Текст книги "Золото Лакро (СИ)"

Автор книги: Ирина Седова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

   Бинка не ответила. Когда Радош вернулся с ее сумочкой, ей вновь стало плохо. Она снова задыхалась, и увидев на до сих пор ничего не выражавшем лице своей жертвы страдание, он вспомнил еще кое-что. В сумочке кроме зеркальца имелся фотоаппарат для моментальных снимков. Совсем недавно, бегая по улицам города и Космопорта, они с Бинкой щелкали друг друга на фоне разных архитектурных красот и просто баловались, гримасничая перед камерой.

   Достав фотоаппарат, Радош сделал один снимок своей жертвы в полный рост, другой – крупным планом и протянул обе фотографии Бинке.

   – Любуйтесь, мадам! Это ваш портрет. Вы необыкновенно привлекательны, не правда ли?

   – Радош, – усмехнулась Бинка, потому что приступ уже кончился, и она в состоянии была извлекать из своего рта членораздельные звуки. – Женщины моего рода никогда не бегают за мужчиной, даже если они умирают от любви к нему. А я по тебе не умирала, вспомни! Ты был для меня всего лишь заменой моему Уотеру, всего лишь попыткой его забыть!

   – Но вы побежали!

   – Я думала, что ты не хотел лететь в этот рейс, что эти люди угрозами вынудили тебя пойти за ними. Что ты летишь против своей воли!

   – А я хотел, – возразил Радош упрямо.

   – Да, теперь я это знаю. Я ошиблась. Каждый может ошибиться.

   – Теперь вы меня ненавидите, верно?

   – За что? Ты хотел от нас сбежать – я хотела, чтобы ты остался. Ты вел свою игру – я свою. Ты выиграл – я проиграла. Надо уметь проигрывать, только и всего.

   – А вы умеете?

   – Не знаю. Со стороны виднее. Не будем об этом. В общем, если у тебя есть там еще что-нибудь в репертуаре, провертывай скорее. Предсмертная агония потому и называется предсмертной – после нее приходит блаженное «никогда».

   Новый приступ заставил ее отрывисто задышать, хватая ртом воздух. Радош снова провел рукой по ее плечу. Пальцы его коснулись цепочки блестящего полированного металла, и из-под выреза лохмотьев бывшего нарядного платья выскользнул изящный круглый медальон. Медальон был красив, и если бы не копоть, испортившая его край, это была бы штучка на продажу. Сняв медальон с шеи жертвы, Радош раскрыл его.

   На ладонь его выскользнул плоский сероватый диск – точно такой же Радошу довелось созерцать уже дважды. Кое-что вспомнив, Радош приложил диск к телу женщины, лежавшей перед ним – диск засветился мягким зеленоватым светом.

   «И слово честь пусть будет для тебя превыше всего,» – всплыло в памяти.

   Положив кругляшек назад в медальон, Радош сунул его себе в карман и сказал:

   – У меня есть превосходное средство от ожогов, мадам.

   – Лучше преподнеси мне чашечку яда. Чашечку надежного, крепкого, быстрого яда, – вымолвила Бинка, задыхаясь.

   – Воды! – властно произнес Радош, повернув голову к самому младшему члену банды. – Скорее! Ну?

   Увидев принесенный тюбик, Бинка отрицательно покачала головой. Приступ уже закончился, и она опять чувствовала себя относительно спокойно, если было не считать жуткой пекучей боли, заполнявшей добрую половину ее тела и мозга.

   – Это не яд, уверяю вас, – проговорил Радош. Он был сама любезность. – Это всего лишь необходимая вам влага, которая продлит вашу жизнь.

   – Но я не хочу жить, – возразила Бинка. – Я хочу умереть. Тебя это удивляет?

   – Пожалуй, нет. Раскройте роль, или я сам разомкну вам челюсти.

   Бинка сцепила зубы. Радош с силой сжал ее щеки пальцами, и рот Бинки медленно раскрылся. Взяв другой рукой тюбик с водой, Радош выдавил содержимое прямо ей в глотку и удовлетворенно сказал:

   – Ну вот, совсем другое дело. Вы умрете тогда, когда я вам это позволю, не раньше и не позже. Вы, милая, будете умолять меня о смерти, как другие умоляли о жизни, я вам это гарантирую.

