Текст книги "Все пути мира (СИ)"

Автор книги: Икан Гультрэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

– Пришли? – удивленно переспросила Дин.

– Ну… Были созданы, – нехотя уточнила королева, и выражением лица в этот момент она одновременно напоминала обиженного ребенка и раздраженную старушку.

И Дин наконец поняла, что кажется ей странным в облике королевы – на самом деле она была далеко не так молода, как выглядела. Ее выдавали глаза. Не мудрые, какие хотелось бы видеть у уважаемой властительницы, и не усталые, какие зачастую встречаются у стариков, а словно бы подернувшиеся незримой пеленой, отделявшей королеву от окружающего мира. Казалось, этот мир существовал только для того, чтобы делать ее жизнь удобной и приятной. Дин и сама не знала, как ей удалось прочесть все это в глазах королевы, но надеялась, что ей удалось скрыть от местной властительницы свои впечатления – еще не хватало, чтобы в ней с первой встречи увидели врага, который одним своим присутствием делает эту удобную жизнь чуточку менее приятной.

– А Предел – это?.. – Дин поспешила задать вопрос, чтобы отвлечься от своих неприятных впечатлений. Зря, потому что рассказ королевы оставил осадок еще менее отрадный, чем ее взгляд.

– Предел – это место, которое мы отделили от остального мира, потому что создатель его обидел нас пренебрежением.

– Как это?

– Он создал людей. А потом дал им магию. Я надеюсь, ты все же не считаешь себя человеком и сможешь нас понять… Мы были первыми и когда-то единственными и любимыми его детьми, – взгляд ее величества затуманился, словно она вспоминала о событиях, при которых присутствовала лично. – Он учил нас, дал нам умение пользоваться вратами и путями. Он называл нас 'гениями пространств'. Правда, посмеивался при этом. Видно, уже тогда затеял заселить свой мир людишками. А когда мы пришли к нему со своей обидой, со своим недоумением, он смеялся уже открыто и говорил, что и у нас есть свои дары, и надо только воспользоваться ими. Что ж, мы и воспользовались. Только не так, как он ожидал: мы просто завязали узлом все пути, отделив наши земли от остального мира. И запечатали именем Создателя, чтобы даже он сам не смог ничего изменить. И лишили тех, кто остался во внешнем мире возможности ходить путями. Кто не захотел с нами – тот не наш, а значит, не имеет права… Но мы ставили один проход – для тех из наших потомков, кто одумается и захочет последовать за нами. Ведь сразу ушли не все. Надеялись на что-то, наивные. Большей частью – женщины, что по глупости влюблялись в человеческих мужчин. Даже если они и бывали счастливы в браке, что случалось нечасто, их срок жизни становился равен человеческому. Стоило ли жертвовать десятилетиями жизни ради каких-то эфемерных чувств? Впрочем, ты молода и можешь еще питать какие-то иллюзии на этот счет. Кто-нибудь ждет во внешнем мире твоего возвращения?

– Нет, – легко соврала Дин.

– Я так и думала, – с готовностью подхватила королева. – Счастливые не ищут убежища, правда же?

Дин предпочла не отвечать, но властительница, кажется, и не нуждалась в ее ответах. Вернее, ее интересовали ответы на совсем другие вопросы.

– Как ты нашла путь к нам?

– По книгам.

– Есть книги, которые об этом рассказывают?

– Ну… я бы не сказала. Просто в одной описывается странное место, где озеро превращается в зеркало раз в году, в другой – ритуал открытия дверей…

– Но ты, несомненно, слышала об этом раньше от кого-то из старших?

Дин кивнула, поскольку это не было совсем уж неправдой.

– И кто у тебя был нашей крови? Отец или мать?

– Мать.

Вот так – как поменьше врать и побольше соглашаться. В конце концов, кто она такая, чтобы мешать королеве заблуждаться?

– И кем ты себя в большей мере чувствуешь, дитя, человеком или одной из первосозданных?

– Одной из первосозданных, – почти не покривив душой, ответила Дин.

