Текст книги "Первое имя"

Автор книги: Иосиф Ликстанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)

Столкновение

Не отрываясь смотрел Паня в ту сторону, откуда должны были появиться экскурсанты. Как завидует им Паня, как беспощадно винит себя и Вадика… И нужно же им было «сплавлять лес»!

Идут юные краеведы, идут счастливцы…

Экскурсанты размахивают в такт геологическими молотками; пятнадцать пар ног, искусанных комарами, отбивают шаг под звуки горна. Словом, всё в порядке. Во главе цепочки шествуют белобрысые крепыши Толя и Коля Самохины. На палке, положенной с плеча на плечо, они несут мешок, повидимому не легкий. Интересно, что там такое?.. А где Николай Павлович, где Роман? Да вот же они, идут рядом, в самом конце цепочки. Николай Павлович одет по-походному. На нем парусиновая панама с низко нависшими полями, гимнастерка, черные кожаные краги. А Роман будто только что из дому вышел. Он в пиджачке, надетом поверх синей майки, в брюках, сохранивших складку; на копне курчавых волос лихо сидит выцветшая тюбетейка.

Цепочка обошла двор, и пионеры построились перед крыльцом.

– Экскурсия школьного краеведческого кружка из Малой Мурзинки прибыла. Никаких происшествий не было, бальных и отставших нет, – отрапортовал директору старший пионервожатый Роман и, не выдержав торжественного тона, рассказал совсем запросто: – Подружились в Малой Мурзинке с колхозными ребятами, со стариками-горщиками, собрали много минералогических образцов для краеведческого кабинета, отработали два дня на сеноуборке… Коля и Толя, покажите подарок колхозников за нашу помощь.

Медленно, как бы не желая расстаться со своей ношей, братья Самохины развязали мешок.

– Ух!.. – подпрыгнул Вадик. – Это друза так друза!

Лучи солнца, разбившись о хрустальную друзу, стали розовыми, фиолетовыми, желтыми… Друза – это дружба кристаллов. Длинные прозрачные шестигранники, вершины которых отсвечивали аметистовой синевой, были точно впаяны основаниями в плоский кусок молочно-белого кварца, составляли с ним одно целое – цветущий хрустальный куст. Сколько миллионов лет назад вырастила его природа, чья счастливая рука выломала его из стенки пещеры? И вот сверкает перед восхищенными ребятами завидный подарок горных недр.

– Поздравляю с удачным походом и благодарю за подкрепление для школьной минералогической коллекции, – сказал директор. – Имейте в виду, товарищи, что первого сентября краеведческий кабинет должен быть открыт!

Роман скомандовал цепочке «вольно», и всё зашумело. Встречающие бросились к экскурсантам и помогли им разгрузить машину, доставившую тяжелые рюкзаки со станции. Тут же начались расспросы в рассказы.

– Эта друза у председателя колхоза в кабинете на письменном столе стояла, – сказал Толя Самохин.

– А раньше горщики Малой Мурзинки ставили такие штуки на завалинках под окнами для красоты, – добавил Коля Самохин. – Мы с Толькой об этом у Мамина-Сибиряка читали.

Очарованная Женя Полукрюкова осторожно провела пальцем по грани самого длинного кристалла.

– Будто сирень в саду… – шепнула она мечтательно.

– Ага, пялишь глазки на камешки! – под шумок свел с нею счеты Вадик. – Теперь видишь, что́ лучше – наши камешки или ваша глина. Эх ты, глиняная половчанка!

– Девочка, погрызи леденчик… – Чернявый Вася Марков протянул Жене красный леденец. – Попробуй – спасибо скажешь.

Женя заложила руки за спину:

– Не хочу! Он грязный, из кармана.

– Зато, ох, и вкусно! Я сам его съем, если ты гордая.

Вася чуть-чуть прикусил леденец боковыми зубами и так сладко зажмурился, что все рассмеялись.

– Это… это, наверно, каменный леденец, да? – догадалась Женя.

