Текст книги "Собрание сочинений в десяти томах. Том четвертый. Драмы в прозе"

Автор книги: Иоганн Вольфганг фон Гёте

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 33 страниц)

КУЛЕНБУРГСКИЙ ДВОРЕЦ. АПАРТАМЕНТЫ ГЕРЦОГА АЛЬБЫ

Сильваи Гомецвстречаются.

Сильва.Приказания герцога выполнены?

Гомец.В точности. Всем дневным патрулям велено в определенное время явиться в назначенные мною пункты; до того часа они, как обычно, патрулируют город для поддержания порядка. Ни один не знает о другом и полагает, что приказ касается только его. Таким образом караулы могут быть расставлены мгновенно и перекроют все подступы к дворцу. Понятно тебе, почему отдан такой приказ?

Сильва.Я привык к слепому повиновенью. А кому же и повиноваться, как не герцогу, ведь исход дела всегда доказывает, что приказ был отдан правильно.

Гомец.Хорошо! Хорошо! Не диво, что ты стал замкнут и односложен, как герцог, ты ведь всегда находишься при нем. Мне это чуждо, я привык к менее чопорной итальянской службе. Верность и послушанье – неизменно присущи мне, да только я люблю почесать язык и порассуждать вслух. Вы вечно молчите и не радуетесь жизни. Герцог для меня точно железная башня без дверей, – для того чтобы в нее проникнуть, нужны крылья. На днях я слышал, как он за столом сказал об одном веселом и компанейском человеке: он точно дешевый шинок с вывешенной над дверью бутылкой водки для прельщения бездельников, побирушек и воров.

Сильва.Он и сюда-то привел нас молча.

Гомец.Тут ничего не скажешь. Здорово! Кто своими глазами видел, как он из Италии вел армию сюда, может только диву даваться. Сумел ведь проскользнуть меж друзей и врагов, меж французов, тех, что за короля и гугенотов, меж швейцарцев и союзников, при этом поддерживая строжайшую дисциплину и легко и гладко справляясь с войском, которое считалось столь опасным. Да, там было на что посмотреть и чему поучиться.

Сильва.А здесь! Все тихо, мирно, восстания как не бывало.

Гомец.Ну, здесь поуспокоились еще до нас.

Сильва.И в провинциях много тише стало, – если кто о чем еще и хлопочет, то лишь для того, чтобы удрать. Но герцог, думаю, вскоре и этим все дороги перегородит.

Гомец.Король уж его своей милостью не обойдет.

Сильва.А нам надо позаботиться, чтобы герцог не обошел нас своею. Если король прибудет, он сумеет отблагодарить и герцога, и тех, за кого тот слово замолвит.

Гомец.Ты думаешь, король сюда пожалует?

Сильва.Судя по хлопотам и приготовлениям – это так.

Гомец.Меня они не убеждают.

Сильва.Ты лучше помолчи о своих убеждениях. Если король и не намерен приехать, то он, несомненно, хочет, чтобы здесь верили в его приезд.

Те же и Фердинанд,внебрачный сын Альбы.

Фердинанд.Отец не выходил?

Сильва.Мы ждем его.

Фердинанд.Скоро прибудут наместники.

Гомец.Еще сегодня?

Фердинанд.Оранский и Эгмонт.

Гомец (шепотом, Сильве).Я что-то смекаю.

Сильва.Ну и держи про себя.

Те же и герцог Альба.

Когда входит, другие отступают в глубь сцены.

Альба.Гомец.

Гомец (выходит вперед).Ваша светлость!

Альба.Ты расставил караулы и отдал им приказ?

Гомец.Так точно. Дневные патрули…

Альба.Достаточно. Ты будешь ждать на галерее. Сильва известит тебя, когда придет пора стянуть их и занять все входы во дворец. Остальное ты знаешь.

Гомец.Да, ваша светлость! (Уходит.)

Альба.Сильва!

