Текст книги "Собрание сочинений в десяти томах. Том четвертый. Драмы в прозе"
Автор книги: Иоганн Вольфганг фон Гёте
Жанр:
Драматургия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 33 страниц)
Ганс фон Зельбиц. Гец.
Зельбиц.Каждый одобрит вас за то, что вы объявили открытую войну нюрнбергцам.
Гец.Если б я дольше оставался у них в долгу, я бы извелся. Ведь ясно, как день, – это они предали моего оруженосца бамбергцам. Теперь попомнят меня!
Зельбиц.У них давняя злоба на вас.
Гец.А у меня – на них. Мне на руку, что они начали.
Зельбиц.Имперские города вечно заодно с попами.
Гец.У них есть на то основания.
Зельбиц.Мы зададим им жару.
Гец.Я рассчитывал на вас. Если, даст бог, в наши руки попадется бургомистр нюрнбергский с золотою цепью на шее, – он станет в тупик со всей своей премудростью.
Зельбиц.Я слышал, что Вейслинген снова на вашей стороне. Он присоединится к нам?
Гец.Нет еще. Есть причины на то, чтобы он пока не оказывал нам открытой поддержки, на некоторое время достаточно и того, что он не против нас. Поп без него то же, что ряса без попа.
Зельбиц.Когда мы выезжаем?
Гец.Завтра или послезавтра. Скоро на франкфуртскую ярмарку поедут бамбергские и нюрнбергские купцы. У нас будет хороший улов.
Зельбиц.Дай бог! (Уходит.)
Адельгейда. Прислужница.
Адельгейда.Он здесь, говоришь ты? Я едва этому верю.
Прислужница.Если бы я его не видела, я бы сама сомневалась.
Адельгейда.Епископ должен озолотить Либетраута, он сделал дело мастерски.
Прислужница.Я видела его, когда он въезжал в замок. Он сидел на белом коне. У моста лошадь заартачилась и не хотела двинуться с места. Со всех улиц бежал народ, чтобы взглянуть на него. Они были довольны, что лошадь заупрямилась. Его приветствовали со всех сторон, и он благодарил всех. Так он сидел в седле спокойно и величаво, пока угрозой и лаской не заставил коня въехать в ворота; за ним последовал Либетраут с несколькими рейтарами.
Адельгейда.Как он тебе нравится?
Прислужница. Как ни один мужчина до сих пор. Он похож на императора здесь (указывает на портрет Максимилиана),как сын родной. Нос только немножко поменьше. Такие же ласковые светло-карие глаза, такие же чудные белокурые волосы, а сложен – как куколка. Полупечальная черточка на лице его – не знаю отчего – ужасно мне понравилась!
Адельгейда.Любопытно взглянуть на него.
Прислужница.Вот был бы муж для вас!
Адельгейда.Дурочка!
Прислужница.Дети и дураки…
Входит Либетраут.
Либетраут.Ну, госпожа моя, чего я заслуживаю?
Адельгейда.Рогов от жены твоей! Ведь если судить по этому случаю, вы должны были своей болтовней совратить с пути истинного не одну жену ближнего своего.
Либетраут.Да нет же, госпожа моя! Возвратить на путь истинный, хотите вы сказать. Ведь если что и случалось, – то на ее же брачном ложе.
Адельгейда.Что вы сделали, чтобы привести его?
Либетраут.Вы слишком хорошо знаете сами, как ловят куликов, – разве надо вас учить еще и моим штукам? Сначала я прикинулся, что ничего не знаю и ничего не понимаю в его поведении. Тут-то и пришлось ему, к невыгоде своей, рассказать мне всю историю. На нее я тотчас же посмотрел с совсем другой точки, чем он: не мог понять, не мог постичь и т. д. Затем я стал рассказывать разные разности о Бамберге – дело и вздор, пробудил некоторые старые воспоминания, и как только я овладел его воображением, я прочно связал снова целую массу нитей, которые уже были разорваны. Он не знал, что с ним происходит, его вновь повлекло в Бамберг, почему – он и сам не знал. Когда же он углубился в себя, пробуя все это распутать, и был слишком занят собою, чтобы быть настороже, я опутал его сетью из трех могучих петель – княжеской милости, женской благосклонности и лести. Так я и притащил его.
Адельгейда.Что вы сказали ему обо мне?
Либетраут.Чистую правду. У вас неприятности с имениями, и вы надеетесь, что он благодаря своему влиянию на императора легко с ними покончит.