Она действительно всю жизнь считала, что отличается от остальных людей. Не лучше и не хуже, просто другая. Да, она всегда помнила – с того часа, как осознала это, – что она носительница древней крови. Вот только считать себя одной из тех, кто вот так обошелся со своим создателем, она не хотела тоже. Возможно, Создатель действительно обидел своих чад, хотя Дин подозревала, что эти чада сами себе придумали обиду… Но в любом случае вряд ли он ожидал, что создания оттяпают у него кусок мира, лишив его самого возможности попасть в эту часть своего творения.

– Так это теперь навсегда? – задала Дин вопрос, который с самого начала этой истории вертелся у нее на языке. – Я имею в виду деление на Предел и внешний мир. И никому не под силу развязать этот узел?

– Разумеется, навсегда, – заверила ее королева. – Мы запечатали Предел именем Создателя, и никто эту печать не может преодолеть.

'Врет', – поняла Дин.

– Значит, я теперь жительница Предела? – уточнила она.

– Да.

– И что меня ждет?

– Для начала поживешь здесь, во дворце. Ты ведь хочешь овладеть своим даром? – Дин кивнула. – Ну вот, значит, подберем тебе учителя. Будешь учиться ходить зеркальными путями. А личный дар у тебя какой? – спросила королева будто бы из любопытства, однако напряжение, мелькнувшее во взгляде, выдавало, что ответ на этот вопрос был для ее величества очень важен.

– Как это? – не поняла Дин.

– Хождение через зеркала – это может каждый в нашем народе. Или почти каждый, – после короткой паузы добавила ее величество. – Но есть еще и особые дары: одним дано видеть будущее в зеркалах, другим – вызывать из зеркала отражение, собственную иллюзию…

– Я… иногда вижу прошлое, могу попросить зеркало показать, что оно видело раньше.

В том, что творение зеркальной иллюзии ей тоже под силу, Дин не призналась: вдруг да пригодится когда-нибудь тайное умение.

– Что ж, полезное искусство, – благосклонно кивнула королева.

Напряжение во взгляде сменилось облегчением. Любопытно, какого дара так опасалась властительница?

– Значит, я буду учиться ходить зеркалами?

– Разумеется, если дар есть, он должен служить.

И почему-то после этих слов Дин подумалось, что служить он должен королеве – именно это имелось в виду. Но возможность развить дар ей понравилась. Пожалуй, это единственное, что могло дать ей шанс на возвращение домой. Знать бы еще, как развязать этот узел…

– И кто будет меня учить?

– А этот вопрос мы сейчас решим.

Королева хлопнула в ладоши, дверь мгновенно распахнулась и на пороге появилась та самая неприятная дама… как ее там?..

– Риева, – обратилась к даме ее величество, – пригласи-ка к нам Сертина.

– Сертина? – Риева бросила на Дин быстрый взгляд, значения которого девушка не распознала.

– Ну разумеется, – отозвалась королева, – если я говорю позови, значит… – и она многозначительно замолчала. Впрочем, недовольства в ее голосе слышно не было.

Риева вновь исчезла. Пока ждали учителя, королева задала Дин еще пару вопросов – о том, из какой страны и семьи та происходит, – но особого интереса к ответам не проявляла, вид у нее при этом был скучающий. Казалось, самое важное для себя она уже выяснила и теперь просто коротала время за ничего не значащей беседой. И присутствие Дин было ей в тягость.

К счастью, это длилось не более четверти часа. Мужчина, который после короткого стука вошел в гостиную, выглядел куда старше королевы. Он тоже не был красавцем – Дин даже подумала, что все древние… то есть первосозданные… такие, и их внешность просто не соответствует привычным человеческим представлениям о красоте, а сами себе они вовсе не кажутся уродливыми. Но зато глаза Сертина горели ярко-синими звездами и были по-настоящему живыми. Завораживали, манили, покоряли. Дин даже на мгновение потерялась в этой синеве, но смогла вынырнуть из нее и прийти в себя.

