Текст книги "Таксопарк"

Автор книги: Илья Штемлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

– Напрасно ты ушел из парка, Яша.

– Тебе так хорошо было ходить моим сменщиком?

– В общем-то неплохо. Всегда все было в порядке.

– Но каким путем, Олег? Конечно, кто-то из сменщиков должен иметь неприятности.

– Заливаешь, Костенецкий! Можно подумать, я сидел сложа руки, и ты ушел из парка из-за меня! – засмеялся Сергачев. – Лучше расскажи Леночке, как ты устраивал на линии производственную гимнастику. Ровно в одиннадцать. По радио.

– Мне стыдно, Олег, – потупился Яша. – Должны же люди понимать шутку.

– Заплатив за нее три рубля.

– Хорошие шутки, Олег, стоят денег… К тому же это были не бедные люди. Они продавали цветы…

– Ты посмотри на него внимательно, Лена. Робин Гуд! Он отбирал у богатых! – засмеялся Сергачев.

Официантка принесла поднос. Поставив его на служебную тумбу, она смахнула со стола несуществующие крошки и принялась расставлять чашки и приборы. Кофейник отразил никелированным боком солнечный луч и метнул его на плечо Елены. Словно осенний лист.

Яша поддел вилкой тонкий ломтик колбасы.

– Аж просвечивается. Мастера резать.

– Каждый крутится как умеет. Будьте снисходительны, Костенецкий. Вы тоже не ангел, как уже доказано. – Сергачев положил на тарелку Елены несколько запотевших кружков колбасы.

Яша бросил в чашку сахар и принялся размешивать.

– Значит, тебе обещают новую машину?

– Пообещали. Сегодня утром… И вот еще что подарили.

Сергачев положил на стол сверток и развернул.

Ничего не понимая, Костенецкий перевел глаза с игрушки на смеющихся Олега и Елену.

Сергачев рассказал ему о том, что произошло на заброшенной лесной дороге. Яша выслушал и расхохотался.

– Это называется: герой с перепугу.

И Сергачев вдруг обиделся. Что тут смешного? И почему с перепугу? Он вонзил зубы в бутерброд с колбасой и ел молча, подчеркнуто серьезно, всем видом своим выказывая равнодушие.

– Что смешного? – обиделась за Сергачева и Елена. – Посмотреть бы на тебя в такой ситуации…

– Извините, ребята. Я так. Извините… Значит, машину пообещали новую. В газете пропечатают. Куклу подарили. Это дело! Теперь смотри в оба, Олег! Не упусти. В большие начальники можно поползти. Твой час!

Яша разрезал блинчик, освобождая слабый завиток пара.

– Умный ты стал очень, Костенецкий, в своей пекарне, – хмуро проговорил Сергачев. – Может, и мне податься?

– Подайся, Олег, подайся.

Яша словно и не замечал перемены настроения за столом, поглощенный едой. Лишь поднял вверх указательный палец в знак особого восхищения блинчиком.

Сергачев достал сигарету и закурил, выпуская в Костенецкого сизые шары дыма.

– Между прочим, Олег, воспитанные люди просят разрешения закурить. И тем более не пускают дым в лицо соседу, – спокойно произнес Костенецкий.

Сергачев еще раз затянулся и выпустил дым.

– Наш Сергачев хочет скандала, – улыбнулся Яша. – Или он забыл, что Костенецкий никогда не позволял на себя давить, даже начальнику колонны Вохте Константину Николаевичу. Надеюсь, Сергачев не будет злоупотреблять терпением Костенецкого, верно?

Елена встала.

– Как дети, честное слово.

Она подняла с полу свою сумочку.

Сергачев тоже поднялся. Взял сверток с куклой.

Костенецкий оставил вилку, приподнялся, положил свои железные ладони на плечи Сергачева и надавил, возвращая Олега на стул.

– Если ты можешь обижаться на старого товарища из-за каких-то пустяков, то у тебя неважно с юмором, Олег, – медленно проговорил он.

– Его обидел твой смех. – Елена присела на край стула.

