Текст книги "Таксопарк"
Автор книги: Илья Штемлер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)
Чернышев поднялся с кресла и, насупившись, смотрел на белеющий листок заявления. Следом поднялся и Тарутин. Он взял со стола листок и переложил в папку.
– Позже загляни. Дня через три. Подумать надо.
Оставшись один, Тарутин соединился с отделом кадров и попросил принести ему личные дела всех начальников колонн. Потом вызвал секретаря.
– Будьте любезны, узнайте телефон четвертого отделения милиции. Следственный отдел. Это где-то рядом с автомагазином.
3
В три часа дня старшая кладовщица Раиса Карповна Муртазова, как обычно, готовилась опломбировать центральный склад. С этого часа и до семи утра следующего дня всем снабжением таксопарка будет ведать дежурный склад. Такую систему ввел Тарутин в начале своего вступления в должность директора. Смысл был прост: дежурный склад располагал ресурсами для работы парка в течение двух суток, не более. И появилась возможность лучше контролировать прохождение дефицитных запасных частей…
Сегодня в ночь оставалась дежурить младшая кладовщица Лайма, белобрысая сутулая девушка-латышка. Она укладывала в металлическую сетку пакеты с деталями, запас которых «на дежурке» был исчерпан, а в ночь наверняка понадобится. Муртазовой казалось, что девушка не торопится покинуть помещение.
– Господи, ну и копуха ты, Лайма. Четвертый час пошел.
– На моих три скоро не будет, – спокойно ответила Лайма. Она все делала не торопясь, часто вызывая недовольство у вечно спешащих водителей. – Фы немного запыли фыдать мне тормозную фоду.
– Здрасьте, я ваша тетя! Вспомнила под самый свисток.
– Я фам гофорила. И ф заяфку написала, – невозмутимо произнесла Лайма. – Фы что-то сегодня не ф сепе.
Муртазова скользнула взглядом по веснушчатому неприметному лицу помощницы.
– «В сепе, в сепе», – передразнила она сварливо.
Лайма бережно сложила накладные в боковой карман отутюженного халата с белым отложным воротничком.
– Напрасно фы меня пофторяете. Фы по-латышски говорите немного хуже, чем я по-русски.
И вышла, гордо подняв маленькую аккуратную голову.
Муртазова сбросила с плеч фуфайку, повесила ее на гвоздь за шкафом. Да, она была не в себе, это точно. Послала судьба зятя. Проку от него, балбеса! В дом взяла огольца. В общежитии жил, в резиновых сапогах под брюками на праздники ходил. А форсу-то, форсу… Один раз поручила ему дело сделать – на тебе! Хорошо еще, не растерялся, сообразил сказать, что перекупил покрышки у какого-то таксиста. Крик дома поднял: «Вы меня на преступление толкаете!» И дочь хороша – варежку раскрыла. Жрать-то они горазды. И на машине раскатывать… Не будь внука – плюнула бы на эту канитель, живите как все, внука жаль. Ей-то самой много ли надо? Одно пальто пятый год не снимает. И перелицовывала, и подкладку меняла… «Что вы себе, мамаша, приличную крышу сладить не можете?» Крышу! Пальто, значит. Тьфу! Разговаривать, как люди, не могут… Жаль, муж умер, он бы им показал, как надо родителей благодарить за все удобства и удовольствия. Крутой был мужчина. Сорок лет таксистом проработал. Не очень-то разрешал на себе воду возить. И уважали бы больше. А то самое обидное, зять ее презирает. Живет в ее квартире, отдыхает на ее даче, катается в ее машине и презирает. Вот падло-то! А старость подойдет, не спросит! Уже пятьдесят восемь. Еще год-два, и концы… Нет, не перепишет она на дочь свое хозяйство, пусть хоть слюной зайдутся, не перепишет, хватит с них и того, что имеют. Нагорбатилась она с мужем за век… Они умные, да и она не дура!.. Действительно, смешно – такие дела проворачивает, весь парк в кулаке держат, даже сам Вохта, на что мужчина крутой и то с нею считается. И на тебе! Перед зятем робеет. Перед этим стрючком в импортных очках (тоже купленных ею при случае) робеет. Был бы и вправду серьезная персона. Ученый. Принципиальный. А то ведь мелкая душа. Только что язык подвешен, а так плюнь-разотри. И как он тогда в милиции не раскололся, ее не повязал, чудо просто. Понимает, стервец, что все тогда в пыль обратится. На все государство руку наложит, на недвижимое и на движимое. Интересно, автомобиль, с точки зрения закона, – недвижимое или движимое? Надо порасспрашивать…
Тяжело вздыхая, Муртазова перенесла массивную фигуру в подсобное помещение, сбросила тапочки и, пошуровав ногой под табуретом, выгребла туфли. Присела, поправила чулок…
В железную дверь склада постучали.