   – Значит, тебе безразлично, о чем я буду тебя умолять, лишь бы умоляла?

   – Вот именно, совершенно безразлично.

   – Радош, – проговорила Бинка на следующий день. – У меня к тебе просьба.

   – О! – проговорил он иронически. – Уже?

   – Мне больше не к кому обратиться. Мой диск тебе без надобности, зачем ты его взял? Но уж если так получилось, доставь его после моей смерти к моим. Не обязательно на Безымянную, можно бросить его в номерной ящик на Главпочтамте. Лично передавать не надо, иначе тебе начнут задавать вопросы, а что ты на них ответишь? Поверь: мои должны узнать о моей гибели. У меня есть обязанности перед своим народом, необходимо, чтобы кто-то их выполнял. Увидев диск, наши произведут переучет, установят, чей он, и назначат мне замену.

   – Вы плохо попросили, мадам, – насмешливо сказал Радош. – Вдруг я не исполню?

   – Чудак! – принужденно засмеялась Бинка. – Когда я умру, я ведь уже не узнаю, что и как ты будешь делать. Моя забота – выразить пожелание, пока я еще в состоянии здраво мыслить и эти мысли связно излагать. Потому что мои душевные силы на исходе, дорогой. Все. Конец. Дальше я начну либо кричать, либо терять сознание. По крайней мере, мне так кажется.

   – Кричать мы вам не дадим, мадам. Мы не любим громких звуков. Мы залепим вам рот.

   – Очень любезно с вашей стороны меня в том предупредить. Значит, остаются обмороки. Кстати, есть такая превосходная штучка – болевой шок называется. Не слышал? Это когда человеку делают так больно, что он вообще перестает что-то воспринимать, и быстренько делается трупом, не возвращаясь к действительности.

   – Проверим. Позвольте вашу ножку, мадам.

   – Неужели эта дамочка совсем не чувствует боли? – спросил атаман банды у Радоша, когда объект пыток снова был перемещен в свою каюту и там заперт.

   – Понтует она, – криво усмехнулся Радош. – Идем, послушаешь. Приложи ухо к замку.

   Атаман приложил.

   – Стонет! – произнес он несколько удивленно.

   – А теперь открывай дверь.

   Когда они заглянули в каюту, их встретили тишина и полнейшая безмятежность на лице у пленницы.

   – Уже утро? – спросила она спокойно.

   – Нет, мадам. Но нам послышалось, что вам плохо.

   – Это была галлюцинация, господа. Мне хорошо, лучше не бывает.

   Голос пленницы был совершенно бесстрастен и даже, пожалуй, доброжелателен.

   Радош закрыл дверь.

   – А теперь послушай, – сказал он атаману.

   Тот снова приложил ухо к запору. Было тихо. Потом раздался стон.

   – Вот так-то, – удовлетворенно произнес Радош. – Скоро она запоет и там, перед публикой. Увидишь.

   А спустя еще два дня Радош сидел в этой же каюте и молча взирал на грязное существо, которое валялось перед ним на столь же грязной циновке. Существо стонало, металось и даже иногда что-то бормотало, не стесняясь его присутствия. Радош должен был радоваться – но он чувствовал себя глубоко несчастным. Меньше всего ему хотелось сейчас смотреть на то, что еще недавно было цветущей, полной сил женщиной, а ныне благодаря его усилиям представляло собой опаленный полутруп. Но Радош смотрел.

   Полутруп, как и полагалось полутрупу, был без сознания, и ему все равно было, как он выглядит. Странно, но и мужчине, сидевшему напротив, то есть Радошу, был безразличен внешний вид лежавшей перед ним женщины. Ни сукровица, ни скрюченные пальцы с выдранными ногтями не вызывали в нем брезгливости или желания отвернуться. Радош страдал. Он уже понял, что проиграл: женщина, лежавшая перед ним, не станет умолять его ни о чем. Она умрет, и ему, Радошу, предстояло ее добить.

