Текст книги "Таксопарк"

Автор книги: Илья Штемлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

Теплый упругий воздух вгонял людей в стеклянный зал универмага, точно бильярдный шар в лузу. Одни смеялись, обращая это в шутку, другие недовольно ворчали, придерживая головной убор.

Тарутин стоял у кассы отдела подарков, не спуская глаз с прозрачных входных дверей. Он ждал Вику. Вопреки предположению Тарутина Вика согласилась пойти на день рождения к Кораблевой не раздумывая, чем, признаться, даже озадачила Тарутина.

Тарутин сам выбрать подарок не решался. Вот туфли себе он купил. На теплой меховой подкладке. И теперь стоял, прижимая локтем коробку, разглядывая по-вечернему утомленных людей.

Вика подошла со стороны, тронула его за рукав и громко засмеялась. Синие ее глаза с радостью смотрели на Тарутина.

– Что вы уже купили?

– Туфли. Давно собирался.

Тарутин открыл коробку. Вике туфли понравились, только она удивилась, что очень уж большие.

Они направились в отдел подарков.

Девушка-продавец из соседнего отдела пластинок проигрывала по просьбе покупателя «Кукарачу». Кажется, Тарутин вечность не слышал этой мелодии и забыл, что она существует.

– Тара-ри-ра! – пропела Вика.

– Тита-ри-ра! – ответил Тарутин и засмеялся.

Девушка-продавец бросила взгляд на скользящее поверх толпы лицо Тарутина. Ее равнодушные глаза оживились.

– Послушайте, Андрей Александрович, как вам удалось достичь таких высот? – Вика старательно шла след в след за Тарутиным, так было спокойней. – В ваше время не было никакой акселерации.

– Я ее предвидел, – бросил через плечо Тарутин.

– Ну а что вы сейчас видите? – Вика приподнялась на носки, пытаясь взглянуть на прилавок.

– Масса всякой блестящей чепухи. Броши, кольца. Духи… – Тарутин повернулся, пропуская Вику к прилавку.

Несколько минут они стояли молча, разглядывая товары. Жаркая «Кукарача» прыгала над головами покупателей.

– Ничего подходящего? – спросил Тарутин.

– Почему же? Например, кот, – Вика ответила наугад, бросив мимолетный взгляд на игрушку, но в следующую секунду игрушка ее и впрямь чем-то заинтересовала. Большой голубоватый пушистый кот. Хитрые, слегка косящие глаза и пышные усы придавали коту уморительное выражение.

– А что? – согласился Тарутин. – Вполне! – И отправился в кассу..

Они вышли из универмага. После дня сплошных заседаний, беготни, связанной с ревизией склада, каждый шаг разминал тело, придавая бодрость… Они заглянули в цветочный магазин и купили букет прекрасных бархатных хризантем. Белые растрепанные цветы, словно мохнатые щенячьи мордочки, выглядывали из хрустящего целлофана.

Улица, на которой жила Кораблева, была недалеко. В подъезде они столкнулись с взъерошенным Цибульским. Тарутин перехватил оценивающий взгляд Цибульского, которым тот окинул Вику. «Вот нахал», – довольно подумал Тарутин, чувствуя, что Вика произвела впечатление.

– Что вы дарите? – спросил Цибульский.

– Кота, – ответила Вика.

– А сапоги? Отдельно? – Цибульский кивнул на обувную коробку, торчащую из-под Локтя Тарутина.

– Это туфли. Купил в универмаге, – ответил Тарутин.

– Себе? – На лице Цибульского отразилось искреннее негодование. – Директор таксопарка приобретает обувь в открытой торговле, как простой инженер! До чего мы докатились! Один намек – и вы ходили бы в туфлях, которым позавидовал бы бывший чешский обувной король Батя. С базы!

– А сами-то что? – Тарутин взглянул на аккуратно начищенные старенькие ботинки Цибульского.

– У меня… нога нестандартная, – нашелся Цибульский, бросив извиняющийся взгляд на Вику.

Лифт мягко причалил к площадке, где уже были слышны приглушенные стеной голоса. И едва они позвонили, как распахнулась дверь – на пороге стояла Кораблева в больших роговых очках на разгоряченном лице.

– Наконец-то! – воскликнула она. – Бессовестные. Все сидят уже, едят и пьют, а вы? – Кораблева разглядывала Вику. Видно, не могла понять, с кем из мужчин надо соотносить эту женщину.

