Текст книги "Проходимец по контракту"

Автор книги: Илья Бердников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 30 страниц)

Глава 13

– О, новые ворота!

Баран

Стадион ревел. Весь титанический комплекс словно превратился в единый живой, грохочущий звуками, плещущий перехлестывающими через край эмоциями организм. Или, скорее, улей, рой с единым мышлением, желаниями, устремлениями. В воздухе, наэлектризованном нервной энергией толпы, витало только одно желание – страсть к развлечениям. Конечно, ведь сегодня – сезонные гонки.

Я с отупением загнанного в угол зверя оглядывал многотысячные трибуны, колышущиеся эмоциональными волнами. Было очень страшно. Так страшно, что я и думать забыл о предстоящей мне миссии по проникновению на Пион, о сестренке с мамой, которых я хотел вывезти с изгаженной промышленностью и жадностью Земли, об Илоне, что ждала меня где-то там, возможно – за тысячи световых лет или параллельных измерений…

Мозг лихорадочно работал, словно я мог, прокручиванием в голове немногих тренировок, принести себе хоть какую-то пользу. Как будто по правилам сумасбродного спорта на изощренной трассе, и так сложной для прохождения, не будет еще и неизвестных ловушек и препятствий, которые меняются каждый год, добавляя остроты в это далеко не пресное блюдо. К моей внутренней панике еще добавлялось неприятное чувство из-за того, что мою перекошенную рожу сейчас видят миллионы, а может и миллиарды, людей: две назойливые шарообразные камеры, снабженные какими-то двигателями, вились вокруг, снимая каждое мое движение. Да, здесь было из-за чего выйти из себя!

Я набрал полную грудь воздуха, потом медленно выдохнул его, насильно успокаиваясь и напоминая себе, что меня сейчас не могут видеть многочисленные зрители, что гонщики остаются инкогнито до конца гонки, а запись с витающих вокруг меня камер станет достоянием масс только тогда, когда уже будет известен чемпион.

Многоярусные трибуны вдруг умолкли, под гигантским, многокилометровым куполом комплекса наступило затишье, еще более накаленное эмоционально, чем фонтан криков, бивший до этого. На главную трибуну, уродливым грибом парившую под самым центром купола, вышли представители власти и спортивные судьи.

И все эти тысячи и миллионы, пришедшие в комплекс или смотрящие гонки через систему объемного телевидения, ждали и желали только одного: увидеть борьбу и жертвы как результаты этой борьбы. Что же сменилось с тех времен, когда идущие на смерть гладиаторы приветствовали земного бога – цезаря, поднимали руку в знаменитом жесте и шли, чтобы быть разорванными львами, медведями или такими же как они подневольными людьми? Все те же две мысли овладевали головами: «хлеба и зрелищ» – постоянное и безотказное средство тех, кто хотел спокойно и свободно манипулировать человеческими массами, низведенными до уровня недалекой, лишенной личностей толпы, навязав этим самым массам примитивную идею потребления и диктуя, что же именно ей потреблять стоит.

Изменились разве что тактические правила.

Я попытался разжать судорожно сцепленные на рукоятках хатана пальцы. Мне явно стоило успокоиться перед началом заезда.

«Тебя не будут специально убивать, – уговаривал я себя. – Давай, Леха, покажи этим всем парням в модных облегающих костюмах, как может гонять русский, происходящий из нации, любящей быструю езду!»

