Текст книги "Первое имя"

Автор книги: Иосиф Ликстанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

Братья

Не было среди них Пани Пестова. Не было и Феди Полукрюкова. После стычки с Паней он забрался на огород, растянувшись на траве, дочитал книгу, отнес ее в библиотеку, взял новую, но неприятное воспоминание о стычке с Паней Пестовым не оставляло его.

– Явился, боец? Поди-ка сюда!

Положив на этажерку книгу, принесенную из библиотеки, Федя неохотно прошел из столовой в боковушку. Степан сидел за столом. Он недавно вернулся из карьера, помылся и теперь отдыхал за стаканом чая.

– Библиотека новые книги по горному делу получила. Ты пойди посмотри, – сказал Федя, остановившись в дверях.

– Спасибо, схожу… Да ты сядь, боец.

– Чего это я все боец да боец? – нахмурился Федя, опустившись на табуретку возле окна.

– Будто не знаешь? – Степан сбоку взглянул на брата. – Мама говорит, что ты сегодня с Паней и Вадиком генеральное сражение устроил, показал свою прыть. Было дело?

– Какое там сражение! – пренебрежительно усмехнулся Федя. – Очень мне нужно с ними пачкаться! Пестова тряхнул, а Вадьку пинком с нашей улицы выпроводил. Только и всего.

– Мать говорит, что ты белый, как стенка, стал. Если бы она не подоспела, плохо могло бы получиться… Характер!

– А это характер – маленьких обижать? – сердито возразил Федя. – Пестов так Женю толкнул, что она упала. Я сам видел… А Вадька девочкам играть мешал.

– Что же это они вздумали? Ты разузнал, разобрался?.. Конечно, девочек обижать – самое низкое дело, настоящий парень такого себе никогда не позволит, а все-таки… Где Женя, позови ее.

– Степуша, я тут. Только руки вытру… – откликнулась Женя из столовой, вошла в боковушку, показала братьям обе руки, точно одетые в синие прозрачные перчатки, и пояснила: – Чернильницы вымыла.

Степан посадил Женю к себе на колено и пощекотал ей затылок.

– Рассказывай, егоза-стрекоза, как ты с Паней и Вадиком повздорила?

– Ой, Степуша, совсем-совсем даже не вздорила! – заспешила Женя. – А Вадик бежал мимо, мой мячик ка-ак ударит ногой, потом все веревки на площадке вот так спутал, спутал и за бантики девочек дергал. А Паня меня толкнул, чтобы я упала.

– Видишь какие! – огорчился Степан. – Значит, ни с того ни с сего стали безобразничать?

– Ага! – мотнула головой Женя. – Они глупые барашки.

– Может быть, ты им обидное сказала? – допытывался Степан. – Признайся, Женька, ведь у тебя характерец тоже ой-ой, не сахарный.

– Ничего даже не сказала! – Женя покосилась на Федю и, уткнувшись носом в плечо Степана, шепнула: – Я ничего не сказала, я… только мэкнула Вадьке, как барашек, потому что…

– Эх, ты! – обескураженно воскликнул Федя. – Я же тебе еще в карьере говорил, чтобы ты Вадика не дразнила. А ты опять!

– Я в первый раз после карьера…

– Значит, вы не в первый раз ссоритесь, – сделал вывод Степан. – Ты, Женя, поди еще пополощись, руки отмой как следует.

Когда сестра, виновато оглядываясь на братьев, бочком вышла из комнаты, Степан спросил у Феди, понуро сидевшего на табуретке:

– Что теперь скажешь? Разобраться надо было или нет? Может, не стоило сразу силу свою показывать, а пристыдить всех – и девочек и мальчиков, чтобы не трогали друг друга, не задирали? – Он протянул руку, взял Федю за подбородок, заставил посмотреть себе в глаза и спросил: – Кто обещал не драться?

