Текст книги "Таксопарк"
Автор книги: Илья Штемлер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)
Совещание было посвящено подготовке к зиме и сейчас упиралось в несговорчивость директора второго таксопарка Абрамцева. Тому не нужны были лишние статьи в накладных расходах: он прекрасно обходился своей котельной, без городской, которую ему предлагали подключить…
– Не экономь на спичках, Борис, – советовал Лариков. – Ты хозяйственник. Застолби их мощности: сейчас не пригодится, потом пригодится.
– С моими темпами строительства эти мощности не скоро пригодятся, – оборонялся Абрамцев.
– И все же подключайся ты, Борис Григорьевич, подключайся, – устало произнес Лариков. Ему надоело уговаривать директора второго парка, и, судя по тону, он сейчас просто, прикажет – и дело с концом. – Предложи я такое Тарутину, руками и ногами ухватится. Верно, Андрей Александрович?
Тарутин молчал, разглядывая изящные макеты легковых автомобилей на полированной тумбе. Гордость Ларикова. Где он только их не доставал. Последнюю, американскую «барракуду», привез из Польши. Все деньги на это тратил…
– Не упустил бы, не упустил, – переждав, произнес Лариков.
– Ну так и передайте Тарутину, – вздохнул Абрамцев.
Он знал, что ему все равно навяжут эту чертову городскую котельную. И еще заставят возить для нее топливо. Видно, управление было в этом заинтересовано, не иначе.
– Ты, Боря, лучше покажи товарищам, какие плафоны для «Волги» изготовляешь. – Лариков пытался смягчить обстановку. – Похвастай, Боря.
Абрамцев поднял с пола потертый портфель, достал разноцветные пластмассовые квадратики и пустил их по рукам. А сам сидел довольный и гордый.
– Покупные! – категорически заключил директор первого парка Маркин, худой, желчный человек.
– А где «Маде ин СССР»? Где? То-то! – подковырнул Абрамцев.
– Самоделка, – согласился Маркин.
Мусатов одобрительно похлопал Абрамцева по колену.
– Надоело! – вздохнул Абрамцев. – Как стукнут в зад, неделю машина простаивает… Пришел ко мне один, говорит, могу изготовить пресс-форму.
– А материал? – спросил Маркин.
– Отходы. По безналичному. Директор завода пластмасс знакомый. Две машины ему отремонтировал.
– За сколько же вы будете продавать нам свои плафоны? – проговорил Тарутин.
– Кажется, три рубля сорок пять копеек комплект. Еще нет окончательной калькуляции.
– Побойся бога, Боря! Кусок оргстекла. В магазине не больше рубля! – воскликнул кто-то.
– Видел ты их в магазине. – Абрамцев спрятал цветные квадратики в портфель. – Между прочим, у меня есть уже заявки от исполкомовского гаража и от «Скорой помощи». Пронюхали.
– Долго ли! Погоди, автолюбители пронюхают, – Лариков отодвинул кресло, встал. Это за столом он казался крупным. Про таких говорят: поперек себя шире. – Доходы ждут тебя, Абрамцев, великие, – хмуро произнес Лариков. – Так что возьми на себя котельную, не прогадаешь. И больше к этому возвращаться не будем.
Абрамцев ткнул ногой в портфель.
– Что я, лично для себя эти плафоны изготовлять собираюсь? Крутишься-крутишься, а на тебя еще больше наваливают.
– Как же ты думал, Боря? – с ироническим удивлением проговорил Лариков. – Кто везет, на того и грузят.
– Можно подумать, что остальные груши околачивают, – обиделся Маркин.
– Я этого не сказал, – усмехнулся Лариков.
Маркин был хороший работник, но болезненно самолюбивый человек. Спуску не давал ни начальству, ни подчиненным. И руководство его недолюбливало и побаивалось.
– Сказали, чего там… Нечего нас метить, не овцы. Работаем, выкладываемся… – Маркин угрюмо смотрел в сторону.
Существовал негласный союз между директорами, и возникал он в момент, когда начальство незаслуженно, а когда и заслуженно обрушивалось на кого-нибудь из них. Ведь все варились в одном котле…
– Интересно, какие детали изготовляются в парках своими силами? – Тарутин подмигнул Абрамцеву.