– Нечего, нечего! – крикнула она, не поднимаясь с табурета. – В дежурку ступай!
Стук в дверь повторился.
Ругнувшись, Муртазова сунула ноги в тапочки и, хлопая подошвами о цементный пол, прошкандыбала до двери. Откинула металлическую ставню и выглянула в забранное решеткой оконце.
– Господи, Андрей Александрович, – пропела она на свой обычный манер. – А я уж и пломбир приготовила.
Вопреки обыкновению Тарутин не стал обходить стеллажи, заставленные деталями и агрегатами, а направился прямо к рабочему месту. Муртазова, ступая следом, настороженно смотрела в его высокую спину.
– Крылья правые получили, Андрей Александрович. Наконец-то. Их, оказывается, в тупик загнали где-то в Харькове…
Не оборачиваясь, Тарутин прервал ее резко и негромко:
– Сядьте, Муртазова. И слушайте меня внимательно.
– Батюшки! Стряслось что?
Муртазова нащупала рукой табурет и медленно присела, не сводя глаз с директора.
– Вы сейчас опломбируете склад и сдадите ключи мне.
Блеклые брови Муртазовой скакнули вверх, сдвинув на лбу кожу в глубокие серые морщины.
– Новости какие-то, Андрей Александрович. – Голос ее оставался все тем же мягким и доброжелательным. – Или провинился кто чем?
– Приказ. – Тарутин протянул ей лист.
Муртазова взяла бумагу и принялась читать.
Тарутин ждал. Всю вторую половину дня он сегодня занимался этим вопросом. Ездил в милицию, ознакомился с протоколом, разговаривал в парткоме и профкоме. По статусу своему он был вправе единолично решать вопрос о ревизии. Но слишком все это было серьезно – отрезать на несколько дней парк от центрального склада. Существовала «дежурка», но надолго ли ее хватит? Вдруг увеличится аварийность или возникнет что-либо непредвиденное? Но самым сложным оказалось собрать ревизоров. Основной костяк группы народного контроля – водители – кто работал на линии, а кто отдыхал дома. С этим вопросом тоже справился…
– Приказ. – Муртазова положила листок на стол. – И все же непонятно: с чего вдруг вы всполошились?
– Там написано. Внеплановый переучет. В связи с наступлением зимнего сезона.
– Зима-то приходит по плану. – Муртазова покачала пальцем у своего широкого носа. – Ох, темните, директор. Что-о-о это вы задумали, бедовая головушка? Или мне заранее подать заявление, а? По собственному желанию. И возраст пенсионный.
– Не стоит, Раиса Карповна, – в тон проговорил Тарутин. – Если что ревизия обнаружит, то какое там собственное желание! По статье уволю. И дело передам куда следует.
– Вот оно как. – Голос Муртазовой твердел. – Сами видите, какое хозяйство. Песок. При охоте всегда упущение найти можно.
– Разные бывают упущения… Как вашего зятя зовут? Игорь? Игорь Черенков? Вы, надеюсь, в курсе, что его задержали с покрышками и коробкой скоростей? Со склада нашего таксопарка… Только в милиции не знали, что Игорь этот зять ваш. И до сих пор не знают. Я им об этом не сказал. Мало ли, вдруг проверка ничего не обнаружит? Зачем же вашу фамилию зазря трепать? Работаете в коллективе. Поэтому я и придумал для всех в парке этот «зимний сезон».
– Спасибо, спасибо. И верно, проработала в парке без малого два десятка лет. Муж сорок лет шоферил. И умер за рулем. Друзей-товарищей – полон парк. И вдруг в жулики меня выставлять! Да мало ли где и с кем этот молокосос, зять мой, ходил-кувыркался?
