Текст книги "На тихом перекрестке"

Автор книги: Инна Кублицкая

Соавторы: Сергей Лифанов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

Так и лежали эти листочки в архиве, пока вдруг не пропал без вести Мартен Саба, человек в Северингии достаточно известный.

Было заведено уголовное дело; и тут некий энтузиаст-инспектор собрал все имевшиеся в доме Саба отпечатки, сличил их на всякий случай с имеющимися в комиссариате и с изумлением обнаружил, что несомненные отпечатки пальцев хозяина дома совпадают с отпечатками известного бандита Мартена Дюпона! Пройти мимо этого факта было уже никак невозможно! И привлеченный в качестве эксперта бывший инспектор Жове (он к тому времени был уже на пенсии) начал выкапывать такие подробности из скрытой жизни видного деятеля синематографа, коллекционера и мецената Мартена Саба, что тут же началось другое расследование. Учитывая деликатность ситуации – негласное.

У дома Саба-Дюпона было установлено наблюдение. С трудом верилось, что такой человек исчез просто так; отрабатывались версии похищения, убийства из мести или по иным причинам; ведь Дюпон был заметным деятелем преступного мира не только Северингии, но и всей Европы. А его идея объединения банд в крупные синдикаты по типу американских была не всем по душе; словом – его могли убрать, или же он мог исчезнуть сам, поняв, что пахнет жареным. Увы, принятые меры ничего не дали.

Двусмысленность ситуации, в которой оказалась полиция, усугубилась вмешательством в дело большой политики. Свидетелем по этому расследованию проходила сестра пропавшего, Кириена Сабан, звезда экрана и жена Бенедикта Бара. Ее осторожно, чтобы не возбудить ненужного ажиотажа вокруг одного из самых почтенных семейств Северингии, допросили. Кириена, естественно, изобразила из себя святую невинность: знать ничего не знаю, и с чего это вы решили, что мой брат – бандит? Тогда ей быстро объяснили, что сказки она может рассказывать мужу; в прошлом ее «честной, порядочной семьи» уже как следует покопались, и только из уважения к семейству Бара, да и к таланту самой госпожи Сабан это дело расследуется тайно, без огласки.

«Ваш последний фильм понравился его высочеству, – намекнули ей в комиссариате, – но будет лучше, если вы сами покинете страну. Князь полагает, – сказали ей, – что вы еще долго будете радовать зрителей своей игрой… но, к сожалению, не в «Готорн Синема»…»

«Я должна покинуть страну в двадцать четыре часа?» – уточнила Кириена.

«Что вы, мадам Бара! Контракт с «Готорн Синема» у вас Заканчивается почти через пять месяцев… А вот через шесть – желательно, чтобы вас в Северингии уже не было».

Кириена не спорила. До окончания контракта она развила необыкновенно бурную деятельность, связалась с американскими кинопромышленниками, прожужжала мужу все уши о возможностях самолетостроения в Северо-Американских Соединенных Штатах – и не прошло и полугода, как умчалась в далекую калифорнийскую деревеньку вблизи Лос-Анджелеса, где ее уже с нетерпением ожидали, чтобы начать съемки «Двенадцатой ночи» по пьесе Шекспира.

По неофициальным сведениям, промелькнувшим в европейских газетах, Великий князь Северингийский заметил по этому поводу: «Это большая потеря для «Готорн Синема»! Ах, как жаль!..»

А расследование по делу Мартена Дюпона-Саба так и закончилось ничем. Ни сам Дюпон, ни его тело обнаружены не были, принадлежность отпечатков пальцев известному кинодеятелю Мартену Саба доказать было невозможно, за отсутствием самих пальцев, – никаких оснований для опротестования его завещания или конфискации имущества не имелось. И в предусмотренный законом срок Сюзанна Лагерлилиан, несостоявшаяся супруга пропавшего без вести Мартена Саба, вступила в права наследования.

5

Утром Мартен проснулся от щелчка замка. Быстро вспомнив, что сейчас он находится в далеком будущем, Мартен не стал вскакивать и беспомощно озираться в ожидании неприятностей: «Я в гостях у своей знакомой, любезной мадемуазель Шано Шевальер, и никто не имеет права нарушать мой покой. Да, а как в этом мире звонят в полицию?»