– Мой смех. А разве не смешно, Леночка? Обыкновенный человеческий поступок превратили в подвиг греческого героя. И что это за люди, если им в пример надо ставить обычные человеческие отношения? Что человек не оставил другого человека в тяжелом положении… Ты вот, Сергачев, удивляешься: почему я, ас, первоклассный таксист, ушел из парка? Стал возить хлеб. В какой-то момент своей жизни, Олег, я, Костенецкий Яков, понял, что я – человек! Что меня унижают мятые рублишки, ради которых мы стараемся. Крутим динамо… Конечно, ты можешь сказать: никто тебя не заставляет, работай честно, как трамвай, да? Но не могу, Олег. И ты это прекрасно знаешь – парк заставит крутить и ловчить. Сам таксопарк… И я ушел… Не знаю, понял ты что-нибудь из моего выступления? Спокойней мне стало жить, Сергачев. А в конце концов это и есть главное…

Костенецкий хотел еще что-то сказать, но промолчал достал из кармана пятерку, бросил на стол и, не простившись, вышел.

2

Шоссе, точно след трассирующего снаряда, вонзалось в далекое здание аэровокзала. Красная полоска на спидометре растянулась до цифры сто двадцать. Стоящая на обочине лошадь испуганно скакнула к багровому кусту. Миг, и куст с лошадью уже были далеко позади…

– Послушай, малый, я на тот свет еще успею. – Голос сидящего на заднем сиденье пассажира звучал тревожно и настойчиво.

Слава нехотя сбросил газ.

Долго провозился в городе у центральной кассы, ловил пассажира, не хотелось гнать в аэропорт порожняком. Всегда так: если надо – никого, а не надо – от пассажиров хоть отбивайся.

В эти дни езда в аэропорт для таксиста была невыгодна: график движения самолетов был нарушен по метеоусловиям, и в аэропорту скапливалось много таксомоторов. Можно не один час потерять, пока выберешься с пассажиром…

Но Славу сейчас это мало интересовало. Круто зарулив к камере хранения, он высадил пассажира и, не сбрасывая показания счетчика, выключил зажигание, вылез, запер дверь и бегом направился к главному зданию.

Часы под высоким потолком центрального зала показывали три минуты одиннадцатого. Гигантское помещение было набито людьми, слоняющимися в томительном ожидании. Широкая винтовая лестница вела на второй этаж. И здесь было много людей, особенно У буфета.

Слава шел вдоль разбросанных грибков-столиков. Нет, так Ярцева искать бесполезно. Надо занять какое-нибудь заметное место и ждать. Он отошел к перилам, нависшим над первым этажом…

Вообще-то день с утра складывался удачно. Он почти не простаивал. Сразу при выезде из ворот парка таксомотор заняла женщина, которую Слава повез в Далекий Новый поселок. По дороге в разных местах он прихватил еще троих пассажиров. И всем в Новый поселок. Удача. В утренние часы из Нового поселка пассажиров всегда хватало – люди спешили в город, на работу. В переполненные автобусы не втиснуться.

А когда идет удача, главное – ее не спугнуть. Спугнешь – все пропало. И час и два будешь загорать или в лучшем случае свезешь в какое-нибудь глухое место группу озабоченных строителей, которые расплачиваются талонами и строго по счетчику.

Но удача сегодня шла. И Слава все утро с тоской поглядывал на часы – свидание с Ярцевым было совсем некстати. Впрочем, неизвестно, что надумал Ярцев, не из-за пустяка же он выманил Славу в аэропорт…

Невидимые динамики оповестили о прибытии самолета из Магадана. И что вылет на Алма-Ату задерживается по метеоусловиям в Алма-Ате…

Три летчика в синей красивой форме пересекали зал, о чем-то весело переговариваясь.

– В войну-то в любую погоду летали. – Мужчина в шляпе, с усталым худым лицом, коснулся Славы плечом и показал глазами на летчиков. – И главное, экономически выгодней поставить аппаратуру специальную для слепой посадки, чем задерживать рейс. А им на все плевать.

Слава вспомнил студентку, которую катал по городу в порыве великодушия, Свету Михайлову с четвертого курса мединститута. Может быть, среди этих троих прохаживается ее муж? Только почему она живет в общежитии?

Тут Слава увидел Ярцева.

Маленький, сухонький, в шикарной куртке, он ловко шел сквозь толпу к лестнице.

– А ведь обязаны и неустойку выплачивать. – Гражданин с усталым лицом все не унимался. – Вторые сутки тут околачиваюсь. На скамье сплю.

Слава упустил Ярцева из поля зрения. Неожиданно, будто тот растворился. Хорошенькое дело: убить столько времени, а главное, так удачно складывался день.