– Ну, я… – Взгляд Феди стал виноватым, краска выступила на щеках, но тут же острые искры вспыхнули в глазах, он проговорил тяжело, упрямо: – Только я Паньке спускать больше не стану. Я когда-нибудь его на левую сторону выверну.

– Это за что?

– За всё!.. Думаешь, я не хотел с ним дружить? А он… все время своим батькой хвастается, и Вадьку тоже подзуживает… Просмеивают тебя за то, что ты хочешь, как Пестов, работать, будто ты никогда так не сможешь… Я все равно ему хрустальное яблоко послал, а он отказался. Панька гордый и других унижает.

И Федя замолчал, уставившись в землю.

– Та-ак, значит, идет разговор о моей выработке? – Степан неловко улыбнулся и пошире раскрыл воротник рубахи. – Правду сказать, Федунька, пока хвалиться не могу. Попал я на рудник, где хороших работников полно. Каждый мой промах как на блюдечке красуется, не поспоришь…

Сконфуженный вид Степана перевернул сердце Феди.

Он вскочил, стал рядом со Степаном, крепко прижался к нему плечом.

– А ты сработай как Пестов, даже лучше сработай! – проговорил он, все сильнее нажимая плечом. – Никому не уступай, Степа, слышишь, как на фронте… Ты скорее учись, чтобы Пестова побить, тогда Паньку с Вадькой все засмеют!

– Пестова побить? – переспросил Степан. – Как так Пестова побить?

– Лучше сработаешь – значит, побьешь, – объяснил Федя.

– Да что мы с Григорием Васильевичем деремся, что ли?.. Григорий Васильевич меня учит, своего времени не жалеет. Сегодня опять на моей машине был. А по-твоему, мы вроде как на кулачки срезались, кто кого?

– А если ты лучше его сработаешь, все равно выйдет так, что ты его побьешь, – настаивал Федя уже менее уверенно.

– Как врага на паче сражения? – осведомился Степан.

– Ну… – ухмыльнулся Федя, внезапно выбитый из колеи.

– Видишь, самому смешно стало. Спутал социалистическое соревнование с потасовкой и городишь непонятно что. А ведь ты шестиклассник, кажись.

– А чего Панька хвастается, чего задается!

– Бывает такое у ребят, любят они побахвалиться, – согласился Степан. – Паня хвастун, ну, а ты, между прочим, хочешь Паню в прах повергнуть, перехвастать. Значит, у хвастуна добра набрался.

Ничего не сказав, Федя вышел из боковушки и сел читать. Выглянув в становую, Степан увидел, что брат, подперев голову руками и наморщив лоб, смотрит поверх книги, в пространство.

– Чапай думает? – спросил Степан.

Федя только плечами повел…

Переодевшись, Степан отправился в библиотеку Дворца культуры. С этим можно было бы и повременить, но захотелось пройтись. И медленно, задумчиво шел он вверх по улице Горняков к вершине Касатки. Гора Железная уже знала своего нового работника, знакомые горняки раскланивались с ним, желая доброго вечера, а ребятишки приставали:

– Дяденька, кинь-брось!

Он брал одного, другого, подбрасывал повыше, ловил на свои пятерни визжавшего счастливца, ставил на землю и шел дальше со своей упорной и невеселой думой. Эх, Федька. Федька, ты только о своей ребячьей обиде хлопотал, передавая брату слова Пани и Вадика о плохом машинисте Полукрюкове, а не пришло тебе в голову, как сильно затронут машиниста Полукрюкова эти слова… Почему? Ведь знает Степан, что уменья у него мало, что он перебрался в Железногорск не для покоя, а для упорного ученья. Знал он это и был готов к суровой школе на прославленном руднике, а теперь сознание своего неуменья стало горьким, нестерпимым. Легко было похвастаться перед Натальей Григорьевной: «Своего я добьюсь!» А как получится на деле?.. Что же на деле! Разве плохо получается? Сегодня Григорий Васильевич похвалил его, порадовался первым успехам своего ученика, и до разговора с Федей Степан был счастлив. А теперь эта радость кажется ему глупой, детской: не вспоминать бы! Как мало еще сделано, как трудно дается власть над горой и машиной…

