Текст книги "Русская красавица. Напоследок"

Автор книги: Ирина Потанина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

И вот я в очередной раз смотрю почту. Это не просто инет-кафе, это – кафе с интересными мальчиками в работниках… В очередной раз отсмотриваю пустой почтовый ящик и всерьез задумалась над планом соблазнения персонала.

Соблазнять буду двух одновременно, в закутке за столом админа, отделенного от наполненного посетителями зала лишь огромным монитором и тонким пластиком лицевой стенки стола… Зачем? Тебе на зло, себе – в рекорд падений…

Именно за этими мыслями ты меня и застал. Визг тормозов, и вылетающий из чужой машины ты. Конечно же, раздражен. Конечно, кричишь в мобильник нечто невразумительное… Я щелкаю по календарю и смотрю на дату.

Артур, мать твою! Две недели!!! Что можно было делать столько времени?!

Первая реакция – броситься на шею. Потом – кратковременный ступор. Да, ты прибыл. Но когда? И даже не в сроках дело. Просто, к кому ты прибыл? Ко мне, которая уже полностью излечилась от твоих чар и мечтала об одиночестве? Перед глазами проплывали все вспомненные мною за последнюю неделю гадости о тебе. Я ничего не могла с собой поделать. Было бы подло и не честно встречаться с тобой, находясь в таком состоянии.

Я убежала. Из Интернет-кафе, из-под твоего носа, из-за собственной глупости, из последних сил пытаясь остановить себя. Не вышло. Поднявшись на гору, я точно знала, что буду делать. Поеду домой.

Не расценивай этот указатель, как приглашение. Я ведь прекрасно понимаю, что после нынешнего моего бегства прощения уже не видать, и ты не станешь снова ехать за мной, потому спокойно признаюсь, куда бегу – ты ведь и не подумаешь даже преследовать. И правильно. Я не достойна. Я – плохая. Я хуже даже, чем могу себе представить. Пыталась спрятаться в тебе, разыскала, взмолилась о помощи, а потом поняла, что взваливать на тебя весь свой нынешний груз – слишком нехорошо. Поверь, ты еще будешь благодарен судьбе, что так легко от меня отделался. Я не достойна. Ни тебя, ни этой горы, ни этого окружения…

Прости за все. Желаю счастья»

На этом письмо не оканчивалось. Строчки бежали дальше и вещали еще что-то. Вероятно, что-то оправдательное, но было неважно. Артур сидел, оглушенный фактом очередного Сонечкиного бегства, и чувствовал себя полным идиотом. Еще он чувствовал яростное желание напиться.

В последний раз подобная идея посещала его десять лет назад, и ничем хорошим ее воплощение не окончилось – наутро Артур обнаружил себя в постели с дочкой тогдашнего своего босса. Причем девица, хоть и отличалась крайней развратностью и солидным опытом, по возрасту была непростительно юной. Дело могло принять весьма негативный оборот. К счастью (или наоборот), тут же выяснилось, что ночью Артур был настолько пьян, что ничего путного (вернее, ничего беспутного) у них с девицей не случилось. Дама была обижена и требовала компенсации, Артура мучил бодун и страшное желание придушить пигалицу… Потом она обиделась окончательно и ушла, оказавшись, впрочем, достаточно порядочной, чтобы на карьере Артура вся эта история никак не отразилась.

С тех пор и до появления Сонечки Артур предпочитал профессиональных, хорошо оплачиваемых интимных партнерш и не видел в том ничего дурного – больше удовольствия и гуманизма, меньше ответственности и последствий встречи. Все иллюзии о больших и светлых чувствах были растрачены еще в ранней молодости. Давно уже сформировался круг вполне конкретных ценностей, в которых женщина для интимных встреч занимала довольно значимую позицию, где-то наравне с едой или занятиями спортом… Интересы Артура лежали в другой, ничуть не менее романтичной плоскости – он был отменным стратегом бизнеса (какой простор для творчества! сколько приключений и острых моментов! ) и это занимало его полностью.