Адельгейда.Прекрасно!
Либетраут.Епископ приведет его к вам. (Уходит.)
Адельгейда.Я жду их с такими чувствами, с какими редко жду гостей.
Берлихинген. Зельбиц. Георгв одежде рейтара.
Гец.Ты не застал его, Георг?
Георг.За день перед этим он уехал в Бамберг с Либетраутом и двумя рейтарами.
Гец.Не могу понять, что это значит.
Зельбиц.А я понимаю. Ваше примирение было слишком поспешным для того, чтобы быть прочным. Либетраут – малый продувной, он обошел его.
Гец.Ты думаешь, что он способен на вероломство?
Зельбиц.Первый шаг сделан.
Гец.Я этого не думаю. Кто знает, зачем ему понадобилось ехать ко двору. Там еще перед ним в долгу. Будем надеяться на лучшее.
Зельбиц.Дай бог, чтобы он заслуживал благих надежд!
Гец.Я придумал хитрость. Мы наденем на Георга захваченный у бамбергцев камзол рейтара и дадим ему пропуск, – пусть скачет в Бамберг и узнает, как обстоит дело.
Георг.Я давно этого хочу.
Гец.Это – твой первый набег. Будь осторожен, мальчик. Мне будет больно, если с тобою случится несчастие.
Георг.Полно! Пусть их копошатся вокруг меня сколько угодно, это меня не смутит, – они для меня все равно, что крысы или мыши. (Уходит.)
Епископ. Вейслинген.
Епископ.Ты не хочешь здесь дольше оставаться?
Вейслинген.Ведь вы не потребуете, чтобы я нарушил свою клятву.
Епископ.Я мог бы потребовать, чтобы ты не давал ее. Что за дух тебя обуял? Разве я не мог тебя освободить и без этого? Разве я так мало значу при императорском дворе?
Вейслинген.Так случилось. Простите мне, если можете.
Епископ.Понять не могу, что тебя побудило к такому шагу! Отступиться от меня? Разве нельзя было найти сотни других возможностей, чтобы освободиться? Разве нет у нас его оруженосца? Разве у меня мало денег, чтобы удовлетворить Геца? А мы тем временем продолжали бы действовать против него и его помощников. – Ах, я и забыл, что говорю с его другом, который теперь сам действует против меня и спокойно может взорвать те подкопы, которые некогда вырыл сам!
Вейслинген.Ваше преосвященство!
Епископ.И все-таки, когда я снова вижу твое лицо и слышу твой голос, – это невозможно, невозможно!
Вейслинген.Прощайте, ваше преосвященство!
Епископ.Да будет с тобою мое благословение! Раньше, когда ты уходил, я говорил до свиданья, теперь скажу – дай бог, чтобы мы больше никогда не увиделись.
Вейслинген.Многое может измениться.
Епископ.И так уже изменилось слишком многое. Быть может, я еще увижу тебя с оружием в руках перед моими стенами, опустошающим те поля, которые теперь обязаны тебе своим цветущим состоянием.
Вейслинген.Нет, господин мой!
Епископ.Ты не можешь сказать – нет! Светские владыки – мои соседи – все точат на меня зубы. Покамест ты был у меня… Ступайте, Вейслинген! Мне больше нечего сказать вам. Вы многое превратили в ничто. Ступайте!
Вейслинген.Я не знаю, что мне сказать.
Епископ уходит.
Входит Франц.
Франц.Адельгейда ждет вас. Она нездорова. И все-таки она не хочет отпустить вас, не простившись.
Вейслинген.Идем.
Франц.Мы в самом деле едем?
Вейслинген.Сегодня же вечером.
Франц.Я чувствую себя так, будто расстаюсь с белым светом.
Вейслинген.Я тоже, и притом еще не знаю, куда после этого попаду.
Адельгейда. Прислужница.
Прислужница.Вы бледны, госпожа моя.
Адельгейда.Я не люблю его и все-таки хотела бы, чтобы он остался. Видишь ли, я могла бы жить с ним, хотя сейчас и не хочу за него замуж.
Прислужница.Вы думаете, он уедет?
Адельгейда.Он пошел проститься с епископом.
Прислужница.После этого он очутится в тяжелом положении.
Адельгейда.Что это значит?
Прислужница.Что вы спрашиваете, госпожа моя? Вы подцепили на крючок его сердце, – если он захочет сорваться с него, он сам истечет кровью.