– Что ты, Марков, лезешь в глаза со своим турмалином! – сказал другой экскурсант. – Рекомендую черный хрусталь морион. Это вещь! Я его на отвале шахты Маломальской нашел. Посмотри, Гена, хорош?

Рослый подросток в спортивных трусах я в красной майке с белой оторочкой подбросил кристалл на ладони и осмотрел его, вертя перед глазами.

– Стоящий, – одобрил он. – Ты его обмажь тестом и положи в горячую печь – камень золотистым станет, куда там раухтопазу!

– А ты зачем тут, Фелистеев? – подлетел к нему Паня. – Пришел камешки выменивать? Ничего у тебя не выйдет, отчаливай! Наши кружковцы менкой не занимаются, сам ищи камешки для своей коллекции.

– Кто это пищит! – Гена обвел ребят взглядом, как бы не замечая Пани, потом возвратил камень кружковцу и спросил: – Скажи, разве я хотел меняться камнями?

– Нет, и разговора об этом не было, – признал обладатель мориона. – Чего ты, Панёк, налетаешь на честных людей?

– То-то! – закрепил Гена. – А кто пищит, что я сам в поиск не хожу? Разве я не нашел два железных кошелька? Только я своими находками не хвастаюсь, как некоторые другие.

Слова Гены вызвали смешки ребят.

– Да, ходишь в поиск, ходишь! – выпалил Паня. – По чужим угодьям побираешься, находишь то, что не тобой положено да плохо лежит.

– Кто в наше халцедоновое угодье забрался? – напомнил Вадик. – Выследил нас с Панькой, когда мы за Олений брод шли, и, пожалуйста, нашел халцедонки!

Эта справка, конечно, была неприятной для Гены, тем более что теперь сочувствие ребят перешло к Пане и кто-то сказал: «Хорош старатель за чужой счет!»

Румянец залил лицо Гены.

– Интересно знать, кто это подарил Пестову и Колмогорову все самоцветные угодья в Железногорске? – спросил он. – Я сам халцедоны за Оленьим бродом разведал и оттуда не уйду. При всех говорю и заявляю. Точка!

– Посмотрим, посмотрим!.. – угрожающе произнес Паня.

– Посмотришь – так увидишь! – презрительно бросал Гена. – А вот мы, верное дело, не увидим, как знаменитый добытчик-горщик Пестов найдет малахит. Где твой малахит, Пестов? На чем Гранильная фабрика фамилию твоего батьки напишет? Наобещал, нахвастался малахит достать, а теперь клянчишь у ребят камешки, что дома завалялись.

– Пестов малахита найдет сколько надо, а тот, кто ему мешает, тот дубина и ничего больше! – выкрикнул Паня.

Быстро, одним движением обернулся к нему Гена; под длинными ресницами блеснул огонек, но тотчас же Гена сдержался, пожал плечами и, покачиваясь, как подлинный футболист, направился к школьным воротам.

Почему неуступчивый Гена Фелистеев оставил поле брани? Паня оглянулся и увидел Николая Павловича и Романа.

– Пестов, иди сюда, – подозвал его Николай Павлович. – Продолжаешь воевать с Фелистеевым? Что там у вас?

– А чего он… – с трудом выговорил Паня. – Нил Нилыч у старателей подходящего камня для доски почета не достал… Я говорю ребятам, чтобы посмотрели дома, может где-нибудь малахитинки завалялись, а Фелистеев подучивает их малахита не давать…

– Ему-то что? – удивился Роман.

Смущенный Паня замялся, но Николай Павлович и Роман ждали ответа, и пришлось сказать все:

– Генка выдумал, что я для хвастовства взялся камень искать, потому что… мой батька будет первым на доске почета… Врет он!.. Я для нашего рудника и для Гранилки ищу… И хвастаюсь я теперь меньше, хоть кого спросите…

– Меньше не всегда означает мало, – заметил Роман.

– Старая история! – с досадой проговорил Николай Павлович.

Насупившись, Паня смотрел себе под ноги.