Смерть игрока-гонщика вовсе не является самоцелью в данных состязаниях, хотя и без аварий со смертельными исходами не обходились ни одни гонки, как мне объяснил Нэко. Но, несмотря на видимость современного спорта, в этих гонках на выживание могли пускаться в ход абсолютно всякие уловки, кроме огнестрельного оружия: тараны, выжимание с трассы, удары руками и ногами… Словом, это были экстремальные гонки на выживание на сверхсовременных антигравитационных мотоциклах, смешанные с борьбой без правил. Не могу сказать, что я являлся специалистом хоть в одном из этих умений, обязательных для победы в наступающей мясорубке. И это меня никак не вдохновляло. Только сейчас, глядя на собранных и серьезных соперников, я стал понимать, что не гожусь даже на то, чтобы рукоятки управления на их хатанах протирать. И мое место на трибунах, среди жаждущей зрелища толпы, в которой, я уверен, будет процентов девяносто людей, намного лучше умеющих обращаться с «метлой», чем землянин Алексей Мызин, непонятным стечением обстоятельств и собственной глупостью оказавшийся в весьма неприятной ситуации, из которой меня сейчас уже вряд ли кто вытянет. Нужно было соглашаться на предложение капитана «отмазать меня», нужно! Нет, какая-то глупая гордость взыграла! Отказался…

В моем ухе ожил крохотный динамик:

– Ну как ты, Алексей? Волнуешься?

Это был Нэко, который вызвался быть моим так называемым Хранителем, чтобы давать указания по ходу гонки. Эх, ему бы, с его виртуозно-бесшабашным стилем вождения, участвовать в этой гонке вместо меня!

– Конечно, волнуюсь! – А какой был смысл отпираться? – Думаю о том, что хлебну позора в самом начале, да и костей не соберу…

– Ты настройся на победу, гонщик. Сосредоточься на том, что ты достаточно силен, чтобы достойно участвовать в этой гонке. Песенку какую-нибудь веселую пропой… Прочитай молитву на крайний случай! Словом, переключи мысли!

Спасибо, утешил…

Я вытер пот, благо шлем еще не был надет. Мне самому было трудно понять свои мотивы, когда я согласился идти на эту бессмысленную авантюру. Словно что-то тихонько подзуживало меня, направляя по пути, которым я не пошел бы по здравом рассуждении ни за какие коврижки. Что ж, оставалось только уповать на русский «авось» в такой нелепой и опасной ситуации. Или…

«Господи, – неслышно шевеля губами, обратился я к Тому, в Которого я верил, но явно не доверял, особенно если судить по моим поступкам и словам. – Я давно не говорил с Тобой, хотя и Ты не очень-то был со мной разговорчив…»

Сказав это, я испугался, что мог обидеть Бога, но тут же решил, что если Он так мудр, как это Ему приписывается, и так благ, как это говорит Библия, то Он будет выше всяких обид и снизойдет к глупому и перепуганному существу, которым я в этот момент являлся.

«Знаешь, – продолжал я, – зная и не сомневаясь в Твоем существовании, понимая что Ты вездесущ, я думаю, что Ты есть и во всех мирах на Дороге. И я прошу Тебя сейчас о помощи».

Я не знал, почему Бог должен был мне помогать, оставалось лишь смутное понимание того, что Творец, создавая людей, имел какую-то Свою цель, для чего-то человек был Ему нужен, и поэтому я, в свою очередь, мог надеяться на помощь от Творца.

«Я не знаю, зачем я влез в эту гонку, но я прошу Тебя о том, чтобы мне из нее благополучно выйти».

Я немного задумался, взвешивая все причины, по которым Бог должен был бы ответить на мою спонтанную молитву, которую в православной церкви охарактеризовали бы как «умную», то есть не заученную наизусть из молитвенника, а молитву разума. Выходило, что не было таких причин, кроме…

Я вспомнил место из Писания, которое подходило к моим ощущениям, место, которое постоянно мусолили телевизионные проповедники и которое ничего особенного для меня не значило прежде. Но не сейчас.

– В Твоем Слове написано, что Ты так возлюбил мир, что отдал за него Своего Сына, чтобы каждый, кто в Тебя верит, не погиб…

Кажется, я немного превысил уровень неслышного шепота. По крайней мере я говорил по-русски и мог надеяться на то, что Нэко меня не слышит.

«Но имел жизнь вечную», – прошелестело в моей голове, словно память услужливо предоставила нужные слова.

– И если я так важен для Твоей любви, то я прошу: защити меня от гибели в этой гонке… – Я помедлил, привыкая к тому, что я должен был сейчас сказать. – Во имя Иисуса Христа. Аминь.