   Добить можно было по-разному. Можно было ударить в соответствующее место или применить подходящую пытку, доведя ее до нужного градуса, либо просто бросить тело здесь, за закрытой дверью без питья и помощи. Можно было все – но Радош не мог. Он не хотел, он мучительно не желал смерти валявшегося перед ним человека. В данный момент Радош хотел лишь одного: чтобы этот человек жил, жил во что бы то ни стало – любым!

   «И слово честь пусть будет для тебя превыше всего,» – назойливо всплыло в памяти Радоша.

   Странно, но глядя сейчас на то, что осталось от некогда прекрасного тела, Радош вдруг вспомнил, как однажды возле Лакро они захватили в плен влюбленную пару: мужчину и женщину. Мужчина умолял убить его прежде, чем они начнут развлекаться с его подругой. Но они привязали его к стене и проделали все, что хотели, на его глазах. Он поседел и стал неуправляем – его потом пришлось пристрелить.

   Тогда Радош не мог этого постичь. Сходить с ума из-за бабы? – ему это показалось слишком. Но сейчас он вдруг понял – и ощутил себя сволочью. То есть подонком, мразью по выражению мадам.

   У Радоша сжало виски. А ведь он действительно мразь, и похлеще остальных. Как он мог согласиться отдать на потеху, бросить под ноги куче наглых юнцов ту женщину, о поцелуе которой когда-то мечтал? И для чего? Чтобы они вытерли об нее ноги? Чтобы никогда больше он не посмел взглянуть в глаза отличному парню по имени Сандро?

   «И слово честь пусть будет для тебя превыше всего...»

   Она полезла на смерть, а потом на смертную муку лишь для того, чтобы не принадлежать никому кроме него, Радоша. За что же он убивает ее? За верность и преданность?

   "Гита очень гордая, Радош.

   – А ты?

   – А я нет. Я простая..."

   Радош глухо засмеялся – над собой. О нет, женщина, валявшаяся сейчас перед ним на тошнотворно испачканной подстилке, отнюдь не была простой! Ну пусть даже и дура. Пусть отказалась выйти за него замуж, подсунув вместо себя свою сестрицу. Но разве она оказалась не права? Сколько он с ней выдержал? Две недели? А с Гитой...

   Радош снова засмеялся, вспомнив ту, которую бросил, пообещав вернуться. Гита была совсем другой, удобной, как привычные домашние тапочки, которых не замечаешь, настолько с ними хорошо и уютно. Она ловила каждый его взгляд, стараясь сделать ему как можно лучше. Истинная леди, идеал всех жен. О, с ней не стыдно было пройтись по улицам или пригласить гостей! Всегда безукоризненно одетая, она безупречно вела дом. Правда, Радош слегка презирал подобный тип людей за отсутствие собственного "я" и неумение за себя постоять, но для человека, жаждущего семейного тепла, лучшей спутницы жизни было не найти. С Гитой можно было позволить себе расслабиться и позабыть о том, что на свете существуют война, подлость, обман или предательство... А как сияли ее глаза, когда Радош предложил ей пойти и зарегистрировать их отношения, как подобало по местным обычаям...

   Неужели все это ему, Радошу, не приснилось? И еще совсем недавно он мечтал видеть на месте Гиты вот это истерзанное, дурно пахнущее существо с всклокоченной, спутанной гривой коротко стриженых волос и синяками на щеках?

   «Я хотела, чтобы ты остался у нас... Я проиграла – ты выиграл...»

   Радош криво усмехнулся. Блестящий выигрыш! – у него были жена, истинная леди и любовница, каких поискать... Теперь ничего этого не будет никогда... Вместо двух любящих женщин пойдут образчики потаскух бывших или будущих, стоны, кровь жертв и трупы. А под венец всего – электрический стул либо пожизненная каторга... Хорошо если смерть, и хорошо если мгновенная, а не такая, как у той, что мечется перед ним сейчас в бреду...

   «Я никогда не бросаю свою собственность...»

   Ха! Просто потеха – думать, будто он, Радош, ее собственный!

   «Я думала, что эти люди угрозами вынудили тебя пойти с ними... Я думала, что ты летишь против воли...»

   «А если бы и против воли? Если бы и впрямь угрозами? Что бы ты смогла предпринять, голубушка?» – мысленно обратился Радош к распростертому перед ним телу.