А потом в его жизнь ворвалась эта смешная взбалмошная девчонка. Слишком светлая и наивная, чтобы позволить жизни обижать ее, и при этом слишком энергичная, чтобы не вляпаться в неприятности. Команда, работать в которой вознамерилась Сонечка, никогда не отличалась порядочностью, и выбрасывала за борт использованных людей, не задумываясь. Человеку, игравшему раньше, в этой команде ту же роль, что Сонечка, все эти игры стоили жизни. Сумасшествие и самоубийство – вот к чему приводит осознание, что тебя использовали и выпихнули, обобрав к тому же до полного отсутствия душевных сил.

Поначалу Артуром руководили банальные рыцарские инстинкты. Он (в прошлом тоже член той команды и один из главных ее стратегов) чувствовал на себе вину за самоубийство сотрудника и хотел оградить вновьприбывших от возможного повторения сюжета. Сначала он просто оберегал Сонечку. А потом, потом вдруг оказалось, что ему чертовски хорошо с ней и что жизнь без нее оказывается лишенной всякого очарования. Впервые в жизни Артур всерьез строил планы о будущей совместной жизни. Не витиеватые аховые мечты юности, а настоящие конкретные планы, вполне подлежащие реализации.

Но судьба распорядилась иначе. Оказалось – нет будущего. Ни у них вместе, ни у каждого поодиночке. У него – из-за неуместной и глупой своей привязанности к Сонечке. У нее – из-за необъяснимого, патологического, но совершенно ясно прослеживающегося инстинкта саморазрушения: сколько раз, с упрямством насекомого, кидающегося в огонь, она бросала вдруг налаженную стабильность, и окуналась во что-то новое, безумно неустроенное и потому яркое. Артур считал, что у Софии попросту гипертрофирован свойственный всем женщинам панический страх старения. Боясь «погаснуть», она не позволяла себе привязаться к чему-либо, и потому в тридцать с хвостиком до сих пор не имела в жизни ничего серьезного и настоящего. Не хотела, боялась иметь, и переделать ее было не под силу никому.

То далекое, московское расставание на долгое время избавило Артура от всех надежд. София тогда окончательно решила, что никуда не поедет:

– Я не еду в твои заграницы, я не еду! – перепугано шептала она. Боясь то ли необратимости собственного решения, то ли возможной Артуровой реакции. – Я не верю ни тебе, ни себе. Я должна быть здесь… – бормотала она какую-то совершеннейшую сумятицу, а под конец разговора призналась, что всегда, с самого начала лишь игралась в намерения быть вместе вечно.

Она несла всю эту чушь и с каждым словом Артур чувствовал себя все свободнее и свободнее. Он снова избавлялся от всех иллюзий и зло смеялся над собой: «Как можно было вдруг поставить свое благополучие в зависимость от какой-то полоумной истерички и дурочки!» Он ушел тогда свободный и самодостаточный. С болью из-за попранной веры в хорошее, но без малейшего желания что-либо изменить.

Прошло несколько дней, и бравада ушла. Как бы не повела себя Сонечка, но она была родной, богоданной и уютной… Ни с кем другим не выходило так естественно… Никто другой не понимал так глубоко… Да, собственно, и не было никого другого.

Работа, новые идеи, бесконечные переговоры – все это серьезно отвлекало, но, кажется, не излечивало. А потом пришло ее письмо. И Артур все бросил, как дурак. Едва разброслася с делами, едва сумел вырваться – оказался здесь. Приехал, чтобы узнать, что она снова не совладала со своими придурями и вновь умчалась прочь… Идиотка!

«Стоять!» – осадил себя Артур, переворачивая страницу. – «Дочитаю до конца, потом буду делать выводы.» Судя по толщине письма, у Сонечки было, что сообщать…

* * *

«Исписала лист поперек, а поля его вдоль. Неровностями… Изгрызла ручку. Отбросила ее, истекающую пастой и моей неудовлетворенностью… Оставить ухмылочку! Пошлости тут ни к чему, я не о той неудовлетворенности. А о морально-этической.