Полицию звать не пришлось. Это явилась сама любезная мадемуазель Шевальер, вошла, заглянула в комнату, оценила мускулистый, хотя и несколько бледноватый торс гостя, спящего на тахте в одних пижамных брюках, пожелала ему доброго утра и отправилась на кухню, крикнув:

– Я пока тебе кофе приготовлю.

Мартен решал задачу, насколько прилично пройти мимо нее в ванную без пижамной куртки, потом подумал, что, если мадемуазель начнет возмущаться неотесанностью, он всегда сумеет вывернуться и, захватив с собой джинсы и туалетные принадлежности, невозмутимо отправился приводить себя в порядок.

Сомнения были напрасными; его вид не оскорбил стыдливости Шано; она спокойно спросила, не сделать ли ему к завтраку яичницу.

Мартен не стал отказываться и героически вступил в схватку с бритвенными принадлежностями. В общем-то как будто ничего сложного, но память о бритве, которой он брился последний раз прошлым – много десятилетий назад! – утром, еще оставалась в его руке, и та постоянно сбивалась с необходимого новому инструменту направления. Все же выбрился он, насколько мог, тщательно, но пообещал себе, что, как только обзаведется деньгами, отыщет старинный добрый, без всяких новомодных ухищрений, «золинген».

Он вышел из ванной, чувствуя себя в новой одежде форменным бродягой; утешило только то, что юбка Шано оказалась еще на дюйм короче, чем вчера.

– Психи, – сказала Шано, ставя перед ним чашку и тарелку с бутербродами. – Какого черта они напялили на тебя это старинное шмотье? Без него ты смотришься куда лучше!

Мартен с натугой обдумал сказанное и решил промолчать, занявшись бутербродом. Тот оказался каким-то безвкусным. Шано, однако, с аппетитом поедала свой; пила она не кофе, а подогретое молоко.

– Я принесла тебе книги, – сообщила она. – Ты по-французски читаешь?

Мартен подтвердил. Она подтянула к себе стоящую на полу сумку и вывалила книги на стол.

– Ну, кирпичины, – заметила она. – Если тебе эти камни не нужны, я тебя ими убью!

– Нужны, – заверил ее Мартен. – С удовольствием почитаю.

– И эту?

«Лица вещей». Мартен заглянул в середину книги и решил, что эта детская книжка нужна ему больше, чем увесистые фолианты по истории.

– Ты прелесть! – заявил он. – Это именно то, что нужно. Я и не думал, что бывают такие книги.

– Я еще и газеты принесла.

– Спасибо, – искренне поблагодарил Мартен.

– Да ладно, – улыбнулась Шано и напомнила: – Все будет поставлено в счет.

Мартен кивнул и развернул газету. Ломать голову над содержанием он решил попозже, а пока больше просматривал рубрики и заголовки. Ближе к последней странице глаз зацепил в мелком шрифте знакомое имя – «Акил Героно».

Мартен остановился и, вернувшись к началу страницы, начал читать внимательней. Неужели имя мальчишки-аптекаря ему причудилось? Но нет: «…на сто четвертом году жизни умер старейший житель нашей столицы Акил Героно…»

Ах ты, аптечная склянка! Сколько ухитрился протянуть! А жил-то, жил где – в его, Мартена, доме на тихой улочке в Алекс-парке!!!

Мартен спохватился, не заметила бы всплеск его чувств Шано. Однако та была занята своим молоком, а вскоре нетерпеливо глянула на часы и убежала, бросив на прощание:

– Ну, посуду ты сам домоешь…

Мартен вяло прополоскал чашки под проточной водой, убрал продукты в холодильник и ушел из кухни. Холодильник, электрокофемолка, непонятная белая с экраном, как у телевизора, печь-микроволновка и висящий на стенке коробок с мигающими цифрами нервировали его. Коробок, впрочем, оказался хитрой конструкции часами, но от него, как и от всех прочих непонятных предметов, Мартен старался держаться пока подальше.

Мысль об Акиле Героно не оставляла его, он снова взял в руки газету и еще раз прочел заметку. Собственно, сам Акил мало его волновал, даже забавно было представить этого мальчишку дряхлым стариком. Однако вот совпадение: вчера Мартен очнулся и оказался здесь, в другом времени – и вчера же умер тот, кто, судя по всему, был повинен в этом. Случайность? Нет, Мартен не мог поверить в такую случайность… Впрочем, спешить с выводами все-таки не стоило.

