Текст книги "Собрание сочинений в десяти томах. Том четвертый. Драмы в прозе"

Автор книги: Иоганн Вольфганг фон Гёте

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 33 страниц)

Иоганн Вольфганг Гете
СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ В ДЕСЯТИ ТОМАХ

Том четвертый
ДРАМЫ В ПРОЗЕ

ГЕЦ ФОН БЕРЛИХИНГЕН С ЖЕЛЕЗНОЮ РУКОЮ

Трагедия

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Император Максимилиан.

Гец фон Берлихинген.

Елизавета– его жена.

Мария– его сестра.

Карл– его малолетний сын.

Георг– его оруженосец.

Епископ Бамбергский.

Придворные епископа:

Вейслинген

Адельгейда фон

Вальдорф

Либетраут

Аббат фульдский.

Олеарий– доктор обоих прав.

Брат Мартин.

Ганс фон Зельбиц.

Франц фон Зикинген.

Лерзе.

Франц– оруженосец Вейслингена.

ПрислужницаАдельгейды.

Мецлер, Зиферс, Линк, Коль, Вильд– предводители восставших крестьян.

Придворные дамыи кавалерыбамбергского двора.

Имперские советники.

Ратсманыгейльбронские.

Судьитайного судилища.

Два нюрнбергских купца.

Макс Штумпф– придворный пфальцграфа.

Неизвестный.

Крестьяне:

Тесть

Жених

РейтарыБерлихингена, Вейслингена, епископа Бамбергского.

Начальники, рыцари, латникиимперского войска.

Трактирщик.

Служительсуда.

Гражданегейльбронские.

Городская стража.

Тюремный сторож.

Крестьяне.

Предводительцыган.

Цыгане, цыганки.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕШВАРЦЕНБЕРГ ВО ФРАНКОНИИ. ТРАКТИР

Мецлер, Зиферсза столом. Два рейтарау огня. Хозяин.

Зиферс.Еще стакан водки, Гензель, да отмерь по-христиански.

Хозяин.Ненасытная твоя утроба!

Мецлер (тихо, Зиферсу).Расскажи-ка еще разок о Берлихингене! Бамбергцы там бесятся, пусть почернеют от злобы.

Зиферс.Бамбергцы? Они здесь зачем?

Мецлер.Вот уже два дня как Вейслинген в замке у господина графа. Они сопровождают его. Не знаю, каким путем он поедет. Они ждут его; он возвратится в Бамберг.

Зиферс.Кто это – Вейслинген?

Мецлер.Правая рука епископа, большой человек, уж он-то Гецу удружит при случае.

Зиферс.Пусть сам держит ухо востро.

Мецлер (тихо).Ну-ка, наддай! (Громко.)А с каких пор Гец снова в ссоре с епископом Бамбергским? Ведь говорили, что они помирились и все улажено?

Зиферс.Да, с попами помиришься! Когда епископ увидел, что ничего не добьется, небось запросил пощады, шелковый стал, и мировая состоялась. А прямодушный Берлихинген во всем ему уступил. Он всегда так, если ему привалит удача.

Мецлер.Сохрани его господь! Справедливый господин!

Зиферс.Теперь скажи-ка, разве это не подло? Они захватывают его оруженосца врасплох. Ну, зато уж и взгреет он их!

Мецлер.Вот досада, что ему не повезло с последней проделкой! Он, должно быть, здорово рассердился.

Зиферс.Сдается мне, его давно ничто так не сердило. Подумай только – ведь все до точности было разведано: когда епископ поедет с вод, сколько при нем будет рейтаров, какой дорогой. Если б не выдали его лихие люди, устроил бы он епископу баню, намылил бы ему голову!

Первый рейтар.Вы чего болтаете о нашем епископе? Драки захотели?

Зиферс.Занимайтесь своим делом! За нашим столом вам делать нечего!

Второй рейтар.А кто вам позволил так непочтительно выражаться о нашем епископе?

Зиферс.Так я еще должен вам отчет давать? Ну и рожи!

Первый рейтар дает ему в ухо.

Мецлер.Бей собаку!

Бросаются друг на друга.

Второй рейтар.А ну, подойди, коли не трус!

Хозяин (разнимает их).Уйметесь вы? Тысяча чертей! Убирайтесь отсюда, если у вас есть из-за чего драться! В заведении моем все должно быть благопристойно и чинно. (Выталкивает рейтаров за дверь.)А вы, ослы, что затеваете?

Мецлер.А ты очень-то не лайся, Гензель, а то по башке схлопочешь. Идем, приятель, насажаем им синяков!

