Текст книги "Все пути мира (СИ)"
Автор книги: Икан Гультрэ
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)
Все пути мира
А к людям они с самого начала отнеслись с ревностью и недоверием, и когда у людей появилась магия и те стали еще сильнее, не смогли этого стерпеть. Они явились к Создателю Всех и спросили:
– Не были ли мы твоими первыми и любимыми чадами?
– Были, – согласился он, – и ныне остаетесь.
– Тогда зачем ты создал людей и дал им магию, такую власть над миром?
– Вы мои любимые дети. И люди – тоже мои любимые дети. Люди жадны до жизни, любознательны, глаза и души их широко раскрыты навстречу всему новому. Они постигают мир, учатся взаимодействовать с ним, и я дал им магию в помощь на этом поприще. Но и вы получили от меня особый, не менее ценный дар. Разве власть над всеми вратами и путями мира – это так мало? Найдите этому дару применение – и вы забудете о скуке и зависти, потому что вам станет так же интересно жить, как и людям.
ЧАСТЬ I. Такие разные двое
Глава 1. Неприятно познакомиться!
Райн Тинэус тон Аирос
– Пойми, мой мальчик, нам нужен этот брак, – слова советника звучали мягко, но за этой обманчивой мягкостью этой скрывалось глубокое убеждение в собственной правоте и привычка к безоговорочному подчинению окружающих, так что даже неискушенному слушателю становилось понятно, что возражать бессмысленно и даже опасно.
Но Райна Тинэуса тон Аироса даже близкое знакомство с нравом советника не побудило к молчанию:
– Дед, только не говори мне, что ты что-то задолжал этому… как его… Варэну!
Юноша постарался вложить в это имя всё возможное презрение. Не то чтобы он был в действительности высокомерным снобом, но уж очень хотел подчеркнуть всю нелепость ситуации: древний род высших аристократов готов породниться с теми, кто пробился из низов от силы два-три поколения назад. Уже при Совете, в отличие от старой аристократии, которая добилась высокого положения в эпоху свободных королей и сама же у них эту свободу и отняла, образовав Государственный Совет, сильно ограничивший власть монарха.
– Разумеется, нет! – оскорбился дед. – У нас с ним взаимовыгодная договоренность: он дает за дочерью солидное приданое, я обеспечиваю протекцию его старшему сыну.
– Я чувствую в этом какой-то подвох, – сердито выдохнул внук. – Будь это иначе, ты дал бы мне возможность хоть познакомиться с будущей женой заранее.
– Вот поедем девочку забирать – и познакомишься.
– Де-эд! – простонал Райн Тинэус. – У меня были такие планы! Ну скажи, почему именно я? Отцу ты когда-то позволил спокойно жить в свое удовольствие и жениться на той, которую он выбрал сам.
– И в итоге я вынужден назвать своим наследником тебя, потому что толку из твоего отца не вышло, – и дед пригвоздил внука суровым взглядом.
– Ладно… Понятно. Женюсь, – собственно, он с самого начала не сомневался, что жениться придется – с дедом шутки плохи, и спорил больше для проформы, а то как-то неприлично мужчине сдаваться без боя.
– Не только женишься, но и сделаешь все, чтобы эта девочка чувствовала себя счастливой рядом с тобой.
– Что же за девочка такая? – озадаченно пробормотал наследник, покидая дедов кабинет.
На самом деле никаких конкретных планов у него не было. Новоиспеченный выпускник Стекаронской магической академии пока еще только размышлял, чем он собирается заняться. Политика Райна Тинэуса не влекла. Если бы его нынешний статус предполагал наследование не только денег и титула, но и дедовых должностей, связей, всей этой его малопонятной суеты вокруг трона, парень предпочел бы отказаться… к примеру, в пользу младшего кузена Лойна. Тот, несмотря на юные годы, показывал себя весьма амбициозным юношей. Прежде Райн Тинэус полагал, что братец таким образом просто стремится компенсировать отсутствие способностей к магии, но теперь начинал понимать: просто у каждого свои интересы. И сам он, к сожалению, был покуда далек от осознания собственных.