– Послушай, отец. Что я тебе, министр авиации? – разозлился Слава. – Ступай пешком. По лугам, по лесам…

В это мгновение Слава вновь увидел Ярцева. Тот стоял у колонны и, поймав взгляд Славы, кивнул.

– Делом займись, отец, делом. В ресторане посиди, – бросил Слава через плечо и оттолкнулся от перил.

Со стороны казалось, что они встретились случайно.

– Вовремя успел, молодец, – произнес Ярцев.

– С полдесятого торчу, – набивал себе цену Слава.

– Врешь. С трех минут одиннадцатого. Не ври по пустякам, береги репутацию, – проговорил Ярцев. – Так вот, к тебе подсядет мужик, ты его узнаешь…

Инструкции были лаконичны и ясны. Во всем слушаться пассажира. Если даже тот прикажет остановить автомобиль посреди дороги, Слава должен мгновенно выполнить. И если после смены они разминутся в парке, то пусть Слава позвонит Ярцеву домой, телефон простой, записывать не надо, так можно запомнить…

Слава подумал: не оставить ли ему эту затею? Явно какая-то авантюра. Он и от Ярцева отошел с этой мыслью. Податься в город и работать, как работал.

Он вернулся к машине. Но едва сел, еще окончательно для себя не решив, что предпринять, как рядом выросла фигура диспетчёра-контролера Фаины.

У Фаины были хитрые, глубоко упрятанные глаза.

– Ваш путевой лист!

– А что я сделал? – насторожился Слава.

Фаина выжидательно молчала. По инструкции водитель обязан предъявить путевой лист по первому требованию контролера. И это хотя и робкое, но непослушание Славы уже давало право контролеру отметить в листе нарушение должностной инструкции.

– Я, между прочим, пассажира жду, – упредил Слава возможные претензии контролера и протянул путевой лист.

– Так и ждешь? Полчаса машина стоит, – помедлила Фаина.

– С включенным счетчиком, между прочим, – нашелся Слава.

Фаина вернула лист, предупредив, что понаблюдает: придет его пассажир или Слава заряжает, то есть подбирает пассажиров на своих условиях. Хотя заряжать сейчас сложно – много свободных таксомоторов на стоянке…

Резко, по-хозяйски, распахнулась дверь, и на переднее сиденье сел гражданин в шляпе, тот самый, что жаловался Славе на свою командировочную судьбу. Усталое худое лицо его было серьезным.

– Вот, родной, и встретились, – произнес он.

– Вы, отец, не ошиблись адресом? – Слава взглянул в зеркало.

– Нет, сынок, не ошибся.

По тону «шляпы» Слава понял, что тот не ошибся.

Фаина разочарованно повернулась и пошла прочь, к стоянке.

«Ну и дела», – подумалось Славе. Видно, неспроста он навязывался на разговор, что-то для себя выяснял. Почему же Ярцев не подошел к ним, а отозвал Славу в сторону? Конспирация? Эта загадочность интриговала Славу. В конце концов, его дело простое – счетчик включен, пассажир в машине. Он человек подчиненный, как в армии…

– Так вот, куцый. Следи за дорогой. Примечай, когда проедет Сверчок…

И Слава удивился – как точно подходит это прозвище сухоносому, со скрипучим голосом Ярцеву.

– Это почему же я куцый?

– Пиджачок на тебе… Видно, недавно в такси, не обзавелся гардеробом. Ничего, куцый, наверстаешь. Любовницу заведешь, официантку.

Слава ухмыльнулся, но промолчал.

Так они просидели минут пять. Слава стал беспокоиться: Фаина могла вернуться, выяснить, почему он не уезжает…

– Контролерша подходила. Думала, я заряжаю.

– Дал бы три рубля, отвязалась, – равнодушно проговорил мужчина. – Молодой, необученный. Ревизоры, контролеры, доктора – все равно что автопокрышки. На них не экономь, себе в убыток.

Он надвинул шляпу и, привалившись к стеклу, закрыл глаза. На кончике его носа, словно муха, сидела бородавка, и вообще, казалось, его только что вытащили из воды и теперь просушивают…

В зеркале Слава увидел, как у приближающейся машины вспыхнули и погасли фары. За рулем сидел Ярцев, на заднем сиденье два пассажира. Слава толкнул локтем мужчину и кивнул вслед ярцевскому таксомотору.