Памятный разговор

В середине прошлого учебного года директор школы Илья Тимофеевич представил пятому классу «Б» нового классного руководителя – преподавателя географии Николая Павловича Максимова.

Еще до приезда Максимова ребята узнали, что он участник войны, выпускник Московского педагогического института, и заранее стали гордиться своим будущим классным руководителем. Увидев его, пятый класс не разочаровался. Все понравилось ребятам в Николае Павловиче: он – статный, крепкий, по-офицерски подтянутый, на груди две длинные планки орденских ленточек. Даже бородка Николая Павловича пришлась всем по душе, так как от парты к парте пронесся слух, будто она прикрывает шрам от ранения.

Когда директор ушел, классный руководитель разрешил школьникам задавать вопросы.

– Почему я приехал работать на Урал? – повторил он вопрос, заданный обстоятельным Толей Самохиным, и рассказал: – В нашей танковой части было много уральцев. Я наслушался о вашем крае, гордился тем, что Урал так много делает для победы. Один уралец вытащил меня из горящего танка и сам при этом сильно обгорел. Сейчас это мой лучший друг… – Николай Павлович закончил, глядя в окно на Железногорск: – Красивая, богатая земля! Всюду кипит труд: в городах, в горах, на полях. На горе касатке, где вы живете, есть улица Доменщиков, улица Горняков. Вероятно, вы знаете и другие такие же названия?

Ребята стали поднимать руки и выкрикивать:

– Улица Бурильщиков!

– Инженерская!

– Переулок Токарей!..

– Толя Самохин, что делает твой отец? – спросил Николай Павлович.

– Горновой на Старом заводе, – ответил Толя. – Он на второй домне тридцать лет проработал. Два ордена получил.

– А брат Ростислав в цехе крупносортного проката слитки по-стахановски нагревает, – добавил Коля, потому что дружные братья всегда дополняли друг друга.

Паня вскочил и выложил одним духом:

– А мой батька, Григорий Васильевич Пестов, машинист экскаватора, три ордена получил, две медали и еще два значка отличника социалистического соревнования! О моем батьке каждый день в газете пишут и по радио передают!

– Приятно, что ты гордишься своим отцом, – сказал Николай Павлович.

– Так гордится, что с утра до ночи хвастается, – отпустил Вася Марков.

– И с ночи до утра, – продолжил Гена Фелистеев.

Тут уж Паня взвился:

– Будто ты, Фелистеев, своим дядькой не хвалишься, только редко тебе приходится. Далеко ему до Пестова, все знают… – Осадив Гену, он принялся за Васю Маркова: – А ты вообще помалкивай. Твой отец в рудоуправлении сидит да цифирки считает. Тоже работа!

Ребята зашумели, засмеялись, а краснощекий мальчик, сидевший рядом с Пестовым, потребовал:

– Дай им еще, Панька, пускай им больше будет!

– Тишина! – потребовал Николай Павлович, перелистал классный журнал и проговорил, холодно глядя на Паню: – Ничего не понимаю. Ты гордишься своим отцом, прекрасным работником, а сам работаешь плохо. Ни одной пятерки, мало четверок, есть двойка… – Он закрыл журнал. – Хвастливая у тебя гордость, ненужная. Тебе она не дает ничего, а твоих товарищей, должно быть, обижает. Ведь так?

Никогда еще в пятом классе «Б», носившем прозвище пятого-завзятого, не было так тихо, как в эту минуту. Ребята, посмеиваясь, смотрели на Паню: вот как сразу раскусил его новый классный руководитель, некуда деваться хвастунишке.

Николай Павлович обратился к классу:

– Товарищи, вы знаете Григория Васильевича Пестова? Вы уважаете его?

– Ясно, уважаем! – с готовностью откликнулся Егорша Краснов. – Он самый первый горняк на руднике.

Ребята заговорили:

– Дядя Гриша добрый.

– Он всегда, когда здоровается, так кепку снимает.

– Мы у него в карьере на экскурсии были. Он нам всю машину объяснил.