– Знакомьтесь, Жанна Марковна, – поспешил на помощь Тарутин.

– Так мы знакомы, елки-палки! – смеялась Вика. – Меня приводил к вам Андрей Александрович в тот день, когда какой-то новичок таксист не мог отыскать свой парк…

– Вот оно что! – Голос Кораблевой дрогнул. – Как же, помню, помню. – Она крепко пожала Викину руку, точно желая подчеркнуть, что между той обстановкой, при которой они впервые увиделись, и этой есть существенная разница.

– А это вам! – Тарутин развернул пакет и вытащил кота. И кот, как настоящий, жмурил свои плутоватые косые глаза. Только что не мурлыкал. – И вот еще! – Тарутин протянул цветы.

– Можете меня и поцеловать. – Кораблева откинула со лба короткие сухие волосы.

Тарутин наклонился, ткнулся губами куда-то в щеку и заспешил в комнату, к призывно машущему рукой Мусатову. Вика вслед за Тарутиным протискивалась к месту, отведенному им за длинным столом, наступая на чьи-то ноги, упираясь в чьи-то колени.

Незнакомый Тарутину лысый толстячок стоял в конце стола.

– Я по праву близкого человека хочу произнести несколько слов в адрес виновницы нашего сегодняшнего собрания, – произнес толстячок, выждав, когда Тарутин и Вика усядутся. – С годами люди становятся сентиментальными. Это не признак слабости. Это признак мудрости, друзья, поверьте. Молодость легкомысленна и жестока. Она презирает сантименты. Слезы ее раздражают…

Тарутин оглядел сидящих за столом. Большинство лиц было ему незнакомо.

– Вам положить холодец? – прошептала Вика.

– И мне! – Мусатов сидел слева от Тарутина и все пытался разглядеть Вику.

– Вам? С удовольствием, – ответила Вика.

Чем-то ее тон кольнул Тарутина. Он скосил глаза на Мусатова. Безупречный пробор на голове. Щеголеватый, серый в крапинку пиджак с узкими модными плечами и металлическими пуговицами. Широкий яркий галстук… Тарутин подумал, что он сам никогда не одевался модно. Его собственный пиджак сидел мешковато, неряшливо. А может быть, ему только кажется, он всегда чувствовал себя неловко в малознакомой компании…

– Вчера я был в театре с нашей именинницей, – продолжал толстячок. – Давали чепуховую сентиментальную пьеску. И я видел в прекрасных глазах Жанны Марковны слезы…

– Не верьте ему! – смеялась Кораблева. – Я была в очках.

Гости загомонили. Каждый пытался произнести что-нибудь остроумное по этому поводу.

Толстячок вилкой барабанил по столу.

– Были слезы, были. И надо ими гордиться. В той особой, я бы сказал, обстановке, где работает наша милейшая именинница, сохранить сентиментальную душу – это значит быть вечно молодой и…

– Непорочной! – перебил Цибульский.

И опять все загомонили.

– Это значит быть мудрой! – выкрикнул толстячок. – А вот я, скромный труженик научного института, на этой пьесе не плакал. Наоборот! Улыбался! И мне стало жаль себя…

– Чей мы празднуем день рождения? – перебил Мусатов. – За Жанну Марковну! За ее энергию. За ее доброту, ум, принципиальность. И женственность, которую она неизменно сохраняет. Ибо женщина, работающая среди шоферов, уже не женщина, а двигатель внутреннего сгорания!

И снова все одобрительно загудели…

Тарутин поддел вилкой кусочек печенки. Сладковатой, с привкусом жареного лука, очень вкусной. Еще он любил паштет из яиц, тарелка с которым стояла в стороне. Он приподнялся и перехватил взгляд Кораблевой, устремленный чуть мимо него. Суженные стеклами очков зрачки – словно разрезы в белом листочке бумаги… Он скосил глаза и увидел, что точно так же на Кораблеву смотрит Вика. В ее синих круглых глазах были дерзость и вызов…

Первой отвела взгляд Кораблева и улыбнулась.

– Друзья! – Жанна Марковна подняла рюмку. – Среди нас находится человек… Большой любитель яичного паштета…

Тарутин в смущении замер с тарелкой в руках.