Входят два рейтараБерлихингена.

Первый рейтар.Что здесь творится?

Зиферс.Эй! Здорово, Петер! Фейт, здорово! Откуда?

Второй рейтар.Ты только посмей выдать, кому мы служим!

Зиферс (тихо).Так, значит, и господин ваш Гец недалеко?

Первый рейтар.Заткни глотку! У вас драка?

Зиферс.Вы там на дворе встретили парней? Так это бамбергцы.

Первый рейтар.Они что здесь делают?

Мецлер.Вейслинген там наверху, в замке у господина графа. Они его сопровождают.

Первый рейтар.Вейслинген?

Второй рейтар (тихо).Петер, это – славная находка. (Громко.)А давно он здесь?

Мецлер.Два дня уже. Но сегодня он уедет, – так одни из этих молодцов сказал.

Первый рейтар (тихо).Говорил я тебе, что он здесь! Если б нам посторожить немножко на другой дороге! Идем, Фейт!

Зиферс.Помогите нам сначала вздуть бамбергцев.

Второй рейтар.Вас и так двое. Нам надо идти. Прощайте.

Уходят.

Зиферс.Экая сволочь эти рейтары – без платы шагу не ступят!

Мецлер.Бьюсь об заклад – они что-то затеяли. Кому они служат?

Зиферс.Этого я не смею сказать. Они служат Гецу.

Мецлер.Ах, так! Ну, а теперь покажем тем, на дворе. Идем, – пока у меня есть дубинка, я их вертелов не боюсь.

Зиферс.Вот бы на князей так ударить, ведь семь шкур они с нас дерут!

КОРЧМА В ЛЕСУ

Гец (перед дверью, под липой).Куда девались мои люди? Я должен ходить взад и вперед, чтобы сон не одолел меня. Уже пять дней и пять ночей я в засаде. Да, нелегка достается иному самая малость жизни и свободы. Зато, когда ты будешь в моих руках, Вейслинген, тогда я отведу душу. (Наливает.)Опять пусто! Георг! Пока есть вино и отвага, я смеюсь над властолюбием и кознями князей. Георг! Посылайте вашего любезного Вейслингена к сватьям и братьям, черните меня! Пусть так! Я на страже. Ты ускользнул от меня, епископ! Так пусть же твой милый Вейслинген расплачивается за тебя! Георг! Оглох, что ли, мальчик? Георг! Георг!

Оруженосец (в латах взрослого).Ваша милость!

Гец.Где ты застрял? Спал? Какого черта ты так вырядился? Поди-ка сюда! Наряд пристал тебе. Не стыдись, мальчуган! Ты – молодец! Да, если б они тебе были впору! Это Гансовы латы?

Георг.Он хотел вздремнуть немножко и снял их.

Гец.Он привередливей, чем его господин.

Георг.Не гневайтесь. Я тихонько взял их и надел, потом снял со стены старый отцовский меч, выбежал на луг и обнажил его.

Гец.И стал рубить все кругом? Верно, не поздоровилось кустам и терновнику! Ганс спит?

Георг.Он вскочил на ваш зов и крикнул мне, что вы зовете. Я хотел снять доспех, но услышал, что вы кличете снова и снова.

Гец.Ступай! Снеси ему латы и скажи, что он должен быть наготове, Пусть позаботится о лошадях.

Георг.Я хорошо накормил их и снова взнуздал. Вы можете сесть в седло когда угодно.

Гец.Принеси кувшин вина, дай и Гансу стакан. Скажи ему, чтоб он был бодрым – дело стоит того. Я думаю, мои разведчики вернутся с минуты на минуту.

Георг.Ах, ваша милость!

Гец.Что тебе?

Георг.Мне нельзя с вами?

Гец.В другой раз, Георг. Когда мы будем ловить купцов и забирать обозы.

Георг.В другой раз! Вы всегда так говорите! О, в этот раз, в этот! Я сзади побегу, я в сторонке постою, я буду вам приносить брошенные стрелы.

Гец.В следующий раз, Георг! Тебе надо сначала завести камзол, шишак и дротик.

Георг.Возьмите меня! Если б я был с вами в последний раз, вы не потеряли бы самострела.

Гец.Ты почем знаешь?

Георг.Вы бросили им во врага, один латник поднял его, он и пропал. Видите, я знаю.

Гец.Это тебе мои латники рассказывают?

Георг.Да. Зато когда мы чистим лошадей, я свищу им на все лады и учу их веселым песенкам.

Гец.Ты – молодчина!

Георг.Возьмите меня с собой, чтоб я мог это доказать.