Так не годится. Я вру тебе. Вернее, сильно не договариваю. Раз уж решилась уезжать не просто так, а оставляя прощальное послание, лучше писать правду, причем самую, что ни на есть, полную. По-хорошему, нужно выбросить лист с предыдущими излияниями. Но, знаешь, столько таких листов-обращений к тебе, я уже повыкидывала, столько писем вникуда написала и забросила на полуслове, что прям нехорошо делается. Ежедневные разговоры с тобой, о которых ты никогда не узнаешь итак надолго сделались моим хобби…

Тошно от собственного желания казаться лучше, чем я есть на самом деле. Надоело плескаться в ежедневны разговорах с тобой, о которых ты никогда не узнаешь…Глупо, да и незачем уже. Оформлять свое бегство цивильно и мягонько, так, чтоб ни в коем случае не остаться в твоей памяти сукою, и есть верх сучизма. Правда?

Итак, приступаю к самовскрытию. Тебе должно понравиться. Ты ведь у нас ценитель душевного стриптиза. Даже того, который больше напоминает шкуроснятие!

Я писала уже, что ты ехал непростительно долго. Писала, что искромсала за время ожидания все иллюзии и теории относительно нашей друг другу предначертанности. Но не писала главное: за это время я в корне поменяла ориентацию.

Отставить облегченные вздохи! Речь не о той ориентации. Верно, все еще о морально-этической…

Я поняла, что томилась вовсе не без тебя конкретно, а просто от заброшенности своей и одиночества. Тело томилось, душа требовала отдушины… Любви. Не с тобой, а в принципе…

И я вспомнила Бореньку. Тогда, в суматошной столице, еще до моего решения о бегстве в Крым, в блеске новой жизни, больших перспектив и сумасшедшем ритме событий, он как-то не вспоминался. С твоим появлением, и без него было чем занять мозги в плане личного…

Недавно же, а точнее, в конце второй недели ожидания твоего визита, я поняла, что Боренька – далеко не худший кандидат в мои вызволители. Пусть он приезжает за мной и увозит! Чем ты лучше? Теперь уже он представлялся мне необходимым и виделся принцем на белом коне, приезжающем по первому зову и прекращающем мою, пусть добровольную, но все же ссылку.

Абстрактная четвертая стена сцены – та, что выходит на зрителя, должна в драмтеатре быть увеличительным стеклом. В жизни такой стеной является обида. Она и разделяет и преувеличивает все мелочи до невозможности. Сквозь лупу обиды на твое молчание, я рассматривала наши с тобой отношения и все больше уверялась в твоей несостоятельности…

Параллельно, сравнивая, я принялась уверять себя, что Боренька куда теплее, нужнее и ненапряжнее. В конце концов, он легок на подъем, романтичен, а значит, приедет за мной и порожденный твоим неприездом комплекс собственной ненужности без следа испариться из меня. Я снова буду желанна и оттого тут же встану на ноги.

Когда накал подобных мыслей достиг пика, я спустилась с гор и… снова вышла в Интернет. Технологии те же, что применяла при поисках твоего электронного адреса. Всего через несколько минут поисковик обнаружил Боренькин сайт. Оказалось, мой прошлогодний краткий, но пламенный, окончившийся истерично и так неоправданно роман еще имеет перспективы продолжиться. Боренька-негодяй, Боренька-разгильдяй и никчёмный пьяница, оказался наплаву и в зоне досягаемости. Как думаешь, что я сделала? Верно. Написала ему письмо. Один в один как тебе, даже влюбленнее.

А потом загадала: «Кто из них первым приедет, с тем и останусь!» И, знаешь, сразу почувствовала себя такой довольной. Быть стервою престижно, приятно и правильно…

«Неужто, вы думали, я всерьез без вас тоской исхожу, мальчики? Просто играюсь от скуки! Даже слова вам шлю одинаковые… Рассылаю письма с проверкою вашей оперативности», – это я специально себе надумывала, ощущая, как с каждым словом подобная философия закрепляется все явственнее, и чувствую я себя от нее все мощнее и увереннее.

Я уже дописала послание Бореньке, я уже почти нажала на значок «Отправить»… И тут ты приехал. Мелькнул за окном, мгновенно и смутив, и пристыдив, и запутав. Письмо я убила немедленно. Поняла, кстати, нечто смешное: красивых формулировок мне даже жальче, чем Бореньку, который так их и не дождется. Оказавшееся вдруг предательством неверие в тебя, мое отступничество, да еще и мгновенно осознанное равнодушие по отношению к Бореньк… – , все это пугало..

