Текст книги "Первое имя"

Автор книги: Иосиф Ликстанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

По-новому

Что бывает утром первого учебного дня до линейки?

Ребята явятся в класс пораньше. И словно на выставку попадешь: один показывает кусочки янтаря, найденные в береговом песке Балтийского моря; другой – самшитовую вставочку из Сухуми; третий – пачку билетов московского метро – вот сколько наездил, просто из-под земли не вылезал! И всюду видишь гербарии, рисунки и снимки, сделанные в лагере, на экскурсии, на даче.

Но на этот раз мирные летние трофеи занимали не всех. Ребята собрались возле парты Васи Маркова и оживленно что-то обсуждали:

– Ты что делаешь? – спросил Паня у Вадика, который возился под партой. – Все-таки принес арифмометр?.. Чего это ребята шумят?

Его уже увидели.

– Пест, Пест, иди сюда!.. Панёк, правду говорят, что твой батька берет на свою машину Степана Полукрюкова? – спросили братья Самохины.

– Правда. А что?

– Так он же плохо работает! – заговорили ребята. – Завалят траншею, тогда и будут тебе шутки в деле.

– Ах-ах, какой страх! – пошутил Паня. – Прошу вас не беспокоиться, граждане, через два месяца траншея у вас тут будет. – И Паня хлопнул себя по карману.

– Много ты понимаешь! – сказал Вася Марков. – Мой папка говорит, что «Четырнадцатый» должен работать на траншее лучше, чем пестовская «Пятерка» работала в самые удачные дни. Сработаешь так с Полукрюковым, жди-дожидайся… Он хоть большой, да тихий, не то что Сема Рощин. У него потолок низенький… понимаешь, тут потолок… – Вася прихлопнул себя по макушке. – И выше Степан не вырастет, точка. Затянет он траншею, тогда все поговорят с твоим знаменитым батькой по-настоящему.

По лицам ребят было видно, что им близки опасения Маркова-старшего, принесенные в класс его сыном: все же плановик Марков был известен как человек дельный, Гора Железная прислушивалась к его словам. Теперь ребята ждали Паниного ответа, заранее с ним не соглашаясь.

Паня понял это и обиделся за отца.

– Болтаешь ты, Марков, лишь бы языком молоть! – воскликнул он. – Я моим батькой не хвастаюсь, только я скажу, если надо: Пестов знает, что делает, и Полукрюков у него быстро научится. А если даже не выучится… Да что там говорить! Будто ты не знаешь, как Пестов Рудную гору срыл? Один сменщик на фронт добровольцем пошел, а другой сменщик неважно работал, так Пестов по две смены подряд разворачивался да еще своему напарнику помогал. Пестов хоть за двоих будет работать – за себя и Полукрюкова, а траншею сдаст по графику, точка в точку!

Паня сразу получил два толчка.

Его толкнул в бок Толя Самохин, и неприятно толкнулось в груди сердце. В чем дело?.. Он обернулся и увидел Федю Полукрюкова, только что вошедшего в класс с Геной и Егоршей.

– Слышал, Федька? – задорно спросил Гена. – Слышал, так помни!

Конечно, Федя слышал слова Пани. Он остановился посередине прохода между партами, смотрел на Паню и совсем не к месту улыбался… Да, он улыбался, но непонятной была эта улыбка! Будто Федя извинялся, просил прощения. Потом он отвернулся, ссутулился, прошел к своей парте и неловко опустился на скамью, а Паня все еще как бы видел его улыбку и готов был провалиться сквозь землю.

От двери послышался зов:

– Пестов, иди к пионерской комнате, там портрет твоего батьки вывесили!

Воспользовавшись этим предлогом. Паня пулей вылетел из класса, но, конечно, не смог убежать от неприятного чувства только что допущенной грубой неловкости. И надо же было, чтобы все сложилось так нелепо!

На стене возле пионерской комнаты появился новый стенд: «Учитесь так, как трудятся герои пятилетки!» Портретную галерею передовиков на этом стенде, конечно, открывал Григорий Пестов.

