Текст книги "Таксопарк"
Автор книги: Илья Штемлер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)
Гогнидзе не прерывал Тарутина.
И в этом молчании чувствовалась особая недобрая напряженность. При других обстоятельствах доводы Тарутина и могли бы казаться убедительными. Но только не сейчас. А главное, в такой сумбурной и беспомощной форме…
Однако по мере нарастания этого словесного крещендо самообман, на который шел Тарутин вопреки логике, вопреки обстоятельствам, иссякал. Уступая место холодной и ясной злости. В голосе его это ничем пока не проявлялось. Он по-прежнему звучал возбужденно. Но лихорадочная краснота щек уже уступила место привычной бледности. И спокойней мерцали широко расставленные темные глаза. Он был убежден в своей правоте. Просто его выбили из колеи. На короткое время. Теперь же все становилось на место… Тарутин на мгновение смолк и проговорил совершенно другим тоном:
– Буду рад, Гурам Самсонович, все это изложить вам в более подходящей обстановке…
– И я буду рад, Тарутин, – сдержанно подхватил Гогнидзе. – Но учтите, Тарутин, настоящий директор никогда не доведет парк до развала, даже руководствуясь высокими соображениями. Настоящий директор найдет место каждому новому колесу. От настоящего директора не побегут водители. Ясно вам, Тарутин?
Где-то одобрительно зашумели, и в динамике это было слышно. Возможно, в Краснодаре. Или в Новосибирске… А возможно, возглас одобрения раздался в этом зале, где сейчас стоял Тарутин…
Он провел по щеке ладонью. Его длинные белые пальцы слегка дрожали. Он это почувствовал и, опустив руку вниз, сжал пальцы в кулак.
– Простите, Гурам Самсонович… Если бы так сказал посторонний человек, а не заместитель министра, я бы не очень удивился… такому непрофессионализму.
Последнее, что запомнил Тарутин, это выражение лица Ларикова. Прищур его глаз с редкими светлыми ресницами.
И растерянная тишина в зале.
Они сидели в холле первого этажа, в зеленых плюшевых креслах.
Тарутин сцепил замком руки и обхватил ими колени.
– Как он мог, Сергей? Государственный человек, заместитель министра.
– Сгоряча. Не разобрался толком.
Мусатов потянулся к чугунной пепельнице на высокой ножке.
– Его так взяли в оборот в Центральном Комитете за автобусные дела, что он голову потерял… К тому же ваши претензии на фоне всеобщего энтузиазма действительно выглядят наивно. Подумаешь, не освободили тарную фабрику! Вон Абрамцев полгорода заставил своими автомобилями. Сразу видно – человек работает…
Мусатов покинул зал следом за Тарутиным. И это выглядело как демонстрация, как прямая поддержка Тарутина.
– Куда это вы? – предостерегающе проговорил сидящий в конце ряда Абрамцев.
– На пленэр, – ответил Мусатов. – Впрочем, вы не очень сильны во французском.
– Понабрали мальчишек. – Абрамцев поджал ноги, позволяя ему протиснуться.
Тарутина он нагнал у лифта и уговорил посидеть в холле первого этажа…
– А, вернусь-ка я в Ленинград, – улыбнулся Тарутин.
– Одно министерство, – проговорил Мусатов.
– Ну и что? Наймусь таксистом. И зарабатывать стану больше.
– Возьмете меня «менялой»? Кстати, вам надо будет подучить жаргон, чтобы выглядеть солидней.
– Между прочим, Сережа, в каждом городе свой жаргон. Кое-где сменщика называют «братец»… Послушайте, я давно хотел у вас спросить: где вам так отлично стирают сорочки?
– Я сдаю в пункт, что на Морском бульваре.
Мусатов довольно оглядел свою бледно-голубую рубашку, она топорщилась свежим крахмалом.
– Вы, вероятно, очень нравитесь женщинам, Сергей.
– Не более, чем вы, Андрей. – Мусатов сделал паузу, но так и не добавил отчества к имени Тарутина.' Впервые за время их совместной работы.
И Тарутин сделал вид, что не обратил на это внимания. Ему остро хотелось чем-нибудь отблагодарить Мусатова за его порыв – уход с совещания, поддержать Мусатова, выразить ему признательность. И эта фраза о женщинах была произнесена Тарутиным без особого осмысления, просто с тем, чтобы сказать что-нибудь приятное Мусатову. Но неожиданно она оказалась куда серьезней по смыслу вопреки намерению Тарутина…
– Я? Нет, Сергей. Это так кажется. Женщины быстро во мне разочаровываются. Одни говорят это прямо, другие ждут, когда я сам пойму это первым….