С домом Пестовых он поравнялся, когда уже повечерело, но огни еще не зажглись. Много решающего для Степана сошлось в этом доме – и надежда завоевать стахановское уменье и мечта услышать желанное слово: «Пообещали вы своего добиться и добились, верный вы человек!» Дорогой дом, так бы и прижал его к груди…

Степан вышел на пустырь, остановился, задумался, будто подслушивал свои мысли, потом, тряхнув головой, проговорил быстро:

– Скажу прямо: «Не хвалите меня, Григорий Васильевич, пока не стану мастером. Стану мастером, – обещаю вам, – а мастерком быть не хочу, не желаю!»

В доме Пестовых осветилось окно «ребячьей» комнаты.

– Вот-вот! – добавил Степан повеселевшим голосом. – Иначе мне нельзя, Наталья Григорьевна, ну никак нельзя!

И зашагал к Дворцу культуры.

Часть третья. Счастливо в гору!

Карнавал

На этот раз летучка краеведческого кружка была короткой. Николай Павлович напомнил кружковцам их обязанности в день открытия кабинета, а Паня по списку устроил перекличку экскурсоводов.

– Кажется, ничего не забыли? – Николай Павлович заглянул в блокнот и медленно прошелся по кабинету. – В общем неплохо получилось, товарищи?

– Просто хорошо, Николай Павлович!

– Где еще такая коллекция есть, только в городском музее! – заговорили ребята.

– А помните, с чего началось? Помнишь, староста?

Паня улыбнулся. Мог ли он забыть день и час, когда родилась мысль о краеведческом кружке, о школьной минералогической коллекции!

Это случилось в марте, на уроке Николая Павловича.

В тот зимний день лишь один луч солнца пробрался сквозь низкие снеговые тучи, заглянул в школьные окна и разбрызгался веселыми искрами, преломившись в прозрачном камешке, лежавшем на Паниной ладони.

– Чем ты занимаешься, Пестов? Что это у тебя? – спросил Николай Павлович.

– Хрусталик-волосатик, его еще Венерины волосы называют. Видите, в нем будто волоски тоненькие. Это иголочки рутила… Редко волосатики попадаются. Мне за него Кузя Сердюков хорошую халцедонку сулит.

– Меняешься камнями?

– Нет, я больше сам искать люблю, а другие все время меняются, каменный базар разводят.

Ребята охотно рассказали Николаю Павловичу об этом «базаре».

Менка камнями – любимое занятие ребят Горы Железной. Каждому лестно завладеть камешком, который сегодня стал модным, а завтра будет небрежно брошен под крыльцо и забыт. Приличные коллекции собрали лишь Пестов и Фелистеев. Для большинства же школьников главный соблазн в менке – это азартные споры и завидные выигрыши. Впрочем, корысть от выигрышей невелика. Иной камнелюб всеми правдами и неправдами копит, копит минералогические образцы, а потом возьмет да и променяет их чохом на сломанный фотоаппарат, на совершенно ненужные ему старые велосипедные камеры – словом, на такую заваль, что даже смешно.

– И, можно предположить, участники менки стараются получить лучшее за худшее? – спросил Николай Павлович.

Класс зашумел:

– А то как же!

– Обставить!..

– Обдурить!..

– За пятак рубль с полтиной купить!..

– Откуда вы набрались таких словечек? – поморщился Николай Павлович. – Не нравится мне ваш каменный базар, не вижу в нем ничего хорошего. Когда двое меняются равноценными вещами – это еще так-сяк. Но меняться для того, чтобы выторговать лучшее, провести товарища, – ведь это тренировка в позорном искусстве обманывать людей. А для чего вам такая тренировка, товарищи пионеры, советские школьники?

Это удивило ребят. Менка была одним из давних обычаев, ее считали делом вполне законным, а оказывается, можно смотреть на вещи и по-иному… Ребята зашептались, заспорили.