– Я и говорю, Раиса Карповна. Возможно и совпадение. – Голос Тарутина звучал спокойно и сухо. – Действительно, доход ваш рублей сто пятьдесят на круг, верно? Быт устоялся – квартира, хозяйство. Ну зачем вам на преступление идти, а? Логично… А я, Раиса Карповна, как всякий нормальный человек, ненавижу жуликов, казнокрадов, фарцовщиков, взяточников и спекулянтов. Ох как ненавижу! Дело даже не в том, что они государство разворовывают. Они смуту сеют в душах людей. Соблазн. А соблазн как зараза. И порядочный человек в искушение может войти. Ведь всегда найдется чему позавидовать, жизнь-то проходит. Вот они, как гниль, сволота эта чванливая, это хамское племя, подтачивают душу. Вся эта погань, жулики всякие, ухмыляются пастью своей золотой над честным человеком. Мол, дураки, жить не умеют. У них наглые сытые морды, глазки хитрющие. Лапы липкие. Хоть внешне они такие же, как и все. В толпе не отличишь. Но жить с ними в одном городе, дышать одним воздухом унизительно для каждого человека. Руку пожимать, здороваться, в товарищах и знакомых числить. Унизительно… Понимаю, жизнь сложная штука, могут быть всякие варианты, танком через нее не прорваться. Иной раз и приходится идти на компромисс… Но разница есть, разница…
Муртазова одобрительно кивала тяжелой головой, всем своим видом показывая, что она целиком и полностью разделяет точку зрения директора. И готова в чем угодно оказать помощь. Но, видно, не хватило у нее сил сдержаться, отказать себе в удовольствии высказаться по этому поводу. Хоть и надо было промолчать, надо было. Умом понимала, а вот язык не слушался.
– Я вот и думаю, Андрей Александрович… Один, например, в водяной будке сироп разбавляет, а другой так на своем рабочем месте трудится, что вконец это рабочее место разваливает. Честно разваливает, без всяких там шахеров-махеров. Оттого что способностей к работе нет. Убытков на миллион принесет, хотя себе лично от этого и куска не перепадет. Первого, ларечника нашего, в кутузку, по закону. А второго на другой объект переводят. Или даже в чинах повышают. С первым вы и здороваться брезгуете, а со вторым, значит, на собраниях встречаетесь. Кофе в буфете пьете… Вот я и думаю. Ведь первый-то рядом со вторым – агнец божий… Где же ваша справедливость?
Муртазова с усмешкой посмотрела в разгоряченное лицо Тарутина, хитро прищурив глаза.
– Ну… «вторых» тоже не очень-то жалуют. Есть закон… – Тарутин смутился. Этого еще не хватало. – Вы, Раиса Карповна, не меня ли имели в виду, когда вторых вспоминали?
– А вы, Андрей Александрович? Вы кого имели в виду, когда речь про жуликов держали? Не меня ли?
– Пока не вас. Пока! Дальше будет видно.
– Ну а я… именно вас и имела в виду. Парк-то разваливается. Люди твердой руки не чувствуют. Каждый на себя одеяло тянет. Не слепые мы, видим. Вот вы и ищете виноватых, стало быть… – Рыхлые щеки Муртазовой тряслись. – Хотите на меня свою неумелость свалить, да? Запчастей из-за меня, дескать, не хватает! Не выйдет, голубчик. Скольких я директоров пересидела, пальцев на руках-ногах не хватит пересчитать. То-то… Но чтобы кто-нибудь безо всякой подготовки склад закрыл! Это не магазин – перешел улицу и купил каравай… Да водители завтра полпарка разнесут в простое…
Муртазова что-то еще говорила, громко и зло. От высоких стен склада пахло сыростью. Тарутин почувствовал усталость. Он вспомнил, что так и не успел сегодня пообедать. И вроде бы есть не хотелось, а сейчас внезапно пробудилось тупое чувство голода. И отдохнуть не мешало бы, если вечером он отправится в гости к Кораблевой…
– Так вот, Муртазова. Закройте склад, опломбируйте. Ключи сдадите мне.
4
Оранжевый «Жигулек» пошел на обгон. Четыре противотуманные фары придавали машине задиристый, петушиный вид. Нарушив сплошную разделительную линию, «Жигулек» выскочил на встречную полосу движения.