Он почитал «Лица вещей» и немного поэкспериментировал с магнитолой и видеомагнитофоном; на магнитофонных кассетах были записаны причудливые новомодные песни, ни ритм, ни мелодии которых не понравились Мартену, слишком они были непривычны и причудливы, а тексты примитивны и бессвязны. Гораздо больше его заинтересовало видео. Среди кассет с фильмами, мало отличавшимися от тех двух книжек в пестрых обложках, что он листал вчера вечером, попалось несколько весьма любопытных. Эти ленты были сняты на улицах города; объектив обычно выбирал из толпы какого-нибудь человека и неотвязно следил за ним. Удивительно, что Шано бросила эти записи без присмотра; если она проявляла интерес к некоторым людям, вряд ли это следовало афишировать, но может быть, эти записи уже потеряли свою ценность.

Мартен задумался: пистолет – вовсе не дамский, заметьте! – слежка за людьми на улицах и странный аппарат под названием «компьютер» – все это как-то не очень сочеталось с образом легкомысленной девицы в короткой юбке.

Мартен полистал историю двадцатого века. Что карта Европы за истекшие десятилетия изменилась, его не удивило. Труднее было понять то, что за эти десятилетия в мире были две мировые войны одна страшнее другой. Да как же так?! Тогда, в начале века, почему-то все твердили, что войны уже быть не может, потому что средства войны стали настолько изощренными, что воевать в таких условиях решатся только безумцы. Впереди были целые десятилетия мира – а оказалось, до мировой войны оставались считанные годы…

Ближе к вечеру Мартен взялся за «Историю кинематографа». В первых главах, посвященных Патэ и Мельеру, Мартен нашел подглавку о «Готорн Синема». Здесь как о равных говорилось об Анне-Эванжелине и Кириене Сабан, рассказывалось о фильмах, в которых снимались эти замечательные актрисы, подчеркивался приоритет «Готорн Синема» в создании жанра кинодрамы. Мартен нашел там имена знакомых ему людей и фамилии тех, кто появился в кинофирме уже после того, как он исчез; Мартен Саба не упоминался, но Мартена это не обидело.

Фотографии-вклейки он рассматривал с живым, можно даже сказать – с профессиональным интересом. Было любопытно следить, как меняются одежды, декорации, актеры, годы. Под одним снимком Мартен увидел подпись:

«Лоуренс Оливье и Кириена Сабан в фильме «Злое солнце» (1947 г.)».

Кириена, Кириена Сабан… Мартен подсчитал: к моменту съемок «Злого солнца» ей было уже за пятьдесят, но выглядела она куда моложе – не юная, конечно, девушка, однако зрелая дама, а не дряхлая старуха.

Далее он узнал, что карьера Анны-Эванжелины закончилась с появлением звукового кино – дикция у нее оставляла желать лучшего; расцвет же популярности Кириены Сабан пришелся на двадцатые – тридцатые годы; она продолжала сниматься, но успех и слава сопровождали теперь других актеров, умерла она в тысяча девятьсот восемьдесят втором году в Нью-Йорке.

В остальном «История кинематографа» мало заинтересовала Мартена; он предпочел бы более детальное описание технических приемов, а не перечисление фильмов, режиссеров и актеров.

Мартен отложил том и пошел на кухню. Подкрепившись, он решил, что пора, пожалуй, выглянуть на свет божий. Тем более что в связи с заметкой о Героно у него появились кое-какие идеи.

Прежде чем уйти, Мартен переложил деньги, оставленные Шано, в свой бумажник, проверил, как открывается замок незнакомой конструкции.

За этим занятием его застал сосед – он внезапно вышел из лифта и остановился у двери своей квартиры. Мартен на всякий случай поздоровался. Сосед – высокий человек с темно-русыми, чуть рыжеватыми волосами – помедлив, сказал: «Добрый день» и поинтересовался, что с замком.

– Все в порядке, – ответил Мартен. – Мне показалось, что заедает.