Магия? Вся учеба в Академии была направлена на то, чтобы обуздать свой непослушный дар, научиться контролировать магию, которая так и норовила начать жить собственной жизнью. Но для чего эта магия нужна, Райн Тинеус за все пять лет учебы так и не понял. Нет, понятно, что целители всегда найдут себе занятие, да и предметник-вещевик не останется без заработка. Но что делать магу-стихийнику, если войны не было – и слава Создателю! – больше ста лет? Дождь вызывать? Так ведь и засуха, к счастью, далеко не каждый год случается. Пожары тушить? До сих пор у юного мага куда успешнее получалось их разжигать. В общем, перстень мага он получил, овладев искусством, которому не знал применения, а потому намерен был усиленно искать себя.
Вот, например, почему бы не попробовать свои силы на литературном поприще? Помнится, в академии у него неплохо получалось – остроумные истории, вышедшие из-под пера студента Тина Ари ходили по рукам и пользовались немалой популярностью.
Да, Тин Ари – имя, под которым он прожил последние пять лет. Под чужим именем и с чужим лицом. Так повелось с давних пор. Сначала студенты-аристократы скрывали свои настоящие имена и облик в целях безопасности. Потом в ход пошли громкие фразы о том, что уважение надо заслужить не громким именем, а успехами и достижениями на выбранном поприще. Ну а после анонимность просто вошла в моду, и всякий, кто мог позволить себе амулет личины, предпочитал оставаться не узнанным во время учебы. Потому и по окончании академии получали выпускники не дипломы, а настроенные на их ауру перстни магов.
Как бы то ни было, к этому имени Тин привык, сросся с ним и чувствовал себя куда комфортнее в роли Тина Ари, нежели в качестве Райна Тинэуса тон Аироса, наследника древнего рода.
У Тина хватало ума, чтобы понимать – забавные истории о похождениях лихих студентов – это еще не литература, а чтобы написать что-то стоящее, нужно знать жизнь. А потому главной мечтой, которую он втайне лелеял и которой всё не решался поделиться с дедом, были путешествия. Ибо каким еще способом можно познать жизнь, как не в пути, знакомясь с разными людьми и переживая приключения, которым в обычной скучной повседневности нет места?
Не успел. А теперь уже никаких шансов. Женитьба виделась Тину чем-то вроде оков, которые накрепко привязывают человека к дому. Хотя, конечно, если посмотреть на отца, то ничего подобного и в голову прийти не может. О том, как жил отец в браке с матерью, Тину ничего известно не было – эта достойная женщина умерла, едва успев дать сыну жизнь. Зато мачеха отнюдь не мешала вести отцу ту жизнь, которую он выбрал, и явно разделяла с супругом его тягу к светским развлечениям, а потому Тину нечасто доводилось видеть их обоих.
Вся беда в том, что Тин не считал отца образцом для подражания, он полагал, что мужчина, вступая в брак, должен меняться. Но как именно – Тин представлял себе достаточно смутно, да и не ощущал в себе готовности к переменам, а оттого чувствовал себя растерянным и подавленным…
Кузен, как всегда, ворвался без стука, плюхнулся в кресло, закинул ногу на ногу, осклабился жизнерадостно:
– Ну что, кончилась твоя вольная жизнь? Посадил дед на привязь?
– Что поделаешь… – меланхолически откликнулся Тин.
– Ну-у, кое-что поделать можно, – ухмыльнулся Лойн.
– Что же ты предлагаешь? – Тин изобразил интерес, которого не испытывал, потому как никакого толкового предложения от братца не ожидал.
– Как что? – Лойн подался вперед. – Наотрез отказаться вступать в брак, впасть в немилость у деда и таким образом уступить мне статус основного наследника. Все просто, как видишь.
– Да ну тебя! – Тин вышел из собственной комнаты, в сердцах хлопнув дверью.