Нэко деликатно не перебивал меня, предоставляя готовить свой разум и чувства по своему желанию.

Главный судья на центральной трибуне поднялся со своего места и что-то патетически проговорил. Его широкое, скуластое лицо было повторено огромным голографическим двойником над грибом трибуны и сотнями больших экранов. Толкает предваряющую гонки речь. Старается, умничает.

Судья указывал по очереди на различных важных дядек, сидящих рядом с ним. На всяких политиков и местных олигархов, наверное. Благодарит их за финансовый вклад в спортивную жизнь Шебека и прочее, и прочее… Не нужно было знать шебекский, чтобы догадаться о смысле этих высказываний.

– Шлем хорошенько проверь, – снова зазвучал в ухе голос Нэко. – Костюм будет смягчать удары, но если шлем слетит с головы, то никакого смысла в костюме не будет. Электронику включил? Компенсаторы без нее не станут работать. Конечно, некоторые асы предпочитают без работающих компенсаторов гонять: мол, они быстроту реакции замедляют, но ты же не ас, правда?

– Включил я твою электронику! – немного раздраженно отозвался я. – Еще как только на сиденье уселся. И я сам знаю, что не являюсь асом, мог бы и не напоминать!

– Помнишь, что я тебе говорил? – Нэко подбавил твердости в голос. – Многие выбудут при самом начале, когда начнется каша на старте, так что я тебе советую не гнать вначале, а тихонько обойти общую свалку, только смотри: не попадись охотникам.

Про то, что в каждой гонке участвуют странные типы, для которых главной целью являлась не победа, но количество выведенных из строя участников, я уже знал. Извращенцы хреновы! Тоже, видимо, острых ощущений ищут, свой счет выбитых с трассы, искалеченных спортсменов ведут, гордятся им… Интересно, они кресты или звездочки по числу сбитых врагов на своих хатанах рисуют?

Наличие таких неприятных личностей в составе гонщиков меня никак не радовало, успокаивало немного только то, что нормальные гонщики терпеть не могли охотников и даже объединяли усилия для того, чтобы обезвредить их, выбить с трассы, если только удастся их распознать.

Главного судью сменил какой-то упитанный тип, и я вздохнул с облегчением, ожидая еще минут пятнадцать передышки, пока он будет балаболить, но тип небрежно махнул рукой, и трибуны взревели с удвоенной силой.

– Секретарь династии, – прожужжал в моем ухе Нэко. – Открывает гонку. Готовься: через пару минут старт. Сейчас нужно аккуратно выйти из ангара и проехать с другими участниками перед главной трибуной, чтобы отдать честь правительству. Не спеши, лучше иди в последних рядах: охотники в первую очередь стремятся выбить лидеров и находятся для этого впереди и в середине строя.

Загородка перед небольшим ангаром, где я находился, мягко опустилась в пол, открывая дорогу.

– Ехать? – робко спросил я Нэко.

– Подожди еще немного, еще… Пусть вон те подозрительные ребята проедут мимо… Эх, знать бы кто есть кто!

Я надел шлем, становясь таким же, как и все: безликим гонщиком на бело-синем хатане – цвета присваивались гонщикам случайным выбором, – и оставалось только гадать, кто из разноцветной когорты является асом, кто новичком, а кто – весьма нехорошим охотником. Шлемы разрешалось снять только в конце гонки или при схождении с трассы, чтобы поддержать интригу. Зрителям предоставлялась лишь возможность болеть за понравившегося им гонщика с определенным цветом и пытаться по стилю вождения определить известных и любимых спортсменов. Ничего не могу сказать, в таких правилах была некоторая доля благородной честности, но и коварство тоже присутствовало: невозможно было определить охотника, даже если знаешь их всех в лицо.

– Вот и пусть охотятся друг на друга, – пробормотал я на межмировом, убеждаясь, что шлем неподвижно сидит на голове, как бы составляя с ней и компенсирующим нагрузки костюмом единое целое. – А нам желательно сохранить все кости целыми.