– Выжди минут пять и дуй следом. Только не гони, – и после того, как Слава отъехал, добавил: – Значит, так. Через два-три километра увидишь, что Сверчок копается в моторе. Подъедешь. Он попросит захватить его пассажиров. Возьми. Только не сразу. Поломайся для понта. А когда возьмешь – поезжай через Дубки.

– В город через Дубки? – удивился Слава. – Лишних двадцать километров.

– Делай, как приказываю… И еще! Как скажу – мгновенно остановишь. Мгновенно! А как слезу – гони что есть духу. Все ясно?

Славе было все ясно. Только что-то запотели ладони… С кем он связался? Слава искоса взглянул на мужчину. Тот, вытянув шею, внимательно смотрел на дорогу…

Все так и было. У обочины с откинутым капотом стоял таксомотор. Когда Слава проезжал мимо, водитель обернулся и поднял руку.

Слава притормозил.

– Мастер, у тебя помпы случайно не найдется? – Ярцев словно впервые видел Славу.

Вопрос был на дурака – кто из таксистов возит с собой запчасти, тем более помпу?

Слава отрицательно качнул головой, легонько протрагивая машину на объезд.

– Прихвати моих клиентов. Мне загорать придется, – крикнул Ярцев.

Из такси на Славу глядели два лица – мужское и женское.

Слава хмуро кивнул на гражданина в шляпе.

– Не знаю. Как пассажир.

Тот пожал плечами, мол, ему все равно, только поживей…

3

Максим Макарович Шкляр обожал толкаться на автомобильной барахолке. Были у него тут и друзья, были и враги. Мелкие спекулянты, торгующие россыпным товаром, всевозможными втулками, пружинами, и маклаки рангом повыше, что приволакивали на рынок покрытые корабельным суриком крылья и капоты, знали Максима Макаровича в лицо и люто ненавидели. Неоднократно его грозились побить. Но все пока обходилось угрозами и размахиванием кулаком перед тощим носом Максима Макаровича.

Дело в том, что Шкляр давал советы тихим автолюбителям, что слонялись по барахолке в поисках дефицитных деталей. Консультировал Максим Макарович добровольно и истово. Пытаться всучить очкарику-автолюбителю некачественную деталь в присутствии старика Шкляра было пустым занятием, что и вызывало гнев жуковатого и горластого племени, заполняющего громадный пустырь неподалеку от автомагазина.

Все, что относилось к транспортным средствам, можно было приобрести на этом пустыре – от ниппеля до автомобиля.

Торговые ряды располагались по возрастающей: у самой трамвайной остановки молодцы в продубленных сивухой пиджаках держали в руках потертые малахаи, наполненные доверху всякой дребеденью – заглушками бензобака, дождевыми щетками, винтиками и шпунтиками. Словом, всем тем, что можно походя снять с оставленного без присмотра автомобиля… За сивушными пиджаками располагалась публика посерьезней. Они держали в руках коромысла рессор, или полуось, или бампер, а кое-кто даже притягал на вселенский торг новый кардан… Далее шли ряды жестянщиков, этих маклаков-аристократов. Дефицитные брызговики и решетки, двери и стекла они «толкали» по цене, несколько завышенной.

Те, кто держал «фирму», сидели на дачных складных стульчиках подле раскинутых на земле кусков брезента. Тут можно было найти все: и последнюю модель приспособления для электронного зажигания, и японские свечи, упакованные в пластмассовую коробку, словно медицинские ампулы, и итальянские противотуманные фары.

Особое «дело» держали автокоробейники. В распахнутых трюмах багажников личных автомашин виднелся бесценный дефицит, при одном воспоминании о котором у психованного автолюбителя трепещет сердце, – полные комплекты покрышек итальянской фирмы «Пирелли». Не какая-нибудь там продукция Барнаульского завода с черной несмываемой полосой сажи по всей длине тормозного пути. «Пирелли»! Гарантия – сто тысяч километров. Каждое колесо в целлофановой упаковке с фирменным медальоном на цепочке…

И среди этой россыпи и насыпи в соломенный субботний день вышагивал доброволец-ассенизатор Максим Макарович Шкляр, высоко поднимая тощие ноги, дабы не наступить на чей-нибудь прилавок. Кроме чисто «санитарных» забот, Шкляр еще испытывал эстетическое удовлетворение при виде продукции конструкторов-любителей.

– Что, Сашок, милый дружок? – склонив узкую голову набок, Шкляр смотрел на маленького человечка неопределенного возраста.

