, что мне стоит дождаться своего адвоката, прежде чем отвечать на следующие вопросы, – заявляет Уильямсон. – Я пытаюсь сотрудничать в качестве обеспокоенного гражданина, но...

– Ты можешь подождать, – перебивает его плохой мент, – но, наверное, увидишь преимущество в том, чтобы сотрудничать с нами неофициально, если не хочешь быть обвиненным в убийстве Виктора Сайма.

Он достает фотографию из пластиковой папки с отвратительным удовлетворением. На ней Сайм лежит в луже крови, которая, кажется, вытекла из множества ран; больше всего – из разреза в животе.

Потом плохой мент показывает ему более масштабированную фотографию и две темно-бордовые фасолеобразные штуки, кажется, торчат из впадин, в которых раньше были глаза Сайма. Похоже на отфотошопленный комикс. Уильямсон начинает смеяться.

– Это настоящее?

– О да, настоящее. Это его почки, – говорит плохой мент.

Уильямсон опускает фотографию. Чувствует, как рука дрожит. Знает, что плохой мент заметил это.

– Так, блять, неправильно, я знаю свои права...

– Ага, это ты так думаешь, – передразнивает плохой мент. – Окей, пойдем с нами.

Офицеры встают и уводят его через дверь в прилегающий коридор. На одной из сторон, сквозь одностороннее зеркало, Уильямсон видит пустую комнату, которую он только что покинул. На той стороне – идентичная комната. Но в ней, за столом, сидит зять, Юэн Маккоркиндейл. Опозоренный ортопед, кажется, за гранью кататонического состояния; будто у него была лоботомия.

– Он, в принципе, рассказал нам о твоем участии в удалении почки Дэниела Мерфи, – с грустным состраданием объявляет хороший мент. Он выглядит так, будто искренне взорвется в слезах из-за Уильямсона.

Но Уильямсон остается спокойным:

– Ага, – унизительно спрашивает он, – и что сказал?

Хороший мент неестественно кивает плохому менту, тот говорит:

– Что ты удалил почку под его наблюдением с другим мужчиной в антисанитарных условиях в Берлине.

Уильямсон отвечает с пренебрежением, офицеры полиции непрофессионально переключаются между очевидным гневом и конфузом:

– Под его наблюдением? – Уильямсон указывает на человека через зеркало. – Он, блять, на наркоте? Я не квалифицирован, чтобы удалять почки! Не знаю даже, где их, блять, найти! Я разве похож на хирурга?

Саймон Уильямсон откидывает голову назад, неприкрыто упиваясь своим представлением. Потом переводит взгляд с одного мента на другого, чувствуя их беспокойство. Он мягко говорит:

– Он доктор, – и снова указывает на зеркало, – и ебаный идиот. Так что сами додумайтесь.

Хороший мент берет все под контроль:

– Он сказал, Виктор Сайм его шантажировал секс-видеозаписью, чтобы он провел операцию...

– В это я могу поверить...

– ...но не смог удалить почку. Сказал, что ты удалил ее, с помощью видео на «Ютубе» и мужчины по имени Майки Форрестер...

– Теперь мы ныряем в мир фантазий, – фыркает Уильямсон.

– Разве, Саймон? Правда? – спрашивает хороший мент.

– Майки Форрестер? «Ютюб»-видео по удалению почки? На какой вы хуйне, ребята? – смеется Саймон Уильямсон, качая головой. – Это пиздец, как позабавит судей, когда попадет в суд!

Менты смотрят друг на друга. На взгляд Уильямсона, они испускают неподдельное отчаяние – взрослые мужчины играют в глупую детскую игру, в которую больше не верят. Но затем еще одно внезапное изменение курса ослепляет его, и лицо хорошего мента принимает оттенок уебка:

– Можешь объяснить депозит девяносто одной тысячи фунтов стерлингов, наличкой, на свой банковский аккаунт шестого января?

Уильямсон знает, что его лицо ничего не докажет, но внутри у него что-то умерло. Рентон. Меня прикончит ебаный Рентон.

– Откуда вы узнали о моих деньгах?

