Текст книги "Счастье взаимной любви"
Автор книги: Ирина Гончарова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)
Но она все же двинулась на поиски и около памятника Ленину встретила Гарика Кристаповича, саксофониста из кафе «Лира», и он, саксофонист, сказал, что в данном вопросе проблем нет.
Он довел Аню до букинистического магазина, где через двух своих знакомых вывел Аню на третьего, а тот, виляя жуликоватыми глазами, принес ей два тома учебника и набор аудиокассет к нему.
С Гариком пришлось выпить коньяку, но его доброта на этом не кончилась, он проводил Аню до комиссионного магазина, где самолично подобрал ей портативный магнитофон, который, кроме всех прочих отменных качеств, имел еще и наушники, так что, натянув их на голову и включив запись, можно было изучать английский хоть в трамвае, хоть на пляже. Приобретения влетели в копеечку.
– На современные технические приспособления денег жалеть нельзя! – убежденно сказал Гарик. – Они украшают жизнь, ты идешь в ногу со временем! У меня, к примеру, все, чем я пользуюсь, – самого высокого качества! Электробритва «Филипс», часы «Сейко», трубка «Данхил», телефон с автоответчиком, телевизор японский, а мой саксофон канадский стОит, как автомобиль!
Кроме перечисленных материальных ценностей, по убеждению всей культурной Риги, Гарик обладал еще редкостным талантом, который успешно пропивал, незаметно спускаясь с высот эстрады до оркестриков в кафе.
Магнитофон тоже пришлось обмыть. Изрядно захмелевший Гарик поплелся домой, сказав на прощанье, что вечером ждет Аню и Сарму у себя в «Лире», где третий день широко гуляет местная футбольная команда, разгромно проигравшая все мыслимые и немыслимые чемпионаты.
Аня двинулась по городу куда глаза глядят. Не утерпела и поставила кассету, натянула на голову наушники.
Но из-за этих упражнений через полчаса около Бастионной горки ее обругал Кир Герасимов. Сперва содрал с головы наушники, а потом проорал:
– Я за тобой целый квартал как мальчик бегу и кричу, а ты не слышишь! Это же только шпана, фуфлыжники ходят с наушниками на голове, а ты приличная дама и со всякой шелупонью не равняйся!
– Здравствуй, Кир, – сказала Аня, тут же решив, что он абсолютно прав.
– Здравствуй, я тебя уже третий день ищу.
– Зачем? – Она состроила наивные глаза.
– Не кривляйся! Знаешь, зачем! Просила пристроить, так я и нашел тебе теплый уголок! Считай, что ты вытащила лотерейный билет, какой перепадает крайне редко. Одной из тысячи женщин и только раз в жизни. Боже ты мой, до чего же я добрый мужик! Всем стараюсь делать хорошо, о всех забочусь, а по Риге ходят слухи, что я жулик, ворюга и чуть ли не гангстер.
– Ты хороший мужик, – искренне сказала Аня.
– Ну вот, хоть одна оценила! Отойдем под крышу, а то промокнем.
Аня обнаружила, что, пока она совмещала изучение языка с моционом, пошел дождь, мелкий и холодный.
Они спрятались под навес газетного киоска возле обелиска Свободы. Кир глянул на часы и сказал деловито:
– Времени у меня мало, слушай внимательно, а действуй четко, потому что я тебя уже отрекомендовал по первому сорту. Благодарна мне будешь всю жизнь, работенка не пыльная, деньги приличные, накладные расходы минимальные. Твоему клиенту – шестьдесят семь лет.
– Силы небесные! – охнула Аня.
– Чем ты недовольна?! – возмутился Кир. – Я ж тебе говорил, что осуществил мечту всех женщин! Требования у него минимальные, хотя, прямо скажем, своеобразные. Но не бойся, меня ты знаешь. Никаких оскорблений своих друзей я не потерплю. Я ему так и сказал. Разберетесь в деталях и договоритесь по ходу дела. Запоминай свою легенду.
– А зачем мне легенда? – удивилась Аня. – Я и без легенды в полном порядке.
– Затем, что Антон Николаевич Сухоруков – трус! Всего боится! А больше всего – новых знакомств, особенно по женской части! И без моих рекомендаций ты бы не подошла!
– Он что – из КГБ?