– Доспорите потом, стоит даже провести сбор отряда на эту тему. – Николай Павлович вернул хрусталик Пане и сказал: – Вот что непонятно: Горнозаводский район называют минералогическим раем, а в школе нет минералогической коллекции. Что вам мешает организовать кружок краеведов, устраивать экскурсии, походы, собрать хорошую коллекцию?

Как только он вышел из класса, Паня вскочил на парту.

– Ребята, даю волосатик в школьную коллекцию! – крикнул он.

– Пять цитринов за мной! – не остался позади Гена Фелистеев.

– Записываю в краеведческий кружок! – отозвался из другого конца класса Егорша.

Это случилось недавно, полгода назад, а как много сделано! О менке теперь почти не слышно, наперекор ей собрана коллекция, которую не стыдно показать Горе Железной, а краеведческим кабинетом не налюбуешься.

– Идем, староста, встречать карнавал.

– Нет, Николай Павлович, я дежурю.

Все ушли.

Паня вооружился тряпкой, в сотый раз протер стекла витрин, горок, шкафа, тут и там поправил этикетки и улыбнулся дедушке краеведческого кабинета – хрусталику-волосатику, такому скромному, почти незаметному среди других экспонатов в отделе благородных кварцев.

Послышались звуки горнов.

Паня выбежал в пустой коридор затихшей школы и, рискуя получить замечание, устроился на подоконнике открытого окна.

Показалось, что внизу во всю ширину двора развернулся пестрый ковер. Это построились пионерские отряды. Галстуки на белых рубахах были как лепестки красного мака. Позади пионеров толпились празднично одетые родители, а на школьном крыльце стояли почетные гости.

И горны трубили, и барабаны пересыпали дробь, возвещая начало карнавала…

По улице Горняков к школе катилась многоцветная волна – то железногорские ребята шли посмотреть новую школу-десятилетку. Сыновья доменщиков, сталеваров и прокатчиков надели войлочные шляпы, решетчатые забрала и синие очки. Так рабочие защищаются от брызг, жара и ослепительного блеска расплавленного и раскаленного металла. Дети машиностроителей катили громадную шестерню, на которой был написан пионерский привет ребятам школы № 7, а на плечах несли длинные серебряные и золотые гаечные ключи. Все это было отлично сделано, но особенно понравилась Пане, как и другим зрителям, колонна школьников из поселка вагоностроителей. Ребята, одетые в синие комбинезоны, окружили модель цельнометаллического вагона. В нем сидели маленькие, почти как настоящие рабочие; в их руках трещали ненастоящие клепальные молотки, рассыпая искры зеленого бенгальского огня.

Колонны шли, скрепленные гирляндами из хвои и шелковистыми, раскрашенными лентами-стружками с деревообделочного комбината. Над колоннами плыли портреты писателей в рамках из живых цветов и разные плакаты. На одном из плакатов было написано золотыми иероглифами: «Да здравствует свободный демократический Китай!» – и эти иероглифы были понятны всем, так как здесь же имелся их перевод. Впереди колонн плясали маленькие грузинки, таджички, украинки и кубанские казаки. Вообще было много ряженых. Все сочувствовали негритенку Снежку, которому выпало столько обид в американской школе. Потом ребята закричали капиталисту в полосатом цилиндре и с козлиной бородкой: «Вон, пошел вон!» Он испугался, бросил мешок с долларами и удрал, высоко и нелепо подпрыгивая. В мешке оказались опилки; их высыпали в мусорную урну.

Во дворе стало так тесно, что многим ребятам пришлось даже забраться на кирпичное основание дворовой решетки.

– Поздравляем вас с открытием новой школы! – в один голос сказали ребята-металлурги и преподнесли директору Илье Тимофеевичу модель мартеновской печи, в окошках которой горел красный огонь.

Секретарь рудничного парткома Юрий Самсонович Борисов, стоявший на крыльце рядом с директором, сделал рукой знак, что он хочет говорить.