Ребята рассматривали стенд, называли фамилии горняков, перечисляли их награды…

– Пань, на минутку!

Егорша, пришедший вслед за Паней, потащил его в конец коридора, схватил обеими руками за лацканы пиджачка, и у Пани заныло сердце. Острое личико Егорши было таким ожесточенным, в его зеленоватых глазах горела такая ярость, что любой испугался бы.

– Ты что, ты что делаешь? – спросил Егорша. – Ты понимаешь, болванище, что делаешь? Или у тебя нет никакого соображения?

– А что я такое особенное сделал? – пролепетал Паня.

– Ты сказал, что Степан на траншее совсем ни к чему, что Пестову придется за него работать… Я сам слышал и другие тоже.

– И ничего подобного? Я говорил ребятам, что мой батька взялся выучить Степана и выучит… А вы слышали то, что я напоследок сказал? Ясно дело, если Степан не справится, так батя хоть даже за троих сработает, а траншею не затянет.

– А твой батька? Твой батька тоже говорит, что Степан, может быть, не справится?

– Нет, батя хвалит Степана, батя в нем уверен…

– Зачем же ты Степана ни во что перед ребятами поставил? – так и подпрыгнул Егорша. – Теперь весь класс на Федю навалился. Ребята расспрашивают, как Степан в Половчанске работал, боятся, что Степан не вытянет. Думаешь, Феде это приятно?.. Вчера Роман сказал мне, как та будешь учить уроки по-новому. Федьке это тоже понравилось, он хотел с тобой сегодня договориться. Пришел в класс, а ты…

– Не виноват я, Егорша, что так вышло, ну не виноват вовсе! – повторял Паня. – Ты объясни Полукрюкову, ладно?

– Эх, ты! – Егорша еще раз выругал Паню и ушел в класс.

Словом, плохо начался день…

Правда, с первых же минут нового учебного года Паня заставил себя взяться за работу и не пропускать ни одного слова, сказанного учителем истории Игорем Платоновичем, но далеко не каждое слово дошло до него и запомнилось.

Парта Фелистеева – Полукрюкова была второй сбоку от парты Пестова – Колмогорова, так что Паня все время видел Федю. Новичок сидел понурый, безучастный ко всему окружающему, будто он посторонний, будто ему здесь нечего делать. И с каждой минутой Паня, сам не сознавая этого, жалел его все сильнее.

Вдруг он принял решение:

«Если Егорша не скажет Федьке, как все было, я сам ему скажу на большой перемене… Чего там! Подойду объяснюсь – и до свиданья…»

Этот план принес ему некоторое облегчение.

Почта «передай дальше» доставила Пане записочку:

«Пест, после обеда поедем в лесопарк. Марков».

И еще записочка:

«Правда, что ты хочешь щелкать пятерки, как орехи?»

И еще одна:

«Ку-ку, угадай, кто писал!»

Своим корреспондентам Паня не ответил и равнодушно отмахнулся от бумажного шарика, угодившего ему по носу.

– Слушай данные разведки, Пань, – шепнул Вадик. – Это Валерик Коршунов ведет прицельный огонь с закрытых позиций. Дай ему горячего огонька из главного калибра! Где твоя медная трубка? Дома забыл? Ну, возьми пока мою.

– Не мешай! Слушай лучше Игоря Платоновича. Легче будет урок учить.

– Ух, ты просто не знаешь Игоря Платоновича. Если он заметит, что мы его слушаем, так он в другой раз непременно нас вызовет.

– И пускай. Пятерки получим.

– Для того чтобы пятерку получить, надо урок учить.

– И выучим.

Вадик хмыкнул и принялся писать записочку.

Началась перемена, поднялась шумная суматоха, так как ребята, отвыкшие за лето от парт, спешили размяться. Они бросились в коридор и увлекли за собой Паню.

– Чего ты с людьми не здороваешься, Пестов? – весело окликнул его Егорша.

Рядом с Егоршей стоял Федя Полукрюков. Сразу стало ясно, что Егорша уже сказал ему все, недаром Федя так приветливо, широко улыбается. И Пани, невольно ответив ему улыбкой, смущенно глядит на Егоршу и не знает, как ему теперь держаться.