Николай Павлович подошел к Пане, тронул его за плечо:

– Слышишь, Пестов? – спросил он. – Твои товарищи уважают Григория Пестова, а ты неуважительно относишься к дяде Фелистеева и отцу Маркова. Почему? Ведь они такие же труженики, как твой отец, они тоже приносят пользу.

Больно задел этот разговор Паню, крепко запомнился. И разве с тех пор он не стал скромнее, разве он не стал лучше учиться? Кажется, что еще нужно?

– Старая и глупая история! – повторил Николай Павлович, глядя на Паню так же холодно, как при первом знакомстве в классе. – Когда кончится ваша ссора с Фелистеевым?

– Нашла коса на камень, – усмехнулся Роман. – Не могут поладить два пионера. Дикая вещь!

– Да… Но как же все-таки помочь Гранильной фабрике? Прошу вас, Роман Иванович, передать пионерам просьбу краеведческого кружка насчет малахита. Я уверен, ребята сделают все, что могут.

Паня помог экскурсантам перенести их добычу в комнату на четвертом этаже, отведенную под краеведческий кабинет, и ушел последним.

Школьный двор уже опустел и затих, лишь маляр, покачиваясь в люльке, распевал «Летят перелетные птицы». В другой раз Паня подтянул бы ему, показал бы свой голос, а теперь и не подумал… На улице, возле бакалейного магазина, он увидел Федю Полукрюкова и его сестренку, но не окликнул их.

Лишь очутившись на площади Труда, Паня расстался с неприятными мыслями…

Несколько лет назад в Железногорске не было ни этой площади, ни этих зданий рудоуправления и Дворца культуры, высоких, с колоннами из красного мрамора. Здесь крутым горбом поднималась Рудная горка, поросшая сосняком, – она исчезла бесследно, ее срезал под корень неутомимый ковш Пестова, и получилось раздолье для строителей. Когда горняцкие ребята начинали хвалиться своими отцами, Паня ставил их на место одной фразой:

«А мой батька целую гору на отвал отправил и вам ручкой помахал!»

У подъезда рудоуправления стоит большая красивая доска общерудничного социалистического соревнования. Ее открывает издавна знакомая Пане серебряная надпись о том, что лучшие работники должны помогать отстающим, а отстающие должны подтягиваться до уровня передовых. Кто же лучший на руднике? И сегодня, и вчера, и весь год, и всегда-всегда лучший на руднике – Григорий Васильевич Пестов.

А чей портрет первый на доске почета, установленной по другую сторону подъезда? Конечно, портрет Григория Васильевича Пестова. У Пани вздергивается упрямый подбородок: поди-ка, откажись совершенно от похвальбы, если имеешь такого батьку!

Что там болтает Генка о малахите?

Будет малахит!

Новый друг

С хозяйственной сумкой в руке Федя медленно шел вниз по улице Горняков, слушая болтовню сестренки.

– Ой, Федуня, я так рада, так рада, что ты будешь учиться в новой, красивой школе? – говорила Женя, заглядывая в лицо брата. – Только там такие… ну, такие мальчишки…

– Мальчики обыкновенные.

– Нет, не обыкновенные, очень плохие! – мотнула головой Женя. – А Вадька хуже всех – пристает и пристает! Знаешь, Федуня, ты его так побей, чтобы он не пристава… Хорошо?

– Нельзя. Степа не велит драться.

– А я, Федуня… если бы я была сильной-сильной, как ты, я все равно настукала бы Вадьке по шее.

Брат и сестра свернули на улицу Машинистов; маленькая воительница взяла у Феди сумку и скрылась во дворе старого бревенчатого дома.

Федя прошел дальше.

На зеленой площадке, примыкающей к широкому Новому бульвару, развертывалась напряженная борьба. Футболисты в красных майках нападали на Гену Фелистеева, защищавшего проход между двумя толстыми березами. Игра шла в четыре мяча, и Гене приходилось трудно. Разгоряченный, с блестящими глазами, он метался от мяча к мячу, отбивал их кулаками, грудью, головой, подпрыгивал, падал, вскакивал, да еще и подбадривал ребят:

– Жизни, жизни больше! Мишук, где удар, сонная муха?