Гец.В следующий раз, даю тебе слово. Ты не вооружен, тебе нельзя в битву. Мужи нужны и будущим временам. Я говорю тебе, мальчик, наступят времена, когда они будут в цене. Князья еще предложат все сокровища свои за человека, которого сейчас ненавидят. Ступай, Георг, отдай Гансу его латы и принеси мне вина.

Георг уходит.

Где это пропадают мои люди? Непонятно! Монах! Этот еще откуда?

Входит брат Мартин.

Добрый вечер, честной отец! Откуда так поздно? Муж священного покоя, вид ваш посрамляет многих рыцарей.

Мартин.Благодарю вас, благородный господин. Я всего-навсего смиренный брат, коль уж речь зашла о звании. В монашестве я зовусь Августином, но при крещении меня нарекли Мартином, и это имя мне милей.

Гец.Вы устали, брат Мартин, и, без сомнения, хотите пить!

Входит оруженосец.

Вот и вино кстати.

Мартин.Я попрошу лишь глоток воды. Я не смею пить вина.

Гец.Таков обет ваш?

Мартин.Нет, господин мои, обеты мои не возбраняют мне пить вино, но поелику вино возбраняет обеты мои, я и не пью вина.

Гец.Что вы под этим разумеете?

Мартин.Благо вам, что вы не понимаете этого. Пища и питье, думаю я, есть жизнь человека.

Гец.Верно!

Мартин.Когда вы поели и выпили, вы как будто бы родились вновь. Вы стали сильней, смелей, искусней в своем деле. Вино веселит сердце человеческое, а веселие есть мать всех добродетелей. Когда человек вкусит вина, все качества его удваиваются. Ему вдвое легче думать, он становится вдвое предприимчивее, вдвое скорее осуществляет задуманное.

Гец.Да, когда я выпью, все это так и бывает.

Мартин.О том и речь. Но мы…

Георгвходит с водой.

Гец (Георгу, тихо).Ступай на Дахбахскую дорогу, приложись ухом к земле, – не слышно ли конского топота, – и тотчас возвращайся назад.

Мартин.Но мы, когда поели и выпили, мы становимся прямою противоположностью того, чем нам надлежит быть. Ленивое пищеварение наше настраивает разум наш по желудку, и в расслаблении чрезмерного покоя родятся похоти, легко нас одолевающие.

Гец.Один стакан, брат Мартин, не потревожит ваш сон. Вы много прошли сегодня. (Подносит ему.)За всех воителей!

Мартин.Во имя божье!

Они чокаются.

Я не выношу тунеядцев. И все-таки нельзя сказать, чтоб все монахи были тунеядцами. Они делают, что могут. Я иду от святого Фейта, где ночевал. Настоятель водил меня в сад: воистину полная чаша. Превосходнейший салат! Не капуста, а услада душевная! А цветная капуста и артишоки такие, каких во всей Европе не сыщешь!

Гец.Так, значит, вас это дело не привлекает. (Встает, смотрит, не идет ли мальчик, и возвращается.)

Мартин.Ах, если бы господь создал меня садовником или монастырским собирателем лекарственных трав! Я был бы счастлив. Настоятель мой любит меня – монастырь мой в Эрфурте, в Саксонии, он знает, что я не создан для покоя, и посылает меня всюду, где надо что-нибудь устроить. Я иду к епископу Констанцскому.

Гец.Еще стаканчик! Желаю удачи!

Мартин.Вам того же.

Гец.Что вы так смотрите на меня, брат?

Мартин.Я влюбился в панцирь ваш.

Гец.Он вам нравится? Носить его тяжко и обременительно.

Мартин.А что же не обременительно на сем свете? По мне, самое обременительное – не сметь быть человеком. Бедность, целомудрие и послушание – вот три обета, из которых каждый, взятый в отдельности, кажется наиболее противным природе. Как же невыносимы все они, взятые вместе! И всю жизнь свою безрадостно задыхаются под этим гнетом или под еще более тяжким бременем угрызений совести! О господин мой! Что значат все тягости вашей жизни в сравнении с горестным положением сословия, которое из-за дурно понятого стремления стать ближе к господу отвергает лучшие стремления, какими созидается, растет и созревает человек!

Гец.Если бы обеты ваши не были столь священны, я предложил бы вам надеть доспехи, дал бы коня, и мы б отправились вместе.

Мартин.О, если б господу было угодно даровать плечам моим силу снести тяжесть доспехов и руке моей – мощь, дабы сбить с коня врага! Бедная, слабая рука, ты издавна привыкла носить крест и мирную хоругвь да махать кадилом, тебе ли владеть копьем и мечом? Мой голос, пригодный лишь для «Ave» и «Аллилуйя», был бы для врага глашатаем моей немощи, тогда как ваш заранее побеждает его. Нет, обеты не смогли бы помешать мне вновь вступить в орден, учрежденный создателем моим!