– Мы связались с твоим банком. Ты – участник расследования, так что они были обязаны дать нам знать о всех депозитах.

– Это пиздец, как возмутительно, – бомбит Уильямсон. – С каких нахуй пор банки, которые обманывают и эксплуатируют каждого гражданина в этой стране, стали... – он запинается. – Это была оплата за бизнес-сделку!

Хороший мент играет, как актер мыльной оперы:

– Бизнес-сбор органов?

– Нет! Это был... Слушай, поговори с Майки Форрестером. Он бизнес-партнер Сайма. У них была плохая ссора.

Оба полицейских молча смотрят на него.

Уильямсон задумывается о том, где, блять, его адвокат, но в этом коридоре нет диктофона, так что это все вне протокола. Он снова смотрит через зеркало на неподвижного и несчастного Юэна. Он медленно считает до десяти в голове, прежде, чем заговорить:

– Окей, время выложить карты на стол. Я был в Берлине, по просьбе Спада, присмотреть за ним. Узнал, что Юэна шантажирует Сайм, – объясняет он, раздумывая, бросить ли Форрестера под автобус, но решает не делать этого. Майки решил бы это достаточно легко, и будет убедительнее, если все узнают из первых уст. – Я был там, чтобы убедиться в том, что с моим другом все хорошо. Поддержать его. Очевидно, я подозревал, что все это было нелегально, но это – не мое дело. Спроси Майки!

Плохой мент смотрит на хорошего:

– Мистер Форрестер провалился под землю; он не отвечает на наши звонки. Его телефон выключен, мы пытаемся найти его след.

Саймон Дэвид Уильямсон решает, что пришло время это прекратить:

– Я больше ничего не скажу, пока не придет мой адвокат, – он мотает головой. – Должен сказать, я очень разочарован поведением, продемонстрированным вами сегодня, офицеры. Нет никого, кто так уважает закон и полицейских, как я. Пытаюсь сотрудничать и помогать вам, а вы относитесь ко мне, как к обычному преступнику, подвергая всевозможным хулиганским инсинуациям. Где мой адвокат?

– Все еще в пути, – говорит хороший мент. – Расскажи нам о Сайме.

– Без комментариев.

– Уверен, что хочешь сесть? За этих идиотов? Сайма? Форрестера? Это будет нелегко в твоем возрасте, – говорит плохой мент, а потом нагибается ближе и шепчет. – Кто-то другой будет долбить твою горячую невесту, уже совсем скоро, друг.

– Наверное, уже, – отвечает Уильямсон.

Хороший мент осуждает плохого мента за грубость.

– Надо быть добрее к себе, Саймон, – мягко убеждает он. – Просто скажи нам, знаешь ли ты кого нибудь, кроме Форрестера, кто мог бы сделать такое с Саймом?

Больной не может представить, как Майки совершает такое насилие над Виктором Саймом. Но он не может придумать никого, кроме скрытных восточно-европейцев, которые, должно быть, партнеры по сбору органов и наверняка были в его сауне.

– Нет. Я не могу. Но очевидно, что Сайм был связан с нечистыми людьми, – утверждает он, и плохой мент открывает дверь в коридор. Уильямсон моментально видит своего адвоката. Мужчина проходит по коридору, потом быстро возвращается и заглядывает внутрь.

– Я Колин Маккерчар из «Дональдсон, Фаркуар и Маккерчар», – говорит он хорошему менту. Потом кивает клиенту. – Саймон Дэвид Уильямсон?

– Да, – отвечает Уильямсон и смотрит на полицейского, – для всех остальных вопросов у меня есть адвокат. И я, блять, воспользуюсь своими правами и буду стоять на ногах. Но сейчас я думаю, что хочу уйти.

– Обвинение не предъявлено? – Маккерчар изучающе и профессионально смотрит на ментов. – Тогда мы так и сделаем.

– Конечно, – говорит хороший мент. – Большое спасибо за ваше содействие, мистер Уильямсон.

– Мне в радость, – фыркает Уильямсон, поворачивается на каблуках и выходит. Адвокат следом.