– …Но не в этом его главное достоинство, – продолжала Жанна Марковна. – Это человек, который родился музыкантом. Но судьба его сделала директором таксопарка…

Оживились, припоминая сходные ситуации. Кораблева нетерпеливо оглядела гостей.

– Друзья, друзья… Не отвлекайтесь. Так вот, среди нас мучается над яичным паштетом творчески одержимый человек. Каждый его рабочий день заполнен поисками идей. Он ищет ту самую точку опоры, которую так и не отыскал Архимед. Поиски его нелегки. Но он не желает считаться с опытом человечества и продолжает искать…

– Пока он нашел очаровательную Викторию Павловну. – Цибульский церемонно приподнялся и поклонился в сторону Вики. При этом задел фужер с остатками лимонада и опрокинул его на скатерть.

Кораблева подняла фужер и прикрыла салфеткой пролитую воду.

– Чего не сделаешь ради хорошенькой женщины.

– Пардон! – Цибульский, сконфузившись, сел.

Кораблева махнула рукой.

Тем временем в соседней комнате включили радиолу.

– Разрешите пригласить вашу даму? – наклонился Мусатов.

Тарутин торопливо кивнул. Даже излишне торопливо, желая подчеркнуть, что он лишен предрассудков и очень даже доволен.

– Вы так легко от меня отказываетесь? – шепнула Вика и поднялась навстречу Мусатову.

Они ушли в соседнюю комнату, где уже толкалось несколько пар.

Тарутин ковырял вилкой паштет, прихлебывая вино, как воду. Ему было жарко. Он трудно входил в незнакомую компанию. Новые люди его стесняли. Поэтому Тарутин избегал подобные компании. Вероятно, еще и потому, что многие, узнав о его принадлежности к автомобильному делу, пытались извлечь из знакомства какие-то выгоды для себя. Навязывались в друзья. Брали номер телефона. Звонили. Просили. Его всегда удивляло, как люди из любой ситуации стараются извлечь какую-то выгоду. Сам он был человеком иного склада. Мысль о том, что его поведение в тех или иных обстоятельствах могут расценить как личную заинтересованность, вызывала в нем беспокойство. Он избегал лишних встреч с людьми, которые в силу своего служебного положения могли влиять на его судьбу. Не звонил, не поздравлял с праздниками, с юбилеями и датами. Со стороны он кое-кому казался черствым человеком. И это его угнетало. Он переживал… но ничего не мог с собой поделать.

Вот и сейчас Тарутин ловил на себе взгляд лысого толстячка. Наверняка автолюбитель. Ждет момент, когда можно будет подсесть, взять номер телефона. Тарутин решил не смотреть в его сторону, не давать повода для сближения…

Гости за столом сбились в группки, рассказывали какие-то истории. Видимо, они были хорошо знакомы друг с другом. Двое мужчин скинули пиджаки. И Тару-тип решил последовать их примеру. Но сидя это делать было неудобно…

– Разрешите поухаживать? – Кораблева ловко помогла Тарутину, набросила пиджак на спинку стула и присела рядом. – Выпьем, Андрей Александрович. – И не дожидаясь согласия, наполнила водкой две высокие рюмки.

– За что же будем пить? – Тарутин приподнял рюмку. – За вас!

– Нет. За исполнение желаний.

Кораблева по-мужски, на одном дыхании опорожнила рюмку. Лысый толстяк издали наклонился, чтобы лучше видеть Кораблеву и Тарутина.

– У нас в парке когда-то был сторож, так он тормозную жидкость пил. Раньше ее на спирту замешивали. Он ходил по парку с бутылкой, выискивал, где тормоза прокачивают. И бутылку свою подставлял. Ничего, знаете. Выпьет, закусит сахаром и дальше шагает…

– Ну и что? – спросил кто-то.

– Ничего. Тормозил хорошо. – Толстяк добродушно улыбался.

– Кто это? – спросил Тарутин.

– Мой бывший муж, – ответила Кораблева. – Он всегда приезжает на мой день рождения. В Москве работает. В институте проблем управления.

– Давно вы разошлись? – Тарутин облегченно вздохнул. Кажется, он ошибся, это не автолюбитель.

– Восемнадцать лет прошло. Кстати, деловой человек. Был шофером, стал кандидатом наук.

Кораблева поглаживала мизинцем темную дужку на переносице, соединяющую брови. Из соседней комнаты после короткой паузы вновь послышались звуки музыки.