– Что ты сказал? – встрепенулся уже в обоих ушах Нэко – связь переключилась на акустику шлема.

– Так, размышления вслух…

– Давай выбирайся наружу и не спеши, слышишь? Пусть тебе достанутся крайние стойла – не страшно. Главное: не дай себя сбить в начале гонки, а там пойдет охота за лидерами, и тебе будет полегче… до первых препятствий.

– Утешил.

Я плавно тронул «метлу» с места, миновал ворота ангара и ухнул вниз, спускаясь к находящимся в сотне метров стойлам, которые практически все уже были заняты гонщиками.

– Руку, руку к груди прижми! – рявкнул в шлеме голос Нэко. – Приветствуй правительство и судей!

Я прижал руку к области сердца в жесте полупоклона, чуть было не налетев на идущего рядом на ярко-алом хатане гонщика. Тот мягким, неуловимым движением избежал столкновения и исчез в одном из незанятых стойл, представлявших собой узкие коридорчики без потолка. Таких стойл на старте было ровно пятьдесят шесть. Не знаю, почему именно такое количество участников предусматривали шебекские правила, но меня это сейчас не очень волновало. Важнее было то, что я наяву ощутил свою некомпетентность по сравнению с другими участниками гонок.

Я довольно неплохо провел «метлу» в узкий коридорчик стойла, поднял голову и натолкнулся взглядом как минимум на четыре камеры, футбольными мячами зависшими надо мной.

– Ты привлекаешь внимание, – проговорил Нэко. – Зачем тебе было бросать вызов гонщику в красном?

Только этого не хватало!

– Какой вызов?! – возопил я. – Я просто от волнения с управлением не справился, вот и шарахнулся в сторону этого красного!

– Да? Что ж, со стороны это выглядело как нарочное действие, и твой вызов уже прокомментирован и обсуждается многими миллионами болельщиков. Даже ставки на тебя начали расти.

Я с ужасом представил, как шебекцы сейчас тычут пальцами в голографические мониторы, комментируя свои действия: «О, я на этого бело-синего поставлю, кажется, смелый парень!» – а кто-то уже усмотрел в моей посадке на «метле» знакомую позу известного спортсмена…

Мне внезапно стало весело, словно кто-то выдернул в моей пятке пробку и весь страх вытек оттуда без остатка, оставив чувство общего облегчения и какой-то веселой бесшабашной злости. Что ж, дорогие шебекчане, вы хотите зрелища? Вы его получите! И пусть я не являюсь умелым гонщиком, но русские так просто не сдаются! Правда, какой я русский: крови во мне намешано всякой немало, хотя в паспорте русским и числюсь. Ладно, изменим немного тезис: «Славяне так просто не сдаются!» – тоже неплохо звучит.

– Не высовывайся, – надоедал Нэко. – Не подставляйся под внимание охотников, иначе вылетишь сразу. Пошел отсчет до начала гонки, только не стартуй сразу, первым, подожди секунды две или три! Это много тебе даст, поверь!

– Ага, – ответил я. – Верю, отчего же не верить!

На забрале моего шлема ярко-желтые символы отсчитывали последние секунды до старта. Через шлем донеслись завывающие звуки форсируемых двигателей хатанов: гонщики, используя противотягу как тормоз, увеличивали мощность силовых полей, должных выстрелить машины из стойл на трассу, как только упадут закрывающие путь перегородки. Напряжение нарастало. Мое веселое настроение – тоже.

Что-то звонко блямкнуло: загородка перед носом машины упала вниз, забрало осветилось на мгновение красным, и я чуть было не рванул «метлу» с места. Крик Нэко «Стой!!!» остановил меня вовремя, и я, добавив еще тяги на двигатель, почувствовал, что «метла» ползет, сотрясаясь от высвобождающейся мощи двигателей, несмотря на тормозные, противодействующие основной тяге. Что-то ударило меня по плечу, и я с удивлением обнаружил, что задняя часть стойла просто рвется энергетическим полем, засыпая окрестности ошметками.