– Ничего, Максим Макарович. Живу помаленьку.

– Чем мир удивишь?

– Автосторож! Не подпустит ни тещу, ни вора!

Человечек по имени Сашок протянул компактную коробку с двумя проводками. Ему было приятно – кто, как не Шкляр, мог по достоинству оценить выдумку.

– При давлении на кузов в полкилограмма поднимет вокруг много шума и гама! – продолжал плести рифму Сашок.

Он откинул крышку прибора, предоставляя возможность поглядеть на хитроумную конструкцию.

– Ну а что нового с твоим блокератором? – спросил Шкляр.

Сашок пригорюнился.

– Ответили из министерства, что подобное изделие выпускает Новосибирский завод. И в моей конструкции нужды нет, опоздал… А если я повыше напишу, а?

Шкляр хлопнул ладонью по мягкому плечику изобретателя.

– Идея, Сашок! Твои блокераторы пока лишь знакомые частники катают. А мы сделаем так: у меня сейчас начальник парка парень вроде ничего. Уговорю его поставить блокераторы на такси. Машина государственная. По результатам официальную бумагу получим. Тогда и повыше писать можно.

Идея Сашку приглянулась, лицо у него посветлело. Он аккуратно записал телефон Шкляра на коробке от сигарет «Аврора».

И Пантелеич по прозвищу Срамота был сегодня на месте. Он сидел на низенькой табуретке. Отстегнутый протез стоял рядом, блестя коричневым лаком. На расстеленном брезенте стояло несколько бутылок с водой, из резиновых пробок которых торчали две латунные трубки: пульверизатор для окраски автомобиля. Самоделка. Работал от обычного насоса.

– Привет! – Пантелеич взмахнул рукой. – Денек-то сегодня, а? Срамота! – И он восхищенно чмокнул губами.

День действительно выпал сегодня превосходный. Нежаркое открытое солнышко плескалось в спокойной глади залива, бледно-голубое небо излучало свежесть и казалось таким близким: протяни руку и дотронешься.

Шкляр согнул тощие ноги и присел на корточки.

– Бога побойся. Такая погода, а ты: срамота!

– Суть не в слове, а в звуке. Как слово это произносишь.

Пантелеич был классный маляр. Когда-то он работал вместе со Шкляром в четвертом грузовом. Но годы взяли свое, к тому же с одной ногой особо не побегаешь. И он принялся изготовлять на продажу всякие приспособления по малярной части. И достиг в этом большого авторитета. Особо талант его проявлялся в подборе колера. Глядя на кусок жестянки с остатками родной краски, он мог сложить такой коктейль, что самый придирчивый глаз не отличил бы родную краску от свежей. Специалисты об этом знали и в особых случаях приглашали Пантелеича на консультацию…

Шкляр взял в руки самодельный пульверизатор.

– Ты на распылитель глянь, на головку. Патент надо взять. Единственный в мире. – Пантелеич качнул насос, и ладонь Шкляра покрылась легкой водяной пылью. – А давление какое, чувствуешь? Вода не каплет, а краска и подавно не станет. Срамота!

– Срамота, – согласился Шкляр. – Выходит, теперь что? Пить надо больше – бутылки освобождать для дела.

– Ты, Макарыч, повремени. Распродамся, оглянусь, – потупился Пантелеич.

– Да я что! – рассердился Шкляр. – Я так подошел. Посмотреть, что придумал нового… И подойти нельзя из-за того, что ты мне должен пару рублишек? Вот новости!

– Кредит портит отношения! – вслед Шкляру пробасил Пантелеич.

Шкляр, не оборачиваясь, отмахнулся.

Вдоль деревянного забора выстроились пригнанные на продажу автомобили. Их сегодня было немного, штук пять, не более. Обычно осенью, после летних отпусков, испытав тяготы, связанные с эксплуатацией автомобиля, многие незадачливые горожане старались сбросить с себя эту обузу. Ну его к дьяволу! Без автомобиля спокойней. Зимой и держать негде, и порча на машину нападет, как ни предохраняй. Правда, покупатель осенью шел осмотрительный, деловой. В основном сельский житель. Ему машина нужна не для развлечений.

У сверкающего белым лаком «Москвича», что стоял без номерных знаков в самом конце забора, явно назревала торговая сделка. Парень в ярком свитере равнодушно покачивал на пальце цепочку с ключами. Казалось, он не обращал внимания на топтавшихся вокруг автомобиля мужчину и женщину.