Раздался крик:

– Гол!

Тотчас же один из нападающих сменил Гену, пропустившего мяч между березами.

– Привет, Полукрюков! – Гена, тяжело дыша, протянул Феде руку. – Видел, как тренируюсь? Пощады не прошу. Двадцать два мяча отбил. Надо все-таки уметь!..

Когда мальчики сели верхом на лавочку, лицом друг к другу, Гена сказал:

– Ребята говорят, что ты будешь в нашем классе учиться. Иди в первое звено. У нас ребята боевые: Егорша Краснов, оба Самохины. Васька Марков, звеньевой Витя Козлов… Есть, правда, два дурака – Панька Пестов и Вадька Колмогоров, да на них не стоит обращать внимания.

– Слышал я сегодня, как ты с Пестовым возле школы схватился. Здорово поссорились!

– Мы с ним уже целый год вот так… – Гена ткнул кончиком одного указательного пальца в кончик другого. – Такого задаваки и жадюги на обоих полушариях не найдешь… Понимаешь, я сам разведал халцедоны за Оленьим бродом, а Панька стал доказывать, что я его выследил, как вор. Я ему эту низость еще припомню!

– Чудаки, из-за камешков…

– Ну положим, не только из-за камешков. Я потом тебе все расскажу… Значит, решено, Полукрюков: будешь в нашем звене. Хочешь, сядем вместе?

– Я сам так хотел! – обрадованно улыбнулся Федя и искренне добавил: – Я думал, ты на меня рассердился за то, что я вчера тебя… припечатал к земле. Не сердишься? Скажи прямо, по дружбе.

– А за что сердиться? – пожал плечами Гена. – Боролись мы честно. Ты взял верх – значит, честь и хвала!.. До сих пор сильнее меня в классе никого не было. Теперь будешь ты, пока я не разовью свои мускулы, понимаешь? Я все время тренируюсь… Приходи ко мне, Полукрюков, мама рада будет. Она долго болела, ребята перестали ко мне ходить, а теперь мама поправилась. Книги мои посмотришь и коллекцию минералов. Есть великие чудеса, честное слово!

– Генка, хватит тебе отдыхать, давай сюда! – потребовали футболисты.

Через минуту Гена уже штурмовал ворота, и Федя долго смотрел на своего товарища. Нравился ему Железногорск, и новая школа нравилась, а больше всего нравилось то, что у него уже появился друг, да к тому же такой сильный и ловкий.

Находка

На другой день Паня и Вадик встретились в условленном месте – на пустыре возле Касатки.

К месту встречи Паня явился с лопатой на плече, серьезный и решительный, готовый немедленно приступить к выполнению задуманного дела. А Вадик прибежал красный и запыхавшийся.

– Принес? – спросил Паня. – Что у тебя опять за пазухой?

– Ух, Панька, иду мимо дворницкой и ничего даже не думаю, а в углу лежат две веревки и шнур для сушки белья. Я сразу позаимствовал все за пазуху, а дворник Егорыч увидел. Пришлось сделать кросс по пересеченной местности, еле удрал… Зато ты сможешь в шахтенку спуститься.

– И не думаю под землю лезть! Знаешь, что за это полагается, если кто-нибудь узнает?.. А почему ты мало газет взял?

– Разве это газеты? – Вадик достал из бумажного свертка аккумуляторный фонарик. – Если зажигать газеты и бросать в шахтенку, получится только дым, и мы ничего не увидим. А папин фонарик – это самая настоящая техника. Скажи спасибо!

– Он тебе позволил фонарик взять?

– Конечно, не позволил. Все равно папы не было, потому что он в карьере, так что я пока взял без спросу… Ну, идем!.. Пань, если твоя совершенно секретная теория правильная, так Генка с ума сойдет, да?