– Типун тебе на язык! – испугался Кир. – Меня аж в дрожь бросило! Он как раз наоборот. Итак, запоминай. Ты студентка Политехнического института. Второй курс. Приехала из глубинки, скажем, из Саратова, следовательно, девочка неиспорченная. Папы нет, мама умерла полгода назад. Это обязательно – он боится, что может быть скандал с живыми родителями. Живешь в общежитии и учишься очень старательно. Подруг-друзей нет. Ни в рестораны, ни в кафе не ходишь. И его выводить тебя не проси. Все равно не получится. Ясно, что требуется изображать?
– Ясно, – буркнула Аня.
– И не корчи такой кислой физиономии! Старикашка скуповат, но твой гонорар я обговорил. Тошно мне этим заниматься, но ты мне нравишься. Как человек. На хлеб с маслом тебе хватит. Магнитофон этот с музыкой оставь дома – ты же не идиотка, чтобы балдеть от попсухи.
– У меня здесь курс иностранного языка, – возразила Аня.
– Отлично! Тогда наоборот – появляйся с магнитофоном! Это произведет на него сильное впечатление. Ну, мужик он занятой и деловой, так что у тебя получится всего две-три ночи в неделю.
– Черт возьми! – поразилась Аня. – Это в его-то годы!
– Увидишь, в чем там дело! – разозлился Кир. – Я ж тебе сказал: ты вытащила золотой билет. Ну, не без специфики, конечно.
– Извращенец? – поморщилась Аня.
– Нет. Запомни адрес. Это за Двиной. Поезжай сегодня.
– Кир, – заколебалась Аня, – а кто об этом будет знать?
– Господи, так ни хрена и не поняла! Знают трое – ты, я и он! Ему не нужна никакая реклама! И тебе не нужна! Можешь совершенно спокойно подыскивать себе любовника для души или жениха, если к тому пришло время! Он сам хочет, чтоб все было тихо-мирно и без шума!
– Женат, что ли?
– Нет.
– Взрослых детей боится?
– Детей тоже не наблюдается.
– Тогда не понимаю.
– Ах ты, Господи! Для здоровья всего знать не надо! – Кир наклонился к ней и проговорил очень тихо: – Ну, «жирный кот» это, понятно тебе теперь? Сидит тихо, проворачивает большую деньгу, позволить себе ничего не может, а хочется хоть немножко удовольствий! И так он просидел почти всю свою сознательную жизнь, а она ведь у всех кончается и не повторится, вот в чем беда! Если ты к нему прилепишься, будешь в шампанском купаться и ананасом заедать. Еще что неясно?
– Теперь все.
– То-то! – успокоился Кир, но закончил с горечью: – Сутенера, сводника из меня сделала! Если кому-нибудь скажешь про эту мою услугу, голову тебе отгрызу!
– Не скажу.
– То-то. И еще, у тебя с Гарькой Кристаповичем что – роман?
– С какой стати? – удивилась Аня.
– Тебя с ним сегодня видели.
– Кир! – засмеялась Аня. – Откуда ты все знаешь?
– Обязан, дорогая. С Гариком не путайся. Он линяет прямо на глазах. Начал спекулировать водкой по ночам. Понятное дело, при той напряженке, которая началась из-за этой дурацкой антиалкогольной кампании, на бутлегерстве капитал можно составить, но не его методами. Загремит он, загремишь и ты.
Что правда, то правда, антиалкогольная кампания сотрясала Ригу и приводила всех в полное недоумение и глубокую печаль. Около магазинов выстраивались чудовищные очереди, а ночные спекулянты на улице Дзирнаву заламывали за бутылку по три-четыре цены.
– Хоть бы эти дураки в правительстве были грамотными! – застонал Кир. – Они же неучи, никогда ничего, кроме партийной литературы, не читали! И даже не знают, что американская мафия образовалась на базе сухого закона! Сперва создали клан бутлегеров, а когда закон отменили, что делать этим бандитам? Занялись рэкетом! У нас будет то же самое! Так что сейчас идет закладка будущих организованных группировок! Когда будешь говорить с папашкой Штромом, подкинь ему эту мысль. Хотя он человек начитанный и сам все знает.
– При чем тут папашка Штром? – обидчиво спросила Аня. – Я с ним не контачу.