Сильва.Слушаю, ваша светлость!

Альба.Сегодня ты должен проявить все, что я издавна ценю в тебе, отвагу, решительность и точное выполнение приказов.

Сильва.Премного благодарен. Вы даете мне возможность доказать, что я все тот же.

Альба.Как только наместники войдут ко мне, поспеши взять под стражу личного секретаря Эгмонта. Надеюсь, ты принял должные меры, чтобы изловить всех, на кого я указал?

Сильва.Доверься нам. Судьба настигнет их неотвратимо, беспощадно, как солнечное затмение, в точно высчитанный час.

Альба.Ты приказал неотступно следить за ними?

Сильва.Да. И прежде всего за Эгмонтом. Он единственный, кто с тех пор, как ты прибыл сюда, не изменил своего образа жизни. Целый день – с коня на коня, гости толпятся у него в доме, за столом он радушен и весел, играет в кости, стреляет в цель, а ночью пробирается к своей милой. Другие, наоборот, словно дыханье затаили, сидят в четырех стенах, а когда проходишь мимо, кажется, будто в доме тяжелобольной.

Альба.Так спеши же, покуда они не выздоровеют против нашей воли.

Сильва.Я обложил их со всех сторон. По твоему велению мы воздаем им почести и выказываем готовность в любую минуту им служить. Ужас сковал их: они политично и робко нас благодарят, чувствуя, что им остался один выход – бежать, но никто не отваживается и шага сделать, они мешкают, не знают, как действовать заодно, а в одиночку бессильны решиться на смелый поступок, тому мешает дух общности. Они так хотят ускользнуть от подозрений и тем самым навлекают их на себя. Я с радостью предвижу осуществление твоего замысла.

Альба.Я радуюсь только свершившемуся, да и то с неохотой, – всегда ведь остаются поводы для тревог и раздумий. Счастье своенравно, ему случается вознести низкое, ничтожное, а хорошо продуманные действия обесчестить пошлым исходом. Оставайся здесь, покуда не прибудут наместники, и тут же отдай приказ Гомецу занять улицы, а сам поспеши арестовать Эгмонтова секретаря и прочих, указанных в списке. Когда дело будет сделано, придешь сюда и доложишь моему сыну, он передаст мне эту весть на заседании совета.

Сильва.Надеюсь, мне нынче вечером суждено будет предстать перед тобой.

Альба идет к сыну, все время стоявшему на галерее.

Я сам не смею себе признаться, но надежды мои угасают: боюсь, все будет не так, как он задумал. Мне видятся духи; в тихой задумчивости взвешивают они на черных весах судьбы наместников и многих тысяч людей. Медленно колеблется стрелка весов – вверх, вниз; глубоко задумались судьи, вот опускается одна чаша, вверх пошла другая – своенравная судьба дохнула на нее, и все решилось. (Уходит.)

Альба (выходит с Фердинандом).Как тебе понравился город?

Фердинанд.Я многого навидался. Проехал на коне, словно от нечего делать, улицу за улицей. Ваши караулы умело расставлены и держат людей в таком страхе, что те и шепотом слова сказать не решаются. Город как поле, когда вдали уже вспыхивают молнии: ни птицы не видно, ни зверя, разве тех, что в испуге ищут, куда бы спрятаться.

Альба.И ничего больше тебе не встретилось?

Фердинанд.Эгмонт с несколькими всадниками проскакал по Рыночной площади, мы с ним поздоровались. Под ним был еще не объезженный конь, прекрасный, я так ему и сказал. «Надо поскорее объезжать лошадей, того и гляди, они нам понадобятся!» – крикнул он и добавил, что сегодня мы еще встретимся, по вашему требованию он прибудет на совет.

Альба.Да, он увидит тебя.

Фердинанд.Из рыцарей, которых я здесь узнал, он мне всего более по душе. Мне кажется, мы будем друзьями.