Адельгейда. Вейслинген.
Вейслинген.Вы нездоровы, сударыня?
Адельгейда.Что вам до того? Вы покидаете нас, покидаете навсегда. Зачем же спрашивать, живы ли мы или умираем?
Вейслинген.Вы ошибаетесь во мне.
Адельгейда.Я принимаю вас за то, за что вы себя выдаете.
Вейслинген.Наружность обманчива.
Адельгейда.Значит, вы хамелеон?
Вейслинген.Если бы вы могли заглянуть в мое сердце!
Адельгейда.Прекрасные вещи открылись бы моим глазам!
Вейслинген.Конечно! Вы увидели бы там ваш образ.
Адельгейда.В каком-нибудь углу, рядом с портретами умерших родственников. Прошу вас не забывать, Вейслинген, что вы говорите со мной. Лживые слова ценны только тогда, когда они служат личиною для наших дел. Замаскированный, которого можно узнать, играет жалкую роль. Вы не отрицаете ваших поступков, но говорите противоположное им. Что же мне думать о вас?
Вейслинген.Что хотите! Я слишком измучен тем, что я есть, и мне все равно, за что меня можно принять.
Адельгейда.Вы пришли проститься?
Вейслинген.Позвольте мне поцеловать вашу руку, и я скажу вам: «Счастливо оставаться». Вы напоминаете мне! Я не сообразил… я в тягость вам!
Адельгейда.Вы ложно истолковали мои слова: я хотела помочь вам уйти. Ведь вы хотите уйти?
Вейслинген.Скажите лучше, что я должен. Если бы меня не увлекали рыцарский долг и честное слово…
Адельгейда.Подите! Подите! Рассказывайте это девочкам, которые читают о рыцаре Тейерданке и мечтают о таком муже. Рыцарский долг! Детская игра!
Вейслинген.Вы этого не думаете.
Адельгейда.По чести, вы притворяетесь! Что вы обещали? И кому? Человеку, который не признает своего долга перед императором и государством, и притом в то мгновение, когда он взял вас в плен и тем самым поставил себя вне закона. Говорить о долге, когда долг этот есть не что иное, как насильственно вынужденное обещание! Разве законы наши не освобождают от таких клятв? Рассказывайте это детям, которые верят в Рюбецаля. За этим скрывается другое. Стать врагом государства, врагом покоя и счастья граждан! Враг императора! Помощник разбойника! Ты, Вейслинген, с твоей нежной душою…
Вейслинген.Если б вы его знали…
Адельгейда.Я отдаю ему должное. У него высокая, неукротимая душа. Именно поэтому – горе тебе, Вейслинген! Иди и готовься стать его рабом. Ты приветлив, мягок…
Вейслинген.И он также.
Адельгейда.Но ты уступчив, а он – нет. Он увлечет тебя незаметно, ты станешь рабом дворянина, ты, который мог бы быть владыкою князей. Впрочем, бесчеловечно внушать тебе отвращение к будущему твоему состоянию.
Вейслинген.Если б ты могла почувствовать, с какой любовью он меня встретил!
Адельгейда.С любовью! Ты это ему ставишь в заслугу! Но ведь это был его долг. Да и что бы ты потерял, если бы он был суров? Мне это было бы даже приятнее. Человек столь высокомерный, как он…
Вейслинген.Вы говорите о враге вашем.
Адельгейда.Я говорила о вашей свободе. И вообще не знаю, зачем вмешалась в это дело. Прощайте!
Вейслинген.Еще одно мгновение. (Берет ее руку и молчит.)
Адельгейда.Вы имеете сказать еще что-нибудь?
Вейслинген.Я должен удалиться.
Адельгейда.Так идите.
Вейслинген.Я не могу.
Адельгейда.Вы должны.
Вейслинген.И это ваше последнее слово?
Адельгейда.Ступайте, я больна и очень не кстати.
Вейслинген.Не смотрите на меня так.
Адельгейда.Ты хочешь быть нашим врагом, а мы должны тебе улыбаться? Уходи!
Вейслинген.Адельгейда!
Адельгейда.Я ненавижу вас.
Входит Франц.
Франц.Господин мой! Епископ зовет вас.
Адельгейда.Идите! Идите!
Франц.Он просит вас прийти поскорее.
Адельгейда.Идите! Идите!
Вейслинген.Я не прощаюсь, я еще увижу вас.