Сосед открыл свою дверь и спросил с нескрываемой иронией, не вышла ли Шано замуж.

– Не слыхал об этом, – осторожно отозвался Мартен.

Сосед кивнул и исчез за дверью.

Лифт вновь вызвал у Мартена неприятный приступ клаустрофобии, но глупо было сбегать по лестнице бог весть с какого этажа. Мартен спустился, неспешно прошел через сквер, по узкому пешеходному мостику миновал Форану и с интересом поглядел в сторону высокого здания, вокруг которого сновали люди в форме и автомобили с надписью «полиция» на гладких боках. Так и есть, угадал: мало того, что здание казенного вида, так вообще, оказывается, самый настоящий «казенный дом»!

В конце квартала он обратил внимание на киоск и спросил по-французски с неопределенным резким акцентом, нет ли карты города. Киоскер, с трудом подбирая французские слова, назвал цену и протянул карту; Мартен разменял бумажку в сто крон.

Найдя поблизости скамейку, он сел и неспешно разобрался в карте. До Алекс-парка предлагалось доехать на автобусе номер 27, но как попасть на этот автобус, Мартен понял плохо. Он обратился к прогуливающемуся у перекрестка полицейскому, опять-таки по-французски. Полицейский вежливо ответил ему и даже указал на приближающийся автобус и место его остановки. Мартен, поблагодарив, успел вскочить в автобус и еще раз уточнил у кондуктора, доедет ли он до Алекс-парка. Кондуктор подтвердил. Мартен выгреб из кармана мелочь и поинтересовался, сколько стоит проезд. Кондуктор взял с его ладони крону двадцать денье и выдал билет.

Мартен устроился на сиденье и, поглядывая то на карту, то в окно, стал сравнивать то, что видел, с тем, что было здесь в начале века.

Изменения были значительными. Там, где когда-то были пустыри и поляны, стояли дома; у реки, у Нового моста, куда прежде выезжали на пикники горожане, раскинулся огромный завод – «авиационных двигателей», прочел Мартен на карте.

Потом слева проплыла серо-розовая громада княжеского замка Геллон-Дамиан и начались чистенькие улочки Принц-Алекс-парка. Здесь изменений было куда меньше; глаз отдыхал на маленьких садиках и одноэтажных домах.

Мартен вышел на углу Меллер-Страт и Гаага-Страт; прошел квартал, свернул на улицу канцлера Хендрикса, где стоял дом, в котором он когда-то жил. Деревья изменили улицу: дома были старые, но выкрашенные в другие цвета; в остальном все осталось прежним.

У калитки бывшего его дома стояли две женщины; старшая закрывала калитку ключом, молодая держала в руках пухлую сумку. Старшая была в трауре.

– …Она поживет пока у тетушки Тины в Альта-Леве, – говорила младшая. – Здесь, в доме, жутковато одной в такое время…

Проходя мимо, Мартен глянул на медную табличку на калитке – «Акил Героно». Одновременно он заметил, как пожилая женщина передала ключи молодой, и та опустила их в карман. Мартен прошел еще немного и остановился у следующей калитки. В этом доме, несмотря на сгущающиеся сумерки, огня еще не зажигали; похоже, дома никого не было.

Мартен сделал вид, что звонит, а сам наблюдал за неспешно удаляющимися женщинами. Выждав несколько минут, он направился вслед за ними. Женщины шли к автобусной остановке; Мартен, заметив вдали на улице автобус, рассчитал скорость так, чтобы оказаться на остановке одновременно с ним.

Выходивший из автобуса старик нечаянно толкнул молодую женщину, та отшатнулась к Мартену, и Мартен ее любезно поддержал. Женщина извинилась. На своем испорченном французском Мартен спросил, не идет ли автобус к площади принцессы Виллеймы.

– Нет-нет, – поспешно ответила женщина, – вам надо в противоположном направлении.

– Спасибо, мадемуазель, – улыбнулся Мартен. Он сделал вид, что идет к другой остановке, но едва автобус тронулся, вернулся к калитке, на которой висела табличка «Акил Героно».

Ключи были уже у него; руки не потеряли прежней сноровки. Он отомкнул калитку и по мощенной камнем дорожке прошел к дому. Проходя мимо того места, где два дня – и много-много лет назад – с ним случилось нечто странное и страшное, он невольно глянул под ноги, но тут же взял себя в руки и прошагал мимо не останавливаясь.