– Ваша длинноногая лань оказалась проворней, чем можно было ожидать.

Тарутин бросил на Кораблеву быстрый взгляд.

– Ошибаетесь, Жанна Марковна. Это я оказался проворней, чем можно было ожидать.

Кораблева усмехнулась, продолжая поглаживать переносицу.

– Вам так кажется, Андрей Александрович. Интуиция меня редко подводила. – И добавила загадочно: – Бывало, что я ее подводила, а она меня нет.

Толстяк отодвинул стул, явно намереваясь присоединиться к Тарутину и Кораблевой.

– Спешу! Спешу на молчаливый зов! – Он прихватил свою рюмку.

Кораблева улыбнулась ему, но глаза ее блестели серьезно и сухо.

– Вам нужна умная советчица, Андрей Александрович.

– У меня такая есть, Жанна Марковна. Вы.

– Уйду я от вас. Не работать нам вместе. Вы человек непонятный. А я люблю ясность.

«Чем же я непонятный?» – подумал Тарутин, но промолчал, поглядывая на приближающегося толстяка.

– Познакомьтесь. Это Петр Леонидович.

Кораблев поставил рюмку и протянул Тарутину мягкую ладонь. Его острые глазки весело блестели.

– В Москву меня приглашает бывший муж, – проговорила Кораблева. – А что, и уеду. Устроюсь в институт проблем. Буду заниматься проблемами… Какая главная проблема, Петя?

– Запасные части. – Кораблев придвинул чистую тарелочку.

– Вот. Внутренне я к ней уже готова!

И она ушла, прямая, в строгом вечернем платье, ладно облегающем все еще стройную ее фигуру…

Люстра плавала в зыбкой кисее табачного дыма. То удаляясь к светло-серому потолку, то надвигаясь к длинному столу в том месте, где сидел Цибульский. И место это сейчас пустовало. Ушел танцевать с Викой, подумал Тарутин. И еще он подумал о том, что Вика теперь не одна с этим щеголем, главным инженером. Цибульский – парень назойливый и бестактный… Скрывая досаду, Тарутин посмотрел на своего нового собеседника – надо просто извиниться и пойти туда, где беснуется рокочущая мелодия. Но вместо этого он произнес:

– Да, действительно проблема номер один. Не хватает запасных частей.

– Здрасьте! Их сколько угодно. – Толстяк оглядел стол, размышляя, чем бы еще нагрузить свою и без того полную тарелку. – Люблю поесть. Я, знаете, в основном питаюсь в столовых. А когда приезжаю к Жанночке… Вкусно она готовит…

Он налил себе водки, поднес к широкому вислому носу, понюхал и поморщился. Затем резко и как-то отчаянно выпил. Передернулся. И торопливо заел холодцом.

– Вам надо учиться пить у бывшей супруги, – засмеялся Тарутин.

– Жанночка все делает основательно! – Кораблев значительно повел пальцам по воздуху. – А вы знаете, Андрей Александрович, что есть автохозяйства, где запасные части сдают в металлолом. Самые дефицитные. Передние мосты, к примеру. Картеры. В утиль! Не верите?

Тарутин вздохнул.

– Я всему верю.

– Так что запасные части есть. А вот распределение их оставляет желать много лучшего. А почему? Кто подчас занимается снабжением? Дилетанты. Люди равнодушные. Они заинтересованы в одном – быстрее сбыть. И получить премию за реализацию…

Тарутин смотрел на его пухлые губы, которые пропускали слова, не переставая двигаться, чмокать, жевать, присвистывать. Большего несоответствия между ним и Жанной трудно было представить. И в то же время казалось, что этот процесс жевания есть форма энергии, которую Кораблев не может не проявлять, когда вынужден сидеть и томиться без дела…

– Вы танцуете? – спросил Тарутин.

– Что? – С насаженного на острие вилки куска мяса капал стеариновый жир.

– Я спрашиваю: вы любите танцевать?

– Я?! Честно говоря, как-то не очень.

Тарутин усмехнулся.

– Какой же выход из положения? Чем там занимается ваш институт проблем?

Кораблев весело подмигнул Тарутину, отправляя в рот кусок колбасы.

– Идей много!.. А почему вы не едите? Попробуйте мясо. – Кораблев пристально взглянул на Тарутина, словно уличая его в чем-то предосудительном.