Почему он так говорит? Тарутин не мог сейчас проанализировать свое поведение… Только почти физической болью Тарутин вновь почувствовал свою вину перед Мусатовым. И смущение. Мусатов был ему сейчас ближе Вики. Странное дело – чувство мужской верности, чувство дружбы в данную минуту было для Тарутина значительно серьезней и нужней, чем те чувства, которыми его одарила Вика. Возможно, это происходило еще и потому, что у Тарутина давно не было настоящих друзей-мужчин. Возможно, он будет думать иначе, когда увидит Вику. Но сейчас…
– Послушайте, Сергей… Не отправиться ли нам ко мне? Посидим. Пропустим по маленькой воскресенья ради.
Мусатов откинул с ладони прозрачный ромбик и плюхнулся в кресло.
– Ну… Это было бы уж слишком, – пробормотал он.
И вновь тон его чем-то задел Тарутина.
– Не понял вас. Почему?
Мусатов поднял глаза и в упор посмотрел на Тарутина. Темные зрачки отражали густо-синий свет.
И Тарутин понял, что никогда им не быть друзьями. Что они сейчас еще более чужды друг другу, чем прежде. Что Мусатов никогда не простит, не забудет. И любое выяснение отношений лишь углубит пропасть между ними…
В это мгновение послышался глухой рокот далеких голосов. Закончилось селекторное совещание. Или объявили перерыв.
Тарутин поднялся с кресла.
– Пойду. Не хочется сейчас встречаться с начальством.
2
Эту улицу Максим Макарович Шкляр знал, точно коридор своей квартиры. Восемнадцать лет ходил по ней, после того как въехал в новый дом. Правда, иные люди ходят всю жизнь по своей улице, глаз не поднимая от тротуара, и со стороны кажутся озабоченными и печальными.
У Максима Макаровича до всего был интерес. И что улицу разрыли в то время, когда разрывать ее никак нельзя – дожди начались, осень. И что второй год асфальтируют участок дома № 6. (Максим Макарович жил в доме № 18.) И что в шесть утра приезжал мусоровоз и начинал грохотать бачками так, что штукатурка осыпалась на кухне…
После работы Максим Макарович садился за школьный секретер внука Алешки, извлекал «вечное перо» и лист линованной бумаги и писал. Не торопясь, обдумывая каждое слово. Без излишних эмоций, которые оставляют у адресата неважное впечатление. Он помянул постановление горсовета о борьбе с шумами. Помянул добрым словом тружеников-соседей, спящих после напряженного трудового дня. Проявил особую осведомленность в физиологии человека, согласно которой наиболее глубокий сон развивается к шести часам утра. Сослался на сложную международную обстановку, требующую от граждан крепких нервов и хорошего здоровья в результате спокойного сна, ибо враг только и рассчитывает на ослабление нации… Словом, разрабатывал экспозицию «боя» со знанием опытного военачальника, чтобы в нужный момент настигнуть главного своего противника – шофера мусоровоза Коськина Васю, длинного парня в замызганном ватнике и кепке, будто найденной в одном из крепких, стянутых обручем мусорных бачков.
В конце заявления Шкляр подписывался широко и ясно. С точным указанием обратного адреса, с номером домашнего и служебного телефона. Аккуратно заклеив конверт, он самолично отправлял письмо высокому адресату с непременным уведомлением о вручении. Чтобы было с кого спросить…
Отправив письмо, Максим Макарович спал спокойно, не реагируя на грохот, что устраивал Вася Коськин, – Шкляр свой долг выполнил. А результат скажется сам. И результат сказался. Через неделю Коськин особенно громыхал бачками. Можно сказать, бесчинствовал…
– А мне хоть куда пиши! – орал Коськин, задрав голову и придерживая ладонью зачуханный кепарь. – Ыш! Расписались! А что мне начальство?! Кто спать хочет, тот и так. А кто не хочет – Пусть спускается, поможет… Раз сна нет! Так нет, об мусор мараться не хочут.