– Не уверен. Надеюсь, во всяком случае, что ты ему не стучишь. А если он тебя прижмет, то скажи об этом мне.
– Зачем?
– Чтоб я знал. Сарму, кстати, зря у себя поселила. Она материал отработанный, да и нечистоплотный. Ну, иди. Удачи тебе. Зиму, во всяком случае, ты должна при Антоне вкусно прокантоваться.
Аня на прощание махнула ему рукой и уже отошла было, как вдруг неожиданная мысль вернула ее назад.
– Кир! А этот Сухоруков… не больной?
– В каком смысле?
– Ну, говорят, этот СПИД…
– Нет у нас никакого СПИДа! – на всю улицу заорал Кир. – Вранье это врагов-империалистов! Диверсия буржуазии!
Аня испуганно отскочила от него, поскольку принимать участие в дискуссии не собиралась, и поспешно пошла к электротехникуму, где около трех часов ее должен был ждать Виктор.
Но по дороге она неожиданно сообразила, что встреча эта будет лишена смысла – договаривались, что она передаст ему деньги на питание Олега, а вся ее наличность ушла на учебники и магнитофон.
Пришлось по дороге забежать в кассу. Оставшаяся на книжке сумма подвела черту под колебаниями: вечером придется идти к неизвестному Сухорукову, хочется того или нет. А братьями-циркачами пусть занимается Сарма. На зимнем режиме им ее будет вполне достаточно.
Виктор выскочил из техникума, припоздав минут на пятнадцать, и без всяких церемоний взял у нее деньги.
– Витамины и бутылку, так?
– А ему бутылку можно?
– Бутылку всегда можно! Во всяком случае, не помешает! – засмеялся он. – Так сказать ему, что ты вешалась или не надо?
– Не надо, – ответила Аня. – Я не хочу ему врать.
– Э-э! – засмеялся Виктор. – Так не бывает! Каждый человек хоть раз в день, хоть в чем-то да врет своему ближнему!
– А я не хочу, – капризно ответила Аня и сама поверила в свою искренность, поскольку одно дело – лгать, а совсем другое – о чем-то умалчивать.
– Хорошо, вечером позвоню и дам отчет о расходах и визите. – Он вдруг слегка застеснялся и спросил: – Аня, а где ты работаешь? То есть откуда у тебя деньги?
Складный ответ на подобный вопрос Аня уже давно отработала и потому ответила, не задумываясь:
– Я на машинке печатаю. Дома. Иногда ночь напролет.
– А! – удовлетворенно протянул он и тут же напугал Аню: – Тогда я тебе работенку смогу подкинуть! Мой папаша докторскую диссертацию готовит, ему все время машинистки нужны! Так лучше своим дать подработать, чем на сторону. Тем более что мамаша моя от тебя в полном восторге.
Как отговориться от этих заработков, Аня еще не знала, но решила пока не думать, как будет выкручиваться. Проблемы надо решать по мере их поступления, а если мучить себя будущими бедами, которые то ли придут, то ли минуют тебя, можно и вовсе сойти с ума.
К полуночи она сонно клевала носом и, чтоб не уснуть окончательно и не упасть со стула, тыкала вилкой в гуляш.
– А теперь, голуба, послушай, как я партизанил в лесах Белоруссии! – напористо сказал Сухоруков, и маленькие глазки его за дряблыми, отвисшими мешочками век блеснули, словно сейчас он откроет ей никому не ведомую тайну.
Он рассказывал батальные истории уже несколько часов, с тех пор как Аня ступила в эту маленькую неряшливую и темную квартирку, где было установлено несколько электрокаминов, отчего стояла удушающая жара, похлеще, чем в сауне. Но сам Сухоруков к такому климату привык. Жирный и дряблый, с красной плешью, лишенной даже намека на растительность, он оказался говорливым рассказчиком, которому непременно нужен слушатель. Было в нем что-то незатейливое и простецкое, никакого страха он у Ани не вызывал. Сразу стал называть ее «голуба», за что Аня тут же окрестила его Дедом и он такое обращение принял с удовольствием. Аня сразу догадалась, что никакими сексуальными извращениями Дед не страдает и, кроме элементарнейших удовольствий, ничего не потребует. Какая-нибудь примитивная похабщина, не более того. Но ясно было, что придется выслушивать его бесконечные истории из бурной молодости. А это не страшно: Аня по привычке думала о своем, изредка вскидывая фальшиво-любопытный взгляд на старика, кивала, охала и совершенно не вникала в то, о чем он так увлеченно вещал.