Взбежав на крыльцо, Мартен отпер дверь и проскользнул в дом. Какое-то время он стоял, прижавшись спиной к двери и прислушиваясь. И в доме, и снаружи было тихо. Тогда Мартен аккуратно вытер ноги о половик и шагнул в прихожую.

И опять почувствовал себя странно. Прихожая была почти та же, даже мебель была похожа, но ясно чувствовалось, что это уже давно не дом Мартена Саба. Пахло травами, какими-то незнакомыми духами и чем-то вовсе непонятным.

Мартен прошел в комнату, которая много десятилетий назад была его кабинетом, пошарил у двери, зажег свет.

Здесь тоже мало что изменилось. Разве что прибавилось шкафов с книгами да исчезли громоздкий диван и огромное не очень удобное, но жутко дорогое кресло времен какого-то из Людовиков. Зато его большой рабочий стол со множеством потайных ящичков был на месте, и главное, – на месте был встроенный в стену сейф. Естественно, новые хозяева изменили комбинацию – дверь сейфа не открылась.

Но это было неважно – в комнате был еще один сейф, тайный; только панель, за которой он скрывался, была сейчас закрыта книжным шкафом. Мартен поднапрягся, попробовал сдвинуть шкаф – тяжеловато. Тогда он стопками выложил из него на пол книги и подналег снова. Шкаф подался и, скрипя и царапая ножками паркет, отодвинулся.

Мартен подошел к открывшейся стене и, чуток повозившись, снял одну из дубовых панелей. Внимательно присмотревшись, он увидел, что спичка, которую он оставлял как сигнальный знак, осталась на прежнем месте, правда, она совершенно заросла пылью, но это значило, что за все эти годы его тайник так и не был обнаружен.

Мартен набрал заветную комбинацию. Замок открылся, хотя механизм, судя по звуку, был тронут ржавчиной.

На верхней полке сейфа лежали сафьяновые футляры.

Мартен открыл один из них. В свете электрической люстры засияло бриллиантовое колье. Мартен пожалел, что не взял с собой сумки. Он глянул в нижнее отделение, где находился его личный «джентльменский набор». Саквояж стоял на месте. Вынув сверкающие никелем инструменты, Мартен переложил в саквояж футляры с драгоценностями и стопку бумаг из среднего отделения, закрыл сейф, где оставались теперь только инструменты, вернул на место панель и придвинул к стене шкаф. Книги в шкафу он расставил в прежнем порядке. Среди многих царапин на паркете ярко сияли четыре свежие. Мартен старательно затер их пылью. Напоследок он тщательно протер носовым платком все, к чему прикасался, еще раз осмотрелся, погасил свет и на ощупь вышел из дома, закрыв за собой дверь и калитку. На улице уже совсем стемнело, и Мартен не глядя бросил ключи в траву.

Не торопясь, он прошел до остановки, сел в автобус, идущий к центру, и сошел с него на бульваре Анны-Лотты.

Лифт, к замкнутости которого он, кажется, начал привыкать, поднял Мартена наверх; выйдя из лифта, он шагнул к двери, без всяких проблем вставил ключ в скважину, повернул его и, когда дверь приоткрылась, увидел, что в квартире горит свет.

– Это я, Мартен, – раздался из комнаты голос Шано.

Он вошел и закрыл за собой дверь. Оказалось, что Шано не одна; в комнате, развалясь на тахте, смотрел телевизор широкоплечий увалень в обычном для современности синем потертом костюме.

– Это Виллем, – представила увальня Шано.

Парень воззрился на Мартена с нескрываемым интересом. Мартен любезно кивнул, но парень не ответил.

– Тебе кофе? – спросила Шано.

– Я бы чего-нибудь съел, – отозвался Мартен. – Но можно и кофе.

– Хорошо, – кивнула Шано, скрываясь в кухне.

Мартен поставил саквояж в шкаф.

– Интересно бы знать, – произнес Виллем, – что это у тебя в баульчике…

– У вас есть право на обыск? – с холодной учтивостью спросил Мартен.

Виллем молча показал ему удостоверение.

