Текст книги "Все пути мира (СИ)"

Автор книги: Икан Гультрэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Глава 7. Откровенный разговор

Дин

Рвение, с каким Дин принялась осваивать новое умение, могло бы удивить… даже ее саму, ту, прежнюю, которая не знала, каково это – всем сердцем рваться куда-то и искать возможность проложить туда путь. Теперь она не удивлялась. Да ей, по правде сказать, и некогда было удивляться, да и сил не оставалось на всяческие удивления и недоумения.

Зато были десятки, а потом и сотни комнат, которые следовало удерживать в памяти, чтобы переходить в них, не тратя времени на создание образа. Сначала Сертин водил ее по дворцу, потом однажды привел в мастерскую портнихи. Та охнула, когда они появились внезапно из зеркала, а потом расцвела в улыбке, узнав Сертина. И тут же принялась тараторить, рассказывая о какой-то девушке – кажется, бывшей ученице наставника. Выслушав с благосклонной улыбкой болтовню портнихи, Сертин подтолкнул к ней Дин и велел снять мерки. Понятно, что прокладывать путь, чтобы забрать новые наряды, отказаться от которых Дин не удалось, пришлось самостоятельно.

В другой раз учитель в самый что ни на есть обеденный час втянул Дин в просторный зал трактира, благоухавший дивными ароматами, а потом тут же вернул обратно в гостиную, пообещав накормить, если она сможет вернуться в трактир без его помощи. Смогла. К тому моменту память ее была натренирована достаточно, чтобы сразу выделять в обстановке самые важные детали, за которые можно зацепиться взглядом, а там уж и вся картина целиком всплывала.

Время от времени учитель устраивал Дин проверки, веля перейти в такое место, где она не была много дней. Пару раз они вдвоем навещали разных знакомых наставника, и везде он представлял ее как свою ученицу, но ни разу не упомянул о том, что она пришла из внешнего мира. Спасибо болтливым горничным, о причине Дин уже догадывалась.

Ничего конкретного, впрочем, она так и не узнала – вопросы задавать было некому, опасалась Дин проявлять интерес к этой теме. Но предположила, что в основе этих страхов перед чужаками из внешнего мира могло быть какое-нибудь предсказание… или условие, изначально заложенное при создании Предела. Такое бывает, Дин приходилось читать, что при творении большой волшбы, особенно если она предназначена для долгосрочного действия, закладывается некое условие. Вроде бы в целях сохранения равновесия. Правда, читала она об этом не в серьезных научных трактатах, а все в тех же легендах и преданиях, но… Часть из них уже оказалась правдой. Так почему бы не оказаться правдой и всему остальному?

Но все же ей не хватало знаний, не хватало откровенного разговора, в котором ей расскажут все то, о чем она сама может только догадываться. Иной раз ей казалось, что учитель уже готов к такому разговору, но потом он словно бы спохватывался, разве что не оглядывался через плечо, и разговора не случалось.

А Дин чувствовала, как растет напряжение, как оно требует развязки – и изнутри, потому что невозможно было и дальше пребывать в неведении, и снаружи, в тех незримых нитях, которые уже связали ее с наставником. И сам он, Дин не сомневалась, не мог этого напряжения не чувствовать.

Как выяснилось, она не ошиблась.

В тот день после очередного урока Сертин, выпроваживая ученицу из своей гостиной, негромко уронил ей вслед:

– Найди меня сегодня после обеда.

Именно так – 'найди'. Причем сначала Дин не придала значения этому слову, но когда подошла к зеркалу, представила почему-то не гостиную в покоях наставника, а его самого, столь отчетливо, будто бы он и в самом деле стоял перед ней. И – шагнула.

В первый миг ей показалось, что она попала куда-то не туда. Собственно, так оно и было, вместо гостиной Сертина – небольшая ниша, в которой, кроме зеркала, ничего и не было. От остального помещения нишу отделяла тяжелая портьера.