– Главное в партизанщине, голуба, это не оружие, не холод, пока в землянках сидишь, хотя это и страшно вспомнить, а отсутствие соли! Без соли – зарез! Никто этого не знает, но многие подвиги и нападения на фашистов совершались, чтоб эту соль добыть! Ясно тебе, голуба?
– Ясно, – ответила Аня, сообразив, что, наверное, по привычке военных лет он настолько круто пересолил гуляш, что его в рот было невозможно взять.
В комнате было не продохнуть, и Аня давно скинула платье, сидела в нижнем белье, на что Сухоруков, казалось, совершенно не реагировал.
– И ночью вдруг прибежала соседка и кричит: «Сухорукий, тебя полицаи идут арестовывать!» А я был связником между центром в городе и партизанами. И, значит, голуба, как вскочил в кальсонах, так и дунул на околицу по снегу. А полицаи – за мной. Выскочил я босиком на лед и бежал, голуба, по льду километра аж четыре, а они мне в спину стреляли! Ух!
Интересно, подумала Аня, борясь с застилающей глаза дремой, интересно – этими сказками все дело и ограничится, что ли? Лучше бы он отряд пионеров вызвал и воспитывал их на примере своей героической жизни, а она со своими услугами для него, видно, без надобности. Одинок «жирный кот», подумала Аня, один как перст.
– Ну, от полицаев оторвался и кое-как добежал до отряда. Доложил, как положено, обстановку, а тут меня и скрутило. Ух! Просто в штопор скрючило! Пятки к затылку будто приклеились, руки-ноги вывернуло, и четыре партизана меня разогнуть не могут! Ты ешь, голуба, ешь, я парную телятинку на Агенскалнском рынке для тебя специально подыскал: что-то ты больно тощая! За модой, за фигурой не гонись! Все мужики, в конце концов, любят пухленьких! Через месяц-другой ты себя не узнаешь, я тебя откормлю!
Ане хотелось сказать, что она ему не дочь и не внучка, чтоб он занимался ее диетой, но даже на такое ленивое замечание не было сил от истомившей все тело жары, от жирнейшего гуляша и пары стаканов сладкого вина «Черные глаза» – любимого пойла стюардесс и дешевых проституток, как однажды заметил Кир.
Дед с самого начала принялся выстраивать их отношения так, будто они родственники. Относился к ней как к внучке, и было непонятно, как он осуществит переход к половым утехам.
– Ладно, голуба… Валяюсь я, скрюченный, и никак не могут меня разогнуть. Правду сказать, на меня могли бы и плюнуть, и никто не озаботился бы узнать, подох я иль нет! Жизнь человека тогда ни хрена не стоила. Подох, и черт с тобой! Но я был важной фигурой – связник! Подходит особист в белом полушубке с автоматом ППШ, глядит на меня – а они, чекисты, все были хорошо обучены – и говорит, что надо меня посадить в бочку с горячей водой, а туда засыпать килограммов пять соли! А где ж ее, соль, взять? Но раз особист сказал «надо» – значит, надо.
– Ага, – вставила Аня, чтобы обозначить свое присутствие и обратить на себя внимание. Она надрывно охнула, потянулась, торчком выпятив грудь, но и это не подействовало на рассказчика.
– И пошли наши партизаны на операцию, напали на какой-то отряд фашистов, потеряли трех человек и приперли пять кило соли. Нагрели мне, значит, железную бочку воды, засыпали соль, и сижу я в этой бочке как король! А партизаны говорят: «Ты, Сухорукий, туда, в бочку, писай, если невмочь, только постарайся не какать!» И что ты думаешь, голуба?
– Что? Накакал?
– Да не в том дело! Распрямило меня и отпустило! Ух! Вылез из бочки здоровехонек! Я парень был сильный, здоровый! Но это не главное.
– Что главное?
– А то, что эту воду из-под меня потом по котелкам разобрали, супец в ней сварили и все с удовольствием кушали! Да… без соли человеку худо. Вялый ходит, небоеспособен… Ты спишь, что ли?