Коськина вскоре перевели на другой участок. Вместо расхристанного Васи на участке появился аккуратный пожилой мужчина. Он придерживал бачки, не давал им стукаться друг о друга…
Жильцы уважали Максима Макаровича как признанного правозащитного лидера. И не только в своем доме – его знали и в соседних домах..
Словом, шел Максим Макарович сейчас по своей улице не как случайный пешеход, а как хозяин, как необходимый всем человек…
Шкляр направлялся к приятелю посмотреть купленный недавно автомобиль. Конечно, занятие это пустое – новый автомобиль и есть новый автомобиль, что его осматривать? Как подогнаны двери? Нет ли вмятин кузова? Без толку все это – автомобиль уже куплен. Смотреть надо было, когда автомобиль находился в магазине. А что касается двигателя или ходовой части, так это сразу и не выявишь – побегать надо по дорогам, потрястись. А пока на спидометре двузначные цифры, то, сколько глаза ни таращи да вид ученый ни делай, дефект не проявится. Максим Макарович так и сказал приятелю по телефону, да, видно, приятель неправильно его понял, обиделся. Даже трубку хотел повесить: в кои веки раз обращается с просьбой и то… Вот Шкляр и решил пройтись воскресным вечером прогуляться.
Воздух был сырой, холодный. Пахло близким снегом.
Он шел суетливой походкой, в такт поводя плечами и широко откидывая руки; зыркал взглядом по сторонам, выискивая, к чему стоит приложить свою кипучую энергию. Все вроде было в порядке – ров через улицу закопан, собак выгуливают на специально отведенном для этого пустыре… Так он добрался до дома № 16, где в глубине двора притулилось несколько металлических гаражей, один из которых занимал приятель Шкляра заведующий аптекой Сагателов, человек легкомысленный, позволивший себе на старости лет такую канительную покупку, как автомобиль…
Издали заметив Шкляра, Сагателов переступил порог гаража.
– Понимаешь, все было в порядке… А тут сам не знаю. Забастовка, понимаешь, – произнес он навстречу гостю.
– Что там может случиться? – отмахнулся Шкляр, проникая под ребристую жестяную крышу.
– Не заводится, понимаешь. Пригнал – все было в порядке. Час целый завожу – не заводится.
Голубой «Жигули» покосился белесыми фарами на незнакомого мужчину в потрепанном демисезонном пальто и в шляпе – новый мучитель явился. В салоне остро пахло кожей. Упруго и нехотя проминались сиденья. Ручки управления, датчики, нули на спидометре – все это смотрелось нетронутым и свежим. Шкляр провел ладонью по тихо струившейся голубой двери.
– Раньше парафином покрывали, – неопределенно произнес он.
– Раньше, раньше, – подхватил Сагателов. – Раньше он заводился, а теперь не заводится. Аккумулятор, наверно, уже сел.
– Куда он денется? Никуда ему от нас не деться, Сагателов. – Шкляр включил зажигание.
Заворчал стартер. Никакого результата – двигатель не схватывал.
– Может, со сцеплением что? – проговорил Сагателов.
– Когда ты свою химию в аптеке взвешиваешь, кто тебе советует? Помолчи, сам разберусь.
– А я и не думал, что ты придешь, – еще кое-кого позвал на помощь. Своего клиента. Большой специалист.
Несколько минут Шкляр молча возился с двигателем и лишь сопел, не скрывая обиды.
– Хорошо работать в аптеке, – не выдержал он.
– В таксопарке тоже неплохо, – подхватил Сагателов. – Неизвестно, где и лучше.
– В аптеке лучше.
Сагателов не стал спорить. Он наблюдал, как Шкляр выкручивает из сизого туловища двигателя свечи. Просматривает их внимательно, продувает, смешно складывая губы.
– Интересно, откуда ты такие деньги набрал? На машину, – не унимался Шкляр.
– Твое дело! Дом продал в деревне.
– А дом откуда?
– Жены дом… Слушай, ты «обэхээс», да? Я тебя для чего позвал?
– Ладно, ладно. Не пугайся. Я знаю – ты человек честный, хоть и аптекарь…
Сагателов проворно выкинул вперед руку и вырвал у Шкляра свечу.
– Иди отсюда! И не звони мне по телефону. Всем дома скажу, чтобы трубку вешали, если ты позвонишь. – Сагателов выругался по-армянски.
Шкляр оторопело посмотрел в возмущенное лицо приятеля.