Видеть кузена не хотелось. Вообще-то у них были нормальные отношения, а взаимные подколки и насмешки всегда казались Тину не более чем игрой, никогда не выходившей за определенные границы. Но именно сейчас шуточка Лойна оказалась последней каплей, окончательно выбившей Тина из душевного равновесия.
Послонявшись бесцельно по дому, Тин решил, что лучше прогулки в одиночестве для поиска мира с самим собой пока ничего не придумано – универсальный рецепт для всех недовольных жизнью страдальцев.
Знал бы Тин, чем эта прогулка для него обернется, остался бы, пожалуй дома. Но страждущего исцеления от душевных невзгод юного мага не остановила даже отвратительная погода. В конце концов, может ли мелкий дождик помешать тому, кто уже выбрал путь?..
Путь оказался полным неприятных мелочей – мокрые лесные тропинки так и норовили выскользнуть из-под ног, ветви хлестко били по лицу, а капюшон плаща то и дело сползал на глаза, перекрывая обзор. И мелочи эти, что закономерно, отнюдь не способствовали улучшению настроения, так что, увидев лежащую поперек дороги заячью тушку, Тин счел находку всего лишь завершающим штрихом в мрачной картине этого дня.
Нельзя сказать, чтобы Тин никогда прежде не видел мертвых животных – все же ему и охотиться приходилось, – но именно это выглядело как-то особенно отвратительно: мокрая неопрятная шкурка, мутные безжизненные глаза…
И с чего вдруг Тину пришло в голову наклониться и рассмотреть неприятную находку поближе? Совершенно неожиданное, нелепое желание. А уж встретиться с вполне живым взглядом буквально мгновение назад казавшихся мертвыми глаз – и вовсе оказалось странно.
Тин настолько опешил, что даже не успел среагировать, когда зверек вздрогнул, дернулся всем телом и подлым заячьим приемом засадил непрошеному зрителю между глаз мощным сдвоенным ударом задних лап, сбивая незадачливого мага с ног. Удар головой на мгновение – не больше – лишил его сознания, но когда парень, кряхтя и ругаясь, поднялся, рядом не было никакого зверя. И абсолютная тишина, нарушаемая лишь шершавой дробью дождя и дыханием самого Тина.
Тин почувствовал раздражение. Даже гнев. На себя, на деда, на свою будущую жену, которую он еще не видел, но с которой ему предстояло прожить целую жизнь. В первую очередь – на нее. И спроси его кто-нибудь тогда, почему именно так, он бы, пожалуй, не смог объяснить. Но гнев этот казался ему столь очевидной реакцией на выкрутасы судьбы, что в объяснениях и оправданиях вовсе и не нуждался. Ведь ясно же, кто виноват в его бедах. Она! Всё она…
Арлая Динэя лон Варэн
Утро не задалось с самого начала.
С того самого мига, когда на зов Арлаи Динэи лон Варэн не откликнулась книга, которую она приметила еще накануне. Это уже потом девушка узнала, что книгу зачем-то взял старший брат, никогда прежде не питавший склонности к чтению, а тогда она просто испугалась, решив, что дар, который в последние годы скрашивал ее скучную жизнь, внезапно ей отказал. Но нет, стоило успокоиться и сосредоточиться, выяснилось, что другие книги готовы к общению.
'Ладно, – решила Арлая Динэя, – ладно, эту я потом разыщу, а пока…'
Что именно 'пока', она додумать не успела, потому что в библиотеку нанесла неожиданный визит дражайшая матушка. На самом деле, конечно, мачеха, третья жена отца, но она велела себя называть именно так, а спорить и портить с ней отношения падчерице не хотелось. И до сих пор они сосуществовали вполне мирно – лея[1] Варэн-старшая царила во всем доме, а лея Варэн-младшая довольствовалась тем единственным помещением, которое дражайшую матушку до сего дня не интересовало – библиотекой.
Разумеется, младшая Варэн была потрясена вторжением, но больше того – словами, которые услышала:
– Отец подписал брачный договор. Сегодня за тобой приезжает твой будущий муж. Я уже распорядилась, чтобы Нэйка приготовила тебе соответствующий наряд для церемонии, но за тем, чтобы она собрала твои вещи в дорогу, тебе придется проследить самой.