Дин уже собиралась вернуться обратно к себе, но ее остановили голоса. Два очень знакомых голоса, один из которых принадлежал наставнику, другой – королеве. И она осталась. Стояла за портьерой, затаив дыхание, готовая в любую минуту нырнуть в зеркало, и – слушала. Потому что с первых слов поняла, что предметом этого разговора является она сама.

– Сертин, милый, меня пугает эта девчонка, – всхлип.

– Мирэя, любовь моя, у тебя нет ни малейшего повода для беспокойства.

– Ты считаешь? – с робкой надеждой в голосе. – Но ты сам говорил, что она очень способная.

– Да, но у нее нет дара, который… считается опасным.

– Точно-точно?

'Ну прямо как маленькая девочка,' – подумалось Дин.

– Точно-точно, – снисходительная усмешка в голосе, – у нее дар противоположный, ты же сама знаешь, что они вместе никогда не встречаются.

– И все-таки я боюсь! – голос королевы падает до жаркого шепота. – Я чувствую, что мне надо ее бояться. Она может сломать… все сломать!

– Ну что ты, милая…

– Нет, ты послушай меня. Не надо ждать, пока она проявит себя, не надо. Тебе же это просто будет – всего лишь встретиться с ней взглядами в зеркале. И – поймать.

– Нет, – голос Сертина зазвучал напряженно, – даже не уговаривай. Я согласен пойти на это, если она совершит преступление.

– Но в прошлый же раз!..

– О прошлом разе я жалею до сих пор.

– Но ведь это совершенно не опасно! Ну подумаешь, забыла… Она потом была довольна новой жизнью.

– Была, – с горечью, – но она давно умерла.

– Ну и что? Они все умирают, рано или поздно. Только мы…

– Только она могла прожить собственную жизнь, а вместо этого жила чужую.

– Никто ее не заставлял!..

– Оставь, родная, наш разговор ведет в тупик. В любом случае, о принятии каких-то мер говорить рано, я внимателен и не допущу прежних ошибок.

– Уже… уходишь?

– Да, мне пора. А тебе стоит отдохнуть.

При этих словах Дин, забывшая уже, как дышать, спохватилась и сделала шаг назад, даже не давая себе труда сосредоточиться и представить нужную картинку. Она и без того знала, куда попадет – в гостиную наставника.

Ну а что? Он ее пригласил после обеда, она пришла. Ничего не видела, ничего не слышала, ничего не знает… Или? Была все-таки мыслишка, которая не позволяла ей представить ситуацию именно так. Неспроста ведь учитель сказал 'найди' – она только теперь это осознала. Именно потому, что она искала его, а не представляла себе нужную комнату, ей и удалось попасть к нему и услышать… то, что услышала. И значит, это новый урок. И даже, пожалуй, не один, если учесть подслушанный разговор.

Справиться с волнением до возвращения наставника Дин не удалось. Да и как тут справишься, когда не знаешь, на какой мысли остановиться, кого бояться, а кого – не стоит.

Сертин вышел из зеркала спустя всего пару минут после Дин, пристально глянул ей в глаза, потом дернул за шнурок, отчего зеркало сразу закрылось занавесью, и шагнул к ученице:

– Много слышала? Впрочем, мог бы и не спрашивать, я засек тебя с первой минуты.

– Я так шумно дышала? – криво усмехнулась Дин.

– Нет, просто когда кто-то выходит на тебя через поиск, то внимание чувствуется, даже если человек еще не шагнул на зеркальный путь. Впрочем, по порядку.

– По порядку – это с того, что я… подслушала? – страшно почему-то уже не было.

– По порядку – это с того умения, которое ты сегодня в себе открыла – переходить не в заданное место, а к конкретному человеку. Вот его мы и станем тренировать в ближайшее время. Уверен, тебе это… пригодится. Запомнила, как это сегодня происходило?

– Да, – Дин никак не ожидала, что все пережитое выльется… вот в такой разговор, будто и нет повода для волнений.

Однако повод был. И оба они это знали.