Уходят.
Адельгейда.Еще увидит меня? Ну, это мы посмотрим! Маргарита, когда он придет, откажи ему. Я нездорова, у меня голова болит, я сплю. Откажи ему. Если можно еще завоевать его, то только этим путем.
Вейслинген. Франц.
Вейслинген.Она не хочет меня видеть?
Франц.Надвигается ночь. Седлать ли коней?
Вейслинген.Она не хочет меня видеть?
Франц.Когда вы прикажете подать коней, ваша милость?
Вейслинген.Уж слишком поздно. Мы остаемся здесь.
Франц.Слава тебе, господи! (Уходит.)
Вейслинген.Ты остаешься? Будь настороже – искушение слишком велико. Конь мой заартачился, когда я хотел въехать в ворота замка. Мой добрый гений преградил ему путь – он знал опасности, которые меня здесь ждали. Но все-таки было бы несправедливо бросить дела епископа, которые я оставил неоконченными, – их надо привести хотя бы в такой порядок, чтобы преемник мой мог начать там, где я кончил. Все это я могу сделать, не изменяя Берлихингену и нашему союзу. Потому что они не должны меня здесь задержать. Все-таки было бы лучше, если бы я сюда вовсе не приезжал. Но я уеду – завтра или послезавтра.
Гец. Зельбиц. Георг.
Зельбиц.Вы видите, сбылось все, что я предсказывал.
Гец.Нет! Нет! Нет!
Георг.Поверьте – я говорю вам чистую правду. Я выполнил ваше приказание, надел камзол бамбергца, захватил его пропуск и, чтоб заработать на еду, взялся проводить рейнекских крестьян до Бамберга.
Зельбиц.Переряженным? Это могло бы худо обернуться.
Георг.Я и сам так думаю, когда уже это позади. Рейтар, который загадывает вперед, далеко не уедет. Я прибыл в Бамберг и уже в гостинице услышал рассказ о том, что Вейслинген помирился с епископом. Много говорят и о его женитьбе на вдове фон Вальдорфа.
Гец.Сплетни!
Георг.Я видел, как он вел ее к столу. Она хороша, по чести, она очень хороша. Мы все ей поклонились, и она поблагодарила нас, он кивнул головою и, казалось, был очень доволен. Они прошли мимо, и народ шептал: «Прекрасная чета!»
Гец.Это возможно.
Георг.Слушайте дальше. Когда он на другой день пошел к обедне – я улучил мгновение. С ним был лишь один отрок. Я стоял внизу у лестницы и тихо сказал ему: «Два слова от вашего Берлихингена». Он был поражен, на лице его я прочел признание вины, у него едва хватило духу взглянуть на меня, – на жалкого юношу-рейтара.
Зельбиц.Значит, совесть его была еще ниже, чем твое звание.
Георг.«Ты бамбергский?» – спросил он. «Я привез привет от рыцаря Берлихингена, – сказал я, – и должен узнать…» – «Приходи завтра поутру в мои покои, – сказал он, – мы продолжим беседу».
Гец.Ты пошел?
Георг.Да, я пошел и долго-долго ждал в прихожей. Толпы шелковых пажей оглядывали меня спереди и сзади. Я думал – смотрите себе. Наконец меня ввели к нему, он казался рассерженным. Мне это было безразлично. Я подошел к нему и изложил то, что мне было поручено. Он представился страшно разгневанным – как человек, который испугался и не хочет, чтобы это заметили. Он удивился, что вы передаете поручения с мальчиком-рейтаром. Это рассердило меня, и я сказал, что есть лишь две породы людей – честные и негодяи, а я служу Гецу фон Берлихингену. Тогда он начал болтать всякий вздор, из которого следовало, что вы напали на него врасплох, что у него нет обязательств по отношению к вам и что он не желает иметь с вами никакого дела.
Гец.Ты это слышал из его уст?
Георг.И это, и многое другое. Он угрожал мне.
Гец.Довольно! Неужели и этот потерян? Верность и вера, вы обманули меня снова! Бедная Мария! Как я скажу ей об этом?
Зельбиц.Я б лучше согласился потерять другую ногу, чем быть таким подлецом.
Адельгейда. Вейслинген.
Адельгейда.Время тянется невыносимо, я не в состоянии говорить, и мне стыдно играть с вами. Скука, ты несносней лихорадки!
Вейслинген.Я уже надоел вам.