– Давай! – оглушил меня Нэко. – И сразу – влево!

Если бы компенсационный костюм не фиксировался к седлу «метлы» какими-то контактными присосками, я остался бы в стойле – с такой необузданной силой рванулась вперед машина, наконец-то освобожденная от сдерживающей силы силовых тормозов. «Метла» просто выстрелилась из стойла, затуманив на миг мое сознание перегрузкой. Впрочем, костюм неплохо погасил это действие инерции, и я даже успел повернуть влево, как мне советовал Нэко, чтобы не влететь в жуткую кашу из людей и хатанов, образовавшуюся в нескольких десятках метров от стойл.

«Прав, прав Нэко был насчет бойни возле стойл! – мелькнула лихорадочная мысль в голове, пока руки судорожно рвали рукояти управления, швыряя „метлу“ по все сужающимся коридорам трассы. – Вот если бы хоть чуть-чуть еще продержаться!»

В этот момент в меня кто-то врезался. Перед глазами мелькнуло что-то красное, потом – обшарпанная бетонная стена, по которой я прочертил «метлой» несколько десятков метров, срывая куски обшивки и едва успев поднять на седло ногу, чтобы ее не растерло в кисель между машиной и стеной. Блин, это тот, «красный»!

Я панически завертел головой, пытаясь вычленить из всеобщего мелькания своего нежеланного соперника, и чуть не влетел в другого гонщика, что непонятным виражом вылетел на противоположную стену, сделал сальто вокруг оси и снова вышел на трассу метрах в десяти впереди меня. В шлеме бился рев толпы: какой-то умник добавлял в букет звуков внутри шлемов гонщиков шум, издаваемый болельщиками, – этакий акустический стимулятор, чтоб их всех…

Трасса резко расширилась, широким изгибом плавно уводя вправо, позволяя этим примерно пяти гонщикам обогнать меня как стоячего. По-видимому, они были из тех, кого задержала куча-мала в начале гонки, и мне оставалось надеяться только на то, что между ними не было охотников, стремящихся сбить беззащитную, неповоротливую мишень, которую я собой представлял. Я попытался прибавить тяги, но метлу начало сносить в сторону центробежной силой, а я никак не хотел рисковать, выскакивая на боковую стену трассы по причине простого неумения это делать.

Так, не отвлекаться, вспомним, что будет дальше на трассе…

Я помнил, что мне предстояла череда холмов-трамплинов и следовало немного сбросить скорость, чтобы не взлететь слишком высоко и не врезаться в один из склонов слишком часто идущих один за другим холмов, но Нэко заорал таким диким голосом: «Гони!!!» – что я непроизвольно даванул до отказа на газ и просто очумел, когда вместо гряды холмов перед «метлой» открылась пара сотен метров водной поверхности.

Меня выручило только то, что я вышел на это небольшое искусственное озеро не по идеальной траектории, но практически по краю, по мелководью, так как набранной мной скорости явно не хватало для стремительного пролета над поверхностью воды. Вздымая две высокие волны, в ореоле пены и брызг я добрался с грехом пополам до противоположного края водоема, коварно подставленного вместо холмов-трамплинов организаторами гонок. Правда, кое-кто из гонщиков, особо высоко прошедших предыдущий большой поворот, вообще не удержался на трассе: их машины камнем падали в воду, довольно глубокую к середине озера, что я смог наблюдать только благодаря своей низкой скорости. Правда, другие проносились через водную гладь по инерции, поднимая облако водяной пыли и изящно уходя в неширокую горловину следующего отрезка трассы. Мне пришлось даже остановиться в стороне от горловины, чтобы попасть в промежуток между стремительно проносящимися разноцветными машинами, и только подсказка Нэко, вовремя давшего мне указание надавить на газ, позволила мне продолжить гонку, а не стоять позорно в стороне.