Гец.Счастливого возвращения!

Мартин.Я пью лишь за ваше. Возвращение в мою клетку – всегда несчастие. Когда вы, господин мой, возвращаетесь под кров ваш с сознанием вашей храбрости и силы, их не может победить и сама усталость! Когда вы впервые за долгий срок в безопасности от нападения врага и безоружный простираетесь на ложе и вас одолевает сон, который вам слаще, чем для меня глоток воды после долгой жажды, тогда вы можете говорить о счастье.

Гец.Зато это редко случается.

Мартин (страстно).Но когда случается – это предвкушение небесного блаженства. Вы возвращаетесь, обремененный добычею врагов ваших, и припоминаете: «Этого копье мое сбило с седла ранее, чем он успел выстрелить, того я поверг на землю вместе с конем его», – и вот вы подъезжаете к вашему замку…

Гец.И что же?

Мартин.А жены ваши! (Наливает.)За здравие супруги вашей! (Вытирает глаза.)Ведь она есть у вас?

Гец.Благородная, прекрасная женщина.

Мартин.Счастлив муж добродетельной жены и число дней его сугубое. Я не знаю женщин, хотя женщина была венцом творения!

Гец (про себя).Мне жаль его! Сознание своего звания разрывает ему сердце.

Георг (вбегает).Господин! Я слышу коней – вскачь! Двоих! Это, наверное, они.

Гец.Выведи моего коня. Пусть Ганс сядет в седло. Прощайте, дорогой брат, да сохранит вас господь! Будьте мужественны и терпеливы. Бог не оставит вас.

Мартин.Я хотел бы знать ваше имя.

Гец.Извините меня. Прощайте! (Подает ему левую руку.)

Мартин.Зачем даете вы мне шуйцу? Или я не достоин рыцарской десницы?

Гец.Вы должны были удовольствоваться ею, даже если б были императором. Моя десница, правда, в бою не бесполезна, но к дружескому пожатию она не чувствительна – она слилась воедино с перчаткой, а перчатка, как видите, железная.

Мартин.Так вы – Гец фон Берлихинген! Благодарю тебя, господи, что ты сподобил меня узреть сего мужа, которого ненавидят князья и к которому прибегают все угнетенные! (Берет его правую руку.)Дайте мне эту руку, дайте мне облобызать ее!

Гец.Не надо.

Мартин.Дайте! О мертвое орудие, оживленное надеждой благороднейшего духа на господа, ты драгоценней священных мощей, в коих святая струилася кровь!

Гец надевает шлем и берет копье.

Долгое время жил у нас монах, который посещал вас после того, как при Ландсгуте вы лишились руки. Я никогда не забуду его рассказов о том, сколько вы перестрадали, как тяжело вам было увечье это, мешающее вашему призванию, и как, наконец, прослышали вы об одном человеке, который имел лишь одну руку и все-таки долго был храбрым рейтаром.

Входят два латника.Гец обращается к ним. Они тайно переговариваются.

(Продолжая.)Я никогда не забуду, как он в благороднейшем, чистосердечнейшем уповании на господа сказал: «Если б я имел двенадцать рук, но милость твоя отвратилась бы от меня, на что бы они мне послужили? Теперь же я могу и одною…»

Гец.Значит, в Гослохский лес. (Оборачивается к Мартину.)Прощайте, достойный брат Мартин. (Целует его.)

Мартин.Не забывайте меня, как я вас не забуду.

Гец уходит.

Как сжалось мое сердце, когда я увидел его. Он не промолвил ни слова, но дух мой признал его. Лицезреть великого мужа – душе отрада.

Георг.Вы ночуете у нас, святой отец?

Мартин.Найдется ли мне постель?

Георг.Нет, господин! Я знаю о постелях только понаслышке, в нашей корчме нет ничего, кроме соломы.

Мартин.И на том спасибо! Как тебя зовут?

Георг.Георгом, снятой отец!

Мартин.Георгом! Значит, у тебя храбрый святой.

Георг.Говорят, он был рыцарем, я тоже хочу быть рыцарем.

Мартин.Постой! (Вынимает молитвенник и дает оруженосцу образок.)На́ тебе его. Следуй его примеру, будь храбр и бойся бога. (Уходит.)