Ребята тысячеголосым хором откликнулись:

– Раз, два, три – ти-ши-на!

И стало очень тихо.

– Ребята, нравится вам школа? – спросил Борисов.

Поднялся шум:

– Нравится, нравится!..

– Хорошая школа, красивая!..

– Самая лучшая в городе!..

Все смотрели на школу, и со своего наблюдательного пункта Паня увидел внизу множество глаз, блестевших на оживленных лицах.

Борисов дождался тишины и сказал:

– В капиталистических странах буржуазия лишает рабочую детвору знаний, зато тратит большие деньги на подготовку новой войны. А мы живем в мирной Советской стране. Прекрасные школы дарит вам Родина, потому что для своих ребят советскому народу ничего не жалко. Желаем вам в новом учебном году отличных успехов!.. А теперь осмотрим школу и повеселимся.

Во дворе всё всколыхнулось – взрослые и ребята стали подниматься на крыльцо.

Не скоро дошли гости до краеведческого кабинета, и Паня в ожидании их изрядно поволновался. Но когда в коридоре показались Борисов, директор школы и еще много народу, он взял себя в руки и сделал все по порядку – встретил гостей, отсалютовал и представился:

– Староста краеведческого кружка Пестов. Краеведческий кабинет к открытию готов!

– Привет, привет, смена! – дружески поздоровался с ним Борисов. – Показывай ваши чудеса!

Он взял Паню под руку, пошел с ним к сверкающей хрустальной друзе и вслух прочитал сталинские слова на большом плакате:

«Урал представляет такую комбинацию богатств, какой нельзя найти ни в одной стране. Руда, уголь, нефть, хлеб – чего только нет на Урале!»

– Вполне понятно, что кабинет должен показать школьникам, будущим хозяевам края, наши богатства, – сказал Борисов.

Гостям понравился кабинет. Они увидели, что многие экспонаты подарены железногорцами, и кто-то назвал кабинет общественным делом. Слушая их похвалы, кружковцы краснели от удовольствия.

– Кабинет, повидимому, одобрен единодушно, – сказал Борисов. – А где же его владельцы?

Владельцы, то-есть ребята, хлынули в дверь и прежде всего стали искать в витринах и горках свои дары.

Слышался шопот:

– Этот камешек еще мой дедушка-старатель нашел и маме подарил, когда она маленькой была. А мама – мне. А я – школе.

– Видишь, что я принес: большущий кристалл палевого шпата. Такого нигде нет…

Речь по поводу открытия кабинета произнес Николай Павлович.

– Недавно геолог Краснов рассказал мне такую сказку-шутку, – начал Николай Павлович. – Природа, создавая земной шар, заготовила разные минералогические богатства для семи больших материков. Но, как вы знаете, получилось всего пять материков, и природа высыпала громадный остаток богатств на границе Европы и Азии. Так появился наш Урал…

Человечество из века в век мечтает о счастливой жизни. Фантазия человека создала много стран, где золото дешевле мусора. Но если бы эти страны существовали в действительности, они по сравнению с Уралом выглядели бы нищенками. А ведь Урал – это только малая часть нашей страны, великой страны счастья.

С каждым днем богаче становятся наша Родина, потому что растет ее основное богатство – человек. Все дружнее и искуснее работают умельцы-стахановцы, все шире развертывается мирное строительство коммунизма.

Сегодня мы узнали, что на Волге, в Сталинграде, будет построена еще одна гигантская электростанция. Все больше и больше металла, машин, леса и камня ждет Родина от ваших родителей-тружеников. Помогите им в решении этих задач своими отличными успехами в учебе, не допускайте в дом огорчений по поводу плохих отметок, пусть ваши отцы и матери трудятся с полной уверенностью, что в свое время вы поднимете для общего счастья новые богатства советской земли…

Когда ребята перестали аплодировать, несколько слов сказал Юрий Самсонович Борисов:

– На столе я вижу минералогические коллекции – подарки для украинских и белорусских школ. Очень хорошо! А почему бы вам не собрать еще коллекцию для Дворца культуры Горы Железной? Большую пользу принесет такая коллекция: окинет горняк одним взглядом все богатства нашего района – еще сильнее полюбит его, еще лучше будет работать…

– Сделать коллекцию, сделать! – закричали ребята.