Альба.Ты все еще скор и неосмотрителен, я узнаю в тебе легкомыслие твоей матери, так быстро толкнувшее ее в мои объятия. Сколько раз, прельстившись внешностью, ты поспешно вступал в опасные связи.

Фердинанд.Я стараюсь покорствовать вашей воле.

Альба.В жилах у тебя течет молодая кровь, и я прощаю тебе пылкое доброжелательство, опрометчивую жизнерадостность. Не забывай только, зачем я послан сюда, и помни, какую роль я тебе предназначаю.

Фердинанд.Не щадите меня своими напоминаниями, когда это будет нужно.

Альба (после паузы).Сын мой!

Фердинанд.Отец!

Альба.Вскоре прибудут наместники, прибудут Оранский и Эгмонт. Не сочти за недоверие, что я лишь сейчас говорю тебе о том, что должно произойти. Отсюда они уже не выйдут.

Фердинанд.Что ты замыслил?

Альба.Принято решение взять их под стражу. Ты удивлен? Послушай же, что возложено на тебя; причины ты узнаешь, когда все свершится, – сейчас говорить о них уже нет времени. С тобой одним я хочу обсудить самое главное, самое сокровенное. Нерушимые узы связывают нас, ты мне дорог, я люблю тебя и всему, всему хочу тебя научить. Не только привычке повиноваться, но и уменью вникать в самую суть полученного приказа, уменью повелевать и выполнять. Я хочу оставить тебе это великое наследство, а королю – надежнейшего слугу, отдать тебе лучшее из того, что есть у меня, дабы не стыдно тебе было стать вровень с твоими братьями.

Фердинанд.В каком же я долгу перед тобой за любовь, которою ты даришь одного меня, тогда как вся страна перед тобой трепещет.

Альба.Теперь слушай, что надо делать. Как только наместники войдут во дворец, все входы и выходы будут заняты войсками. Гомецу уже отдан приказ. Сильва поспешит захватить секретаря и наиболее подозрительных из Эгмонтовой свиты. Ты расставишь караулы у ворот и во внутренних дворах. Но прежде всего размести верных людей здесь и в соседних покоях, а сам жди на галерее, покуда не вернется Сильва, и принеси мне какую-нибудь ничего не значащую бумагу в знак того, что он справился с возложенным на него поручением. Потом оставайся в сенях, жди, когда Оранский соберется уходить, и следуй за ним, я задержу Эгмонта под предлогом, что мне надо еще поговорить с ним. В конце галереи потребуй у Оранского его шпагу, зови караульных и быстро захвати этого опаснейшего из опасных, а я захвачу Эгмонта.

Фердинанд.Я повинуюсь, отец, – не скрою, с горестью в сердце.

Альба.Прощаю тебя: это твой первый великий день.

Входит Сильва.

Сильва.Гонец из Антверпена. Вот письмо от Оранского! Он не приедет.

Альба.Так сказал гонец?

Сильва.Нет, мое сердце.

Альба.Твоими устами говорит мой злой гений. (Прочитав письмо, подает знак обоим, те удаляются на галерею; Альба – один на авансцене.)Не приедет! До последней минуты увиливает от объяснений. Он посмел не явиться! Значит, и на сей раз, против ожиданья, умный был достаточно умен, чтобы совершить неразумный поступок. Часы идут! Совсем мало осталось пройти стрелке, и великое дело свершится или будет упущено, безвозвратно упущено, ибо ни скрыть его, ни воротить нельзя. Давно я все взвесил, даже этот случай представил себе и решил, что́ мне надо будет делать. А теперь, когда пришла пора действовать, меня одолевают все «за» и «против». Есть ли смысл брать остальных, если этотуйдет от меня? Помешкав, я дам ускользнуть и Эгмонту с его приверженцами, которым несть числа, а сегодня, может быть, еще только сегодня, они в моих руках. Так судьба принуждает покориться и тебя, непокоримого! Сколько раздумий! Как тщательно я готовился! Какой грандиозный, прекрасный план! Надежда была так близка к осуществлению. И вдруг в решающий миг я столкнулся с двояким злом. Будущее темно, я словно хочу вытащить свой жребий из урны, но билет еще свернут, и мне неведомо, что это – выигрыш или пустышка. (Он напряженно вслушивается, потом подходит к окну.)Это он! Эгмонт! Легко принес тебя твой конь, не прянул, почуяв запах крови, не шарахнулся при виде духа с обнаженным мечом, что стоит у ворот! Спешивайся, Эгмонт! Вот ты одной ногой в могиле, а теперь – уже и обеими. Погладь коня, похлопай его последний раз по холке. Мне выбора не осталось: в ослепленье явился Эгмонт сюда, второй раз так просто он мне в руки не дастся! Эй! Вы!