Виляя по узкой змее коридора, я внутренне радовался, если можно назвать это загнанное чувство радостью, что здесь меня никто не сможет обогнать или перепрыгнуть физически, да еще тому, что Свед подсказал мне запомнить количество изгибов коридора наизусть. У меня всегда были проблемы с памятью на цифры, но я догадался положить повороты на нехитрую мелодию и теперь, не обращая внимания на указания Нэко, довольно громко орал в шлем странную песню в ритме вальса:

 
Лево, право-право,
Право, лево-право,
Право, лево-лево,
Право, право-лево!
 

Может, это и показалось странным кому-то, но эти мерзкие изгибы коридора я прошел достаточно неплохо, хотя наверняка мои соперники по гонке сделали это намного быстрее и виртуознее, не цепляя боками своих хатанов щербатые бетонные стенки на мелькающих поворотах.

Я, на грани потери сознания швыряя «метлу» из стороны в сторону, смутно понимал, что мне просто до сих пор везло, что в любой момент каждый из участвующих в гонке профессионалов может выбить меня с трассы, размазать по стенам, искалечить…

Перед моими глазами снова мелькнуло красное: мой соперник попытался резким торможением заставить меня сбросить скорость, но я от испуга нажал не на ту педаль, и моя «метла» наискось ударила его машину, отчего та завертелась волчком, получив воздействие двойной мощности: от своего торможения и моего удара. Каким-то чудом я остался на трассе и даже умудрился нырнуть в темный тоннель, который, как я помнил по тренировке, вел на верхний ярус трассы, после чего должна была идти вертикальная тройная петля с боковым смещением геометрии, которую я до боли в кончиках пальцев боялся еще на тренировочных заездах и так и не смог ее нормально преодолеть, все время вылетая в сторону и оставаясь целым при этом только благодаря силовым ловушкам, медленно опускавшим меня вместе с «метлой» вниз, на поверхность арены. Сейчас же все эти меры предосторожности должны были быть отключены, и я понимал, что если не пройду эту злополучную петлю, то просто разобьюсь от падения с высоты около двадцати метров. Что будет следовать за петлей, я даже и не пытался представить: для меня она была непреодолимым препятствием примерно на одной четвертой протяжения трассы, и никакие часы, проведенные за компьютером в «Трекмании» не могли мне в этом сослужить службу: реальные условия и перегрузки есть реальные условия и перегрузки.

– Сзади «красный»!!!

Этот крик Нэко окончательно выбил меня из колеи, так как я понимал, что теперь-то уж точно не сумею выкарабкаться из этой ситуации: даже если я каким-то чудом и пройду тройную петлю, то мой настырный преследователь просто не упустит такой великолепный шанс расправиться со своим ненавистным соперником. То есть со мной.

Желание каким-то образом избежать всего этого настолько охватило меня, что я решил просто зажмуриться, чтобы невольными попытками исправить ситуацию поправить курс хатана и не наделать еще больших ошибок. Детское и женское желание, но я не смог его сдержать. Я не только зажмурился при виде приближавшейся тройной петли, но и наклонил голову к рулю, забралом шлема прижавшись между рукояток, оцепенев в ожидании вольного падения и неминуемого удара, понимая безысходность того, что скорость катастрофически недостаточна для прохождения тройной петли.

Господи, прими мою душу!

Инерция немилосердно прижала тело к хатану, который я по привычке настойчиво именовал «метлой». В глазах, и так зажмуренных до боли, потемнело от перегрузки. Потемнело абсолютной чернотой, впрочем пронизываемой какими-то неяркими искрами. Тело стало легким, невесомым. Ощущение скорости и тяги пропало.

«Все, – мелькнула мысль. – Вылетел с трассы».

Я внутренне сжался, ожидая удара, осознать который мне уже не придется. И удар не замедлил последовать, потом еще один, потом – еще… «Метла» скакала словно мячик, на котором безвольной куклой болтался я, ничего не понимая, потеряв всякое ощущение реальности.