Адельгейда.Не столько вы, сколько ваше обращение. Я бы желала, чтобы вы были там, где хотели быть, и чтобы мы не удержали вас.
Вейслинген.Такова благосклонность женщин! Сначала они с материнской теплотою пригревают заветнейшие ваши надежды, затем, подобно ветреной наседке, покидают гнездо и предают свое нарождающееся потомство смерти и тлению.
Адельгейда.Да, браните женщин! Безрассудный игрок кусает и топчет неповинные карты, которые его сгубили. Дайте-ка я расскажу вам о мужчинах. Вам ли говорить о непостоянстве? Вам, которые редко бывают тем, чем хотят быть, и никогда тем, чем должны? Короли в праздничном убранстве, которым завидует чернь! Много бы дала какая-нибудь швейка, чтобы обвить вокруг шеи ту нить жемчуга с полы вашей одежды, которую небрежно отбрасывает ваш каблук.
Вейслинген.Вы язвительны.
Адельгейда.Это антистрофа вашей песни. До того, как я вас встретила, Вейслинген, со мною было то же, что с этой швейкой. Стоустая – говоря без метафор – молва так неумеренно восхваляла вас, что я дала себя убедить и пожелала увидеть в лицо эту квинтэссенцию мужского пола, этого Феникса – Вейслингена! Мое желание сбылось.
Вейслинген.И вместо Феникса явился обыкновенный петух.
Адельгейда.Нет, Вейслинген, я приняла в вас участие.
Вейслинген.Так казалось.
Адельгейда.Так и было. Ведь в действительности вы превзошли свою славу. Толпа ценит лишь отблеск истинных заслуг. Я такова, что не умею судить о людях, к которым расположена. И вот мы жили рядом некоторое время, мне чего-то не хватало, но я не могла понять, чего в вас недостает. Наконец глаза мои открылись. Вместо деятеля, который вносит жизнь во все дела государства, не забывая при этом себя и своей славы, вместо человека, который, нагромождая друг на друга сотни великих предприятий, возносится по ним до облаков, я увидела вдруг человека, который ноет, как больной поэт, предается меланхолии, как здоровая девушка, и более склонен к праздности, чем старый холостяк. Сначала я приписывала это вашей неудаче, которая была еще свежа в вашей памяти, и извиняла вас, насколько могла. Но теперь, когда дело с вами день ото дня становится хуже, вы должны меня извинить, если я отниму у вас мое расположение. Вы владеете им не по праву: я на всю жизнь отдала его другому, и он не может вам его передоверить.
Вейслинген.Так отпустите меня!
Адельгейда.Нет, пока последняя надежда еще не потеряна. Уединение при таких обстоятельствах опасно. Несчастный! Вы так расстроены, будто вам изменила первая возлюбленная! Именно потому я не оставлю вас. Дайте руку и простите мне все, что я наговорила только из любви к вам.
Вейслинген.Если б ты могла полюбить меня! Если б ты могла дать хоть каплю облегчения моей жгучей страсти! Адельгейда! Упреки твои совершенно несправедливы! Если б ты могла почувствовать хотя бы сотую долю того, что со мной творится все это время, ты не терзала бы меня так безжалостно своей любезностью, равнодушием и презрением. Ты улыбаешься? Снова стать самим собою после опрометчивого шага – на это нужен не один день. Действовать против человека, память о котором свежа в моем сердце!
Адельгейда.Странный ты человек, если можешь любить того, кому завидуешь! Это все одно, что подвозить провиант врагу.
Вейслинген.Я чувствую сам, что колебания невозможны. Он предупрежден о том, что я снова Вейслинген, и постарается воспользоваться своими преимуществами над нами. Но и мы, Адельгейда, не так беспечны, как ты думаешь. Наши рейтары удвоены в числе, и они бдительны, наши переговоры продолжаются, и надо надеяться, что имперский сейм в Аугсбурге приведет в исполнение все наши планы.
Адельгейда.Вы туда отправляетесь?
Вейслинген.Если б мог увезти с собою хоть надежду! (Целует ее руку.)
Адельгейда.О вы, неверные! Вечно знамения и чудеса. Поезжай, Вейслинген, и заверши дело. Выгоды епископа так тесно сплелись с твоими и моими, что если б даже дело шло только об одной политике…
Вейслинген.И ты можешь шутить?