– Я вижу, все же стоит начать с конца. Как ты понимаешь, я не зря предложил тебе 'найти' меня именно сегодня. Я чувствовал, видел, что ты готова к освоению этого искусства, и… знал, какого рода разговор меня ожидает.

– Значит, вы хотели, чтобы я его услышала?

– Разумеется.

– Из всего услышанного я поняла, что мне грозит опасность. И что ее величество почему-то опасается меня. Но я нуждаюсь в разъяснениях.

– Задавай вопросы. Я позаботился о том, чтобы сегодня никто не мог за нами наблюдать.

– Чего боится королева?

– Боится, что Предел – ее детище – будет разрушен.

– Ее? – вслух удивилась Дин, хотя уже начинала догадываться о чем-то подобном.

– Ее. Это была ее идея.

– Но… с тех пор прошла не одна тысяча лет.

– Да. Королева собственной рукой держит узел, который собрала. И живет так долго благодаря энергии путей.

– А вы?

– Я люблю ее. И она делится со мной этой силой, потому что тоже… любила.

– Любила? – ах, совсем не об этом она собиралась спросить.

– Она давно уже любит только эту силу, эту свою бесконечную жизнь, хотя это существование утратило всякий смысл много столетий назад. Сначала я поддерживал ее… потом жалел…

– А теперь?

– И теперь жалею. Но именно поэтому хочу, чтобы проклятый узел наконец развязался. Потому что Мирэя больна. Этой жаждой, этим страхом… Она давно уже не ходит зеркалами… да что там, она даже собственные покои почти никогда не покидает. Она ведет себя как избалованный ребенок, которому не важны ни чужие желания, ни чужие жизни. Когда-то это детское в ней умиляло меня, теперь пугает.

– Что вы такое сделали по ее приказу, о чем до сих пор жалеете?

Учитель вздохнул.

– Мой дар… у меня есть особый дар, если я встречусь взглядами с человеком в зеркальном отражении, то могу заставить его забыть о чем-то… или обо всем. Раньше этот дар применялся к тем, кто пережил что-то крайне неприятное, о чем лучше не помнить. Реже – к преступникам. У нас никогда не было тюрем, как у людей, мы предпочитали заставить преступника забыть о свершенном, о себе вообще, чтобы он мог начать жизнь с чистого листа. В другом месте, в другом окружении. Тогда… я впервые применил свой дар не по необходимости, а по капризу повелительницы моего сердца. Знал, что не прощу себе этого, но все равно сделал.

– Она была… такой же, как я?

– Она была другой. Но тоже пришла из внешнего мира. И очень хотела вернуться назад. Думала, раз узел у королевы, то можно попробовать выйти во внешний мир через зеркало в покоях ее величества. Ее поймали. Королева настояла на том, чтобы я лишил девушку памяти. Знаешь, как это бывает… человек смотрит мне в глаза, и постепенно из его глаз уходит понимание происходящего, они… пустеют. А потом закрываются, и человек оседает на пол. Нет, ничего ужасного – просто засыпает сном младенца. А когда проснется, можно внушить ему что угодно.

– Что с ней потом было?

– Ей рассказали, что она сирота без малейшего дара, отправили жить в деревню. Она… прожила свою жизнь как все – вышла замуж… вроде бы ребенок у нее даже был. Не знаю…

– Страшно.

– Страшно, – согласился наставник. – Для того я тебе обо всем и рассказываю, чтобы ты была осторожнее, чтобы тщательно скрывала свое желание вернуться. Я хочу, чтобы ты сберегла себя. И выжила. И осталась собой.

– Вы так уверены, что я хочу вернуться?

– Тебе не удалось скрыть это желание… от меня. Кто не ищет признаков и не общается с тобой регулярно, тот не заметит. Но не я.

– Но речь вы ведете только о моем выживании, а не о возвращении. Вы не верите, что я могу вернуться?

– Я не знаю, – признался наставник. – Никто точно не знает, что для этого нужно.

– Но… ведь королева боится какого-то особого дара?

– Дара предвидения.

– Но… каким образом? – если до этой минуты разговор напоминал допрос, так рьяно Дин вцепилась в своего наставника, то теперь недоумение вынудило ее ослабить хватку.