Быстро входят Фердинанди Сильва.

Поступайте согласно моему приказу, он остается в силе. Я уж как-нибудь задержу здесь Эгмонта, покуда ты не принесешь мне вести от Сильвы. Потом будь поблизости, чтобы судьба не отняла у тебя великой заслуги собственными руками схватить заклятого врага его величества. (Сильве.)Поспеши! (Фердинанду.)А ты иди ему навстречу.

Несколько мгновений остается один и молча шагает из угла в угол.

Входит Эгмонт.

Эгмонт.Я явился услышать повеления короля, узнать, какую службу может сослужить ему моя преданность, вечная и неизменная.

Альба.Прежде всего король хочет вашего совета.

Эгмонт.Какого? Оранский тоже прибудет? Я думал застать его здесь.

Альба.Я очень сожалею, что его нет с нами в этот трудный час. Король желает услышать ваш совет, узнать, что вы думаете касательно умиротворения провинций. Он надеется, что вы будете деятельно способствовать восстановлению спокойствия и прочного порядка.

Эгмонт.Вы не хуже меня знаете, что волнения в провинциях почти утихли, и утихли бы совсем, если бы вновь прибывшие войска не посеяли тревогу и страх в сердцах жителей.

Альба.Вы, видимо, намекаете, что лучше бы король не посылал меня сюда на переговоры с вами?

Эгмонт.Прошу прощения! Не мне судить, следовало королю посылать сюда войска или нет. Я полагаю, что мощное впечатление от присутствия его величества воздействовало бы сильнее. Но войско здесь, а короля нет. Мы, однако, не так неблагодарны и забывчивы, чтобы не помнить, сколь многим мы обязаны правительнице. Да и можно ли не признать, что своими умными и смелыми действиями – когда силой, а когда и осмотрительностью, когда уговорами, а когда и хитростью – она утихомирила взбунтовавшийся народ и, всему свету на удивленье, за какие-то несколько месяцев принудила его осознать свой долг.

Альба.Не спорю. Страсти улеглись, и каждый, по-видимому, вновь водворен в границы покорства. Но разве не может он по собственному произволу их нарушить? Кто помешает народу вновь затеять смуту? Где та власть, что сумеет его удержать? Кто нам поручится, что они и впредь будут верноподданными? Добрая воля народа – другим залогом мы не располагаем.

Эгмонт.А разве добрая воля народа не самый лучший, не самый надежный залог? Клянусь богом, королевский престол всего надежнее там, где все стоят за одного и один за всех. Тогда не страшны ни внешние, ни внутренние враги.

Альба.Вы не уговорите меня, что здесь именно так обстоит дело.

Эгмонт.Если король объявит всеобщую амнистию, он успокоит взволнованные умы, и вскоре мы убедимся, что вместе с доверием возвратились и любовь и преданность.

Альба.И каждый, кто виновен в поношении его величества короля и в богохульстве, будет беззаботно разгуливать на свободе, служа живым примером того, что наитягчайшие преступления остаются безнаказанными.