Отчего не вышла к тебе и не разоткровенничалась? Э-нет, в таком состоянии перед тобой появиться – врагом себе навек сделаться. Ты же, нехороший человек, слабости чуешь и по ним топчешься. То ли с целью закалки, то ли просто от природной вредности.

В общем, не дождалась я тебя и сбежала. И, как не странно, до сих пор уверена, что поступила правильно. Пусть уж лучше, ни тебя, ни Бореньки, ни мальчиков-администраторов, чем всех сразу, без разбора и, как следствие, совсем без удовольствия. С тяжелым сердцем никакой кайф не в кайф. Мое сердце, увы, всегда в плотном контакте с совестью, а потому сейчас практически неподъемное… Сама наворотила глупостей, сама не могу их себе простить и потому решаю тебя от себя поберечь. Вот.

Глупо как, бердово как, скажи? Только окончательно тебя решила вычеркивать, только смирилась с неизбежностью и довольно искренне возненавидела… Только изобрела методы остывания, как вот, на тебе – явился. На блюдечке с голубой каемочкой! Отставить настороженное: «Не понял?» Я не в том смысле… Ага, все в том же морально-этическом…

Кончаю, страшно перечесть… Потому (а еще от того, что страшнее будет, если ты как раз сейчас зайдешь в нашу кофейню) перечитывать не буду. Письмо отдаст тебе Лена Морская Котиха. Прошу любить и жаловать. Прощай…

Вот такая я! А ты как думал?! Теперь ясно, что из-за моего отъезда тебе надлежит радоваться, а не огорчаться. Я привнесла бы в твою жизнь лишь ложь и тревоги…»

«Можно подумать, уехав, ты избавила меня от этого привнесения!» – чуть ли не вслух выкрикнул Артур. Приглашение «любить и жаловать» он расценил весьма специфически: решил разговорить барменшу.

Артур хотел узнать о здешней жизни Сонечки как можно больше. Честно говоря, признания из ее последнего письма как-то совсем не задели Артура. Сонечка, по его мнению, не была бы самой собой, если б не вытворила какую-нибудь безобидную глупость. Так и не отправленное письмо к предыдущему любовнику было именно такой кокетливой дуростью. Подумаешь! Даже если и отправила бы – велика беда… При желании, эта особа могла накрутить себя до состояния любви к кому угодно. Суть ведь не в этих самообманах, а в том, что на самом деле. Артур был уверен, что на самом деле в жизни Сонечки есть именно он. Вот и выходило, что письмо к Бореньке – обычное баловство. А вот отъезд Сонечки – нет. Отъезд действительно казался предательством, и Артуру хотелось попытаться развеять это свое мнение. Переместившись к стойке, он принялся заигрывать.

– И не думайте даже, – ЛенаМорскаяКотиха – руки в боки, голова упрямо наклонена на бок – захлопала своими большими игривыми глазами. – Расспрашивать бармена в моем заведении не положено. Во всяком случае, о Софии.

Артур попробовал подавить ее принципиальность мягкими комплиментами:

– Такое чудесное заведение, такая милая хозяйка… Кстати, что из коньячков вы бы порекомендовали? Вино? По вашему совету – что угодно… Давайте сразу бутылку. Хотел бы вас угостить… – Артур щебетал, растекаясь галантностью.

Увы, оказалось, Лена вовсе не так наивна, как кажется на первый взгляд. «Странно!» – хмыкнул Артур, который всегда считал большие глаза и груди явным признаком женской глупости. Ловить возле стойки больше было нечего. Тем паче, хозяйка погрузилась в какие-то подсчеты и всем своим видом демонстрировала, что отвлекаться не собиарется.