Вопрос был задан, чтобы отвлечь гнев начальника от Маркина, все это поняли.
– Около тридцати наименований, – Абрамцев словно перенял эстафету у Тарутина. – Я еще задумал втулки выпускать.
Лариков засмеялся и покачал головой:
– Ох и хитрецы…
Однако он не стал упрямиться и проявлять амбицию. Ни к чему.
– А что, если Абрамцеву вообще перейти на изготовление запчастей, а парк его раскидать между нами всеми? – как ни в чем не бывало продолжал Тарутин. – Можно и крылья самим гнуть. И рессоры клепать.
– Рессоры почтовики клепают, – подсказал кто-то. – И, кстати, неплохие. Лучше заводских.
– Вот! – удовлетворенно проговорил Тарутин.
– Не ехидничай, Андрей, – проговорил Лариков. – Лучше бы завел у себя какой-нибудь цех.
Было непонятно, шутит Лариков или говорит всерьез.
– Между прочим, Михаил Степанович, и мы собираемся изготовлять, – вдруг встрепенулся Мусатов. – И не втулки, а пружины передней подвески.
Тарутин с удивлением взглянул на своего главного инженера – о чем это он? Какие пружины?
Реплика Мусатова заинтересовала присутствующих, все разом обернулись к Мусатову. Но тот лишь загадочно улыбался, выпрямив мальчишескую стройную спину.
Лариков перевел взгляд узких цепких глаз с главного инженера на директора.
– У вас в парке, друзья, сплошные секреты. Водитель роды принял у пассажирки, а вы скрываете.
– Как… роды? – растерялся Тарутин и посмотрел на Мусатова.
Тот пожал плечами.
– Как-как! Вам видней. Ваш кадр. Или вы сами не в курсе? – Лариков недоверчиво хмыкнул. – 61–44! Ваша машина? То-то. Позвонили из больницы. В газету хотят сообщить, да фамилии не знают.
– Уже звонили из газеты, – подсказала секретарь.
– Конечно, известие необычное, – кивнул Лариков.
– Теперь объявят как почин, – желчно вставил Маркин.
В кабинете оживились. Все разом потянулись за сигаретами.
– Ты, Андрей, благодарность водителю вынеси, да не мешкай. До газеты. 61–44. Запомни! – Подумав, Лариков добавил: – И премию выдели, отметь. – И, еще подумав, произнес: – Благодарность, пожалуй, через управление объявим. И ценный подарок вручим на общем собрании.
Мусатов положил на колени свой плоский чемоданчик, достал записную книжку.
– Так. 61–44. Пометим… Вообще водителей нашего парка отличает чувство высокого гуманизма и долга.
Все в кабинете засмеялись в голос.
– Оттого у вас такая высокая аварийность, что все спешат творить добрые дела? Да, Андрей? – Лариков вернулся к столу.
Вновь в кабинете стало тихо – вышли на производственную тему.
Лариков сел, придвинул бумаги и принялся их перебирать, разыскивая нужную справку.
– Разнарядка у меня, Михаил Степанович, – вежливо оповестил начальник планового отдела. И, почтительно привстав, положил перед Лариковым лист с роскошным министерским грифом.
– Так-так, – Лариков медленно прошелся по тексту взглядом. – Нам выделили в этом квартале сто тридцать восемь автомобилей.
Он провел крупной ладонью по своему плоскому затылку, точно подводя черту под длительными переговорами с министерством.
– Хоть мы и просили больше, но сто тридцать восемь не так уж и плохо.
В выколачивании этих автомобилей Лариков сыграл главную роль, и в тоне его звучала гордость.
– Так вот… Мы предварительно обсуждали этот вопрос…
Тарутин еще до совещания знал, сколько автомобилей ему выделили, – шепнул начальник планового отдела. Пятьдесят штук… Он встал и подошел к тумбе с макетами автомобилей.
Голубой «меркури-кугар», четырехдверный приземистый «седан». Стальной «мустанг» с эмблемой скакуна на радиаторе. Желтый «гремлин» с покатым лобовым стеклом и коричневыми молдингами вдоль корпуса… Среди разноцветных автомобильчиков Тарутин заметил знакомые контуры «Волги». Цвета морской волны. Стремительные формы точно летели вслед серебристому радиатору.