Федя вывел его из затруднительного положения.

– Здравствуй, Пестов! – сказал он, протянув руку.

– Здравствуй! – Покрасневший Паня поздоровался с ним и тотчас же вернулся в класс.

На душе у него было так, будто внезапно рассеялась тяжелая туча, скрывавшая свет и простор. Значит, с сегодняшним недоразумением кончено. И… и неужели он пошел на мировую с Федей? Да, кажется… И сердце не воспротивилось этому, неприязнь не посмела подать голоса?.. Очень хорошо, и особенно хорошо потому, что теперь можно целиком отдаться основной своей заботе, которая, кстати, уже известна всему отряду.

В классе, заняв учительский стол, братья Самохины играли в футбол, хлопая ладонями возле легкого бумажного шарика и стараясь загнать его в ворота, обозначенные кусочками резинки.

– Пань, правду Егорша говорит, что ты будешь уроки по-новому учить? – спросил Толя.

– Не иначе! – солидно ответил Паня.

Беловолосые и серьезные крепыши Самохины выслушали его одобрительно.

– Это хорошо… – начал Толя и хлопнул по столу.

– …волевиком быть! – закончил Коля и хлопнул еще громче. – Никогда двоек не будет.

– А вам кто мешает? Беритесь сегодня, – предложил Паня.

– Сегодня?

Братья-неразлучники обменялись взглядами.

– Сегодня нельзя, потому что на стадионе… – начал Толя.

– …играют полуфинал «Горняк» и химики, – закончил Коля.

– Как хотите, а я сегодня начинаю, и Вадька со мной.

– Вадька тоже волевик? – в один голос спросили братья, легли животом на стал и расхохотались, дрыгая ногами.

– Очень глупо! – рассердился на этот явный розыгрыш Паня и ушел.

Кстати, где Вадик? Только что он мелькал тут и там, с кем-то поспорил, с кем-то пошептался и вдруг исчез.

Паня вышел в коридор и увидел, что Вадик разговаривает с Геной Фелистеевым, причем рослый Гена был похож на вопросительный знак, склонившийся к толстенькому восклицательному знаку.

– Ух, Генка, не думай, что ты меня подловил, на меня сел и поехал! – воскликнул Вадик. – Давай сделаем, как я говорю, а то пожалеешь, да поздно будет.

– Пожалеешь ты, а не я… Недолго ждать придется, – сказал Гена и ушел.

– О чем у вас разговор? – схватил Вадика за руку Паня.

– О чем?.. О том… Я просил Генку наш спор на футболистов поломать, – с запинкой ответил Вадик. – Мне болельщики сказали, что «Горняк» может проиграть финал, потому что Костюков не в форме – у него фурункул сел на шее.

– Так тебе и нужно! Ты лучше не о футболе думай, а о том, что мы волевики и сегодня учимся по-новому. Тебе надо волю закалять.

– Да, я, конечно, закалюсь… – рассеянно согласился Вадик и заговорил совсем о другом: – Знаешь, я тоже думаю, что Степан никогда не догонит твоего батьку, правда? Пусть не задается половчанский глинокоп, что его брата в пестовскую бригаду взяли и…

– А ты не болтай об этом! Ясно, Степан моему бате не ровня, а говорить так не смей, потому что нехорошо получается перед Федькой.

– Чего ты глинокопа жалеешь?

– Не намерен больше с ним ссориться, потому что я первый был виноват… Если хочешь знать, так я с ним сегодня даже поздоровался.

– Врешь… Не врешь?.. Ух, Панька, у тебя никакой гордости нет! Он же тебя самозванцем назвал…

– А если кто-нибудь скажет, что ты горбатый, ты этому поверишь?

– Тоже, сравнил!.. Ты, может быть, и с Генкой поздороваешься?

– Пока не собираюсь. Это дело другое, – ответил Паня. – Звонок! Бежим в класс, а на большой перемене я тебе расскажу, как мы будем учиться по-новому. Согласен?

– Угу – ответил Вадик неопределенно.