– А, полицейский, – поднял на него глаза Мартен. – Возможно, я плохо знаю законы, но мне кажется, это не дает вам права шарить в моих вещах.

– Не дает, не дает, – послышался веселый голос Шано. – Пошли его к черту, Мартен! Но поговорить нам все-таки надо.

– А ты тоже из полиции? – спросил Мартен.

Шано появилась в дверях кухни и протянула ему визитную карточку:

Сандра-Лузия (Шано) Шевальер

детектив

Сыскное бюро «Мюллер и Шевальер»

– Ага, – удовлетворенно сказал Мартен, прочтя карточку. – Вчера, помнится, вы мне тоже давали карточку, только без таких уточнений.

Шано пожала плечами:

– Обстоятельства бывают разными. И что это ты перешел на «вы»? – удивилась она.

– Мадемуазель – сыщик, – заметил Мартен довольно ехидно. – А я, надо полагать, преступник, которого вы долго заманивали в расставленные сети.

– Никто тебя никуда не заманивал, – сказала Шано. – Но есть ряд вопросов, на которые ты должен ответить.

– Должен? – Мартен удивленно поднял брови.

– Да, – подтвердила Шано. – Иначе я умру от любопытства.

– Ты же сыщик, – ответил Мартен, улыбнувшись, – вот и расследуй!

– Проще узнать от тебя самого, – ответила Шано и вдруг, вспомнив: «Ах, кофе!», исчезла на кухне. Оттуда донесся ее голос, но Мартен не расслышал, что она сказала.

– Что ты говоришь? – спросил он, подходя к дверям кухни.

Шано уже сняла с плиты кофе и готовила бутерброды.

– Я говорю, что кое-что я все-таки расследовала. – Она достала чашки для кофе. – И пригласила сюда правнучку Акила Героно.

– Героно? – встрепенулся Мартен. – При чем здесь какой-то Героно?

Шано махнула рукой.

– Не притворяйся. Я же видела, как ты даже в лице переменился, когда прочитал некролог в газете, – сказала она. – Ну, а когда я узнала, что Акил Героно в молодости был знаком с неким Мартеном Саба…

Договорить она не успела. Мартен выскочил из кухни и в два прыжка оказался около шкафа, где стоял его саквояж, от которого только что отскочил Виллем.

– Я же тебе сказал, не лезь в саквояж! – грозно крикнул Мартен.

– Эй-эй, потише! – сказала, возникая в дверях кухни, Шано. – За стенкой Рыжий Долем живет. Не хватало еще, чтобы он здесь появился!

– Кто такой этот Рыжий Долем? – спросил Мартен.

– Инспектор Карс Долемгамель из отдела убийств, – ответил Виллем. – Незатмеваемая звезда Главного полицейского управления. – В его голосе слышались нотки откровенной завистливой неприязни, и Мартен, усмехнувшись, обернулся к Виллему:

– Своих же боишься?

Виллем не ответил.

Из кухни появилась Шано с подносом в руках. Она поставила его на низенький столик перед тахтой, а сама по-турецки села прямо на ковер, благо на ней сейчас тоже были джинсы.

Мартен присел на тахту. Оживленно зашевелился было и Виллем, но, потянувшись к кофейнику и обнаружив рядом с ним только две чашки, удивленно посмотрел на Шано.

– А тебе пора домой, дружочек, – ответила на его немой вопрос девушка, беря с подноса бутерброд с ветчиной. – Время за полночь, Нелли уже наверняка волнуется.

Виллем открыл было рот, чтобы возразить, но тут зазвонил телефон.

– О! – сказала Шано, будто ждала этого звонка. – Возьми-ка трубку.

Виллем повиновался.

– Да? – сказал он и надолго растерянно замолчал. Из трубки доносилось невнятное, но явно недовольное бормотание.

– Да… да… – несколько раз повторил в трубку смущенный Виллем, пытаясь прервать весьма неприятную, похоже, для него речь. – Не волнуйся, Нелли. Мы тут с Шано… работали… Что ты, что ты! Я как раз собирался тебе позвонить… Да… – еще раз повторил он. – Уже иду.

Он положил трубку и зло глянул на невозмутимо жующую бутерброд Шано.