– Благодарю вас, сыт… Какие же идеи?

Кораблев посмотрел в тарелку, точно советуясь сам с собой, продолжать еду или хватит.

– Какие? Все идеи упираются в информацию. Информацию надо иметь. Полную. Объективную. О потребности. А это самое трудное. Все информацию искажают. Все боятся. Все чего-то боятся.

– С носом боятся остаться.

Тарутин решительно встал. Извинился. Стянул со спинки стула пиджак. И направился к танцующим. Кораблев его окликнул и поднял к потолку короткий палец:

– Главное, надо стимулировать работников снабжения. Не за реализацию, а за качество выполнения фондовых заявок. А то им хоть трава не расти – лишь бы сбыть.

– Я пришлю к вам своего зама по снабжению. Вы ему все и объясните.

– А что он пьет?

– Все, кроме тормозной жидкости.

Кораблев понимающе захохотал.

Несколько пар танцевало под медленную джазовую мелодию в довольно просторной комнате. Вика и Мусатов стояли в стороне и смотрели на Цибульского. Тот что-то выделывал со своим платком.

– Фокусы! – раздраженно воскликнул Мусатов.

– Фокусы, – подтвердил Цибульский.

Вика не отводила глаз от голубого носового платка. «Все же он им помешал. Ай да Цибульский», – удовлетворенно подумал Тарутин.

– Снимите платок, Виктория Павловна, – предложил Цибульский.

Вика шагнула и сдернула платок. Ладонь Цибульского, испещренная сетью перепутанных линий, была чиста.

– А где же рюмка? – восхищенно спросила Вика.

Цибульский повернулся к Тарутину.

– Верните рюмку, Андрей Александрович.

– Какую рюмку? – засмеялся Тарутин.

– В левом кармане вашего пиджака. Нехорошо.

Тарутин сунул руку в карман.

– Не валяйте дурака, Цибульский. Там пусто.

Цибульский бесцеремонно опустил руку следом за Тарутиным и извлек рюмку.

– Пожалуйста. С надломанным основанием.

Вика восторженно захлопала в ладоши. Мрачный Мусатов натянуто улыбнулся.

– Вы авантюрист, Цибульский. И ладонь ваша порочная.

– Я умелец, Сережа. А ладонь отражает активно прожитую молодость. – Цибульский спрятал платок в карман и поставил рюмку на подоконник.

– Ну а теперь мы можем наконец потанцевать? – Мусатов и не пытался скрыть дурного настроения.

– Теперь-то, Сережа, и не можем, – ответила Вика, шагнула к Тарутину и опустила руку ему на плечо.

Но музыка оборвалась. И Вика в ожидании следующей мелодии стояла, закинув голову, и улыбалась, глядя Тарутину в глаза.

– Ну же! – подгоняла она иголку проигрывателя, скользящую по пустоте.

Тарутину было неловко стоять вот так, в нелепой позе ожидания, под посторонними взглядами.

– Федор Лукич, – обернулся он к Цибульскому. – В столовой скучает некий Кораблев, большой спец по современным проблемам распределения запчастей. Потолкуйте с ним.

– Чепуха все, – ответил Цибульский. – Было бы что распределять…

– Поговорите, поговорите, – перебил Тарутин и подумал, что он непременно должен будет специально встретиться с этим Кораблевым и потолковать всерьез, в трезвой обстановке. И еще он подумал, что надо попросить Цибульского достать ему такой же элегантный костюм, как у Мусатова. Недаром же он снабдил Цибульского деньгами на закупку дефицитных товаров для представительства…

Изогнутые любопытством столбы с бледными капельками ртутных ламп на концах глядели на улицу, на стеклянные домики телефонных будок, на погашенные витрины магазинов, на побитые дождем голые цветочные клумбы…

– Люблю ночную улицу, – проговорила Вика. – Когда размазаны краски, все кажется единым, точно из одного куска. Физически чувствуешь свою принадлежность к миру… Расскажите о себе, Андрей.

– Мне кажется, вы обо мне довольно много знаете. – Тарутин по привычке держал руки в карманах пальто, прижимая локтем коробку с туфлями. – Откуда у вас эти сведения?

– Производственная тайна, – лукаво улыбнулась Вика. – Не забывайте: я программист. Задала и получила.