Наконец я понял, что тону. Тону, увлекаемый тяжестью машины, уши стало давить, вода, отыскав щели между горловиной костюма и шлемом, залила лицо. Я непроизвольно рванулся, лихорадочно тыкая в район пояса, где находилась скоба отсоединения костюма от седла. Наконец я почувствовал, что свободен от «метлы», и начал подниматься к поверхности, привычно ощущая, как падает давление в ушах. Все-таки мое увлечение нырянием с длительной задержкой дыхания, которым я особенно любил заниматься в Крыму, собирая мидии и рапаны на каменистом дне Черного моря, не прошло даром. Да и вода, которая попала в мой рот, была морской, солоноватой. Я вовремя сообразил, что шлем не даст мне вдохнуть воздуха, даже если я умудрюсь поднять утяжеленную им голову над водой, и я ухитрился, уже видя радужные пятна перед глазами, отстегнуть пряжки и скинуть опасную теперь для меня сферу. Вода распахнулась перед моим лицом, воздух хриплым и жадным комом ворвался в легкие.

Я жил. И я дышал.

Меня окружала все та же непонятная темнота, словно я провалился сквозь основание спортивного комплекса в какую-то подземную пещеру, полную морской воды. Если только это не являлось очередной подлой уловкой организаторов соревнований.

Постепенно я восстановил дыхание и даже умудрился немного отдохнуть на спине, благо компенсационный костюм довольно плотно прилегал к телу и не намокал, даже немного помогая держаться на воде благодаря каким-то пустотам в своей конструкции. Во всяком случае, опасность глупо утонуть мне не угрожала. По крайней мере в ближайшее время.

Я попытался кричать, надеясь, привлечь к себе внимание, но скоро прекратил эти попытки, так как вдруг понял, что если до меня не доносятся даже отголоски рева толпы и шум гонки, то и мой голос вряд ли кто услышит.

Правда, пару раз мне почудился какой-то отголосок, словно кто-то тоже кричал с поверхности воды, но, как я ни прислушивался, мне не удалось больше ничего услышать. В конце концов я списал все на свои перегруженные нервы и постарался хоть немного успокоиться, чтобы мыслить и реагировать адекватно, считая, что если какой-то крик или шум будет иметь место, то я и так его услышу. Оставалось всего ничего: понять, где я нахожусь, и от этого отталкиваться в своих действиях. Напрасно я старался что-то придумать: ничего путного в голову не приходило, и я даже стал впадать в панику, особенно осознав, что вода, в которой я находился, не была неподвижной, но медленно перекатывалась длинными невысокими волнами, приподнимая и опуская меня плавно, словно я находился в море или океане.

Наконец я осознал, что вижу грань между более светлым небом и темной водой. И если я различал небо, то это значило, что я действительно нахожусь не в комплексе и даже не под ним. Голова начала кружиться от попыток понять произошедшее со мной, и я решил просто оставить эти попытки и спокойно воспринимать все как должное, чтобы сохранить трезвость рассудка и не потратить зря сил. Конечно, существовала возможность того, что я просто брежу, валяясь под воздействием наркотических веществ на больничной койке, после того как разбился, вылетев с тройной петли. Вариант того, что я нахожусь во власти какой-то пространственной имитации, которую, возможно, умели создавать техники Шебека, и весь следящий за гонками народ потешается сейчас надо мной, наблюдая на экранах мою перепуганную и недоумевающую физиономию, тоже имел право на существование. Равно как и то, что я уже умер и нахожусь в каком-то мокром чистилище… хотя последнее было наименее вероятным, если учитывать то, что я оставался одетым в компенсационный костюм, который не должен бы был остаться на моей душе или, если угодно, духе.

«Итак, – рассуждал я неторопливо. – Я нахожусь в каком-то море, весьма реальном по ощущениям, по-видимому – далеко от берега, и мне нужно сделать все возможное, чтобы как можно дольше продержаться на воде и каким-то образом обратить на себя внимание, возможно, проходящих мимо судов».

Вода, спокойно поднимающая и опускающая мое бренное тело, была довольно теплой, и мне не грозила опасность замерзнуть, да и костюм неплохо держал тепло. Гораздо хуже было то, что в голову начали лезть непрошеные и несвоевременные мысли о каких-то акулах или других морских хищниках, заставляя меня испытывать сильнейшее желание очутиться на твердом берегу, как можно дальше от этой темных и, очень может быть, глубоких вод.