Сильный союзник

На большой перемене поговорить им не удалось. Завтракать Вадик не пошел, сказав, что перед уроком математики ему нужно еще потренироваться на арифмометре, и затем Паня разыскал своего друга в школьном саду. Окруженный ребятами, Вадик сидел верхом на скамейке, а перед ним стоял арифмометр.

– Начинаем состязание! – объявил Егорша. – Колмогоров и Полукрюков, внимание, на старт!.. Пятнадцать умножить на шесть.

– Девяносто! – ответили ребята хором. – Что ты пустяковые примеры даешь, Егорша! Ты дай потруднее.

– Делай, делай, Вадик, – засмеялся Егорша. – Ну?

Вадик передвинул рычажок, повернул ручку раз, другой, и в окошечки арифмометра выглянул результат: «80». Поднялся крик, смех.

– Совершенно правильно? – с серьезным видом сказал Егорша. – Так и будем знать, что по новым правилам пятнадцать, умноженное на шесть, это восемьдесят.

– Чего ты дуришь! – обозлился Вадик. – Будто нельзя ни разу ошибиться.

– Давай дальше, Егорша, – предложил Федя. – А ну, тише, ребята!

– Второй пример! – объявил Егорша. – Умножить сорок пять на четырнадцать.

– Шестьсот тридцать, – тотчас же сказал Федя.

– Ого! – удивился Вася Марков и с деловитым видом пощупал голову Феди. – Ай да арифмометр! Как это у тебя получается?

– Трудно, что ли? – улыбнулся Федя. – Четырнадцать – это два, умноженное на семь. Сначала я умножил сорок пять на два и получил девяносто, а потом умножил девяносто на семь… Простая штука!

– Ага, ага, у меня тоже получается! – обрадовался Вадик. – Раз!

Он повернул ручку – в окошечки выглянула цифра «360». Братья Самохины так расхохотались, что им пришлось подпереть друг друга спиной, а Егорша забыл, что он судья, и схватился за живот.

– Товарищи, вы же ничего не понимаете! – крикнул Вася Марков. – Вадька по ошибке вместо арифмометра принес новую огородную трещотку воробьев пугать. Ай да трещоточка! Он же специалист по трещоткам!..

– Отстань! – Рассвирепевший Вадик оттолкнул Васю, который тянулся к арифмометру, закрыл машинку чехлом и убежал.

Это состязание испортило Вадику настроение на весь остаток школьного дня. Он отмалчивался, когда Паня заговаривал с ним о занятиях по-новому, получил замечание за невнимательность от учительницы математики Софьи Никитичны и даже забыл о записочках и о своей медной трубке для артиллерийских дуэлей.

После уроков Паня нагнал Вадика за воротами школы и повел решающий разговор.

– Ты, Вадька, брось свои игрушки и берись за дело, как я берусь, – сказал он. – Приходя ко мне в четыре, сядем, сделаем все, что задано по арифметике, истории и английскому…

– Чудо-юдо в кастрюльке! – свистнул Вадик. – Задачу я и сам за полчаса решу, а история и английский когда еще будут! Успеем!

– Я же тебе объяснял, Вадька, почему так лучше уроки учить. Понимаешь, материал уляжется в голове, так что никогда не вытряхнешь, и…

– Ох, то всегда такое выдумаешь…

– Ну, нечего, в общем, тебе рассуждать! – прикрикнул на своего друга Паня. – Я знаю, что делаю, и ты не умничай, а слушайся руки по швам… Непременно приходи в четыре ноль-ноль, как на фронте. Будем заниматься за моим новым столом.

– Хорошо, приду, – пообещал Вадик, чтобы отвязаться от него, и на прощанье крикнул: – Я еще вам всем покажу, что такое механизация! Задачи буду решать на арифмометре, а писать на пишущей машинке, а вместо рисования – фотоаппарат с увеличителем… Да!

– А вместо головы – полено! – рассмеялся Паня.

– Тоже друг, очень ты мне нужен! – ответил Вадик и свернул в сторону многоквартирного дома.