– Пошутил я, пошутил! – закричал он, пытаясь отнять у Сагателова свечу. – Надышался в своей аптеке всяких паров, шуток не понимаешь. Отдай свечу!
Сагателов сунул свечу за пазуху куртки и отскочил в угол, всем видом показывая, что он не намерен сносить оскорбления.
– Отдай, говорю! – Шкляр всерьез разозлился. – Дурак старый!
– Не отдам! Моя свеча, мой автомобиль!
– Говорю – отдай свечу!
Шкляр шагнул к Сагателову, ухватил обшлаг рукава и потянул к себе.
– Я кричать буду! Тебя арестуют! – Сагателов ворочался в углу, пытаясь вырваться из цепких пальцев. – Ара, не пачкай меня! Руки в масле! Не отдам, моя свеча! Ара, иди, говорю!
– «Ара, ара», – передразнил Шкляр. – Еще друг-приятель называется. Не приду я больше в твою аптеку, хоть сдохну. Ясно?
Шкляр еще хотел что-то сказать, но почувствовал, что кто-то вошел в гараж. Обернулся и глазам своим не поверил – в дверях, сдвинув на затылок шапку, стоял начальник пятой колонны Константин Николаевич Вохта собственной персоной.
И Вохта не ожидал встретить здесь Шкляра. К тому же в какой-то непонятной, странной ситуации. Тяжелые линзы очков словно выдавливали с изумленного его лица сырой любопытный нос.
Сагателов скользнул в сторону, повел плечами, поправляя сбившуюся куртку.
– Разговариваем, да… Не заводится, собака. – Он пнул носком черный новенький протектор с торчащими в разных направлениях чешуйками резины, еще не съеденными дорогой.
Первым оправился от неожиданности Вохта.
– Максим Макарович… и вы тут. Куда ни ступлю – везде вы, – язвительно произнес Вохта.
– Не заводится, собака, – повторил Сагателов. – Пригласил человека посмотреть. Новый автомобиль, понимаешь.
Было непонятно, кого именно из этих двоих пригласил заведующий аптекой посмотреть автомобиль.
– А вы что, знакомы, да? – Сагателов наконец вытащил руку из-за пазухи.
– Как же! – бодро ответил Вохта. – В одном парке работаем.
Шкляр ухватил Сагателова за опущенную руку, и тот без сопротивления раскрыл ладонь, в которой лежала свеча.
– Теперь сушить надо, – проворчал Шкляр. – Мокрая вся.
Он достал носовой платок и стал протирать свечу.
– Откуда мокрая? Что я, купался с ней? – Сагателов пытался подавить гнев.
Шкляр потянулся к двигателю, посадил на место свечу, накинул клеммы, потрогал что-то в проводах.
– Обойдемся и без консультаций, профессора нашлись, – говорил он сквозь зубы.
Вохта усмехнулся и подмигнул Сагателову:
– Я-то что? Раз явился такой крупный знаток, я-то что? Верно, Гамлет Арутюнович?
Сагателов развел руками: «Что поделаешь – такой человек этот Шкляр, даже простое „здрасьте“ не сказал своему знакомому. Тяжелый характер. Извините, что я свел вас в своем гараже…» Все это Сагателов объяснил одним жестом разведенных рук.
Вохта повернулся спиной к Шкляру.
– Сколько отдали за гараж?
– Триста, – ответил с готовностью Сагателов.
– Хорошо взяли. Теперь меньше чем за семьсот такой не купить.
– Да, триста. Хорошо. Теперь, конечно. А тогда по радио объявляли, в «Вечерке». Приходи, бери. Триста – жестянка. И сто пятьдесят поставить. За все про все пятьсот отсчитал.
– И место удобное, рядом с домом.
– Рядом? Прямо во дворе, – поправил Сагателов.
– Я и говорю… А раньше у вас был автомобиль?
– Давно был. «Москвич». Надоел он мне – ремонт, ремонт, ремонт. Только на него работал, да? Вообще подержанную машину покупать нельзя.
– И содрали небось как за новую? – поддакнул Вохта.
– Ара, еще больше – у знакомого брал. Все вначале держалось хорошо, потом посыпалось.
– У дураков карман всегда легкий, – буркнул Шкляр.
Сагателов хотел ответить, но вновь лишь молча развел руками – что поделаешь? Такой человек!