Ни берега, ни каких-то судов я действительно не наблюдал, хоть и старался, по возможности выпрыгивая из воды, оглядеть окрестности. И в окружающей меня картине низких покатых волн и темно-серого неба было лишь то разнообразие, что один из краев неба был немного светлее, чем остальное пространство, что наводило на мысль о том, что в той стороне, скорее всего, должно было вставать солнце.

«Хотя, – неспешно пришла в голову догадка, – в той стороне попросту могло находиться какое-то поселение».

Я уже начал подумывать о том, чтобы потихоньку погрести в ту светлую сторону, как вдруг заметил довольно быстро движущийся ко мне огонек. Огонек разрастался, приближаясь, и вдруг разделился на несколько разноцветных светящихся точек.

Точно, какое-то летающее средство!

Я подождал, пока летающий аппарат не окажется поближе, и заорал во всю силу своей глотки, приложив ладони рупором ко рту, чтобы хоть как-то направить звук в сторону возможного спасения.

Аппарат, уютно и заманчиво посвечивая огоньками, действительно, как будто только моего окрика и ждал, начал с басовитым гулом спускаться вниз, так что я даже испугался, что он придавит меня своим округлым днищем, хотя как можно придавить тело, свободно плавающее в воде? Разве что скорость должна быть немалая… Что-то в форме чернеющего между габаритных огней корпуса мне показалось знакомым, я вроде недавно что-то такое видел…

Вспыхнул ярчайший свет, пронизав вертикальным столбом бутылочно-зеленую воду, что-то зашипело негромко на фоне возросшего рева двигателей. Полетела густая водяная пыль. Я прикрыл ладонью глаза, больше от слепящего света, чем от пыли. Сквозь пальцы заметил, как кто-то протягивает мне руку из слабо освещенного овала двери на корпусе накренившегося аппарата.

– Ну, епсель-мопсель! – раздался до боли знакомый голос, скороговоркой пересыпающий слова. – Ты собираешься выбираться или нет? Или тебе купаться понравилось?

Я выскочил по грудь из воды, ухватился за протянутую руку, уперся ногой во влажный борт. Человек крякнул, поднатужился, потянул меня вверх. Протянулась еще пара рук, вцепилась в одежду. Я перевалился в кабину, встал на карачки, поднял голову.

– Блин, Леха, – произнес, покачивая головой, все еще держащий меня за одежду Санек. – Ты сам-то хоть понял, что с тобой произошло? Ты это специально или по рассеянности такие вещи сотворяешь?

– Какие именно? – слабо спросил я, заползая в глубокое кресло с помощью знакомого лейтенанта, которого я видел на катамаране капитана Чаушева, сиречь Икевы Джангата. – Какие вещи я сотворяю и где вообще вы меня подобрали?

Боевой «крокодил», с легким шипением закрыв овальный люк, наискось вверх заскользил над волнами, потревоженными его двигателями. Бортовой прожектор погас, равно как и слабое освещение довольно просторной кабины.

Даже в тусклом свете от мониторов по обеим сторонам пульта управления я увидел, как вылупил на меня глаза Санек и недоуменно оглянулся обычно невозмутимый лейтенант.

– Ты что, – медленно промямлил обычно сыплющий словами Санек, – даже и не понял, что умудрился новый Переход открыть прямо на трассе спортивного комплекса? Там сейчас такое творится! – Санек, постепенно разогреваясь, повышал обороты двигателя своего артикуляционного аппарата. – Даже про чувака, что гонку выиграл, забыли! Шутка ли: порядка трех машин с людьми исчезли прямо на глазах миллионов зрителей! Трассу оцепили, ученая братия замеры делает… Ведь это шок для Шебека: новый Переход! Капитан наш быстренько сообразил, что это твоих рук дело, и распорядился тебя поискать по планете, потом – выслать штурмовик…