– Определенно…

Они направились через бывший поселок. Здесь больше двухсот лет жили рудокопы Горы Железной, но карьер дотянулся до поселка, и горняки перебрались на Касатку. Паня и Вадик своими глазами видели, как люди сняли с домов крыши, вынули оконные рамы и двери, раскатали стены по бревнышку, погрузили всё на машины, и поселок уехал. Остались только фундаменты домов, сложенные из камня-дикаря; в рамках из рослого бурьяна чернели ямы подполов да кое-где сохранились покривившиеся ворота и заборы. Горняцкие ребята облюбовали это место для игры в разведчиков и для всяких военных предприятий. Множество подвигов совершали они здесь, ведя уличные бои.

За пряслом из трухлявых жердей начинались брошенные огороды. Земля, которая двести лет давала горняцким семьям овощи, теперь от безделья занималась пустяками – гнала вверх сорняки к тоненькие березки. Над зеленью с гуденьем сновали шмели, проплывали на стеклянных крылышках пучеглазые стрекозы, плясали беспечные мотыльки. Эту мелкую суетливую живность не пугал шум работающих экскаваторов, доносившийся из карьера.

Мальчики остановились на краю ухаба, неподалеку от высоких тополей.

– Здесь позавчера Леша Коровин на старую шахтенку наехал и доски рассыпал, – вспомнил Вадик.

– Ага!.. Вой там… – указал Паня на бугристый пустырь за тополями, – там везде под землей колчедан и малахитовая зелень. Слышал, что мне вчера Егорша сказал?.. Значит, здесь… – Паня ткнул пальцем вниз, – здесь, наверно, малахит есть, потому что медная и железная руда – соседя, а где медная руда, там и малахит. Правильная теория, Вадька?

– Я же тебе сто раз сказал, что теория самая правильная. Ты хорошо придумал, как настоящий геолог. Жаль, что ты не позволил мне с Генкой на малахит заспорить, я бы его здорово подловил… А дальше что, Пань?

– Надо открыть шахтенку и посмотреть. Начали…

– Давай, давай! – засуетился Вадик.

Подражая заправским землекопам, Паня поплевал на ладони и взялся за лопату. Дело пошло… Едва не сломав лопату, он кусок за куском сбросил толстый пласт земли, открыв короткие, плотно уложенные бревна, источенные короедом и затянутые белой плесенью.

– Под этим помостом шахтенка… – пробормотал Паня.

– Грибами пахнет… – Вадик втянул носом воздух. – Помнишь, бабушка Уля Дружина здесь горох садила и всем ребятам позволяла пробовать. Вкусный был горох…

– Тебе только бы на горох облизываться!

Не обращая внимания на потрескиванье черенка лопаты, Паня поддел бревно и с трудом отвалил его в сторону. Из широкой черной щели, образовавшейся в бревенчатом накате, пахнуло сырым холодом.

Мальчики стали на колени и заглянули в шахтенку.

– Совсем темно, – шепнул Вадик. – Теперь нужна техника, правда?

– Дай фонарик и веревку…

В одну минуту Паня привязал конец бельевого шнура к кожаной петле фонарика и щелкнул выключателем. Лампочка за толстым выпуклым стеклом загорелась.

– Ты командуй, а я буду спускать фонарик, потому что технику достал я, – поставил условие Вадик.

Фонарик, покачиваясь, окунулся в густую темноту.

– Спускай медленнее! – приказал Паня.

– Угу… Ничего не видно… Пустая порода…

– Думаешь, малахит сразу тебе под землей лежит!

Все ниже спускается фонарик, все нетерпеливее вглядывается Паня в закругленные борта шахтенки, выплывающие из темноты. А что он видит? Глину, я только глину, – крепкую, красновато-бурую, иссеченную ударами горняцкого кайла. Из глины выступили гладкие темные наросты. Это куски железной руды. Чем дальше, тем их больше, а малахита все не видно.

– Скоро шнур кончится, – сказал Вадик. – А где твой малахит, интересно знать, если ты геолог?