«Возись еще с ним, если он не хочет ничего понимать!» – подумал Паня и вдруг почувствовал себя сиротливо и неустроенно, так как понял, что на Вадика нельзя рассчитывать. Ну и что же, какое значение это имеет, почему растерялся волевик, который еще на уроке математики был готов свернуть горы? В классе, среди других ребят – да. Но теперь, оставшись один на один со своим замыслом, он просто испугался. Правду, значит, говорил Роман, что нужно иметь возле себя товарищей, решивших тоже стать волевиками. Но что же делать, если таких товарищей возле Пани нет, если на Вадьку надежды плохи… Так как же быть? «Ничего, не осрамлюсь! – вслух проговорил Паня. – Не таковский!» Для кого предназначались эти заверения? Конечно, для самого волевика. Но надо сказать, что они не принесли Пане значительного облегчения.

Кто-то окликнул его:

– Пестов, подожди!

Это был Егорша. Рядом с ним шел Федя Полукрюков.

– Пестов, значит, с сегодняшнего дня ты будешь учить уроки по-новому? – с места в карьер спросил Егорша.

– Решено и подписано! – Паня стукнул портфелем по колену. – Учу все уроки в тот самый день, когда они заданы. Роман Иванович тоже так учился, и ничего себе получилось – он отличником был.

– Видишь, Федя? – Егорша снова обратился к Пане: – А с кем ты еще говорил? Кто из ребят берется?

– Вадька… А Самохины еще не решили, они на стадион идут болеть за команду «Горняк». – Паня добавил: – Знаешь, какую волю надо иметь, чтобы так заниматься! – И он тряхнул крепко сжатым кулаком, повторяя выразительный жест Романа.

– Да, это уж будьте уверены! – Личико Егорши стало важным. – Так вот что, Пань, ты берись, давай пример, а мы с Федей других ребят уговорим.

– А тебе, Полукрюков, зачем? Ты же и так в половчанской школе отличником был, – сказал Паня.

– Это ничего не значит. Полукрюков о всем звене беспокоится, понимаешь? Он такую штуку придумал, что школа ходуном пойдет. – Егорша спросил у Феди: – Сказать Пестову?

– Скажи, конечно, – разрешил Федя.

– Мы, Панька, завтра устроим сбор звена, всё обсудим, а потом… – Егорша стал под салют и торжественно произнес: – «Первое звено просит совет пионерской дружины присвоить ему имя звена не знающих поражений!» Понял?

– Звено не знающих поражений! – восторженно повторил Паня название, отдавшееся в его сердце фанфарами, горнами и барабанами. – Здорово ты, Полукрюков, придумал, могу сказать!.. Звено не знающих поражений… И не будет поражений, если мы так… если мы все волевиками станем!

– Не будет! – убежденно скрепил Федя. – Довольно ребятам двойки-тройки домой таскать, хватит!

Паня загорелся и рассказал:

– Батя собирался в смену, в прошлом году еще, а я из школы пришел. Батя спрашивает: «Как дела?» А я говорю: «Двойку по арифметике чего-то схватил». Батя говорит: «Спасибо, удружил, сынок, просто руки у меня опускаются!» Наверно, он в ту смену хуже на машине работал, а мог бы лучше… Теперь я такого свинства никогда себе не позволю. Батя вчера мне сказал, что когда я хорошую отметку домой приношу, так ему работать веселее.

– Значит, решено: беремся за дело, пионерия! – воскликнул Егорша.

Мальчики, провожая Паню, дошли до почты. Егорша вспомнил, что ему нужно купить марки с портретами писателей, и исчез.

«Теперь Полукрюков будет мириться», – подумал Паня и ошибся. Они с Федей молча прошли еще целый квартал.

– Ну, прощевай… – Федя, задержав руку Пани, спросил: – Пестов, правда, что твой отец хвалит Степана, надеется на него? Ты говорил это сегодня Егорше, да?

– Самая настоящая правда-истина! – ответил Паня. – Батя вчера сказал, что он Степана даже на Сему Рощина не променял бы. А ты знаешь, кто такой Семен Рощин? Он у моего батьки учился, как твой Степан будет учиться. А теперь он на Белоярском руднике самый первый горняк.

Вдруг Пане показалось, что его пальцы угодили в раскаленные железные тиски.

– Ты чего? Хочешь мою руку раздавить? – пошутил он. – Пожалуйста!

– Да нет, я так… – спохватился Федя. – Понимаешь, мама и я тоже… мы даже испугались, когда Степан сказал, что Григорий Васильевич берет его на проходку траншеи… А если Степан не справится?

– Напрасно вы испугались, – успокоил его Паня. – Если бы мой батька не думал хорошо о Степане, он его на траншею не взял бы. Смекаешь?

– Теперь смекаю. – Федя, взяв Паню за плечо, в упор спросил: – Ты на меня совсем не сердишься? Сам знаешь за что.

– Давай так договоримся: не вспоминать! – искренне предложил Паня. – Ты мирись со мной, а я – с тобой. Миримся?

– А разве мы уже не помирились? – удивился Федя. – Да и чего там! Ссорились по-глупому, так что и мириться не пришлось.

– Нет, это не по правилам, – воспротивился Паня. – Если мы помирились, так надо под ручку по улице пройтись.

– Ну, пройдемся… Много у вас разных правил на Горе Железной!

– Ничего, хватает…

Расстались они возле дома Пестовых.

– Прощай, не забывай, Полукрюков. – сказал Паня. – Приходи ко мне, я тебе камешков для Жени дам.

– Спасибо… Я у тебя уже один раз был, теперь твоя очередь. Придешь?

– Само собой – только мне один человек запретил на вашу улицу нос показывать, а то мне останется две минуты жизни.

– Ничего, я этому человеку скажу, чтобы он сократился, – ответил на его шутку Федя.

Мальчики разошлись и сразу, как по команде, обернулись, замахали друг другу кепками.

С легкой душой ступил Паня на крыльцо родного дома.

Оказывается, славный парень этот Полукрюков! Ради хорошего дела он забыл о своей обиде, придумал звено не знающих поражений, и вот то, что Паня считал лишь своей заботой, станет заботой всего звена, отряда, может быть всей дружины… И снова Паня полон энергии, снова он готов к великим трудам. Нет, просто мировой парень этот Полукрюков, и Паня прощает ему даже то, что он дружит с Генкой.

Узелком завязано…

Будущему отличнику полагалось отдыхать после обеда целый час. Этому жестокому предписанию режима дня он подчинился скрепя сердце. Очень нужно отдыхать, когда, напротив, хочется поскорее раскрыть тетради и учебники! Все же он, как организованный волевик, сыграл с соседскими мальчишками в городки, но раз десять подбегал к окну «ребячьей» комнаты и смотрел на будильник, поставленный им на подоконник.

В 15.58 он позвонил Вадику.

– Вадь уже давно пошел к тебе, – сказал Ваня-Опус.

– Когда это давно, если его до сих пор нет! Я без него сяду заниматься. Так ему и нужно!

Часы в столовой пробили четыре, и Паня в два прыжка очутился у своего стала.

Дома никого, кроме Пани, не было. Мать ушла в детский сад, Наталья отправилась к Фатиме, и в комнатах стояла особая, будто подсматривающая и подслушивающая тишина: интересно, как поведет себя обладатель новенького письменного стола? А вот как!.. Он придвинул к столу деревянное полукресло, достал из портфеля учебники и тетради, прислонил к стене раскрытый дневник и поёрзал в кресле, как это делал Неверов, приступая к работе. Все, к чему он прикасался, было чистенькое, без единой кляксы и царапины, бумага тетрадей приятно лоснилась, новые учебники, пахнущие клеем, раскрывались туго – и ему казалось, что он готовит уроки впервые в жизни.

Режим дня отводил для выполнения домашних заданий три часа. Как мало! Хотелось, чтобы вместо этого в таблице было записано: «Сто лет и еще сколько хочется».

– Начнем с трудного! – пробасил Паня.