«Неплохо сработали, неплохо», – как-то впервые подумал Тарутин. Ему всегда нравился этот автомобиль. Но только сейчас вдруг, держа на ладони эту теплую игрушку, он почувствовал все совершенство форм, изящество контуров… Трудно было представить, что загнанные в «тигрятник» ржавые бездыханные корпуса – оригиналы этой игрушки… В инструкциях, спущенных автотранспортным предприятиям, существовало немало несуразных пунктов. И, пожалуй, одним из самых несуразных был пункт о списании старых автомобилей. Срок эксплуатации автомобиля исчислялся не пройденным километражем, а временем. Пять лет! И хотя работяга-такси через два-три года жесткой эксплуатации рассыпался, он продолжал занимать место в парке и, главное, числиться на балансе. Куча ржавого металла. А на него спускали план. А план надо выполнять. И выполняли, перекладывая на плечи тех, кто работал сегодня на линии, дополнительную нагрузку…
– Совещание продолжается, Андрей Александрович. – Лариков был уязвлен: торжественный момент распределения новых автомобилей требовал соответствующего благоговения со стороны директоров парков.
– Да-да. – Тарутин оставил игрушку. – Скажите, новые таксомоторы поступят взамен списанных? Или за счет роста подвижного состава?
– За счет роста, – пояснил начальник планового отдела.
– В таком случае я отказываюсь от новых автомобилей.
Все разом обернулись к Тарутину. Не ослышались ли? Отказываться от новых машин?
Лариков вскинул рыжеватые брови.
– Не понял тебя, Андрей Александрович.
– Отказываюсь я. Негде размещать новую технику.
– На таком дворе и негде? – Лариков развел руками.
– Негде! – И Тарутин развел руками. – На один, автомобиль полагается двенадцать квадратных метров площади. Норма! А у меня уже сейчас восемь…
– Ты их, Андрей, бутербродами складывай, – засмеялся Абрамцев. И у него ведь не просторней в парке. Только кто же отказывается от новой техники? Нелепо! Да пусть хоть на улице стоят. Тот же Абрамцев выгоняет чуть ли не половину парка в ночное дежурство. А какая работа ночью? Спят таксисты, запрокинув головы на спинки сидений под тихо мерцающим зеленым огоньком…
– Что, Андрей, перчатку бросаешь управлению? – Недобрый прищур серых лариковских глаз был хорошо известен директорам. – Хочешь по носу щелкнуть?
– Михаил Степанович, вы знаете состояние моей ремонтной базы… При этом увеличивать количество машин…
– Чудак-человек, тебе новые автомобили дают. Какой ремонт? – Абрамцев старался подыграть начальству.
– При подобном хранении новые быстро состарятся. Не говоря уж о том, что такая куча мала нервы все из водителя вытянет, прежде чем он выведет из свалки свою автомашину. К тому же делает водителя человеком равнодушным – раз с ним так, то и он так… Соответственно и на линии он себя ведет не лучшим образом…
– Никуда не деться от ученых директоров. Какое-то бедствие. Мор! – Лариков нетерпеливо ерзал в своем кресле. – Ближе к жизни, Тарутин! Читаете там всяких социологов-психопатов. Детективы читайте, де-те-ктивы! Директор автохозяйства должен читать только детективы. Чтобы быть ближе к жизни… Вот Абрамцев. Что ты читаешь, Абрамцев?
– Мне читать некогда, я работаю, – озабоченно ответил Абрамцев.
– Ну… перед сном, скажем?
– Газеты.
– Вот! – удовлетворенно произнес Лариков. – С Абрамцевым все ясно. А Тарутин давно мне загадки загадывает. Но я человек любопытный. Интересно, чем это кончится.
Тарутин пережидал. Его поведение сейчас выглядело как явное безрассудство. И как всякое безрассудство, проявленное человеком серьезной репутации, оно озадачивало. Вероятно, он и вправду все продумал, все взвесил. И вот выступает, имея за спиной крепкий тыл стройной и четкой программы действия. Во всяком случае, вид у Тарутина был сейчас весьма уверенный. И этот негромкий терпеливый голос…
– Короче, Тарутин, новые таксомоторы вам не нужны? Прекрасно!
Лариков хлопнул ладонью по столу и объявил совещание закрытым.