– Жарко тут у тебя, Дед.
– Ну ладно, тогда приступим к делу, а потом и соснем.
Он поднялся и мелкими шажками прошел за плюшевую темно-красную занавеску с помпончиками. Занавеска разделяла комнату надвое, Аня приметила, что в той половине стоял письменный стол, а около него – коричневый тяжеловесный сейф.
Дед покопался в столе и вернулся к Ане, придерживая в руках большую яркую коробку.
– Ознакомься со своими средствами производства! – захихикал Дед, и заплывшие жиром глазки его игриво блеснули.
Ничего не понимая, Аня открыла коробку. До нее даже не сразу дошло, что лежит в коробке. Потом сообразила, что старику привезли из-за границы (в СССР такой продукции не производили) полный набор искусственных половых органов, всех размеров и цветов, с насадками и прочими заменителями. В принципе, набор предназначался для любительниц онанизма, и, зачем он был нужен Деду, оставалось поначалу неясным.
– А… Зачем все это? – спросила Аня.
– Как зачем? Ты работай, а я посмотрю!
Она опешила.
– Получишь удовольствие от этого?
– Да уж не твое дело, голуба! Начинай!
– А сам… Если нормально попробовать? – окончательно просыпаясь, спросила Аня.
– Сам я давно ничего не могу! Но душа просит! Другие любят смотреть, как при них молодые парочки этим делом занимаются. Я таких заказывал, но это разврат и вовсе не интересно! Не могу я смотреть, когда мою женщину какой-то молодой подлец имеет, а я за свои же деньги в стороне как дурак сижу! А так мне – у-ух! Давай выберем тебе прибор – и начинай!
Он полез в коробку своими короткими пальцами, покрытыми короткими жесткими волосами, и принялся подбирать Ане «прибор».
– Ты, голуба, не сомневайся! Для тебя такая разнарядка даже лучше, чем живой кобель! Болезни никакой не схватишь, сама удовольствие получишь и старика порадуешь!.. Не-ет, этот слишком большой, не торопись! Вот этот огурчик в самый раз!
– Послушай, Дед! – разозлилась Аня. – Давай я что-нибудь нормальное сделаю! Придумаем что-нибудь!
– Не-ет, голуба, со мной уже ничего не сделаешь, а ты не трепыхайся! Я тебе за это деньги буду платить. Хорошие деньги. Автомобиля, дачи не купишь, но жить справно будешь. У-ух! Садись в кресло, раздвигай пошире ноги и начинай по-настоящему. А я помогу.
Что ему требовалось, Аня так и не поняла, уселась в кресло и без особого умения принялась за дело, к которому чувствовала бОльшее отвращение, чем к изображению страсти в общении с безобразными и немытыми партнерами.
Старик, вытаращив глаза и едва не тыкая ей между ног своим вислым носом, двигался, вздрагивал и чмокал губами.
– Вот так, вот так! Теперь покрути, покрути! Побыстрей, вот так!
– A-ай! – через минуту дернулась Аня, а Дед вовсе зашелся.
– У-у, хо-орошо! Давай теперь я тебе помогу, убери руки! У-уух…
В конце концов он разогнулся, обессиленный и вспотевший, у него мелко тряслись колени, будто Дед добрый час занимался делом по-настоящему.
– Спать, голуба, спать, мы заслужили отдых!
Забравшись под одеяло, он обнял ее и ровно задышал в шею, тотчас заснув. Так, не шевелясь, они пролежали до утра, и что удивительно – Дед не храпел, не пускал слюни, единственное неудобство представлял собой длинный ключ, висевший на шнурке у него на шее. Когда Аня попробовала отодвинуть этот ключ в сторону, чтоб он не упирался ей в ребра, Дед очнулся, промычал что-то и уцепился за ключ рукой.
На ощупь Аня определила, что ключ затейливый, длинный, с двумя бороздками, видимо, от сейфа.
Проснулась она свежей, с ясной головой и пошла в ванну. По привычке не думала о произошедшем, не пыталась его оценивать, тем более критиковать. Черт с ним, наплевать – не самый худший вариант, не самый худший вид работы. Может, и не «золотой билет» в лотерее, как убеждал ее Кир Герасимов, но, если удастся преодолеть неприязнь к старческой неряшливости Деда да свыкнуться с историями его подвигов, – терпеть можно.