– Кстати, товарищ программист. Есть идея. Мне нужно кое-что рассчитать на ваших страшных машинах. Возьметесь?

– Я не частная контора, Андрей Александрович.

– Ладно. Попробуем заинтересовать ваше руководство! Напущу на них Цибульского, не открутятся! – воскликнул Тарутин.

Они вышли на набережную. В чернильной темноте вспыхивали и гасли огни бакенов, словно кто-то упрямо пытался заставить работать неисправную зажигалку. Далекий рой светлячков обозначал грузовой порт. Оттуда доносилось дыхание механизмов: тонкие свистки и уханье…

– Когда из рейса возвращался дядя Ваня, мы шли его встречать в порт, как на праздник. Он любил меня и всегда привозил подарки. – У Вики был низкий приятный голос.

В просветлении, падающем от звездного неба, Тарутин видел выпуклый изгиб Викиной щеки и кончик ресниц. Он наклонился и приблизил губы к прохладному ее лицу. Вика подставила пальцы, и губы его ткнулись в шершавую теплую преграду.

– А она вас любит.

– Кто?

– Жанна Марковна.

– Далась вам Жанна Марковна. С чего вы взяли?

– Интуиция.

– Все женщины хвалятся своей интуицией… Только тут не любовь. Она старше меня лет на восемь. Или даже на десять… Скверная традиция не знать возраста женщины, даже на ее дне рождения. А почему? Вероятно, женщина всегда на что-то надеется.

– Много вы понимаете! Любит она вас.

– А вы?

Вика шагнула в сторону, постояла и медленно пошла вдоль парапета.

– Расскажите мне о себе, Андрей. Кто ваша мама?

– Хирургическая сестра… Забавно. На такой вопрос в последний раз я отвечал, кажется, в детском саду. У нас была воспитательница, шумная, большая тетка. Она постоянно носила теплый жилет из рыжего собачьего меха. Я почти ничего не помню из детства, а тетку эту помню. Мы вернулись в Ленинград из эвакуации. Я, мама и сестра. В сорок шестом. Мама поступила работать в больницу, а меня определили в круглосуточный интернат. – Тарутин остановился и покачал головой. – О чем это мы с вами говорим?

– А о чем мы должны говорить?

– Конечно, вам нужно знать биографию моего деда, прежде чем позволите себя поцеловать.

Вика засмеялась.

Блеклый свет ночного фонаря падал на лицо Тарутина. Темные его глаза смотрели нежно и настойчиво.

– Вы торопитесь, Андрюша. В каждом мгновении общения есть своя прелесть. И надо ее исчерпать до конца. Что может быть сейчас прекрасней этой ночи… И этой неопределенности… Возможно, потом, завтра, через месяц, возникнет что-то другое. Или не возникнет ничего. И даже в этом будет своя прелесть. Нельзя ничего торопить…

Они прошли бульвар и вышли к стоянке такси. Несколько зеленых огоньков тихо мерцали за лобовыми стеклами. Судя по номерам, таксомоторы были из других парков, не тарутинские.

– Ваши? – Вика понимающе взглянула на Тарутина.

– Чужие, – улыбнулся Тарутин.

– Везет вам.

Они приблизились к головной машине, Тарутин открыл дверь.

Шофер, мужчина средних лет, не оборачиваясь, ответил на приветствие и включил счетчик. Вика назвала адрес. Шофер вздохнул и что-то пробурчал, отъезжая от стоянки.

– Чем он недоволен? – шепнула Вика Тарутину.

– Простоял, видно, час. А ехать-то копеек на тридцать. Вернется на стоянку, займет очередь в конце и снова час потеряет. Сплошные ожидания…

– Так вы его предупредите, что он и вас потом от-, везет.

– Успею еще, – вздохнул Тарутин. – Может, обрадуете водителя, отправитесь ко мне? Я готовлю отличный кофе.

Вика засмеялась и отрицательно покачала головой. Тарутин сидел с видом обиженного мальчика…

Таксомотор мягко притормозил у Викиного подъезда.

– Не выключайте счетчик, – произнес Тарутин в спину водителя. – Дальше поедем.

– И провожать не надо, Андрей, поезжайте. Не забудьте в такси свои туфли.

Вика поцеловала Тарутина в сухую щеку и вышла из машины. Тарутин назвал свой адрес и откинулся на спинку сиденья. Надо было успокоиться…

Шофер вел машину аккуратно и на большой скорости. Желтые нейтральные огни светофоров дежурно мигали, точно требовали пароль. А потом пропускали их до следующего перекрестка.