Тарутин и Мусатов спустились к подъезду, где их ждала машина. Но Мусатов предложил отправиться пешком. Вместо производственной гимнастики. К тому же неплохо бы и перекусить, тут неподалеку пирожковая…
Очи остановились на углу, пропуская транспорт.
Серая «Волга» сделала правый поворот. Сидящий рядом с водителем Абрамцев, заметив Тарутина, повертел пальцем у виска. Пешеходы удивленно оглядели высокую фигуру в светлом пальто – за что это его так оскорбляют?
– Он совершенно прав, – буркнул Мусатов, провожая взглядом серую «Волгу». – Отказаться от новых автомобилей, это ж надо!
– Сергей, я хочу есть. – У Тарутина было неплохое настроение.
В пирожковой, как ни странно, было довольно мало народу.
Молодая продавщица ловко положила на тарелку шесть пирожков, наполнила два стакана кофе.
– Следующий! – крикнула она и улыбнулась Тарутину.
– Вы пользуетесь успехом у женщин, – произнес Мусатов.
– Его любили домашние хозяйки, принцессы пирожковых…
– И даже одна женщина-программист, – в тон перебил Мусатов.
Тарутин скосил глаза на своего главного инженера, направляясь к свободному столику.
Пирожки вкусно хрустели прожаренной корочкой. В нос ударял аппетитный привкус лука и чеснока.
Мусатов жевал, отрешенно глядя в широкое окно, затянутое шторой.
– Испытываете мое терпение, Сергей?
– О чем вы? – невинно спросил Мусатов.
– Женщина-программист. Что вы имели в виду?
– Не более того, что сказал.
Теперь Тарутин окончательно понял: Мусатов что-то знает о Вике. Не может же быть такого совпадения. А почему не может быть? Ладно, он не доставит удовольствия этому щеголю. Он не будет задавать вопросов и ставить себя в неловкое положение. Пусть жует свои пирожки и томится ожиданием…
– Послушайте, Сергей Кузьмич. Какие пружины вы обещали Ларикову?
– Обычные. Передней подвески, – улыбнулся Мусатов.
– И кто же собирается их изготовлять? Мы? Если вы полагаете, что Лариков забудет ваше заявление, вы ошибаетесь.
– У нас есть сотрудник в парке, некий Шкляр. Кажется, вам известна эта фамилия. – Мусатов попеременно отводил пальцы от горячего стакана. – Так вот, этот неутомимый рационализатор среди множества разнообразных идей предлагает наладить изготовление пружин. Надо только достать старый токарный станок… И вообще…
Мусатов не выдержал, торопливо поставил стакан на стол и ухватил себя за ухо.
– Горячий, черт возьми… И вообще! Я – главный инженер! И так же отвечаю за план. Неужели вы и впрямь отказались от новых таксомоторов из-за тесноты в парке?! Это же безрассудство. А узнают водители?
– Послушайте, Сергей… Мы так часто вспоминаем это слово: план. Нельзя ли больше уделять внимания словам: совесть, достоинство, самолюбие? Возможно, тогда и этот план явится следствием нормальных человеческих отношений, а не идолом, требующим жертв…
– Не понял вас.
– Видите, вы даже меня не поняли, Сергей Кузьмич…
– Но я хочу вас понять.
Тарутин окинул взглядом хмурое лицо Мусатова.
– Как по-вашему, Сергей, отказ от новых автомобилей вызовет реакцию… скажем, в министерстве?
– При одном условии: если завалите план.
Тарутин засмеялся и слегка стукнул по столу рукой.
– Из года в год тянется одно и то же. Нервотрепка и неразбериха. Мутная вода с крупной рыбкой. А все потому, что там, – Тарутин ткнул пальцем в потолок, – там видят только результат. План! В денежном выражении. Есть план – все в порядке… А то, что подобное положение дискредитирует идею, унижает человека… Черт возьми, Сергей, в наш рынок напихана тысяча таксомоторов! Тысяча! Когда семьсот на этой территории уже под завязку. Верно? И вас, главного инженера, еще удивляет мой поступок! Нам обещали дать эту чертову тарную фабрику? Обещали! Зачем, когда и так план есть? Обещали выделить средства на развитие ремзоны? Обещали! Зачем? Ведь и так план есть… Более того, от нашего собственного фонда нам оставили лишь десять процентов! Все, что мы заработали, передали автобусникам. А мы план возим… Обманом это называется, Сергей Кузьмич. Надувательством. А мы терпим. Унижаемся. Улыбаемся. Гробим первоклассную технику. Прожить бы день сегодняшний, а там и трава не расти… И вас, главного инженера, удивляют мои поступки… Я вам, Сергей Кузьмич, не лекцию читаю. Скучно мне так работать, как мы работаем. Скучно. И унизительно. Никакого достоинства…
Голос Тарутина звучал ровно, без нажима. Смуглыми пальцами он мял пирожок.