'Да уж, – подумала, – это не те глаза, в которых можно искать свое отражение, не то рискуешь вместо искомого найти погибель, погрузившись слишком глубоко'.

Впрочем, очарована она не была, это погружение ни капли не было связано с мужской привлекательностью Сертина. Но любопытство в Дин пробудилось.

– Здравствуй, Сертин, – королева неспешно поднялась с кресла и протянула мужчине руку для поцелуя.

Он прикоснулся губами к самым кончикам пальцев и пробормотал чуть слышно:

– Моя королева…

– Это Динэя. Твоя новая ученица, – представила ее величество гостью.

– Что ж, тогда мы пойдем… знакомиться, – ученицу при этом Сертин едва удостоил взглядом.

Коротко поклонившись, новый наставник чеканным шагом вышел из гостиной, и Дин вынуждена была последовать за ним, не успев толком попрощаться с королевой. Впрочем, она все равно пока не поняла, какие правила здесь приняты при встрече и прощании с правящими особами.

Семеня по бесконечным коридорам вслед за Сертином, Дин озиралась, тщетно пытаясь запомнить, куда ее ведут. Уж теперь-то ей точно не найти обратной дороги!

Заметив ее беспокойство, учитель усмехнулся:

– Не бойся, после первого занятия тебя отведут обратно в твои покои.

Когда они наконец дошли до комнат Сертина, девушка окончательно утратила ориентацию и вообще чувствовала себя растерянной – куда больше, чем во время беседы с королевой.

– Итак, – жестом указывая ученице на кресло и сам усаживаясь в такое же, заговорил Сертин, – ты попала к нам из внешнего мира. Как тебе пришла в голову идея провести ритуал, чтобы попасть в Предел, спрашивать не стану. Однако теперь ты здесь, и тебе надо учиться жить среди нас.

– То есть овладевать даром? – спросила Дин.

– Не только, еще тебе предстоит познакомиться с историей нашего народа, устройством общества, преданиями… И все это в довольно сжатые сроки, чтобы ты могла заняться полезным делом, а не прохлаждаться в королевском дворце.

Дин тихонько вздохнула: похоже, жизнь ей в ближайшее время предстояла довольно напряженная. И когда, скажите, искать путь к возвращению?..

Глава 4. Снова Фирна

Тин

Из обратного путешествия через Талвой ему запомнились не беседа с князем и не красоты столицы, а смешная женщина-садовница, которая учила его выращивать диковинные цветы, и травница Ирда, которая встречала его у околицы, словно заранее знала, что он вернется в этот день, и ни на мгновение не усомнилась, что он – это он, словно Тин все еще щеголял с той же личиной. Он даже в зеркало заглянул, когда они дошли до домика Ирды, но нет, в зеркале отражался настоящий Тин, каким он знал себя до всех этих приключений.

Вот ей он решился поведать свою историю, а потом добрая женщина плакала у него на груди, но отплакавшись, вытерла слезы и решительно заявила:

– А все равно никуда друг от друга не денетесь. Как были связаны ваши пути, так и остались.

И он поверил. Может, потому что очень хотел поверить.

В Фирне, в пограничном городке-крепости Тарне он повел себя умно: сначала убедился, что есть караван, с которым он может уже на следующий день выдвинуться в столицу, и только потом отправился сдаваться местному чиновнику охранительной управы.

Тин оказался прав в своей предусмотрительности: чиновник повертел в руках грамоту от столичного коллеги, похмыкал, а потом назначил такой день, когда Тину надо было отметиться в столице, что если бы не караван, пришлось бы отправляться верхом в одиночестве. И это в Фирне, где чужестранца не только не накормят, но еды даже за большие деньги не продадут, не говоря уж о ночлеге. Да и небезопасно в одиночестве на дорогах Фирны, потому и путешествуют с караванами не только торговцы, а и просто любые путники.

Еще удачей было, что караванщиком оказался тот самый друг Тарнея, что выручил их в прошлый раз. Итвар. С ним можно было не беспокоиться о своей безопасности.