Георг.Какой прекрасный белый конь! Вот бы мне такого! И вооружение золотое! А здесь отвратительный дракон. Теперь я стреляю воробьев. Святой Георг! Сделай меня большим и сильным, дай мне копье, доспех и коня – и пусть тогда попробуют сунуться драконы!

ЯКСТГАУЗЕН. ЗАМОК ГЕЦА

Елизавета, Мария, Карл– маленький сын Геца.

Карл.Пожалуйста, милая тетушка, расскажи мне еще раз о добром мальчике. Уж очень это хорошо.

Мария.Лучше ты мне расскажи, плутишка, увидим, внимательно ли ты слушал.

Карл.Чуточку подожди, я думаю. Жил-был однажды… да, жил-был однажды мальчик… и его мать заболела… и вот он пошел…

Мария.Да нет же. И мать ему сказала: «Милый мальчик…»

Карл.«…я больна…»

Мария.«…и не могу выйти…»

Карл.И дала ему денег и сказала: «Поди и купи себе завтрак». Тут пришел нищий…

Мария.Мальчик пошел и встретил по дороге старика, он был… Ну, Карл!

Карл.Он был… старый.

Мария.Ну конечно! Он еле передвигал ноги и сказал: «Милый мальчик…»

Карл.«…подай мне что-нибудь: я ничего не ел ни вчера, ни сегодня». Тут мальчик отдал ему деньги…

Мария.…которые ему дали на завтрак…

Карл.Тогда старик сказал…

Мария.Тогда старик взял мальчика…

Карл.…за руку и сказал… и превратился вдруг в сияющего прекрасного святого и сказал: «Милое дитя…»

Мария.«За твое милосердие награждает тебя через меня матерь божья: тот больной, которого ты коснешься…»

Карл.«…рукою…» Я думаю, это была правая рука.

Мария.Да.

Карл.«…тот тотчас выздоровеет».

Мария.Мальчик побежал домой и от радости не мог слова вымолвить.

Карл.Он бросился матери на шею и заплакал от радости.

Мария.Тут мать воскликнула: «Что со мной?» И вдруг… Ну, Карл!

Карл.И вдруг… и вдруг…

Мария.Вот ты уже и не слушаешь! И вдруг выздоровела. И мальчик врачевал королей и императоров и сделался так богат, что построил большой монастырь.

Елизавета.Не могу понять, где мой господин. Пять дней и пять ночей нет его, а он надеялся быстро покончить со своим делом.

Мария.Меня это уже давно беспокоит. Если б у меня был муж, который вечно подвергает себя опасности, я б умерла в первый же год брака.

Елизавета.Благодарю бога, что он создал меня более твердой.

Карл.А разве отец должен уезжать, если это так опасно?

Мария.Это его добрая воля.

Елизавета.Он должен, милый Карл.

Карл.Почему?

Елизавета.Ты помнишь, зачем он ездил в прошлый раз, когда привез тебе гостинца?

Карл.А теперь он мне привезет что-нибудь?

Елизавета.Ну конечно. Видишь ли, один портной из Штутгарта – меткий стрелок из лука – выиграл первый приз на состязании стрелков в Кельне.

Карл.И много он выиграл?

Елизавета.Сто талеров. А ему не хотели их отдать.

Мария.Ну, разве это не гадко, Карл?

Карл.Гадкие люди.

Елизавета.Тогда портной пришел к твоему отцу и попросил, чтобы он помог ему выручить деньги. Твой отец поехал и захватил двух кельнских купцов и томил их до тех пор, пока они не выдали деньги. Разве ты бы не поехал?

Карл.Нет! Ведь надо проезжать через густой-густой лес, а там цыгане, ведьмы.

Елизавета.Большой парень, а боишься ведьм.

Мария.Ты сделаешь лучше, Карл, если будешь жить в своем замке благочестивым, христианским рыцарем. В своих владениях можно найти достаточно случаев для благотворительности. Во время набегов даже самые честные рыцари творят больше несправедливости, чем правды.

Елизавета.Сестра, ты говоришь, не думая. Дай бог, чтобы и наш мальчик стал с годами храбрее и не напоминал бы Вейслингена, который так вероломно поступает с моим мужем.

Мария.Не будем спорить, Елизавета. Мой брат очень раздражен, и ты тоже. В этом деле я только зритель и потому могу судить беспристрастнее.

Елизавета.Ему нет оправдания.

Мария.То, что я о нем слышала, расположило меня в его пользу. Да разве муж твой не рассказывал о нем сам столько хорошего? Как счастливо протекала их юность, когда оба они были пажами маркграфа!