Артур уволок приобретенную уже для угощений бутылку за свой столик и погрузился в туманные раздумья. Не о происшедшем – об общей гадостности мира и своей от него усталости. Мчишься куда-то, ломаешь жизнь, перестраиваешь под новые правила, а все зачем? Чтобы догнав желаемое, понять, что главное снова куда-то ускользнуло и ты остался с носом… И так все жизнь и во всем. Будучи достигнутыми, цели разочаровывают. Артур столько понапридумывал себе за прошедшие две недели! Столько ярких и по-идиотски счастливых картин понарисовывал о своем приезде на Ай-Петри… И вот, он здесь…

– Баш на баш, – раздался вдруг хрипловатый голос откуда-то издалека. Артур вернулся к реальности. Котиха – о чудо! – сама начала контакт. Неуклюже подошла с пустым бокалом и царственно приземлилась на край скамьи напротив. – Вы мне – что было в письме, и отчего она уехала, я вам – то, о чем вы хотели спросить…

Артур, как мог, объяснился:

– Видите ли, – стараясь звучать как можно более беззаботно, поведал он. – Она уехала от стыда. Ей вдруг стало страшно неловко, что все так хорошо складывается. И вы, и работа, и я, прибывший по первому зову… Она сначала устроила все это: притянула нас к себе, образовала вокруг себя приятное общество, а потом сочла себя недостойной и умчалась восвояси… Понимаю, что все это звучит странно, но София ведь вообще особа больноватая…

– Не вижу в этом ничего от болезни, – с упреком сообщила МорскаяКотиха. Ей явно не нравилось, что Сонечку осуждают. – Когда человек слишком уверен в себе – много хуже.

– Все же я предпочел бы, чтобы ее комплексы, вроде «достойна/не достойна» на мне не отражались… – вздохнул Артур. – Согласитесь, если человек собирается ставить над собой эксперименты, то пусть не впутывает в это других. В качестве подачки себе любимой, она позвала меня, но за то время, что я ехал, себя разлюбила. Итого вышло, что ехал я совершенно зря. Весьма обидно, между прочим, – откровенностью, Артур пытался спровоцировать ответную открытость. Собственно, получилось.

– Что правда, то правда. Об окружающих София как-то не подумала. Лично на нашем бизнесе внезапный ее уход скажется довольно резко. Мы с мужем делали на нее ставки… – Лена тут же осеклась, осознав, что позволила себе выносить сор из избы. Спохватилась: – Знаете, на нее невозможно обижаться. Моя соседка давно твердила, что София приворожила нас с Виктором. – МорскаяКотиха тихонько рассмеялась. – Начинаю в это верить. Человек попросту кинул меня, а я совершенно не могу обидеться и всерьез расстраиваюсь, что теперь долго еще его не увижу…

– Мы с вами коллеги по несчастью, – Артур наполнил бокалы. – За знакомство! – банально оттостовал он. Тоска навалилась такая, что было совсем не до оригинальничания.

Котиха оказалась удивительно милой собеседницей. Спорила по сути, а не ради спора и с удовольствием признавала точку зрения оппонента, если та действительно оказывалась правильной.

– С вами приятно общаться. Спор ради истины – редкое нынче явление. В основном спорят, чтоб покричать… – от Сонечки Артур перенял дурацкую привычку обязательно говорить человеку все хорошее, что о нем думаешь:

– Это о плохом можно умолчать! – кипятилась когда-то Сонечка, доказывая Артуру, пытающемуся высмеять ее манеру искренне делиться мыслями. – О плохом человеку и без тебя скажут – время сейчас такое. А вот хорошим побалуют редко. Потому что в принципе редко его о ком думают. А раз уж думаешь – надо обязательно об этом говорить! Вдруг никто больше не скажет, что человек будет делать? Это ведь так важно, знать, что кому-то ты по душе…

Артур хоть и ворчал еще что-то о необходимости быть скрытным, все же соглашался и привычку эту в конце концов заимел.

В результате, покрывал сейчас Котиху комплиментами.

– А мы разве спорим? – в ответ Котиха энергично захлопала ресницами. – Не за тем собрались. Помните? У нас – честный информационный бартер. Всех-то дел, и спорить совершенно незачем. Впрочем, мы и не собирались это делать… А ваши любезности, если честно, меня несколько смущают…

Кажется, она все же хотела держаться на расстоянии… Однако рассказывать начала довольно живо и горячо. Будто все понимающему давнему знакомому.