Адельгейда.Я не шучу. Мои поместья захватил гордый герцог, твои – Гец недолго оставит в покое. И если мы не будем поддерживать друг друга, как это делают враги наши, и не склоним императора на нашу сторону – мы погибли.
Вейслинген.Этого я не боюсь. Большинство князей на нашей стороне. Император требует помощи против турок, за это, естественно, он должен поддержать нас. Каким блаженством будет для меня освободить твои поместья от надменного врага, усмирить беспокойные головы в Швабии и дать покой епископству и всем нам! И тогда…
Адельгейда.Дни сменяются днями, а будущее в руках судьбы.
Вейслинген.Но мы должны желать.
Адельгейда.Мы и желаем.
Вейслинген.В самом деле?
Адельгейда.Ну да! Поезжайте же!
Вейслинген.Волшебница!
За стеной музыка и танцы. Гец, Зельбиц, тестьсидят за столом. Входит жених.
Гец.Благоразумнее всего было покончить эти дрязги счастливо и весело – свадьбой.
Тесть.Лучшего мне и присниться не могло. С соседом в мире и ладу, и дочка хорошо пристроена.
Жених.А я владею спорным участком и самой красивой девицей на селе в придачу. Эх, если б вы раньше до этого додумались.
Зельбиц.А долго вы судились?
Тесть. Без малого восемь лет. Теперь я скорее согласился бы столько же времени трястись в лихорадке, чем начать все сначала. Вы не поверите, сколько намаешься, пока вытянешь у судейских париков решение. Да и какой в нем прок? Черт бы побрал асессора Сапупи! Вот проклятый черномазый итальянец!
Жених.Да, бедовый парень. Я там два раза был.
Тесть.А я три. И вот, господа мои хорошие, получили мы наконец приговор, по которому я так же прав, как он, а он, как я, и стояли мы, разинув рот, до тех пор, пока господь бог наш не надоумил меня отдать ему дочку, да и участок в придачу.
Гец (пьет).За мир и согласие в будущем!
Тесть.Дай-то бог! Будь как будет, а уж судиться я никогда в жизни не стану. Что за уйму денег это стоило! Прокуратору за каждую справку плати.
Зельбиц.Но ведь там бывают имперские ревизии!
Тесть.Их мы и не нюхивали. А вот светлые талеры у меня повыскакивали из кармана. Чистый грабеж!
Гец.Как это?
Тесть.Ах, у всех там руки загребущие! Один асессор, бог ему прости, обобрал меня на восемнадцать гульденов.
Жених.Кто?
Тесть.Ну кто же, как не Сапупи.
Гец.Это бессовестно!
Тесть.Собственно, я должен был ему выложить двадцать, но когда я их отсчитал у него на даче – роскошная дача! – в большой зале, у меня от тоски чуть сердце не разорвалось. Хозяйство-то хоть и в порядке, а наличным откуда быть? Так я и стоял, и один бог знает, каково мне было. Гроша медного на дорогу не оставалось. Тут я собрался с духом и выложил ему все это. Как он увидал, что я стоял, как в воду опущенный, так бросил мне два гульдена обратно и выгнал меня вон.
Жених.Быть того не может! Неужто Сапупи?
Тесть.А ты что думал? Конечно! Он самый!
Жених.Так пусть черт его возьмет – ведь он и у меня забрал пятнадцать золотых гульденов!
Тесть.Проклятый!
Зельбиц.Гец! Нас зовут разбойниками!
Тесть.Оттого-то и приговор вышел такой хитрый. Ах ты, пес!
Гец.Вы не должны это оставить безнаказанным.
Тесть.Что же нам делать?
Гец.Ступайте в Шпейер: там теперь ревизия, объявите об этом – они должны расследовать дело и помочь вам.
Тесть.Вы думаете – мы этого добьемся?
Гец.Если б я мог дать им по уху – я бы обещал вам.
Зельбиц.Деньги такие, что попробовать стоит.
Гец.Я делал наезды и за четверть того.
Тесть.Как ты думаешь?
Жених.Попробуем – будь что будет!
Входит Георг.
Георг.Нюрнбергцы приближаются.
Гец.Где они?
Георг.Если мы двинемся потихоньку, то захватим их в лесу между Бергеймом и Мюльбахом.
Зельбиц.Отлично!
Гец.В путь, дети! Бог да благословит вас! И да поможет он нам в делах наших!
Крестьянин.Премного благодарны! Не останетесь ли вы на ужин?
Гец.Нам нельзя. Прощайте!