Эгмонт.А разве преступления, совершенные по глупости или под пьяную руку, заслуживают не прощенья, а беспощадной кары? Да еще там, где есть надежда, уверенность даже, что зло более не повторится? Разве не спокойнее правят короли, зная, что современники и потомки будут прославлять их за то, что они сумели презреть, простить, более того, пожалеть тех, кто осмелился оскорбить их сан? Разве не потому королей считают благонравными, что до высоты престола не доходят ни хула, ни кощунство?

Альба.Вот потому-то король и призван вступаться за бога и религию, а мы – за короля. Мы должны мстить за то, что высшая власть отвергает с презрением. Я смотрю на это по-другому – ни один виновный не должен остаться безнаказанным.

Эгмонт.Ты полагаешь, что всех сумеешь захватить? Мы каждый день слышим, что страх гонит людей с места на место и даже вон из страны. Богачи увезут с собою свое имущество, своих детей и друзей, бедняк отдаст соседнему государству труды своих рук.

Альба.Да, если мы не сумеем этому воспрепятствовать. Потому-то король и требует совета и действий от каждого облеченного властью, суровости от каждого наместника, а не россказней о том, что имеет и что имело бы место, если все пойдет своим чередом. Смотреть на великое зло, тешить себя надеждой, доверяться времени, нет-нет да и вмешаться в потасовку, как на карнавале, с треском дать кому-нибудь оплеуху, чтобы казалось, будто ты что-то делаешь, тогда как ничего делать тебе не хочется, – разве это не значит навлечь на себя подозрения, не значит, что ты с удовольствием наблюдаешь за мятежом и хоть и не был его зачинщиком, но все же его выпестовал.

Эгмонт (готов вспыхнуть, но берет себя в руки и после небольшой паузы твердо говорит).Не всякое намерение видно с первого взгляда, многие толкуют намерения превратно. Вот слышим же мы со всех сторон: в намерения короля, мол, входит не столько управлять провинциями согласно единым и всем ясным законам, не столько укреплять величие религии и даровать своему народу доподлинный мир, сколько согнуть его в бараний рог, силой отнять у него исконные права, завладеть его богатствами и далее – ограничить достославные дворянские вольности, которые и заставляют дворян верой и правдой служить государю, не щадя живота своего. Религия, говорят нынче, это только роскошный ковер, укрывшись за которым удобнее измышлять любые злодеяния. Народ коленопреклоненно возносит молитвы вытканным на ковре сакральным символам, а за ним притаился птицелов, выслеживающий добычу.

Альба.И такое я слышу от тебя?

Эгмонт.Не мои это убеждения, а слова, которые слышишь теперь повсюду, от великих и малых, от умных и дураков. Нидерландцы страшатся двойного ярма, ибо кто поручится за целостность их свобод?

Альба.Свобода! Прекрасное слово для того, кто правильно его понимает. Какой свободы они хотят? И что значит свобода свободнейшего? Поступать как должно – в этом король никому не помеха. Нет! Нет! Они не считают себя свободными, если не могут вредить себе и другим. Лучше, по-моему, отречься от престола, нежели править таким народом. Когда нас теснят внешние враги, о которых ни один обыватель и не вспоминает, ибо он всецело поглощен ежедневными хлопотами, и королю потребуется содействие и защита, у нидерландцев немедленно начнется междоусобица, а тем самым они сыграют на руку врагу. Потому-то и надо их теснить, надо воспитывать, как детей, как детей, направлять к благим целям. Поверь мне, народ не стареет, не набирается ума, он навеки остается ребенком.

Эгмонт.А как редко становится разумным король! И не лучше ли для многих и вверять себя многим, нежели одному, и даже не одному, а нескольким избранным, этим одним, то есть народцу, который старится на глазах у своего повелителя. Видно, только этому народцу и даровано право набираться ума.

Альба.Может быть, именно потому, что он не предоставлен самому себе.