– Ну, в общем, примчалась ко мне сегодня София ни свет, ни заря. То есть, полдень вовсю уже был, но для Сони это – рано. Не потому что соня, а потому что днем работает, и у меня только вечером появляется. Как Витюша подъезжает, так она и подходит… Делим дележку, чаек попиваем… Редкий человек умеет молчать так уютно и дружественно, как София. Впрочем, это лирика. По существу же все было так: прибежала – волосы торчком, на майке пятна подмышками, глаза горят, будто у помешанной – я, говорит, уезжаю немедленно. Я ей – минералочки и пару льдинок запазуху. Визжит на все заведение. Хохочет нездорово и заразительно. На мое «что случилось?» отвечает как-то расплывчато.

В результате узнала я следующее: она уезжает, потому что вы приехали. Ждать Витюшу, чтобы посчитаться, не может. Во-первых, времени нет, во-творых, ей ему в глаза стыдно смотреть. То есть она понимает-таки, что так не делается. В разгар сезона бросать дела – значит, подвести всех участников. «А мне, – говорю, – Тебе не стыдно в глаза смотреть?» София носом вдруг зашмыгала, впала в сентиментальности, в любви мне объясняться полезла, оду о том, как будет скучать и оплакивать наши вечера пропела… «Но», – говорит, – «иначе поступить не могу.» Спела мне из ранней Пугачевой: «Вот так случилось, мама, уезжаю…», потом забыла слова второго куплета и страшно расстроилась.

Параллельно она переписывала мне в блокнот все свои деловые контакты, и выражала всяческие надежды, что без нее дела у нас даже лучше пойдут, чем раньше… То есть настроена, похоже, довольно серьезно была. Я не сатрап по натуре. Я – мягкая. Переубеждать не стала. Нужно – пусть едет.

А потом Соню, похоже, осенило. «Дай блокнот!» – шепчет, расширив глаза, будто придумала нечто супер-важное. – «Я так не могу. Я должна объясниться…» В результате два часа еще сидела – строчила вам послания. Потом сказала, что вы – адресат письма – придете в шесть… Я до этого про вас кое-что уже слышала.

Ну там, «работали вместе, воспылали друг к другу чувствами, обожглись о выработанную у обоих стойкую привычку жить в одиночестве…» Это я практически цитирую. Знаете ведь, София любит так витиевато изъясняться.

Короче, письмо дописала, в очередную попутку впрыгнула, укатила к метеостанции. Там у нас домик. – Котиха кивнула куда-то в сторону стойки и Артур, присмотревшись, увидел стоящую в рамочке фотографию. Улыбающаяся Котиха трогательно склоняла голову на грудь большого, серьезного мужичка в лыжном костюме. Они стояли возле входа в малюсенький, ростом с Котиху, фургончик защитного цвета.

– В этом домике Сонечка проживала последнее время. – продолжала Котиха. – Укатила собирать вещи и приехала через двадцать минут. На той же машине, что и отбывала, между прочим. «Повезло, – говорит, – С ребятами. Все равно сейчас в Симфер едут. Согласились меня две минуты подождать, пока вещи соберу, потом сюда к тебе забросить на мгновение, и с собой забрать. Леночка, я совсем не успела собраться! Похватала только самое необходимое… Ты сгреби там мое шмотье в кучу, чтоб не мешало. Я приеду за ним когда-нибудь…Честно… Там и ракушки ведь мои, и травы всякие и… Ой, жалко их! Но больше трех минут ребят заставлять ждать неловко… А транспорт в моей ситуации – очень важная вещь.». Тараторила, тараторила, а у самой – слезы в глазах. Похоже и впрямь грустно прощаться ей было…

Но машина ждала, нужно было убегать. Все-таки у Софии редкий дар людей к себе располагать. Никого другого этот Джип, я уверена, не стал бы просто так туда-сюда развозить…

– Просто так? – Артур насмешливо скривился.