– Каким образом? Пожалуй, стоит начать с истории. С реальной истории, а не преданий, которыми пичкают подданных ее величества. Тем более, что я единственный свидетель, если не считать самой королевы… Их было две. Две сестры, старшая и младшая, Сенара и Мирэя. Но у старшей открылся дар предвидения, и с этим даром нельзя наследовать престол. Считается, он плохо совместим с властью. Да обычно обладатели этого дара к власти и не рвутся. Так было и со старшей принцессой. Вот только младшая всю жизнь считала, что старшая ей завидует. И потому, когда она затеяла всю эту авантюру с Пределом…

– Авантюру?

– О да, теперь я это понимаю, – учитель горько усмехнулся, – а тогда я с восторгом внимал каждому ее слову. Мирэя вообще умела убеждать. И эта идея в ее устах казалась мне замечательной. Как же, свой собственный маленький мир!.. Нет, о долгой жизни я не мечтал, да и обиду на Творца не разделял, уже тогда понимал, что это всего лишь предлог. Но почему нет? Мне казалось, что это интереснейший эксперимент. И потом, в глубине души я был почти уверен, что в последний момент Создатель вмешается и ничего не выйдет. Но – вышло. Как ни странно. И я радовался вместе с ней, еще не понимая, что мы создали ловушку, в которую сами и попались…

– Предвидение, – напомнила Дин.

– Да-да, предвидение. Сестра королевы пришла в Предел вместе с нами, хотя сразу сказала, что это глупость… Нет, не глупость. Она сказала, это неправильная затея. Разрушительная. Но Мирэя не слушала никого. И уже здесь, в Пределе, Сенара выбрала момент, когда ее могли слышать многие, а не только младшая сестра, и заявила, что зеркала открыли ей 'пути Предела и его предел'. В другой обстановке королева отказалась бы ее слушать, но этой беседе было столько свидетелей, что она не могла ничего сделать. У нас не принято затыкать рот провидцам. А Сенара сказала, что Предел просуществует не одно столетие, но ничего доброго от этого ждать не приходится, потому что дары первосозданных начнут угасать…

– Это правда, – вклинилась Дин.

– Да, – признал Сертин, – одаренных среди нас становится все меньше. Раньше было величайшей редкостью, если в семье рождался ребенок без дара, теперь же… Впрочем, все равно никто не помнит, как это было раньше… А еще Сенара предсказала, что 'предел Пределу' положит та, что придет сюда, оставив сердце свое во внешнем мире, и принесет свой дар, что сродни дару самой Сенары. Она будет стремиться к воссоединению со своим сердцем, и когда у нее это получится, 'узлы развяжутся и не будет больше пределов, потому что пути бесконечны'.

– Значит, дар сродни ее дару – это дар предвидения? И у меня его быть не может, потому что мой дар – противоположный?

Учитель кивнул:

– У нас говорят, что в будущее смотрят мечтатели, а в прошлое – исследователи. И еще ни разу не рождался носитель сразу двух этих даров.

Дин посидела немного в задумчивости, пытаясь переварить свалившуюся на нее информацию, потом подняла взгляд на наставника и решительно заявила:

– Я все равно буду пробовать отсюда выбраться.

– Я в этом не сомневался, – кивнул учитель. – Но все-таки постарайся быть осторожной и не привлекать внимания к своим попыткам… и к своим желаниям.

– Не волнуйтесь, – усмехнулась Дин, – в покои королевы я не полезу.

– Я не только об этом. За тобой постоянно присматривают. Горничные докладывают не только о каждом шаге, но и о каждом вздохе…

– Королеве?

– Нет, королева не может демонстрировать столь явный интерес к чужачке. Для таких дел у нее есть верная Риева. Она же наблюдает за тобой через зеркала. А ты пока не умеешь чувствовать такое наблюдение.

– Что, неужели постоянно наблюдает?