Сергачев сбросил газ. Устраивать гонки с автолюбителями он считал ниже своего достоинства. Но сидящий рядом пассажир нервно отреагировал на такое нахальство.
– Уделывает нас «Жигуленок»! – крикнул пассажир огорченно.
Сергачев молчал, глядя на влажный после дождя асфальт шоссе.
– Обгоните его, – умоляюще проговорил пассажир.
– Не надо, прошу вас, – перебила пассажирка с заднего сиденья.
– Обгоните, обгоните! – взмолился пассажир.
– Будет стоить, – усмехнулся Сергачев. Он ничего не имел в виду, просто сказал, да и все. Вырвалось по привычке…
Пассажир воспринял это должным образом – достал из кошелька металлический рубль и хлопнул им по торпеде. Сергачев удивился, но отступать было не в его правилах, и он чуть прижал акселератор. Красная полоска на спидометре миновала цифру сто. «Жигулек» некоторое время шел рядом, но потом отстал, пропуская встречный автобус. Пассажир резво обернулся и показал ему нос.
Сергачев рассмеялся.
– А вы, дядя, азартный человек. Кем служите?
– Ветеринар. На ипподроме, – охотно ответил пассажир.
– Значит, у вас профессиональное. Дубль-экспресс?
– Знаете терминологию, – общительно проговорил пассажир.
– А что это такое? – Женщина уже справилась со своим волнением.
– Могу пояснить. – Сергачев откинулся на спинку сиденья. – Когда к финишу первыми приходят обе лошади, на которых держишь ставку.
– Не совсем так, – деликатно поправил пассажир. – Дубль-экспресс, когда угадываешь, какая именно лошадь придет первой, а какая второй. Дубль!
Сергачев кивнул. Он думал о своих делах. Утром Леночка передала ему выгодный заказ: поездка в Сухой дол – туда и обратно сто восемьдесят километров. За два с половиной часа сделал половину сменного плана. На обратном пути ему везло и на подсадки, пассажиры попадались разговорчивые, интересные, дорога пролетела незаметно. Запомнился молодой человек, инженер. Он вернулся из экспедиции. Прокладывали в тайге дорогу, а наткнулись на месторождение меди. У молодого человека был счастливый вид, он два года не был дома и вот вернулся. Приглашал вечером Сергачева в гости. Адрес в карман сунул. Еще запомнился старик профессор по иглоукалыванию. Чудеса рассказывал такие, что Сергачев его повез окольным путем, лишь бы послушать подольше (что он делал в исключительных случаях). Такие болезни излечивал старик – никакие лекарства не помогали. Профессор показал заветные места, куда необходимо укалывать, чтобы вылечить от сколиоза, проклятой «шоферской болезни». Сергачев на прощанье взял телефон профессора, пригодится. И вещи ему снес на восьмой этаж…
Сергачев вполуха слушал болтовню ветеринара. А тот, повернувшись к сидящей позади женщине, глубокомысленно вещал о том, что человечество оскудело чувствами в автомобильный век.
– Именно, любезная, не знаю вашего имени-отчества… Лошадь, идущая по улице, согревает сердце, у людей глаза загораются. Им хочется погладить ее… А посмотрите вокруг – одни вытаращенные фары автомобилей. Куда мы так придем? Не знаете? Я знаю. К варварству! Вот. Доказано: в человеке, сидящем за рулем автомобиля, просыпается агрессор. Автомобиль развращает душу… Человек сидит за рулем и думает: надо построить гараж. Нужны деньги, верно? На бензин, на все прочее, связанное с автомобилем. И деньги-то немалые. Где же их раздобыть, скажем, человеку со средним достатком? Надо выкручиваться. И выкручиваются кто как может.
– Со средним достатком машину не купишь, – рассудила женщина.
– Ан нет… Автомобиль развращает, даже когда его нет в наличии. Он развращает уже тем, что каждый мечтает его приобрести. Отсюда что? Опять мысли, как бы достать побольше денег. Человек добровольно отдает себя в рабство автомобилю, точно вам говорю.
– По мне – пропади они пропадом, ваши автомобили, – не дослушала женщина. – Сосед мой копил-копил, купил наконец. А на прошлой неделе разбился. И хорошо бы один, так нет – жену и сына покалечил. В больнице на разных этажах лежат… Улицу перейти нельзя, уж лучше бы ваши лошади.