– Именно, – с напором произнесла Котиха. – Не просто так, она бы не села. Хотя, смотря что вы подразумеваете. Если веселые байки, да анекдоты расплатой считать, то…

– Надеюсь, вы правы, – Артуру очень не хотелось сбивать информатора с темы. – Надеюсь…

– Будьте уверены. Там, между прочим, за рулем женщина бсидела. А в кабине – то ли муж ее, то ли сын, я не разглядела… Так что ваши подозрения – глупость. Тут речь совсем о других уровнях оплаты…

– О морально-этических? – не удержался Артур.

– Точно, – усмехнулась барменша. – Вот, собственно, и все. Распрощались, уехала…– Котиха, манерничая – явно не перед ним, а просто по привычки – смотрела на Артура сквозь бокал и близоруко щурилась. – София отдала мне ключи, – Котиха кивнула на висящую на гвоздике над стойкой связку, – И умчалась восвояси. В свою новую, совершенно нам не ведомую жизнь. Буду надеяться, что жизнь та будет счастливою, а ее новые друзья – верными… А еще буду надеяться, что Витюша не обозлится, узнав о ее отъезде и не отправиться в погоню, чтобы надрать беглянке задницу…

– В погоню? – оживился Артур. – Так ее что, можно догнать?!

– Уже – нет, – обворожительно улыбнулась Котиха. – Вы уже слишком много выпили, чтобы садиться за руль.

Артур попытался встать, ощутил легкое головокружение, понял, что коварная хозяйка заведения права и корыстна, опустился обратно на лавку и глянул с упреком.

– Но это ведь нехорошо, возвращать человека, который принял решение с вами не видеться. Так? – Котиха отвела бокал в сторону и, на этот раз не таясь, опрокинула его содержимое в горшок с цветами, что на подоконнике.

Артур растерянно глянул на пустую бутылку. Вспомнил, как часто Котиха требовательно теребила бокал, как потом быстро убирала его с невинным: «Мне на донышке!» И Артур, естественно, тут же подливал и себе, и… В общем, его попросту опоили. Отчего-то сделалось очень смешно.

– Я и не собирался, в общем, никуда ехать, – заверил он. – А перекусить у вас тут что можно?

* * *

И тут понаехали посетители.

Микроавтобус подкатил прямо ко входу и изрыгнул из себя шумную компанию полуодетых граждан. Похоже, они, как и Артур, не догадались взять с собой теплые вещи. Теперь страдали. А кафе – «у нас закрытое помещение, у нас тепло и уютно, а вид, будто на краю плато стоишь» – наживалось на их страданиях. И не только кафе. Шофер с натянутой улыбочкой о чем-то пошептался с Котихой и незаметно принял из ее рук откупные.

– Остальное зависит от того, сколько закажут, – сообщил он Артуру, заметив, что тот наблюдает за происходящим. – Так и живем!

Артур уже снова перебрался за стойку. С Леной было не так тоскливо. И потом, от попыток напиться в одиночестве уж слишком разило безнадежностью. Артуру не хотелось так раскисать…

Привезенные посетители, между тем, принялись громко сдвигать столы и ахать что-то про роскошный вид из окон.

– О чем они? Ведь туман. Вида-то, собственно, никакого нет, – скептически скривился Артур.

– Тише! – подмигнула МорскаяКотиха, – Вы давно уже не ребенок, и кричать «А король-то голый!» вам не к лицу. Конечно, у нас шикарный вид из окон. И соответственные цены. Народу обещали зрелища, народ оплатил их. Думаю, даже если б окна были заколочены, люди все равно видели бы в этом кайф. Такова общая психология отдыхаек. За что я их и люблю. Люди приехали отдохнуть и повосхищаться, потому во всем будут видеть прекрасное…

– Ничего себе! – от стола гостей в стойку метнулась мощная волна истеричного женского недовольства. – Цены у вас, будто в элитном клубе на побережье, а официантов нет. И ассортимент какой-то скудненький… Я Мартини хочу!

– Зато у нас очень хорошая кухня, – попыталась успокоить Лена. Но ее усилия уже не требовались, компания, выплюнувшая недовольную, снова затянула ее в себя, заняла другими разговорами и отвлекла…

– Ну, не все, – вернулась к разговору с Артуром МорскаяКотиха. – Бывают и исключения. Но в целом отдыхайки – премилая клиентура… – Лена взяла блокнот, папку с меню и отправилась к гостям принимать заказ. Жалобу на отсутствие официанток она приняла, как руководство к действию. – И, между прочим, – уже обогнув стойку, вдруг остановилась она. – В нынешней погоде тоже есть своя прелесть. Вам часто доводилось видеть громадную манную кашу, волнообразными наплывами пожирающую пространство?