Это было… крушение всех надежд.
Младшая Варэн привыкла считать, что замужество ей не грозит – едва ли найдется настолько жадный тип, что согласиться терпеть ее, мягко говоря, непривлекательную внешность даже ради солидного приданого. А приданое, надо сказать, за девицей Варэн давали весьма умеренное, не стоящее таких жертв.
Поэтому Арлая Динэя терпеливо ждала, пока ей исполнится двадцать один – возраст, когда девица, не сподобившаяся своевременно выйти замуж, имеет право взять свою долю из приданого или материнского наследства и покинуть отчий дом. Закон дозволял такой шаг, но на него мало кто решался.
Три года! Какие-то несчастные три года отделяли ее от мечты, манящей и пугающей одновременно. Она, признаться, не строила конкретных планов. Хотелось путешествовать, познавать мир – ее скромных средств хватило бы, пожалуй, на несколько лет умеренно комфортной кочевой жизни. Ну а потом… потом можно было бы осесть в любом понравившемся городе, найти себе занятие по душе – вот, например, девушек охотно брали на работу секретарями и библиотекарями – и написать книгу о своих путешествиях и приключениях. Необязательно всю правду, тут и присочинить не грех, для человека с воображением и книжным даром нет ничего невозможного, он не только читателя заставит поверить во что угодно, но и себя убедит.
Жаль только, что умение договариваться с книгами и зеркалами – не магия. Потому что у женщин, если уж быть честной с собой, не так много возможностей устроиться в жизни без мужчины, а магический дар открывает множество дорог.
Книги и зеркала – это у нее от матери. Так нянюшка объясняла. Маменька, мол, из Древних была… Ей тогда это слово ужасно не нравилось. Древняя – это старая, значит. Дряхлая. А разве могла ее матушка быть старухой?
Но то было давно, до того как Дин сказки про Древних читать начала. И дара тогда еще никакого не было. В то время она просто листала книжки, с головой уходя в картинки, да невнятные тени в зеркалах наблюдала. И Дин – вернее 'Динь', мягко так – ее нянюшка называла, больше никто. Это было ее тайным именем, единственным, что осталось с той поры, когда она была по-настоящему счастлива. И уродства своего не замечала, а может, и не было тогда никакого уродства.
Даже сейчас, если ее черты по отдельности словами охарактеризовать, нет в них ничего ужасного, такими приметами может обладать… ну, не красавица, конечно, но вполне миленькая девушка, симпатяга. Вот только Дин при всем желании симпатичной, увы, не назовешь.
Девушка покосилась на себя в зеркало и вздохнула: и кто ж позарился-то? Или, может, не сказали жениху, насколько отвратительна невеста? Тогда есть надежда, что не сладится ничего. Увидит претендент – и дёру даст.
Но если уж быть с собой совсем честной, то надежда слабенькая. Брак договорной, обе стороны какие-то выгоды преследуют, и внешности в таких делах далеко не самое важное значение придают.
'Хоть бы не злой попался', – вздохнула Дин. Потому что одно дело, когда ты берешь положенные тебе по закону деньги и отправляешься воплощать в жизнь свои мечты, и совсем другое – если ты беглянка без средств к существованию. Между тем, Дин твердо решила, что попытается сбежать, если муж будет обращаться с ней плохо. К счастью, законодательство Велеинса оставляло лазейку для тех, кто готов вырваться из капкана неудачного брака, жертвуя при этом если не прищемленной лапой, то уж благосостоянием – точно. Поэтому в один из дорожных сундуков были тайком подложены некоторые предметы, о существовании которых не подозревала присланная 'дражайшей матушкой' горничная.
Словом, выход имелся, но это был выход на самый крайний случай, и Дин все же лелеяла надежду, что пользоваться этой лазейкой не придется.
К моменту, когда надо было появиться перед гостями, Дин успела известись от беспокойства, а потому на лестницу, ведущую в зал, вышла на подгибающихся ногах. Бросила взгляд вниз – и сразу осознала, что надежды ее были тщетны.