Елизавета.Пусть так. По сказки мне, что может быть хорошего в человеке, который преследует своего лучшего, вернейшего друга, продает услуги свои врагам моего мужа и лживыми, искажающими дело наветами старается привлечь на свою сторону нашего доброго императора, который всегда был к нам так милостив!

Карл.Отец! Отец! Дозорный на башне трубит песенку: «Гей, да отпирай ворота!»

Елизавета.Он вернулся с добычей.

Входит рейтар.

Рейтар.Мы с охоты. Мы с добычей! Здравствуйте, благородные дамы!

Елизавета.Вейслинген захвачен?

Рейтар.Захвачен. И с ним три рейтара.

Елизавета.Как вышло, что вы так замешкались?

Рейтар.Мы подстерегали его между Нюрнбергом и Бамбергом. Он все не ехал, а мы знали, что он в пути. Наконец мы выследили его – он проехал стороной и сидел себе спокойно у графа в Шварценберге.

Елизавета.Они б и его хотели сделать врагом моего мужа.

Рейтар.Я тотчас донес об этом господину. На коней! И мы помчались в Гослохский лес. Тут так странно вышло: скачем мы ночью через лес и видим – пастух пасет свое стадо. Вдруг, откуда ни возьмись, пять волков, да как примутся за овцу. Тогда господин наш засмеялся и сказал: «Это к добру, дорогие товарищи. Всем удача, и нам удача!» И мы обрадовались хорошей примете. В это время выезжает Вейслинген с четырьмя рейтарами.

Мария.Сердце мое трепещет.

Рейтар.Я и товарищ мой по приказанию господина прижались к нему так, точно приросли – он не мог ни двинуться, ни шелохнуться, а господин наш и Ганс ударили на рейтаров и захватили их. Один ускользнул.

Елизавета.Любопытно взглянуть на него. Они скоро здесь будут?

Рейтар.Они скачут по долине, через четверть часа будут здесь.

Мария.Он, должно быть, очень подавлен.

Рейтар.Да, смотрит невесело.

Мария.Мне будет больно взглянуть на него.

Елизавета.Ах! Я пойду займусь стряпней. Все вы, верно, проголодались?

Рейтар.Так точно!

Елизавета.Возьми ключ от погреба и принеси лучшего вина. Они его заслужили. (Уходит.)

Карл.Я пойду с тобой, тетя.

Мария.Идем, мальчик.

Уходят.

Рейтар.Ну, этот не в отца, а то пошел бы со мной на конюшню.

Гец. Вейслинген. Рейтары.

Гец (кладет на стол шлем и меч).Расстегните мне латы и подайте камзол. Приятен домашний уют. Ты был прав, брат Мартин. Вы загоняли нас, Вейслинген.

Вейслинген, не отвечая, ходит взад и вперед.

Будьте повеселей! Снимайте доспехи! Где ваше платье? Я надеюсь, что все цело. (Слуге.)Позовите его слуг и развяжите тюки, да смотрите, чтоб ничего не пропало. Я могу сам одолжить и мое платье.

Вейслинген.Оставьте меня, мне все равно.

Гец.Я могу вам дать красивое свежее платье. Правда, оно полотняное. Мне оно стало узко. Я был в нем на свадьбе всемилостивейшего господина нашего – пфальцграфа, тогда еще ваш епископ так разгневался на меня. За две недели перед тем я потопил на Майне две его барки. Поднимаюсь я в трактире «Олень» в Гейдельберге с Францем фон Зикингеном по лестнице. Почти в самом конце ее есть площадка с железными перильцами. На ней и стоял епископ и подал руку Фрацу, когда тот проходил, а затем и мне, когда я прошел за ним следом. Я усмехнулся про себя, подошел к ландграфу Ганаускому – очень я его любил! – и сказал: «Епископ подал мне руку, бьюсь об заклад, что он не узнал меня». Епископ услышал, – я нарочно говорил громко, – подошел к нам с высокомерным видом и сказал: «Вы правы, я подал вам руку только потому, что не узнал вас». А я ему на это: «Господин мой, я и сам догадался, что вы не узнали меня, можете взять ваше рукопожатие обратно». Тут человек этот от злости покраснел как рак и побежал жаловаться пфальцграфу Людвигу и князю Нассаускому. Мы потом часто потешались, вспоминая об этом.

Вейслинген.Пожалуйста, оставьте меня одного.

Гец.Но отчего же? Успокойтесь, прошу вас. Вы в моей власти, а я не злоупотребляю ею.

Вейслинген.Этого я и не боюсь. Ведь это ваш рыцарский долг.

Гец.И вы знаете, что он священен для меня.

Вейслинген.Я в плену, остальное мне безразлично.