Эгмонт.И потому никто не хочет быть предоставленным себе. Поступайте как знаете – я на твой вопрос ответил и повторяю: ничего не выйдет, не может выйти! Я знаю своих соотечественников. Это люди, достойные ступать по земле господней, каждый сам себе маленький король, твердый, предприимчивый, способный, верный и всей душою преданный обычаям старины. Заслужить доверие этих людей трудно, но сохранить легко! Они упорные и стойкие! Гнуть их можно, согнуть нельзя.

Альба (за это время он несколько раз оглядывался).Ты взялся бы повторить все это перед лицом короля?

Эгмонт.Худо, если бы я струсил перед ним! И тем лучше было бы для короля, для его народа, если бы он внушил мне смелость и доверие высказаться еще куда полнее.

Альба.Все, что полезно, я могу выслушать вместо него.

Эгмонт.Я бы сказал ему: пастух легко справляется с целым стадом овец, вол покорно тащит за собою плуг, но если тебе предстоит объезжать благородного коня, то сначала изучи его норов и помни: неразумно требовать от него неразумного. Вот нидерландцы и хотят сохранить свои старые порядки, хотят, чтобы ими правили соотечественники, ибо заранее знают, чего от них ждать, и верят в их бескорыстие и попечение о судьбах народа.

Альба.А разве правителю не дано изменять стародавние порядки и разве это не лучшая из его привилегий? Что неизменно в земной юдоли? Неужели государственный строй? Разве с течением времени не изменяются все условия и обстоятельства, и не потому ли устаревший государственный порядок и порождает тысячи зол, что он уже более не соответствует положению вещей? Мне думается, многие ратуют за старинные привилегии потому, что они становятся прибежищем, пробравшись в каковое, умный и сильный может действовать во вред народу, во вред целому.

Эгмонт.Эти произвольные изменения, это неограниченное вмешательство верховной власти уже предвещает, что один будет делать все, что запрещается тысячам. Он лишь для себя хочет свободы, хочет удовлетворять любое свое желанье, без помехи осуществлять любой свой замысел. И даже если мы полностью ему доверимся, доброму, мудрому королю, разве может он поручиться за своих преемников? Поручиться, что ни один из них не станет самоуправствовать? Кто же спасет нас от произвола, когда король пришлет сюда своих слуг, своих приближенных, которые, ничего не зная о нашей стране и ее нуждах, начнут бесцеремонно хозяйничать в ней и, не встретив сопротивления, решат, что избавлены от всякой ответственности?

Альба (снова оглядывается).Ничего нет удивительного, что король хочет править по собственному усмотрению и предпочитает отдавать приказы тем, кто лучше других понимает, стремится понять и во что бы то ни стало выполнить его волю.

Эгмонт.И столь же не удивительно желание граждан, чтобы в их стране правил тот, кто родился и вырос вместе с ними, кто усвоил те же понятия о праве и бесправии – словом, тот, в ком они видят брата.

Альба.Тем не менее дворянство в свое время произвело не слишком справедливый раздел с этими пресловутыми братьями.

Эгмонт.С тех пор прошли века, и ни малейшей зависти это уже ни в ком не вызывает. Но если, безо всякой нужды, сюда будут присланы новые люди, которые пожелают вторично обогатиться за счет народа и народ окажется отданным на произвол беспощадной, наглой, неудержимой корысти – начнется брожение, которое вряд ли уляжется само собой.

Альба.Ты говоришь мне то, чего я не должен был бы слушать. Я тоже чужой здесь.

Эгмонт.Раз я это тебе говорю, значит, разумею не тебя.

Альба.Все равно такое слушать мне не пристало. Король послал меня в надежде, что здешнее дворянство окажет мне поддержку. Король волен настаивать на исполнении своей воли. Он долго размышлял и, наконец, ему открылось, что пойдет на пользу народу. Так дальше продолжаться не может. Намерение его величества: кое в чем ограничить вас для вашей же пользы, а если потребуется, то и навязать вам ваше же собственное благо, пожертвовать, наконец, смутьянами, дабы остальные граждане обрели покой и могли наслаждаться радостью мудрого правления. Таково решение короля, и мне приказано сообщить его дворянству. Именем короля я требую совета, какэто сделать, что́ делать он уже решил.