Жених был хорош собой. Невероятно хорош: тонкий прямой нос, высокие скулы, брови вразлет над зелеными глазами, длинные, вьющиеся на концах каштановые волосы, собранные в хвост. Словом, настоящий красавчик, из тех, кому нужды нет ухаживать за девушками, потому что девушки бегают за ними сами. Дин с досадой ощутила, что и ее собственное сердце трепыхнулось в груди, не устояв перед такой красотой.
Но хуже всего было то, что жених смотрел на Дин со смесью раздражения и брезгливого недоумения, словно парень силился понять, как это его угораздило так вляпаться. И Дин, которая дала себе обещание вести себя достойно и постараться произвести на будущего мужа хорошее впечатление если не внешним видом, то хотя бы манерами, не выдержала и скорчила ему противную рожицу. Мол, пусть не думает, что ему тут так рады.
Райн Тинэус тон Аирос
Невеста оказалась похожа на зверька. Вздернутый острый носик, высокие скулы, узкий подбородок, и рот, который так причудливо изгибался, словно никак не мог решить, скукситься ему или улыбнуться. Если вот так словами описывать, то вроде бы ничего ужасного, могла бы получиться вполне симпатичная девчонка. Но не получилась – лицо девицы действительно напоминало звериную мордочку, и гримаса, которую она скроила ему, только усугубила это сходство. Тин был готов поклясться, что пышная шапка черных кудрявых волос скрывает оттопыренные уши с острыми кончиками, заросшими шерстью. Ну а каким еще быть у зверушки?
Понятно, почему дед не желал знакомить его с невестой заранее – боялся, что внук сбежит, невзирая на угрозу лишения статуса наследника. Знал, что Тин не слишком за этот статус держится, потому и подстраховался.
Чем же этот Варэн так держит деда? Понятно ведь, что не в самой девчонке дело. И не в деньгах, разумеется – состояние Аиросов, несмотря на все загулы отца, лишь умножалось, благодаря контролю и неустанным заботам лея советника.
Тин бросил еще один, самый последний взгляд на невесту, и почел за лучшее больше на нее не оборачиваться, чтобы растущий гнев не вышел из-под контроля. Одним стихиям известно, что он может натворить, если даст волю этому чувству.
Но чтобы справиться с собой, пришлось полностью отключиться от окружающей действительности, а потому обсуждение договора – впрочем, формальное, поскольку все было обговорено заранее, – прошло мимо него. Тин только поставил свою подпись, когда дед его окликнул, и снова погрузился в отрешенное состояние.
Он бы, наверно, и женился так – не приходя в сознание, – но в какой-то момент все пришло в движение, и неумолимая реальность приняла его в свои цепкие объятия. Внутренний голос сказал: 'Пора!', Тин вздрогнул, заозирался по сторонам, наткнулся взглядом на невесту и снова разозлился. На этот раз – из-за ее несчастного вида. Похоже было, будто она до последнего надеялась, что из затеи со свадьбой ничего не выйдет, но ее надежды не оправдались. И к раздражению Тина примешивалась обида: надо же, нехорош он ей!
Глава 2. Горечь новой жизни
Арлая Динэя лон Варэн
Дин вопреки здравому смыслу до самого конца переговоров надеялась, что все обойдется и ее жизнь вернется в прежнее русло. Уж больно не понравился ей женишок. Не внешне, разумеется – тут придраться не к чему, глаз радуется, и сердце волнуется, но неприязненные взгляды, которые он на нее бросал, свидетельствовали, что безоблачной их совместная жизнь не будет.
Однако подписи были поставлены, и даже жених, пребывавший в задумчивости, очнулся и занял свое место рядом с невестой, смерив ее очередным недовольным взглядом. Дин поежилась и отвела глаза, не решившись заговорить с будущим супругом. Немножко рассердилась на себя за эту непрошенную робость, но не слишком – неожиданность перемен была ей оправданием. И Дин обещала себе, что непременно со всем разберется, вот только очухается немножко, осознает новую реальность, свыкнется с ней – и тогда да. Сразу.