Мусатов поставил стакан и вытер салфеткой губы.
– И чего вы добьетесь? План все равно дадите, хоть на «лохматках». Зато труднее будет.
– Если бы я знал, чего добьюсь… Пока камень в воду. Пойдут круги…
– И брызги… Новые таксомоторы взять все равно вас заставят. Хотя бы несколько штук. Так Лариков и пойдет на скандал, ждите! У него голова чуть меньше этого столика, – Мусатов обвел руками пластиковый круг. – Соображает, будьте уверены. Вы пока У него в любимчиках числитесь. Не попадите в отставку. Будете, как Маркин, все горлом выдирать. И язву наживете.
– Я каждое утро делаю зарядку. С гантелями.
Готовлюсь к труду и обороне, – серьезно ответил Тарутин.
Мусатов пожал плечами.
– Кто знает, возможно, чего-то вы и добьетесь… В институте у меня был приятель. Удивительный человек. Он все время нас чем-то озадачивал. Бывало, мы ломаем голову, придумываем, готовимся… А он поднимается и идет, ничего не придумывает, не ловчит. Смотрит своими ясными очами в глаза собеседнику и всего добивается… Удивительно!
– Счастливый человек, – проговорил Тарутин.
– Счастливый человек, – согласился Мусатов.
Они вышли из кафе.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1
До окончания дежурства оставалось полчаса, и начальник смены службы заказов такси по телефону Елена Ивлева спешила составить справку-отчет. В толстой тетрадке, куда заносились все происшествия за сутки, были только две записи. В ноль часов пятнадцать минут позвонил какой-то тип и потребовал такси к стоянке № 32, возле Красногвардейского загса, а иначе он поломает телефон служебной связи. Срок ультиматума. – три минуты… И как назло, никто из водителей в ближайших квадратах не выходил на связь. Через три минуты на техническом стенде загорелась красная лампочка под номером тридцать два. Видимо, оборвал шнур, негодяй, выполнил ультиматум. Вторая запись в три часа ночи. Водитель срочно просил прислать милицию к стоянке № 41. Пьяницы заняли таксомотор и не подпускают к нему водителя…
Вот и все ночные происшествия.
Была еще одна запись. Но Елена как-то не обратила на нее внимания. Принята она была еще утром. Мужской голос. Нервный, испуганный. Торопливо рассказал, что его обыграли в карты. Взяли все деньги. Около четырех тысяч рублей. Потом связь оборвалась… При чем тут диспетчерская? Вероятно, принял «скворечник» за дежурный милицейский телефон…
Так что в целом смена, можно считать, прошла мирно, хоть и напряженно – не хватало людей.
Елена слышит, как диспетчер справочной службы Кривцова ругается с заказчиком. Плоская, с бесцветными растрепавшимися за ночное дежурство волосами, Кривцова сжимала худыми пальцами трубку.
– Что-что? И ежу понятно: нет свободных машин! Ваша очередь пятая, а еще третьего не обслужили. Пешком ступайте!
Кривцова в сердцах отключила связь, продолжая сердиться.
– Все жилы вытянула. Который раз звонит…
Вновь настойчиво замигал сигнал вызова. Кривцова подключилась.
– Опять вы? – закричала она, едва перекинув тумблер. – Старшую? Пожалуйста тебе старшую!
На пульте Елены загорелась зеленая лампочка. Она подняла трубку. Женский голос взволнованно стал объяснять, что она заказала такси съездить в поликлинику. Что она тяжелобольной человек. Ей семьдесят лет… Женщина едва сдерживала слезы…
Елена терпеливо ждала. Главное в ее деле – терпеливо дослушать до конца. Это, как правило, исключало дополнительные звонки, экономило время, а подчас и предотвращало письменные жалобы в управление.
Встав из-за стола, она подошла к Кривцовой и отыскала заявку. Действительно, Кривцова не волынила – машин в Красногвардейском квадрате пока не было – Елена вспомнила типа, который поломал аппарат на тридцать второй стоянке…
– Вы меня слушаете? – Она взяла трубку. – Я постараюсь что-нибудь сделать. Ставлю вашу заявку на контроль. Не волнуйтесь. В самое ближайшее время я подошлю вам такси.
За стеклянной перегородкой начальника смены хорошо просматривалась вся рабочая площадь со специально, амфитеатром, расставленными досками – магнитные схемы основных городских магистралей.
Ближе всех сидит оператор Никитенко, долговязый скуластый паренек, один из трех представителей сильной половины человечества в сугубо женском коллективе. Добросовестный и старательный Никитенко обслуживал таксомоторы, оснащенные рацией под кодовым шифром «Лебедь».
Елена обошла перегородку и остановилась у пульта.
– Алеша, будь добр… первую же машину.
Никитенко кивнул и переложил заявку на стол заказов. По правую руку от него – широкий ящик, где в определенном порядке лежали металлические фишки с номерами всех сорока таксомоторов, рация которых была настроена на частоту кода «Лебедь».
– Сейчас. Кто-нибудь да объявится.
Никитенко отвернулся к доске. В присутствии Елены он робел и терялся. Ему нравилась эта невысокая стройная тридцатилетняя женщина с бледными пухлыми губами и тихим спокойным голосом. А Елену развлекало смущение застенчивого парня, вносило разнообразие, особенно в изнурительные часы ночного дежурства…
Пульт Никитенко казался испорченным – ни одного сигнала.
– А что, Елена Михайловна, так и не объявлялся он больше? – Никитенко тяготился паузой.
– Кто именно, Алешенька? – ласково спросила Елена, не сводя озорных глаз со смущенного лица молодого человека.
– Тот, кто в карты продул.
– Нет, не объявлялся.
– Пьяный, наверно. Деньжищи-то какие.
Никитенко теребил тумблер. И, точно сжалившись над его застенчивостью, загорелась лампочка вызова. Никитенко подключился. Выслушал. Разыскал в ящике фишку с номером таксомотора и приплюснул ее к магнитной схеме города. Как раз в Красногвардейском районе. Повезло старушке. Никитенко передал водителю заказ и снял фишку с доски. Теперь эта фишка была не нужна до тех пор, пока водитель не свезет старушку в поликлинику и вновь назовет свое местонахождение в лабиринте городских улиц.
В конце коридора Елена увидела свою сменщицу, пышногрудую Стешу Григорьеву. Как обычно, с Огромной хозяйственной сумкой, набитой продуктами, словно Стеша собирается выдержать многодневную осаду. Из-за этой сумки Стешу прозвали «Гастроном». Муж Стеши был таксистом. И Стеша приносила с собой, кроме сумки, еще и парковские новости…
– Ой, девочки, не поверите, – разнесся по коридору ее густой голос. – У Тарутина в парке водитель роды принял у пассажирки. В лесу. И знаете кто?
Стеша отыскала глазами Елену и неумело подмигнула ей всей щекой.
– Сергачев Олег. Вот кто! – победно выкрикнула Стеша. – Молодец-то какой! Я бы умерла от страха.
– Подумаешь, – отозвалась Кривцова. – Помню, один водитель близнецов принял. На доску Почета его поместили. А кто-то внизу приписал: «акушер». Так и приклеилось.
За двадцать лет работы на станции Кривцова запомнила множество историй. Ее ничем нельзя было удивить.
– Добро делать опасно. До синяков зацелуют, – не унималась Кривцова.
Стеша запихнула сумку в шкаф и направилась к столу принимать смену. Уложив свою мощную грудь на скрещенные пухлые руки, Стеша склонила к Елене широкое лицо.
– Что же ты, Ленка? У других он детей принимает, а своих не имеет. Что он тебе-то голову дурит? Взять его надо измором.
– Как это, Стеша? – улыбнулась Елена.