– Ха-ха! Скажете тоже. А раньше?! Думаете, Невский проспект было перейти легче? Лихач, он и был лихач. Рысаки-зверюги… – На мгновенье ветеринар запнулся, потом вздохнул с огорчением. – Опять перегоняет, стервец!
Оранжевый автомобиль шел параллельно с таксомотором.
– Пусть его! – рассердилась женщина. – Дался он вам. Сами не за рулем, а чистый агрессор… Не надо его обгонять, товарищ водитель.
Ветеринар мрачно смотрел на оранжевый силуэт.
– Разрисовал-то, разрисовал, – ворчал он. – Все стекла картинками залепил, дороги не видит. И за рулем не понять: баба или мужик? Гриву отрастил.
– Парень, – авторитетно уточнила пассажирка. – А рядом девчонка, это точно.
Ликующее девичье лицо улыбалось за стеклом автомобиля. Ветеринар презрительно отвернулся. Сергачев взглянул на девушку и дружески подмигнул ей…
Впереди был крутой поворот, место, опасное при обгоне, недаром шоссе разделяли две строгие сплошные линии. Сергачев сбросил скорость, пусть автолюбитель ублажает свое тщеславие… И в это мгновенье из-за поворота навстречу выскочил самосвал. С быстротой счетной машины в мозгу Сергачева просчитывались возможные варианты спасения оранжевого автомобиля. Резко затормозить и перепустить «Жигули» значило поставить свою машину под угрозу потери управления и заноса – шоссе было мокрым от дождя. Съехать на обочину – безрассудство: занесет как при гололеде.
Сергачев начал снижать скорость двигателем, в то же время переходя на низкие передачи. Взревел мотор, гася скоростные перегрузки. «Полетят синхронизаторы с такими играми», – тоскливо подумал Сергачев… Сейчас бы «Жигулям» резвее обогнать таксомотор, но водитель явно растерялся. Он лишь отчаянно выжимал тонкий жалобный сигнал… Сергачев уже освободил ему достаточно места для завершения маневра, мысленно кляня оранжевого пижона – вот в какой ситуации показывают мастерство, а нарушать правила на чистой дороге много ума не надо.
Наконец «Жигулек» вильнул вправо.
И тут таксомотор вздрогнул всем корпусом, заносясь на обочину. Сухой коробящий звук вспарываемого металла. Такое ощущение испытывал Сергачев, когда ему делали операцию аппендицита под местным наркозом, вскрывали кожу…
Точно действуя рулем, он пытался удержать автомобиль на шоссе. Вцепившись в его бампер, «Жигуленок» стягивал таксомотор в овраг. Но скорость уже практически погасла, к тому же «Волга» была тяжелее и двигалась прямо благодаря усилиям таксиста… Остановились на самом краю шоссе.
Сергачев давно обратил внимание на то, как бывает тихо вокруг после аварии – глохнешь, что ли, от нервного напряжения.
Все произошло в какие-то секунды. Ошарашенный ветеринар присвистнул сквозь зубы. Только теперь Сергачев ощутил на своем плече судорожно сжатую ладонь пассажирки.
– Не надо, тетя. Я не сбегу. – Он отвел ее руку.
– Извините. Я испугалась, – пролепетала женщина.
А навстречу уже спешил владелец «Жигулей».
– Ты что же, паразит, не мог уступить, да? Не мог, да? – Его лицо дергалось, точно пытаясь покинуть рамку, состоящую из переплетений усов, бакенбардов и маленькой острой бородки.
Сергачев молча прошелся вдоль своей машины к багажнику и вокруг, поочередно постукивая носком о колеса, словно это была обычная остановка, – профессиональная выдержка, но со стороны производила впечатление: уверенность в своей правоте. Наконец он приблизился к радиатору. Достаточно было беглого взгляда, чтобы оценить степень повреждения обоих автомобилей. У «Жигулей» было вспорото заднее правое крыло и разбит багажник. У «Волги» помято переднее левое крыло и деформирован бампер…
Владелец «Жигулей», брызгая слюной, продолжал выкрикивать гневные слова. Сергачев подергал бампер и остался доволен: кажется, держится, снимать не надо.