Но очухаться почему-то не получалось, наоборот – Дин впала в состояние, похожее на оцепенение. Остальные события дня проходили как в тумане: Дин куда-то шла, совершала действия, которые от нее требовались, даже на вопросы умудрялась отвечать правильно или, по крайней мере, разумно. Во всяком случае, ответам ее никто не удивлялся, а значит, все было как надо. Не ей, конечно, надо, а тем, кто придумал для нее этот внезапный поворот судьбы, эту новую жизнь.
В какой момент на ее пальце появилось обручальное кольцо, она не запомнила. Собственно, это было неважно. Куда более важным событием, заставившим Дин очнуться и вынырнуть из тумана, стал отъезд из родного дома. Когда выносили ее сундуки, девушка впервые за весь день испытала не растерянность и испуг, а настоящую горечь, словно в этом несложном действии заключался некий ритуал – вот она еще принадлежит этому дому, а вот теперь, когда вещи погружены в карету, ее окончательно отделили, отлучили от всего, чем она до сих пор жила.
Путешествовать Дин предстояло без горничной, но это было ее собственным решением: дед жениха, высокий, не старый еще человек со слегка посеребренными висками, предлагал взять с собой служанку 'из своих', и Нэйка просилась с ней, но Дин отказала. 'Своих' слуг у нее здесь не было, да и вообще никого своего с тех самых пор, как умерла нянюшка, а это случилось больше десяти лет назад.
Эта мысль – о своих и чужих – частично примирила Дин с внезапным отъездом. Ведь если подумать, что у нее здесь было, кроме книг? Что она, в конце концов, теряет? Отца, который никогда не обращал на нее внимания? Старшего брата, который едва ли помнил о том, что у него есть сестра? Может, мачеху? Даже думать смешно!
Неприятным был только один момент, когда муж – да, теперь уже муж – отказался составить ей компанию и сел в другой экипаж, к деду, снискав недовольный взгляд старого советника. С другой стороны, одной было даже лучше – это давало возможность подумать спокойно обо всем или просто подремать.
Сначала Дин действительно пыталась размышлять, но потом усталость взяла свое – все-таки день был не из простых – и девушка заснула, свернувшись клубочком на мягком сидении, причем на удивление крепким и спокойным сном – она проспала весь вечер, всю ночь и значительную часть следующего дня и очнулась, когда лошадиные копыта звонко зацокали по каменным дорожкам имения Аирос. Дин, растерянную и не до конца проснувшуюся, подхватила суетливая челядь и повлекла в дом, чтобы поселить, накормить, обласкать и обиходить.
'Вот если бы муж был со мной так ласков и любезен, как эти слуги, – с горечью подумала Дин, – но от него, пожалуй, не дождешься'.
К счастью, от нее не требовалось немедленное знакомство с семейством мужа и участие в общей трапезе – и пообедала, и поужинала она в своих покоях, никто ее не тревожил.
Покои эти, как и полагалось, оказались смежными с покоями супруга, и девушка нисколько не удивилась, когда в дверях появился он сам, все такой же растерянный и злой, как в час знакомства, словно ему так и не дали возможности прийти в себя. Остановился на пороге, воззрился на жену с демонстративным отвращением и промолвил лениво:
– Что ж, раз уж мне так не повезло, придется смириться – брак так или иначе надо осуществить. Жду тебя через полтора часа у себя в спальне, – и вышел.
Это было… как пощечина. Нет, хуже. Дин чувствовала себя так, словно ее втоптали в грязь. Всего-то одна фраза – 'жду у себя'. И как отчетливо обозначил муж этой фразой ее положение: в семье, если супруги не делят одну спальню на двоих, муж приходит к жене, а не наоборот. В спальню к мужчине должна являться наложница, рабыня. И пусть в Велеинсе уже полтысячи лет как отменили рабство, смысл сказанного от этого никуда не делся, большее унижение для женщины трудно было представить.
Впрочем, Дин быстро взяла себя в руки. Прийти? О да, она придет! В первый и последний раз. Да, брак должен быть совершен, в ее планы это тоже входит, но терпеть такое обращение дольше необходимого она не станет.
Некоторое представление о том, что ей предстоит, Дин имела. Конечно, девочкам, которые растут без матери, никто не рассказывает о семейной жизни и не отвечает на их вопросы, касающиеся тем, которые не принято обсуждать вслух, но зато никто и не говорит им, какие книги можно читать юным невинным особам, а к каким и прикасаться не стоит. Так что об отношениях мужчины и женщины Дин была осведомлена, пожалуй, даже лучше, чем большинство ее сверстниц. Теоретически, конечно.
Готовилась Дин тщательно – и не только к визиту в спальню мужа. Первым делом вызвала горничную и велела ей наполнить ванну, а потом принести побольше еды, намекнув, что мужчинам в некоторые моменты жизни особенно кстати бывает холодное мясо, а также орехи, сухие фрукты, хлеб… Вино? Нет, вина не надо. Лучше сока или морса.
Разумеется, слугам ни к чему было знать, что ее дражайший супруг не собирается этой ночью появляться в покоях жены, а снедь предназначена вовсе не для него.
Пока плескалась, тщательно смывая несуществующую грязь, в спальне появился поднос с едой, накрытый вышитой салфеткой. Дин отогнула уголок, заглянула под салфетку и осталась довольна увиденным: до сих пор провиант в дорогу оставался слабым местом ее плана, теперь об этом можно было не беспокоиться.
Из сумочки с женскими мелочами Дин извлекла крохотный пузырек и вытряхнула на ладонь желто-розового цвета горошину, одну-единственную. Но ей больше и не надо – только на одну ночь. Такое, правда, редко случается, чтобы с первой же ночи – и понести, но Дин считала необходимым поберечься, беременность способна перечеркнуть все ее планы, лишить законных оснований на уход. И этого Дин никак не могла допустить, а потому улучила возможность и стащила нужное средство из запасов мачехи. Просто удивительно, сколько всего она успела сделать за короткие часы, выделенные для сборов в новую жизнь!
Горошина оказалась совершенно безвкусной – и хорошо, потому что горечи Дин и собственной хватало.
Облачившись в тонкую шелковую полупрозрачную сорочку и расчесав волосы, Дин заглянула в зеркало и впервые почувствовала себя женщиной. Нет, красавицей она не стала, да и формами напоминала скорее щуплого подростка, просто появилось что-то во взгляде – живое, настоящее, дерзкое. Дин была довольна собой и своим замыслом, ее чуть-чуть лихорадило, но не от страха, а от возбуждения.
Но когда она, осторожно ступая босыми ногами, приблизилась к дверям, ведущим в смежные покои, весь ее кураж куда-то улетучился, и Дин застыла на пороге – маленькая, дрожащая, перепуганная донельзя…
Райн Тинэус тон Аирос
Тина раздирали противоречивые чувства.
С одной стороны, его бесила эта девчонка. Порой до такой степени, что от раздражения темнело в глазах и мутился разум. Хотелось задеть ее побольнее, разделить свою злость и обиду с той, что стала их причиной.
И в то же время Тин словно бы смотрел на себя со стороны и удивлялся: 'Это я? Что со мной стало? Никогда прежде не вел себя так отвратительно!'
Тин осознавал собственную беспомощность перед этой внутренней бурей и от этого бесился еще больше – и одновременно еще больше недоумевал и сокрушался. Но по крайней мере, он честно пытался взять себя в руки и даже попробовал сдержаться, не вести себя грубо, когда девчонка робко перешагнула порог его спальни.
Это стоило неимоверных усилий, потому что жена раздражала его целиком, не только своей отталкивающей внешностью, но и тщательно скрываемой тревогой, которая светилась в огромных карих глазах, и тем, как она замерла посреди комнаты, переступая озябшими босыми ступнями, и этим нелепым взрослым одеянием, наброшенным на почти детское тело и словно подчеркивающим его незрелость.
И вот с этим он должен сейчас лечь в постель? Ласкать нежно, стараться пробудить женскую сущность, которая наверняка еще и не думала появляться на свет? Тщетно искать отклика на свои прикосновения?
Тин рывком поднялся с кресла и подошел к жене вплотную. Почувствовал, как она сжалась в испуге, разозлился еще больше, но сдержался, не сказал ничего, только запустил руку в ее густые кудри.
Волосы оказались приятными на ощупь – не жесткими, как выглядели, а шелковистыми и упругими. Он неожиданно увлекся, перебирая эти кудри, пропуская пряди между пальцами, забылся и даже не думал больше, кто перед ним. Мысли – и гневные, и виноватые – отступили, оставался только мир запахов и прикосновений, и это было правильно, потому что есть ситуации, когда лишние раздумья только создают сложности, притупляя остроту восприятия.
Нет, кое-какие бессвязные обрывки мыслей все-таки мелькали в голове Тина – о том, что не надо бы спешить, что стоит быть аккуратнее, осторожнее, но сосредоточиться на этих обрывках было не просто, да Тин не особенно и пытался.
Очнулся он спустя вечность, кажется, в тот самый момент, когда благодарно выдыхал в спрятанное под кудрявыми волосами ушко какие-то глупые, бессмысленные слова. Ухо, кстати, действительно было оттопыренным и даже, возможно, слегка заостренным, но без шерстяной поросли, и это обстоятельство, еще мгновение назад вызывавшее у Тина умиление, неожиданно отрезвило его. Или же наоборот – отбросило назад, в мысленную неразбериху прошедших дней, пробудив острое недовольство собой и обстоятельствами, главным из которых, конечно же, была та, что лежала сейчас рядом с ним – неожиданно спокойная, расслабленная, словно… словно уже одержала над ним некую победу и могла больше не волноваться. Эта мысль окончательно выбила его из равновесия, вызвав очередную волну яростного гнева, который искал выход – и таки нашел его, прорвался наружу злыми и гадкими словами:
– Подумать только, я вынужден делить постель с дурнушкой, больше похожей на зверя, чем на человека!
Тин почувствовал, как еще мгновение назад расслабленное тело напряглось под его рукой.
– Мне уйти? – голос чуть хриплый, но не разберешь, звучит в нем обида или полнейшее равнодушие.
– Уходи, – буркнул он, отодвигаясь и отворачиваясь, а потом с неожиданным разочарованием слушал, как шлепают босые ноги, открывается и закрывается дверь.
Подумал, что все получилось ужасно глупо и неправильно, что надо бы встать сейчас и пойти за ней, но вместо этого вдруг провалился в сон – мгновенный и глубокий.
Арлая Динэя тон Аирос
Что удивительно, навсегда закрывая за собой дверь в спальню мужа, Дин больше не чувствовала разочарования и обиды, которые испытала всего минуту назад, услышав его грубые слова. Глупо было обольщаться, на что-то надеяться – пока он был нежен, его голосом говорило тело, но стоило включиться разуму, как очарование отступило и все встало на свои места.
Уйти? Ну что ж, она уйдет, как и планировала изначально. А то, что она позволила себе усомниться, а потом испытать разочарование, отправится в копилку опыта, пригодится в жизни.
Теплая ванна придала Дин бодрости и окончательно восстановила пошатнувшееся душевное равновесие. Всегда легче, когда последние сомнения исчезают и точно знаешь, что нужно делать дальше.
Костюм, который Дин извлекла из сундука с не разобранными пока вещами, был не совсем мужским, но по-мужски удобным – свободная блуза, куртка, бриджи и сапожки, и выглядела она в таком одеянии куда лучше, чем в традиционных женских тряпках. Если волосы обрезать – так и вовсе от мальчишки не отличишь… наверно. Но волосами заниматься Дин не рискнула, все же это требовало определенного навыка. В свое время Дин немало тренировалась на куклах, однако на себе экспериментировать пока не пыталась.