С удивлением увидел Паня, что Гена Фелистеев, который до этого внимательно рассматривал сверкающий хрустальный куст из Малой Мурзинки, теперь кричал и аплодировал громче всех.

«Ему-то не велика забота!» – подумал Паня.

Большие дары

Ребята начали осмотр кабинета, а краеведы-активисты давали им объяснения.

– Видите, это вермикулит, – сказал Паня зрителям, столпившимся возле шкафа самоцветов и занимательной минералогии. – Он немного похож на слюду, только слюда не боится огня, а он боится. Положишь его в огонь, так он в тридцать раз разбухнет, да таким и останется. Мы из обожженного вермикулита каменный паром сделали, он здесь в мисочке плавает.

– Как много-много самоцветов! – послышался голос Жени Полукрюковой. – Федя, подними меня, я хочу посмотреть, что там на верхней полке.

Этих посетителей Паня не ждал. Он притворился, что не видит их, и стал перечистить ценные свойства вермикулита.

– Федуня, знаешь что? Я хочу, чтобы я тоже сделала дар, – сказала Женя. – Можно, Федуня? Я уже совсем наигралась шариком…

– Пестов, ты принимаешь дары? Женя дает кабинету свое хрустальное яблочко. – И Федя Полукрюков, в новом черном костюме, большой и добродушный, протянул Пане синий матовый шарик.

По заведенному обычаю, Паня отсалютовал и поблагодарил:

– От имени краеведческого кружка спасибо тебе, Женя Полукрюкова, за аметистовое яблоко!

– Пожалуйста! – просияла Женя. – Я очень люблю всегда делать дары…

Ребята засмеялись, стали ее хвалить:

– Молодец ты, щедрая!

Послышался голос Гены Фелистеева, сказавшего как бы про себя, но во всеуслышание:

– Конечно, молодец! Не то что некоторые другие. – Положив на стол мешочек, Гена обратился к Пане: – Пестов, прими и от меня.

Что он принес? Любопытные облепили стол, а Гена достал из мешочка подарки, удовлетворенно слушая голоса ребят:

– Железные кошельки, железные кошельки! Ай да Генка!

Да, это были железные кошельки, гордость Фелистеевской коллекции: темные, блестящие, словно отполированные, куски железной руды, круглые, как ядра, и пустотелые. Горняки называют такие куски руды конкрециями, и встречаются они редко.

– Спасибо тебе, Фелистеев, за… – начал Паня.

– Не стоит! – насмешливо прервал его Гена. – Я не за твое спасибо принес, а для школы. Мне не жалко… Я и хрустальное яблоко подарил бы, да у меня такой штуки нет.

Удар был меткий и сильный. Ребята, конечно, сразу поняли Генин намек и, перешептываясь, смотрели на Паню: как-то он выйдет из тупика, в который загнал его Фелистеев? Похоже, что выхода нет, и стоит он неподвижный, краснеет и бледнеет, растерянно глядя на торжествующего Фелистеева.

Нет, слишком рано празднует Гена победу!

– Ошибаешься, Фелистеев, у меня тоже нет хрустального яблока, – сказал Паня тихо. – Не было и нет.

– Не ври людям в глаза, Пестов, не крутись! – быстро ответил Гена.

– Не имею привычки врать! – Паня повернулся к Феде. – Я же тебе передал через Егоршу, что мне твоего подарка не нужно. Ты не пришел выбрать из моей коллекции три любых камня за яблоко – значит, все дело врозь. Так или не так? Признайся, если ты честный.