Жил-был сезонный рабочий. Вел он себя так: на различные нужды тратил не больше и не меньше одной двадцатой части заработка, на свое содержание также расходовал строго определенную сумму, а остальные деньги относил в сберегательную кассу. Зачем? Может быть, он копил деньги на радиоприемник, а может быть, и на мотоцикл. Об этом учебник, к сожалению, умалчивал, и задача показалась Пане неинтересной. Тем не менее он внимательно прочитал и перечитал ее, разобрался в финансовых делах довольно скучного сезонника и установил, что с 1 марта по 1 сентября он заработал 3840 рублей 40 копеек.

Правильно или неправильно?

Паня заглянул в ответ и похвалил себя:

– Молодец! Попал в самую точку!

Задача уже переписана начисто, а Вадика все нет.

Теперь история…

Будильник старательно отстукивал секунды, стрелки показывали 17.15, но Пане чудилось, что прошло уже несколько лет. И подумать только, что Вадька тратит драгоценное время неизвестно на что, Самохины хлопают в ладоши и свистят на стадионе. Васька Марков гоняет на велосипеде. А Пестов?.. Завидно идут у него дела. Он уже кончил школу с медалью – и не с серебряной, а с золотой, он уже передовик горного цеха Железногорского рудника и управляет колонной шагающих экскаваторов собственной конструкции.

Он подходит к пульту централизованного управления, склоняется над ним, как полководец над картой военных действий, и…

Телефонный звонок прервал его мечты.

– Захотелось позвонить тебе, – услышал он голос Романа. – Не удалось сегодня в школе поговорить, хлопот полон рот… Пригодилась моя таблица?

– По таблице занимаюсь! Задачу уже решил, теперь историю учу… Роман Иванович, мы с Полукрюковым и Красновым придумали, что все наше звено будет так учиться, как вы учились, тогда у нас получится звено не знающих поражений.

– Как, как? Не знающих поражений? Что же, это надо обсудить, но знаешь, что особенно приятно? Во-первых, я слышу голос работящего, делового пионера, а во-вторых, вижу, что ты помирился с Полукрюковым. Заочно жму твою руку!.. А Колмогоров как поживает?

– Он так поживает, что куда-то совсем пропал… Я звал его, звал уроки вместе готовить, он обещал прийти, а не пришел.

– Жаль, что он отстал от тебя…

За стол Паня вернулся с мыслью о своем друге. Ах, Вадька, Вадька! Ну можно ли быть таким легкомысленным! Брал бы ты, Вадька, пример с Пестова, который усердно заучивает легенду об основании Рима.

Тут Паня удивленно оттопырил губы: откуда взялась оловянная юла? Он искал ее целый месяц, а она вдруг сама нашлась и вертится, вертится на странице учебника! Каверзная юла полетела в ящик стола, была заперта в этом заточении на два поворота ключа, и Паня с удвоенным рвением взялся за работу.

Во рту набежала слюна… Есть запахи, против которых не устоишь. Один из них уже давно слонялся по дому и в конце концов коварно выманил труженика Пестова из-за стола. Незаметно для себя Паня очутился на кухне, возле большого блюда, закрытого полотенцем. Что там такое под полотенцем? Очень симпатичные и приветливые кругляши с золотистой корочкой. Притворяясь, что ничего не случилось и вытирая рот, он вернулся за стол, покончил с историей и взялся за английские слова.

До сих пор Паня даже не представлял себе, сколько соблазнов окружает человека, добросовестно готовящего уроки, потому что раньше он без боя уступал первому же искушению. Теперь не то! Из приглушенного репродуктора чуть слышится музыка. Вместо того чтобы пустить репродуктор на полную громкость, Паня, презирая соблазн, выдергивает вилку из розетки. Ага, замолчал!.. С улицы доносятся голоса ребят и звонкий стук городошных бит. Он захлопывает оконную форточку… Кажется, Пане хочется пить, но он относится к себе беспощадно: «Врешь, притворяешься!»

18.47 – и уроки сделаны.

Бывало ли раньше, что Паня за один присест выполнял все домашние задания? Да, бывало. Но он делал это так, будто платил несправедливо большой выкуп за кино или за каток. Теперь, складывая учебники, он подумал: «С уроками полный порядок!» – и даже пожало, что испытание его стальной воли кончилось. Неизвестно, завоевал ли он сегодня пятерки, но радостное чувство первого успеха в начатом деле завоевал бесспорно.