– Лгун, – произнесла та с ехидной усмешкой; в глазах у нее так и прыгали веселые чертенята. Она передразнила: – «Не волнуйся, я как раз собирался позвонить, уже иду…»

Виллем резко встал из кресла, схватил свою куртку и решительно зашагал из комнаты. Но все-таки не выдержал. Уже из коридора донеслось раздраженное: «Ведьма! Ведь специально подстроила!», и дверь за ним громко захлопнулась.

Мартен и Шано переглянулись и, не выдержав, громко рассмеялись.

– Слушай, – выговорил сквозь смех Мартен. – А ты действительно подстроила?

– Ей-богу, нет, – давясь смехом, ответила Шано. – Случайно. Я сама чуть не поперхнулась, когда зазвонило… – она снова заразительно прыснула хохотом.

Это, казалось бы, совершенно незначительное происшествие что-то изменило в Мартене Саба. Простой смех, такой неожиданный и потому естественный, дал ему разрядку от свалившихся на него событий последних двух суток. Только сейчас, на мгновение забыв о том, что с ним случилось, он вдруг ощутил – не умом, а всем своим существом, – что он, Мартен Саба, в этом времени уже не пришелец из прошлого, а часть этого, пока еще странного, не совсем понятного, но уже его, Мартена Саба, мира.

Он все еще продолжал смеяться, но уже ощутил в себе это новое чувство. Так бывает, когда долго и нудно чем-то болеешь и вдруг в одно прекрасное утро просыпаешься совершенно здоровым: никакой болезни нет, есть воспоминание о ней; тело и душа помнят ее тяжесть, но теперь об этой тяжести уже можно говорить в прошедшем времени, можно даже посмеяться над ней.

Видимо, и Шано уловила эту перемену в своем странном знакомце.

Сочтя это добрым знаком, она живо вскочила с пола, сбегала на кухню и вернулась с бутылкой в одной руке и двумя пузатыми бокалами в другой.

– Я, конечно, не врач, – сообщила она, расставляя все это на столике, – но думаю, нам с тобой не помешает принять по рюмочке лекарства.

– Это точно, – приветствовал ее решение Мартен. – Только давай-ка вот так… – Он снял со стола поднос, коньяк и фужеры, поставил все это на пол перед усевшейся на ковре Шано и сам опустился по другую сторону.

– А то как-то неловко смотреть на даму сверху вниз, – объяснил он с чуть смущенной улыбкой.

– И то верно, – в тон ему согласилась Шано.

Она сама плеснула в фужеры коньяк.

Они одновременно подняли бокалы, улыбнулись друг другу, сдвинули их, на что стекло ответило легким тонким звоном, а лужицы янтарной жидкости на дне синхронно плеснулись, сверкнув чистыми искрами, и одновременно выпили.

– О! – Мартен одобрительно поднял брови: коньяк был куда лучше того, что он попробовал в баре «У Джо». «В самом начале этой новой жизни», – мелькнуло в голове.

– Еще? – предложила Шано, видя, что пациенту лекарство понравилось.

Мартен согласно кивнул.

– За начало века, – предложила Шано, когда они подняли бокалы.

Мартен согласился, и они пригубили за начало века.

– Неплохое, наверное, было времечко? – осторожно спросила Шано, опуская свой бокал.

Мартен чуть заметно пожал плечами:

– Время как время. Мне пока рано сравнивать. – Он еще раз пригубил коньяк и вдруг спросил, меняя тему: – Сколько сейчас зарабатывают сыщики вроде тебя?

– Не так чтобы много, – ответила Шано. – Вообще-то хватает, хотя жить в такой квартире мне не по карману.

– Это не твоя квартира?

– Нет, я здесь почти не живу. Агентство снимает ее… для некоторых нужд. – Она поглядела на Мартена и улыбнулась: – Не совсем то, что ты подумал. Например, для деловых встреч. Правда, это дорого, и при всех ее достоинствах нам придется от нее отказаться.

– Каких достоинствах? – поинтересовался Мартен.

– Центр города, – объяснила Шано, – престижный дом, подземный гараж, гарантия от воров… Наконец, соседство с Карсом Долемгамелем.

– А это-то здесь при чем? – удивился Мартен.