И действительно, путешествие прошло на редкость гладко. Грустно, что их совместный путь с Дин таким гладким не был, с другой стороны – разве могли бы они узнать друг друга так хорошо, если бы судьба не посылала им испытаний?

А еще спокойная и довольно скучная дорога оставляла много времени для размышлений. Даже, пожалуй, слишком много: Тин додумался до того, что начал ревновать жену… к самому себе. К тому Тину, что был рядом с ней все это время. К тому, которого видела она. И это было до странности нелогично, но от этого не менее мучительно.

Не находя выхода из тупика, в который сам себя загнал, Тин даже попробовал мысленно обратиться к Лесному, но ответа не получил. Ничего удивительного: Лесной говорил, что звать его можно лишь в большой нужде, а беспочвенная ревность, безусловно, не была тем самым условием. И потом, ведь сказал же Лесной тогда: 'Дальше – сами'. Значит, нужно справляться самому. В том числе из собственными мыслями и чувствами.

Помогли ему мысли о цветах: тех самых незримых семенах в колыбельках, что ждали своего часа в его багаже. Очень живо представлялось, как он вызывает их к жизни… почему-то именно в родовом имении, в собственной спальне, хотя жить он там не собирался. Просто, наверно, это было единственное место, на короткое время ставшее для них общим. Не для Тина Ари и Дина Роса, а для Тина Аироса и его жены Дин. А где он поселится по возвращении, Тин пока не решил, но к мите Тауле он, разумеется, возвращаться не собирался – именно потому, что не был больше тем Тином, с которым почтенная горожанка была знакома. Пожалуй, следовало сначала остановиться в столичном особняке Аиросов. А потом… потом, когда у них с Дин будет свой дом, они вместе посадят оставшиеся цветы – он намерен был приберечь часть колыбелек.

Ему нравились эти фантазии и нравилось само слово 'колыбельки', которым эти невнятные комочки называла садовница. Ему вообще нравилось пребывать в том будущем, которое рисовало его воображение, и он не слишком охотно вернулся в реальность, когда караван въехал в Шамху.

В столице Фирны ему повезло снова – Тарней оказался дома и рад был принять его у себя. Было очень странно, что люди, которые успели полюбиться ему за время пути, узнавали его в новом облике без сомнений и долгих раздумий. Как будто были готовы к таким переменам. Наверно, на тех, кто стал нам близок, мы смотрим не глазами, а сердцем, а потому узнаем под любыми личинами. Так думалось Тину, когда он наслаждался теплым приемом в доме караванщика.

Он хотел отправиться в Охранительную Управу с самого утра, но Тарней убедил его, что смысла в этом нет – большие чиновники начинают свой день куда позже. Так что, прогулявшись по городу, Тин очутился перед дверью Управы около полудня, и то пришлось подождать.

Чиновник – тот же самый, с которым Тину пришлось беседовать в прошлый раз, – едва взглянув на посетителя, проследовал в свой кабинет, и только спустя четверть часа дверь приглашающе отворилась. И в этот момент Тин понял, насколько он напряжен и… напуган. Помнилось и пребывание в вонючей камере, и – смутно, с провалами – болезнь, и волнение после нее – успеют, не успеют… Ему понадобилось все его мужество, чтобы переступить порог кабинета.

Чиновник молча изучил документы, потом поднял глаза на Тина:

– Значит, такова ваша настоящая внешность?

И Тин внезапно успокоился. Словно с этими словами вернулся из тревожных воспоминаний в сегодняшний день – тоже полный своих тревог и переживаний, но совсем других, не имеющих никакого отношения ни к фирнейской Охранительной Управе, ни к этому мужчине, поглядывающему на Тина с тщательно замаскированным любопытством.

– Да, это мое настоящее лицо, – подтвердил Тин.

– Вы утверждали, что не пользовались магией, пребывая в Фирне. Однако на вас была личина.

– Чтобы носить личину, необязательно пользоваться при этом магией. А амулеты в Фирне не запрещены.

А что? Чистая правда, между прочим!