Мужчина что-то шепнул женщине. Та уважительно посмотрела на четкий, не сглаженный асфальтом рисунок протектора на колесе.

– Сколько прошла? – громко спросил мужчина парня.

– Десять тысяч с копейками, – бросил парень, не глядя на покупателя. Он держал марку – не «лохматку» продает, вещь!

Услышав цифру, названную молодым человеком, проходивший мимо Шкляр остановился.

– Почти новая, – неуверенно произнесла женщина.

– Почти, – переговорил мужчина. – Новая и есть. Для «Москвича» десять тысяч, что мне улицу перейти.

Парень молчал. Что ему мельтешить? Раз покупатель понимает толк в автомобилях, пусть смотрит. На то и глаза!

– Кость, – произнесла женщина, – сядь. Порули, а?

Мужчина еще раз обошел автомобиль.

– Ну… а если честно? Сколько прошла? – проговорил он свойским тоном, мол, не дурак, понимаю, что к чему.

– Что ты, отец? – снисходительно бросил парень, не переставая покачивать ключами. – Возраст-то у нее какой? Год и месяц. Думать надо. Что я, реактивный? Кто же больше накрутит за такой срок?

Мужчина понимающе кивнул и укоризненно посмотрел на женщину – заставляешь задавать глупые вопросы. Не женское это дело. Помолчи.

– А двигатель как? – обернулся он к парню.

– Покупать будете? Или только спрашивать? – Парень соизволил повернуть к ним свое полное красивое лицо.

– Делать нам нечего? – обиделась женщина. – Не иголку берем, верно?

– Лады! – Парень влез в автомобиль и включил двигатель.

Мужчина замер, прислушиваясь. Попросил поднять капот. Растерянно посмотрел внутрь, потрогал что-то…

– И сколько же вы хотите? – наконец спросил он отважно.

Парень назвал цифру, значительно превышающую магазинную стоимость нового автомобиля.

– А комиссионные пополам, – добавил он и выключил двигатель.

Женщина вздохнула и погладила кузов крепкой ладонью деревенской жительницы.

– А если сладить? – сказала она, ласково улыбаясь парню.

– Новый аппарат! В экспортном исполнении! Его в Швецию отправляли…

– Чеож не отправили-то? – подковырнула женщина.

– «Чеож-чеож»… Подголовники забыли на кресло поставить. И всю партию завернули… Ладно. Сотню сброшу. И все… Деньги нужны позарез. Кооператив строю.

– У каждого свое, – сочувственно произнес мужчина. – В наших-то дергарях «Москвичок» только и тянет. Мне «Жигуль» и даром не нужон. Садится на брюхо. А «Москвич» ничего, вылазит, язви его, – все оживлялся мужчина. – Ну так чо? Прокатимся?

– Сами за руль или мне? – Парень спокойно улыбался. Что ему волноваться? Он за свой товар не покраснеет.

– Вначале ты, – решил мужчина и приказал жене: – Садись!

Тут-то и наступило мгновение, которого Максим Макарович ждал со сладким замиранием в сердце. Он шагнул к автомобилю и положил руку на белое крыло.

– Сколько прошла? Тысяч восемьдесят? Или сто? – спросил он у женщины.

– Прям! – обиделась женщина. – Новая! Не видите? Глаза застило.

– Какая новая? Эта? Ха-ха! Битая-перебитая.

Женщина с ненавистью оглядела длинную фигуру Шкляра и поправила платок.

– Ходи-ходи… «Битая». Лезут всякие.

– Ваше дело. Если денег не жалко.

Шкляр медленно побрел от машины. Женщина приоткрыла дверь и поставила ногу на пол, застеленный чистым голубым ковриком.

– Очки бы надел! – крикнула она в спину Шкляра. – Слышь, Костя? Этот-то… Битая-перебитая, говорит…. Эй! Дяденька! Где, интересно, она битая?

– Да везде! – Шкляр остановился и покачал головой. – Везде! Места живого нет.

Стекло со стороны водителя опустилось, и наружу высунулось пухлое лицо парня.

– Дома не с кем ругаться, да? А то свезу тебя на кладбище – ругайся сколько влезет. Ходят тут всякие!

– Я и говорю, – подхватила женщина.

Шкляр прытко вернулся к автомобилю. Ткнул сухим пальцем в угол ветрового стекла.