   И – похолодел... И – вспомнил! Словно с его глаз спала вдруг пелена. План, развернутый перед ним Бинкой в тот их первый роковой день полета потому и вызвал у него такое раздражение, что был планом реальным! Будь Радош здесь невольником, а не полноправным членом экипажа, власть на корабле переменилась бы тогда во мгновение ока...

   Кто же она такая, эта мадам, черт подери!

   Радош потер лоб. Получается, тот меткий удар туфелькой вовсе не был случайным? Неужели они на Лакро ошиблись с самого начала, допустив к себе в бункер стрелу в полете, разящий меч? Ловкого, тренированного бойца, владевшего приемами самообороны и нападения?

   «Нет, она дрянь! Она тварь, сумасшедшая, похотливая дура!»

   У Радоша сжало виски – зачем он спорит с очевидным? Тот, кто задумал и выполнил Лакрианскую экспедицию, отнюдь не был дураком. Другое дело, кому принадлежала эта честь?

   "Прикинь, джен, что такого узнал о своей дражайшей половине рыжий Уотер, способное охладить супружеский пыл любого мужчины?

   Двадцать тонн золота? – чепуха, большинство двуногих только бы порадовалось!

   Поездка Сандро? – маловато, тем более, что парень утверждал, будто отправился на Лакро против материнской воли.

   То, что мадам помчалась просить помощи у родственников? – и это можно отбросить.

   Остается одно: муж мадам услышал, что его половина участвовала в налете лично наравне с молодняком и либо собственноручно кого-то пришибла, либо отдавала приказ на расстрел, то есть командовала парадом... "

   Радош достал из нагрудного кармана куртки медальон на цепочке, и, вынув диск, положил его на плечо женщины. Кругляшек засветился мягким зеленоватым светом... Что там еще говорила она своему черномазому зятю?...

   «Если тебе не подчинятся – ты имеешь право ударить, а при сопротивлении убить...» Убить? Чем? Ни у Сандро, ни у Джики Радош не заметил и подобия оружия. Этим двоим оно не требовалось.

   «Так неужели и мадам...»

   Да, все совпадало. А только если и впрямь женщина, лежащая перед Радошем, была из тех, кто привык распоряжаться человеческими жизнями, то...

   «Я по тебе не умирала – вспомни...»

   Она посчитала Радоша своим человеком и кинулась его спасать...

   Радош издал стон и мотнул головой. Нет! Только не это! Что угодно, только не то, что полумертвое существо, которое ему предстояло собственноручно добить, погибает из-за того, что кинулось спасать Радошеву распроклятую душу от незавидной участи оказаться в руках у пиратов и плясать под их дудку!

   «Она стерва, гадючка и обманщица! Она запускала лапу в общак и послала на смерть своего сына, отличного парня, чтобы покрыть убыток! Так, сколько она наворовала?...»

   Радош принялся складывать в уме цифры, но мысли его путались, и ничего не выходило. Сделав над собой усилие, он постарался сосредоточиться на тех немногих днях, которые провел вдвоем с мадам своей бывшей хозяйкой, когда они гуляли по Космопорту и швыряли деньги налево и направо, их не считая. То есть, это мадам не считала, а он, Радош, все суммы, попадавшие в его руки, не только помнил, но даже записывал. Жаль, что бумажечка осталась в отеле. Ну да ничего, поднапряжемся...

   Итак, 50 тысяч за 14 дней. Две недели роскошной жизни – и всего 50 тысяч. Вряд ли на себя одну мадам потратила бы больше. Правда, заведения, по которым Радош ее таскал, были отнюдь не самого высоко класса, но ведь и цены в кафе деловой части города, где мадам обычно трудилась, ничего общего не имели с прейскурантами в ресторанах для туристов. Жила она в приличном, но отнюдь не самом шикарном отеле. Костюмы ее, хотя и были достаточно дорогими, но тоже не кричали о том, что их владелица баснословно богата, притом, их было всего два...

   Нет, больше 50 тысяч за одну ездку эта дама просаживать никак не могла!

   «Теперь умножим 50 тысяч на 20 лет... Миллион... солидно!»