Уточнять, был ли это действительно амулет, чиновник, к счастью, не стал. Вместо этого поднес к губам предмет, похожий на детскую свистульку, и легонько дунул в него. Никакого звука Тин не услышал, однако боковая дверь тут же распахнулась, и в комнату вошел молодой человек, в котором Тин определил мага, работающего на Управу. На фирнейца маг похож не был, но и пленника, страдающего на службе, тоже не напоминал. Но было в этом парне что-то, заставившее Тина вновь напрячься и испытать тревогу, и чувство это только усилилось, когда он встретился с магом взглядом. И вроде бы не было ничего пугающего ни в лице парня, ни в глазах, а вот поди ж ты…

Чтобы успокоиться, Тину пришлось напомнить себе, что за его спиной – могущественный дед, что у Тарнея остался пенал для связи с семьей, и стоит Тину тут задержаться, как в Велеинс тут же полетит сообщение. Да и сам Тарней поднял какие-то свои связи и, хитро улыбаясь, сообщил покидающему его дом другу, что будет в курсе всего происходящего в управе.

– Не тревожься, парень, – напутствовал его караванщик, – там чихнуть не успеют, а я тут же все узнаю.

Молодой маг между тем выложил перед начальником какие-то бумаги и молча выскользнул из кабинета, напоследок бросив на Тина еще один взгляд.

И всё. В этот раз никто не изводил его долгими допросами, чиновник всего лишь еще раз внимательно прочитал собственный приказ, которую составил при первой встрече с Тином, потом послание своего приграничного коллеги, беззвучно пошевелил губами, видимо подсчитывая дни, но не нашел к чему придраться, и составил новое предписание, обязывающее Тина покинуть страну в течение дюжины дней.

Что ж, это предписание Тина уже не пугало – он точно знал, что Тарней отправляется к морю через два дня, времени было более чем достаточно.

Однако дома Тина встретил обеспокоенный Тарней, и разговор, который состоялся между ними после обеда, вновь воскресил тревогу, испытанную Тином в Управе.

– Плохие новости, – без предисловий заговорил караванщик.

– Ты не можешь идти к морю? – предположил парень.

– Нет, с этим все в порядке. Выйдем вовремя, у меня уже все готово и желающих достаточно. Плохо другое – то, что мне донесли из Управы. Скажи, пока ты беседовал с высоким чиновником, не заходил ли кто в комнату во время вашего разговора.

– Заходил. Маг какой-то. Не фирнеец.

– Значит, верно, – опечалился Тарней. – Этот маг – тот самый, что донес на тебя в прошлый раз.

– Иен Салмер?

– Да, вроде бы его зовут именно так. И он одержим жаждой мести.

– Но он здесь, а я завтра покину столицу, а через десять дней – и страну.

– Видишь ли, – начал объяснения караванщик, – у нас месть считается благородным делом. Месть важнее любых обязательств, она поощряется, хоть и не прописана в законах государства. Так принято. И Салмер специально заходил на тебя посмотреть, чтобы узнать, как ты выглядишь по-настоящему. Этот маг хорошо знает, с какой стороны лепешка намазана медом. И сразу согласился работать на Управу, даже раньше, чем его допрашивать стали, услуги свои предложил…

– И?

– И его отпустят преследовать тебя. Свяжут клятвой, но отпустят.

– Вот как… – пробормотал Тин.

– Конечно, – продолжил Тарней, – более всего он хотел бы отплатить мальчишке, но ты ему… тоже интересен. И даже если он никогда не встретится с мальчишкой, то будет удовлетворен в какой-то мере, отомстив ему через тебя.

– С таким же успехом он может мстить мне через вас. И рядом со мной в опасности и ты, и твой сын. Пожалуй, мне не стоит пускаться в путь с вами, лучше поискать другой караван.

– Не глупи, – возразил Тарней. – Следующий караван отправляется к морю на три дня позже, и тебе придется еще ждать корабль до Канирры. Ты просто не успеешь вовремя покинуть страну. И облегчишь своему врагу его задачу. А три пары внимательных глаз, чутких ушей и рук, умеющих держать оружие, всяко лучше, чем одна.