Дед проснулся веселеньким, словно жених после брачной ночи.
– Ты, голуба, понравилась мне, – сказал он одобрительно. – Послушная, понятливая и не материшься. Понимаешь, что человеку нужно, и своих прав не качаешь. С меня любые бриллианты можно содрать, если лаской, нежностью да сноровкой, без хамства. Ух! Будешь приходить по понедельникам и четвергам и оставаться до утра. В выходные можешь отдыхать. Я понимаю, дело молодое. Аванс – пятнадцатого, зарплата – первого числа. Получи аванс.
Он тут же подал ей красивый новогодний конверт, по объему которого Аня смекнула, что аванс этот весьма значительный, если Дед не натолкал туда самой мелкой, рублевой купюры.
– Каждый раз так и будем? – спросила она.
– А что тебе еще надо? – удивился Дед. – Разве плохо?
– Хорошо, – согласилась Аня, потому что любое возражение никакого смысла не имело. Истинно сказано – каждый сходит с ума по-своему.
– Я тебе, голуба, не указываю, как жить. Кир сказал, что ты девушка порядочная и учишься хорошо, но если узнаю от Кира, что со шпаной связалась, с хулиганами, то тогда, извини, лафа твоя при мне разом кончится. Никому про меня не говори. Тебе же лучше, что никто про нас с тобой знать не будет.
– Да уж, – согласилась Аня.
Зазвонил телефон, и Дед, сделав Ане знак, чтоб она уходила, взялся за трубку.
Уже в дверях Аня услышала, как он с кем-то говорил по телефону – жестко, властно и непререкаемо, без всяких «голуба» и уханий, без стариковского благодушия.
Аня запуталась в трех замках и двух засовах на двери его квартиры, но Дед поспешно вышел в коридор и выпустил ее на лестничную площадку.
– До понедельника, – рассеянно сказал он, и Аня заметила, что глаза у него сосредоточенные и про нее как таковую он уже забыл.
– Хорошо, – сказала Аня. – В понедельник к вечеру, но в обед выключи все свои обогреватели. Ты меня заживо сварил.
– Что? А! Понял. Так и сделаю.
Аня села на троллейбус, и через пять минут он уже вкатывался на Октябрьский мост через Даугаву. Холода надвигались со всей неотвратимостью, но по опыту прошлого года Аня знала, что льдом река покроется в лучшем случае в январе.
Аня вытащила из сумочки конверт, решив проверить, сколько от щедрот своих выделил ей Дед. Не мелочился, старый охальник! Все купюры были двадцатипятирублевого достоинства, с изображением Ленина, а сумма была вдвое больше, чем месячная зарплата, скажем, на конвейере завода ВЭФ.
Аня повеселела и тут же по привычке забыла минувшую ночь, поскольку вспоминать о ней придется только в назначенный понедельник. А пока следовало радоваться тому, что есть.
Сарма встретила ее угрюмым взглядом, но настроение ее объяснялось не плохо проведенным вечером, а событиями более серьезными.
Молча выпив большую чашку кофе, Сарма сообщила:
– Замуж меня зовут.
– Кто? – встрепенулась Аня.
– Мясник с Центрального рынка.
– Плохая примета, – решительно заявила Аня. – Не ходи.
– Это почему? Ему всего сорок лет, деньги, сама понимаешь, какие…
– Плохая примета. У дядьки моего Мишеля любовница была директором мясного магазина. А он в Израиль уехал. Жильцам этой квартиры на мясников не везет.
– Что ты за чушь порешь! – оскорбилась Сарма. – Он сказал, что давно ко мне приглядывается и ему наплевать на то, какая у меня прежняя жизнь была.
– А он все знает? – спросила Аня.
Сарма нахмурилась, помолчала, но созналась:
– Частично. Думает, что я просто веселая баба. По ресторанам гуляла, на курорты ездила и все это от веселого характера, не больше.
– Тогда расскажи все, а уж потом решай.
– Да не нравится он мне! – заорала Сарма. – А про все рассказывать, так об этом его дружки позаботятся!
Трепетную проблему обсуждали до вечера, прикидывая все «за» и «против», ни к какому выводу не пришли, решения не приняли, и Аня побежала на курсы.