– Между прочим, киса, – не повышая голоса, обратился он к взволнованному усачу, – молите бога, что вам попался такой чуткий человек, как я. Иначе сшиблись бы вы лбами с самосвалом и на ваши похороны никто бы не пришел, ибо нечего было бы хоронить.
– Он еще острит! – крикнул молодой человек перепуганной девице, наконец отважившейся покинуть машину.
– Хулиган! – Девушка откинула волосы с лица. – Не могли затормозить, да? – Веснушки усыпали ее милое лицо.
Сергачев галантно поклонился и произнес, с улыбкой глядя на девушку:
– Конечно, я мог затормозить. Но тогда наши прекрасные трупы нашли бы на дне оврага. А лично мне жизнь дорога, у меня еще не было медового месяца.
Девушка отвернулась к своему спутнику, вытащила платок и принялась вытирать его лицо.
– Несутся как ненормальные, – ветеринар уже пришел в себя и громко обращался к пассажирке, – вот и доигрались.
Та молчала, с состраданием глядя на молодых людей.
А на шоссе останавливались автомобили, и любопытные спешили поглазеть на аварию. При этом каждый высказывал свое мнение относительно степени материального ущерба. В основном это касалось «Жигулей», такси как-то в счет не принималось.
Осмотрев повреждение, Сергачев прикинул для себя сумму затрат по ремонту плюс «накладные» расходы – у него была своя калькуляция.
– Ну что, всадники, – обратился он к молодым людям, – на месте будете платить или через суд?
– Это почему же мне платить? – нахально возмутился парень.
– Да! Почему это нам платить? – поддержала девушка.
– Мало того, что вы плохо водите автомобиль, вы еще не знаете самого справедливого закона, придуманного человечеством, – правил уличного движения, – жестко проговорил Сергачев, рассматривая заросли на лице молодого человека. – Ясно. Почем же нынче на рынке водительские права?
– Вы много себе позволяете! – взвизгнула девица.
Но Сергачев едва удостоил ее взглядом, сейчас ему было не до заигрывания с хорошенькими девицами, сейчас он защищал себя, и всерьез. К тому же испуг и нахальство неприятно исказили черты лица девушки, а поплывшая тушь окончательно испортила ее портрет…
– Хочу, чтобы обвиняемому были ясны все стороны дела. Первое – вы грубо нарушили пункт сорок пятый и пункт сорок девятый, раздел В Правил движения по дорогам СССР. Второе – создали аварийную ситуацию. Третье – нанесли материальный ущерб государственному транспортному средству… О моральном ущербе я уж молчу…
– Это вы нарушили! – Парень решил перейти в наступление. – Видите, такая обстановка, нет чтобы перепустить.
– Да! Вы, вы, вы! Вы нарушили! – загомонила девица.
– Закройтесь, любимая, – воскликнул Сергачев. – Мужчины говорят.
– И еще хам к тому же, – вспыхнула девушка.
– Не оспариваю. – Сергачев взял под руку молодого человека и повел в сторону виновато стоящего оранжевого автомобиля. – Ваши контрдоводы лишены юридической основы. Эмоции. Я еще раз вам объясняю, юноша: только мой природный гуманизм спас вас и вашу очаровательную спутницу от катастрофы. Я пожертвовал своей машиной, чтобы удержать вас на этом свете. Правда, я это сделал инстинктивно, как, скажем, Удерживают внезапно поскользнувшегося человека. Но вам, видимо, этого не понять… Картина ясна даже не сотруднику ГАИ. Я тоже был когда-то бедным студентом. – Сергачев со значением дотронулся до прохладного оранжевого металла. – Так что, учитывая ваше стесненное положение, я не возьму с вас лишних денег.
– Сколько? – буркнул молодой человек.
– Пятьдесят рэ. Учитывая мои особые накладные расходы, связанные с экстренностью ремонта, – просто ответил Сергачев.
– Пятнадцать, – произнес парень.
– Будем ждать милицию, – ответил Сергачев.
– Будем ждать, – кивнул парень.