– Полезно, знаешь, быть к нему поближе, повертеться иногда на глазах. Я иногда общаюсь с не очень-то законопослушными гражданами. А он человек в полиции весьма влиятельный.

– Ты хорошо знакома с ним?

– Да, – ответила Шано. – И достаточно давно, хотя и не люблю об этом вспоминать.

– Скажи-ка, – переменил тему Мартен. – А этот Долемгамель не из тех ли Долемгамелей, что со Старой Голландской улицы?

– Из тех, – кивнула Шано. Она не удивилась этому вопросу: семейство Долемгамелей было одним из старейших и богатейших родов Северингии. И ответная реакция Мартена была вполне естественной.

– Все-таки мир переменился, – покачал он головой. – Долемгамель – в полиции! Скажи еще, что принц-наследник женат на актрисе…

– Ну, до этого еще не дошло, – засмеялась Шано. – Но никто не удивится, если так и произойдет. Насколько я знаю молодого принца, – добавила она не без кокетства, – он свойский парень.

– Ты знакома с принцем? – Мартен был поражен.

– Мы с ним в одном стрелковом клубе и оба входим в сборную страны, – объяснила Шано, довольная произведенным эффектом. – Я, правда, во втором составе – мне европейская слава без надобности.

– Любишь стрелять?

– Должно же быть у человека какое-нибудь развлечение.

– Пистолет – развлечение?

– А ты думал, он мне для дела нужен? – усмехнулась Шано.

Мартен внимательно посмотрел на нее.

– Да-да, я заметила, что ты уже успел познакомиться с моими вещами.

Мартен пожал плечами и плеснул в опустевшие фужеры еще коньяку.

Шано едва пригубила и больше пить не стала; Мартен выпил медленно, смакуя вкус напитка, задумчиво повертел в руках пустой бокал.

– Хочешь – наливай еще, – подбодрила его Шано. – На меня не смотри.

– Нет, – решительно сказал Мартен. Он отставил в сторону пустой бокал, встал и подошел к шкафу. Порылся в саквояже и протянул Шано пачку каких-то бумаг.

– Посмотри, это можно как-нибудь использовать?

Шано просмотрела; это были ценные бумаги – старые, начала века.

– Я вообще-то не специалист, – проговорила она задумчиво, – но кое-что, думаю, за это выручить можно… Попробую-ка поглядеть в сети, – сказала она, вставая.

– Сейчас, наверное, уже поздно, – выразил осторожное сомнение Мартен. – Я имел в виду на будущее…

– Ты что, спать собрался? – удивилась Шано. – Разве ты забыл: мы ждем в гости правнучку Героно.

– Ты думаешь, она придет? Время уже не для визитов. Может…

Договорить ему помешал звонок, донесшийся из коридора.

– А вот и она, – сказала Шано, легко вскакивая.

– Не слишком ли много совпадений для одного вечера? – отозвался Мартен, покосившись на девушку. – Может, ты и вправду ведьма?

– За себя не скажу, – отозвалась Шано, – а вот она точно ведьма. Да еще с дипломом.

Она вышла в коридор, откуда донеслось ее: «да?», и после короткой паузы, будто она выслушала ответ по телефону, «открываю».

– Это она, – сообщила Шано, вернувшись.

– А разве это был не звонок в дверь? – спросил Мартен.

– Нет, это домофон. Ну такой телефон: по нему звонишь, а хозяева разрешают войти, – объяснила Шано и, поглядев на поднос, все еще стоящий на полу, сказала: – Давай-ка я поставлю еще кофе. А ты тут приберись.

Она подхватила кофейник и убежала на кухню. Мартен вернул поднос на столик, поставил туда же коньяк и бокалы. В бутылке оставалось чуть меньше половины; он налил себе на самое донышко и выцедил напиток, размышляя, а чего он, собственно, ждет от встречи с правнучкой человека, отправившего его на много лет вперед? Разъяснений? – они ему, пожалуй, ни к чему. Оправданий? – в чем? Оправдываться должен был бы ее прадед, а он уже мертв. Вот если бы Мартен очнулся от своего забытья на пару дней или недель раньше… Тут бы этому ученику аптекаря не сдобровать! «На пару дней или недель? – подумал Мартен. – Но ведь очнулся-то я как раз в день его смерти. И вряд ли это простое совпадение».