– Как план? – Тарутин попытался отвлечься.

– Возим, – охотно ответил водитель. – Куда ему деться? Возим за счет скорости.

– И аварийность за счет скорости, – в тон проговорил Тарутин.

– Это кто как умеет. Под одну гребенку стричь ни к чему. У меня, к примеру, стаж два десятка лет. Так зачем ограничение для меня вводить? Если человек только сел за руль, другое дело, ограничивайте. Да и план ему скостить не мешает. А то он и за свои шестьдесят в час успеет дров наломать. А я на сто двадцать королем буду. Всех под одну гребенку – не государственный подход… товарищ директор.

Тарутин усмехнулся. Никуда не деться, узнают его таксисты, даже чужие.

– А кто вас не знает? – Водитель знал, о чем подумал Тарутин. – Если и в другом парке, да через ваш, как правило, прошли. Текучка у вас большая. Дела неважнецкие.

– В какой колонне работали?

– У «архангела» служил.

– И от такого начальника ушли?

– Ну его… Мягко стелет – жестко спать. Вызовет, бывало. «Ты, – говорит, – Снегирь…» Это моя фамилия Снегирев… «Ты, – говорит, – Снегирь, на хорошел машине работаешь, по первой группе. Так будь любезен, дружок, привези три рубля сверх плана. А то и четыре, как по сухому…» Ласково так говорит, как отец. А ослушаешься – никому такого врага не пожелаю. Съест. Век из парка не выедешь, колес не соберешь… Вот и выкладываешься. Шутка – три рубля к плану. Если клиент не идет… Мы ведь не дети, Андрей Александрович. Деньги везем не только власти, но и Насте, сами понимаете. Словом, соскочил я. Ну его к бесу.

Классно подрулив, водитель выключил счетчик и обернулся.

– С вас рубль сорок, товарищ директор.

Тарутин достал два рубля и протянул водителю. Тот полез в карман за сдачей.

– Оставьте для Насти, – усмехнулся Тарутин. – Хорошо довезли. Спасибо.

– Рад стараться! – по-военному ответил водитель. – А что, Андрей Александрович, ребята поговаривают, хотите вы парк поднять. Порядок навести… Наведете – вернусь, ей-богу. И к дому мне ближе вроде… Или ребята лапшу вешают, никаких изменений не предвидится?

– Насчет лапши не знаю, право. А взять вас обратно, я, пожалуй, не возьму. Ведь вы, Снегирев, дезертир. Пережидаете в кустах вроде.

– Так ведь рыбка-то, Андрей Александрович, и та ищет, где глубже, – ответил водитель и громко, весело засмеялся.

2

Очередной заказ Валера Чернышев взял у площади Коммунаров. Он уже знал голос диспетчера Алеши Никитенко, сидящего на рации под кодовым обозначением «Лебедь». И всегда в Алешино дежурство Валерка был спокоен – план будет.

– Валерка! – пробивался Алеша сквозь треск разрядов. – Я Лебедь! Слышу хорошо. Передаю заказ. Прием!

– Я 40–57. Вас слышу. Прием! – ответил Валера.

– 40–57. Проспект Победы, 5. Карташова.

– Я 40–57. Проспект Победы, 5. Карташова. Заказ принял. Спасибо, Алеша.

Они никогда не видели друг друга, но испытывали взаимную симпатию. Бывает, что привязывают голоса. Во всяком случае, по мягкому выговору и спокойной интонации Алеша Никитенко был Валере приятен. А главное – он отменно работал…

По совету своего сменщика дяди Пети Валера старался брать заказ на ходу, когда до высадки пассажира оставалось километра два, не более. Так было и на тот раз…

Пассажир, гражданин в длинном черном пальто, молчавший всю дорогу, вдруг заговорил.

– А если я передумаю? И поеду дальше?

– Тогда я отменю заказ, – вежливо пояснил Валера.

– Но там будут ждать вас.

– Туда пошлют другую машину, – ответил Валера и подумал, как это люди не понимают простых вещей.