Расстроенный этой историей. Федя ступил шаг вперед.

– Ты правду говоришь, – признал он.

– Слышали? – спросил Паня у ребят. – Ну и ладно!

Из нижнего ящика шкафа он достал хрустальный шар и протянул его Феде:

– Получай… И зря вы с Фелистеевым такое затеяли. Не вышло у вас, не сварилось.

Это обвинение поразило Федю.

– Ты думаешь… ты думаешь, что мы с Геной… – начал он, отводя Панину руку.

– Конечно, сговорились! Сговорились Паньку-самозванца перед всей школой осрамить.

– Плохо ты обо мне думаешь, Пестов! – воскликнул обиженный Федя. – Не хотел я ничего плохого для тебя… Яблоко я не возьму… Пойдем, Женя! – И, уводя сестру, он пошел к двери.

Паня достал пузырек с тушью и, приказывая своей руке не дрожать, вывел на квадратном кусочке картона:

«Дар Феди Полукрюкова».

– Что, взял, Гена? – спросил кто-то.

– А я ничего не хотел взять, – заносчиво ответил Гена. – Я дал кабинету железные кошельки и… хрустальное яблоко. Сам не жадюга и не люблю жадюг.

Трудно было Пане после этой истории вернуться к обязанностям экскурсовода. Не клеилась речь. Ему казалось, что слушатели думают: «А все-таки он действительно жадюга. Генка вон с какой редкостью расстался, а где пестовские дары? Одним хрусталиком-волосатиком отделался».

К счастью, кабинет вскоре опустел.

– Что ты пишешь? – спросил Николай Павлович, увидев, что Паня заполняет этикетку. – Фелистеев подарил железные кошельки? Ценный дар!.. Посмотрите, Роман Иванович.

Роман, один из ответственных распорядителей карнавала, сел отдохнуть и прокатил по столу хрустальное яблоко.

– Молодцы Полукрюков и Фелистеев! – порадовался он.

– Впрочем, другие экспонаты-подарки так же дороги, – сказал Николай Павлович. – Всё это трофеи в борьбе детской души с тщеславием, а то и просто с жадностью.

Как остро задели эти слова Паню!

Он украдкой бросил взгляд на шкаф самоцветов, еще ниже склонился над столом, еще тщательнее стал выводить буквы и все же мысленно продолжал перебирать школьную коллекцию камень за камнем. Просто совестно смотреть на одинокий маленький и трещиноватый шерл. Бесконечно далеко ему до шерла-великана, занимающего одну из центральных ячеек ящика номер три в коллекции Пестова – Колмогорова. И при мысли об этой редкости Паня вместо обычной гордости почувствовал стыд, неловкость: разве он не «зажал» много отличных камней, разве не по его вине шкаф самоцветов теперь кажется бедным, бесцветным?.. Позвольте, ведь Пестов отдал кабинету столько трудов, столько времени, почему же он казнит себя? Не потому ли, что общему делу он мог дать еще больше и не дал?

«Разве Вадька согласится?» – подумал Паня, но понял, что начинает хитрить перед самим собой, и вздохнул.

– Староста устал и соскучился, – сказал Роман. – Идем, Панёк, посмотришь карнавал.

– Иди, веселись, – добавил Николай Павлович. – Ты много сделал, спасибо тебе!

Из кабинета Паня ушел с таким ощущением, точно услышал незаслуженную и поэтому не радующую похвалу. Только что он неплохо отразил наскок Фелистеева, оправдался перед ребятами и все же чувствовал, что Гена взял верх, так как перед своей совестью Паня оправдаться не мог. Ах, Генка, Генка, как отчаянно ты наступаешь, как теснишь Пестова! И неспокойно, тревожно Пестову, который понял, что не сложит Гена рук, пока не добьется своего… Чего именно?

«А ну его, есть о чем думать! – попробовал отмахнуться от своих беспокойных мыслей Паня. – Лучше на Гранилку побегу».

В поисках Вадика он обошел всю школу.