И Сергачев отошел – независимый и гордый. Его натура не могла допустить, чтобы, будучи явно не виноватым, доплачивать из своего кармана за легкомыслие какого-то пижона. Правда, вызов сотрудника ГАИ для него был не из лучших вариантов, даже при абсолютной невиновности. Отберут удостоверение. Будут разбираться недели три, а ездить по талону весьма неудобно – мало ли что может случиться на линии. Сегодня не виноват, а завтра виноват. Дорога! А отсутствие удостоверения всегда затрудняет оправдание…
Молодой человек потоптался у своей автомашины, пошептался о чем-то с девушкой и вернулся к Сергачеву.
– Хорошо. Четвертную. И по рукам… Мне тоже это обойдется в копейку…
– По нынешнему курсу на станции техобслуживания вам это будет стоить сотен пять минимально, – участливо проговорил Сергачев. – Машина застрахована?
– Нет.
– Не экономьте на страховке, юноша. Это всегда приводит к позднему раскаянию, коль скоро вы уже сели за руль.
– Значит, двадцать пять? – нетерпеливо проговорил молодой человек, жалобно глядя на Сергачева.
– Пятьдесят рублей. И ни копейки меньше… Кстати, через суд вы заплатите раза в три дороже, там не учитывают моих накладных расходов, а придерживаются твердых государственных расценок… К тому же у вас отберут права. И, судя по всему, вы их не скоро заполучите обратно.
– И у вас отберут права, – злорадно произнес молодой человек.
– Не спорю.
Тарахтенье милицейского мотоцикла прервало их беседу.
Инспектор ГАИ в толстом полушубке, поставив в сторону мотоцикл, не торопясь, с чувством собственного достоинства и неотвратимости, наказания направился к месту дорожно-транспортного происшествия.
– Жертвы, пострадавшие есть? – Это первый вопрос, определяющий все дальнейшее поведение сотрудника ГАИ.
– С этой стороны все в порядке, – услужливо пояснил ветеринар. – Я сам врач. Ни царапины.
Милиционер потопал в своих серых валенках и галошах к месту столкновения.
– Поцеловались, значит, – произнес он деловито. – Кто хозяин «Жигулей»? – и, оглядев подозрительно молодого человека, бросил как бы невзначай: – Трезвый?
– Не успел, – хмуро проговорил молодой человек.
Девушка дернула его за рукав.
– Так-так, – помедлил милиционер. – Картина ясна.
В толпе любопытных раздался злорадный смешок, без такого злорадного смешка Сергачев еще никогда не встречал толпы глазеющих на аварию. Хоть один да найдется…
– Так-так, – повторил милиционер. – Ну что? Оформляться будем или разбежимся? – И он взглянул на хозяина «Жигулей», ясно давая понять, что, судя по обстановке, именно он и является прямым виновником аварии.
Инспектор передвинул плоский планшет с боку на живот, для удобства. Заводить ему сейчас свою канцелярию было не очень приятно. Протоколы, схемы, перечень повреждений, опрос свидетелей, отметки на талонах, справки… Час писанины, если не больше. К тому же лишний процент аварийности по участку, за это тоже по голове не гладят…
– Разбежимся! – деловито ответила девушка.
Инспектор вновь сдвинул планшет на бок.
– Только быстрей. – И он направился к мотоциклу. – Отвлекаете внимание водителей на дороге.
Сергачев подъехал к таксопарку.
Обычно в это время дня пост возврата машин с линии пустовал.
Механик ОТК Симохин, грузный мужчина с золотым перстнем на толстом пальце, сидел в конторке и читал старую газету, в которую некогда был завернут его завтрак. Механики дежурили сутками, через два дня на третий и местом своим дорожили…
Сергачев вошел в конторку и, упершись локтями о стол, наклонился к большому, поросшему волосами уху Симохина.
– Вот что, Симоха, поцеловался я с «Жигулем». Надо срочно подлататься, еще шесть часов до конца смены.
– Сильно стукнулся? – Симохин лениво шевелил толстыми губами.
– Ерунда. Крыло, бампер. Фонарь цел.
– Акт из ГАИ?
– Акта нет. Не отдавать же мне права на полмесяца, сам посуди.
– Без акта нельзя. В ту смену скандал был, – вздохнул Симохин. – Узнает этот Шкляр, неприятностей не оберешься.
Симохин еще раз вздохнул и разгладил ладонью газету. Сергачев просунул руку под жеваный лист.
– Что это у тебя тут крошки набросаны? – Он вытащил руку, оставив под газетой пять рублей.