Шкляр сел на водительское место, придирчиво оглядел панель. Все, кажется, в порядке, можно заводить. Он повернул ключ… Никакого эффекта. Замкнул еще раз – то же самое.
– Пожалуйста! – обескуражено проговорил Сагателов. – Его тоже не слушает.
Шкляр метнул презрительный взгляд. Кто хорошо знал Максима Макаровича, понял бы, что Шкляр смущен. По всем законам двигатель должен был заработать….
– Придется мастера вызывать из магазина, – вздохнул Сагателов.
Большей обиды он не мог нанести Максиму Макаровичу Шкляру. И еще при ком?! При Вохте, который в настоящий момент приблизился к раскрытому капоту и делает вид, что смотрит на двигатель, а на самом деле насмешливую улыбку сдерживает, хитрец. Или Шкляру так казалось…
– Что-нибудь предложите, Константин Николаевич? – ехидней Шкляр произнести просто уже не мог.
Вохта поджал тонкие губы, тем самым как бы посадил на подбородок нос. Поправил дужки сползших при этом очков.
– Замкните еще раз зажигание, – попросил он.
– Пожалуйста! – широко ответил Шкляр и повернул ключ.
Простужено захрипел стартер.
Вохта поднял руку – хватит, достаточно.
– Найдется отвертка? – обратился он к Сагателову.
Сдвинув шапку на затылок, чтобы не свалилась в капот, Вохта поднес отвертку к катушке зажигания. Короткие его пальцы ловко сновали, освобождая от крепления бобину, сдвинули в сторону провода, один из которых был явно поврежден.
– Нередко в этом месте бобина касается корпуса и «высоко» пробивает. – Вохта подложил кусок резины. – Искра, как говорят, уходит в колеса.
Бледные щеки Максима Макаровича запали, резко очерчивая скулы – ему было стыдно. Как же он, знаток, не учел такой простой вероятности?! Конечно, он механик, не электрик. Но все ж с его опытом… И кто поддел? Администратор, писака, начальник колонны. Все заботы которого – выдавать путевые листы да осуществлять общее руководство.
– К тому же в новом автомобиле этот дефект трудно заметить, – добивал Вохта. – Как-то меня пригласил родственник. Я бился три дня. Ну все прослушал, проверил, не заводится, холера, и все тут! Потом один подсказал. И работы на три минуты – отвинтить да привинтить… Не подскажи он, я бы и ушел ни с чем от родственника. За обеды было стыдно, ей-богу, – ем, а толку с меня…
Вохта делал свое дело, доброжелательно улыбаясь Шкляру.
Благодарный Сагателов принимал гостей с восточным хлебосольством. Стол был накрыт на три персоны. Захмелевший хозяин сидел между Шкляром и Вохтой, брал пальцами из тарелки растрепанную зелень и хрумкал ломкими стебельками…
– Сказать, да? Она мне совсем не нужна, клянусь честью! Запчасти доставай, бензин плати… Слушай дальше! По улицам не проехать – кругом машины, милиция…. Ара, мне это надо?
Вохта отрицательно повел головой. Конечно, что за блажь покупать автомобиль при таких условиях?
– И возраст не тот, понимаешь, – продолжал Сагателов. – Вчера печень схватила. И знаете, о чем думал? Дурак, думаю, зачем машину купил? Кто теперь будет на ней ездить? Эти лентяи племянники, да?
Из соседней комнаты донесся голос жены Сагателова. Словно она специально выжидала момент.
– Что тебе сделали мои племянники, кроме хорошего?! Совесть у тебя есть, Гамлет?
– Слушает, да… А! – вздохнул Сагателов. – Выпьем!
Вохта приподнял рюмку и махом плеснул в широко раскрытый рот. Шкляр поднес рюмку к носу, с брезгливым и мученическим выражением сделал глоток…. Как он сопротивлялся, не хотел идти в гости к Сагателову. Его чуть ли не силой приволокли, укоряя в чрезмерной гордыне, в дурном характере…
А в соседней комнате все продолжала клокотать жена Сагателова.
– Зачем я вспомнил ее племянников, несчастный я человек? – Сагателов встал из-за стола и направился к двери.
Вохта взял в руки графин, снял литую пробку и потянулся к рюмке Шкляра. Но тот накрыл рюмку ладонью.
– Что так, Максим Макарович?