Гец.Вы не должны так говорить. Если бы вы имели дело с князьями, они б посадили вас на цепь в глубоком подземелье и сторож не давал бы вам уснуть своими свистками.

Входят слугис платьем. Вейслинген переодевается. Входит Карл.

Карл.Доброго утра, отец!

Гец (целует его).Доброго утра, мальчуган. Ну, что ты поделывал?

Карл.Я очень хорошо вел себя, отец! Тетя сказала, что я умница!

Гец.Вот как!

Карл.Ты мне привез что-нибудь?

Гец.На этот раз не привез.

Карл.А я много учился.

Гец.Да ну?

Карл.Хочешь, я тебе расскажу о добром мальчике?

Гец.После обеда…

Карл.А я еще кое-что знаю.

Гец.Что б это было?

Карл.Якстгаузен – селение и замок на Яксте – уже двести лет принадлежит господам фон Берлихингенам по праву наследия и собственности.

Гец.А ты знаешь господина фон Берлихингена?

Карл в недоумении смотрит на него.

(Про себя.)Он, пожалуй, от большой учености и отца не признает. Кому принадлежит Якстгаузен?

Карл.Якстгаузен – селение и замок на Яксте…

Гец.Я не об этом спрашиваю. Я знал каждую дорогу, каждую тропинку, каждый брод, прежде чем узнал, как зовется река, селение и замок. Мать на кухне?

Карл.Да, отец. Она готовит брюкву и баранину.

Гец.Ты и это знаешь, кухонных дел мастер?

Карл.А мне тетя на сладкое испекла яблоко.

Гец.А сырого ты не можешь съесть?

Карл.Так вкусней.

Гец.Тебе всегда надо что-нибудь особенное. Вейслинген! Я сейчас вернусь к вам. Мне все-таки надо повидать жену. Идем, Карл.

Карл.Это что за человек?

Гец.Поклонись ему, попроси его быть повеселее.

Карл.Эй, человек! Право, развеселись! Скоро обед поспеет.

Вейслинген (берет Карла на руки и целует).Счастливое дитя! У него одна печаль, что суп запоздал. Дай бог, чтоб мальчик этот доставил вам много радостей, Берлихинген.

Гец.Где ярче свет, там гуще тени, но я и на это согласен. Ну, пойдем, посмотрим, как там.

Они уходят.

Вейслинген.О, если б я проснулся и все оказалось бы сном! Во власти Берлихингена! Я едва освободился от него, я как огня боялся мысли о нем, я надеялся его одолеть. А он – прежний, верный Гец! Боже правый, чем все это кончится? Вот ты и вернулся, Адельберт, в ту залу, где мы играли детьми, ты дорожил им тогда, ты любил его, как душу свою. Кто может, приблизясь к нему, ненавидеть его? Ах! Я чужой здесь. Ты прошло, счастливое время, когда у камина еще сидел старый Берлихинген, а мы играли вокруг него и любили друг друга, как ангелы. Как будет беспокоиться епископ и мои друзья! Я знаю – вся страна сочувствует моему несчастию. Что мне в том! Разве они могут мне дать то, к чему я стремлюсь?

Гец (с бутылкой вина и кубками).Пока еда будет готова, мы выпьем. Идите сюда, садитесь, будьте как дома! Подумайте, ведь вы снова у Геца. Давно мы уже не сиживали вместе, давно вместе не осушали бутылки. (Подносит ему.)Ну, с легким сердцем!

Вейслинген.Те времена прошли.

Гец.Боже сохрани! Правда, нам не дождаться лучших дней, чем те, когда мы были неразлучны днем и ночью при дворе маркграфа. Я с радостью вспоминаю мою юность. Вы еще помните, как я повздорил с поляком, когда нечаянно заехал рукавом в его завитые и напомаженные локоны?

Вейслинген.Это было за столом, и он бросился на вас с ножом.

Гец.Я тогда здорово отколотил его, а вы из-за этого поссорились с его приятелем. Мы всегда честно держались заодно, как и подобает добрым и смелым ребятам. За это все и признавали нас. (Наливает и подносит ему.)Кастор и Поллукс! Сердце мое всегда радовалось, когда маркграф так называл нас.

Вейслинген.Это придумал епископ Вюрцбургский.

Гец.Он был ученый муж и добрейший человек вместе с тем. Я до конца жизни буду помнить, как он ласкал нас, как хвалил наше единодушие и звал счастливым человеком того, который был близнецом его друга.

Вейслинген.Довольно об этом!