   Но ему, Радошу, она отвалила те же 50 тысяч как ежемесячный пансион, и на его счету такой миллион набежал бы меньше, чем за 2 года... Так, может, мадам тратила деньги на любовников?

   Радош вновь глухо засмеялся – и опять над собой. Какие любовники? У этой домашней курицы, кудахтавшей вокруг своего ненаглядного Уотера, словно тот был пупом Вселенной?

   Радош вновь испустил стон, в который раз потер рукой лоб и сделал заход с другой стороны, то есть принялся подсчитывать стоимость того, что он успел заметить в поселке, где обитала мадам, и в окрестностях. Получалось – не менее миллиарда. По сравнению с этой суммой миллион был всего лишь одной десятой процента – мадам и без Лакро могла бы спрятать концы! Самое же главное, любители запускать лапу в общий котел не идут на смерть ради сбережения в том котле лишней кредитки и тем более не нарываются на пытки. Они народ жидковатый...

   «Иногда у мамы на руках оказывается наличка, за которую ее запросто могут прихлопнуть... Она к этому привыкла, а вот папа привыкнуть не может...»

   Она привыкла... Радош бессмысленно уставился на распростертое перед ним тело...

   «Она привыкла...»

   «Ты был для меня всего лишь заменой моему Уоту, всего лишь попыткой его забыть...»

   «Нет! – Радош до боли стиснул пальцы. – Не может быть! Не должно! Она мерзавка, притвора, змея!»

   «И слово честь пусть будет для тебя превыше всего...»

   Радош откинул голову к стене и прикрыл глаза. Когда же он снова взглянул на лежащее перед ним тело, он больше не видел перед собой полутрупа. Он видел перед собой задачу: как вернуть себе и эту женщину, и все, от чего он столь легкомысленно отказался.

   Между тем полутруп чего-то пробормотал, и слова прозвучали не на хингре. Это был тот язык, на котором Гита ругала Сандро. Язык планеты, куда посторонним соваться не рекомендовалось...

   Радош встал и вышел, и запер на ключ дверь отсека, и отправилась в штурманскую. Времени в запасе было в обрез, часов восемь, может, даже меньше, а сделать предстояло очень многое.

   В тот день он свою пленницу уже не тревожил. Затем пошли перегрузки, невесомость, снова перегрузки и снова невесомость. Подходили к концу седьмые сутки перелета. А когда Радош вновь открыл дверь отсека, где валялась на подстилке женщина, она даже не повернула в его сторону головы. То, что она была без сознания, упрощало все – если бы не ноги. Большой палец левой ступни мадам вздулся и почернел. И это было уже плохо.

   Радош выволок свою жертву из отсека в общую кают-компанию и приступил к задуманному действу. Полутрупу было все равно, но на публику надо было подавить, иначе дело могло обернуться скверно. Нельзя было давать ни малейшего намека на то, что он жалеет свою пленницу, либо, что еще хуже, сдался. Сдаться – обозначало проиграть, а проигрыш в данном конкретном случае обозначал верную смерть для них обоих.

   Радош нажал на безобразно раздувшийся палец, и тот неприятно захрустел. Женщина застонала, дернулась, открыла глаза и взглянула на источник боли. Увидев, во что превратились ее ноги, она улыбнулась:

   – По-моему, это гангрена, – удовлетворенно сказала она, разглядывая ужасную черноту и красную ниточку, протянувшуюся вверх от пораженного места. – Тебе не повезло, Радош. Еще денька три – и ты меня уже не достанешь.

   И она вновь потеряла сознание. И вновь что-то забормотала.

   Радош еще разок взглянул на ногу своей пленницы, и лоб его покрылся испариной. Она была права – это была гангрена!

   – Тебе не надоело еще? – угрюмо произнес атаман.

   – Нет – крутанул головой Радош.

   – Я не могу больше! – промолвил самый молодой из команды. – Сделай что-нибудь, чтобы она замолчала!

   – Замолчала? – взорвался Радош. – Да она без сознания, болван, и бредит!

   – Мне все равно, что она делает, но я больше не могу это слушать!