Из тех слушателей, что были на первой лекции, явилась только половина. Собравшиеся не успели даже обсудить эту ситуацию, как вместо Арвида Яновича в аудиторию вошла тетка из канцелярии и сказала:
– Товарищи, курсы закрываются по техническим причинам. Свои деньги вы можете получить завтра после обеда.
– Как закрываются?! – крикнула ей в спину Аня, но канцеляристка ушла, ничего не желая объяснять.
Аня почувствовала в душе не то чтоб злость, а глубокое разочарование. Первый раз в жизни ей было интересно за партой, первый раз она встретила Учителя, который говорил о чем-то неожиданном, и для нее не имело даже значения, принесут ли его лекции практическую пользу, они открывали дверь в неизвестное.
С непривычной для себя напористостью Аня пошла в канцелярию и принялась, что называется, «качать права», но канцеляристка в глаза ей не смотрела, зато тут же отдала деньги, которые Аня заплатила за свое обучение.
– Где Арвид Янович? – спросила Аня.
– Заболел, – ответила канцеляристка таким тоном, которым трудно было замаскировать ложь.
Аня вышла из канцелярии и поднялась на третий этаж, где, как она уже знала, такой же курс был организован для латышского потока.
Около закрытых дверей толпились такие же растерянные молодые люди, знавшие не больше, чем Аня.
– Вас тоже закрыли? – спросила она стройного, спортивного сложения парня.
– Закрыли, – ответил он, с откровенной неприязнью глянув ей в глаза. – По вашей вине.
– Как это – по нашей?
– Да так, – ответил он и отвернулся.
Больше спрашивать было не о чем, и Аня пошла прочь.
На улице она вспомнила, что Виктор не позвонил и ничего не рассказал ей о своем визите к Олегу. Она уже подошла к телефону-автомату, когда ее окликнули.
Аня оглянулась. Стройный спортсмен в модном плаще и шляпе с изящными острыми полями внимательно смотрел ей в лицо.
– Ну? – неприветливо спросила она, ожидая приглашения где-нибудь посидеть.
– Вам очень понравились курсы?
– Да, – раздраженно ответила она.
– Мне тоже… Но некоторые решили по-другому.
– Кто «некоторые»? И что они решили?
– С вашего курса кто-то написал жалобу на Арвида Яновича.
– Какую жалобу? Я ничего не знаю.
– А вы хотите учиться, да? Серьезно? – Он говорил на русском с характерным акцентом, был очень вежлив, не заигрывал, но чувствовалось, что он чего-то не договаривает.
– Хочу! – сказала Аня.
– Понимаете, кто-то с вашего курса написал, что здесь готовят проституток.
– Ни хрена не понимаю! – вырвалось у Ани. – Почему проституток?
– Арвид Янович неосторожно сказал… Ну, что для удобства будет работать на примерах проституток, потому что они были первыми имиджмейкерами в мире…
– Ага! – вспомнила Аня. – У нас он тоже это говорил. Но это же чепуха!
– Может быть. И еще написали, что он нехорошо говорил про Карла Маркса, а это уже дело политическое, понимаете?
– Понимаю, что вокруг дураки, вот что я понимаю.
– Но курсы закрыли, – сказал он, все так же внимательно глядя ей в глаза. – Вы очень жалеете, да?
– Конечно!
– Хорошо, – сказал он и открыто улыбнулся.
– Чего хорошего?
– Я вам дам адрес Арвида Яновича, зайдите и поговорите. Можно сегодня.
Он быстро вытащил из кармана очень красивую записную книжку, черкнул несколько слов, вырвал листок и подал Ане.
– Но будет лучше, если вы никому не будете говорить.
– Про что?
– Про все, – улыбнулся он. – До свидания. Может быть, мы еще увидимся. Меня зовут Марис.
– Анна, – ответила она официально и улыбнулась, потому что парень понравился ей своей вежливостью и ненавязчивостью.
Через полчаса на старом дребезжащем лифте она поднялась на шестой этаж дома в центре города и увидела, что звонок на дверях нужной квартиры – старинный, не электрическая кнопка, а рычажки, словно ключ для вскрывания консервных банок. Нечто подобное и должно было быть у Арвида Яновича.