Эгмонт.Увы, твои слова подтверждают, что страх народа обоснован, всеобщий страх! Итак, король решился на то, на что не следовало бы решаться ни одному властителю, – подорвать мощь своего народа, его дух, чувство собственного достоинства, унизить его, изничтожить – для того, чтобы удобнее было им управлять. Он хочет сгноить глубоко заложенное ядро его своеобразия, дабы этот народ осчастливить. Хочет втоптать в землю, дабы из него проросло нечто совсем другое. О, если он замыслил доброе дело, то на какой же путь его толкнули советчики! Народ не восстает против короля, а лишь препятствует ему идти по неверному пути, хотя он уже успел сделать первые роковые шаги.

Альба.Твой образ мыслей таков, что мы, по-видимому, ни до чего не договоримся. Ты уничижительно думаешь о короле, с презрением о его советчиках, сомневаешься в том, что все это давно продумано, проверено, взвешено. Я не получал поручения вновь пересматривать все «за» и «против». Я требую повиновения от народа – а от вас, первейших, благороднейших его представителей, совета и действий, которые станут порукой этого безусловного долга.

Эгмонт.Потребуй, чтобы мы сложили головы, и это будет исполнено мгновенно. Согнуть голову под ярмо или склонить ее под топор для благородной души – все едино. Напрасно я так много говорил, ничего от моих слов не изменилось.

Входит Фердинанд.

Фердинанд.Прошу простить, что я осмелился прервать вашу беседу. Вот письмо, его податель просит незамедлительного ответа.

Альба.Дозвольте мне ознакомиться с письмом.

Отходит в сторону.

Фердинанд (Эгмонту.).Великолепного коня привели сейчас ваши люди.

Эгмонт.Да, конь недурен. Он у меня уже давно, и я собираюсь его сменить. Если он вам по нраву, о цене, я думаю, мы сговоримся.

Фердинанд.Хорошо, надо будет потолковать.

Альба подает знак сыну, тот отходит в глубину сцены.

Эгмонт.Разрешите откланяться! Отпустите меня, честное слово, не знаю, что́ я мог бы еще сказать.

Альба.Счастливый случай помешал тебе до конца раскрыть свои замыслы. Ты неосторожно выболтал, что́ у тебя на сердце, обвинил себя беспощаднее, чем самый яростный твой ненавистник.

Эгмонт.Этот упрек меня не трогает, – зная себя, я знаю, как я предан королю: больше, чем многие, что на королевской службе служат самим себе. Я неохотно оставляю этот спор неразрешенным и надеюсь, что служение государю и благо родины вскоре объединят нас. Возможно, повторный разговор и присутствие других наместников, сегодня не прибывших сюда, в счастливую минуту сделают возможным то, что сейчас представляется нам невозможным. С этой надеждой в сердце я ухожу.

Альба (одновременно подавая знак сыну).Стой, Эгмонт! Шпагу!

Средняя дверь открывается, видна галерея, занятая стражей,которая стоит не двигаясь.

Эгмонт (после недоуменного молчания).Так вот что ты задумал. Вот зачем вызвал меня. (Хватается за шпагу, словно намереваясь защищаться.)Но я не безоружен!

Альба.Это приказ короля, ты мой пленник.

С обеих сторон к Эгмонту подступают вооруженные стражники.

Эгмонт (помолчав).Короля? Оранский! О, принц Оранский! (Отдает шпагу Альбе.)Возьми ее! Она чаще отстаивала дело короля, чем прикрывала эту грудь.

Уходит в среднюю дверь, стражники, находившиеся в зале, следуют за ним, сын Альбы также. Альба стоит неподвижно. Занавес.