   – Не можешь слушать? – Радош вспыхнул. – Привыкай, голубчик! Или ты думаешь, что твои жертвы благословлять тебя будут ангельскими голосами? Они будут в тебя стрелять, запомни, и, быть может, тебе самому еще предстоит вот так же валяться со спаленной шкурой и бредить. Ты бы лучше поучился у нее, – Радош легонько поддал женщину сапогом, – как переносить пытки. Всегда, знаешь, пригодится!

   – Ты начал заговариваться, дружище! – хмуро сказал атаман. – Прикончи ее!

   – Прикончить ее? – Радош лихорадочно принялся думать, чего бы сказануть, способное поразить воображение этих людей. – Прикончить ее? Да знаешь ли ты, кто лежит перед тобой? Этой мадам на ее планете принадлежит полоска земли в 5 миллионов квадратных миль! У нее миллиардный счет в банках Тьеры, не считая 20 тонн золота, которые она прихватила у нас на Лакро!

   – Все равно, – настойчиво проговорил атаман. – Она уже ничего тебе не даст, неужели не ясно? Убей ее, или мы это сделаем сами.

   – Нет! – выкрикнул Радош в отчаянии, уже действительно почти не соображая, что говорит. – Только пусть посмеет кто к ней прикоснуться, я сверну ему башку!

   Общество изумленно на него уставилось.

   – Ты рехнулся, дорогой, – угрюмо произнес, наконец, атаман. – Эта баба уже покойник. Неужели тебе нравится таскать ее туда-сюда?

   – Покойник? – растерялся Радош. – Покойник? – повторил он в отчаянии. – Но тогда... тогда вы все покойники!

   – Чего? – в голосе атамана просквозила угроза.

   Радош очнулся. Привычное, въевшееся в кожу и печенки чувство опасности заставило его вспомнить, что здесь командует не он.

   – Мы все тогда будем покойники, – повторил он уже вполне хладнокровно, потому что уже придумал, что сказать, и ясность мысли к нему вернулась. – Эта баба нас перехитрила. Она побывала в рубке и испортила компьютер управления полетом.

   – Но мы же летим... – неуверенно проговорил самый младший.

   – Летим, – подтвердил Радош. – Только куда? Сейчас мы уже должны были быть на Лакро, а мы снова попали в гиперпространство. И маршрут наш известен только ей.

   Радош опять легонько пнул бесчувственное тело.

   – Ты врешь, – недоверчиво произнес атаман.

   – Пойди проверь. Из компьютера убрана вся информация. Либо она стерта, либо хорошо запрятана с помощью какого-то кода. Я пытался что-нибудь поделать, но без успеха.

   – И ты хочешь нас убедить, что если она очнется, то непременно все расскажет?

   – Мадам – штурман очень высокого класса. Она наверняка действовала не наобум, а оставила себе шанс.

   – Она не расскажет.

   – Естественно. Если вы сделаете из нее труп, она точняк промолчит.

   – Она и без нашего вмешательства сдохнет.

   – Не сдохнет. Я знаю, как вернуть ее в норму.

   – Ну, декольте она уже вряд ли когда-нибудь наденет, – проговорил кто-то из оставшихся четверых пиратов.

   – На черта нам ее декольте? Нам голова ее нужна! Неужели вы думаете, что я стараюсь ради ее костлявого тела?

   – Сатана тебя знает, ради чего ты стараешься, – буркнул атаман.

   – Да уж не мне, если вспомнить, пришла идея ее потискать, – возразил Радош, свирепея. – Не мешайте, я знаю, как сделать ее послушной и тихой! А сейчас – живо за аптечкой. Жаль, у этого торговца наверняка нет ничего успокоительного. Мадам следовало бы хорошенько отдохнуть от нас.

   – А нам от нее, – пробормотал кто-то.

   Радош сделал вид, будто не расслышал последних слов.

   Эту ночь он снова просидел над своей жертвой в ее отсеке и почти не спал. Он перенес туда свою постель и переложил на нее неподвижное тело, а сам устроился на холодной циновке возле двери. Дверь он закрыл так, чтобы никто не вошел и не помешал ему охранять покой той, которую он столь легкомысленно посчитал обузой и путами под ногами.