Гец.Почему же? После трудов для меня нет ничего приятнее воспоминания о прошлом. В самом деле, подумать только, что мы делили когда-то радость и горе, были всем друг для друга! Я воображал, что так будет всю жизнь! Когда при Ландсгуте я лишился руки, разве не было моим единственным утешением то, что ты ходил за мной и заботился обо мне больше, чем брат родной. Я надеялся, что в будущем моей правой рукою станет Адельберт. А теперь…

Вейслинген.О!

Гец.Если б ты послушал меня и поехал вместе в Брабант, когда я звал тебя, все осталось бы по-старому. Тебя удержала эта несчастная придворная жизнь, тебе понравилось слоняться без дела и расшаркиваться перед женщинами. Я всегда говорил тебе, что если ты будешь водиться с пустыми, противными бабами и болтать с ними о неудачных браках, об обольщенных девушках, о мозолях и вообще обо всем том, что им любо слушать, то ты станешь шалопаем, Адельберт, я всегда это говорил.

Вейслинген.К чему все это?

Гец.Видит бог, я б хотел или забыть все, или чтобы это было не так. Свободой и благородством рождения ты равен лучшим сынам Германии, ты независим, ты подчинен лишь императору, зачем же ты принижаешь себя до уровня вассала? Что тебе епископ? Он сосед твой? Он может напасть на тебя? А разве у тебя нет рук, нет друзей, чтобы отплатить ему? Ты забываешь свое достоинство свободного рыцаря, который зависит лишь от бога, императора и самого себя! Ты из кожи лезешь вон, чтобы занять место придворного шаркуна при своенравном и завистливом попе!

Вейслинген.Позволь мне сказать.

Гец.Что ты можешь сказать?

Вейслинген.Ты смотришь на князей, как волк на пастухов. И все-таки посмеешь ли ты порицать их за то, что они защищают свои владения и достояние своих подданных? Разве они хоть на мгновение бывают в безопасности от рыцарей-самоуправцев, которые нападают на их подданных у каждого перекрестка, опустошают селения и замки? С другой стороны – земли дражайшего императора нашего находятся по власти заклятого врага; император требует помощи от всех сословий, а они едва могут защитить свою жизнь. Разве не добрый гений внушает князьям желание подумать о средствах успокоить Германию, водворить право и справедливость, дать всем – и большим и малым – возможность наслаждаться выгодами мира? И ты нам ставишь в вину, Берлихинген, что мы ищем защиты у них, чья помощь нам ближе, нежели далекая от нас императорская власть, которая не в силах защитить себя самое.

Гец.Да! Да! Все понятно! Вейслинген, будь князья такими, какими вы их изображаете, то у нас было бы все, чего мы жаждем. Покой и мир! Я думаю! Их жаждет и хищная птица, чтоб на свободе пожирать добычу. Всеобщее благо! Ну, от этой заботы они не поседеют! А какую непристойную игру ведут они с нашим императором. Намерения его прекрасны, и стремления его еще лучше. И вот что ни день – является новый знахарь и предлагает лечить так и эдак. А так как господин наш все быстро схватывает и ему достаточно слово сказать, чтоб тысячи рук пришли в движение, то он и воображает, будто выполнит все так же легко и быстро. И вот издается приказ за приказом, и все они тут же забываются, а что князьям на пользу, того они и держатся и прославляют спокойствие и безопасность империи, попирая ногами меньшую братию. Готов поклясться, что кое-кто в глубине души благодарит бога за то, что турок наседает на императора.

Вейслинген.Вы смотрите на это по-своему.

Гец.Так поступает каждый. Вопрос в том, на чьей стороне свет и правда, а ваши дела, говоря мягко, боятся дневного света.

Вейслинген.Вы все можете говорить, я – пленник.

Гец.Если совесть ваша чиста, вы – свободны. Но как обстояло дело с договором о земском мире? Я помню, как еще шестнадцатилетним мальчиком я был с маркграфом на сейме. Сколько князья там горланили, а духовные владыки – больше всех! Ваш епископ все уши прожужжал императору, будто чудо свершилось, и он вдруг всем сердцем возлюбил справедливость; а теперь он захватил моего оруженосца в ту пору, когда ссора наша уладилась и я не помышлял о зле. Разве мы не помирились? На что ему оруженосец?

Вейслинген.Это произошло без его ведома.

Гец.Отчего же он его не отпускает?

Вейслинген.Он вел себя не так, как должно.

Гец.Не так, как должно? Готов присягнуть, что он вел себя как должно, и это так же верно, как то, что он захвачен с ведома епископа и вашего. Вы думаете, я только сегодня на свет родился и не понимаю, что к чему?