– Нет, конечно, но может заглянуть в любой момент. В том числе и сюда. А поскольку внимание ее будет нацелено на тебя, я не почувствую.

– Поэтому вы закрыли зеркало?

– Верно. Но не стоит этим злоупотреблять. Если королева все еще… питает ко мне какие-то чувства, то Риева не испытывает ничего, кроме ревности и подозрительности. Я ей не нравлюсь.

– Вот как? – заинтересовалась Дин.

– Да, я когда-то отказался ее учить, поскольку никакими особыми дарами она не обладает… В общем, будь внимательна и осторожна. И если додумаешься до чего-нибудь, не рассказывай никому.

– Даже вам?

– Даже мне.

Дин и не собиралась.

Глава 8. Зеркальный поиск

Тин

Тин захлопнул папку с записями к своей лекции и уставился на аудиторию в ожидании реакции. Записи, кстати, так и не пригодились – речь, вопреки опасениям, лилась свободно, ни разу не пришлось потерять мысль или задуматься, подбирая подходящее слово. Да и неудивительно – позади были выступления сначала перед научной группой, потом перед всем ученым советом, а до того – несколько тяжелых операций, на которых Тин ассистировал целителям столичной лечебницы, осмысление опыта, попытки увязать его с уже уложившимися в голове знаниями… Новые идеи, новые теории, горячие споры. И в итоге – нынешнее выступление перед студентами – преимущественно целителями, но и многие стихийники заинтересовались темой. А завтра – летние каникулы. Два месяца до осени. Два месяца до истечения того срока, который закон оставляет на спасение его брака…

Аудитория напряженно молчала, а потом словно взорвалась – эмоциональными выкриками, вопросами, восторгами и протестами. Тин выдохнул с облегчением – именно на такую реакцию он и надеялся – зацепить за живое, заставить думать, сомневаться, искать собственные ответы. И у них будет время подумать.

А вот его собственное время кажется истончившейся тягучей нитью, которая грозит вот-вот оборваться. Конечно, он не бездействовал, от корки до корки прочитал то немногое, что магистр Видар нашел для него в библиотечных хранилищах. Увы, никаких конкретных ответов он не нашел, лишь расплывчатые намеки, позволявшие ему надеяться, что он на правильном пути, что обретение и осознание самого себя поможет ему стать чем-то вроде якоря для Дин. Вот только этого может оказаться недостаточно – хотя бы потому, что он не может все время находиться там, где есть зеркала. В собственном доме – да, там он велел повесить и расставить большие зеркала во всех комнатах. Даже в рабочем кабинете. Но в мастерской, к примеру, или в учебной аудитории зеркала неуместны. Да и вообще – мало ли куда его занесет, когда жена надумает вернуться.

– Нужен еще какой-нибудь якорь, – озвучил его собственные мысли библиотекарь, – что-то значимое для нее.

И только тогда Тин вспомнил о цветах.

Часть он посадил в городском особняке, но мучился сомнениями – Дин никогда здесь не была, даже не видела этого дома, с чего бы ей стремиться именно сюда? Значит…

Работа в мастерской вышла на ту стадию, на которой в его личном присутствии уже не было никакой необходимости, зато дед не уставал напоминать, что неплохо было бы посетить имение, пообщаться не наспех, а обстоятельно.

Тин желал видеть деда, но и опасался – казалось, возвращение в имение вернет его самого в детское, зависимое состояние, лишит права на самостоятельные решения. Понимал, что страх этот сам по себе детский… И все равно боялся! Однако было кое-что сильнее страха…

Путь он выбрал тот самый, который привел его в столицу минувшей осенью, разве что не ломился черз лес, а двигался по проезжим дорогам, потому что в этот раз предпочел путешествовать верхом – лишь ради того, чтобы не оставаться надолго там, где нет зеркал. Впрочем, одно зеркальце, в две ладони размером, он все-таки прихватил с собой, и, останавливаясь на ночлег, в деревенском ли доме или под открытым небом, ставил напротив лица. Нет, он знал, что перейти через крохотное зеркало Дин к нему не сможет, вычитал в тех книгах, которые нашел для него магистр Видар, но хотя бы увидеть… В конце концов он даже днем перестал убирать его в чресседельные сумки, так и ехал, не выпуская из рук. Пусть это одержимость, пусть безумие, но лучше так, чем упустить возможность и… никогда не узнать об этом.