– Стой, Вадька, стой! – вскрикнул Паня.

– Что?.. – вздрогнул Вадик.

В свете фонарика мелькнула зелень… Да, яркая зелень!.. Впрочем, может быть, это померещилось.

– Подними! – приказал Паня так резко, что Вадик дернул шнур – фонарик завертелся, и снова луч света на миг выхватил из темноты что-то зеленое.

Паня чуть не задохнулся от волнения:

– Вадька, там малахит! Честное слово, малахит! Опусти фонарик… Почему он вертится? Дай веревку, если сам ничего не умеешь.

– Возьми… Где твоя рука?

– Вот…

– Ай!.. Ты почему не взял?

– А ты зачем отпустил, когда я еще не взял?

Кончено, фонарик, только что качавшийся между бортами шахтенки, скрылся из глаз. Он не разбился, так как упал с небольшой высоты, и теперь, лежа под выпуклостью борта, освещал влажную глину.

– Безручь, сорвал поиск! Тю-тю твоя знаменитая техника!.. Так тебе и нужно! – Подняв голову, Паня увидел слезы, ползущие по круглым щекам Вадика, и поморщился: – Сам виноват, да еще и плачет. Поплачь – дам калач, рёва…

– Да-а, рёва… – всхлипнул Вадик. – Тебе малахит нужен, а папин фонарик тю-тю… Папа сразу догадается, что я фонарик взял, и выдерет меня.

– Когда он тебя драл, чудак?

– Никогда… А теперь очень просто, потому что… Он уже давно обещает «уточнить каши отношения с помощью ремня» за то, что трогаю его вещи. – И Вадик жалобно улыбнулся.

Это решило дело. Паня пожалел товарища и почувствовал свою ответственность: ведь он воспользовался фонариком и, следовательно, отвечал за эту вещь. Кроме того, Вадик так беспомощно вытирал слезы, что противно было смотреть. И, наконец, надо же было выяснить, что именно зеленеет в борту шахтенки.

– Чего ты раскис? Будем меры принимать, – отрывисто проговорил Паня.

– Какие там меры!.. – вздохнул Вадик.

– Такие, что я спущусь под землю, достану фонарик… и малахит.

Слезы на глазах Вадика мгновенно высохли.

Одну из веревок, позаимствованных у дворника многоквартирного дома, Паня сложил вдвое и навязал узлы на равном расстоянии один от другого. Над каждым узлом образовалось как бы веревочное стремя. Вдевая ноги в эти стремена или цепляясь за узлы, можно было спуститься под землю и вновь выбраться из шахтенки.

– Порядок, граждане! – пробормотал Паня.

Первой петлей этой самодельной лестницы он обхватил черенок лопаты, убрал еще два бревна, положил лопату поперек щели, а веревочную лестницу опустил под землю.

– Опять-таки порядок! – похвалил он себя, заглянул в шахтенку и почувствовал, что его решимость поколебалась. Все же в шахтенке было метров шесть-семь глубины.

– Страшно, Пань, правда? – соболезнующе спросил Вадик.

– Чего там страшно! Тоже горняк нашелся, страшно ему…

Опершись локтями о бревна, Паня нащупал ногами первый узел, зажал его ступнями и равнодушно сказал Вадику:

– Я пошел в гости к Хозяйке Медной горы, а ты лови букашек-таракашек для зоокабинета. Пока, плакса!

Свесив голову, Вадик с восхищением смотрел на своего мужественного друга. По равномерным подрагиваниям веревки можно было судить, что спуск в шахтенку совершается вполне благополучно.

– Пань, когда ты спустишься, я тоже полезу, – завистливо сказал Вадик.

– Ну?.. Хотел бы я посмотреть, как ты…

Он не успел закончить.

У Вадика над ухом раздался сухой треск, что-то мелькнуло в глазах, а снизу, из шахтенки, послышался звук падения. Не понимая, что случилось, Вадик поднял голову. Где лопата? Она исчезла вместе с веревочной лестницей. Испуганный Вадик посмотрел вниз и увидел, что Паня плашмя лежит на дне шахтенки, освещенный фонариком.