– Спасибо, Тарней! – прочувствовано воскликнул Тин.

– Вот еще важное условие: он сам… практически невольник, а значит, поддержки не получит – ни воинов, ни денег, ни амулетов, будет справляться своими силами. А нас больше.

– Вот только он маг, а из нас троих магией владею только я.

– Ничего, – успокоил друг, – справимся. Не впервой.

Тин внимательно посмотрел на караванщика – и поверил. Тот не хвастался, не бравировал, у него действительно были основания так говорить. В конце концов, он водит караваны самостоятельно больше десяти лет, не считая того времени, когда помогал еще своему отцу. А это – и непогода, и разбойные нападения, и скандальные клиенты. И со всем этим караванщик научился справляться. Справится и с Салмером. Вернее, Тин справится с его поддержкой.

В путь они вышли, как и планировали, на рассвете третьего дня после визита Тина в Управу. Первые дни путешествия прошли на удивление спокойно: они двигались до полудня, потом пережидали самые знойные часы в каком-нибудь укрытии – в деревне, под пологом леса или на специально устроенных стоянках с навесами. Когда тени удлинялись, снова пускались в путь.

Однако Тина терзали дурные предчувствия, он буквально заставлял себя расслабляться и отдыхать, покуда была такая возможность. И когда они останавливались на ночлег, он, наплевав на все запреты, окружал место стоянки магическими сигналками, чтобы не пропустить приближение врага. На то, что о появлении Салмера ему доложит сама земля, Тин не очень рассчитывал, все-таки противник тоже был магом, которого слушались стихии.

Сигналки сработали на третью ночь.

Собственно, больше всего это напоминало толчок – словно Тина толкнули, чтобы разбудить, но не снаружи, а изнутри. Такому будильнику трудно противиться, почти невозможно – и Тин подскочил на своем походном ложе, одновременно пытаясь включить ночное зрение. И все равно в первые секунды ничего не увидел. Но почувствовал и мог с точностью определить направление, в котором следовало искать врага. И даже примерное расстояние. А сделать ничего не успел, потому что Салмер, поняв, что он обнаружен, резким, похожим на бросок змеи, движением, подскочил к телеге, на которой спал Лекши, и рывком подтащил мальчишку к себе. И оскалился в темноте:

– Ну что, маг? Сам сдашься, или мне мальчонку прирезать, а? Я для тебя прекра-а-асное будущее приготовил. Вернее, ты сделал это сам, воспользовавшись этой магией. Подумать только, мне тебя даже убивать не надо, я могу просто арестовать тебя. И никакие велеинские родственнички не помогут.

– Оставь мальчишку, – прошипел Тин, – если ты что-нибудь ему сделаешь, в Фирне тебе жизни не будет.

– Да что-о ты! – не поверил враг.

Он стоял, прижав Лекши к собственной груди и приставив к горлу мальчика нож. К чести Лекши, парнишка, разбуженный столь жестоким образом, даже не пискнул ни разу, только ерзал слегка – не настолько заметно, чтобы доставить неудобства Салмеру. Сзади к ним было не подобраться, и Салмер торжествовал, будучи уверен, что Тин теперь у него в руках.

Вот только он не учел Лекши: тот замер на несколько мгновений, а после Салмер повалился на землю. Мальчик выскользнул из его ослабших рук и поднялся на ноги, довольно улыбаясь и демонстрируя иглу для хтыня в поднятой руке.

– Второй раз на этом попадается, – хихикнул он. – то с Дином, теперь со мной.

Только тут Тин осознал, что на лице Тарнея, который тоже мгновенно проснулся, стоило появиться Салмеру, за все это время не мелькнуло ни тени беспокойства, словно он ничуть не волновался за сына и знал, чем все закончится.

Разумеется, проснулись и остальные попутчики.