К избушке лесного хозяина он свернул без всякой надежды, а потому и не слишком разочаровался, не обнаружив ее там, где она когда-то стояла. Что ж, если такое могущественное существо не хочет с кем-то встречаться, никто его и не заставит. Тин лишь вздохнул обреченно, а потом честно признался самому себе, что… он справляется. Ему не нужна сейчас помощь. Да, он не отказался бы от совета, но если не получится, то вполне способен обойтись своим умом и своими силами. Пусть интуитивно, а не с твердым знанием, но обойдется.

А в родной дом он входил напряженным и старательно отгонял сожаление, что путешествие оказалось таким коротким.

Как ни странно, советник не спешил побеседовать с внуком наедине на животрепещущие темы, и Тин был благодарен ему за отсрочку, за возможность собраться с мыслями. Впрочем, всерьез подготовиться к разговору с дедом все равно не получилось бы, Тин просто не знал, чего захочет советник, будет ли требовать от внука того, с чем тот не согласен.

Впрочем, нашлось дело и поважнее, чем гонять в голове всяческие мысли и предположения: наследник советника тон Аироса сажал цветы. Из оставшихся полутора дюжин он отобрал шесть колыбелек, велел садовнику принести просторный горшок с землей и водрузить на подоконнике в спальне. Однако к дальнейшему процессу Тин садовника не подпустил, заявив, что справится сам.

Да и то, кто кроме него мог помнить, как им вдвоем было хорошо в этой спальне… жаль, недолго, пока один идиот не дал волю своему поганому языку… Кто еще мог напитать воду для первого полива кровью и магией, вспоминая их самые чудесные моменты вдвоем – не только здесь? Кто видел, как кудрявый подросток с наслаждением вдыхает аромат цветов на поляне у озера и шепчет, улыбаясь, что они пахнут счастьем? Кто с трепетом наблюдал, как этот мальчишка преображается по другую сторону зеркального стекла, превращаясь в его… любимую?

Это были ее цветы, это для нее они пахли счастьем. И… теперь это были его цветы. Пока еще там, в земле, но совсем скоро, в считаные дни проклюнутся зеленые росточки, а там и до цветов недалеко. Хрупких голубых цветов с ароматом счастья, еще одного тонкого звена, которое связывает их двоих, оказавшихся по разные стороны зеркала.

А когда внезапно кончились силы и вода, насыщенная магией и любовью, была вылита в землю, он вдруг понял, что больше не боится разговора с дедом. Что бы ни придумал для него советник, Тин сможет ему противостоять.

Дин

Сертин больше не учил ее. Скорее натаскивал, тренировал, заставляя находить через зеркала разных людей – и тех, кого она уже хорошо знала, и тех, кого видела один или два раза и едва запомнила.

Или все-таки учил? Не прямо, а намеками, вскользь брошенными фразами, замечаниями, вроде бы обращенными не к ученице, а в сторону. Возможно, все это было и прежде, но только теперь, после откровенного разговора, который между ними состоялся, Дин научилась вылавливать в речи наставника то важное, что было спрятано между строк – или между слов.

Некоторые разговоры, которые Сертин вел в присутствии Дин, казались предназначенными специально для нее. Например с садовником Уртином, которого Дин до того видела лишь однажды и смогла найти только благодаря крохотной зацепке – запаху свежескошенной травы, который остался в ее памяти после этой встречи.

В доме садовника было только одно зеркало, и Уртин, встретивший гостей в 'зеркальной комнате', тут же увел их в другое помещение. И пока Дин, сидя в уголочке, прихлебывала холодный ягодный отвар, мужчины вели негромкую беседу. Ученица слушала, затаив дыхание.