– Стойки смещены?! Что ты смотришь на меня, ухарь-купец? Открытие, что ли, для тебя?

Лицо парня побелело. Он вылез из машины. Мужчина тоже вылез и принялся таращить маленькие серые глазки на кузов.

– Сюда гляди, сюда, – Шкляр провел ладонью по крыше. – Чувствуешь? Ползет. Хоть, честно говоря, правка неплохая… И крылья не свои… Да она вся крашена-перекрашена.

– Как это перекрашена? – Голос парня погас, он крепко растерялся.

– Так и перекрашена. Вот следы и вот…

Мужчина и женщина разом склонились над местом, куда указал старик. Парень, набычась, пошел на Шкляра.

– Ты что, тулуп, стараешься? Или ты им дедушка родной? – шептал он, едва раздвигая губы. – Или тебе больше всех надо?

Но он не знал характера Максима Макаровича Шкляра. На испуг его брать нельзя, обратный эффект получается.

Шкляр отодвинул парня сильной ладонью и спокойно, тоном экскурсовода принялся перечислять все дефекты, тщательно упрятанные от постороннего взгляда.

– А грит: Швеции отправляли, Швеции, – бормотала женщина. – Что ж это такое, Кость?

– А то! Жулик он! – гневно проговорил мужчина, с ненавистью глядя на парня. – По мордасам бы ему! Такие тыщи запрашивал, дороже новой. Прохиндей…

Это были звездные минуты Максима Макаровича Шкляра. В полном расположении духа он остановился у киоска и заказал большую кружку кваса. Пил медленно, с наслаждением. Густой терпкий квас нежно обволакивал горло, да так, что хотелось не глотать, а держать во рту, небом ощущая всю его прелесть.

– Не кислый? – спросили за спиной.

Шкляр обернулся и прищурил глаза в знак того, что квас отмщенный. Подошедший гражданин для удобства продел голову и плечо в новую покрышку от «Волги» наподобие патронташа. В руках он держал две громадные сумки, из которых выпирали автодетали. Пот сползал по его щекам и мятому подбородку.

Шкляр с сочувствием окинул взглядом мученическую фигуру и улыбнулся. Но в следующее мгновение улыбка застыла на его тощем лице. Он приблизил глаза к покрышке. Четкое клеймо в виде ромба с цифрой посредине не оставляло никаких сомнений – покрышка была казенная и принадлежала таксомоторному предприятию, на котором служил Максим Макарович…

– Продаете?

Но гражданин не обратил внимания на волнение Шкляра. Он поставил на землю тяжелые сумки и полез за деньгами.

– Сам купил.

Шкляр почувствовал, что не врет. Отпил еще два глотка, лихорадочно придумывая, что же предпринять. Но, так и не придумав, отвел кружку от лица.

– Резина-то ворованная.

– Ну и что? – моментально, даже с охотой, отозвался гражданин. – Меня самого прошлой ночью разули – колесо унесли. Экая невидаль: ворованная… Может, моя и есть.

– Статья существует.

– А хоть целая книга. Мне-то что?

– Привлечь можно. Скупка краденого.

Рука гражданина, протянутая к продавщице, замерла в воздухе.

– А вы вначале докажите!

– И доказывать нечего. – Шкляр уловил растерянность и приободрился. – Вот! Глядите! Клеймо таксопарка.

Гражданин запрокинул голову и вытянул шею, чтобы разглядеть место, на которое указывал Шкляр. Но так ничего и не увидел, а снять с себя покрышку он опасался. Чувство тревоги уже вползло в его сознание. Он враждебно смотрел на старика. Что это за фрукт? Мало ли их тут ходят на барахолке, переодетых…

– Послушайте. Что вы ко мне привязались? – Он вернул медяк обратно в карман и подхватил сумки. – Кваса попить не дадут. Вы бы лучше жуликов ловили… Вон у дерева стоит. Голубой «Москвич». У него полный багажник причиндалов от «Волги»…

Шкляр больше не слушал. Правда, мелькнула мысль, что хорошо бы гражданина свидетелем прихватить. Да не пойдет. Какая там совесть, когда собственный автомобиль разутый стоит…

Хозяин голубого «Москвича» – молодой человек в больших дымчатых очках – раскуривал сигарету. В раскрытом багажнике лежала новая волговская резина.

– Продается, продается, – не отводя глаз от сигареты, произнес молодой человек. – А коробка не нужна? Есть и коробка. Лишнего не возьму, ехать пора.