Самохин приподнял газету.
– А-а-а… Для мышей собираю, для мышей. – Он опустил лист и оглянулся. – Значит, так, Олег… Меня на посту не было, в туалет отлучался. Знать не знаю, ведать не ведаю. Ясно?
Симохин пропустил битый таксомотор в парк…
Отогнав автомобиль во двор к «молочникам», Сергачев пристроился в забытом тупичке у поста проверки колес на сходимость, запер все двери и бегом направился в кузовной цех.
У Сергачева были свои жестянщики, которые ему никогда не отказывали. Один из них стоял у верстака и рихтовал капот. Сергачев не помнил его имени, давно не обращался, да это и не обязательно. Подошел.
Было не принято сразу заговаривать о деле, даже при великой спешке. Ритуал! Так он простоял минуты две, выкурив до половины сигарету и перекидываясь с жестянщиком пустяковыми фразами.
– Ну. С чем пожаловал, мастер? – наконец спросил жестянщик.
– Крыло надо подлатать. Левое. И бампер.
– Стекляшки целы?
– Целы. Удачно поцеловался.
– А где аппарат?
– У «молочников», в закутке.
– Иди, я сейчас подойду.
Сергачев знал: не подведет, придет без промедления. И жестянщик пришел. Внешне чуть сердитый – отвлекают по ерунде, когда работы сверх головы… Он осмотрел повреждение и вынес диагноз:
– Править – себе дороже. Менять! И крыло, и бампер… Есть у меня в загашнике крылышко. Уже крашеное.
Сергачев довольно кивнул. Прекрасно, не надо кланяться малярам.
– И бампер есть. Правда, не новый, но вполне сойдет. Лады?
Сергачев согласно тронул жестянщика за плечо. И тот, сбегав за инструментом, принялся за дело. Работал он быстро, сноровисто. Сергачев ему помогал. Закончив демонтаж, жестянщик ушел, а когда вернулся, в руках у него было отличное фирменное крыло и почти новый бампер…
– Так. Брызговик я тебе выстучу на раз, приблизительно. Когда у тебя ТО-2?
– Через неделю.
– Вот. Тогда загляни, все и отладим по фирме. А пока так будешь мастерить. Лады?
– Лады-лады. – Сергачев не ожидал, что все настолько удачно сложится. Пожалуй, сегодня он еще и откатает часов пять…
На салатовый бок автомобиля наползла расплывчатая тень. Сергачев повернул голову и увидел того самого активиста, с кем уже сталкивался однажды у слесарей. И как-то интуитивно догадался, что это и есть Шкляр, которого остерегался толстый Симохин.
– Здравствуйте, – вежливо поздоровался Сергачев.
Шкляр не ответил. Тронул пальцами новое крыло, провел ладонью по бамперу, бросил взгляд на искореженные детали… Жестянщик, хоть и сидел спиной к ним, но, видно, почуял, кто подошел.
– Ремонт небольшой, – произнес он другим, официальным тоном. – Открывай заказ. Займи очередь. Чтобы все по закону. – Он поднялся на ноги, обернулся, на его перепачканном лице появилось выражение удивления и радости. – А… Максим Макарович, мое вам! – и попытался улизнуть.
– Чего же добро-то оставил? – Шкляр щелкнул ногтем по бамперу.
– А то не мое! – торопливо ответил жестянщик.
– Чье же?
– Не знаю.
– Стой!
– Ну?
– Забирай!
– Как хотите…
Жестянщик покорно вернулся, взял крыло и бампер, покинул закуток. Шкляр повернулся к Сергачеву.
– Что же получается? С одной стороны, благодарности получаем за добросовестную работу, а с другой – грубейшее нарушение дисциплины: неоформленный ремонт…
– Человеческая натура полна противоречий, – прервал Сергачев. – Еще Шекспир это подметил…
Шкляр усмехнулся. Впалые щеки его дрогнули, собирая у глаз тонкие морщинки.
– Грамотный больно.
Сергачев развел руками – ничего не поделаешь, есть грешок.
– А раз грамотный, должен знать: плюс на минус дает минус.
– Знаю, – вздохнул Сергачев. – Но заметьте, самое забавное, что минус на минус дает плюс. Отсюда и вся неразбериха.