«А вы ноктюрн сыграть могли бы на флейте водосточных труб?» – отчего-то всплыло у Артура в голове в качестве аналога прозвучавшей фразы, и он понял, что уже совершенно пьян.

А потом позвонили газели и беспрерывно галдели… В смысле, приезжала подруга Котихи. Или врагиня. Артур не разобрал. Но то, что соседка – точно. Сумасшедше энергичная, громадная, напористая баба с весьма оригинальными идеями и умопомрачительным вырезом в форме сердца на груди теплого свитера. Похоже, это была та самая, описанная Сонечкой, Светик. Баба тут же подружилась с пьянствующей компанией, тут же забросала их вопросами и советами о том, где и что лучше делать на побережье, потом умчалась куда-то и вернулась с вожделенным Мартини. За собой она все время таскала тощего бледненького хорошо одетого господина с жиденькой бородкой и затуманенным взглядом. Он был до крайности тих, но исправно оплачивал все причуды своей спутницы. Когда пассия тащила его танцевать – двумя пальцами, за галстук, яростно тряся при этом грудями и кокетливо облизывая язычком ярко накрашенные губы – он стеснялся, робко сопротивлялся, но, в конце концов, включался в танец и очень смешно начинал поочередно сгибать конечности в локтях и коленях. Кстати, танцевала бабища первоклассно! Артур, которому поначалу было жалко бедного порабощенного дятла, теперь даже позавидовал ему.

– Ох, уморилась! – с тяжелой одышкой, бабища подбежала к стойке. – Леночка, котик, сообрази холодненького…

Лена с невозмутимым выражением лица – будто и не состояла никогда с бабищей в тесных дружеских – поставила на стойку очередной стакан.

– Тяжко! – призвала в сочувствующие Артура бабища. Хрупкий дядечка был тут же. Интеллигентно облокотившись на барный стул, он уткнулся глазами в меню. – Знаешь, – снова обратилась бабища к Артуру. – Девяносто семь килограмм, даже при моем росте – это не так себе. Это – подвиг. Когда во мне было 56, я думала те, у кого 90 – не люди. Думала, при таком весе легкие должны в трусы падать при каждом шаге. А сейчас смотрю – вроде ничего. Только вот двигаться тяжеловато. Тело живет своей жизнью. Ляжка останавливается где-то через минуту после того, как сама я давно уже на месте сижу. Вот, блин, жизнь!

– А вы, моя душа, на конец одной ляжки магнит приспособь, а на другую – проволоку, – очень серьезно посоветовал дядечка. – Сможешь себе в темноте фонариком подсвечивать, который от твоего собственного электричества работает…

Несколько секунд, хохоча, повыясняли, где же это «конец ляжки». В дебатах дружно принимали участия все присутствующие, и даже прыснувшая Лена включилась в общее приподнятое настроение. Чуть позже, Светик с Леной помирились и даже целовались. Кажется, взасос. Сквозь пары (то ли окружающие – от курева, то ли внутренние – в собственной голове) Артур отчетливо видел, как кукольные, свернутые трубочкой губки тянуться навстречу распахнутым вареникам яркого окраса. Меж варениками на миг показывается уже знакомый Артуру непоседливый язык…

– Фу-у-у! – Артур поморщился, и ощутил, что ему как-то совсем нехорошо.

– Заведение – вон там! – шепнула невесть как разгадавшая состояние посетителя Котиха, указывая куда-то вглубь своих застоечных владений. – Во дворике налево, синяя будка.

Артур послушно тронулся в путь. Потом резко изменил намерения. Связка ключей, висящая под полкой с бутылками, магнитом притягивала взгляд… Домик Артур знал по фотографии. Место – по смутным описаниям из Сонечкиных писем и рассказов Котихи. Артура обуяло некое мистическое чувство. В голове внезапно прояснилось, и он понял, что должен ехать.