Не зная сам почему, Шкляр отвернул лицо в сторону и шагнул к багажнику. Фирменное клеймо четким ромбом было выжжено на буртике покрышки. Собственность таксомоторного предприятия. На сизом корпусе коробки передач он увидел три глубокие насечки. Специальная метка, принятая в парке для дефицитных агрегатов… Но как же задержать этого молодца? Чуть вспугнешь – тот на колесах: ищи ветра в поле.

– Почем покрышка?

– За сотню отдам. Дешевле, чем в магазине.

– А стартера нет… для «Москвича»?

– Для «Москвичей» не держим.

Шкляр отошел. Казалось, сердце сейчас выскочит из его впалой груди…

4

Края овального зеркала, точно рама картины, отделяли лицо Тарутина от кафельной стены. Теплая вода из крана ласкала ладонь.

Он слышал, как хлопнула входная дверь с характерным прищелком замка.

Ушла.

Но возвращаться в комнату не хотелось. Казалось, что звуки голоса Марины сейчас затаились и только ждут появления Тарутина, чтобы выскочить и вонзиться в него трескучей очередью… Он никак не ожидал ее прихода в восемь утра. И резкий звонок его удивил и напугал. Подумал: телеграмма от матери из Ленинграда. У нее такое здоровье, что ко всему надо быть готовым. Но едва он открыл дверь, как в коридор ворвался голос Марины, полный упрека и негодования… И лишь затем показалась сама Марина с копной черных, перекинутых на грудь волос, перехваченных у затылка красной лентой.

Стремительно миновав коридор, она вошла в комнату, чтобы наверняка убедиться, что там никто не скрывается, и лишь потом обернулась к Тарутину, обхватила ладонями его голову и, притянув, громко и коротко поцеловала, точно отсалютовала, точно награждала за то, что он ее ни с кем не обманывает. А Тарутин с тоской подумал, что все это надо кончать. И немедленно… Если сейчас не покончить, это будет продолжаться еще долго. Он не видел Марину давно. Не звонил. И вот она сама пришла к нему. Только с ее взбалмошным характером можно врываться в такую рань. Наверно, еще вчера вечером она, не видя Тарутина, и не думала о нем. А утром вдруг ей захотелось его увидеть…

– Послушай, Марина, нам надо серьезно поговорить.

– Запри дверь, дует. И я продрогла.

Тарутин вышел в коридор. Запер дверь. А когда вернулся, Марина уже была в постели. Непостижимо, как она все быстро делает…

– Нам надо поговорить, Марина.

– Прекрасно. Я подвинусь… И учти, мне надо успеть на работу.

Тарутин стоял посреди комнаты. В спортивном трикотажном костюме, который он успел натянуть на себя, услышав звонок…

Он видел, как одеяло вздыбилось на ее высокой груди и волосы сползли с подушки, блестящие и черные. Еще немного, и он уступит не только Марине… но и себе.

– Послушай, Марина…

– Господи, какой ты зануда. Не могу понять, что я в тебе нашла? Как ты справляешься с этой оравой шоферов?

– Плохо справляюсь… Притягательность наших с тобой отношений была в том, что мы не навязывали себя друг другу…

– Ты еще долго будешь болтать?

Марина рассерженно отвернулась к стене.

Сейчас или никогда!

Тарутин вышел в ванную комнату и запер дверь. Несколько минут он стоял, пытаясь справиться с волнением. Затем осторожно, будто боясь спугнуть давящую тишину, присел на край ванны. Тишина становилась все невыносимей. Казалось, она подталкивала Тарутина к двери… Он поднялся, открыл кран и подставил ладонь. Так он простоял довольно долго. Падающая в ладонь упругая струйка теперь удерживала его в ванной комнате точно магнитом. И когда хлопнула за Мариной входная дверь, Тарутин еще некоторое время продолжал держать ладонь под краном… Ему стало жаль Марину. Не надо было так резко, грубо. Столько лет тянулась их связь – хотя бы в память об этом. Однако все, что посылает человеку судьба, оценивается в зависимости от настроения в данную минуту. А настроение у Тарутина было неважное. Этот тридцативосьмилетний мужчина казался сейчас себе типичным неудачником. Широко расставленные темные глаза смотрели в зеркальное отражение, словно Тарутин наблюдал за каким-то незнакомцем, по странной случайности повторяющим все его движения…