– Как-как. Как я, вот как… Оставляла ему выгодные заказы, оставляла. А потом, думаю, ну его к бесу! Пользуется ситуацией, понимаешь. Только конфеты на март дарит. И все! Перерубила! Он и взмолился. Привык, понимаешь, план за четыре часа делать. А тут покрутись, как все… Так что начинай, подруга. Расставляй силки. А потом – раз, и подруби. Как миленький придет… Ну, что передаешь по смене? Предварительные заказы есть?
– Семьдесят штук, – ответила Елена. – Шестьдесят к поезду и к самолету. Пять к театру. Пять по адресам.
– Маловато что-то. Не вытянуть нам декаду. А я с премии торшер присмотрела. Деревянный.
Стеша стянула с широких плеч черную кофту, повесила на спинку стула и сразу стала как-то полней в своем розовом платье.
– Жена таксиста и на свою премию рассчитывает? Смех! – донесся ехидный голос Кривцовой.
Стеша метнула на Кривцову презрительный взгляд.
– Григорьева моего не знаешь? Станет он кланяться за каждый медяк.
– Смех! – повторила Кривцова. – Ох, не могу!
– У человека несчастье, а ты смеешься, – произнес кто-то из глубины операторской.
Теперь все дружно рассмеялись. Лишь Никитенко сосредоточенно выискивал в ящике очередную фишку с номером таксомотора. Стеша не выдержала, доброе ее лицо расплылось в улыбке. И правда, кто поверит, что муж таксист, а денег нет.
– Не говори никому, Стеша, – не унималась Кривцова. – Люди подумают, что твой Григорьев любовницу дорогую завел.
– Кто? Мой Григорьев? – Стеша еще пуще расхохоталась. – Господи, хоть бы и завел. А то все не как у людей… Придет после работы, влезет в телевизор, только ноги торчат. Геморрой наживает. А с любовницей погулял бы когда-никогда по улице. Все же на воздухе… А что, Кривцова, не пристегнешь моего Григорьева, а? И тебе воздух нужен, гляди, тоща какая.
Кривцова сжала тонкие губы. Удар был точный и злой для старой девы. Елена укоризненно покачала головой.
– А что она? – не унималась Стеша. – Если человек честный, так вроде и ненормальный, да? Ладно. Справку составила?
Елена взяла со стола лист и протянула Стеше. Та бегло пробежала глазами.
– Так-так. Два происшествия? Маловато что-то.
– И третье было. В карты кого-то обыграли. Позвонил по связи. Видно, «скворечник» был открыт.
– В такси обыграли?
– Не сказал. И спросить я не успела, трубку бросил.
– Несколько лет назад такое дело раскрутили. В такси играли… Помнишь, Кривцова? – примирительно произнесла Стеша. Она не любила ссориться.
– Помню. В семьдесят третьем году было, – нехотя поддержала Кривцова. И ей ни к чему ссориться с начальником смены.
Елена вышла на улицу. Только сейчас она почувствовала, какая духота была в диспетчерской – прохладный воздух холодил ноздри, влажным компрессом студил лоб и щеки… Елена медленно двинулась к остановке автобуса, И тут она заметила Олега Сергачева. Он стоял у стены дома с каким-то свертком в руках. И улыбался. Недокуренная сигарета торчала в уголке рта. Расстегнутая у шеи белая рубашка придавала ему мальчишеский вид.
– Наконец-то, – произнес он. – Заждался. Думал, прозевал.
– Обещал вечером заглянуть. – Елена смотрела на Олега обычным своим, чуть насмешливым взглядом.
– Как видишь, не выдержал. Впрочем, и вечером можно встретиться. Если не поссоримся.
Они перешли улицу и свернули за угол, на проспект. По-утреннему немноголюдный, он казался более широким и просторным.
– Да! Тебя можно поздравить? – Елена взяла Сергачева под руку и улыбнулась.
– Спасибо! Сам не рад. Зашел сейчас в парк, все ржут. Вот! Подарили.
Он отогнул бумагу, и из свертка на Елену глянули распахнутые голубые глаза куклы.
– А что? Остроумно! – засмеялась Елена. – Не часто такое случается. Теперь с тобой неинтересно. Все ты знаешь, все ты видел. Даже самое тайное…
– А ведь верно, Ленка, – остановился пораженный Сергачев. – Черт возьми, если вдуматься…
Сергачев выплюнул окурок и покрутил головой. То, что произошло с ним в лесу, вдруг преломилось в ином плане. Не случаем, не эпизодом. А чем-то другим. Значительным и строгим. В сравнении с чем многое кажется маловажным.