Аня повертела рычажки, за дверью послышался мелодичный звон, после чего на пороге появился Арвид Янович. Как и во время лекции, он был при сюртуке и галстуке-бабочке.
– Плотникова? – сразу узнал он Аню.
– Здравствуйте! – обрадовалась она. – Арвид Янович, во-первых, я никаких жалоб не писала, а во-вторых…
– На пороге не разговаривают, – сказал он, распахнув двери. – Входите, и будем пить чай.
Оказалось, что в маленькой комнате, стены которой сплошняком были увешаны картинами, вокруг круглого стола уже сидело человек пять. Какой-то молодой человек тут же вскочил со своего стула и усадил Аню.
– Арвид Янович, – не снижала темпа Аня, – мне сказали на курсах, что дело прикрыли, потому что…
– Знаю, знаю и о вещах печальных не надо произносить лишних слов, – улыбнулся он. – Вы пришли выразить соболезнование или у вас другие планы?
Аня заметила, что при этих словах ее соседи слегка напряглись и впились в нее подозрительными взглядами.
– Да просто я хочу прослушать весь курс! И наплевать, будет ли там документ об окончании или нет!
Арвид Янович негромко засмеялся.
– Я на это и надеялся… Думаю, что смогу помочь вам… И вашим друзьям.
Друзьями, как поняла Аня, он назвал сидевших за столом. Один из парней что-то быстро и невнятно проговорил на латышском, но общий смысл Аня поняла и сказала с вызовом:
– Не волнуйся, бобик! Я доносов не писала и стукачом не работаю!
Парень насупился и ответил на плохом русском:
– Ты не поняла. Я говорил, что ты не будешь понимать по-латышски.
– Пойму, если надо!
Арвид Янович поднял руки и сказал, унимая страсти:
– Тихо, тихо, друзья мои… Вы сейчас неминуемо перескочите на политические темы. Здесь, под моей крышей, этого не надо делать. Я не для того вернулся из Америки, чтобы бороться против советской оккупации или внедрять буржуазную идеологию. Не будем про политику. В конце концов, каждый народ выберет себе такую власть, которая его устраивает. А что касается языка, Плотникова, то мы час назад пришли к выводу, что на наших… нелегальных курсах мы будем работать только на английском. Чтобы и русские, и латыши чувствовали себя равными. Вы сможете принять такое условие?
Без ненужных слов Аня раскрыла сумочку и выложила возвращенные в канцелярии деньги.
– Мне отдали только что плату за обучение. Она такая же или надо больше?
– Достаточно, – грустно улыбнулся Арвид Янович. – Я чувствую себя очень плохо, потому что вынужден принимать ваши деньги. Но иначе мне просто не прожить. Начнем же наше занятие. Я проведу его на английском. Не бойтесь, живую речь вы быстро освоите, если будете напряженно и ежедневно учить язык.
На миг у Ани мелькнула мысль, что в мире все устроено через задницу, коль скоро такой человек, как Арвид Янович, вынужден существовать на жалкие деньги, а неряшливый старикан в своей грязной квартире – «жирный кот» Сухоруков купается в деньгах, которыми неизвестно для чего набит его сейф. Но учитель – живет, а Дед лишь позволяет себе мелкие радости вроде наслаждения, которые и онанизмом-то не назовешь. Ну что за уродство вокруг!..
– А зачем у тебя в сумке магнитофон?! – торжествующим голосом закричал все тот же латыш, не принявший Аню в друзья.
– Затем, – неторопливо пояснила она, – чтобы записать все, что вы здесь говорите. И отнести в КГБ. Тогда вашу подрывную организацию тут же накроют!
Она включила магнитофон, и с кассеты зазвучали учебные тексты на английском.
– Бонк? – сразу определил Арвид Янович. – Это хорошо… Для вашего удобства можете записывать и мои лекции. Кто надо, уже и так зачислил меня в наставники проституток и врагов Карла Маркса. Начнем, друзья мои. – И он перешел на английский.
Ане пришлось очень сильно, до ломоты в висках напрягаться, чтобы уловить смысл лекции. За два часа она неимоверно устала, но все же была счастлива. На кассету было записано все, что рассказал Арвид Янович, а потом был шанс позже, когда она лучше освоит язык, повторить курс во всех подробностях.