И вроде бы ничего значимого сказано не было. Хорошо знакомые друг с другом собеседники понимали друг друга с полуслова и не нуждались в объяснениях. Но Дин, приобретшая с недавних пор чуткость к разного рода намекам и недоговоренностям, сделала из этого разговора важный вывод: не все первосозданные столь наивны, как ее горничные, не все довольны сложившейся ситуацией, во многих семьях из поколения в поколения передаются сказания о прежнем мире, о том, как произошло отделение Предела, и, что особенно важно, какое предсказание было сделано сестрой королевы, которая, как стало известно Дин, после этого предсказания долго не прожила… Получалось, что если Дин удастся вернуться и таким образом стереть границы между Пределом и остальным миром, далеко не все первосозданные будут об этом жалеть.

Но самый главный урок, который Дин извлекла из произошедшего, было открытие, что людей можно искать, ориентируясь на ассоциации, которые и словами-то не всегда описать можно.

Надо сказать, своих поисков и попыток вернуться она не прекращала: каждое утро и каждый вечер, убедившись, что находится в одиночестве, Дин пыталась настроиться на Тина. Тщетно, в ее сознании путались два образа – гордого красавчика, наследника рода тон Аирос, цедящего злые слова, и верного друга Тина, который долгое время был ее спутником и помогал во всем, не требуя ничего взамен. И даже осознание, что это один и тот же человек, смотревший на нее сквозь зеркальную преграду глазами, полными тоски и надежды, не помогало.

И лишь однажды утром Дин показалось, что она уловила что-то смутно знакомое – именно по ощущениям, потому что в зеркале она ничего толком не увидела, осталось лишь впечатление, что мир по ту сторону пребывает в движении. И все это исчезло слишком быстро, прежде чем Дин удалось понять, что это было. Осталась лишь волна беспокойства, которую она уловила каким-то образом через зеркало. И эта волна нашла отклик в ее душе.

Снедаемая тревогой, Дин едва дождалась вечера, выпроводила настырных горничных, которые никак не оставляли ее в покое, села перед зеркалом и прислушалась к своим ощущениям. Ей казалось, она уже начала различать, когда за ней кто-то наблюдает. Сейчас она была почти уверена, что не чувствует чужого внимания.

Выдохнула, сосредоточилась и попыталась поймать то ощущение, которое уловила утром. Получилось не сразу – просто не удавалось отключиться от окружающей действительности, а именно это было важно. А потом вдруг – как провал в темноту.

Дин не сразу поняла, что темнота в зазеркальном мире не абсолютна, там просто царила ночь. Но в окно той комнаты, в которую она смотрела через зеркало, проникал лунный свет, и через несколько мгновений Дин смогла рассмотреть во мраке сначала смутные очертания предметов, а потом – словно ей удалось приблизить изображение – и подробности: спящего мужчину, разметавшиеся по подушке длинные каштановые волосы, мерно вздымающуюся грудь… Сама же она почти перестала дышать, осознав, кого именно видит.

– Тин, – шепнула. – Ти-и-ин…

Конечно, он не мог ее слышать.

Спохватилась, усмехнулась нервно, а потом собралась с духом и шагнула в зеркало. Попыталась. И ткнулась лбом в стекло, которое, впрочем, не показалось ей твердым, скорее упругим. Ей даже почудилось, что она увязла в этой преграде, запуталась… Дин запаниковала и шарахнулась обратно…

А через несколько минут двери в ее покои распахнулись и на пороге появилась ее величество в сопровождении верной фрейлины Риевы и двух гвардейцев. Сердце глухо ухнуло в груди и замерло на мгновение. Дин окинула взглядом визитеров. На фоне каменных, ничего не выражающих физиономий гвардейцев лица королевы и ее придворной дамы смотрелись разительным контрастом: если в улыбке Риевы сквозило злорадство, которое та даже не пыталась скрыть, то правительница пылала обидой, которую не преминула высказать:

– Ты обманула меня!

– Да? – растерялась Дин.