Елена достала из сумочки зеркальце и внимательно себя оглядела.
– Встретил утром, после суточного дежурства. Я и накраситься как следует не успела.
– И хорошо. Товар лицом… Посидим где-нибудь, позавтракаем.
Ближайшее кафе было недалеко, через мостик, у кинотеатра.
У входа на мостик два каменных льва вцепились пастью в черные ленты перил, тараща выпуклые белые глаза. Мостик был узкий и крутой. И мужчина, идущий навстречу, четко вырисовывался на фоне золотистой кроны деревьев, словно в подзорной трубе. На мужчине была кожаная шоферская куртка и высокие модные ботинки. Коротко стриженные волосы с трудом удерживали на боку плоскую фуражку.
– Яша? – удивился Сергачев и громко крикнул навстречу мужчине: – Костенецкий! Персонально!
Мужчина раскинул руки и, приблизившись, обнял Сергачева. От куртки пахло крепким духом кожи и бензина.
– Здравствуй, Олег! Здравствуй, Лена! – Яша Костенецкий церемонно подал Елене жесткую ладонь. – Как вам это нравится? Встреча на мосту, а? С бывшим сменщиком.
– А не махнуть ли тебе с нами в кафе «Три поросенка»? Тут рядом. Позавтракаем, – предложил Сергачев.
– Фи, Олег. Ты никак не можешь избавиться от своих английских манер: завтрак в кафе, обед в ресторане. – И, решительно повернувшись, Костенецкий пошел с ними. – Сегодня я имел неплохое утро. – Он взял Елену под руку. – Послушал двигатель у одного частника. Так, что, друзья, нам с вами есть на что посидеть сейчас в этим «поросятах».
– Нам есть на что посидеть и без этих твоих штук, – произнес Сергачев и усмехнулся. Общение с Яшей Костенецким иногда придавало и его речи неуловимый одесский колорит. Просто наваждение…
Костенецкий через голову Елены взглянул на Сергачева.
– Ну, Олег Мартьянович, кого вы держите сменщиком?
– Взял одного. Из школы прямо… Ничего вроде парнишка, пока аккуратный. С полным баком утром выезжаю.
– Машина все старая?
– Обещали новую дать. Только, говорят, директор отказался от новой техники.
– Шо такое, Олег?
Яша даже остановился от удивления.
– Считает, что вначале надо подготовить парк.
– А план? – Костенецкий покачал головой, придерживая ладонью фуражку. – Комбинаторы, умри я на месте. Отказаться от новых машин! Но ничего не скажешь – красиво! Весело живете, Олег! Таких директоров надо показывать за деньги. Ради эффекта готов положить голову.
Кажется, Костенецкий всерьез расстроился. Точно его самого лишили новой машины.
Несколько минут они шли молча.
– Из-за этих дел люди забывают, что идут с дамой, – наконец произнес Яша у самого кафе.
Они заняли далекий угловой столик. Официантка приняла заказ и бесшумно отошла. Яша по-хозяйски переставил на подоконник вазу с блеклой бумажной розой. Крахмальная скатерть топорщилась острыми углами. Олег слегка прижал ладонью пальцы Елены, четко отпечатанные на белой скатерти. Елена улыбнулась. Усталости не было. Лишь немного покалывало веки.
Сергачев перевел взгляд на Яшу.
– Расскажи случай, Костенецкий.
– А! Какие там случаи. Мелкие истории. Какие могут быть на «горбушке» случаи? Скажем, человек взял в пекарне свежий хлеб, а привез его в магазин черствым. Это разве случай?
– Ты что, везешь его через Северный полюс?
– Не! Но если человек заехал на пару минут домой позавтракать?
– За пару минут хлеб не зачерствеет. Если, скажем, человек остался еще и пообедать, а потом и поужинать, тогда другое дело, Яша.
– Исключено. Просто я беру с пекарни задел. А когда его заделали, одному богу известно. И завмаг швыряет мне в голову буханку этого хлеба и кричит, что я у него устроил склад сухарей, он уже дверей не видит… Что делать, люди хотят кушать свежий хлеб! Вот и все наши случаи. Это тебе не такси.