Большая шляпа, надвинутая на лоб, нелепо сидела на маленькой голове пассажира. Длинные руки бессильно лежали на коленях. Растопыренные худые пальцы, точно корни бледного растения, слабо сжимали углы коленей…

– У меня жена умерла. Час назад, – проговорил мужчина и, помолчав, добавил: – Три часа назад мы еще телевизор смотрели дома. Печень отказала. Сразу. Отравление. Печеночная кома… Сорок четыре года… И никто еще не знает. Ни мать, ни сестра, никто. Только я и вы… Послушайте, молодой человек, поднимемся к нам. – Мужчина смешался и добавил тише: – Поднимемся ко мне… Ненадолго. Не смогу быть сейчас один…

Валера хотел сказать, что он на работе. Что ему надо везти план. И еще сверх плана что-нибудь он обещал начальнику. Но он лишь промолчал и вздохнул, бросив искоса взгляд на пассажира. Поднял трубку, соединился с диспетчерской и отменил предстоящий заказ, сказав Алеше, что пассажир передумал слезать, едет дальше…

Они молча поднялись на второй этаж. Мужчина долго шарил по всем карманам, наконец извлек ключи и отпер дверь.

Свет в просторной прихожей был не погашен и ярко освещал несколько картин в тяжелых рамах. Аккуратно расставленные «гостевые» домашние туфли.

– Мне бы переобуться, – проговорил Валера.

– Проходите, чего уж там…

Мужчина замешкался перед порогом комнаты, не решаясь войти. Он привалился плечом к дверному косяку и опустил руки. И Валера стоял молча в терпеливом ожидании. Потом мужчина оттолкнулся от косяка и шагнул через порог.

Экран телевизора мерцал дневным светом – передачи давно закончились. Мужчина подошел к телевизору и нажал кнопку. Свет вспыхнул ярче, стянулся в точку и исчез…

Красивая мебель под старину. Две стены от пола и До потолка заставлены книгами. Чьи-то портреты в бронзовых рамах, покрытых зеленоватой патиной. Латунный маятник бесшумно покачивался в высоком стеклянном пенале.

Мужчина опустился в кресло, откинул голову на мягкий изгиб спинки и прикрыл глаза. Валера осторожно присел на край стула.

– Хотите выпить? – наконец произнес мужчина.

– Что вы, я за рулем, – ответил Валера.

Мужчина встал, подошел к пеналу, откинул дверцу и остановил маятник. Потом стащил с себя пальто и бросил его на диван. Шляпу он так и не снял.

– Вы давно в такси?

– Не очень.

Мужчина направился к серванту и раздвинул стекла. Валера никогда не видел такой выставки: графинчики, плоские фляги с роскошными этикетками, узкие конусообразные бутылки… И все, видимо, полные.

Мужчина взял первую попавшуюся бутылку, налил в фужер и резко выпил.

– Она была доктор медицинских наук. Она была гастроэнтеролог. А скончалась от печени. Ирония судьбы…

– Бывает, – вздохнул Валера.

Резко задребезжал телефон. Мужчина затравленно смотрел на плоский белый аппарат, не решаясь подойти.

– Давайте я, – нерешительно произнес Валера.

Мужчина поднял трубку.

– Алло, – проговорил он, желая придать твердость голосу. – Да… Добрый вечер… Нас не было, только пришли… Вера… К соседке поднялась… Хорошо, передам… Спокойной ночи, мама…

Он опустил трубку. Он казался испуганным зверьком, запутавшимся в сетях в ожидании охотника.

– Надо было вам что-то сказать. Ну, что в больницу отправили. Подготовить как-то, – вздохнул Валера.

– Старая она женщина. Сердце никудышное… Я сестре потом позвоню.

– У вас нет детей?

– Одни мы были… Вы не женаты?

– Нет.

– Женитесь, детей заводите. И нескольких. Поверьте мне.

Валера украдкой взглянул на часы.

– Извините, мне пора… Работа…

– Да-да, – спохватился мужчина. – Теперь уже не так. Я боялся один войти в эту комнату.

Валера поднялся. Он вспомнил, что мужчина не расплатился за проезд. Но сказать об этом не решался. Ладно, там не так уж и много настучало…

Они вышли в коридор.

– Послушайте, я же с вами не расплатился… Сколько там?

– Не помню. Думаю, не больше рубля, – ответил Валера.

Мужчина достал из кошелька десять рублей.

Валера замешкался: все деньги остались в машине, в боковой дверной щеке. Обычно он туда их опускал, для удобства.