– Да так, знаете. Не пью с малознакомыми. Привычка.
– Работаем в одном парке – и малознакомы? А вот я вас хорошо знаю… Ваше здоровье!
Вохта налил себе, выпил… Буро-коричневые волосы упали на невысокий лоб, но Вохта не решался их откинуть, пальцы были липкими от соуса. Он поискал глазами салфетку, но так и не нашел, повернулся, подобрал с подоконника газету, оторвал кусок.
– Знаете, Максим Макарович, я предложил бы совместить две поточные линии в одну. И вот почему.
Шкляр, не скрывая удивления, вникал в смысл того, о чем бабьим пронзительным голосом говорил Вохта… И надо отдать должное, в суждении начальника колонны была логика, а главное, заинтересованность. Шкляр это сразу уловил, и это его подкупало.
Как выяснилось, знаменитый проект Шкляра случайно попался Вохте на глаза в кабинете директора.
– Вообще-то не мешало бы и с нами посоветоваться, – уколол Вохта.
– Эко задело. – Шкляр смутился. Вытянув тощую шею, он смотрел куда-то поверх головы Вохты. – Была мысль выдвинуть проект на обсуждение в парке. Но Тарутин воспротивился. Сказал, надо поначалу обеспечить поддержку директоров. Остальное – детали.
– Жареный петух в зад не клевал, – кивнул Вохта. – Время не подоспело.
Шкляр отвернулся к окну. На улице рыхлыми хлопьями валил снег. Все утро собирался и наконец выбрал время.
– Кончился сухой асфальт, – вздохнул Вохта и, помолчав, проговорил: – Вообще, по вашему проекту… Куда это вы с директором нас-то подевали, начальников колонн? Совсем из нас пешек сделали. Все вопросы будут решать в стеклянных будках, у диспетчеров. А что нам остается? Получение зарплаты?
– Почему же? – встрепенулся Шкляр. – Проект касается профилактики и ремонта. При чем тут сам парк?
– А при том, – передразнил Вохта. – Чем силен начальник колонны? Не знаете? Если он не влияет на ремонтников, он тогда дерьмо, а не начальник…
– Интересно, каким это способом он влияет? – ехидно перебил Шкляр.
– Любым! – Вохта рубанул пухлой ладонью. – В каждом деле способности нужны. А с людьми ладить особые способности нужны. Гибкость нужна. Подход.
– Знаем ваши способности, знаем вашу гибкость. И подход ваш известен. Большого ума не надо…
– Вы так думаете? Большого ума, значит, не надо? А моя колонна лучшая в парке. Да что в парке – в городе лучшая… Эхе-хе… Максим Макарович… Дуболом вы, извините.
Шкляр побледнел и перестал жевать. Его сплюснутый с боков хрящеватый нос от гнева стал прозрачным. Шкляр приподнялся со стула… Но тут вернулся Сагателов. Аккуратно проглаженная домашняя куртка была надета поверх светлой рубашки. Сагателов улыбался – заставили переодеться. Поэтому и сердилась жена – принимает гостей в том, в чем возится в гараже.
– Ну и погодка. Клянусь, хороший хозяин собаку не выпустит. – Сагателов подсел к столу, предвкушая приятное продолжение беседы. – Как выходной – погода портится. – Сагателов обвел гостей недоуменным взглядом. Опять спорили о чем-нибудь? И опять Максим Макарович проявил свой строптивый характер?
Шкляр плюхнулся на место. Вохта вновь принялся за свою еду.
– Власть нужна, – проговорил он набитым ртом, – для дела власть нужна.
– Дисциплина нужна, дорогой. – Сагателов не знал, о чем здесь шел разговор. Но странное дело, люди в наше время редко ошибаются относительно темы разговора, заслышав фразу, подобную той, что произнес Вохта.
– Власть нужна крепкая, – упрямо процедил Вохта. – Будет власть – будет и дисциплина. Какая дисциплина без власти? Фан-тас-магория! Утром сегодня слесаря вызвал, кран прохудился. Пришел. Пьяный в дугаря… С утра-то. Под кран башку сунул, чтоб отрезветь малость… – Вохта тяжело повернул голову в сторону Шкляра, сверкнули стекла очков, отражая бледно-сиреневое оконное стекло. – Власть мне, любезный, для дела нужна. Ее и добиваюсь как могу. Гибкость проявляю сообразно ситуации. Поэтому и колонна моя в передовых. И личное уважение к себе имею… А вы со своим новатором парк развалите, попомните мое слово… Не в свое дело лезете. Особенно вы, любезный…
Шкляр хлопнул себя по коленям разом обеими руками.