– Ты сказала, тебя никто и ничто не держит во внешнем мире, но ты рвалась сегодня туда, я почувствовала. Да-да, я всегда знаю, если кто-то пытается покинуть Предел!

'Если кто-то пытается, – отметила машинально Дин, – это значит, такие попытки время от времени случаются. Вряд ли это только обо мне и моей предшественнице более чем столетней давности'.

Спорить было бессмысленно, и Дин поежилась, ожидая, что последует дальше. Честно признаться, она не могла себе представить, чем чревато ее 'преступление'. Все-таки, в отличие от предшественницы, в покои королевы она не забиралась, и обвинить ее в нападении было бы затруднительно. Хотя при желании, конечно, и не такое возможно.

– Я не знаю, что мне с тобой делать! – сердито заявила ее величество. – Но ты заслужила наказание. Я поразмыслю, каким оно должно быть, а пока… мне придется запереть тебя тут, в этих комнатах, – Дин уже почти вздохнула с облегчением – все же наказание оказалось не таким уж суровым, однако ее королева продолжила: – И зеркала, конечно, запечатаю, чтобы ты не могла повторить свою разрушительную попытку.

Вот после этих слов Дин пробрал озноб.

Между тем, правительница подошла к ближайшему зеркалу, украшавшему гостиную, прикоснулась к нему ладонью, а потом сжала пальцы, словно собирая что-то со стеклянной поверхности и сминая в ком. И все это – с расслабленным лицом и полуприкрытыми глазами. Казалось, королева получает удовольствие от своих действий. Точно так же Мирэя обошла остальные зеркала гостевых покоев. Без печати осталось только маленькое зеркальце, лежавшее на ночном столике. На него королева бросила лишь беглый взгляд, едва заметно улыбнувшись.

Дин оценила ее реакцию: выбраться через это зеркальце преступница не смогла бы при всем желании, разве что полюбоваться с тоской на то место, куда хочется попасть…

Первые дни своего заключения Дин провела в растерянности. Не было ни страха, ни чувства безысходности, просто оказалось, что за время пребывания во дворце она привыкла, что у нее почти все время есть какое-то занятие, и вдруг оказалась не у дел. Она слонялась неприкаянно по комнатам или мусолила единственную книгу, которая у нее была, – тот самый сборник сказок, выучив его почти наизусть. Что, впрочем, не делало истории менее захватывающими.

А потом на смену скуке пришло беспокойство. Никто к ней не приходил – ни учитель, ни королева, ни ее верная придворная дама. Только горничные в сопровождении гвардейцев приносили еду и тут же исчезали, не вступая в беседы. То ли королева намеренно мучила ее неизвестностью, то ли просто не знала, что с ней делать.

Так что, проснувшись ночью в тревоге, Дин ничуть не удивилась. Повертелась немного в кровати и, не дождавшись сна, взяла в руки зеркало – то самое, единственное, не отмеченное королевской печатью, – и попыталась пробиться во внешний мир, снова настраиваясь на Тина.

В этот раз все получилось на удивление быстро. Правда, самого Тина она не увидела, если не считать рук, несколько раз мелькнувших в зеркальном стекле. Зато Дин хорошо слышала разговор.

Беседовали двое – старый советник и его внук.

– Мальчик мой, тебе пора подумать, как ты будешь жить дальше.

– Что ты имеешь в виду, дед?

– Не притворяйся, что ты меня не понял. Отмеренный законом год подходит к концу, по его истечении твой брак будет признан недействительным. Заметь, по инициативе супруги, так что, когда эти сведения просочатся в общество, это скажется не слишком хорошо на репутации нашей семьи. Для нас было бы лучше, если бы ты развелся, не дожидаясь окончания срока.

– Я не намерен разводиться.

– Ты не понимаешь!

Хлопок – не иначе как ладонью по столу, – крохотный кусочек мира в зеркале дрогнул и осыпался осколками. И воцарилась тьма.

Тин

– Нет, это ты не понимаешь! – Тин с сожалением покосился на разбитое зеркало. – Но в этом есть и моя вина – я ведь не поведал тебе подробностей моего путешествия.