– Что скажете, господа хорошие? – обратился караванщик к своим клиентам. – Парень напал на моего сына, угрожал расправой. Я вправе убить его на месте, и никто меня за это не осудит. Однако он служит в Охранительной Управе, и мне не очень хочется с ними связываться. Посему предлагаю просто оставить его здесь – раньше следующей ночи он не проснется, а потом может делать, что хочет.

– Пусть только не ждет, – откликнулся один из купцов, – что в Шамхе его ждет спокойная жизнь. Напасть на сына уважаемого караванщика Тарнея – это ж надо до такого додуматься!

– А как же… – вклинился другой голос, слегка растерянный, – Он ведь сказал – магия. Мы обязаны поспособствовать.

– Какая магия, уважаемый? – хитро улыбнулся Тарней. – Вы видели магию? Нет? Я тоже не видел. Я вообще не вижу магию. А что там нес безумец, посмевший напасть на моего сына, так что с безумца возьмешь.

И Тин увидел, как заулыбались с облегчением те, кого мучили сомнения: и правда ведь, никто из них не видел магии. А ну как соврал тот сумасшедший? Или почудилось ему. Никому не хотелось идти против совести и вязать славного парня по имени Тин, пусть он хоть трижды чужестранец. Зато – друг Тарнея, а это немало значит. Тем более, что и сам нападавший явно не был урожденным фирнейцем.

Словом, Салмер был оставлен на ночной стоянке. Его даже устроили на лежаке со всеми удобствами и прикрыли шерстяным одеялом – ночи в Фирне даже в летнюю пору стояли холодные. Зато теперь у него не было шансов вновь догнать караван и помешать Тину покинуть страну.

Еще несколько дней спустя караван прибыл в портовый город Лукху, и Тин не без удовольствия узнал, что нужный ему корабль пришвартовался накануне вечером и отходит обратно в Канирру через двенадцать часов.

В последний вечер Тин с караванщиком и его сыном сидели в обеденном зале гостевого дома.

– Ты не обольщайся, – говорил Тарней, – Салмер этот – одержим, он тебя просто так не оставит, последует за тобой и в Велеинс.

– Там он преступник. Следователь говорил мне, что он успел где-то засветиться и со своей настоящей внешностью, так что спрятаться ему будет затруднительно, если у него нет лишних денег.

– Ай, – махнул рукой караванщик, – прячутся тати и без всякой магии. Так что будь осторожнее. И мальчишку своего, когда встретитесь, предостереги. А лучше – найди и глаз с него не спускай, пусть под присмотром будет.

– Дин не мальчишка, – признался Тин, – Дин – моя жена.

Лекши выпучил глаза, его отец лишь поднял бровь в удивлении.

И Тин, смущаясь, рассказал им обоим свою историю.

– Эх, – вздохнул Лекши, – а я думал, друг у меня появился.

– Ты думаешь, с девушками нельзя дружить? Я вот сколько месяцев дружил с собственной женой и даже не подозревал об этом.

– Как же вы теперь? – с сочувствием вымолвил караванщик.

– Буду ждать, – опустил голову Тин. – А если через год не вернется, снова отправлюсь в Талвой к Зеркальному озеру.

– Заплутаешь там без нее, – скептически покачал головой Тарней.

– Я почти уверен, что она вернется раньше. Не знаю, каким образом, но если она пойдет обратно тем же путем, каким мы шли вдвоем, то она обязательно появится в твоем доме.

– Я приму ее, – улыбнулся караванщик, – можешь не волноваться. Но думаю, она пойдет иначе. Есть ведь легенды о зеркальных путях древних. Не иначе, для того она попала в Зазеркалье, чтобы выучиться ходить этими путями. Ты, главное, помни о ней, любящее сердце – это как огонек в ночи, по которому можно найти дорогу в кромешной тьме.

А ранним утром Тин поднялся на борт 'Пышной красавицы'. Капитан не узнал его, и Тин не стал называть своего настоящего имени. Зачем? Он покинул Фирну, он плывет домой и ни во что не намерен вмешиваться без острой необходимости.

Глава 5. Зеркальные дары

Дин

Зазеркалье было не просто искаженным отражением реальности, оно оказалось каким-то маленьким и… жалким.