– Ты что, старик, вздрючился-то? Когда я не в свое дело лез? Если твоего водителя Сергачева засек с неоформленным ремонтом, так я, между прочим, член группы народного контроля, да!
– Да? – насмешливо переспросил Вохта.
– Да! – Шкляр проворно сложил дулю и сунул ее под нос Вохте. – Вот тебе! И волосы красит сдуру. Жених!
Вохта обомлел. Кусок мяса застрял у него в горле.
– Хватит, хватит! – вскричал Сагателов. – Пожилые люди, стыдно.
Вохта пришел в себя, всем корпусом повернулся к Сагателову.
– А что он из себя принца строит! Начальника корчит, елки зеленые… Мало мне без него начальников, – наконец-то произнес Вохта.
– Да ты прожуй, прожуй. Подавишься, – ехидничал Шкляр. – Сел на готовенькое и рад, жует себе бесплатину.
– Не твое жую-то. В рот мне не гляди… Я, по крайней мере, дело сделал. Не то что ты! Пришел и тоже к столу притулился, как чистый, елки зеленые….
Дверь комнаты приоткрылась, и в проеме показалось испуганное лицо жены Сагателова.
– Гамлет! Екстер! – позвала она по-армянски. И хлопнула дверью.
– Сейчас приду! – ответил Сагателов. – Честное слово, жены стыдно. Клянусь! Взрослые люди, старики просто… Ара, такой кряк подняли…
Шкляр вскочил со стула и объявил, что отправляется домой. Где пальто и шапка? Тон его исключал любую попытку уговорить остаться. И времени у него нет, а главное, он не так уж и много принес пользы в гараже, чтобы сидеть и есть, да водку хлестать. Правильно упрекает его «этот человек».
– Да кто он такой? – горячился Сагателов. – Я здесь хозяин. Мой дом! Ненормальные люди! – Сагателов внезапно утих и добавил через паузу негромким спокойным голосом: – Иди. Никто тебя тут не держит… Зачем я новую рубашку надел, а?
Сагателов приподнял легкий пластиковый табурет, сжал его коленями и принялся негромко и уныло петь, выстукивая пальцами такт какой-то медленной мелодии.
Вохта прихлебывал из бокала кислое домашнее вино, искоса наблюдая, как Шкляр тормошит на вешалке вещи разыскивая свое пальто.
– С ним по-человечески хотел договориться, а он? Ну и зараза характер! Как тебя жена-то терпит? Заглушка! – брюзжал Вохта.
Шкляр наконец нашел свое пальто. А Вохта вдогонку подумал, что, видимо, никогда ему с этим колючим стариком не сговориться. Придется другие меры воздействия принимать. Не то в своем упрямстве этот Шкляр ему много нервов попортит. Почище директора. Тот хотя бы политик, пусть и молодой, но не упрямец, чует обстановку. А этот носится со своей порядочностью. Знавал Вохта таких психопатов…
Но злости против Шкляра не было в его душе. То ли от вкусной непривычной еды, которой угощал Сагателов, то ли от значительной дозы горячительного. Руки стали непослушными. Мысли расстроились, поплыли, вбирая в себя какие-то несвязные события, факты… Ему-то самому, Константину Николаевичу Вохте, ему-то что надо? Какая его планида в этой жизни? Крутится, проворачивает множество вопросов. Мелких, суетных, вздорных… Кажется, он завидует этой старой колючке Шкляру: делом занят старик, делом. А он чем занят? Суетой. Хотел бы он знать, кто из тех, кого он опекал, придет на его похороны. И долго ли помнить будут.
Вохте стало жаль себя. Обида томила душу так, что и не вздохнуть полной грудью.
– Гамлет Арутюнович, вы придете на мои похороны?
– Приду.
– Спасибо.
Сагателов оставил табурет и потянулся к графинчику. Приподнял, встряхнул. Кажется, еще что-то оставалось, можно выжать.
– Я больше не хочу, – произнес Вохта.
– Тогда иди домой. Я спать буду.
– Хорошо.