Везде было шумно, весело.

Во дворе школьники танцевали вокруг баяниста, а на спортивной площадке состязались бегуны, гимнасты и волейболисты и получали из рук активистов родительского комитета маленькие призы: пачку цветных карандашей, общую тетрадь, какую-нибудь книжечку.

Эти развлечения не привлекли Вадика. Он был занят более серьезным делом: лакомился мороженым, сидя на лавочке в саду.

– Панька, ребята говорят, что ты отдал яблоко Федьке, а Федька – кабинету? – сказал он, причмокивая и облизывая пальцы, так как эскимо быстро таяло. – И меня не спросил. Тю-тю яблоко!.. Значит, я дал жен яблоки доставать, а ты… Ух, вкусное эскимо, шоколадное. Надо еще купить.

– Идем на Гранилку, посмотрим, как Неверов работает, – попробовал соблазнить его Паня.

Вадик озабоченно пересчитал на ладони белые монетки и завернул их в рублевую бумажку.

– Мне еще две мороженки надо съесть… даже три… Иди сам! – и он скрылся.

Только теперь Паня увидел Гену и Федю, сидевших на лавочке возле клумбы. Уходя из сада, он с неприязнью подумал: «Дружки-товарищи, оба хороши. Еще что-нибудь придумают».

Действительно, говорили друзья о Пестове.

– Зачем ты о яблоке вспомнил, кто тебя просил? – сердился на своего друга Федя. – Теперь все думают, что мы сговорились Пестова осрамить.

– И жаль, что мы были не заодно, – ответил Гена. – Очень нужно было тебе извиняться перед Панькой, только помешал мне прижечь его. Глупо!

– А ты умный?.. Сам с Пестовым в ссоре и меня все время подбиваешь.

– Здравствуйте! – удивился Гена. – Кто с Панькой в карьере ругался и самозванцем его назвал! Женя мне рассказала, как ты его позавчера тряхнул, чуть душу не вытряс… Понял ты, какой тип Панька, схватился с ним, а выдумываешь, что я тебя в ссору тяну.

Эти слова были настолько справедливы, что Федя смущенно почесал за ухом.

– Добренький ты какой-то, Федька. – Лицо Гены стало жестким. – А с Панькой добреньким нельзя быть, его надо на чистую воду вывести, и я выведу, клянусь! Его коллекцию разорю, и Гора Железная увидит, какой он… Я такую штуку придумал, что… Если ты до конца будешь со мной заодно против Пестова, так я тебе все расскажу. Согласен? Да или нет?

– Нет, – коротко ответил Федя и крепко сжал губы.

– А почему, собственно говоря? Почему ты не хочешь?

– Не желаю с Пестовым воевать! – Федя объяснил: – Мы с ним зря поссорились. Он глупо своим батькой расхвастался, а я глупо за Степана рассердился. Если Панька дурачина, так я не хочу тоже таким быть. Пускай как хочет, а мне наплевать и забыть.

– Пускай как хочет? – переспросил возмущенный Гена. – Ты же видел, чего он хочет – всех унижать. И ты не стерпел, ответил ему в карьере как надо. И еще не стерпишь, будь уверен. Говоришь одно, а сам понимаешь, что Паньку надо так и этак! – При этом Гена шаркнул крест-накрест ногой по дорожке.

Федя хотел возразить, но не успел.

Прибежали взволнованные ребята и сообщили:

– Олесь Грицай из школы номер пять пришел! Он такое на брусьях выделывает, что гости руки себе отхлопали. Генка, иди защищать честь школы!

– Держись, Олесь! – Гена сорвался с места, бросился к воротам сада, но задержался на минуту, сказал Феде: – Молчок о том, что от меня слышал. Пускай будет неизвестно тому человеку, понятно?

– Иди, иди! – ответил Федя, обещая этим, что разговор, имевший место между ним и Геной, останется в тайне.

Окруженный ребятами, Гена помчался защищать спортивную честь своей школы.