Сначала это впечатление определялось границами доступной для Дин части этого мира – дворца. Не города-дворца и даже не собственно королевской резиденции, а того крыла, в котором Дин поселили, тоскливо-безлюдного, оставлявшего впечатление заброшенности, несмотря на поддерживаемый слугами порядок. Впрочем, слуг Дин почти не видела, исключая тех двух горничных, которых к ней приставили.

Отношения с горничными складывались странные. Нет, Дин не ожидала от них любви и привязанности. В конце концов, кто она такая? Чужачка, неизвестно как попавшая в Предел и почему-то принятая во дворце как знатная дама. Но если Мика была последовательна в своей неприязни, то Яра порой размякала, позволяла себе совершенно искренне улыбаться и шутить, а потом спохватывалась и умолкала, время от времени бросая на Дин напряженные взгляды, в которых, впрочем, недоумения было куда больше чем злости.

Не менее странными казались Дин и отношения с наставником. Нет, он-то как раз вел себя безупречно: был сдержан, безукоризненно вежлив, не давил, не требовал слишком многого. Просто Дин не покидало ощущение, что он к ней присматривается и словно бы чего-то ожидает, то ли со опасением, то ли с надеждой, а потому и учит неспешно – пожалуй, даже слишком, – чтобы не научить лишнему, если она его ожиданий не оправдает. Или, наоборот, оправдает опасения.

В общем, они присматривались друг к другу, неспешно и обстоятельно разбираясь в истории, легендах, и теории, не спеша переходить к практике. Теории, правда, было совсем мало. Да и то, какая может быть теория, если управление даром, как объяснил наставник, основано на желании, памяти, воле и силе воображения – на том, что никакими средствами не измеришь?

Что до легенд, то в них, по мнению Дин, явно чего-то не хватало. Не объясняли они в полной мере ни образование Предела, ни его отделение от остального мира. За всем этим стояла какая-то тайна, наверняка известная власть имущим и тщательно скрываемая от остальных. И Сертин в эту тайну был посвящен.

Порой Дин казалось, что учитель нарочно, пересказывая легенды, подчеркивает прорехи, которыми они зияют, чтобы обратить на них внимание своей ученицы. Вот так, не напрямую, а косвенно, намекает, дает понять, призывает задуматься, задать вопросы и искать на них ответы. Но уверенности, что она себе все это не вообразила, у Дин не было. И вопросы подобные задавать она не решалась. Ну разве что самой себе.

Зато о другом– о способностях первосозданных – она спрашивать не стеснялась, благо у нее впервые в жизни появилась такая возможность. Да и Сертин беседовал на эти темы с явным удовольствием.

– А вот скажите, наставник, что за дар такой… Я встретила одну женщину на пути сюда, она говорила, что видит, если жизненные пути людей связаны, и что это дар, доставшийся ей по наследству с капелькой древней крови.

– Мне трудно себе представить, как она видит это без зеркал, но, вероятно, такое возможно, ведь власть над вратами и путями – наш общий дар.

'Полученный от Создателя, которого вы – не иначе, в порыве благодарности – щелкнули по носу, лишив доступа в часть созданного им мира', – подумала Дин.

Но вслух спросила о другом:

– А почему именно зеркала?

– Зеркала – это врата.

– Значит, вместо зеркала это может быть и обычный дверной проем?

– Да, – усмехнулся учитель, – если тебе всего лишь надо перейти из одной комнаты в другую. Зеркало же – любое! – связано со всеми остальными зеркалами в мире. И это дает возможность перехода.

– В мире – это значит, не только в Пределе? Почему же там не ходят зеркалами так же, как здесь, ведь полно потомков древних – таких, как я.

– Первосозданных, – механически исправил Сертин. – И – тому есть две причины. Первая состоит в том, что учить вас некому. Вторая – что пути завязаны узлом именно здесь, в Пределе, а потому из внешнего мира попасть на пути невозможно. Только на один – тот, который привел тебя сюда.