– Сказано, сказано, узелком завязано! – пропел Паня о своем решении быть отличником. – Сказано, сказано!..

Под окном раздался боевой клич:

– «Динамо» или «Спартак»?

Это ребята сколачивали футбольные команды для сражения на пустыре.

– «Динамо»! – открыв форточку, крикнул Паня и через минуту уже сеял смятение в рядах противника.

Вопреки правилам поведения на футбольном поле, не умокал его голос:

– Митька, передавай мне!.. Костя, не мажь, несчастный!.. Куда ты бьешь по своим воротам, ты же в моей команде!.. Гол, гол!..

Сумерки быстро сгущались, но команды, подогреваемые Паней, никак не могли остановиться, и количество забитых мячей стало астрономическим.

– Хватит, Паня! – сказала Мария Петровна, пришедшая звать сына домой. – Только одного тебя на Касатке и слышишь… Ботинки побереги…

– А я, мам, все уроки сделал, – похвастался он.

– И хорошо, сынок! А где Вадик? Ксения Антоновна звонила, спрашивала… Ты ей позвони.

На сердце у Пани заскребли кошки. Забыл, совсем забыл он о Вадике, вылетел Вадик из памяти… Как не хочется звонить Ксении Антоновне! Она начнет расспрашивать, куда мог запропаститься Вадик, почему он не сделал уроков, что задано на завтра. Голос у нее будет обеспокоенный, раз-другой она вздохнет, и в этих вздохах Паня расслышит укоризну: «Ты же мог повлиять на него!»

Не сразу заставил себя Паня взяться за телефонную трубку и вызвать квартиру Колмогоровых.

– Колмогоров вас слушает, – раздался в трубке голос Вадика.

– «Слушает, слушает»! – передразнил его Паня. – Ты почему такой неорганизованный, что не пришел ко мне уроки делать? Ты где весь день болтался?

– Ой, Панька, я только что с Крутого холма прибежал! – возбужденно затарахтел Вадик. – «Четырнадцатый» уже на позицию к холму идет. Грунт, знаешь, слабый, приходится шпалы под гусеницы подкладывать. А малые экскаваторы через холм перебросились самоходом… Мой папа будет во втором горном цехе жить, как Робинзон Крузо. Ему в кабинет раскладушку поставили, он два термоса из дому привез и целую банку варенья… вишневого… Он сначала рассердился, что я пришел, а потом ничего…

– И уроки он за тебя сделает, да? – окатил своего друга холодной водой Паня.

– Уроки? Надо только одну задачку решить. Я сейчас сделаю… Не понимаю, почему Софья Никитична сразу нам задачу задала, будто год уже кончается… Пань, а знаешь, какие стрелки на разъезде возле «Четырнадцатого»? Автоматические, падай в обморок!

– Это я понимаю, как в Москве на трамвае! – восхитился Паня. – Идет по улице трамвай – стрелочника нигде нет, а стрелки щёлк-щёлк!.. Ну, садись задачу решать, а завтра будем уже вместе заниматься и выучим все, что зададут, чтобы в нашем звене никогда не было поражений.

– Хорошо, хорошо! – на этот раз быстро согласился Вадик, – только я сначала поужинаю, потому что я только папино варенье ел, а больше ничего…

Вернулось радостное ощущение свободы. Ничто не мешало Пане выбрать любое занятие: читать, возиться с камешками, слушать радио, расспрашивать отца о траншее.

– Техники у нас вполне достаточно, по-боевому разворачивается Филипп Константинович, – рассказал за ужином отец. – А с рабочей силой обстоит неважно. Где ее так быстро взять? Придется просить горняков отработать на строительстве хоть по нескольку смен… Ну, конечно, не в ущерб основному делу.

– Кто же откажется! Первая на работу запишусь, – сказала мать.

– И я тоже! – вызвался Паня.

– Давай лучше в поддавки сыграем, – предложил отец.

Хороший был этот вечер в доме Пестовых…