   «Она богата, – думал она, прикрыв глаза. – Я заставлю ее дать слово, что она никому не расскажет о случившемся. Парням я заткну глотку вот этим, – он достал из кармана банковскую карточку с неограниченным кредитом. – Суну им в зубы по пачке монет, и они замрут. Еще и спасибо скажут. А потом я снова подрулю к ней. Бабы быстро забывают боль, когда им это выгодно, и за мужскую ласку она все сделает на тип-топ.»

   Он поднял глаза и взглянул на женщину. Та лежала, вытянувшись во весь рост, и простыня, которой она была покрыта, не вздымалась, как это бывает при вдохе. Радош вскочил и наклонился над телом. Точно – женщина не дышала! Пульс тоже не прощупывался, Радош прислонил ухо к груди – удара сердца он не услышал!

   В полном отчаянии он сделал последнюю пробу: раскрыл веко и легонько сжал глазное яблоко. Уф – это не был глаз мертвеца!

   Радош принялся тормошить неподвижное тело. Он бил женщину по щекам, тряс ее, делал искусственное дыхание... Напрасно, та не шевелилась! Мимоходом задев взглядом дамскую сумочку, валявшуюся в углу, он вдруг вспомнил еще одно средство проверить, жив ли человек. Зеркальце! Стоило приложить его к губам...

   Радош приложил – стекло запотело, и он счастливо засмеялся. Это была не смерть! Женщина всего лишь очень крепко спала. Что же, она и должна была спать после всего, что он с ней сегодня проделал!

   «Милая, живи! – прошептал Радош, с нежностью глядя на худое бледное лицо с темными кругами, резко очерчивавшими глазницы. – Мне ничего от тебя не надо, только живи! Пусть будет что будет, пусть будет как ты захочешь, только не бросай меня здесь одного, только не умирай!»

   Утром, убедившись, что с женщиной по-прежнему все в порядке, Радош, счастливо улыбаясь, вошел в кают-компа-нию.

   – Привет, джентва! – произнес он весело. – Почему вы меня так нелюбезно встречаете? Я что, оброс шерстью или клыки отрастил?

   – Зырни в лучелку, – буркнул атаман, вновь берясь за тюбик с желе.

   Радош подошел к зеркалу, вмурованному в стену помещения, и глянул на себя. Голова его была бела как снег. За эту ночь он поседел!

   – Волосы – это ерунда! – проговорил он, ничуть не огорченный произошедшей в нем переменой. – Главное – она жива, понимаете, джентва!

   – Понимаем, – мрачно кивнул атаман. – Теперь осталось выжать из нее, в какую преисподнюю нас несет, угу?

   – Чепуха! – возразил Радош по-прежнему весело. – Она все сделает, как нам надо!

   – О! – простонала Бинка, открыв глаза и увидев обмотанные толстенным слоем бинтов ноги.

   – Вот мы уже и наяву издаем нужные звуки! – усмехнулся ее мучитель.

   – Радош, ты чудовище! – воскликнула Бинка. – Ты долго еще собираешься надо мной измываться? Ну что ж, если ты упорно не желаешь предоставить мне возможность благополучно умереть, я постараюсь справиться с задачей сама. Я попробую внушить себе смерть аутотренингом. Я никогда не пыталась, но слышала, что в принципе это возможно.

   И, откинувшись к стене, она снова закрыла глаза.

   – Не торопитесь, мадам, – быстро проговорил Радош. – Мы, наконец, прибыли.

   – Интересно, куда? – вновь открыла Бинка затуманенные очи.

   – Надеюсь, туда, куда вы хотели попасть. Можете выбираться и посмотреть.

   – Прелестно сказано: выбираться. А как? На этих опорках?

   Бинка кивнула на свои забинтованные ноги.

   Радош наклонился к ней, легко поднял ее тело и понес к входному тамбуру.

   Он не сомневался, что его пленника узнает остров, на который привозила его год назад. Звездолет он поставил тютелька в тютельку на прежнее место, метрах в двадцати от маленького летательного аппарата, предназначенного для внутрипланетных передвижек. Отлично было видно и озеро, и длинное одноэтажное здание, сплошь покрытое резьбой, и два десятка коттеджей вокруг. Словом, всю необходимую для ориентировки местность можно было окинуть взором за пару секунд, включая даже хозпостройки на противоположном берегу и парк в отдалении.