– Пань! Па-ань!.. – завопил Вадик. – Почему ты молчишь?.. Ты живой?

– Назло тебе умер, – сумрачно ответил Паня. – Я из-за твоего фонарика убился.

– Так ты же не совсем убился! – обрадовался Вадик. – Знаешь, почему ты упал? Лопата сломалась… Она уже давно трещала, а теперь совсем лопнула.

Немного оглушенный падением, Паня еще полежал на сырой, клейкой и холодной глине, потом шевельнулся и застонал. Острая боль пробежала от правой ступни по всему телу. Плохо!.. Стиснув зубы, заставляя себя презирать боль, Паня приподнялся, сел, с трудом стал на левую ногу и потянулся к тому, что отсвечивало зеленью. Кряхтя от боли, он добрался до этой приманки, схватил ее и сел, с удивлением рассматривая странную вещь, очутившуюся у него в руках.

Несомненно, это был подсвечник, но подсвечник, покрытый густой зеленью и необычной формы. Патрон для свечи был не круглый, а четырехугольный. Неуклюжая ножка подсвечника внизу расширялась небольшим массивным блюдцем. С края блюдца выдавался длинный шип. На этом шипе подсвечник и держался в борту шахтенки.

– Что ты нашел? Малахит, да? – спросил крайне заинтересованный Вадик.

– Подсвечник, – в сердцах ответил незадачливый геолог. – Наверно, «старые люди» свечи в забое жгли.

– Свечи? Вот так техника!.. Пань, а теперь посмотри, может быть у фонарика стекло разбилось. Тогда мне все равно попадет.

– Цел твой фонарик, успокойся.

– Хорошо! А как ты теперь вылезешь? Давай, я тебя на веревке вытащу.

– Ты и котенка не вытащишь, силач!.. И нога у меня так болит, что, наверно, я ее совсем сломал… Знаешь что? Беги к Самохиным, они недалеко живут. Мы военный совет проведем… Ну, чего ты торчишь? Я замерз уже. Здесь холодно, как в погребе, даже еще холоднее.

– Холодно? Не ври!.. А мне, ух, как жарко! Сейчас, подожди!

Через несколько секунд Вадик крикнул:

– Хватай, лови!

На Паню упало что-то мягкое и теплое.

Это была рубашка Вадика. Но рубашкой Вадик не ограничился.

– Получай! – крикнул он. – Это мои трусы, Пань!

– Ну и безголовый! – рассердился Паня. – А теперь как ты пойдешь к Самохиным через поселок, если ты голый?

– Да, правда! – расхохотался Вадик. – Так я же не подумал… Теперь я в одной только пилотке и в тапочках, как на необитаемом острове. Ничего, Пань, я спущу веревку, привяжи к ней трусы, а рубашку оставь себе. Правда, хорошо, что я так много веревок взял?

– Лучше бы ты их совсем не брал, я под землю не полез бы, – пожаловался Паня.

Трусы и рубашка на веревке отправились к их владельцу.

С тоской посмотрел Паня вверх, где густо и тепло синело небо и виднелась круглая голова Вадика. Все получилось плохо, скверно… И особенно обидно то, что рухнула великолепная теория, обещавшая целые горы малахита. Вместо малахита, не угодно ли, невзрачный, бесполезный подсвечник… И напрасно Паня шарит лучом фонарика по бортам шахтенки. Нет, здесь добывали руду, только железную руду, и ничего больше… Да какую же добычу могли взять в шахтенке древние рудокопы Горы Железной? Даже не верилось, что ради такой малости они забирались в эту нору… Как холодно, сыро! Эх, попрыгать бы, согреться!.. Нельзя. При малейшем движении ногу резала, ломала горячая боль.

– Не скучай! – крикнул Вадик. – Сейчас оденусь и побегу к Самохиным.

– Быстрее только!