Вохта поднялся, придерживая вялыми пальцами край стола. Постоял, придавая телу устойчивость и, отодвинув стул, направился к двери. Напрасно он мешал водку с вином. И еще пиво цедил. Это ж надо, так развезло. К тому же Вохта редко пил, а когда напивался в последний раз, он и вовсе не помнил. Скорее на улицу, на свежий воздух. Споткнувшись о порожек, Вохта выругался. Но тотчас же извинился и твердо произнес:
– Я майор бронетанковых войск в отставке.
– Знаю, – согласился Сагателов.
– Я родился в Перми. Три курса института закончил. Потом война…
– Знаю. Иди домой.
– У меня жена Вера Семеновна. В типографии работает, сменный мастер. Двое детей. Шурик и Степан. Шурик женат. Внуку моему уже четырнадцать.
– Знаю… Слушай, здесь мой дом. Здесь не отдел кадров.
Сагателов сжал кулаками виски и смотрел на разворошенный стол. Вохта привалился спиной к дверному косяку. Толстые стекла очков отражали слабый свет, падающий из прихожей.
– Я честный человек, Гамлет Арутюнович… Но я не такой, как этот упрямый старик Шкляр. Я стараюсь ладить с людьми.
– Иди спать, поздно. На работу завтра.
– Ухожу, ухожу. Я честный человек.
– Хватит! «Честный, честный»… Можно подумать – кругом жулики, один ты честный.
– Все! Ухожу! – Вохта плотнее прижался к косяку. – А думаете, мне легко? Ему легко, это верно. Он дуболом. А мне?
– Ты честный. Но крутишься, да?
– Совершенно правильно, – кивнул Вохта. – Эх, Гамлет, мне бы власть. Я бы такого наворотил. Правда, годы не те. Но все равно успел бы, успел.
– Ладно. Садись за стол. Поужинаем.
– Нет. Я иду домой. Вера Семеновна ждет. Жена. Я ей говорю: «Зачем тебе работать? Моя пенсия, зарплата. Мало тебе? Сколько можно работать?»
– Садись за стол. Или уходи. Одно из двух, – проговорил Сагателов.
– Лучше пойду.
Вохта нахлобучил шапку, обмотал вокруг шеи шарф и влез в пальто…
– Не понимаю, – проговорил задумчиво Сагателов. – Купил себе машину. Зачем? Куда мне спешить, куда торопиться? Работа через улицу, магазины рядом. Телевизор цветной… Продам, клянусь, продам. Найди мне покупателя, а? Клянусь, продам! Всю жизнь я должен работать на ее племянников? На этих лодырей, да?
Сагателов снизил голос и метнул тревожный взгляд на стену, отделяющую комнату от спальни. Переждал. Кажется, пронесло. Сагателов облегченно вздохнул и перевел взгляд в сторону гостя, но Вохты уже не было, ушел.
3
Сквозь разряды и шорохи пробивался Алеша Никитенко с очередным заказом. Разговоры неслужебного характера по рации были категорически запрещены. Но Алеша не мог удержаться:
– Валерка, черт! Ты, что ли? Ну как? Все в порядке? Прием!
– Пока вот выпустили. Заказы есть? Прием!
– Организуем, Валера, организуем… В Рыбачий поселок махнешь. Туда-обратно сто пятьдесят километров. Прием!
– Согласен. Прием!
– Записывай. Рыбачий поселок. Улица Адмирала Ушакова, 5. Лобанов. Заказ на шестнадцать тридцать. Рассчитывай сам. Прием!
– Рыбачий поселок. Адмирала Ушакова, 5. Лобанов. Спасибо, Алеша.
Валера положил трубку, спрятал бумажку с записью и посмотрел на часы. Только два часа, до поселка, ходу немногим больше часа. Удача – половина плана, считай, в кармане… Он никогда не встречался с этим Алешей Никитенко, а казалось, что знаком с ним всю жизнь…
Валера решил заехать к бабушке Вере, пообедать, давно обещал повидаться со стариками, да все времени не было. Бабушка Вера с дедом жили в трех кварталах отсюда. Валера и не помнил, когда был у них в последний раз, во всяком случае, дом, что строился напротив, уже глазел на улицу окнами в разноцветных занавесках, а во дворе выставила низкий заборчик детская площадка с каруселью и качалками. Даже некуда машину приткнуть, пришлось поставить на улице…
– Лерик? – удивилась бабушка. – Какими судьбами?