   – Та-ак... – протянула мадам, когда Радош усадил ее на верхнюю ступеньку трапа, а сам спустился на землю.

   Шестеро пиратов во главе с атаманом уже стояли вокруг и со вполне понятным нетерпением ожидали ее резюме.

   – Отлично... Отойдите, пожалуйста, на 10 шагов. Вон туда! – и она махнула рукой в сторону парка.

   Все семеро повиновались. Не успели они снова остановиться, как что-то вокруг них неуловимо изменилось. Радош почувствовал это сразу, словно в воздухе что-то повисло между ним и звездолетом, нечто вроде марева.

   Первым же следующим движением Радоша было броситься назад, к кораблю. Поздно – путь уже оказался перекрыт!

   – Не стрелять! – крикнул он, обернувшись к остальным.

   – А что такое? – еще ничего не понял атаман.

   – Она отгородила нас от корабля, вот что!

   Атаман подошел к нему, потрогал рукой упругую, наподобие резинового эспандера, невидимую стену и произнес с издевкой:

   – Ловко!

   Да, номерок действительно был прокручен весьма умело, это признавал и Радош.

   – Интересно, как она изловчилась это проделать, хотел бы я знать?

   И Радош бы хотел. Он был ошарашен. Получалось, что и здесь, на этом острове, оно имелось – секретное оружие, с помощью которого их, 16 нехилых бойцов захватили в плен трое, одним из которых была женщина? Вот только чтобы включить секретку, мало было знать, где она запрятана... Чтобы получить результат, надо нажать на кнопочку...

   Рука Радоша невольно потянулась к правому виску подобно тому, как держала руку у виска женщина на трапе.

   – Иди ко мне, – приказала она, пристально на него глядя. – Я могу открыть проход.

   – Только для меня? – отозвался Радош.

   Бинка медленно кивнула.

   Радош издал короткий смешок.

   – За что же такая несправедливость, мадам? – проговорил он. – Мне кажется, я уже доказал вам, что ничем не отличаюсь от остальных. Или я не прав, и вам требуется еще?

   – Пожалуй, прав. Доказал, – согласилась Бинка, подумав.

   – Тогда почему вы меня норовите отделить?

   – Ты желаешь, чтобы я поступила с тобой так же, как собираюсь поступить с ними?

   – Желаю.

   – А мы нет, – сказал атаман. – Мадам, вы нас неправильно поняли! У нас и в мыслях не было по отношению к вам ничего дурного! Это все он!

   – Неужели?

   – Угу. Разве мы сказали вам хоть одно косое слово?

   – Дело не в словах – в намерениях.

   Бинка закинула ногу за ногу, и при ее экипировке, если считать таковой обрывки некогда нарядного платья, давно уже не прикрывавшие передней части ее корпуса, этот жест показался бы весьма смелым, если бы вид не дополняли коросты с волдырями, сплошь покрывавшие туловище, и безобразные повязки, пропитанные чем-то лекарственно-вонючим.

   – Упаси бог! – воскликнул атаман и перекрестился в знак своей искренности. – Мы только по согласию, правда, братва?

   Раздалось нечто вроде нестройного шума, долженствующего обозначать одобрение словам атамана.

   – А мне показалось, вы с ним заодно! – стрельнула Бинка глазами в Радоша.

   – Да ни в коем случае! Вот вам крест – делайте с ним, что хотите!

   – Он мне нужен живым.

   – Вы получите его тепленьким, как полагается!

   – И невредимым.

   – Без проблем!

   Бинка сделала вид, что сомневается.

   – Ну что ж, – проговорила она сухо. – пусть будет, чему суждено быть. Берегите его голову, если хотите сохранить свои.

   Она сунула левую руку в останки кармана, достала оттуда маленький плоский брусок черного цвета, выдвинула оттуда нечто вроде антенны и что-то залопотала на местном наречии, кося глазами в сторону присутствовавшей публики. Когда Бинка смолкла, в ответ ей полились точно такие же звуки, только говорил мужчина. Затем снова заговорила мадам. Переговоры продолжались минут 15. Потом мадам убрала антенну, спрятала прибор в карман и произнесла: