355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Игорь Поль » Личный номер 777 » Текст книги (страница 17)
Личный номер 777
  • Текст добавлен: 3 октября 2016, 23:39

Текст книги "Личный номер 777"


Автор книги: Игорь Поль



сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

Глазер не повел и ухом. Один только Бан Мун, с воспаленного лица которого клочьями слезала обожженная солнцем кожа, выпрямился и неприязненно покосился на Брука. Остальные не обратили на крик ни малейшего внимания.

– Стой, дурак! – сорвав маску, уже громче крикнул Брук.

Теперь уже на него уставились все, кто оказался поблизости. В полной тишине раздался чей-то злой смешок. А в следующий миг прогремел взрыв, и Сэм Глазер исчез в вихре земли и черного дыма. Ударная волна прокатилась над травой, толкнула Брука и бросила лицом в колючий кустарник.

– Ложись! – запоздало заорали сержанты, но все и без того попадали на землю, приникнув к ней теснее, чем к любимой девушке.

Глазер наступил на древнее изобретение человеческого гения – прыгающую мину, простое и технологичное изделие, одну из тех игрушек, которые гуманно отрывают человеку ноги, позволяя ему без суеты и спешки истечь кровью. Правый ботинок несчастного вегетарианца с торчащей из него костью описал дугу и шлепнулся возле первого ряда колючих спиралей; левый спланировал куда-то в сторону леса, в то время как его хозяин отлетел в противоположную сторону, упал на спину и застыл, беспомощно разевая рот в попытке протолкнуть в себя хоть немного воздуха пополам с пылью и дымом.

То, что произошло потом на этой пыльной, напичканной смертью полосе, круто изменило всю последующую жизнь Брука.

Он не помнил, как оказался на ногах. Осознанного решения не было. Он потерял всякую связь с реальностью, с собственной волей, со своими руками и ногами, и потом, когда время успокоилось, он смог вспомнить только одно: как плыл к оседающему султану пыли и дыма – не бежал, а бесшумно, стремительно плыл в каком-то неведомом пространстве, где вместо воздуха – вязкий и липкий кисель.

Помнил, как сначала почувствовал боль от впившихся в лицо шипов. Затем вспыхнул огнем подбородок, куда его вскользь ударило осколком. И то, и другое было где-то далеко от него, просто небольшой отвлекающий фактор, сигналы о незначительных повреждениях, на которые можно отреагировать позже. Помнил, что думал об одном: насквозь видеть то, на что ступает. Чувствовать опасность задолго до того, как нога коснется земли.

Прислушиваясь к своим ощущениям, он сделал шаг, за ним другой. Казалось, пальцы его ног обрели новые, доселе неизвестные рецепторы. Ботинки превратились в продолжение тела. Предметы в глазах – плети кустарника, вышки, пятна прижавшихся к земле солдат – потеряли четкость, взгляд расфокусировался, словно он смотрел на мир сквозь очки с непомерно большим увеличением. И одновременно он видел такие вещи, которые не разглядишь и под микроскопом. Мельчайшие прожилки на листьях. Цветовые узоры на стеблях травы. Суету крохотных насекомых. Едва заметные искривления пространства над затаившейся под землей смертью. Чуял невидимые нити инфракрасных лучей. Запах металла и взрывчатки. В голове бился голос Санина. Он что-то настойчиво вдалбливал ему, увещевал, приказывал…

Мысленным усилием Брук выключил этот голос.

Мы – то, что о себе думаем, так его учили в детстве. Если в глубине души ты чувствуешь себя слабым и беспомощным, то, какими бы сильными ни были твои мышцы, в схватке за жизнь ты – пустое место. Чтобы выжить, надо верить, что ты – несокрушимая машина, способная справиться с любыми препятствиями. И тогда это убеждение становится явью – и для тебя самого, и для окружающего мира.

И Брук верил.

– Лежать! – кричали сержанты. – Мины!

Крики эти проносились мимо, странно замедленные и гулкие, слышимые будто из-под воды. Тем временем Брук шел вперед. Как ему казалось – слишком медленно. На самом деле он двигался так быстро, что после по лагерю ходили слухи, будто бы его тело скользило, не касаясь земли. Струйка крови холодила ему шею.

Казалось, тело его само знало, что нужно делать. Он действовал не размышляя, подчиняясь одному лишь инстинкту. Некогда думать, некогда оценивать, прав ты или нет. Словно святой по воде, он беспрепятственно промчался по напичканному смертью полю и опустился на колени перед оглушенным Глазером. Глаза солдата закатились, трава вокруг него была забрызгана кровью. Из месива костей и обрывков плоти на развороченных ногах толчками выплескивалась алая жидкость.

Время продолжало демонстрировать чудеса гибкости. За какие-то несколько секунд Брук успел разорвать упаковку карманной аптечки, достать жгут, перетянуть ниже колен черные от крови штанины, прямо через форму вкатить целый шприц обезболивающего, а потом сорвать с лица раненого пыльную тропическую маску и поднести к его губам флягу.

Взгляд Глазера приобрел некоторую осмысленность. Он шумно глотнул и закашлялся. Вода заструилась по его грязному подбородку.

– Глотай, мать твою! – прикрикнул Брук. – Хочешь, чтобы движок остановился? Пей!

Глазер вяло мотал головой. Он все пытался приподняться и посмотреть на свои ноги, но Брук удерживал его, положив руку на грудь.

– Не дрейфь, кудрявый, – успокаивающе бормотал он. – Скоро будешь как новенький. Слышал, что на занятиях говорили? Жетон не потерял? Ну и славно. Ты пей, пей! Вот так. Давай еще. Полегчало? А теперь расслабься. Все будет нормально. Я тебя вытащу. Слышишь? Расслабься.

– Это ты, Фермер? – слабым голосом спрашивал Глазер. – Слышь, Фермер, что это со мной? Куда меня, а?

– Ерунда, – отвечал Брук. – Простая царапина. Ты, главное, не парься, земляк. Все будет хорошо.

Свободной рукой он прижал к окровавленной шее пластинку простенького армейского коммуникатора, выданного на призывном пункте вместо своего прежнего, снабженного мощным вычислительным блоком.

– Всем, кто меня слышит! Санитаров на периметр, шестой сектор, срочно! Шок, травматическая ампутация ног, большая кровопотеря!

Говорить было неудобно – каждое слово тревожило ранку на подбородке.

– Третий пост, вас понял, вызываю медиков! – отозвался незнакомый мальчишеский голос.

– Второй пост, вижу вас! Оставайтесь на месте!

В лагере взревела сирена.

Потом он присел на корточки и приподнял тяжелое, будто свинцовое, тело. Пыхтя, он бормотал что-то успокаивающее, нес какую-то бодрую чушь – в первые минуты после ранения человек шокирован; он ощущает себя покинутым и часто замыкается на своей боли, такие умирают от самых пустяковых ран – организм просто перестает сопротивляться. Поэтому необходимо говорить, заставлять бедолагу слушать, не давать ему скатиться в черную яму безысходности. Брук хорошо помнил говорок их работника, который острым, как бритва, ножом, пластал его плечо, вырезая впившуюся под кожу плеть паутины. Помнил боль, настолько сильную, что кажется, будто ее можно пощупать руками, помнил вид собственной плоти, которая на глазах наливается краснотой и опухает, помнил омерзительное шевеление в разверстой ране…

Краем глаза он увидел, как из травы поднимается Санин. Остальные, в том числе и герой войны Вирон, продолжали лежать, с опаской наблюдая сквозь частокол травинок, как Брук, пошатываясь, тащит на себе оцепеневшего Глазера. Каждую секунду он ожидал нового взрыва, всплеска пламени, удара шрапнели, или, что хуже всего, дождя из брызг нановзвеси, после которого вся органика в радиусе поражения превращается в сухую пыль.

Пока он под рев сирены топал по извилистой тропинке к проходу в спиралях, у бетонных бункеров уже собралась порядочная толпа. Люди раздались в стороны и образовали круг, когда он ступил на хрустнувший щебень. Санитары разложили на земле носилки. Брук осторожно опустил Глазера и принялся помогать пожилому круглощекому унтеру с красным крестом на рукаве подсоединять трубки и провода реанимационного комплекса. То и дело он сталкивался руками с сухими ладонями медика. Руки унтера дрожали от волнения.

– Здесь что, нет настоящих врачей? – сипло поинтересовался Брук.

– Все офицеры в городе, – отвечал медик. – Эту иглу сюда. Прижимай вот здесь. Теперь капельницу. Синяя трубка. Нет, не эта. Теперь кардиостимулятор. Или нет, сначала болевую блокаду. Манфред, какого черта ты ждешь? Срежь эти тряпки!

Наконец, на маленьком пульте у изголовья зажглись желтые и зеленые индикаторы, зажужжали невидимые насосы, по трубкам заструились разноцветные жидкости, и тело Глазера в разрезанной на лоскутья форме обмякло и расслабилось.

Санитары подняли носилки.

– Фермер! – бормотал в полубреду Глазер. – Фермер, не бросай меня!

– Здесь твой фермер. Не волнуйся, – ответил санитар.

Глазер сонно улыбнулся и откинул голову на резиновый валик.

Сопровождаемый любопытными взглядами, Брук побрел вслед за носилками. У него что-то спрашивали, но он только кивал, его куда-то тянули, но он отталкивал чужие руки, потом носилки исчезли за дверями медпункта, двери закрылись перед самым носом, и он в растерянности завертел головой, как гончая, потерявшая след. Кто-то протянул ему тампон, смоченный в антисептике, и Брук машинально приложил его к окровавленному лицу. Боль привела его в чувство, и он наконец-то вышел из транса.

Прошло не меньше получаса, пока саперный робот – голенастый паук с длинными усами сенсоров на морде – вызволил седьмой взвод из плена. Все это время новобранцы, боясь пошевелиться, пролежали в кишащей насекомыми сухой траве. Затем появились саперы, взвод выстроили на предварительно проверенном пятачке и приказали топать к периметру след в след за роботом. Солдаты шли, пристально вглядываясь в траву и высоко поднимая ноги, точно аисты на болоте. Теперь, когда обычное с виду поле превратилось в смертельную ловушку, они чувствовали себя уже не так уверенно, как в симуляторе. Едкий запах гари натянул нервы до предела. По напряженным лицам стекали крупные капли пота.

Санин прошел первым, остановился у ограждения, обернулся и крикнул:

– Видите? Ничего страшного!

Последним на безопасную землю вышел Вирон, чье прежде красное от загара лицо теперь казалось серым. Отовсюду – из проходов между палатками, со сторожевых вышек, из теней между бараками – на него смотрели обитатели лагеря.

* * *

К потерям в Объединенных силах давно привыкли. Служба на Луакари напоминала нескончаемый конвейер. Бойцы напарывались на мины, попадали в засады или под обстрелы; их эвакуировали после ранений, отправляли домой по окончании срока службы, а им на смену прилетали новички, которые, в свою очередь, гибли, эвакуировались или возвращались на родину. В большинстве подразделений потеря бойца означала только одно: в боевом расписании образовалась прореха, которую было необходимо спешно заделать. Но для солдат седьмого взвода, до сих пор видевших смерть только в симуляторе, война все еще оставалась чем-то бесконечно далеким. Настоящее ранение товарища стало для них шоком.

Новобранцы сидели на корточках, прислонившись спинами к пыльным мешкам с песком, бездумно смотрели перед собой и прихлебывали воду из фляжек. Они были не одни. Казалось, вся жизнь в лагере в этот вечер вращалась вокруг прежде незаметного барака с полустертым крестом на дверях. Кто только не подходил справиться о состоянии раненого! Новички из других взводов. Солдаты из роты обслуживания. Сержанты, группами и поодиночке. Едкий на язык повар. Вольнонаемные служащие в форме без знаков различия. Даже местный крестьянин, ежедневно приезжавший за удобрениями, подошел к дверям медпункта и долго стоял, горестно вздыхая, неловко переминаясь с ноги на ногу и тиская в руках зачем-то сдернутую с головы широкополую ковбойскую шляпу.

Капрал Краснов принес несколько пачек сигарет.

– Парни собрали, – сообщил он.

Двое молодых бойцов притащили большую флягу с холодной водой. Повар пообещал приготовить для раненого вегетарианца морковные котлеты и рагу из фасоли с древесными грибами.

– Коли не любит мяса, будет есть отдельно! – торжественно пообещал он. И растерянно добавил, вытерев лицо мятым колпаком: – Чтоб мне сдохнуть!

– А для Фермера, – добавил он, – будет настоящий говяжий стейк.

При этих словах Пан вспомнил отрешенное, сверхъестественно спокойное лицо Брука и поежился. Так бывает, когда привычная домашняя вещь во сне вдруг оборачивается чем-то грозным и незнакомым. Опасным, словно взведенная противопехотная мина. Целеустремленным, как зенитный снаряд. И таким же бездушным.

Но то во сне…

– Кто-нибудь видел Адамса? – неожиданно спросил Санин.

– Сидит на блиндаже, – ответил Пан. – Молчит. На лес смотрит.

– Я его звал, а он радио отключил, – добавил Бан Мун.

– Да ему привычно – одному, – отозвался кто-то. – Такие они люди.

Перепуганный лейтенант Авакян, враз растерявший лоск и веселость, нерешительно остановился у высокого порога, долго вытирал ноги о пыльный ворсистый коврик и только потом робко постучал в дверь. Когда он вышел, на его красивом смуглом лице, украшенном тонкими усиками, цвела улыбка несказанного облечения.

Ближайшие к нему солдаты неохотно зашевелились, собираясь убраться с дороги. Несколько человек одновременно вскочили, торопливо застегиваясь, но Дабл-А знаком показал: мол, не обращайте внимания, не до того сейчас, и солдаты вновь опустились на корточки.

– Сидите, парни, – произнес лейтенант. – Помните пункт двадцать восемь Боевого устава.

Этот пункт гласил: «По мере возможности, не демонстрируй в зоне боевых действий знаков подчинения старшему по званию».

Вслед за Авакяном явился Вирон, сумрачный и бесшумный, как тень. Остановившись, он внимательно оглядел притихших бойцов. Никто и не подумал подать команду «смирно». Вирон набрал воздуха, открыл рот, но что-то помешало ему гаркнуть на свое распоясавшееся воинство. Может быть, неестественное напряжение, разлившееся в воздухе. А может, насупленные, ненавидящие лица солдат.

Он повернулся и исчез, так и не проронив ни слова.

– Космический волк, мать его, – пробурчал Пан. – Едва не угробил нас всех.

– Свернуть бы ему башку… – отозвался кто-то невидимый.

Все с ожиданием посмотрели на Санина, но тот, казалось, не слышал. Он сидел неподвижный, как изваяние, и с отсутствующим видом вертел в пальцах вечную зажигалку.

Быстро темнело. Обитатели джунглей, которым было наплевать на то, что какой-то невезучий солдат едва не расстался с жизнью, завели свой привычный концерт. Крупные жуки на полном ходу таранили линзы прожекторов. Двери медпункта осветились тусклой, едва разгоняющей мрак красной лампой. Солдаты с сигаретами в руках расселись вдоль стены барака, и тусклые красные отсветы падали на их лица, превращая глазницы в неясные пятна, а рты – в черные провалы. Огрубевшие от работы, обожженные солнцем руки с закатанными до локтей рукавами покоились на коленях. Разговоры были негромкими и редкими. Бойцы зевали и ежились, поглядывая в сторону палаток. Время от времени кто-нибудь пытался рассказать старый анекдот. Потом Пан достал свою гармонику, и ночь огласилась щемящими сердце звуками.

И никто не заметил, как Гор тихо поднялся и растворился в сумерках.

* * *

Перед самым отбоем из облачной хмари донесся шум турбин приближающегося коптера. Распахнулись двери медпункта, и санитары вынесли носилки с закутанным в реанимационный кокон телом. Молчаливые тени потянулись следом за ними к посадочной площадке. Сверток на носилках мало напоминал человека.

– Эй, док! Как он, в порядке? – спросил Жалсанов.

– В полнейшем, – ответил усталый санитар и сплюнул на землю. – Если не считать шока, ушиба мошонки, оторванных ног, потери полведра крови и поверхностных ожогов.

– Его вылечат? Долго будут расти ноги?

Медик в зеленом балахоне поверх комбинезона не успел ничего ответить, потому что в этот момент Глазер заскрежетал зубами и громко произнес:

– Твою мать!

Все умолкли и выжидающе уставились на восковое лицо с заострившимся носом и несмываемой надписью на лбу, перечислявшей препараты, которыми за последние пару часов была основательно разбавлена кровь раненого. Но Глазер больше не произнес ни слова. Глаза его были закрыты, ноздри трепетали; должно быть, он ругнулся в бреду, сражаясь с видимыми только ему одному чудовищами.

Гор неслышно возник из темноты, когда коптер, мигая габаритными огнями, заходил на посадку. Грудь его ходила ходуном, будто после долгого бега. Он шумно дышал. Лицо его блестело от пота. Несмотря на то, что кормили в лагере, что называется, от пуза, многие солдаты сильно похудели. Не избежал этого и Гор. Его шкура обвисла и свисала толстыми складками, точно у слона. Комбинезон, ставший вдруг просторней на два размера, торчал из-под ремней амуниции неуклюжими складками.

– Чего такой бледный, амиго? – поинтересовался Бан Мун. – Крови боишься?

Гор сжимал бесформенный предмет, завернутый в пыльную тряпку. Он пристально, словно гипнотизируя, смотрел на этот предмет и что-то невнятно бормотал себе под нос.

Пан подошел к нему, заглянул в лицо.

– Ты в норме, земляк? Что это за дрянь?

Гор вздрогнул и пришел в себя. Оглядел столпившихся вокруг солдат. И вдруг на его лице появилось какое-то новое выражение. Его губы искривились в злобной усмешке. Он развернул тряпку и молча поставил предмет на землю рядом с носилками. Предмет этот – разорванный ботинок с торчащим из голенища куском кости, который в свете прожекторов отливал зловещим розовым цветом. Новобранцы долго не могли оторвать от него глаз.

Гор отступил на шаг и обвел лица собравшихся торжествующим взглядом. Все ждали его объяснений, но он лишь молча ухмылялся.

– Где ты это взял? – наконец, спросил Людвиг.

– За ограждением, – с гордостью ответил Гор.

– На полосе безопасности? – удивился Людвиг.

– А что, ему пригодится, – сказал Гор, кивнув на раненого.

– Рваный ботинок? Ты ходил по минам ради рваного ботинка?

– Ну и что? – с вызовом ответил Гор. – Чем я хуже Фермера?

– Тебя могли подстрелить часовые, – заметил кто-то из темноты.

– Ха!

– Совсем съехал, – констатировал Бан Мун. Слова его потерялись в шуме садящегося коптера.

Но Гор его услышал.

– Зато я не трус! – вскинулся он. – Понял? Не трус!

Свист турбин терзал уши. Туман, напитанный пылью, завивался в причудливые протуберанцы. Пан посмотрел на Гора жалостливым взглядом.

– Нет, парень, ты не трус. Ты просто идиот, – бросил он. – Фермер рисковал ради раненого. А ты – ради куска мусора. Чувствуешь разницу, придурок?

Рев ветра от лопастей заглушил перебранку. Все невольно пригнули головы и прижали руками свои кепи. Транспортная «Импала» с опознавательными знаками Объединенных сил коснулась бетона, и тут же из распахнутого дверного проема, тускло освещенного красным, высунулся язык трапа. Пряча лица от секущего ветра, санитары из эвакуационной бригады соскочили на землю, подхватили кокон и ловко уложили его в жерло медицинского бокса. Затем они запрыгнули назад и принялись колдовать над аппаратурой, подсоединяя бесчувственное тело к трубкам и проводам бортового реанимационного комплекса. Медики непрестанно разговаривали с Глазером, словно не замечая, что тот их не слышит; следуя инструкции, они улыбались и что-то спрашивали у раненого, чтобы искалеченный мальчишка не ощущал себя брошенным.

* * *

Увидев коптер, заходящий на посадку, Брук понял, что ему нужно делать. Он с полной ясностью осознал, что это его шанс и что иного случая может и не представиться. Никем не замеченный, он выступил из тени барака, крадучись, перебежал посадочную площадку и замер в смерче горячего воздуха и жалящих песчинок по другую сторону машины. Голова кружилась от обезболивающего, которое щедрой рукой вкатил санитар, и Брук боялся, что потеряет равновесие и привлечет к себе внимание. Ему казалось, он уже слышит крики: «Ты куда? А ну стой!» Ветер сорвал пластырь с лица, обжег ссадины болью. Над головой нервно вздрагивал ствол опущенного к земле бортового излучателя, словно ему не терпелось исторгнуть из себя потоки смертоносных лучей. За темными стеклами блистера угадывалась голова пилота.

Наконец, Брук решился. Он глубоко вздохнул, словно надеясь выдуть из себя все сомнения и страхи, склонился под гнетом ураганного ветра и бросился вперед. Ему осталось всего три шага до трапа, когда на пути неожиданно возник Санин. С разбега налетев на него, Брук остановился без сил, будто игрушка, у которой кончился завод.

– Дайте пройти, сержант! – в отчаянии выкрикнул он. – Я все равно здесь не останусь!

Санин молча поманил его пальцем.

– Отлежись там с недельку! – прокричал он на ухо Бруку. – А там, глядишь, дерьмо поуляжется. И не болтай, понял? В бутылку не лезь. Ты меня слышишь? Сиди тихо, как мышь. Ничего не знаю, ничего не помню. Понял? Кивни, если понял!

Слова сержанта терялись в грохоте винтов. Не веря своим ушам, Брук машинально кивнул. И тогда Санин шагнул в сторону и подтолкнул его к трапу.

– Этого тоже зацепило! – крикнул он санитару. – Забирайте!

Маленький санитар, чье лицо скрывалось в тени козырька шлема, ухватил Брука за плечевой ремень и втащил внутрь. Бортстрелок, похожий на головастое чудище, нервно облизнул губы, молча посторонился и, не успела спина Брука коснуться кушетки, накинул на него привязные ремни и щелкнул замками.

– Какого дьявола? – недовольно спросил второй санитар, оторвавшись от клавиатуры реанимационного бокса. – В запросе значится всего один раненый. Где твоя сопроводительная карта?

Брук в растерянности пожал плечами. Мол, не моя проблема, я человек маленький, приказали лететь, я и лечу.

– Ну и бардак тут у них! – бросил в сердцах санитар. – Лежать-то можешь?

Брук кивнул.

– Тогда терпи. Посмотрим тебя попозже. Держись крепче.

– Пусть только попробует изгадить мне палубу! – донесся голос пилота.

– Будет тошнить – возьми пакет в кармане, – буркнул санитар. – Вон там, справа.

И тут кто-то закинул в машину тюк с вещами.

– Держи, Фермер! – крикнул солдат. – Мы твое барахло собрали! И пожрать немного. В дороге пригодится…

Брук узнал голос Пана. Он вгляделся и рядом с массивной фигурой увидел Бан Муна, опасливо втягивающего голову и крепко вцепившегося в козырек своего кепи. Плечом к плечу с ним стояли Кратет и Жалсанов, Микадзе и Людвиг. Все их отделение теснилось у трапа. Лучи прожекторов исчертили лица солдат глубокими тенями, но Бруку показалось, будто парни улыбаются. Ветер рвал их комбинезоны.

– Счастливо тебе! – сощурившись так, что глаза превратились в едва заметные щели, крикнул Бан Мун. Он махнул рукой, и воздушный ураган тут же сорвал его кепи. – Пригляди там за Длинным!

– Напиши, как устроишься! – прокричал Пан.

Ошеломленный, Брук молча кивнул, не догадываясь, что его жест невидим в тусклом свете бортового освещения.

Медик уселся на сиденье и что-то пробормотал в коммуникатор. Свист турбин резко усилился. Нервный бортстрелок опустил стекло шлема, за которым тут же зажглись зеленые точки индикаторов, и нырнул в свой кокон. Через пару мгновений с гулом ожили оружейные приводы.

Крики снаружи привлекли внимание санитара.

– Стой! Стой! – орали с посадочной площадки. – Задержите взлет!

Через дверной проем Брук увидел, как сквозь толпу к трапу рвется Вирон.

– Дорогу, свогачи! Расступись! – бесновался Вирон, но новобранцы стояли, тесно сомкнувшись и крепко ухватив друг друга за ремни, так что все, что оставалось старшему сержанту, это в бессильной ярости молотить кулаками по спинам солдат, поджавшим губы в мстительной гримасе.

– Что там еще? – свесившись наружу, крикнул солдат.

– Беда с этими тыловыми вояками! – недобро ухмыльнувшись, ответил Санин. – Едва царапнет, и уже зовут мамочку!

Санитар понимающе кивнул, ударил по сенсору, и трап втянулся куда-то под палубу. Красные плафоны погасли.

– Пошел! – крикнул Санин и, присев, взмахнул руками в жесте, означавшем отрыв. – Давай, пошел!

В следующий миг «Импала» дрогнула и оторвалась от бетона, унося в сырую ночную мглу одного раненого и одного беглеца.

– Спасибо, сержант! Пока, ребята! – запоздало крикнул Брук, но голос его потерялся в реве ветра за бортом. К горлу Брука подкатил комок. Глаза защипало.

Это от ветра, подумал он. Точно, от ветра.

В лагере потом долго вспоминали о новой выходке Фермера.

Все повторяли и повторяли, пока история не обросла совершенно невероятными деталями.

– Просто встал и побежал, – рассказывал часовой, сменившийся с поста на вышке. – Чтоб мне сдохнуть, встал и побежал. Как заговоренный. Прямо по минам.

– А ночью исчез, – добавлял другой. – Испарился. Будто призрак какой.

– Неспроста у него одни семерки в номере, – говорил третий. – Счастливчик, каких поискать…

А тем временем Брук лежал в мягком пластиковом ложе и, вытянув шею, смотрел в раскрытую дверь на покосившуюся землю, на уносившееся вниз и вбок скопление палаток и бараков, на прожектора, пронзавшие тьму бело-оранжевыми щупальцами, на превратившихся в бессильных букашек Твида и Вирона; смотрел до тех пор, пока лагерь не обернулся мутным оранжевым пятнышком, мерцавшим в ночи подобно зловещему глазу. Потом санитар нажал на сенсор закрывания двери, и земля скрылась из вида, оставив Брука в полумраке, едва освещенном помаргиванием индикаторов медицинского комплекса.

Брук был сбит с толку. Происходящее упорно не желало укладываться в голове. Он не мог понять, как такие угрюмые, ограниченные, трусливые и завистливые типы вроде горожан могли измениться так быстро?

Или это изменился он сам?

Но одно Брук знал абсолютно точно: завершилась одна глава его жизни и начинается другая.

* * *

Старший сержант Вирон тоже чувствовал, что в его жизни начинается новая глава. Мало ему этих чертовых мин, а тут – на тебе, на его шее еще и дезертирство. Так и не сумев пробиться к медэваку, он стоял среди ухмыляющихся сопляков и что-то угрожающе бормотал себе под нос. Развернуться и уйти означало потерять лицо. Стоять и наблюдать за распоясавшимися салагами, которым давным давно полагалось спать, было выше его сил.

В конце концов Вирон решил прибегнуть к испытанному средству для восстановления душевного равновесия. То есть напиться. Он окинул внимательным, запоминающим взглядом кучку сорвавшихся с поводка щенков, резко повернулся на каблуках и направился к сержантскому клубу.

Это полуофициальное заведение располагалось в задней части авторемонтного бокса и было отделено от помещения с полуразобранными машинами тонкой временной перегородкой. Клуб открывался вечером, когда на дежурство заступала новая смена караула. В это время в ангаре зажигались электрические лампы под широкими абажурами и оживал прикрученный к стене голокуб, транслирующий новости. Иногда, вопреки стараниям многочисленных «глушилок», удавалось поймать развлекательную передачу для туристов, и тогда бармен – худой длиннорукий капрал – включал звук погромче, чтобы и завсегдатаи, и ящерицы в джунглях за периметром, и все прочие окрестные обитатели могли познакомиться с древним человеческим искусством сбрасывания одежды под музыку.

В большом помещении с закругленными стенами собралось человек тридцать. Столы в центре оккупировали игроки в карты. Оттуда доносились азартные восклицания, возгласы досады и ехидные смешки. Остальные – сержанты, ожидавшие отправки в свои части, – расселись обособленными группками и, потягивая пиво, угрюмо разглядывали мельтешащие в воздухе цветные картинки. И все вместе дружно не замечали Вирона, в одиночестве торчавшего у стойки.

А старшего сержанта одолевал страх. Никакая выпивка не давала ему забыть о скором возвращении офицеров. Настоящих, не чета этой перепуганной тени, свихнувшейся от перебродивших гормонов. Тяжелые мысли дрейфовали в голове и сталкивались, словно айсберги. Выкарабкается ли эта худая сволочь, умудрившаяся отыскать действующую мину на отключенном поле? Что будет с его ногой? И что решит комбат? Неужели дело дойдет до трибунала?

«Куратору седьмого взвода. Рапорт, – в который раз вывел он в своем планшете. – Довожу до вашего сведения, что…»

Однако на этом «что» дело снова застопорилось. «После того, как рядовой Глазер подорвался на случайной мине…» Черт! Откуда тут случайные мины? Где, к херам собачьим, он нашел эту самую мину? Это ж не рапорт получается, а петля на шею. Нет, надо начать с начала. Все началось с нападения. И ведь не врут попы! Есть потусторонний мир! Есть! Не иначе, этот чертов лейтенант вылез из могилы, чтобы доконать его. Не получилось на Фарадже, так он возник здесь. Нашел! Отыскал в другой галактике! А ведь он докладывал! Докладывал! А Твид его покрывает. Покрывает дезертира. И Санин тоже. Все они заодно.

Пиво выдохлось и стало противным на вкус. Зверски чесался желвак на раненом плече. Саднили от пота царапины на коленях.

– Нападение на старшего по званию… – невнятно бормотал Вирон. – Неподчинение приказу. Массовое неповиновение… Дезертирство…

Он вновь приложился к кружке. Струйка пива пролилась мимо губ, стекла по подбородку и забралась за ворот.

Плевать!

Хлопнула дверь. Потянуло ватным запахом тумана.

Разговоры вокруг сразу стихли. Молчание разбегалось широкими кругами, словно волны от брошенного в пруд камня.

– Тут я ей и говорю – подруга, а теперь взгляни-ка вот сюда и скажи, что ты об этом думаешь! – произнес в полной тишине чей-то насмешливый голос и смолк, устыдившись произведенного эффекта.

Изрядно окосевший Вирон крутнулся на табурете, чтобы исследовать причину всеобщего интереса, и нос к носу столкнулся с Саниным, который уставился на него злым немигающим взглядом.

Тишина не просто сгустилась – она стала тяжелой и осязаемой, как кирпич. Сотканная из дымного воздуха дикторша с золотыми кудрями тихонько бормотала о диверсии на станции монорельса.

Вирон сгреб со стойки боевой планшет и поспешно сунул его в нагрудный карман, однако смог спрятать его только с третьей попытки. Потом, не глядя на Санина, он протянул руку за кружкой. Зубы его звякнули о толстое стекло. К своей досаде, Вирон обнаружил, что посудина опустела.

– Еще пива, сержант? – поинтересовался бармен.

– Нет, – сказал Вирон.

– Да, – отрезал Санин. Он указал пальцем на кружку Вирона. – Мне того же самого.

Он опустился на высокий табурет рядом с Вироном, не сводя с него пронизывающего взгляда, от которого по спине старшего сержанта забегали ледяные мурашки.

– Хорошая ночь для занятий, – сказал Санин.

– Что?

– По рукопашному бою, – пояснил Санин.

Вирон оглядел выжидательно уставившихся на него сослуживцев.

– Хотел бы я выбить из тебя дерьмо, – тихо сказал он. – Но не могу. Я пока еще твой командир.

– И всего-то? Тогда я подожду. Осталось недолго.

Лицо Вирона налилось краской.

– Послушай, – с угрозой проговорил он. – Хватит пороть чушь. Лучше подумай, что скажешь утром, когда тебе придется объяснить, куда подевался Фермер.

Санин сделал глоток, поморщился и вытряхнул из пачки сигарету. Огонек вечной зажигалки отразился в его зрачках. На мгновение Вирону показалось, будто перед ним сидит зверь – холодный и беспощадный хищник с яростным огнем в глазах.

Зажигалка погасла. Огонек исчез. Санин выдохнул струйку дыма и оперся локтем о стойку, наблюдая за Вироном сквозь прищуренные веки.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю